О границах морфологического варьирования (на примере местоимений коми языка Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

10 См.: Стернин, И. А. Толерантность и коммуникация / И. А. Стернин // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности : кол. моногр. -Екатеринбург, 2002. - С. 331-362.

11 См.: Haverkate, H. Impositive sentences in Spanish : theory and description in linguistic pragmatics / H. Haverkate. -Amsterdam, 1979. - Р. 14.

12 См.: Седов, К. Ф. Антология речевых жанров : Повседневная коммуникация / К. Ф. Седов. - М., 2007. - С. 27.

13 См.: Бюлер, К. Теория языка : репрезентативная функция языка / К. Бюлер. -М., 2000. - С. 34.

14 См.: Тахтарова, С. С. Митигативный стиль коммуникативного поведения / С. С. Тахтарова // Прагмалингвистика и практика речевого общения. - Ростов н/Д., 2007. - С. 379.

15 См.: Fraser, B. Conversational mitigation / B. Fraser. - Amsterdam, 1980. - P. 341.

16 См.: Caffi, C. Mitigation / C. Caffi. - Amsterdam (u. a.), 2007. - Р. 41.

17 См.: Langner, M. Zur kommunikativen funktion von absch’^chungen : pragma- und soziolinguistische untersuchungen / M. Langner. - Mьnster, 1994. - P. 22.

18 Fischer, M. L. Traum^nzer / M. L. Fischer. - Mьnchen, 2007. - P. 220.

19 Hummel, K. Anrufer unbekannt / K. Hummel. - Hamburg, 2005. - P. 58.

20 Милосердова, Е. В. Семантика и прагматика модальности / Е. В. Милосердова.

- Воронеж, 1991. - С. 126.

21 См.: Девкин, В. Д. Немецкая лексикография / В. Д. Девкин. - М., 2005.

22 См.: Винокур, Т. Г. Говорящий и слушающий : Варианты речевого поведения / Т. Г. Винокур. - М., 2005.

23 Шукшин, В. Собрание сочинений : в 5 т. Т. 3 / В. М. Шукшин. - Екатеринбург, 1992. - С. 33.

24 См. Ларина, Т. В. Этностилистика в её коммуникативном аспекте / Т. В. Ларина // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. - 2007. - Т. 66, № 3. - С. 3-16.

Г. В. Федюнева

О ГРАНИЦАХ МОРФОЛОГИЧЕСКОГО ВАРЬИРОВАНИЯ (на примере местоимений коми языка)

В статье рассматриваются некоторые общетеоретические вопросы формального и функционально-семантического варьирования языковых единиц на морфологическом уровне. Основное внимание уделяется характеристике принципов идентификации грамматических вариантов и установлению пределов их варьирования, которыми признаются кардинальное изменение лексического содержания (омонимия), изменение функционального назначения или коренное изменение грамматического содержания (парадигматические передвижения) и смена фонетического облика (синонимия, супплетивизм).

Ключевые слова: коми язык, омонимия, синонимия, супплетевизм.

Понятие варианта вошло в лингвистические исследования через фонологию, из которой было экстраполировано на другие сферы языка. Сегодня редкое лингвистическое исследование обходится без понятий «вариант» и «инвариант», однако содержание их от этого не становится более определенным. Напротив, чем

шире эти понятия используются в научной литературе, тем более расплывчатыми и потому менее пригодными для конкретного лингвистическом исследования становятся. «Они обрастают новым смыслом и нередко обесцениваются. Расширенное понимание термина «вариант слова» приводит к поглощению традиционных понятий лингвистики» [5. С. 4].

Бульшую определенность эти термины имеют в общелингвистическом плане, применительно ко всем уровням языковой структуры. Обычно под инвариантом понимается некая абстрактная языковая единица, реализующаяся в каждом конкретном случае в виде одной из своих возможных сущностей [13. С. 71]. Эта общая дефиниция применительно к единицам разных языковых уровней требует конкретизации, прежде всего, с точки зрения идентификации вариантноинвариантных отношений в данной области языка, выявления типов варьирования и их границ.

