CC BY
111
ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОММУНИКАЦИИ И ВЛАСТЬ
■ ■ ■ О КОММУНИКАТИВНОЙ ПРИРОДЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ
Автор: АВДОНИНА Г.Г.
АВДОНИНА Галина Геннадьевна - кандидат педагогических наук, доцент кафедры социологии и политологии Московского педагогического государственного университета, помощник депутата Государственной Думы Федерального Собрания РФ.
Адрес: 103265, Москва, ул. Охотный ряд, 1
Тел.: 8(903) 579-29-27, 8(495) 692-45-49. E-mail: avdonina@list.ru
Аннотация: постиндустриальная культура характеризуется стремительным превращением коммуникации в мощный политический ресурс. Вследствие этого силовые концепции понимания власти, свойственные XIX веку, уступили место коммуникативным. Власть больше не воспринимается только как аппарат принуждения, а рассматривается как результат и даже как непосредственно коммуникация.
Статья очерчивает предметное поле политической лингвистики и политической коммуни-кативистики. На примере политических текстов автор выявляет характерные признаки властных интенций и отражение политической реальности в коммуникативной практике представителей политической власти. Рассматривается процесс реализации власти как политического текста в дискурсе, а также то, как дискурс способен воспроизводить, легитимировать власть. Оценивается роль «символического капитала» в политических коммуникациях: коммуникативная природа современной политической власти подразумевает, что нельзя раз и навсегда закрепить деление на доминантных и подчиненных участников коммуникации. Коммуникативные концепции власти доказывают, что в модели коммуникации власть не всегда играет роль субъекта, а общество - роль объекта коммуникации, надо стремиться к построению субъект-субъектных отношений для достижения согласия. Но современная коммуникативная практика продолжает демонстрировать монополию государства в формировании политической повестки. Путём анализа властных интенций представителей российской политической элиты автор определяет тенденции в развитии современных политических коммуникаций и отвечает на вопрос о необходимой роли коммуникаций и дискуссий в государственном управлении.
Ключевые слова: коммуникации, власть, дискурс, субъект и объект коммуникации, властные интенции, политическая элита, государственное управление.
Интерес современной науки направлен не на создание категоричных когнитивных схем, а на поиск способов обретения человеком устойчивости в меняющемся мире, как считает философ М.К. Мамардашвили. И коммуникология, новая отрасль научного знания, не может, как нам кажется, обойти вниманием вопрос коммуникативной природы политической власти, так как в эпоху постмодерна человек продолжает связывать своё личное благополучие и стабильность жизни с устойчивостью политической системы. В современном мироустройстве политическая сфера, безусловно, заняла лидирующие позиции. Политическая власть как вид коммуникации получила доминантное значение.
Кроме того, интересна и обратная сторона современных политических трансформаций: государство как стержень всякой политической системы в постиндустриальном (плюралистичном, информационном) обществе теряет свою фундаментальность, абсолютность. Государственное управление всё сильнее сдвигает акценты в сторону коммуникации и дискуссий. Изучение коммуникаций стало неотъемлемой частью политологии.
В данной статье мы попытались выявить характерные признаки властных интенций и отражение политической реальности в коммуникативной практике представителей
политической власти. Теоретической базой подобного исследования являются известные теории власти: силовая (К. Маркс, М. Вебер, В. Парето и др.) и реляционистская (Х. Арендт, Ю. Хабермас, Т. Парсонс и др.); разработки в области теории политической коммуникации (Ю. Хабермас, Н. Луман, Г. Лассуэлл, У. Эко, Р.-Ж. Шварценберг, А. И. Соловьев, М. В. Ильин и др.); теория дискурса, разрабатываемая лингвистами (Дж. Оруэлл, Х. Вайнрих и др.), семиологами (Р. Барт, У. Эко и др.) и социальными конструктивистами (Н. Фэрклоу, Д. Поттер и др.). Также важны достижения русской формальной школы, представленной В. Виноградовым, Г. Винокуром, Б. Томашевским, Ю. Тыняновым, В. Шкловским, Э. Эйхенбаумом, Р. Якобсоном, идеи, выдвинутые А. Потебней, В. Веселовским, Ю. Лотманом, Г. Шпетом.
В статье мы разграничиваем предмет политической лингвистики и предмет политической коммуникативистики: для первой интерес представляет политический язык, шире - политический дискурс; для второй - исследование власти как политической коммуникации. Политическая лингвистика основной акцент делает на изучении ресурсов языка как средства борьбы за политическую власть и манипуляции общественным сознанием; в политической коммуникативистике сама власть осмысляется как своеобразный метаязык, метатекст.
