CC BY
387
кого и астрального. Но если у Маяковского «город-утопия» связан с социально-политическими смыслами, то у Хлебникова «утопический город» архетипически восходит к «граду небесному» Блаженного Августина.
Библиографический список
1. Иванов В., Такеда А. К интерпретации стихотворения Велимира Хлебникова «Мне видны -Рак, Овен...» // Acta Slavica iaponica. - Sapporo, 1997. - Т. 15. - P 80-92.
2. Ковтун Е. Ф., Повелихина А.В. «Утес из будущего» (Архитектурные идеи Велимира Хлебникова) // Техническая эстетика. - 1976. - № 5-
6. - С. 41.
3. Перцова Н.Н. О звездном языке Велимира Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова. - М., 2000. - С. 359-385.
4. Хлебников В. Творения. - М., 1986.
5. Хлебников В.В. Стихотворения. Поэмы. Драмы. Проза. - М., 1986.
Макарова Елена Владимировна
Владимирского государственного университета им. А.Г и Н.Г Столетовых
lama28@mail.ru
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО В КНИГЕ РАССКАЗОВ «ЗАПИСКИ ОХОТНИКА» И.С. ТУРГЕНЕВА
В статье выявляются особенности авторского введения пространственных категорий в текст, анализируется взаимосвязь между героями и той обстановкой, что их окружает. Также исследуются конкретные пространства, представленные в произведении: деревня, усадьба, провинциальный город. В качестве ключевого пространственного образа, связующего данные плоскости в книге, выделяется образ дороги.
Ключевые слова: художественное пространство, книга рассказов, деревня, усадьба, провинциальный город, образ дороги, выбор национального пути.
Исследуя книгу рассказов «Записки охотника» как художественное единство особого рода - прозаический цикл, мы выделяем те элементы композиции, которые соединяют разрозненные рассказы произведения в единое целое. Пространственно-временная заданность, наряду со сквозным героем-рассказчиком и рядом других элементов композиции, становится одним из жанрообразующих признаков книги рассказов или, по Б.В. Томашев-скому, «доминантой жанра» [9, с. 206].
Художественное пространство понимается нами как «конструктивная категория в литературном отражении действительности, которая служит изображению фона событий» [8, с. 142]. И.Б. Роднянская обращает внимание еще на одно свойство пространства - присущую ему символичность [7, с. 487].
При описании фона, на котором происходят события, Тургенев сохраняет свойственную физиологическому очерку фактографичность. Пространственные границы произведения совпадают с границами путешествий охотника-рассказ-чика - это южная полоса России, территория на стыке Орловской и Тульской губерний в начале
XIX века, причем повествование сужается вплоть до конкретных уездов (Мценского, Жиздринско-го) и деревень. С первых же строк книги автор знакомит читателя с «местным колоритом», на протяжении повествования вводит реальные географические названия (Лебедянь, Льгов, Красивая Меча, Бежин луг и т.п.). Таким образом, с одной стороны, повествование Тургенева предельно сфокусировано: губерния-уезд-деревня-дом. Однако, с другой стороны, масштаб книги вместе с границами странствий охотника постоянно расширяется - автор выходит далеко за рамки исходного жанра. Конкретная местность содержит не признаки единичного места, особой «среды», но отображает и красоту русской природы, и уклад жизни целого народа.
По мере развития произведения его пространство трансформируется не только «количественно» (расширяется масштаб книги), но и качественно: мир, окружающий героев, поэтизируется и мифологизируется («Бежин луг», «Стучит!» и т.д.). В процессе прочтения цикла создается эффект «наложения» одного сюжета на другой, в результате читатель вместе с рассказчиком-охотни-ком проходит путь от жилища Хоря в первом очер-
© Макарова Е.В., 2011
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2011
179
ке до бескрайней, «безграничной» природы в финальном рассказе «Лес и степь». Таким образом произведение приобретает эпический масштаб.
