А. УЛЬБАШЕВ. О КОНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИИ ЧАСТНОГО ПРАВА • 87
ГОРИЗОНТАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ
КОНСТИТУЦИИ
О конституционализации частного права
Алим Ульбашев*
В статье приводится критический анализ феномена конституционализации частного права в России и зарубежных странах. Автор предваряет своё исследование кратким обзором становления системы отечественного законодательства в послереволюционной России (особое внимание уделяется политико-идеологическим нападкам на частное право и искусственному выделению так называемого «хозяйственного права», а также анализируются последствия этих процессов для отечественной юриспруденции). Обзор необходим для понимания проблем реализации доктрины конституционализации частного права в современной России. В статье последовательно проводится мысль о недопустимости рассмотрения конституционализации частного права в качестве слияния этих двух отраслей права. Напротив, конституционализацию частного права следует понимать как процесс взаимного обогащения публичного и частного права. Автор утверждает, что такой подход в наибольшей мере соответствует практикам, сформировавшимся в развитых правопорядках (главным образом в Германии, чей опыт наиболее близок России). В статье подчёркивается, что исходной ценностью как для конституционного, так и частного права, а стало быть и для процесса конституционализации частного права должен оставаться принцип примата прав человека.
^ Конституционализации частного права; дуализм частного права; «хозяйственное 001: 10.21128/1812-7126-2017-6-87-100 право»; система права; права человека;личные права; судебное толкование
1. В начале было... (вводные замечания)
Конституционализация частного права — доктрина, завоевавшая широкое признание в странах Западной Европы и отчасти США. В основе этой концепции лежит идея о принципиальной взаимосвязанности и взаимообусловленности гражданского (частного) и конституционного права. Конституционализация частного права рассматривается не только как целостная научная доктрина, но и как объективный процесс развития частного и конституционного права в западных правопо-рядках на основе единых ценностей, ядро ко-
* Ульбашев Алим Хусейнович — кандидат юридических наук, приглашённый исследователь Йельского университета (2017/2018), Нью-Хейвен, США (аНш-ulbashev@mail.ru). Автор выражает благодарность своему Учителю, профессору Аарону Бараку, председателю Верховного суда Израиля в отставке, приглашённому профессору Йельского университета (Нью-Хейвен, США) за бесценные идеи, рекомендации и напутствия, без которых не была бы написана эта статья.
торых составляет принцип примата прав человека. При этом конституционализация права в целом и конституционализация частного права в отдельности представляют собой не механический процесс «переноса» норм конституционного права в отдельные отрасли права, а являет собой реализацию в специальном законодательстве базовых общеправовых ценностей (защита прав человека, верховенство права и т. д.), то есть всего того, из чего складывается правовое государство.
Для сравнения в России конституционализация частного права до сих пор не получила поддержки как в теории, так и на практике. Для понимания причин такого неприятия (сказать более — нигилизма) необходимо обратиться к истории отечественной правовой мысли в XX веке.
2. «Кто виноват?»: зарисовка из истории российского права
Взаимовлияние публичного и частного права, а именно права конституционного (государственного) и гражданского традиционно при-
влекало внимание как отечественных, так и зарубежных юристов. В свою очередь современное российское правопонимание в этой области всецело основано на ещё советских доктринальных подходах, получивших особенное распространение в 1930-х годах, в период большой дискуссии о так называемой «системе советского права» и задачах «науки советского социалистического права», у истоков которой стоял А. Я. Вышинский1. Тогда же получила развитие идея о принципиальной допустимости разграничения отраслей права на основе таких формальных и, как утверждалось, объективных критериев, как предмет и метод2.
В последующем данная идея предопределила ход развития правоведения в нашей стране — неслучайно поэтому, что практически любой русскоязычный учебник по любой
1 См.: Вышинский А.Я. Основные задачи науки советского социалистического права: Сокращённая стенограмма доклада на 1-м совещании по вопросам науки советского права и государства 16 июля 1938 г. // Социалистическая законность. 1938. № 8. С. 1—34.
2 См.: Агарков М.М. Предмет и система советского гражданского права // Советское государство и право. 1940. № 8-9. С. 52-72; Аржанов М. А. Предмет и метод правового регулирования в связи с вопросом о системе советского права // Советское государство и право. 1940. № 8-9. С. 12-28; Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М. : Госюриздат, 1963; Генкин Д.М. Предмет и система советского трудового права // Советское государство и право. 1940. № 2. С. 55-71; Дембо Л.И. Колхозное правоотношение и система советского права // Советское государство и право. 1950. № 7. С. 43-58; Ременсон А.Л. К вопросу о месте советского исправительно-трудового права в системе советского права // Труды Томского государственного университета имени
B. В. Куйбышева: Вопросы экономики и права. 1963. Т. 162. С. 121-132; Ровинский Е.А. Предмет советского финансового права // Советское государство и право. 1940. № 3. С. 29-48; Студеникин С. С. О предмете и системе советского административного права // Советское государство и право. 1939. № 3.
C. 102-110; Троицкий И.И. Трудовое право - советское право // Советское государство и революция права. 1930. № 1. С. 117-122; Фридштейн В. С. Советское право // Закон и Суд: Вестник Русского юридического общества. 1932. № 5 (25). Стб. 807-812; Шаргородский М. Д. Предмет и система уголовного права // Советское государство и право. 1941. № 4. С. 38-51; Шейндлин Б.В. Развитие основных принципов советского права // Межвузовское научное совещание «Сорок лет советского государства и права и развитие правовой науки»: Тезисы докладов. Л. : Изд-во Ленинградского университета, 1957. С. 13-14.
отрасли права до сих пор открывается с освещения вопросов о предмете и методе той или иной отрасли права.
Несомненно, данная дискуссия имела в своё время важное значение для создания практически с нуля системы отечественного законодательства в качественно новых (так называемых «социалистических») условиях, когда стояла задача по упорядочению и кодификации основных сфер советского права.
Однако в последующем отечественная юриспруденция пошла по пути наиболее радикальной интерпретации идеи об автономности отраслей права (иными словами, между отраслями права «построили Китайскую стену»). Именно в силу такой радикальности стало закономерным и то, что на определённом этапе развития данная теория начала давать сбои - стали обнаруживаться «лакуны», «чёрные дыры» на стыке отдельных отраслей права.
Понимание некоторыми юристами (Ф. И. Вольфсоном, А. Г. Гойхбаргом,
В. Н. Шретером и др.) этой «детской болезни» советского права привело их к мысли о возможности обособления так называемого «хозяйственного права», позже получившего с подачи В. К. Райхера название «комплексной отрасли права». Однако пытаясь избавиться от пороков существовавшего право-понимания, эти учёные сами же попались в «ловушку» пресловутых предмета и метода отрасли права, обосновывая новое «хозяйственное право» с тех же позиций, что и их оппоненты.