Соответственно, термин «текст» нами будет употребляться не в лингвистическом смысле («минимальная единица речевой коммуникации, обладающая относительным единством (целостностью) и относительной автономией» [1]), а в культурологическом, близком к метафоре И. Канта: «Мир - это текст». Текст в данном случае понимается как единый по содержанию идейный комплекс, совокупность концептов.
Лингвистический анализ текста предполагает, что политический текст - «такой текст, в котором речь идет об актуальных политических проблемах и который обращен к массовой аудитории» [2].
В данной статье, рассматривая власть как политический текст, мы определяем методологию исследования текста, как категории субстрата коммуникации. «Текст предстает перед нами не как реализация сообщения на каком-либо одном языке, а как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» [3]. Власть воспринимается нами частью коммуникативного пространства, знаком, расшифровка которого позволяет не только получить информацию извне, но и дает возможность появиться новой информации, так как каждый из адресатов обладает собственным неповторимым набором кодов для расшифровки.
По мысли Г. Лассуэлла, коммуникация - средство сохранения власти. Можем ли мы тогда утверждать, что только обмен информацией (большинство определений коммуникации трактуют её именно как взаимодействие, связанное с передачей информации) гарантирует сохранность власти? В этой связи любопытно выглядит определение текста как «информационного следа» состоявшегося дискурса.
Институты власти, в таком случае, должны быть заинтересованы в коммуникации, обеспечивающей информацией об активности и возможностях конкурирующих элит. Г. Лассуэлл относит к такой коммуникации идеологию и подразделяет её на политическую доктрину, политическую формулу и миранду. На примере США он иллюстрирует доктрину американским индивидуализмом, формулу - пунктами Конституции, миранду - церемониями, легендами и мифами общественной жизни.
Насколько это актуально для современной российской действительности? Обратимся к коммуникативной практике нижней палаты Парламента РФ - Государственной Думы, как одного из центральных институтов власти в демократическом государстве.
В марте 2012 года, в начале работы Госдумы VI созыва и сразу же после состоявшихся выборов Президента РФ, Председатель Государственной Думы С. Е. Нарышкин выступил с программной речью, обратившись к только что выбранным парламентариям.
Спикер чётко сформулировал «политическую доктрину», которая должна определить работу депутатов в предстоящем созыве: «У депутатов Государственной Думы VI созыва впереди почти пять лет совместной работы. И результаты этой работы будут во многом зависеть от готовности разных политических сил к конструктивному сотрудничеству. <...> Особый акцент делается на двух вещах: на росте профессионализма и авторитета, репутации нашего парламента».
Далее прозвучало то, что можно назвать «политической формулой»:
«Что, на мой взгляд, для этого необходимо сделать? На чём сосредоточить наше внимание?
Первое. Парламент должен восприниматься в обществе как авторитетная площадка для диалога по всем ключевым, базовым вопросам, которые волнуют наших граждан. Диалога компетентного и уважительного - когда все стороны слышат друг друга и хорошо знают настроения и мнение общества. Вы знаете, что, к сожалению, у нас это далеко не всегда так. И я готов повторить ещё раз, что этика - нам нужна не сама по себе. Соблюдение этических норм - это почти профессиональный критерий для работы депутатов.
Второе. Думаю, не открою секрета, если скажу, что подчас нигилистическое отношение к праву в нашем обществе во многом определяется незнанием, недостаточным информированием о том, как разрабатываются законопроекты, как идёт процесс их согласования, насколько убедительными являются аргументы, предъявленные и парламентскими фракциями, и отдельными депутатами. Считаю это важным фактором повышения доверия к парламенту - как со стороны людей, так и со стороны других ветвей власти.
Третье. В сложившихся, уже принципиально новых, социально-политических условиях правотворчество будет одним из главных, определяющих факторов развития на ближайшие годы. И роль Государственной Думы, соответственно, будет возрастать. Но нам с вами предстоит не просто большая законопроектная работа. Предстоит отстаивать свою точку зрения в максимально открытом диалоге - причём, в диалоге с совершенно разными политическими оппонентами».
К «политической миранде» можно отнести предложение С. Е. Нарышкина продолжить практику приглашения непарламентских партий на пленарные заседания Государственной Думы, более действенно использовать формат парламентских слушаний, развивать институт парламентского расследования, усилить контрольные функции, в том числе - такое конституционное полномочие, как заслушивание ежегодных докладов Правительства.
Таким образом, мы убеждаемся, что формула политической коммуникации Г. Лас-суэлла оказывается универсальной и работающей как на макро- , так и на микроуровне. Американский ученый считает политическую коммуникацию главным механизмом социального управления. Но! При соблюдении важного условия: пропаганда должна основываться на рациональной аргументации и убеждении.
