CC BY
57
От информационно-приоритетного поля необходимо отличать информационно-актуальное поле, которое носит событийный характер. Оно смещает пласт уже принятых терминологических лексем из пассивного словаря в активный за счет неоднократного воспроизведения их за короткий промежуток времени [4]. Обычно усвоение таких лексических единиц подкреплено эмоциональным фактором, связанным с каким-либо историческим событием. Иначе говоря, мы можем утверждать, что любое терминологическое поле в разные периоды времени может быть приоритетным, а получив подкрепление актуализации, может стать актуальным.
Итак, все указанное выше говорит о том, что специальная терминология, относящаяся к развивающимся областям человеческой деятельности, активно переходит из относительно замкнутых терминологических систем в область общего употребления, где «она формирует не только книжные слои, как это было в Х1Х-ХХ веках, но и нейтральные и разговорные пласты общеупотребительной лексики» [1] и наполняет эти слои информацией из своего специального поля.
Кроме того, необходимо подчеркнуть, что термин как лексема, выступающая в роли наи-
более емкого носителя информации, весьма часто одновременно реализует общеязыковой принцип экономии средств. Таким образом, учитывая, что принцип экономии составляет существенную черту развития языка, можно утверждать, что терминологическая единица — эффективное «инфономическое» [4] (информация + экономия) средство современного общелитературного языка.
Список литературы
1. Граудина, Л. К. Путь термина в литературный язык // Рус. речь. 1987. № 5. С. 69-74.
2. Даниленко, В. П. Инволюция в языке: варваризация и вульгаризация. 2002. URL: http://www. gramota.ru/Даниленко.html.
3. Китайгородская, М. В. Современная экономическая терминология // Русский язык ХХ столетия. М. : Языки рус. культуры, 1996. С. 162-235.
4. Мелех, Н. Н. Функционирование косметических терминов в рекламном тексте // Ученые вузов — региону и высшей школе : материалы ре-гионал. науч.-практ. семинара. Пятигорск, 2003. С. 46-48.
5. Рейман, Е. А. О нетерминологической лексике научных текстов // Особенности стиля научного изложения. М., 1976. С. 45-51.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 24 (239). Филология. Искусствоведение. Вып. 57. С. 88-91.
В. М. Мокиенко
О КОННОТАТИВНОМ ПОТЕНЦИАЛЕ ТРАДИЦИОННЫХ НАЗВАНИЙ НЕКОТОРЫХ ПРОФЕССИЙ
В статье раскрывается коннотативный потенциал наименований некоторых профессий в русских пословицах, поговорках, сравнениях. Выявляются традиционные оценочные стереотипы осмысления профессий в русской языковой картине мира.
Ключевые слова: коннотативный потенциал наименований профессий, пословица, поговорка, фразеологизм, русская языковая картина мира.
Профессиональная речь исследуется многоаспектно: как комплекс различных специальных терминосистем, как средство познания и описания реальных спектров человеческой деятельности, как один из факторов воздействия на национальный литературный язык, как полигон взаимодействия «Своего» и «Чужого» и т .д. Одним из малоизученных ракурсов такого исследования является языковая прагматика, т. е. коннота-тивная зона профессиональной речи, ее так сказать «эмоционально-экспрессивная аура». Тем не
менее, именно этот аспект профессионализмов делает их полигоном взаимодействия профессионального и общеязыкового, отражая коннота-тивное поле той или иной профессии, ее оценку рядовыми носителями языка.
Примеры оценочных фразеологизмов, возникших в профессиональной среде, весьма многочисленны и охватывают широкую сферу профессиональной деятельности человека — особенно таких традиционных занятий, как обработка дерева, кузнечное дело, металлообработ-
ка, рыболовство, военное дело, торговля и мн. др. [2. С. 29-60; 1. С. 16-17]. Важно при этом, что в исторической ретроспективе набор тематических блоков, порождающих оценочную категоризацию, достаточно универсален для европейских языков — например, русского и английского, в то время как конкретная их фразеологическая репрезентация выявляет достаточно значимые различия.
Этот аспект приобретает особую значимость при сопоставлении разных языков и культур, ибо оно помогает выявить собственно национальное на фоне межъязыкового, универсального. Особенно показательны в этом отношении названия отдельных профессий в разных языках. Их коннотативная окраска пусть и субъективна, но весьма ярко отражает отношение говорящих к той или иной профессии, давая ретроспективную картину сложившихся языковых стереотипов.