Важнейшим теоретическим постулатом вариологических исследований в области морфологии является понятие тождества слова (словоформы) самому себе, которое предполагает процедуру идентификации слова как двусторонней единицы с комплексом структурно-семантических характеристик. Варьирование начинается тогда, когда один или несколько параметров реализации слова получают новые характеристики, отличные от базовых. В самом общем виде границы варьирования на морфологическом уровне могут быть установлены «от тождества содержания и различия в формах до варьирования содержания при единстве формы» [18. С. 18], т. е. проще говоря, от синонимии до омонимии.

Вариативность слова наиболее наглядно прослеживается в его формальной структуре. Содержательная же сторона инвариантна по своей сути: семантическое значение слова уже является обобщенным понятием о массе предметов, процессов, свойств и т. д., которое реализуется в каждом конкретном случае как один из вариантов. Эту способность слова выражать общие значения, по необходимости расширять либо сужать их объем чаще называют кумуляцией, нежели собственно варьированием. Вместе с тем, описание семантики слова через понятие лексикосемантического варианта в ряде случаев чрезвычайно результативно. Лексические значения могут быть вариантны в результате различной актуализации компонентов значения при сочетаемости слов, в различных типах предложений, словосочетаний, фразеологических конструкций и т. д. Особый вид вариантности составляют текстовые значения слов [8. С. 128]. Идентификация лексического значения

- необходимое условие равенства слова самому себе. Формальные варианты могут различаться стилистически, иметь разную сочетаемость, валентные свойства, но эти различия не должны разрушать семантического единства слова. Пределом лексико-семантического варьирования языковой единицы является омонимия.

При изучении грамматической вариативности собственно семантическое варьирование, как правило, в расчет не принимается. В качестве содержательной стороны языкового знака выступает его грамматическое значение, которое может варьироваться в пределах данной словоформы в зависимости от конкретных условий ее реализации, не затрагивая лексического значения слова. Вариативность на уровне грамматических значений выступает как «субкатегоризация фундаментальных семантических категорий, реализующаяся в разновидностях и вариантах типовых категориальных ситуаций (аспектуальных, темпоральных, таксисных, модальных, экзистенциальных, персональных, залоговых, квалитативных, квантитативных, компаративных, посессивных, каузальных, кондициональных, локативных и т. п.)» [4. С. 46, 12]. Вариативность категориальных значений в известном смысле явля-

ется «скрытой грамматикой текста». Например, в пределах конкретных текстовых ситуаций могут варьироваться значения переходности (ср. он может есть и он может есть только суп), аспектуальности (ср. он ушел с работы и он ушел с работы поздно), модальности (например, предложение надо принести воду в разных контекстах может выражать пожелание, констатацию факта, приказ, волеизъявление, условие и др.) По существу, основой инвариантно-вариантных отношений в этой сфере является полисемантизм числовых, падежных, личнопритяжательных, временных, аспектуальных, субъектно-объектных и т. д. грамматических форм.

При установлении грамматических вариантов функциональная идентичность форм является обязательным условием. Сама процедура идентификации заключается в выявлении типовых грамматических значений и установлении их идентичности или близости. Грамматическое значение проявляется в конкретной речевой ситуации, поэтому часто функциональное совпадение или несовпадение форм можно установить лишь в контексте. Отсутствие или недостаточно выразительный контекст могут дать искаженную картину о реальном варьировании слова. Идеальным условием для функциональной идентификации является абсолютная взаимозаменяемость форм в рамках одного контекста [7. С. 30]. Однако критерий взаимозаменяемости как практический прием не может считаться обязательным, поскольку разные варианты демонстрируют, соответственно, разные типы контекстуальных связей. В одних случаях установление факта варьирования не требует расширенного контекста (например, рус. чашка чая / чашка чаю). В других -варьирование происходит на базе не всех, а лишь некоторых, иногда вторичных значений, поэтому установить тождество варьирующих форм без контекста невозможно. Например, коми местоимения ставыс «всё», ставон «все», представляющие собой формы основного местоимения став «все, всё», не являются собственно вариантами. Они различаются употреблением, например: ставыс лоас бур «всё будет хорошо» и ставон бурось «все хорошие», однако часто пересекаются в сходных семантических полях и могут быть взаимозаменяемы в одном контексте, вроде: Сиктын лонь. Ставыс / ставон видз вылын «В селе тихо. Все на сенокосе».