Подтверждение идей американского политолога мы находим в работах немецкого философа К. О. Апеля. Он также пишет о необходимости рациональной аргументации,
стремлении к разумному консенсусу, установлении отношений, которые приближают реализацию «идеального коммуникативного сообщества» - согласия всех участников коммуникативного сообщества относительно интерпретации всех вещей. Такое согласие достижимо только в результате диалога, полемики, где высказываются различные мнения, противостоящие друг другу, и в процессе разрешения конфликта идёт формирование реального коммуникативного пространства. По Апелю, в коммуникации важен не факт общения, а то состояние, к которому в итоге приходят коммуникаторы.
Итак, возвращаясь к речи спикера российского парламента, отметим, что его коммуникативная интенция (намерение) соответствует тому, что Апель называет «аргумента-тивным дискурсом». В основе «аргументативного дискурса» - такая форма коммуникации, при которой в случае конфликта сторон единственная возможность продолжения коммуникации - разрешить возникшую проблему в ходе рационального дискурса.
Посредством дискурса происходит реализация власти - либо напрямую через законы, распоряжения, инструкции, либо менее явно, через речевые обороты, легитимирующие действия властных акторов, их идеологию. Социальную теорию коммуникативного действия, неизбежно следующего за коммуникативной интенцией, создал Ю. Хабермас. В этой теории большую роль играет понятие интеракции, ориентированное на взаимопонимание. Постиндустриальное общество - это результат взаимодействий, поэтому произошел переход от стратегического действия к коммуникативному.
Ещё один вывод универсальной прагматики Ю. Хабермаса: коммуникация состоится тогда, когда выдвигаемое притязание одной стороны получит признание другой стороны. Политическая власть вынуждена стать дискурсивной.
В то же время, заметим, в политике происходит объединение коммуникативной и когнитивной функций языка: власть производит текст как с целью обмена информацией, так и с целью укрепления своей легитимности, формирования той «повестки дня», которая ей выгодна. В демократических и авторитарных режимах могут быть разные каналы обмена и контроля над информацией, но при любой политической культуре «управляемые» могут направлять информацию «вверх» только в том формате, который задан (или разрешен) политической элитой. Использование дискурсивной властью аргументов лишь увеличивает контроль над дискурсом.
Таким образом, власть как политический текст не только реализуется в дискурсе, но и вновь воспроизводится дискурсом.
Проиллюстрируем это примером из «трехсторонних» отношений между властью исполнительной, законодательной и обществом. Тема дискурса - мониторинг эффективности вузов, площадка для коммуникации - заседания межведомственной комиссии по проведению мониторинга эффективности образовательных организаций высшего образования. Депутаты Госдумы резко раскритиковали результаты мониторинга, проведенного Министерством образования и науки РФ, по итогам которого в 2013 году неэффективными были признаны более 900 вузов и их филиалов. В 2014 году ситуация мало изменилась: по словам одного из участников дискуссий, «заседания рабочих групп были превращены в имитацию, где не действуют никакие аргументы»; «присутствие депутатов и представителей регионов нужно было Минобрнауки только для декорации»; «применяемая методика оценки не отвечает реалиям жизни, это химера, которую министерство вдобавок подкручивает в ручном режиме». Выступая на заседании Госдумы депутат, член комиссии, пообещал, что на предстоящем, 3-м по счету, заседании ко-
миссии он и его коллеги сделают всё возможное, чтобы защитить интересы высшей школы и избирателей. «В противном случае - последний звонок, с которым я хочу поздравить сегодняшних выпускников - очень скоро будет звучать, как поминальный набат по абитуриентам и высшей школе в целом», - закончил свою речь парламентарий.
Налицо широкая общественная дискуссия, заданная правительством и подогреваемая горячей критикой со стороны народных избранников. В прошедшем году Министерство образования и науки РФ пошло на ряд уступок и часть предложений, поступивших от депутатов и представителей вузов, были учтены. Однако принципиально ситуация не поменялась. Причем, чем шире становится охват дискурса, тем более масштабные действия может позволить себе власть. Одна из главных стратегий дискурсивной власти - убедить других участников дискурса в том, что требуемые действия в их интересах. В массовом сознании словосочетание «мониторинг вузов» уже не воспринимается как чужеродное понятие, он стал частью реальности. У общества остаётся лишь право выразить к нему отношение, да и то исключительно через повседневную коммуникацию. По сути, общество становится пассивным реципиентом в дискурсе, заданном властью. Представители власти, напротив, активно участвуют в материальном производстве дискурса, его формулировании и распространении для того, чтобы в дальнейшем этот дискурс легитимировал их действия.