Соответствуя «текущему моменту», в 1930-е годы сторонники «хозяйственного права» активно участвовали в «разоблачении» «буржуазных юристов», обвиняя цивилистов во «вредительстве», «саботаже» и «прислуживании империализму»3. Последствиями таких нападок стали не только совершенно необоснованная и попросту преступная (пусть и временная) дискредитация цивилистики как гуманитарной науки, но и разрыв с западной правовой традицией, всегда про-
3 Такими «памфлетами» наполнены многие издания, посвященные «хозяйственному праву» того времени. См., например: Вопросы советского хозяйственного права: Сб. 1 / под ред. Л. Гинцбурга, И. Суворова. М. : Советское законодательство, 1933.
водившей грань между частным и публичным правом, а также искавшей точки соприкосновения и взаимодействия этих крупнейших сфер права.
Определяющим фактором, побуждавшим советскую юриспруденцию к подобному «новаторству», сравнимому разве что с «лысен-ковщиной» в биологии, было полное отрицание дуализма права, его разделения на право частное и публичное, что стало возможным в силу реализации известного ленинского призыва: «Мы ничего "частного" не признаём, для нас всё в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное. <...> Отсюда — расширить применение государственного вмешательства в "частноправовые" отношения; расширить право государства отменять "частные" договоры; применять не corpus juris romani к "гражданским правоотношениям", а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде показательных процессов, как это надо делать. через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нар-судей, кои не учатся этому и не хотят понять этого»4. Понятно, что при таком подходе нельзя было говорить о нахождении баланса публичных и частных интересов и, соответственно, о координации права публичного и частного. Отныне гражданское право могло рассматриваться лишь как придаток права публичного (в первую очередь государственного).
В немалой степени такой «перекос» отразился и на функционировании судебной системы, превратившейся в орудие защиты интересов государства (разумеется, не являющихся полным синонимом публичных интересов), причём при полном игнорировании интересов частных5.
4 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 44. 5-е изд. М. : Политиздат, 1970. С. 398.
5 Об этом явлении пишет Т. Е. Новицкая, хотя и не об-
наруживая в нём ничего ошибочного: «Юристы старой школы пытались прокомментировать её [статью 1 ГК 1922 года. — А. У] с юридико-догматических позиций. У некоторых получалось, что ст. 1 имеет в виду охрану интересов отдельных лиц от злоупотреблений правом. Этот институт был хорошо знаком западноевропейскому праву, но не о нём, конечно, здесь шла
речь [курсив наш. — А. У]. Справедливо оценивая ст. 1 (наряду со ст. 4, 17, 18, 19 и пр.) как "специфическое отличие нашего кодекса переходного времени",
Действительно, усиление государственного контроля и расширение государственного вмешательства привели не столько к сужению гражданско-правового регулирования, сколько к разрыву внутренних связей между различными отраслями права. Частное и публичное право стали абсолютно автономными сферами права, двумя непересекающимися прямыми в юридической геометрии.
Сегодня, в столетнюю годовщину Октябрьской революции, важно понимать, что большинство особенностей национального права зародились именно в пору тех «социалистических» преобразований: отечественная юриспруденция так и не смогла полностью избавиться от «стереотипов» о частном праве, как о некотором «антиподе» публичного права, «герое-антагонисте», «мешающем» развитию публичного права.
Попытки «вестернизации» российского законодательства после 1991 года, выражающиеся в возвращении к континентально-европейской традиции, а также в возрождении частного права per se (в том числе на уровне Конституции России 1993 года), в воссоздании фундаментальных частноправовых институтов в новом Гражданском кодексе и специальном законодательстве, означали большой шаг на пути к преодолению многих так называемых «пережитков социализма».
Однако на уровне судебной практики всё ещё сохраняется прогосударственный уклон, возникший не сегодня, а в советский период. Судья, как правило, рассуждает формально: удовлетворяя иски публично-правовых образований, а также государственных и «окологосударственных» компаний к частным лицам и, напротив, отказывая в исках частных лиц, обращённых к публичной власти, они, судьи, тем самым защищают публичные интересы. В действительности же суды лишь оказывают «медвежью» услугу государству. Тотальное ужесточение государственной политики в области частного права, очередное подчинение «всего частного» «всему публичному» лишь в краткосрочной перспективе отвечает интересам государства, тогда как в долгосрочной
А. Г. Гойхбарг писал именно об охране интересов социалистического государства от злоупотреблений частных лиц» (Новицкая Т. Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. 2-е изд., доп. и испр. М. : Зерцало-М, 2011. С. 74).
перспективе ведёт к деконституционализа-ции частного права.
Неправильно было бы утверждать, что конституционализация частного права ограничена только сферой правоприменения, она также охватывает область правотворчества. Например, повышая налоги, проводя бесконечные административные проверки, а также превращая налоговые и другие бизнес-споры в изначально проигрышное для предпринимателей занятие, публичная власть только на первых этапах обеспечивает пополнение бюджета и удовлетворение своих политических амбиций. Однако в последующем достигается прямо противоположный результат: необоснованные интервенции государственных органов в «чисто» гражданские правоотношения, легализуемые судебной практикой, напоминающей средневековую инквизицию, в конечном счёте пагубно влияют на состояние всей национальной экономики, ведут к снижению предпринимательской активности и общей деградации экономических отношений в государстве (бизнес уходит «в тень», инвесторы покидают страну и т. д.)6.
Следует добавить, что такие противоречия существуют и на уровне массового сознания. Как показывают данные социологических опросов «Левада-центр», за последние 20 лет россияне стали значительно лучше относиться к бизнесу и частному делу (сегодня таких не менее 75 процентов от общего числа респондентов). Но при этом граждане по-прежнему считают, что предприниматели не должны иметь никаких «поблажек» перед законом, то есть им не должны быть предоставлены какие-либо льготы, субсидии и преференции7. С одной стороны, предприниматели, как основные участники гражданских правоотношений, перестали восприниматься в качестве «рас-
6 Проблема соотношения частных и публичных интересов в отечественной правовой культуре может быть понята на примере отрывка из известного романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»: «У нас всё скрыто, всё в подполье. Советского миллионера не может найти даже Наркомфин с его сверхмощным налоговым аппаратом. А миллионер, может быть, сидит сейчас в этом так называемом летнем саду, за соседним столиком, и пьёт сорокакопеечное пиво "Тип-Топ". Вот что обидно!»
7 См.: URL: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/ 2014/11/05/biznes-ne-porok (дата обращения: 21.11.2017).
хитителей народного достояния». С другой стороны, российское общество всё ещё далеко от мысли, что общество в лице государства должно идти навстречу предпринимательству, вести с ним цивилизованный диалог, а также оказывать всемерную поддержку. Данная проблема представляет собой лишь один, хотя и очень важный элемент в большой мозаике частно-публичного взаимодействия.
Последние примеры отражают глубокий кризис взаимодействия публичного и частного права в России, причём имеющий глубокие социально-политические, исторические и даже психологические основания. В этом отношении для отечественной юриспруденции представляет значительный интерес зародившаяся и получившая развитие на Западе доктрина конституционализации частного права как средства гармонизации публичного и частного права на основе соблюдения принципов защиты прав человека.