Покажем это на материале нескольких русских наименований традиционных профессий, запечатленных в наших пословицах, поговорках и сравнениях. Они демонстрируются на материале трехтомного тезауруса русских пословиц и поговорок [3; 4; 5] с приведением точных источников, расшифровку которых читатель найдет в соответствующих томах этого издания. Ниже указание на источник отражает хронологию фиксации того или иного выражения и дает представление о его частотности, длительности и динамике его употребления в русском языке.
Социальная востребованность и распространенность той или иной профессии в прошлом далеко не всегда становились толчком к ее активной коннотатируемости и фразеологизации, как это может показаться на первый взгляд. Так, профессия кучера, вне всяких сомнений — одна из наиболее распространенных до начала прошлого века, особой фразеологической и пареми-ологической активности не развила. Ср. единственную «полупоговорку» с этим наименованием, отраженную источниками: Он кучер, он и кухарь, и косарь, и маляр (ДП 1, 333).
Зато профессии его «коллеги» по транспортной деятельности прошлого — извозчику — повезло гораздо больше. Хотя «повезло» скорее в кавычках, поскольку ассоциативное поле, в которое вовлекла живая речь это наименование, является почти насквозь отрицательным. До сих пор актуальное народное сравнение характеризует прежде всего трудную работу представителей этой профессии и ее зависимость от «заказчика»:
работать как ломовой извозчик. Устар. Неодобр. О тяжело и много работающем человеке (Зимин, Спирин 1996, 97); Извозчику мало, да лошади довольно (ДП 2, 105); Извозчик не огур-щик, всякого возит (Ил. 1915, 349).
Отсюда — и недовольство избранной профессией, выражаемое в до сих пор еще живых ее коннотациях с грубой бранью и пьянством: ругаться как извозчик. Неодобр. О чьей-л. грубой ругании, сквернословии (SCF, 85, 77, 148, 274); пить как извозчик. Устар. Неодобр. О человеке, напивающемся до бесчувствия (SCF, 77); пьян как извозчик. Устар. Неодобр. Об опьяневшем, пьяном до бесчувствия человеке (SCF, 77).
Правда, современный русский язык несколько «облагородил» набор коннотаций извозчика, превратив его и в шутливое наименование летчика гражданской авиации — воздушный извозчик (Д 1, 221), ставшее популярным и благодаря названию кинофильма 1943 года (сценарий Е. Петрова, режиссер Г Раппопорт).
Любопытно, что близкая по профилю профессия ямщика в целом свободна от прямой отрицательной оценочности. Хотя ямщику, как и извозчику, не приходится выбирать ездоков (Ямщик не огурщик, всякого возит — Богд. 1741, 79; ДП
2, 128), такой порок, как искусство брани, в частности, приписывается не ему самому, а его жене: браниться как ямщичка. Устар. Ирон. Об очень сильно, грубо ругающемся человеке. (Д. 4, 678).
В какой-то степени благодаря дальней дороге ямщик может стать и достаточно надежным и верным попутчиком, даже пайщиком:
Ямщик в дороге [и] пайщик (Сим., 161; СлРЯ ХI-ХVII вв. 14, 128; Сн. 1848, 475; Ан. 1988, 335).
Тем не менее, пословицы о ямщике все-таки не являются положительной «визитной карточкой» этой профессии:
Перм. Ямщик едет погодой, мужик живет угодьем (Прок. 1988, 28); Не покупай у ямщика лошади, а у вдовы не бери дочери: у ямщика лошадь изломана, у вдовы дочь избалована (ДП 1, 282); У ямщика лошадь надсажена, у вдовы дочка наважена (ДП 1, 282; Д 2, 407).
Оценивая паремиологическую «табель о рангах» традиционных профессий в Российской империи, легко заметить, что по шкале частотности на первое место выходят два наименования: портной и сапожник. При этом их сближает не только популярность употребления в переносных значениях, но и устойчивая коннотативная привязка к главному пороку русского мастерового — пьянству. Устойчивые сравнения прямолинейно изобличают эту порочную привычку:
набраться до воли как портной. Пск. Неодобр. То же, что наутюжиться как портной (ВРСФ 13, 85); (напиться) как портной. Сиб. Неодобр. То же, что наутюжиться как портной (Федоров 1980, 54; АБЛ 2004, 184); наутюжиться (насте-гаться, напороться) как портной. Устар. Прост. Шутл.-ирон. Об очень пьяном человеке. < Намек на специальные занятия портного — утюжить, стегать, пороть (Мих., 482; Мих. 1, 625); надудо-литься как сапожник. Народн. Ирон. То же, что накуликаться как сапожник (Д. 2, 410; СРНГ 19, 255). < Надудолиться — напиться пьяным; на-кубриться что сапожник. Брян. Ирон. То же, что накуликаться как сапожник. Бойцов 1986. < Накубриться — напиться пьяным; накуликаться (настукаться) как сапожник. Народн. Ирон. О напившемся до крайней степени опьянения человеке (Мих., 464); налимониться как сапожник. Курск. Ирон. То же, что накуликаться как сапожник (1849) (СРНГ 19, 102). < Налимониться — напиться пьяным; пить/напиться (напиваться, нарезаться/ нарезаться) как сапожник. Неодобр. О много, запойно пьющем алкогольные напитки человеке (ДП, 793; БАС 13, 177; SCF, 93, 115, 296); (пьян, пьяный) как сапожник. Неодобр. О пьяном до бесчувствия человеке (БАС 13, 177; SCF, 77; Зимин, Спирин 1996, 100; Квеселевич 2003, 759; Кожевников 2003, 2, 223).