Американский социолог Д. Овертон описал технологию, названную «окна Овертона», позволяющую любую, даже самую абсурдную, идею заставить принять в обществе как норму. Д. Овертон считает, что для каждой проблемы существует так называемое «окно возможностей». Его можно передвигать по оси координат от стадии «немыслимое» до стадии «актуальная политика», изменяя тем самым взгляд на одну и ту же проблему. Шаг за шагом дискурс способен перевести тему: 1) из области немыслимого в область радикального (снимается табу на её употребление, разрушается однозначность проблемы, создаются «градации серого»); 2) затем из радикальной области «окно» движется в область возможного (для этого создаётся эвфемизм, то есть подменяется подлинное название); 3) на третьем этапе «окно Овертона» передвигается с территории возможного в область рационального (искусственно создаётся общественная дискуссия, появляются сторонники и противники идеи); 4) далее происходит популяризация темы (её транслируют в масс-медиа, шоу-бизнесе); 5) и наконец, из категории популярного «окно Овертона» переводит проблему в сферу актуальной политики (появляется законодательная база, публикуются социологические опросы).
В каком обществе «окно Овертона» будет двигаться быстрее - в авторитарном или демократическом, толерантном? Общепризнанно, что чем жёстче власть, тем ей легче манипулировать общественным сознанием. Однако вышеназванная технология доказывает, что именно толерантность общества, плюрализм мнений (и, как следствие, отсутствие чёткого деления на добро и зло) позволяет реализовывать данную технологию.
В то же время представление о власти как политическом тексте позволяет предположить, что этот текст возникает в результате определенной модели коммуникации (власть - гражданин). Коммуникация может строиться на основе субъект-объектных и субъект-субъектных отношений. И власть может выступать здесь как в роли субъекта, так и в роли объекта коммуникации.
Подтверждение находим в коммуникативной концепции власти Н. Лумана. Немецкий социолог утверждает, что в современном обществе дифференцируются не группы людей, а типы коммуникаций, где участие человека заключается в проигрывании раз-
личных ролей. Среди средств таких коммуникаций ученый называет истину, любовь, деньги, а также и власть.
Гипотеза Н. Лумана предполагает, что социальные системы образуются исключительно благодаря коммуникации, так как их появление связано с необходимостью согласования выбора того или иного решения. В процессе возникновения возможности выбора всякая социальная система становится потенциально конфликтна. Поэтому формируются определенные учреждения, обеспечивающие возможность селекции (выбора) в необходимом объеме. Форма этих учреждений изменяется в ходе эволюции общественной системы. В примитивных обществах в основе процессов коммуникации лежат сами собой разумеющиеся «конструкции реальности», для удостоверения которых достаточно информации, сообщаемой посредством языка. «Лишь в более развитых обществах формируется потребность в функциональной дифференциации как языкового кода в целом, так и в особенности таких символически генерализированных коммуникативных средств, как власть или истина, которые специально обуславливают и регулируют мотивацию принятия селективных предложений. Благодаря этой дифференциации в обществе могут взаимно усиливаться и потенциалы конфликта, и потенциалы консенсуса» [4].
Можно сказать, что власть как коммуникативное средство - это дополняющая язык инстанция, управляющая процессом передачи результатов сделанного выбора.
«Власть поэтому следует отличать от принуждения к какому-либо конкретному действию. У того, кто подвергается принуждению, возможности выбора сводятся к нулю... По мере осуществления принуждения практикующий его возлагает на себя бремя селекции и принятия решений. В большинстве случаев можно говорить о том, что к насилию прибегают ввиду недостатка власти» [4]. Следовательно, сила власти оценивается ее способностью добиваться признания своих решений при наличии привлекательных альтернатив действия или бездействия. Могущество власти увеличивается с увеличением свобод подчиненных.
Этим, собственно, и объясняется тот факт, что движение «окна Овертона» потенциально более возможно при либеральном режиме власти.
Так почему же до сих пор для властной группы так привлекателен авторитарный стиль правления? Почему сегодня, определяя современный характер власти в Российской Федерации как «гибридный», «конкурентный авторитаризм» (И. Бусыгина) или как «новый авторитаризм» (И. Крастев, Л. Петроне), политологи считают такое состояние политической системы устойчивым? Значит ли это, что в российском обществе отсутствует запрос на политические коммуникации?
В современной науке политические коммуникации определяются как «форма контактных связей (общения) политических акторов, формирующаяся на основе целенаправленного обмена информацией и обеспечивающая исполнение ими своих функций (сопутствующих действий) в пространстве публичной власти» [5].