3. Конституционализация частного права как феномен в западной юриспруденции
Как уже было отмечено, в последние десятилетия в западноевропейской и отчасти американской доктрине большое внимание уделяется конституционализации частного права, под которой понимают процесс практической имплементации в частное право фундаментальных прав человека8.
При этом конституционализацию частного права нельзя упрощать, примитивно воспринимая как процесс текстуального перенесения одних норм из конституционного права в право частное (и наоборот). К такому поверхностному и оттого ошибочному выводу приходит А. Г. Карапетов, когда пишет о феномене «окончательного падения частного права как автономной системы и вторжения в данную сферу политико-правовых, и прежде всего конституционных, ценностей, принципов»9.
8 Процесс конституционализации может охватывать и другие области общественной жизни, включая сферу политики (см.: WilkinsonM.A. Political Constitutionalism and the European Union // The Modern Law Review. Vol. 76. 2013. No. 2. P. 191-222), что, однако, не входит в предмет настоящего исследования.
9 Карапетов А.Г Экономические основания принципа
свободы договора // Вестник гражданского права.
Т. 12. 2012. № 3. С. 66-154, 153 (сн. 1).
Разумеется, в европейской доктрине никогда не ставился и не может ставиться вопрос об «окончательном падении частного права» (об этом не идёт речи и в тех судебных решениях, на которые неуместно ссылается автор).
Так, сказанное находит подтверждение в практике Федерального конституционного суда Германии, выработавшего позицию по вопросу о соотношении статей 1 и 2 Основного закона (Grundgesetz) и § 823 Гражданского уложения, устанавливающих принцип охраны личных прав. Суд указал, что конституционно-правовые положения, закрепляющие охрану прав личности (verfassungsrechtliches Persönlichkeitsrecht), и гражданско-правовые нормы, устанавливающие защиту личных прав (zivilrechtliches Persönlichkeitsrecht), не могут считаться дублирующими, поскольку они имеют различную регулятивную направленность: если первая группа норм призвана определять характер отношений между гражданином и публичной властью (сувереном), то вторая — регламентирует отношения между равными субъектами, то есть между субъектами частного права10. Сам факт разграничения этих норм права свидетельствует о том, что слухи о смерти частного права в континентальной Европе сильно преувеличены.
В действительности конституционализа-цию частного права следует понимать как более сложное явление, не сводящееся к советским схоластическим утверждениям об «автономности» отраслей права (в духе которых nolens volens рассуждает А. Г. Карапетов).
Процесс взаимообогащения частного и публичного права не является порождением сегодняшнего дня. Интересный исторический пример приводит Вим Воермас: в римском праве защита прав граждан (часть которых сегодня именуется «фундаментальными правами человека») осуществлялась на уровне частного права и лишь потом была перенесена в право публичное11. Показательно, что похожие примеры находит и Д. А. Медведев в
10 Cm.: CremerH.-J. Human Rights and the Protection of Privacy in Tort Law: A Comparison between English and German Law. New York : Routledge, 2010. P 57—59.
11 Cm.: Voermas W. Applicability of Fundamental Rights in Private Law: What Is the Legislature to do? An Intermezzo from a Constitutional Point of View // Constitutionali-sation of Private Law / ed. by T. Barkhuysen, S. D. Lin-denbergh. Leiden ; Boston : Martinus Nijhoff Publishers, 2006. P. 33-42, 34.
новейшей отечественной истории: Основы гражданского законодательства 1961 года впервые в истории нашего государства закрепили «по существу конституционные нормы о защите чести и достоинства гражданина, о недопустимости, по общему правилу, выселения граждан из жилых помещений иначе как по решению суда»12 [по сути, речь шла о принципе неприкосновенности жилища с известными оговорками, необходимыми для социалистического государства. — А. У ]. Эти примеры позволяют посмотреть на конститу-ционализацию частного права как на сообщающиеся сосуды, где конституционное и частное право исторически оказывали взаимное, а не одностороннее влияние на развитие друг друга.
Конституционализация частного права ознаменовала исторический сдвиг в понимании фундаментальных прав человека: традиционно считалось, что права человека (в первую очередь на уровне конституционных положений) определяют характер взаимоотношений между личностью, с одной стороны, и государством и обществом — с другой, то есть между «я» и «мы». Однако в последующем пришло понимание того, что ценность конституции состоит в том, что она представляет собой не свод ординарных норм и правил, как любой другой закон, а в том, что она, пользуясь языком Федерального конституционного суда Германии по делу Lüth, «возводит объективную систему ценностей (objektive Wertordnung)»13. Эти ценности должны находить развитие в нормах всех отраслей права (включая, конечно же, и частное) — их (не-)соответствие данным ценностям является объективным и единственным критерием их (не-)конституционности. Такой подход во многом является результатом восприятия немецкими судами учения Ганса Кельзена о Grundnorm14.
12 Кодификация российского частного права / под ред. Д. А. Медведева. М. : Статут, 2008. С. 10.
13 BVerfG. Lüth. Az. 1 BvR 400/51. Urteil des Ersten Senats vom 15. Januar 1958. § 25. URL: http://www. bundesverfassungsgericht.de/SharedDocs/Entschei dungen/DE/1958/01/rs19580115_1bvr040051.html (дата обращения: 22.12.2017).
14 См. подробнее: HaaseM. Grundnorm — Gemeinwille — Geist: Der Grund des Rechts nach Kelsen, Kant und He-
gel. Tübingen : Mohr Siebeck, 2004. S. 233 ff.
В рамках развернувшейся в послевоенной Европе борьбы за права человека, результатом которой стало принятие в 1950 году Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Европейская Конвенция), а также последующее распространение её действия по всему европейскому континенту, вопрос о применимости к частноправовым отношениям норм публичного права лишь приобрёл актуальность.
Как совершенно верно отмечает председатель Верховного суда Израиля в отставке, профессор Аарон Барак, «ужасы Второй мировой войны и в особенности Холокоста... стали главными причинами, поставившими [защиту] человеческого достоинства во главу угла в юридическом дискурсе»15. Действительно, задача защиты прав человека носит сегодня общемировой характер, поэтому не может быть сфер права и правопорядков, которые могли бы быть освобождены от обязанности по соблюдению принципа примата прав человека. Однако принципиальную сложность вызывает вопрос, как с точки зрения юридической техники и логики права должен быть реализован этот принцип? И здесь существуют различные ответы.
Сторонники наиболее категоричного подхода, исходящие из полной применимости к области частного права фундаментальных прав человек, ссылаются в качестве примера на статью 8 Европейской Конвенции, юридическая техника которой, на первый взгляд, предоставляет простор для интерпретации в русле конституционализации частного права. Так, в пункте 1 указанной статьи гарантировано право каждого на уважение личной и семейной жизни, а также жилища и корреспонденции (то есть норм, охватываемых в англо-американском праве институтом privacy). Тогда как в пункте 2 той же статьи речь идёт только о невмешательстве государства в сферу реализации этого права. Из этого может быть вывод, что пункт 1 статьи 8 Европейской Конвенции устанавливает общее («материнское») право, применимое к любым отношениям (в том числе к «горизонтальным», то есть возникающим между равными субъек-
15 Barak A. Human Dignity: The Constitutional Value and the Constitutional Rights / transl. from the Hebrew by D. Kayros. Cambridge : Cambridge University Press, 2015. P. 34.
