CC BY
292
Л.М. ПЕТРОВА, кандидат филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы 1Х-Х1Х вв., заместитель декана филологического факультета, почетный работник высшей школы
Тел. 8 (4862) 74-41-52;[email protected]
О КОМИЧЕСКОМ В «ЗАПИСКАХ ОХОТНИКА» КС. ТУРГЕНЕВА
«Записки охотника» — эта «поэтическая обвинительная речь» против рабства — раскрыли, с точки зрения общепринятого мнения, своеобразие тургеневского стиля — «сочетание обличительного содержания с мягкой, артистической формой» (Герцен). Тонкому лирику и психологу традиционно отказывали в юморе.
Цель статьи — анализ нескольких рассказов из цикла с целью выявления незаурядного комического таланта писателя как «одного из самых малых учеников» Гоголя.
Ключевые слова: Тургенев, «Записки охотника», рассказы, литературный цикл, художественный метод, стиль, поэтика, комическое, артистизм, юмор, сатира, сарказм, лиризм, обличение, оксюморон.
Если лирическая стихия «Записок охотника» не только отмечалась уже прижизненной критикой и утверждалась как отличительная особенность автора книги, то о комической струе не принято было даже упоминать, более того, тончайшему лирику отказывали совершенно в юморе, в комическом начале творчества, считая эту сторону его «ахиллесовой пятой». Это мнение «пошло от Петра Полевой, выступившего в 1885 году в «Историческом вестнике» со статьёй «Ахиллесова пята Тургенева», в которой он утверждал о том, что писатель от природы не одарён «никакою, даже и малейшей долей юмора». И даже И.А. Гончаров убеждал Тургенева: «...Вам дан нежный, верный рисунок и звуки <...> Лира и лира — вот Ваш инструмент»1.
А между тем главная книга Тургенева о России, о её народе, в которой слышали «крик ужаса и стыда», была преисполнена не только драматизма, боли и грусти от несуразностей русской жизни, тоски любящего сердца автора по несостоявшейся доле любимых героев, она отличалась и тем особым юмором, комическим началом, которые всегда в жизни идут рядом с драматическим. Более того, комическое присуще народному духу. Оно в крови народа. Народ всегда высоко ценил остроумных, весёлых людей, мастеров юмора, умело использующих оружие комического. Комическое можно определить как определенный вид творческой манеры, суть которой сводится к сознательно-бессознательному конструированию такой художественной системы, такой системы слов, назначение и цель которых — вызвать эффект смеха, спектр которого весьма богатый: от добродушно подтрунивания до сатиры и сарказма. При этом, как полагают теоретики этой категории эстетики (Ю. Бореев, М. Каган, А. Лук и др.), комическое — это общественно значимый смех.
Именно комическое, «смех, как эмоционально насыщенная эстетическая форма критики, — полагают ученые, — предоставляет художнику...безграничные возможности для серьезно-шутливого и шутливо-серьезного обращения»2 к необычным или негативным сторонам жизни. Функция смеха, считал Д. Лихачёв, — обнажать, обнаруживать правду, «раздевать» реальность от покрова этикета, церемо-ниальности, искусственно установленных норм в обществе и т.п. При этом смех — это своеобразная форма эмоциональной критики, при которой «обнажение уравнивает всех людей».
© Л.М. Петрова
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
«Смеховая» форма критики предполагает двустороннее «действие»: со стороны писателя — особое доверие к своему читателю, а со стороны читателя — активное её восприятие, т.е. соучастие, ибо остроумная манера писать, в свою очередь, предполагает остроумие и со стороны читателя, так как о явлении, событии, об отношении к ним она высказывается в особой форме, своеобразно — не «впрямую». Реципиенту как бы предлагается самостоятельно соотнести эстетический, высокий идеал с комическим явлением.
Тургенев, создававший книгу о народе, неизбежно обращался к возможностям комического как неиссякаемому источнику народного духа.
Заметим, что у Тургенева в структуре повествования малых прозаических форм всегда почти чувствуется «личный тон» автора, создающий сказовую форму повествования, которое весьма часто также обусловливает комические элементы. Сказовое повествование, особая интонация в читательском восприятии создают «эффект своего» непосредственного присутствия в происходящем. Эта особенность ярко проявляется в цикле «Записок охотника». Полагая, что «над кем посмеялся, тому уже простил, того даже полюбить готов», Тургенев, однако, свой смех и «комическое» использует по отношению к героям и ситуациям по-разному. А потому они и выступают в разных формах и функциях.