Акцентируем наше внимание на характеристике власти в определении политических коммуникаций - «публичная». Степень публичности власти является одной из оценок политического режима по шкале «авторитарный - демократичный». Общепризнанно, что российская политическая культура многое взяла из византийства, в том числе, склонность принимать решения кулуарно. И всё же, несмотря на закрытость политической элиты, «новый авторитаризм» предполагает хотя бы формальное наличие демократических институтов: конкурентных выборов, многопартийности, оппозиционных СМИ.
Это выявляет коммуникативную природу всякой политической власти в постиндустриальную эпоху.
«Абсолютная власть» становится фикцией, потому что власть может выстраиваться только во взаимно соотнесенных, обоюдно мотивированных процессах коммуникации. Кто хочет получить власть, тот должен открыть себя влиянию» [6]. Развивая данную мысль, Н. Луман утверждает необходимость выбора между кондициональной и целевой программами управления в современном государстве. «Управление можно понимать как систему переработки информации. Оно воспринимает информацию своего окружающего мира на входе, перерабатывает ее и выдает обратно в окружающий мир в форме «решения». Кондициональная программа фиксирует вход в систему, тот род информации со стороны окружающего мира, которая в качестве причины должна вызывать решение; целевая программа упорядочивает выбросы со стороны системы, результат в окружающем мире, который должна вызвать система» [6]. Кондициональ-ное управление чаще свойственно полицейскому государству, как отмечает Н. Луман, целевое - правовому. При целевой программе более широкий круг лиц включен в число принимающих решения, тогда как кондициональная программа подразумевает исполнение готового алгоритма. Для достижения оптимального результата власти необходимо комбинировать эти формы программ в различных ситуациях: выбор между господством причин или результатов системы управления определяется степенью давления со стороны окружающего мира.
Примером эффективности сочетания кондициональной и целевой программ управления стала коммуникативная практика представителей российской политической элиты в момент событий, сопутствующих присоединению Крыма к России.
Кондициональная программа управления предполагает, что средой задаются внешние условия, на которые последует достаточно определенный конкретный ответ.
«16 марта в Крыму состоялся референдум, он прошёл в полном соответствии с демократическими процедурами и международно-правовыми нормами. В голосовании приняло участие более 82% избирателей. Более 96% высказалось за воссоединение с Россией. Цифры предельно убедительные», - так начал свое выступление в Кремле перед депутатами Государственной Думы, членами Совета Федерации, руководителями регионов России и представителями гражданского общества Президент Российской Федерации В. В. Путин [7].
И завершил его следующими словами: «Последние социологические опросы, которые были проведены в России буквально на днях: порядка 95% граждан считают, что Россия должна защищать интересы русских и представителей других национальностей, проживающих в Крыму. 95%. А более 83% полагают, что Россия должна это делать, даже если такая позиция осложнит наши отношения с некоторыми государствами. 86% граждан нашей страны убеждены, что Крым до сих пор является российской территорией, российской землей. А почти, - вот очень важная цифра, она абсолютно коррелируется с тем, что было в Крыму на референдуме, - почти 92% выступают за присоединение Крыма к России.
Таким образом, и подавляющее большинство жителей Крыма, и абсолютное большинство граждан Российской Федерации поддерживают воссоединение Республики Крым и города Севастополя с Российской Федерацией.
Дело - за политическим решением самой России. А оно может быть основано только на воле народа, потому что только народ является источником любой власти.
Уважаемые члены Совета Федерации! Уважаемые депутаты Государственной Думы! Граждане России, жители Крыма и Севастополя! Сегодня, основываясь на результатах Референдума, который прошел в Крыму, опираясь на волю народа, вношу в Федеральное Собрание и прошу рассмотреть Конституционный закон о принятии в состав России двух новых субъектов Федерации: Республики Крым и города Севастополь, а также ратифицировать подготовленный для подписания Договор о вхождении Республики Крым и города Севастополь в Российскую Федерацию. Не сомневаюсь в вашей поддержке!»
Чётко прослеживается кондициональная модель: «если - то», «воздействие извне -реакция системы».
Вместе с тем, итоги референдума и результаты соцопросов были не единственными внешними факторами, влияющими на присоединение Крыма. В обращении президента прозвучало, что не только официальный канал обратной связи (референдум) стал решающим в урегулировании ситуации.
Выступающий вспомнил историю государственности Крымского полуострова, этническую историю, процесс делимитации российско-украинской границы и договоренности с независимой Украиной после распада СССР, о «политическом и государственном перманентном кризисе, который сотрясает Украину уже более 20 лет».... («За годы самостийности, независимости власть, что называется, их «достала», опостылела просто. Менялись президенты, премьеры, депутаты Рады, но не менялось их отношение к своей стране и к своему народу. Они «доили» Украину, дрались между собой за полномочия, активы и финансовые потоки. При этом властей предержащих мало интересовало, чем и как живут простые люди, в том числе, почему миллионы граждан Украины не видят для себя перспектив на родине и вынуждены уезжать за границу на поденные заработки в другие страны. Хочу отметить, ни в какую-то Силиконовую долину, а именно на поденные заработки. Только в России в прошлом году их работало почти 3 миллиона человек. По некоторым оценкам, объем их заработка в 2013 году в России составил более 20 миллиардов долларов, это порядка 12% ВВП Украины». Президент, со ссылкой и на психологические (эмоциональные), и на логические (экономические) аргументы, даёт понять, что власть России услышала сигнал, поступивший от народа Крыма.