Пространственные характеристики в книге, как правило, являются экспозицией к сюжету рассказов. Пейзаж, интерьер или экстерьер предваряют появление нового героя, подготавливают его. Этот прием был отмечен О.П. Ильинским: «Люди у Тургенева постепенно выделяются из пейзажа, как, например, крестьянские персонажи “Записок охотника”» [4, с. 31]. О той же повествовательной особенности говорит и Ю.В. Лебедев: на примере образа Аннушки в рассказе «Касьян с Красивой Мечи» он показывает, как герой «проступает» на заданном фоне [6, с. 37].
Однако во взаимодействии персонажа и окружающей его обстановки ведущая роль всегда остается за героем. Ярким примером «подстра-ивания» пространства «под себя» является образ Лукерьи в рассказе «Живые мощи». Героиня недвижима, она не может покинуть отведенное ей место, пересечь заданные границы, но, по удачному выражению исследовательницы Элизабет Аллен, Лукерья «ассимилирует» окружающее ее пространство [1, с. 80].
Как правило, по описанию жилища героя можно предугадать его характер: например, в избе Хоря чисто, убрано, дом сделан добротно, для Калиныча привычной, «своей» сферой является пасека, Касьян дома как такового не имеет, и проч. Тем не менее эта прямая соотнесенность существует не всегда. Обстановка в доме лесника по прозвищу Бирюк удручающая, вид единственной комнаты в избе наводит тоску на охотника; в то время как сам характер героя воспринимается рассказчиком иначе. В книге Бирюк становится образцом прямоты и честности, убожество домашней обстановки лесника подтверждает его бескорыстность, нежелание и неумение извлекать личную выгоду.
Говоря о способах авторского введения пространственных характеристик в текст, следует отметить, что, помимо прямого, непосредственного описания, пространственные образы могут вводиться через действия героев. Так, в рассказе «Бурмистр» устройство крестьянского дома (крыльцо, сени, холодная и теплая избы) показано через движения помещика Пеночкина и крестьян, озадаченных его внезапным приездом. «Аркадий Павлыч... взошел на крыльцо. В сенях, в темном углу стояла старостиха и тоже поклони-
лась... В так называемой холодной избе - из сеней направо - уже возлились две другие бабы; они выносили оттуда всякую дрянь, пустые жбаны, одеревенелые тулупы. Аркадий Палыч выслал их вон и поместился на лавке под образами» [10, с. 129].
Иногда рассказчик, описывая ту или иную картину, как будто скользит взглядом по окружающей его обстановке, выхватывая ключевые детали быта: «Мы вошли в избу. Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых стен, в углу, перед тяжелым образом в серебряном окладе, теплилась лампадка; липовый стол был недавно выскоблен и вымыт.» («Хорь и Калиныч») [10, с. 9]. В итоге этого описания у читателя создается твердое ощущение присутствия.
Описывая обстановку, окружающую героев, охотник не только останавливается на тех или иных внешних приметах жизни, но и проникает в суть вещей, чувствует особую атмосферу места. Таким образом пространственные характеристики приобретают дополнительное и, пожалуй, наиболее значимое для рассказчика звучание. Подобный пример находим в рассказе «Бурмистр»: у помещика Пеночкина «дом построен по плану французского архитектора, люди одеты по-английски..., а все-таки неохотно к нему едешь»: «странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме...» [10, с. 124-125].
Описательные элементы в книге теснейшим образом соприкасаются с оценочно-лирическими. Например, в рассказе «Бирюк» совершается почти незаметный, легкий переход от буквального описания к метафоре: «Изба лесника состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок. Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая... » [10, с. 156]. В последнем предложении отрывка находим один из многочисленных примеров поэтизации текста.
Исследуя то пространство, что окружает крестьян и помещиков, мы выделяем отдельную плоскость этих героев - деревню. Она представлена в произведении наиболее широко, абсолютное большинство рассказов сосредоточены на ней; жизнь деревни определяет основную тематику произведения.