тами права, например между гражданами), а пунктом 2 определено «дочернее» право граждан, возникающее при участии в «вертикальных» отношениях с публичной властью16.
Действительно, правовая охрана частной жизни гражданина является, на первый взгляд, одним из наиболее очевидных случаев применимости фундаментальных прав человека к сфере частных отношений. Однако возникает вопрос: насколько «импорт» публично-правовых норм в этой сфере необходим? Способно ли частное право самостоятельно обеспечить «импортозамещение» в сфере защиты частной жизни? Сегодня практически во всех развитых правопорядках существует обширное гражданское законодательство, предоставляющее гражданам комплекс правовых средств защиты, в целом исключающих необходимость субсидиарного применения публично-правовых норм.
В этом плане интересна точка зрения профессора Маастрихтского университета Яна Смитса, считающего, что конституционно-правовые нормы в гражданских правоотношениях действуют опосредованно, они по-прежнему обращены не собственно к сторонам этих правоотношений, а в большей мере к суду и служат для целей судейской интерпретации. Для подтверждения собственной точки зрения учёный приводит одно из дел, рассмотренных Верховным судом Германии (2001). Как следовало из материалов дела, был заключён кредитный договор между крупным германским банком и заёмщиком-физическим лицом на сумму 100 000 немецких марок. Существенным условием соглашения было то, что поручителем должника выступает его 21-летняя дочь. При подписании контракта сотрудник банка сообщил девушке, что подписание договора поручительства не возлагает на неё никаких дополнительных обязательств, что это необходимо лишь для целей ведения внутрибанковской документации. В последующем в связи с невыполнением должником своих обязательств его признали банкротом. По этой причине банк потребовал у дочери должника погасить задолженность в полном объёме.
16 Cm.: Nieuwenhuis H. Fundamental Rights Talk. An En-
richment of Legal Discourse in Private Law // Constitu-tionalisation of Private Law / ed. by T. Barkhuysen, S. D. Lindenbergh. P 1-8, 3.
Обращаясь в суд и требуя признать договор поручительства недействительным, девушка указывала, что на момент подписания договора она не в полной мере осознавала возможные финансовые риски (в том числе по вине банковских клерков). Суд первой инстанции в удовлетворении заявленных требований отказал, сославшись на принцип свободы договора.
Заявительница с решением не согласилась и обратилась в Верховный суд Германии, считая, что таким решением нарушено её всеобщее право личности (Allgemeines Persönlichkeitsrecht). Высшая судебная инстанция с доводами апелляционной жалобы согласилась, обратив внимание на то, что суд первой инстанции нарушил статьи 1—2 Основного закона, когда не учёл личное состояние девушки на момент подписания договора поручительства (inter alia, у неё не было образования, позволившего бы ей в будущем занять высокооплачиваемую позицию: месячный заработок заявительницы на момент рассмотрения спора не превышал 1 150 немецких марок). Более того, в случае удовлетворения требований банка поручитель полностью лишилась бы всех средств к существованию. Суд также учёл, что банк должен был проявить должную профессиональную осмотрительность при согласовании кандидатуры поручителя17.
Из приведённого перечня оснований видно, что «чисто» цивилистическим было лишь третье основание (оно характеризовало гражданско-правовую добросовестность банка), тогда как первое и второе основания относились к области судейской оценки обстоятельств дела.
Как верно отмечает Я. Смитс, конститу-ционализация частного права может также проявляться при интерпретации гражданско-правовых норм. Так, Апелляционный суд Нидерландов рассматривал законность условия договора аренды земельного участка, в соответствии с которым арендатор обязался сохранить за протестантской общиной здание церкви на данном участке. В последующем арендатор стал иеговистом, в связи с чем арендодатель потребовал расторжения дого-
17 Cm.: Smits J. Private Law and Fundamental Rights: a Skeptical View // Constitutionalisation of Private Law / ed. by T. Barkhuysen, S. D. Lindenbergh. P. 9-22, 12.
вора. Изначально рассматривая требование о расторжении договора, суд поставил вопрос несколько иначе: в какой мере принцип свободы договора может быть интерпретирован с учётом конституционной свободы вероисповедания? Суд пришёл к выводу, что гражданско-правовые нормы, равно как и условия договора, должны в полной мере соответствовать конституционным ценностям — условие спорного договора было признано недействительным18.
Голландский опыт является наиболее интересным для понимания того, как конститу-ционализация частного права прокладывала себе дорогу в европейской теории и практике. Как известно, в 1983 году в Нидерландах была проведена одна из крупнейших в истории страны конституционных реформ, в результате которой практически полностью был обновлён текст Основного закона страны (De Grondwet voor het Koninkrijk der Nederlan-den). При этом параллельно шёл процесс кодификации частного права, в связи с чем и возник вопрос о применимости фундаментальных прав человека к частноправовым отношениям. Тогда в пояснительной записке к проекту поправок к Конституции указывалось, что субсидиарное применение этих прав допускается в гражданско-правовых отношениях с участием недееспособных (малолетних, лиц, не способных в силу психического состояния оценивать свои действия, и др.), специальных социальных групп, имеющих связь с государством (государственные служащие, военные, осуждённые и отбывающие наказание и др.), юридических лиц публичного права и ряд других19. В этих случаях существует специальный публичный интерес для применения фундаментальных прав человека. Однако в последующем голландские суды пошли по пути расширительного толкования и
18 См.: Ibid. P. 13. «Ограничение самой сущности права на свободу договора будет означать умаление конституционного права, что недопустимо [в соответствии со ст. 55 Конституции РФ]. Отметим, что это вопрос регулирования конституционного, а не гражданского права. Тем не менее в гражданском законодательстве во исполнение Конституции было бы разумно установить четкие правила ограничения вмешательства государства в свободу договора» (Конституционная экономика / отв. ред. Г. А. Гаджиев. М. : Юстицинформ, 2010. С. 112).
19 См.: Voermas W. Op. cit. P. 36.
практически полностью открыли шлюзы правоприменения, «впустив» фундаментальные права человека в «бассейн» частного права.
В английской доктрине выработан следующий алгоритм, позволяющий определить в каждом конкретном случае применимость фундаментальных прав человека к частноправовым отношениям:
на первом этапе определяется содержание отдельного фундаментального права, а также устанавливается относимость данного фундаментального права к возникшему частноправовому спору;
на втором этапе решается принципиальный вопрос: служит ли конкретное фундаментальное право защите интересов человека в его отношениях с государством (публичной властью) или переходит в область частноправовых («горизонтальных») отношений? Этот вопрос в условиях общего права может решаться по-разному: если спорные отношения в целом регулируются нормами статутного права, то фундаментальное право признаётся абсолютно применимым; если же спорные отношения регламентируются прецедентной практикой, то можно говорить лишь об относительной применимости, зависящей от фактических обстоятельств дела20.