Катализатором решения о вхождении Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации стали события на майдане, когда «в ход были пущены и террор, и убийства, и погромы. Главными исполнителями переворота стали националисты, неонацисты, русофобы и антисемиты. Именно они во многом определяют и сегодня еще до сих пор жизнь на Украине. Первым делом новые так называемые «власти» внесли скандальный законопроект о пересмотре языковой политики, который прямо ущемлял права национальных меньшинств».
Властная коммуникация позволяет направленно воздействовать на изначальную селективность поведения общественных групп: «Разумеется, мы не могли не откликнуться на эту просьбу, не могли оставить Крым и его жителей в беде, иначе это было бы просто предательством». Ведь из Украины и России звучала не только эта «просьба», однако власть как средство коммуникации повышает вероятность желаемых селективных связей.
В своей речи В. В. Путин много внимания уделил легитимности решения о присоединении Крыма с точки зрения международного права, вспомнив решение Международного Суда по Косово: «Сами написали, раструбили на весь мир, нагнули всех, а теперь возмущаются. Чему? Ведь действия крымчан четко вписываются в эту, собственно го-
воря, инструкцию. Почему-то то, что можно албанцам в Косово (а мы относимся к ним с уважением), запрещается русским, украинцам и крымским татарам в Крыму. Опять возникает вопрос - почему?». Цветные революции: «Понятно, что люди в тех странах, где были эти события, устали от тирании, от нищеты, от отсутствия перспектив, но эти чувства просто цинично использовались. Этим странам навязывались стандарты, которые никак не соответствовали ни образу их жизни, ни традициям, ни культуре этих народов. В результате вместо демократии и свободы - хаос, вспышки насилия, череда переворотов. Арабская весна сменилась арабской зимой». Далее последовали обращения к Китаю и Индии, как к странам, поддержавшим идею объединения, и к народам США, стран Европы, Украины, откуда звучали обвинения в интервенции.
Столь развернутое выступление главы Российского государства наглядно продемонстрировало ход реализации, наряду с кондициональной, целевой программы управления (согласно терминологии Н. Лумана): в процессе урегулирования система управления оговаривает лишь конечную цель (для президента и народа России - это реализация интересов России), право на выбор остаётся за тем участником политической коммуникации, кто использует «целевую программу», в данном случае - за Президентом Российской Федерации. И чем больше альтернатив выбора предоставляется участниками коммуникации, тем мотивированнее принятие селективных предложений, легитимнее решение властной группы, которая производит селекцию.
Таким образом, мы подтвердили тезис о том, что всякий режим власти в современном мире нуждается в коммуникативной инфраструктуре. СМИ, форумы и т.п. являются не украшениями, а необходимыми предпосылками власти.
Однако рост возможности власти как символического средства коммуникации пропорционален увеличению вероятности конфликтов. Сущность власти уже не выражается через отношения «властитель - подданный». В такой модели коммуникации «подданный» знает о селективности поведения власти и стремится предложить как можно больше возможностей выбора, которые могут вступать в конфликт друг с другом. Поэтому «властитель» вынужден определять медийные коды и диктовать «повестку дня» с целью минимизировать столкновение и обеспечить баланс системе. Проявление авторитарных интенций мы можем наблюдать в коммуникативных актах демократической политической системы в числе других, но в центре оказывается коммуникация как таковая, субъект-субъектные отношения приходят на смену субъект-объектным.
Французский социолог и философ П. Бурдьё ввёл в научный оборот понятия «социальное поле» и «символический капитал». Под полем он понимает пространство, где курсирует коммуникация: «Агенты создают пространство... которое существует лишь посредством агентов, находящихся в нем и деформирующих окружающее их пространство, придавая ему определенную структуру» [8], то есть социальное поле - это система связей между различными позициями, коммуникативными потоками, в нём нет частей и составляющих. Позицию доминирования в поле политики определяет владение не столько материальными ресурсами, сколько символическим капиталом (под символическим капиталом П. Бурдьё понимает социальные ресурсы: социальные контакты, авторитет, связи, имидж, опыт, традиции, позиционные преимущества и т. д., -которые, как любой капитал, можно накапливать, инвестировать, обменивать).