Комическое проявляется по-разному: в несоответствии содержания и формы, нового и старого, цели и средства, действия и обстоятельств, реальной сущности человека и его мнения о себе.
Совершенно в гоголевском духе Тургенев даёт «говорящие» фамилии своим персонажам: спесивый генерал Хвалынский, крепостник Стегунов, славянофил Любозвонов, Гамлет Щигровского уезда, забияка и сумасброд Чертопханов, горемычно-робкий Недопюскин, безымянный крепостной Сучок и т.д.
О генерал-майоре Хвалынском, герое очерка «Два помещика», который, по уверению рассказ-чика-охотника, при всей своей доброте обладает весьма странными привычками, сказано: он «не может обращаться с дворянами небогатыми или нечиновными, как с равными себе»3 (3:163), поэтому, разговаривая с ними, он вдруг «возьмёт да озарит их ясным и неподвижным взором, помолчит и двинет всею кожей под волосами на голове.: «Боллдарю, Палл Асилич», а на людей, стоящих на низших ступенях общества, и вовсе не глядит или «прежде чем объяснит им своё желание или отдаст приказ» несколько раз повторит: «Как тебя зовут?...как тебя зовут?»,
что придаёт «сходство с криком самца-перепе-ла» (3:164).
Мистифицируя читателя, автор, который, конечно, убеждён в том, что его герой вовсе не «очень добрый» человек, а глупый и высокомерный, создаёт комическую ситуацию благодаря несоответствию эмоционально окрашенных слов: «озаренный ясный взор» персонажа явно противоречит физиологическим движениям героя — «двинет всею кожею под волосами на голове». Эмоции, сопровождающие комическую ситуацию, рождают смех презрительный, едкий, обнажающий духовное убожество героя, в котором над всем превалирует материально-показное, претендующее на особую значимость и солидность, что подчеркивается уже несколько выспренним именем-отчеством и говорящей фамилией — Хвалынский: «Читает Вячеслав Илларионович мало, при чтении беспрестанно поводит усами и бровями, сперва усами, потом бровями, словно волну снизу вверх по лицу пускает. Особенно замечательно это волнообразное движение .когда ему случается (при гостях, разумеется) пробегать столбцы «Journal des Debats»» (3:165). Создавая образ незадачливого хозяина-помещика с сомнительной историей прошлого военного «поприща», где самые яркие воспоминания связаны с тем, как он, молодой адъютант, «парил своего начальника в бане», рассказчик сознательно обращается к комической перефразировке пушкинских строк: «иных зубов уж нет, как сказал Саади, по уверению Пушкина», к подробному описанию привычек, быта, внешности героя, в которых эмоционально утрированы детали, сближены далёкие понятия-слова: «Русые волосы, по крайней мере, все те, которые остались в целости, превратились в лиловые благодаря составу, купленному на Роменской конной ярмарке у жида, выдававшего себя за армянина, но Вячеслав Илларионович выступает бойко, смеётся звонко, позвякивает шпорами, крутит усы.» (с. 163). Для возникновения комического, отражающего несоответствие между претензиями героя и его примитивной сущностью, важна игра на утрировке времяпрепровождения спесивого генерала Хвалынского, непременно всегда присутствующего на торжественных актах, обедах, выставках, экзаменах в качестве высокопоставленной персоны. Ирония, в сущности, перерастает в сарказм, когда рассказ о страсти героя порисоваться собой и своим титулом Тургенев устами рассказчика завершает изящным каламбуром: «но на щегольство Вячеслав Илларионович притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза» (3:166).
Смеховой мир — это мир «низовой», мир материальный, обнаруживающий за ширмой действительности её бедность, глупость, отсутствие смысла и значения. Второй герой из «Двух помещиков» Мардарий Апполоныч (несомненная ирония слышится и здесь в сочетании имени, отчества и фамилии), чтобы не отстать от века, купил «молотильную машину, запер её в сарай да и успокоился» (3:167). Обращают на себя внимание ироническая манера повествования в этом произведении, избранное рассказчиком балагурство, выступающее формой смеха, в которой значительная доля принадлежит «лингвистической» его окраске. Завершая пространное описание Марда-рия Апполоныча, о котором заявлено как о весельчаке, балагуре и хлебосоле, как о предобром человеке, у которого дом «старинной постройки: в передней, как следует, пахнет квасом. в столовой фамильные портреты, мухи. и кислые форте-пьяны. в гостиной три дивана, три стола, два стула и сиплые часы. в кабинете. шкафы с вонючими книгами, пауками и чёрной пылью. итальянское окно да наглухо заколоченная дверь в сад.», рассказчик рисует сцену со священником, отслужившим всенощную у помещика:
«— Погоди, погоди, батюшка. не уходи. Я велел тебе водки принести.