Формальные варианты, возникающие на ассоциативной общности функций, в результате некоторой нивелировки их собственных значений, все же остаются в своей прежней парадигме, а это накладывает известные ограничения дистрибутивно-системного и стилистического порядка. Функциональная эквивалентность грамматических значений является необходимой формой существования вариантов, однако абсолютного тождества между ними, как правило, не бывает. Пределы тождественности определяются словоупотреблением. При этом важную роль играет регулярность употребления, поскольку в языке всегда существует возможность «ситуативного», «разового» варьирования. Функционально-семантическое тождество словоформ надо рассматривать в каждом отдельном случае, не исключая возможности их различной трактовки в конкретных речевых ситуациях.

Идентификация вариантов с точки зрения формальной структуры, казалось бы, имеет более твердую основу. Однако здесь возникает много проблем, связанных, прежде всего, с многообразием типов варьирования и, соответственно, с возможностью различной трактовки формальных изменений в плане выражения. Наиболее последовательно идентифицируются: а) варианты фонематические или звуковые с разделением на варианты, не различающиеся по месту ударения и варианты, различающиеся по месту ударения и б) морфологические варианты с дальнейшим де-

лением на варианты грамматико-морфологические, лексико-морфологические или словообразовательные.

Фонематические варианты имеют различия в фонемном составе «вне пределов морфологических чередований и закономерных парадигматических изменений слов» [16. С. 130]. Фонетическая вариативность обычно не нарушает тождества слова, например коми тан ~ тані «здесь, тут», код ~ коді «кто» и т. д. Пределом такого варьирования является смысловая и / или функциональная дифференциация форм, которая обычно реализуется в диалектах, иногда в виде национально-языковых вариантов, например коми-зырянское код «кто» и коми-пермяцкое код- «:который». Разновидностью фонетического варьирования являются акцентологические варианты, которые различаются ударением типа рус. творог, нем. notwendig «нужный». Пределом их существования в языке также является смысловая и грамматическая дифференциация словоформ. Последняя часто наблюдается в языках с морфологизированным ударением. Например, в коми-пермяцком языке, где широко представлено акцентологическое варьирование типа вились ~ вились «снова», дифференциация грамматических форм и новых слов наблюдается довольно часто, ср.: гарйъшт «докопай» и гарйишт «копни»; петас «всходы» и пётас «выйдет, взойдет» и т. д. [3].

Под морфологическом варьированием обычно понимают различные структурные видоизменения словоформы (использование / неиспользование суффиксов, значимых / незначимых (реликтовых) сегментов, перестановка морфем и т. д.), не разрушающие ее функционально-семантического единства. Внутри них выделяются грамматико-морфологические варианты, различающиеся словоизменительными и формообразовательными элементами, и собственно словообразовательные. Последние иногда выделяют в особую группу [10] или вообще исключают из области грамматического варьирования, поскольку они признаются «разными словами одного и того же корня», или однокоренными словами, образованными с помощью разных суффиксов [11. С. 10].

Сам факт установления вариантности слова с точки зрения его формы требует проведения морфонологического анализа, который предполагает сегментацию и выявление структурных элементов словоформы, а также выявление закономерностей ее изменения и различных модификаций (звуковых субституций, морфоно-логических чередований, позиционных фонетических изменений и т. д.). Только после этого возможно установление границ варьирования, не разрушающих целостности единицы. Поскольку слово как единица высокого уровня формально состоит из единиц более низкого уровня - морфем и фонем, последние включены в процесс варьирования словоформы: фонетическая вариативность может привести к появлению вариантных морфем, грамматических показателей и в целом словоформ. Пределом фонетического и морфологического варьирования слова обычно считается синонимия [2. С. 192].