Следовательно, дихотомию между доминирующими и доминируемыми в социальном поле создаёт монополия на формирование политических взглядов. А такой монополией не всегда обладают только властные группы. Символический капитал
производится в процессе символической деятельности, которая определяется учёным как проявление духовной активности человека - это не только информационные обмены, но и идеологии, мнения, представления, традиции.
Так, о роли России в жизни славянских народов в «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский написал в 1877 году: «России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит -Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство. Будут даже и такие минуты, когда они будут в состоянии почти уже сознательно согласиться, что не будь России, великого восточного центра и великой влекущей силы, то единство их мигом бы развалилось, рассеялось в клочки и даже так, что самая национальность их исчезла бы в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды в море. России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае» [9].
Ввиду происходящего сегодня на Украине, интернет-сообщество широко обсуждает сказанное классиком почти полтора века тому назад. И в комментариях мы можем найти, что статья, якобы, заказная. И автор заказа - российские власти, а именно, В. В. Путин. Как бы комично не выглядели подобные замечания, они подтверждают роль символического капитала в политических коммуникациях, а также то, что коммуникативная природа современной политической власти подразумевает, что нельзя раз и навсегда закрепить деление на доминантных и подчиненных участников коммуникации. В поле политики обладателем символического капитала может стать и вчерашний аутсайдер. Важно, какую позицию займёт обладатель капитала: ведь отличие капитала от богатства, которое можно накопить и хранить, в том, что капитал должен перемещаться и развиваться, пользоваться спросом, только тогда он приносит выгоду.
Исходя из того, что поле нельзя разделить на части, а можно лишь выделить диспозиции, П. Бурдьё вводит термин «габитус» - совокупность диспозиций (норм, правил, отношений, интересов, то есть всех символических компетенций, которые должна усвоить личность, закрепляя свою принадлежность к определенному социуму). Габитус не просто формируется в процессе социализации, он порождает в дальнейшем социальную активность: «Он есть то, благодаря чему институция может осуществляться со всей полнотой: достоинство инкорпорации, эксплуатирующей способность тела принимать всерьез перформативную магию социального, есть то, что делает короля, банкира или священника вочеловеченной наследственной монархией, финансовым капитализмом или Церковью» [10]. Соответственно, в коммуникации участвуют не персоны, а структуры, заданные определенным габитусом. В этом смысле слова Ф. М. Достоевского, занявшие лидирующие позиции в чатах патриотически настроенных интернет-групп, вполне могут претен-
довать на статус габитуса в поле современной российской власти: «Для чего это всё, наконец, и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского ее призвания - вот цель России, вот и выгоды ее, если хотите. Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим «интересам», то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению, в великое целое. Тогда только скажетвсеславянство свое новое целительное слово человечеству... Выше таких целей не бывает никаких на свете» [9; С. 357].
В контексте обозначенных тезисов относительно коммуникативной природы политической власти отметим, что в современном постиндустриальном обществе, однозначно, есть обоюдная заинтересованность как властной элиты, так и социальных групп в развитии политических коммуникаций. Однако сказать, кто выигрывает больше от степени зрелости коммуникативной составляющей в политике - власть или общество - затруднительно. С одной стороны, усиление роли коммуникаций и дискуссий в государственном управлении может лишить власть «монополии на производство и распространение политических представлений и мнений» (П. Бурдьё), с другой стороны, представители власти отдают себе отчет в том, что ограничение свободы коммуникаций может привести к неконтролируемому сопротивлению и реализации контр-власти. Однако рост толерантности и плюрализма мнений не всегда ведет к выработке согласованной позиции, чаще это оборачивается повышенной конфликтностью в обществе и усилением манипуляций общественным мнением. Авторитарный же стиль правления привлекателен способностью в определенные моменты консолидировать и мобилизовать общество для быстрого достижения поставленных целей.
Анализ современной коммуникативной практики органов государственной власти показывает, что в существующих политических коммуникациях лидирующее положение, безусловно, принадлежит власти, целенаправленно выстраивающей с обществом субъект-объектные отношения.
Список литературы
1. Литературная энциклопедия терминов и понятий. / Российская академия наук, ИНИОН; гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. М., 2001.
2. АлтунянА. Г. Анализ политических текстов. / Учебное пособие. М., 2006. 384 с.
3. ЛотманЮ. М. Текст в тексте // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. 1. Таллин, 1992.
4. ЛуманН. Власть. / Пер. с нем. Антоновского А. М., 2001. 249 с.
5. Эффективная коммуникация: история, теория, практика: Словарь-справочник. / Отв. редактор М. И. Панов; сост. М. И. Панов, Л. Е. Тумина. М., 2005. 960 с.