— Я не пью-с.
— Что за пустяки! Как в вашем званье не пить!..
Священник начал отказываться.
— Пей, батюшка, не ломайся, нехорошо.» (3:168).
Балагурство вскрывает нелепость в соседстве слов, неуместность их связи, так как слова несут разные содержательно-эмоциональные значения. Гостеприимство же и радушие Стегунова оборачиваются самодурством и эгоизмом.
Смешна и комична сцена поимки кур, оказавшихся у господского дома: «Пошла потеха. Курицы кричали, хлопали крыльями, прыгали, оглушительно кудахтали; дворовые люди бегали, спотыкались, падали; барин с балкона кричал, как иступленный: «Лови, лови! Лови, лови. Чьи это куры, чьи это куры?..
— А, вот чьи куры! — с торжеством воскликнул помещик. — Ермила-кучера куры!.. и с светлым лицом обратился ко мне: Какова, батюшка, травля была, ась? Вспотел даже, посмотрите.
И Мардарий Апполопыч расхохотался.» (3:169). Это было бы просто смешно, добавим от себя слова поэта, когда бы не было так грустно.
С виду радушный и приветливый Стегунов, как липку, ободрал своих крестьян, иных выселил на скверные и тесные, без деревца и колодца места и
при этом лицемерно сетует: «Не переводятся, что будешь делать? Плодущи, проклятые», а услышав из конюшни мерные и частые удары, связанные с наказанием «шалунишки Васи-буфетчика», попивая чай, произносит с «добрейшей улыбкой и как бы невольно вторя ударам: «Чюки-чюки-чюк! Чючи-чюк! Чюки-чюк!» (с. 170). Здесь комическое перерастает в едкую сатиру, выступая обличителем зла, самовлюбленности, ханжества, самодурства и насилия. Но оно же — и мера нравственного, позволяющая читателю ориентироваться в эстетическом отношении автора к действительности. И к своим героям.
Для комического очень важны игра на утрировке качеств предмета изображения, сгущение красок: комично преклонение Аркадия Павлыча Пе-ночкина перед иноземным: здесь и английская архитектура его дома, и английская манера.
В иной форме и функции комическое выступает в рассказе «Однодворец Овсянников», где речь идёт о французе-барабанщике, отправившемся с Наполеоном на завоевание России. И если сначала «всё шло как по маслу и наш француз, — говорит рассказчик, — вошёл в Москву с поднятой головой», то на «возвратном пути бедный m-r Lejeune (Лежёнь), полузамёрзший и без барабана, попался в руки смоленским мужичкам» (3:72). Те его на ночь заперли в сарай, а наутро привели «к проруби, возле плотины, и начали просить барабанщика «de la grrrrande armёe»4 уважить их, то есть нырнуть под лёд. M-r Lejeune не мог согласиться на их предложение и, в свою очередь, начал убеждать смоленских мужичков на французском диалекте отпустить его в Орлеан. «Там, messieurs, — говорил он, — мать у меня живёт, une tendre mere5». Но мужички, вероятно по незнанию географического положения города Орлеана, продолжали предлагать ему подводное путешествие вниз по течению извилистой речки Гнилотёрки и уже стали поощрять его легкими толчками в шейные и спинные позвонки.», как вдруг, к неописуемой радости Лежёня, появились сани с помещиком, поинтересовавшимся:
— Что вы там такое делаете?..
— А францюзя топим, батюшка» (3:73).