Пристрастие к алкоголю отмечается в народной речи и за женой сапожника, чего не зафиксировано в отношении к портнихе: пить как са-пожница. Пск. Презр. О много пьющей женщи-не-пьянице (СППП 2001, 114).
Нужно отметить, что по продуктивности название сапожник намного активнее и разнообразнее наименования портного. И, как следует ожидать, абсолютное большинство таких сравнений — сугубо отрицательны:
работать (делать что) как сапожник. Прост. Неодобр. О неумело, неискусно исполняющем какую-л. работу человеке; играть [на музыкальном инструменте] как сапожник. Прост. Неодобр. О чьей-л. крайне плохой, дисгармоничной, неумелой игре на музыкальном инструменте (БАС 13, 177); играть [в карты] как сапожник. Прост. Неодобр. О чьей-л. крайне плохой, неумелой игре в карты (Мих., 279); спать как сапожник. Кар. (Белом.). О крепко, беспробудно спящем человеке (Сумской Посад, 1972); ругаться как сапожник. Неодобр. О чьей-л. грубой брани, ругани, сквернословии (SCF, 274).
Пословицы с компонентами портной и сапожник дают еще более дифференцированную картину недостатков, приписываемых этим про-
фессиям. Так, по любви к выпивке народная мудрость ставит на первое место не портного и не сапожника, а — кузнеца, приписывая при этом портному и сапожнику еще более предосудительные пороки: Портной — вор, сапожник — буян, кузнец — пьяница (ДП 2, 28; Ил. 1915, 284). Да и одна из современных пословиц о сапожнике, записанная в Карелии, мягко намекает на то, что этот порок свойственен даже блюстителям порядка: Кар. Сапожнику кожа, а милиции — пьяная рожа. ‘Каждый говорит о том, что для него важно’ (СРГК 5, 374). Ср. также чисто языковую градацию пьянства у разных профессий, где на первом месте все-таки оказывается сапожник: Пск. Сапожник пьяный в стельку, сто -ляр в доску, стекольщик вдребезги. (СПП 2001, 139).
Воровство портных стало сюжетом как общенародных, так и чисто жаргонных пословиц:
Портные — воры клетные (Ил. 1915, 284; ДП
2, 28); Портной и на ножницах украдет (Спир. 1985, 86); Портной на грош украдет, а на рубль изъяну сделает (ДП 2, 28); Портному да вору всякое платье впору (Ил. 1915, 281); Наши портные шьют вязовой иглой по большим дорогам (Д 2, 6); Жарг. Хороши наши портные: днем с иглой, ночью — с обротью (Трахтенберг 1908, 77). Не случайно к последней, воровской пословице И. А. Бодуэн де Куртенэ предлагает следующий комментарий: «Конокрады, работающие иногда в деревнях под видом бродячих швецов». Тем самым явно воровское занятие приравнивается к ремеслу портного.
Вошел в пословицу и такой подмеченный недостаток портных, как их недобросовестность в работе и умение скрыть явные огрехи шитья разными способами:
Волог. Портной гадит, а утюг гладит. (Дилакт. 2006, 81);
Помор. Портной сгадит, дак утюг сгладит. (Кол. 2007, 284);
Портной изгадит — утюг загладит (Ан. 1988, 261); Ленингр., Кубан. Что портной сгадит, то утюг сгладит. (Бах. 1982, 454; ППЗК 2000, 15);
3.-рус. Портной Данило что ни шьет, то гнило. (Рыбн. 1961, 45; Ан. 1988, 261); Кубан. Портной Данило шье та порэ, одним ниткам только горэ. (ППЗК 2000, 66);
Портной Проня шьет да порет (поря) (Ан. 1988, 261; Ст. 2008, 576); Портной Пепка шьет крепко: от пятницы до субботы без заботы (Рыбн. 1961, 179).