В последние годы судебная практика в странах общего права, равно как и в других странах, ориентирующихся на них, в значительной мере подвержена имплементации фундаментальных прав человека в частноправовые отношения. В этом плане наиболее показателен пример обширной практики Верховного суда Израиля, в которой человеческое достоинство (ивр. квод ха-адам, англ. human dignity) рассматривается в качестве базовой категории всей правовой системы, высшей социальной ценности, безусловно подлежащей правовой охране (что также отражает влияние упомянутой концепции Grundnorm Г. Кельзена)21.
Таким образом, можно видеть, что сегодня в зарубежной судебной практике сложились несколько ключевых подходов к конституцио-нализации частного права, то есть примене-
20 Cm.: The Impact of the UK Human Rights Act on Private Law / ed. by D. Hoffman. Cambridge : Cambridge University Press, 2011. P. 10.
21 Cm.: Barak A. Human Dignity: The Constitutional Value and the Constitutional Rights. P 288-289.
ния доктрины фундаментальных прав человека к гражданско-правовым отношениям. Наиболее категоричным является подход, предполагающий возможность имплемента-ции в сферу частного права принципа соблюдения прав человека без каких-либо изъятий (Нидерланды, Франция, отчасти Израиль и др.). Иными словами, обязанность по соблюдению прав человека возлагается не только на государство, но и на всех участников правоотношений, в том числе частных лиц. Такому подходу можно противопоставить методологию, выработанную судами Германии, а именно допускающую ограниченное применение фундаментальных прав человека к сфере частного права, всегда обусловленное наличием специального публичного интереса. Иными словами, перед тем как применить нормы о защите прав человека в частноправовом споре, суду следует установить наличие определённого публичного интереса. В этом случае фундаментальные права человека служат главным образом целям судейской оценки и судебного толкования. Последним и, условно говоря, переходным является подход английских судов, предполагающий прохождение сложного теста для определения в каждом конкретном случае применимости фундаментальных прав человека. Однако специфика английского подхода состоит в том, что он рассчитан исключительно на страны общего права.
Представляется, что для российского правоприменителя может показаться более близким и понятным подход германских судов. С одной стороны, он не исключает кон-ституционализацию частного права, основан на обязательности неукоснительного соблюдения прав человека в обществе и государстве. С другой стороны, он исходит из более чёткого понимания различий между правом частным и публичным, в связи с чем достаточно взвешенно и осторожно учитывает возможность имплементации публично-правовых положений о защите прав человека в сферу частного права, ограничивая её отдельными областями судебного правотворчества.
Не вызывает сомнений то, что процесс конституционализации частного права всё в большей мере находит поддержку в развитых правопорядках. Изначально рассматривавшийся как процесс наполнения гражданского законодательства конституционными ценно-
стями, сегодня этот процесс «перерос» в том числе само конституционное право, поскольку включает также международно-правовые нормы о защите прав человека. Таким образом, можно говорить не столько о конститу-ционализации, сколько о гуманизации частного права и права вообще.
4. Конституционализация
частного права в России:
первые шаги и первые падения
Для российской науки феномен конституционализации частного права остаётся достаточно новым и, по всей видимости, не самым интересным. Этому способствовал и разрыв с западной правовой традицией, и собственный путь развития на протяжении всего советского периода. Казалось бы, с начала 1990-х годов, то есть с момента окончательного запрета «единственно верной» государственной идеологии, Россия должна была «втянуться» в общеевропейское правовое пространство и воспринять сформировавшиеся там подходы или, по крайней мере, аргументированно их опровергнуть. Однако российская юриспруденция попросту не проявила интерес ко многим тенденциям по защите прав человека (включая конституционализацию частного права), существовавшим в западных странах.
Для сравнения с момента победы над нацизмом в 1945 году и до момента принятия решения по знаковому делу Lüth (1958) в Германии прошло всего тринадцать лет — этого времени оказалось вполне достаточно для возрождения в стране доктрины прав человека. Возможно, такое сравнение отчасти некорректно, но тем не менее оно оставляет открытым вопрос о сроках «вестернизации» конституционного права России (пример кон-ституционализации частного права наиболее нагляден).
Представляется, что одним из серьёзных препятствий на пути к конституционализации частного права стало то, что за годы советской власти практически с корнем были «выкорчеваны» многие традиционные институты частного права (вещное право, корпоративное право и т. д.). Опять же для сравнения в Германии с 1933 по 1945 год продолжало в целом действовать Гражданское уложение, в связи с чем после падения нацистского режима было, по крайней мере, несколько проще
«стряхнуть пыль» тёмных времён и вернуть германское законодательство в нормальное, гуманистическое русло развития22.
В то же время было бы неправильно не видеть и положительные изменения в процессе сближения и гармонизации конституционного и частного права, проявляющегося в трансплантации норм и принципов института прав человека в современное российское гражданское законодательство (хотя, разумеется, конституционализацией российского частного права этот процесс пока ещё назван быть не может).
Наиболее чётко поставленная проблема видна при решении вопроса о законности ограничений тех или иных конституционных прав на уровне специального законодательства. Об этом говорил председатель Конституционного Суда России В. Д. Зорькин на лекции, посвящённой двадцатилетию образования арбитражных судов в судебной системе России (2011): «С человекоцентристской доктриной правопонимания тесно связана правовая позиция КС по такому ключевому вопросу отечественной конституционно-правовой доктрины защиты прав человека, как вопрос о критериях ограничения прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации. <...> Исходя из понимания всей сложности проблемы, КС выработал правовую позицию, согласно которой ограничение законом основных прав человека возможно лишь при соблюдении таких критериев, как 1) соразмерность ограничений конституционно признаваемым целям и 2) сохранение существа и реального содержания права»23.
22 Здесь нужно оговориться, что автор не стремится сопоставить нацизм и коммунизм с политической, исторической или какой-либо иной точки зрения (данная проблема в принципе не охватывается задачами представленной статьи). Методологическая цель такого сравнения объясняется лишь тем, что германский и российский правопорядок традиционно были наиболее родственными: отечественный законодатель исторически заимствовал многие институты и нормы из права Германии. В XX веке право как в Германии, так и России/СССР пережило эпоху турбулентности: у этих процессов были разные причины, условия и результаты, но в целом они оказали существенное влияние в том числе на развитие не только юриспруденции в мире, но и всего человечества.
23 Зорькин В. Д. Конституционный Суд и развитие гражданского права. URL: http://www.ksrf.ru/ru/News/
Конституционный Суд реализовал данный подход в знаковом Постановлении от 21 апреля 2003 года № 6-П: «Возможные ограничения федеральным законом прав владения, пользования и распоряжения имуществом, а также свободы предпринимательской деятельности и свободы договоров также должны отвечать требованиям справедливости, быть адекватными, пропорциональными, соразмерными, носить общий и абстрактный характер, не иметь обратной силы и не затрагивать существо данных конституционных прав, т. е. не ограничивать пределы и применение основного содержания соответствую -щих конституционных норм. Сама же возможность ограничений, как и их характер, должна обусловливаться необходимостью защиты конституционно значимых ценностей, а именно основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства»24.