Вариативность слова представляет большую сложность для исследования, и едва ли может быть комплексно описана средствами современной лингвистики. На современном этапе общей методической установкой следует считать акцентный подход к выделению той или иной стороны варьирования: «инвариант может быть установлен только применительно к одной из сторон языкового знака» [1. С. 38]. При изучении формального варьирования за константную точку принимается постоянство лексических, отчасти, грамматических значений, при семантическом варьировании - постоянство формы слова, и отчасти грамматического значения; при изучении варьирования грамматического значения есть необходимость отвлечься от лексической семантики слова и принять за константу его формальное единство.

Понятно, что такой подход в значительной степени условен, поскольку механически расчленяет тесно взаимосвязанные явления и не учитывает многие промежуточные случаи, когда семантическое варьирование проявляется через формальное, грамматическое ведет к изменению содержания и формы слова и т. д. Бывают случаи, когда фонетическое сходство становится минимальным либо исчезает совсем. По-видимому, в таких случаях одним из основных критериев идентичности варьирующих словоформ может быть принято их генетическое родство. Например, в коми языке имеется два суффикса транзитива (переходный падеж) -од и -тг, восходящие к разным этимологическим источникам. Несмотря на их функцианально-семантическую близость, они не являются вариантами одной морфемы, тогда как собственно падежные формы, вроде сыланьтг ~ сыланьод «по тому (месту)» могут быть рассмотрены в качестве вариантов.

Большинство исследователей, изучающих процессы варьирования на материале языков флективного типа, отмечают, что на общем системном фоне варианты выглядит асистемно: варьируются отдельные формы, не вступающие в системные отношения друг с другом. В этих языках «варианты наблюдаются для отдельных элементов морфологического ряда, но не бывает, чтобы вся парадигма была представлена в двух или нескольких вариантах» [18. С. 23]. Языки агглютинативного типа часто демонстрирует противоположные тенденции. Например, коми местоимения кодным «кто из нас», кодныд «кто из вас», кодныс «кто из них» имеют регулярные вариантные формы с суффиксом -нан-: коднанным «кто из нас», код-нанныд «кто из вас», коднанныс «кто из них», причем вариативность наблюдается по всей парадигме числового и падежного словоизменения. Для коми языка с ярко выраженной агглютинативной типологией, полнопарагматическое варьирование не является чем-то исключительным. Оно закономерно вытекает из коллекционного принципа сборки словоформ и парадигм, который позволяет использовать для актуализации того или иного значения сразу две или несколько возможностей. Некоторые грамматические значения, обычно тавтологического порядка, наслаиваясь друг на друга, частично или полностью нейтрализуются, что приводит к появлению дублетных форм, находящихся в отношениях свободного варьирования [14,

15, 19 и др.]. Массовое дублетное варьирование создает угрозу снижения коммуникативных возможностей языка, поэтому в большинстве случаев такая вариативность сопровождается хотя бы незначительной функционально-семантической дифференциацией. «Свободное (иначе, немотивированное) варьирование, не может быть извечным и узаконенным, так как с течением времени возникает семантическая или дистрибутивная дифференциация вариантов, либо один из вариантов отмирает» [18. С. 16]. Следовательно, пределом дублетного варьирования является функциональная или функционально-стилистическая дифференциация языковых вариантов.

При идентификации формальных вариантов во внимание должны быть приняты не только типологические особенности исследуемого языка, но и его историческое развитие, поскольку наличие вариантов зачастую объясняется структурными изменениями - частными или более общими - самой языковой системы. Поскольку образование грамматических синонимов происходит главным образом при функциональном сближении двух грамматических конструкций, имевших вначале различное грамматическое значение [17. С. 30], необходимым условием адекватного описания является дифференциация синхронных и диахронных аспектов исследования. Например, в коми языке существуют две формы аблатива местоимения 1го лица ед. числа миянлысь / миянсьыным с инвариантным значением «(взять) у нас» как результат взаимодействия основного и лично-притяжательного склоне-

ния. В историческом плане - это единицы разных парадигматических рядов, а именно: первая представляет собой аблатив основного склонения (ср. пармалысь (босьтны) «(взять) у тайги»), вторая - элатив лично-притяжательного склонения 1-го лица мн. ч. (ср. пармасьыным (петны) «(выйти) из нашей тайги»). Вариативность местоимений на синхронном уровне возникла в результате парадигматического передвижения форм, вызванного, по-видимому, стремлением языка к нейтрализации плеоназма в выражении лично-притяжательного значения.