Отмечена народной речью и приверженность портных брать с заказчика дополнительную
мзду и шить «с запасом» с целью поживиться на дорогих материалах:
У портного остачи что у попа сдачи (Спир. 1985, 86);
Портной за фасон берет (ДП 1, 331); Добрый портной с запасом кроит (Ан. 1988, 82); Добрый портной с запасом шьет (ДП 1, 331; ДП 2, 14; Д 1, 613; Раз. 1957, 150; Спир. 1985, 59, 108); На портного прикладу не напасешься (ДП 2, 150; Ан. 1988, 196);
У портного и локоток на отлете (ДП 2, 28; Раз. 1957, 47).
Вот почему даже такое, на первый взгляд, положительное качество, как к стремление к самостоятельному покрою и другим «инновациям», в народе получило несколько ироническую оценку:
Всяк (Всякий) портной на свой покрой (ДП 2, 111; Д 3, 246; Ил. 1915, 108; Раз. 1957, 72; Соб. 1961, 85; Спир. 1985, 53); Всякий портной на новый покрой (Соб. 1956, 85); Всякий портной на свой покрой (Ан. 1988, 54).
По справедливой народной логике, все названные пороки, приписываемые портновскому и сапожничьему сословиям, не остаются безнаказанными. Несмотря на явную социальную полезность и прибыльность их ремесла, портные и сапожники не могут вырваться из уз бедности. Вот почему одна из самых популярных пословиц (и ее варианты) полностью уравнивает жизненные шансы тех и других:
Портной без кафтана, сапожник без сапог (сапогов), кузнец без топора, а плотник без дверей (Сн. 1848, 497; ДП 2, 28; Д 3, 323); Портной без платья, а сапожник без сапог (Тат. нач. XVIII в., 60); Портной без портов, сапожник без сапогов (Д 3, 323); Портной без порток, сапожник без сапог (ДП 2, 28; Соб. 1956, 119); Портной без штанов, сапожник без сапог, а плотник без дверей (Раз. 1957, 47; Ан. 1988, 261); Пск. Всегда сапожник без сапог, а портной без кафтана. (СР
1, 216; СПП 2001, 139); Сапожник без сапог (Жук. 1966, 396; Пермяков 1988, 157; СПП 2001, 139); Сапожник без сапог, портной без порток (Спир. 1985, 18); Кубан. Сапожник без сапог, портной без рубахи. (ППЗК 2000, 68).
Как видим, коннотативный потенциал наименований избранных нами русских традиционных профессий по преимуществу отрицателен. Возникает вопрос: насколько объективна такая оценочность, отражает ли она реальную профессиональную специфику и образ жизни их представителей?
Конечно же, как и все коннотативное в языке,— это отражение — лишь часть экстралинг-вистической истины. Разумеется, не все портные — воры, сапожники — пьяницы, а пожарники — любители поспать. Это лишь «внешняя» оценка представителей определенных профессий — оценка с позиций «Чужого», контрастирующая оценке «Своего». В таком ключе, например, работает и коннотативная система фразеологической номинации в сфере этнонимов (см.: [6]). Уже поэтому коннотативный потенциал наименований профессий надо оценивать с поправкой на субъективность отражения оппозиции «Свой» — «Чужой» в языковой системе, воспринимая при этом и такую субъективность как объективную закономерность преломления действительности в языковой картине мира.
Список литературы
1. Бабушкина, О. Н. Оценочная категоризация профессиональной деятельности средствами фразеологии : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2010. 25 с.
2. Мокиенко, В. М. В глубь поговорки. 3-е изд. СПб. : МиМ : Паритет, 1999. 221 с.
3. Мокиенко, В. М. Большой словарь русских поговорок. Более 40 000 образных выражений / В. М. Мокиенко, Т. Г Никитина. М. : ОЛМА Медиа Групп, 2008. 784 с.
4. Мокиенко, В. М. Большой словарь русских сравнений. Более 45000 образных выражений / В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. М. : ОЛМА Медиа Групп, 2008. 800 с.
5. Николаева, Е. К. Большой словарь русских пословиц. Около 70000 пословиц / под общ. ред. В. М. Мокиенко. М. : ОЛМА Медиа Групп, 2010. 1024 с.
6. Mokienko, V. Pije jako holendr 1 nebo jako Holendr? // Nase rec. Praha, 1973. № 2. S. 85-89.