Приведённая аргументация российского Конституционного Суда интересна по ряду причин. Во-первых, данная логика может служить базовой не только по делам о защите прав владения, пользования и распоряжения имуществом, а также свободы предпринимательской деятельности и свободы договора, но и в принципе по спорам, в которых так или иначе возникает вопрос о нахождении баланса между нормами публичного и частного права. Во-вторых, такая аргументация выдержана в духе германской судебной доктрины, где конституционализация частного права также рассматривается в контексте защиты публичных интересов. Данное обстоятельство дополнительно подтверждает ранее приведённый авторский вывод о релевантности германского опыта для российской юриспруденции.
Конституционный Суд в названном постановлении лишь пунктирно обозначил проб-
Speech/Pages/ViewIteш.aspx?ParaшId=48 (дата обращения: 21.11.2017).
24 Постановление Конституционного Суда РФ от 21 ап-
реля 2003 года № 6-П по делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О. М. Мариничевой, А. В. Немировской, З. А. Скляновой, Р. М. Скляновой и В. М. Ширяева // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2003. № 3.
лему пропорциональности ограничения прав человека, которая тем не менее является общеправовой и в принципе не ограничивается теми конкретными обстоятельствами, которые затрагивались в рассматриваемом постановлении.
Представляется, что развитие доктрины пропорциональности является необходимым условием конституционализации частного права. Exempli gratia обратимся к конкретному примеру из российской судебной практики, где правоприменитель попытался решить вопрос о возможной коллизии такой фундаментальной конституционной ценности, как свобода человека, и нормами гражданского права о защите чести, достоинства и деловой репутации. Так, в пункте 6 Обзора практики рассмотрения судами дел по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации от 16 марта 2016 года Верховный Суд России сформулировал правило, что оценочные суждения и заявления могут быть предметом судебной проверки, если они носят оскорбительный характер. В этом случае Верховный Суд существенно сузил содержание конституционной свободы слова, необоснованно расширив толкование норм гражданского законодательства о защите чести, достоинства и деловой репутации.
В этом, на первый взгляд, отстранённом примере видно, что Верховный Суд даже не предпринял попытку уравновесить свободу слова ответчика и право истца на защиту integrity, найти баланс во многом равнозначных правовых ценностей, устанавливая такое жёсткое правило. Однако это было бы необходимо для реализации конституционализа-ции частного права.
Проблема соотношения и возможной коллизии конституционной свободы слова и гражданско-правовых норм о защите чести, достоинства и деловой репутации уже была предметом глубокого анализа в западной юриспруденции, поэтому, возможно, российской юриспруденции могли бы показаться интересными отдельные наработки зарубежной правовой мысли.
Так, по историческому делу New York Times Co. v. Sullivan Верховным судом США было сформулировано правило, что в удовлетворении диффамационного иска может быть отказано в случае, если будет установлено, что опубликование недостоверных сведений
не было результатом прямого умысла (actual malice), а стало возможным в результате журналистской (говоря шире — авторской) неосторожности (negligence).
Таким образом, при рассмотрении диф-фамационного иска суд должен главным образом сфокусироваться на решении вопроса, какую цель преследовал ответчик, то есть желал ли он распространить недостоверные и порочащие сведения об истце или это стало результатом случайности, недостаточной осведомлённости, добросовестного заблуждения ответчика25.
Кроме того, Верховный суд США подчеркнул, что по данной категории дел необходимо учитывать социальную значимость тематики спорных публикаций (по делу New York Times Co. v. Sullivan статья в газете, послужившая поводом для обращения в суд, была посвящена дискриминации чернокожих студентов). Как правило, подготовка подобных материалов nolens volens сопряжена со случайными ошибками (в силу ограниченности ресурсов, закрытости, необщедоступности многих данных и т. д.). При таких обстоятельствах привлечение к ответственности за ненамеренное опубликование недостоверных сведений может привести к ограничению свободы слова: журналист, не будучи уверенным в достоверности каждого слова, будет остерегаться публиковать те или иные мате-
25 На первый взгляд, подобный подход не характерен для континентального гражданского права, в котором вина «имеет весьма значительную специфику. Она вызвана особенностями регулируемых гражданским правом отношений, в большинстве случаев имеющих товарно-денежный характер, и обусловленным этим главенством компенсаторно-восстановительной функции гражданско-правовой ответственности. Ведь для компенсации убытков, понесённых участниками имущественного оборота, субъективное отношение их причинителя к своему поведению, как правило, не имеет существенного значения. Именно поэтому в гражданском праве различие форм вины редко имеет юридическое значение, ибо для наступления ответственности в подавляющем большинстве случаев достаточно наличия любой формы вины правонарушителя» (Российское гражданское право : в 2 т. / отв. ред. Е. А. Суханов. М. : Статут, 2014. Т. 1. С. 462 (автор главы - Е. А. Суханов)). Однако диффамация (разумеется, если она не касается юридических лиц) затрагивает область неимущественных интересов потерпевшего, поэтому и правила об имущественной ответственности действуют с некоторыми оговорками.
риалы, что фактически приведёт к самоцен-
зуре26.
В рассмотренном кейсе Верховный суд США, по сути, сформулировал базовые принципы доктрины пропорциональности. Взвешивая на часах правосудия два безусловных социальных блага - свободу слова и защиту чести, достоинства и деловой репутации - судам необходимо руководствоваться объективной методологией, оперирующей едиными, универсальными понятиями27.
Целью применения пропорционального подхода является нахождение «точки равновесия» («пропорциональности») при реализации двух статутных норм, как правило, конституционно-правовых и отраслевых. Доктрина пропорциональности предлагает выполнение (прохождение) судьёй по каждому конкретному делу следующего алгоритма:
Первый этап. Выявление двух коллиди-рующих субъективных прав для ответа на вопрос: ограничивается ли возможность осуществления двух самостоятельных прав в результате их «столкновения»?
Второй этап. Обоснование законности ограничения одного из этих прав или их обоих.
Шаг 1. Существует ли обоснованная политико-правовая цель ограничения субъективного права?
26 См.: Supreme Court of the United States of America. New York Times Co. v. Sullivan. Judgment of March 9, 1964. См.: Рихтер А. Дело «Нью-Йорк таймс» против Салливана // Законодательство и практика масс-медиа. 2002. № 4; Savage D. G. In New York Times Co. v. Sullivan, the Supreme Court Got it Right — Then and Now // Georgia Law Review. Vol. 48. 2014. No. 3. P 865—871; Tushnet M. New York Times v. Sullivan Around the World // Alabama Law Review. Vol. 66. 2014. No. 2. P. 337 — 356; Wasserman H.M. A Jurisdictional Perspective on New York Times v. Sullivan // Northwestern University Law Review. Vol. 107. 2013. No. 2. P. 901—914.