Таким образом, несмотря на то что общие положения о формальных вариантах достаточно хорошо разработаны, например, в трудах К. С. Горбачевича, Л. К. Граудиной, О. С. Ахмановой, В. Н. Ярцевой др., сама процедура идентификации формальных вариантов в языках разных типов вызывает затруднения. Вопросы: что именно может варьироваться в структуре слова и до каких пределов - остаются открытыми. Они должны решаться на конкретном языковом материале, а методика идентификации вариантов уточняться применительно к языковой типологии.

Список литературы

1. Арутюнова, Н. Д. О минимальной единице грамматической системы /

Н. Д. Арутюнова // Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие. - М., 1969. - С. 33-39.

2. Ахманова, О. С. Очерки по общей и русской лексикологии / О. С. Ахманова. -М., 1957. - 237 с.

3. Баталова, Р. М. О роли ударения в развитии новых значений слов (на материале пермских языков) / Р. М. Баталова // Пермистика : диалекты и история пермских языков. - Сыктывкар, 1992. - С. 24-31.

4. Бондарко, А. В. О семантической вариантности в грамматике (вариантность категориальных ситуаций) / А. В. Бондарко // Вариантность как свойство языковой системы. Ч. 1. -М., 1982. - С. 46-49.

5. Горбачевич, К. С. Вариантность слова и языковая норма / К. С. Горбачевич. -Л., 1978. - 238 с.

6. Граудина, Л. К. Вопросы нормализации русского языка : грамматика и варианты / Л. К. Граудина. - М., 1980. - 288 с.

7. Граудина, Л. К. Грамматические варианты : опыт частотного словаря / Л. К. Граудина, В. А. Ицкович, Л. П. Катлинская. - М., 1971. - 225 с.

8. Кодухов, В. И. Вариативность языковых значений / В. И. Кодухов // Вариантность как свойство языковой системы. Ч. 1. - М., 1982. - С. 127-129.

9. Мельников, Г. П. Вариативное и инвариантное в составе и в процедуре выявления грамматических категорий, типологически различающихся языков / Г. П. Мельников // Вариантность как свойство языковой системы. Ч. 2. - М., 1982. -С.11-14.

10. Нещименко, Г. П. О некоторых аспектах изучения словообразовательной вариантности / Г. П. Нещименко // Вариантность как свойство языковой системы. Ч. 2. - М., 1982. - С. 22-24.

11. Рогожникова, Р. П. Варианты слов в русском языке / Р. П. Рогожникова. -М., 1966. - 335 с.

12. Солнцев, В. М. Вариативность как общее свойство языковой системы / В. М. Солнцев // Вопр. языкознания. - М., 1984. - № 2. - С. 31-41.

13. Солнцев, В. М. Язык как системно-структурное образование / В. М. Солнцев. - М., 1977. - 340 с.

14. Федюнева, Г. В. Коми местоимение : к проблеме формального варьирования в языке / Г. В. Федюнева. - Сыктывкар, 2000. - 76 с.

15. Федюнева, Г. В. Формальная вариативность коми местоимений в типологическом освещении / Г. В. Федюнева // Congressus nonus internationalis fenno-ugristarum. - Tartu, 2001. - S. 220-227.

16. Филин, Ф. П. О слове и вариантах слова / Ф. П. Филин // Морфологическая структура слова в языках разных типов. - М. ; Л., 1963. - С. 128-133.

17. Ярцева, В. Н. О грамматических синонимах / В. Н. Ярцева // Романо-германская филология. Вып. 1. - М., 1957. - С. 28-34.

18. Ярцева, В. Н. Проблема вариативности на морфологическом уровне / В. Н. Ярцева // Семантическое и формальное варьирование. - М., 1979. - С. 7-27.

19. Fedjuneva, G. Formal variativity and tipology of language / G. V. Fedjuneva // Congressus nonus internationalis fenno-ugristarum. Pars II. -Tartu, 2000. - S. 52.