Первый очерк книги «Хорь и Калиныч» содержит описание двух типов деревень, затем ав-
тор переходит к конкретным примерам. Условно эти два первоначальных типа можно назвать «худшим» и «лучшим» по внешним признакам жизни. Если в первой «изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой.», то во второй «избы стоят вольней и прямей, крыты лесом, ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вывалился наружу.» [10, с. 7]. Прочное хозяйство, ощущение налаженного быта (так же, например, как в жилище Хоря) выходит в описании на первый план. Но, продолжая данную тему, автор подходит к ней с внутренней, сущностной стороны. В рассказе «Бурмистр» охотника не удивляют чистота и порядок в деревне Пеноч-кина, загадкой для него остается поведение крестьян: «Мы осмотрели гумно, ригу, овины, сараи, ветряную мельницу, скотный двор, зеленя, конопляники; все было действительно в отличном порядке, одни унылые лица мужиков приводили меня в некоторое недоумение» [10, с. 132]. В основе сюжета рассказа лежит значимое противоречие: внешнее благополучие не указывает на богатство крестьян, напротив, оно говорит о полном их порабощении управляющим Софроном.
Конкретные примеры представляют собой те крестьянские дома, в которых бывает рассказчик. Причем в данных описаниях первый план выступают ключевые детали быта: «Я отошел от него, присел на лавку. В углу, за столом под образами, прячется девочка лет пяти, хлеб ест . В сенях ходят, стучат, разговаривают.» («Смерть») [10, с. 200-201].
Стремление к выделению опорных деталей сохраняется и при характеристике помещичьих имений, однако акценты расставлены иным образом: прежде всего, рассказчик обращает внимание на образцы старого и нового в строениях домов. Тип традиционного патриархального быта обнаруживается в интерьере дома Мардария Апполоныча Стегунова: «И дом у него старинной постройки: в передней, как следует, пахнет квасом, сальными свечами и кожей, тут же направо буфет с трубками и утиральниками; в столовой фамильные портреты, мухи, большой горшок герани и кислые фортопьяны.» («Два помещика») [10, с. 167]. Модными нововведениями отличаются хозяйство Пеночкина («Бурмистр») и усадьба госпожи Лосняковой («Контора»), которая сделана «в новом вкусе» [10, с. 139].
Помимо пространства деревни, которое представлено в произведении наиболее широко, ав-
тор изображает две другие плоскости: усадьбу и провинциальный город. Характерными признаками усадебной жизни являются замкнутость пространства и статичность времени. Так, Татьяна Борисовна («Татьяна Борисовна и ее племянник») живет в своем поместье безвылазно, бедное семейство («Уездный лекарь») находится в далеком и глухом месте; о недвижимости времени говорит нам одна и та же картина в начале и в конце рассказа «Мой сосед Радилов» (мать главного героя сидит в кресле в гостиной); не случайно новый этап в жизни Радилова возможен только после отъезда из родового гнезда.
Контрастом тихой и неторопливой жизни усадьбы в книге выступают картины городка Лебедянь во время ярмарки («Лебедянь»). Известно, что центром любого провинциального городка XIX века являлась торговая площадь [5, с. 128]. Тургенев вводит в текст не столько описание самого города, сколько характеризует мир ярмарки. «На ярмарочной площади бесконечными рядами тянулись телеги, за телегами лошади всех возможных родов . В улицах, образованных телегами, толпились люди всякого звания, возраста и вида.» («Лебедянь») [10, с. 173]. Как отмечает Тургенев, в ярмарочные дни «окончившие сделку спешили в трактир или в кабак, смотря по состоянию» [10, с. 174], - наличие разного рода питейных заведений также отличало город от деревни. Суть провинциальной жизни показана автором именно через описание одного из них. Дважды в рассказе читатель видит биллиардную комнату в кофейной, при этом обстановка и состав ее посетителей остаются неизменными. Кольцевая композиция указывает на повторяемость ситуаций, неподвижность оказывается внутренним качеством внешней суеты.