27 Критики пропорционального подхода небезосновательно утверждают, что данный подход лишь отчасти может быть признан объективным, поскольку сам также предполагает определённую судейскую дискрецию. Однако, как подчёркивает А. Барак, пропорциональный подход, по крайней мере, ограничивает подобный субъективизм, а также стимулирует судей к оперированию общепризнанными, «относительно объективными» категориями и ценностями ^р.: Barak A. Proportionality: Constitutional Rights and Their Limitations / transl. from the Hebrew by D. Kalir. Cambridge : Cambridge University Press, 2012. P. 482—487).
Шаг 2. Существует ли объективная (рациональная) связь между ограничением права и целью, достигаемой в результате ограничения?
Шаг 3. Законно ли само основание ограничения (то есть отвечает ли цель ограничения субъективных прав требованиям правопорядка)?
Шаг 4. Нахождение непосредственного баланса, разграничение двух противоречащих прав, то есть обозначение сфер действия каждого субъективного права (пропорциональность stricto sensu).
Третий этап. Определение наиболее эффективных средств правовой защиты (присуждение remedies)28.
Только такой последовательный алгоритм позволяет выявить обоснованность всякого ограничения субъективного права (в том числе фундаментального права человека).
Мы неслучайно так детально рассмотрели доктрину пропорциональности, равно как и решение Верховного суда США по делу New York Times Co. v. Sullivan, иллюстрирующее практику реализации пропорциональности. Пропорциональность является одним из наиболее эффективных средств нахождения баланса двух противоречащих прав и, говоря шире, сближения права публичного и частного. К сожалению, в отечественной судебной практике обнаруживается небольшое количество аналогичных примеров (если быть точнее, их нет вовсе)29, в связи с чем необходимо
28 Существуют и иные взгляды на данный алгоритм, однако мы придерживаемся общепризнанного подхода, сформулированного А. Бараку в период работы в Верховном суде Израиля и нашедшего поддержку в практике высших судов большинства стран мира (ср.: Barak A. Proportionality: Constitutional Rights and Their Limitations).
29 Более того, в правоприменении встречаются и очевидные «перекосы», связанные, по всей видимости, не со стремлением судей обеспечить конституционали-зацию частного права, а с их неумением пользоваться конституционным инструментарием. Так, например, в практике арбитражных судов стало традиционным ссылаться на статью 31 Конституции РФ при рассмотрении споров о проведении собраний кредиторов
должника по делам банкротстве. При этом статья 31 Конституции РФ цитируется «механически», без какого-либо разбора и анализа. Суды не всегда оказываются способными выявить регулятивную направленность той или иной нормы, её предназначение в системе законодательства. В конечном счете конституционали-
обращаться к зарубежному опыту, предлагающему большое количество инструментальных возможностей для решения подобных задач. Важно при этом отметить, что пропорциональность не имеет «национальности», то есть изначально не «заточена» под конкретные правопорядки или правовые системы (по ироничной оценке профессора А. Барака, «пропорциональный подход может быть применён как при социализме, так и при капитализме»). В этой связи пропорциональность содержит колоссальный эвристический и прагматический потенциал для судебной практики во всём мире.
Конституционализация частного права — не абстрактное явление и не очередное теоретическое изобретение, это способ реального сближения публичного и частного права, преломления доктрины прав человека к отдельным областям частноправового регулирования. В свою очередь пропорциональность является наиболее адекватным и эффективным судебным средством конституционализации частного права.
5. «Что делать?»: вместо заключения
Российское право является точным отражением российского общества — в этом отношении формула Маркса о базисе и надстройке не теряет своей актуальности. Подобно нашему обществу, отечественная юриспруденция также находится в состоянии поиска «точек опоры» — низвергнув советские догмы, она в полной мере не смогла «встроиться» в западную правовую традицию. Возможно, для этого потребуется некоторое время.
Однако в любом случае российская доктрина нуждается в выстраивании теоретических параметров развития национальной правовой системы (опять же, пользуясь словами классиков марксизма, «самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове»30). Пример с конституционализацией
зация частного права превращается в его деконсти-туционализацию, положения Конституции РФ наполняются содержанием, им не свойственным и даже им противоречащим.
30 Маркс К, Энгельс Ф. Сочинения : в 50 т. 2-е изд. М. : Госполитиздат, 1960. Т. 23. С. 189.
частного права в этом отношении весьма интересен — на этом примере как в микроскоп можно наблюдать основные колебания в развитии отечественной юриспруденции.
Конституционализация частного права — новый феномен для отечественной юриспруденции. Попытки обращения к зарубежному опыту приводят к выводу, что в различных правопорядках конституционализация частного права, а также её пределы могут интерпретироваться по-разному. Более вероятно, что России предстоит принять собственное решение, какой путь для неё кажется наиболее близким (в настоящее статье обоснована точка зрения, что российскому законодателю и правоприменителю может показаться наиболее релевантным германский опыт).
Однако вне зависимости от того, какие конкретные формы приобретёт конституцио-нализация частного права в нашей стране, исходным для этого процесса должен быть принцип соблюдения прав человека. В последние годы наблюдается некоторое снижение интереса со стороны государства к защите прав человека, тогда как в действительности данная проблематика в принципе является неисчерпаемой.
Задача соблюдения защиты прав человека является базовой, экзистенциально важной для любого правопорядка (включая, несомненно, российский), поэтому конституциона-лизация частного права может стать важным ведущим фактором этого процесса (реализация которого будет зависеть не только от законодателя, судебной практики, но и гражданского общества). Соблюдение прав человека является не формальной самоцелью, а условием и предпосылкой достижения ряда других целей, имеющих фундаментальное значение для правопорядка (в первую очередь построение правового государства).
Частное и публичное право всегда будут оставаться двумя полюсами цивилизованного правопорядка, тогда как всякие попытки «сплющить» эти полюсы будут оканчиваться полнейшим фиаско (как в случае с «хозяйственным правом»). Конституционализация частного права не должна превращаться в очередной эксперимент «хозяйственников» — напротив, она должна быть выдержана в традициях западноевропейской (преимущественно германской) юриспруденции, сохраняя своей главной целью всемерную защиту прав
человека и личности, а также нахождение баланса публичных и частных интересов.
Библиографическое описание: Ульбашев А. Х. О конституционализации частного права // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 6 (121). С. 87—100.
On сonstitutionalization of private law
Alim Ulbashev
Candidate of Sciences (Ph.D.) in Law, Visiting Researcher (2017/2018), Yale University, New Haven, USA (alim-ulbashev@mail.ru).
Abstract
The article presents critical analysis of the phenomenon of constitutionalization of private law in Russia and foreign jurisdictions. At the same time the author anticipates his research with a brief overview of development of Russian legislation in post-revolutionary Soviet time. Special attention is paid to political and ideological attacks on private law and the artificial allocation of so-called "economic law" (consequences of these processes for domestic jurisprudence are analyzed as well). This review is necessary for understanding the problems of implementing the doctrine of constitutionalization of private law in modern Russia. The article consistently pursues the idea of inadmissibility of considering the constitutionalization of private law as a fusion of private and public law. On the contrary, the constitutionalization of private law should be understood as a process of mutual enrichment of these areas (branches) of law. This approach is most consistent with the approaches and practices formed by the developed, so-called "civilized" jurisdictions (mainly Germany). The principle of the primacy of human rights should remain the initial value for both constitutional and private law, and therefore for the process of constitutionalization of private law.