О. И. Шарафутдинова

РЕЧЕВЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ОБРАЗА РИТОРА (НА МАТЕРИАЛЕ РОССИЙСКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА КОНЦА XX ВЕКА)

В статье рассматриваются речевые средства создания образ ритора в официальном российском политическом дискурсе конца ХХ века. Предлагаемый набор речевых средств представляет собой модель образа ритора, что дает возможность сопоставлять отдельные образы ритора в текстах политических выступлений.

Ключевые слова: политический дискурс, образ ритора, речевые средства создания образа.

В современном обществе возрастает значимость политической коммуникации, решение целого ряда социальных и политических проблем связано с их адекватной интерпретацией. Поэтому исследование политического дискурса является одним из наиболее активно развивающихся направлений коммуникативной лингвистики, однако типы, жанры, категории дискурса изучены еще недостаточно. Для данного типа дискурса особенно велика значимость фигуры говорящего: как отмечают исследователи (например, [2], [4]), убедительность политических идей во многом основана на фигуре политического лидера, поскольку говорящий, точнее репрезентируемый им образ, задает восприятие речи в целом. С этими положениями связан наш интерес к речевым средствам создания образа ритора в политическом дискурсе.

Традиционно для обозначения человека, создающего влиятельные публичные высказывания, используют номинацию «ритор» [1], [3]. В данной статье рассматриваются речевые средства создания образа ритора (далее - ОР), в качестве материала исследования используются тексты политических выступлений конца ХХ века (1989 г.). К речевым средствам, позволяющим создать (сознательно или бессознательно) образ ритора, мы относим следующие: 1) ключевые слова; 2) номинативные средства (номинации говорящего, номинации аудитории, изображение действительности, то есть лингвистические средства оценки действительности); 3) дейктические средства, то есть особенности использования личных и притяжательных местоимений, обеспечивающие идентификацию говорящего с определенной группой; 4) внутритекстовую смысловую синтагматику (композицию);

5) экспрессивные средства; 6) систему топосов; 7) типы аргументов; 8) речевые средства, имеющие нерегулярный характер (например, синтаксические и стилистические особенности, отношение к нормам современного русского языка).

Данная компонентность речевых средств представляет собой модель образа ритора. Следовательно, выявление и описание такого набора речевых средств в конкретных текстах политических выступлений определенного периода позволяет охарактеризовать модель ОР. Обратимся к выступлениям на Первом съезде народных депутатов (1989), в частности, к текстам политических речей Е. Е. Соколова и Д. С. Лихачева. Речевые средства создания образа ритора в выступлении Е. Е. Соколова, первого секретаря обкома Белоруссии, представлены в таблице 1.

Таблица 1

Наименование речевого средства Пример реализации Компоненты модели ОР

1. Ключевые слова «Демократизация», «перестройка», «республика» Создание системы ключевых слов, которая отражает систему ценностей адресанта

2. Номинативные средства - адресант (ритор) 1) Представитель республики («у себя в республике», «как представитель республики»); 2) «инициаторы перестройки»; 3) намеренное устранение категории агенса из предложения («понятие “ответственность” ушло в тень») 1) Устранение личностного начала; 2) стремление исключить возможность вопроса об ответственности за создавшееся положение дел

- адресат (аудитория) «Товарищи», «съезд» Обозначение общности ритора и аудитории, а также единства аудитории

- диктальный компонент (представления о действительности) Общие проблемы современности, особенность сложившейся ситуации («непростое время», «время спрессовано», «груз проблем») и важность происходящего («подлинная демократия», «противники перестройки», «некоторые силы сознательно выбрали путь конфронтации») Стремление замаскировать масштаб кризиса набором эвфемизмов

3. Дейктические средства 1) «Наш» («наше непростое время», «наш долг», «наш съезд», «наш общий дом»); 2) «мы» («улучшение дел мы связываем», «мы за гуманизм», «мы не должны», «у нас в республике») Расстановка субъектов речи: 1) отождествление ритора с аудиторией; 2) выражение позиции представителей республики; 3) консолидация сторонников в данной аудитории

4. Внутритекстовая смысловая синтагматика (композиция) Отсутствие отступлений от логической структуры речи Попытка убедить в том, что позиция адресанта является верной, исключить возможность несогласия с адресантом