Здесь тот тонкий, по словам В. Боткина6, «аристократический юмор» Тургенева, который постоянно задевает читателя «Записок охотника». Комическая ситуация рождается из несоответствия между намерением мужичков и формой его осуществления. Смоленские мужички, поймав француза, пошли его топить в проруби у плотины. Но осуществляют это они весьма своеобразно: просят барабанщика «ввввеликой армии» уважить их
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
и как бы добровольно, без насилия нырнуть под лёд. Рождается веселый смех из беззлобно-добродушного подтрунивания и над несостоявшим-ся героем «ввввеликой армии», некогда важно шедшим с барабаном по чужой земле с гордо поднятой головой, а возвращавшимся без барабана (от трепета перед непобедимой армией французов как бы дыхание перехватило и рассказчик даже заикнулся), и над смоленскими мужичками, у которых напрочь нет никакой кровожадной ненависти к врагу, но которые хотят уважения к себе и к своей родной земле, а потому и решили выполнить свой долг по отношению к непрошеному чужеземцу. При этом они невольно демонстрируют некое превосходство над ним: ведь «за легкими толчками в шейные и спинные позвонки» угадывается пренебрежение к деликатной заморской физической «субстанции». Венчают эту комическую сцену скрытый алогизм (именно по незнанию географического положения города Орлеана смоленские мужички всё же настаивают нырнуть под лёд) и своеобразный аксюморон, т.е. такое сочетание слов, где они и по смыслу, и по интонации противостоят друг другу как взаимоисключающие: подводное путешествие вниз по течению извилистой речки Гнилотёр-ки. И, наконец, эта безмятежно-спокойная констатация своего дела как естественного и правого: «А францюзя топим, батюшка».
Такого рода комическое, связанное с беззлобно-добродушным подтруниванием с едва уловимой иронией, встречаем во многих рассказах. Например, в «Хоре и Калиныче», где речь идет о французской кухне в доме Полутыкина, тайна которой по понятиям его доморощенного повара состояла, пишет Тургенев, «в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции» (с. 8); весело, с легким юмором создаёт писатель портрет старой беспокойно-экзальтированной девицы из рассказа «Татьяна Борисовна и её племянник», увидевшей вдруг свою миссию в том, чтобы «растолковать» главной героине, человеку истинной доброты и отзывчивости, «её собственное значение», «окончательно развить, довоспитать. богатую природу, и, вероятно, уходила бы её наконец совершенно, — рассказывает охотник, — если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчёт приятельницы своего брата, а во-вторых, если бы не влюбилась», требуя одного имени сестры, в молодого проезжего студента, который «в одно прекрасное утро проснулся... с такой остервенелой ненавистью к своей «сестре и лучшему другу», что едва сгоряча не
прибил своего камердинера и долгое время чуть не кусался при малейшем намеке на возвышенную и бескорыстную любовь.» (3:188, 189).
В «Записках охотника» для эмоционально-комической характеристики своих героев, ситуаций Тургенев часто обращается к реминисценции, скрытому цитированию.
Так, описание обеда в «Гамлете Щигровского уезда», устроенного в честь сановника, не просто ассоциируется с описанием светских приёмов в «Мертвых душах» — здесь те же ирония, издёвка и сарказм по поводу магии чина, то же «раздевание» реальности от покрова этикета, церемони-альности, искусственно установленных норм в обществе: «.вдруг тревожное волнение распространилось по всему дому. Сановник приехал. Хозяин так и хлынул в переднюю. Шумный разговор превратился в мягкий, приятный говор, подобный весеннему жужжанью пчел в родимых ульях. вошёл сановник. Сердца понеслись к нему навстречу. Сановник поддержал своё достоинство как нельзя лучше. он выговорил несколько одобрительных слов, из которых каждое начиналось буквою а, произнесенною протяжно и в нос. Через несколько минут. всё общество отправилось в столовую, тузами вперёд» (3:154-255).
Обилие острот, едких замечаний, неожиданных сравнений, ироническая интонация рождают тот смех, который становится концентрированной, эмоционально насыщенной эстетической формой осмеяния и обличения.
Рассказывая об амбициозных задатках племянника Татьяны Борисовны (рассказ «Татьяна Борисовна и её племянник»), с детства проявлявшего охоту к рисованию, автор с помощью скрытого цитирования не только иронизирует над его претенциозностью, но, обращая читателя к гоголевскому тексту, с помощью комического и обличает, и побуждает к активному соучастию в обличении пошлости: «нарисует глаз с огромным зрачком, или греческий нос, или дом с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью. и напишет: «рисовал Андрей Боловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки» (с. 180). Сила комического возрастает от интонации и от экспрессивно окрашенной лексики рассказчика, слышавшего, как бездарный, бесцеремонный невежда, несостоявшийся художник Андрей Бело-взоров за фортепьяно «стучит по клавишам; по целым часам мучительно завывает романсы .
«Я стра-ажду, я стра-ажду», — завывал в соседней комнате племянник.
«Душа изнывает в разлу-уке», — продолжал неугомонный певец» (3:194. 195).