Отдельно стоит выделить те пространства книги, которые связаны с постоянными перемещениями охотника: гостиница, почтовый дом являются для него временным приютом. Условно -это пространство между «домом» и «дорогой», являющее собой в произведении некую «промежуточную плоскость». Именно в дороге, на пересечении путей особую роль играет случай. Так, случайная встреча может стать основой сюжета рассказа («Уездный лекарь», «Петр Петрович Каратаев»). К промежуточному пространству относится и притынный кабачок в деревне Колотовка («Певцы»). Сама деревня представляет собой печальное зрелище, воссозданное рассказ-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2011
181
чиком с подчеркнутой детальностью: «Бурые полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие куры, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью.» [10, с. 210]. Деревня имеет вид заброшенный, безжизненный и «безнадежный». Но именно здесь, на сломленном, разломленном пространстве, в притынном кабачке на краю деревни (ср.: «на краю земли») находит свое проявление могучая творческая энергия народа.
По словам Л.О. Зайонц, до крестьянской реформы 1861 г. «культурный ландшафт провинции традиционно складывался из трех взаимодействующих миров - деревни, усадьбы и уездного/губернского города» [3, с. 86], - все они полноценно представлены в книге. Помимо того, в произведении можно выделить и ряд «промежуточных плоскостей», связанных со странствиями рассказчика. Функцию соединения всех пространственных сфер несет на себе образ дороги. Именно он, находясь в прямой связи с образом рассказчика-охотника-странника, является основным связующим элементом книги, на нем строится ключевой для композиции прием монтажа. Причем, как правило, сама дорога в рассказах не явлена; толчком для сюжетов становятся «остановки в пути» - движение между ними остается скрытым в подтексте. Исключение составляет рассказ «Стучит!»: в нем дорога охотника в Тулу становится основой для сюжета. Особую «сюжетную роль дороги в истории романа» выделял М.М. Бахтин [2, с. 392], он прослеживал путь данного мотива начиная от античного бытового романа и заканчивая русским романом XIX. В этом плане в «Записках охотника» явно просматривается гоголевская линия.
Образ дороги приобретает значение пути не личного, но общенационального. Тургенев, путешествуя вместе с охотником, изображая и сравнивая различные пространства, ставит проблему выбора, - так, объединенные в единое целое рассказы книги, получают новый содержательный план.
Библиографический список
1. Allen E.C. Beyond Realism. Turgenev’s Poetics of Secular Salvation. - Stanford (Calif.): Stanford University Press, 1992. - 272 с.
2. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М. : Художественная литература, 1975. - С. 234-408.
3. Зайонц Л. О. «Провинция» - опыт историографии // Отечественные записки. - 2006. - N° 5. -С. 70-88.
4. Ильинский О.П. Двойственность эстетической позиции И.С. Тургенева // Записки русской академической группы в США. Т. XVI. - New York: [б.и.], 1983. - С. 31-47.
5. КириченкоЕ.И., ЩеболеваЕ.Т. Русская провинция. - М. : Наш дом - L'Aqe d'Homme, 1997. -186 с.
6. ЛебедевЮ.В. «Записки охотника» И.С. Тургенева. - М. : Просвещение, 1977. - 80 с.
7. Роднянская И.Б. Художественное время и художественное пространство // Литературный энциклопедический словарь / под. общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева - М.: Советская энциклопедия, 1987. - С. 487-489.
8. Тамарченко Н.Д. Теоретическая поэтика: понятия и определения. - М. : РГГУ, 1999. - 286 с.
9. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 334 с.
10. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч. : в 12 т. - Т. 3. - М.: Наука, 1979. - 526 с.