5. Экспрессивные средства 1) Большое количество метафор («бурные волны демократизации», «омертвление основных фондов государства», «наше непростое время спрессовано под грузом проблем», «решения выхолащиваются», «законы СССР препарируются»); 1) риторические фигуры («Не в этом ли главный нравственный принцип правового государства?»); 2) крылатые слова, пословицы, фразеологизмы («да был ли Закон?», «в своем глазу бревна не вижу, в чужом соринку разгляжу»); 4) штампы («социалистический плюрализм мнений», «благо и счастье советского человека») 1) Подчинение субъекта универсальному субъекту, соответствие стандарту партийного функционера; 2) воздействие на эмоции аудитории, поддержание внимания аудитории; 3) стремление добиться доверия и понимания аудитории

6. Система топо-сов - к общечеловеческим ценностям (гуманизм, нравственный мир человека, сердечность, доброжелательность); - к авторитету (М. С. Горбачева, В. И. Ленина); - к топосам советского дискурса (конкретная работа - хорошо, а дестабилизация - плохо) Совпадение ценностных систем ритора и аудитории

7. Типы аргументов 1) Представлен весь комплекс аргументации (аё Ьое, аё геш, аё Ьошіпеш); 2) адресант признает необходимость перемен при сохранении основных элементов системы Повышение доверия к ритору, актуализация единства ритора с той частью аудитории, с которой ритор себя идентифицирует

8.Речевые средства, имеющие нерегулярный характер - Сближение некоторых оборотов с разговорной речью («от них мало чего остается»); - канцеляризмы («по этому вопросу действовала», «народная мудрость зафиксировала»); - уступительность в синтаксисе («но вместе с тем», «только закон, но рядом с понятием») 1) Повышение доверия к ритору, актуализация единства ритора с той частью аудитории, с которой ритор себя идентифицирует; 2) борьба за сохранение утрачиваемого

Система речевых средств, представленная в таблице 1, указывает на доминантные компоненты модели ОР: в анализируемой речи ритор пытается создать образ сторонника демократических преобразований, используя для этой цели выразительные средства, риторические фигуры, создавая иллюзию общности целей и взглядов со взглядами аудитории. Однако его программа является лишь точкой зрения, то есть ритор - выразитель интересов отдельной группы, что проявляется в постоянных оговорках, противопоставлениях, попытке укрыться за штампами.

Речевые средства создания образа ритора в выступлении Д. С. Лихачева представлены в таблице 2.

Таблица 2

Наименование речевого средства Пример реализации Компоненты модели ОР

1.Ключевые слова «Культура», «страна» Создание системы ключевых слов, которая отражает иерархию ценностей адресанта

2. Номинативные средства - адресант (ритор) Адресант обозначается местоимениями первого лица Использование собственной репутации как аргумента

- адресат (аудитория) - «товарищ президент»; - «товарищи депутаты», «съезд»; - «отсутствие воспитанного культурой общественного такта»; - «возрастет, в частности, и порядочность общественных деятелей»; - «на самом Съезде слово “культура” было произнесено проходным образом только на третий день» Действия, направленные на мягкую сегментацию аудитории

- диктальный компонент (представления о действительности) - «буду говорить только о состоянии культуры»; - «низкое состояние культуры»; - «тяжелое материальное положение» 1) Привлечение внимания к проблемам культуры, которые свидетельствуют о кризисе всего общества; 2) необходимость решительных мер

3. Дейктические средства 1) «я» («я забочусь», «я изучал», «меня поразило», «это я утверждаю»); 2) «мы», «наш» («мы обладаем несметными богатствами», «наши важнейшие библиотеки», «школы у нас», «отрицательно сказывается на работе нашего съезда»); 3) «вы» («судьба Отечества в ваших руках») 1) Адресант присутствует как отдельная личность и как общественный деятель; 2) отождествление ритора с аудиторией как объектом собственной критики; 3) отождествление ритора с аудиторией и с народом, чьи интересы необходимо отстаивать совместно;

4) противопоставление ритора аудитории как объекта побуждения

4.Внутритекстовая смысловая синтагматика (композиция) Отсутствие отступлений от логической структуры речи Попытка убедить в том, что позиция адресанта является верной, и дискредитировать возможность несогласия с адресантом

5. Экспрессивные средства Ограниченное количество экспрессивных средств: - лексический повтор («чьи профессии обращены к человеку, именно к человеку», «не враждебны к чужой национальности, чужому мнению»); - тропы («библиотеки горят, как свечки»); - риторические фигуры («Интересно, кто из министров культуры ходил в эти мастерские?», «Что же говорить о сельских библиотеках?») Подчеркивание важных в смысловом плане моментов.