Обилие острот, едких замечаний, неожиданных сравнений рождает тот комический эффект в повествовании, который становится концентрированной, эмоционально насыщенной эстетической формой обличения: тут и гротескные описания, и неожиданные эпитеты, каламбуры, оксюмороны, балагурство. По характеру же эмоций, сопровождающих комическое, смех в «Записках охотника» звучит по-разному: как добродушный, трогательный, обличительный, жесткий, саркастический.
Думается, не случайно книга о России, о русском человеке завершается не только лирически-светлым поэтическим очерком «Лес и степь», но и драматически-комической историей, описанной в рассказе «Стучит!». Как-то удивительно легко, без сгущения красок, с юмором рассказывает Тургенев, отправившийся за дробью в Тулу с мужиком-возницей, о встрече с пьяной ватагой разбойнич-ков с «большой дороги»: «Батюшки! бубенцы просто ревут за самой нашей спиною, телега гремит с дребезгом, люди свистят, кричат и поют, лошади фыркают и бьют копытами землю <.. .> С четверть версты двигались мы таким манером. Спасаться, защищаться. где уж тут! Их шестеро, а у меня хоть бы палка!
— Филофей, — шепнул я, — попробуй-ка, возьми правее, ступай будто мимо.
Филофей попробовал — взял вправо. но те тотчас тоже взяли вправо.
— Да чего же они ждут?..
— А вон там впереди, в ложбине, над ручьём, мостик. Они нас там!.. вряд ли живых отпустят; потому им главное: концы в воду. Однако мне жаль, барин: пропала моя троечка..
Примечания
«Неужто же убьют? — твердил я мысленно. — За что? Ведь я им всё отдам, что у меня есть».
А мостик всё приближался, всё становился видней да видней» (3:348, 349-350).
И некуда было деться нашим беглецам от преследовавшего их «Стучит! Стучит!», но счастье-везенье от них не отвернулось: от разбойников наши герои откупились двумя целковыми. А два дня спустя на той же дороге, в ту самую ночь был ограблен и убит купец. «Я сперва не поверил, — говорит рассказчик, — этому известию. но справедливость его мне подтвердил проскакавший на следствие становой. Уж не с этой ли «свадьбы» возвращались наши удальцы и не этого ли «молодца» они, по выражению шутника-великана, уложили? Я в деревне Филофея оставался ещё дней пять. Бывало, как только встречу его, всякий раз говорю ему: «А? стучит?».
— Весёлый человек, — ответит он мне всякий раз и сам засмеётся» (3:353).
Писатель с меньшим чутьём правды, чем Тургенев, видимо, сгустил бы краски так, что описание наводило бы на читателя страх и ужас. У него же по-тургеневски мягкая форма, особый артистизм в сочетании с юмором только усиливают впечатление от этой необычно-обычной истории: ведь разбойнички-душегубы вполне удовлетворились и наведенным страхом, и милостью барина.
«Записки охотника» пропитаны не только лиризмом, но и комизмом, рождающим различные виды смеха.
Смех в «Записках охотника» — результат глубокого осмысления писателем комической противоречивости русской жизни и характеров героев его книги.
1 Гончаров А.И. Собр. соч. в 8 т. Т. 8. — М., 1980. — С. 260, 261.
2 Бореев Б. Эстетика. — М., 1988. — С. 80.
3 Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Т. 3. Сочинения. — М., 1979. — С. 167. Далее ссылки на это издание даются в тексте.
4 «ввввеликой армии» (франц.)
5 нежная мать (франц.)
6 В.П. Боткин и И.С. Тургенев. Неизданная переписка 1851-1869. Ред. Н.Л. Бродский. — М.—Л.,1930. — С. 42.
L.M. PETROVA
ABOUT COMIC IN «NOTES OF THE HUNTER» T.S. TURGENEV
«Notes of the hunter» — this «a poetic speech for the prosecution» against slavery—have opened, from the point of view of the standard opinion, an originality тургеневского style — «a combination of the accusatory maintenance to the soft, artistic form» (Herzen). To the thin lyric poet and the psychologist traditionally refused humour.
Article purpose — the analysis of several stories from a cycle for the purpose of revealing of uncommon comic talent of the writer as «one of the smallest pupils» Gogol.
Key words: Turgenev, “Notes of a Hunter”, short stories, literary cycle artistic technique, style, poetics, comic, artistry, humor, satire, sarcasm and lyricism, reproof, oxymoron.