Keywords
constitutionalization of private law; dualism of private law; "economic law"; system of law; human rights; personal rights; judicial interpretation.
Citation
Ulbashev A. Kh. (2017) 0 konstitutsionalizatsii chastnogo prava [On constitutionalization of private law] Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 6, pp. 87-100. (In Russian).
References
Agarkov M. M. (1940) Predmet i sistema sovetskogo grazhdanskogo prava [The subject and system of Soviet civil law]. Sovetskoe gosudarstvo i pravo, no. 8-9, pp. 52-72. (In Russian). Arzhanov M. A. (1940) Predmet i metod pravovogo regulirovaniya v svyazi s voprosom o sisteme sovetskogo prava [The subject and legal method in correlation with the issues of the system of Soviet law]. Sovetskoe gosudarstvo ipravo, no. 8-9, pp. 12-28. (In Russian). Barak A. (2012) Proportionality: Constitutional Rights and Their Limitations,
Cambridge: Cambridge University Press. Barak A. (2015) Human Dignity: The Constitutional Value and the Constitutional Rights, Cambridge: Cambridge University Press. Bratus' S. N. (1963) Predmet i sistema sovetskogo grazhdanskogo prava [The subject and system of Soviet civil law], Moscow: Gosyurizdat. (In Russian).
100 • CPABHMTEflbHOE K0HCTMTyUM0HH0E OB03PEHHE
2017 • № 6 (121)
Cremer H.-J. (2010) Human Rights and the Protection of Privacy in Tort Law: A Comparison between English and German Law, New York: Routledge.
Dembo L. I. (1950) Kolkhoznoe pravootnoshenie i sistema sovetskogo prava [Kolkhoz legal relationship and the system of Soviet law]. Sovetskoe gosudarstvoipravo, no. 7, pp. 43-58. (In Russian).
Gadzhiev G. A. (ed.) (2010) Konstitutsionnaya ekonomika [Constitutional economics], Moscow: Yustitsinform. (In Russian).
Genkin D. M. (1940) Predmet i sistema sovetskogo trudovogo prava [The subject and system of Soviet labor law]. Sovetskoe gosudarstvo ipravo, no. 2, pp. 55-71. (In Russian).
Gintsburg L., Suvorov I. (ed.) (1933) Voprosy sovetskogo hozyaystvennogo prava [The problems of Soviet economic law], Moscow: Sovetskoe za-konodatel'stvo. (In Russian).
Haase M. (2004) Grundnorm - Gemeinwille - Geist: Der Grund des Rechts nach Kelsen, Kant und Hegel [Basic norm - Common will - Spirit], Tübingen: Mohr Siebeck.
Hoffman D. (ed.) (2011) The Impact of the UK Human Rights Act on Private Law, Cambridge: Cambridge University Press.
Medvedev D. A. (ed.) (2008) Kodifikatsiya rossiyskogo chastnogo prava [Codification of Russian private law], Moscow: Statut. (In Russian).
Nieuwenhuis H. (2006) Fundamental Rights Talk. An Enrichment of Legal Discourse in Private Law. In: Barkhuysen T., Lindenbergh S. D. (eds.) Constitutionalisation of Private Law, Leiden; Boston: Martinus Nijhoff Publishers, pp. 1-8.
Novitskaya T. E. (2011) Grazhdanskiy kodeks RSFSR 1922 goda [The Civil Code of the RSFSR of 1922], Moscow: Zertsalo-M. (In Russian).
Remenson A. L. (1963) K voprosu o meste sovetskogo ispravitel'no-trudo-vogo prava v sisteme sovetskogo prava [On place of Soviet petitionary law in the system of Soviet law]. Trudy Tomskogo gosudarstvennogo universiteta imeni V V Kuybysheva: Voprosy ekonomiki iprava, vol. 162, pp. 121-132. (In Russian).
Rovinskiy E. A. (1940) Predmet sovetskogo finansovogo prava [The subject of Soviet financial law]. Sovetskoe gosudarstvo ipravo, no. 3, pp. 29-48. (In Russian).
Savage D. G. (2014) In New York Times Co. v. Sullivan, the Supreme Court Got it Right - Then and Now. Georgia Law Review, vol. 48, no. 3, pp. 865-871.
Shargorodskiy M. D. (1941) Predmet i sistema ugolovnogo prava [The subject and system of Soviet criminal law]. Sovetskoe gosudarstvo ipravo, no. 4, pp. 38-51. (In Russian).
Smits J. (2006) Private Law and Fundamental Rights: a Skeptical View. In: Barkhuysen T., Lindenbergh S. D. (eds.) Constitutionalisation of Private Law, Leiden; Boston: Martinus Nijhoff Publishers, pp. 9-22.
Studenikin S. S. (1939) O predmete i sisteme sovetskogo administrativno-go prava [On the subject and system of Soviet administrative law]. Sovetskoe gosudarstvo i pravo, no. 3, pp. 102-110. (In Russian).
Sukhanov E. A. (ed.) (2014) Rossiyskoe grazhdanskoe pravo [Russian civil law], in 2 vols., Moscow: Statut. (In Russian).
Troitskiy I. I. (1930) Trudovoe pravo - sovetskoe pravo [Labor law is Soviet law]. Sovetskoe gosudarstvo i revolyutsiyaprava, no. 1, pp. 117-122. (In Russian).
Tushnet M. (2014) New York Times v. Sullivan Around the World. Alabama Law Review, vol. 66, no. 2, pp. 337-356.
Voermas W. (2006) Applicability of Fundamental Rights in Private Law: What Is the Legislature to do? An Intermezzo from a Constitutional Point of View. In: Barkhuysen T., Lindenbergh S. D. (eds.) Constitutionalisation of Private Law, Leiden; Boston: Martinus Nijhoff Publishers, pp. 33-42.
Vyshinskiy A. Ya. (1938) Osnovnye zadachi nauki sovetskogo sotsialis-ticheskogo prava: Sokrashchyonnaya stenogramma doklada na 1-m soveshchanii po voprosam nauki sovetskogo prava i gosudarstva 16 iyulya 1938 g. [The main problems of Soviet socialist legal doctrine: A shorter transcript of the report at the 1st conference on the Soviet socialist law and state theory. July 16, 1938]. Sotsialisticheskaya zakon-nost', no. 8, pp. 1-34. (In Russian).
Wasserman H. M. (2013) A Jurisdictional Perspective on New York Times v. Sullivan. Northwestern University Law Review, vol. 107, no. 2, pp. 901914.
Wilkinson M. A. (2013) Political Constitutionalism and the European Union. The Modern Law Review, vol. 76, no. 2, pp. 191-222.
Zor'kin V. D. Konstitutsionnyy Sud i razvitie grazhdanskogo prava [The Constitutional Court and development of civil law]. Available at: http:// www.ksrf.ru/ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=48 (accessed: 05.11.2017). (In Russian).