6. Луман Н. От полицейского государства к правовому государству. // Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т.11. Зарубежная политическая мысль. XX в. М., 1997. 830 с. С. 738 - 747.
7. Интернет ресурс: http://www.kremlin.ru/transcripts/20603
8. Бурдьё П. Социальное пространство: поля и практики. СПб, 2005.
9.Достоевский Ф.М. Дневник писателя. // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 14. СПб, 1995.
10. Бурдьё П. Практический смысл. М., 2001. С. 114.
■ ■ ■ ON COMMUNICATIVE NATURE OF POLITICAL POWER
Author: AVDONINA G.G.
AVDONINA Galina Gennadievna, Candidate of Pedagogical Sciences, Associate Professor of Department of Social and Political Sciences, Moscow Pedagogical State University, Assistant to the Deputy of the State Duma of the Federal Assembly, Russian Federation.
Address: 1, Okhotny ryad str., Moscow, Russia.
Tel.: 8-903-579-29-27, 8(495) 692-45-49. E-mail: avdonina@list.ru
Abstract. Postindustrial culture is characterized by a phenomenon when communication is impetuously turning into strong political resource. As a consequence, the coercive conceptions of power, typical for the 19th century, have been replaced by communicative conceptions. Power is no longer interpreted just as the apparatus of coercion, it is considered as a result of communication and even as communication directly.
The article describes the object field of political linguistics and political communication science. By the examples of political texts the author shows the specific features of power intensions and indication of political reality in communicative practice of politicians, representing political authorities. The process of realization of power as political text in discourse is considered, as well as how discourse can reproduce and legitimate the power. The role of “symbolic capital” in political communications is estimated: communicative nature of contemporary political power means that participants of communication cannot be irreversibly divided into dominant and dependent. The communicative conceptions of power prove that in communication model authorities do not always act as the subject of communication while society is not always the object of communication. To achieve the consensus subject-subject relations should be established. However, modern communicative practice keeps on demonstrating the monopoly of state in forming the political agenda. By analyzing power intensions of Russian political elite representatives the author defines the tendencies in development of modern political communications and responds to the issue concerning the necessary role of communications and discussions in public management.
Keywords: communications, power, discourse, subject and object of communication, power intensions, political elite, public management.
References
1. Literaturnaya entciklopediya terminov I poniyatii. / Ros. Akadem. Nauk, INION; gl.red.i sost. A.N. Nikolyukin. M., 2001 [Literary encyclopedia of terms and concepts (edited by A.N. Nikolyukin). M., 2001].
2. Altunyan, A.G. Analiz politicheskich tekstov. / Uchebnoe posobie. M., 2006. 384 s. [Altunyan, A.G. (2006). Analysis of Political Texts. (Textbook). M.].
3. Lotman, U. M. Tekst v tekste. // Lotman U. M. Izbrannie stati. T. 1. Tallin, 1992. [Lotman Yu.M. (1992).Text within the Text. // Selected articles. Vol. 1. Tallinn, 1992].
4. Luman, N. Vlast. / Per. S nem. Antonovskogo A. M., 2001. 249 s. [Luman N. (2001). The Power. M., 2001].
5. Effectivnaya kommunikacia: istoria, teoria, praktika: Slovar-spravochnik. / Otv. Redaktor M. I. Panov; sost. M. I. Panov, L. E. Tumina. M., 2005. 960 str. [Dictionary-reference book: Effective Communication: History, Theory, Practice (edited by M.I. Panov). M., 2005].
6. Luman, N. Ot policeiskogo gosydarstva k pravovomy gosydarstvu. // Antologia mirovoy politicheskoy misli. V 5 t. T. II. Zarubejnaya politicheskaya misl. XX v. M., 1997. [Luman, N. From Police State to Constitutional State//Anthol-ogy of the World Political Thought in 5 volumes. Vol. II. Foreign Political Thought in the 20th Century. M., 1997].
7. Available: http://www.kremlin.ru/transcripts/20603
8. Bourdieu, P. Socialnoe prostranstvo: polya I praktiki. Spb., 2005 [Bourdieu P. (2005). Social Area: Fields and Practices. M., 2005].
9. Dostoevskiy, F. M. Dnevnik pisatelya. // Dostoevskiy, F. M. Sobranie sochinenii v 15 tomach. T. 14. Spb., 1995. [Dostoyevsky, F.M. (1995). The Writer’s Diary. //Collected works of Dostoyevsky, F.M. in 15 volumes. Vol. 14. SPb., 1995].
10. Bourdieu, P. Prakticheskiy smysl. M., 2001. S. 114. [Bourdieu P. (2001). Practical sense. M., 2001].