6. Система топо-сов - приоритет культуры как высшей ценности; - к авторитету («и сейчас об этом говорил Михаил Сергеевич Горбачев»); - к мнению населения (фрагмент письма к комсомолу) Частичное совпадение идеалов ритора и аудитории

7. Типы аргументов Преобладает аргументация ad hoc 1) Повышение доверия к ритору; 2) актуализация возможности согласия аудитории с ритором

8.Речевые средства, имеющие нерегулярный характер 1) Элементы книжного стиля («влачат жалкое существование», «властитель дум»), профессионализм «методичка»; 2) риторическое мастерство, обусловленное масштабом профессиональной деятельности адресанта Индивидуализация образа ритора

Система речевых средств, представленная в таблице 2, указывает на следующие доминантные компоненты модели ОР: в анализируемой речи ритор создает образ человека, заинтересованного состоянием культуры, поскольку именно культуру он считает основой благополучия. Кроме того, под культурой понимается прежде всего ее гуманитарная часть, необходимая для развития человечности в обществе и выступающая как критерий оценки общества и человека. В то же время ритор отличается логичностью мышления, самостоятельностью мнений, на что

указывает как сегментация аудитории с помощью использования номинативных средств, так и динамичность отождествления ритора с аудиторией посредством дейктических средств и системы топосов. Для данного ОР характерна также высокая степень индивидуализации, обусловленная высоким риторическим мастерством адресанта и сочетанием элементов разных стилей.

Таким образом, при анализе конкретных текстов политических выступлений выявляются речевые средства, компонентность которых представляет собой модель ОР. Предлагаемый нами набор речевых средств остается неизменным, тогда как речевое наполнение отдельных средств варьируется. Следовательно, эти речевые средства составляют базу для сопоставления отдельных образов ритора.

Список литературы

1. Волков, А. А. Основы риторики: Учеб. пособие для вузов [Текст] /

А. А. Волков. - М. : Академ. проект, 2003. - 304 с.

2. Надирашвили, Ш. А. Психологическая природа восприятия (с позиций теории

установки) [Текст] / Ш. А. Надирашвили; АН ГССР, Ин-т психологии

им. Д. Н. Узнадзе. - Тбилиси : Мецниереба, 1976. - 256 с.

3. Рождественский, Ю. В. Теория риторики [Текст] / Ю. В. Рождественский. - М.

: Добросвет, 1997. - 600 с.

4. Узнадзе, Д. Н. Теория установки [Текст] /Д. Н. Узнадзе, под ред.

Ш. А. Надирашвили и В. С. Цаава. - М. : Ин-т практ. психологии ; Воронеж : НПО «МОДЭК», 1997. - 447 с.

ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ

В. Ю. Богатырёв

РАЗРАБОТКА АКСИОМАТИЧЕСКОГО РЯДА ОПЕРОВЕДЕНИЯ: ИДЕЯ ГОЛОСА-ИНСТРУМЕНТА КАК ПРИМЕР КЛАССИЧЕСКОГО КАНОНА

Принципы синтеза многих искусств в феномене оперы оцениваются автором с позиций мировоззрения и эстетической доктрины европейского классицизма. Выдвигается предположение, что канон, лежащий в основании данного вида театра, априорно обуславливает правила сценической выразительности оперы, её эстетику и положение в культурном контексте нашего времени.

Ключевые слова: опера, аксиоматика в искусстве, голос-инструмент, классицизм, канон, синтез искусств.

Оперный театр рождается из подражания древнегреческому искусству. Идеал античности - это совершенная красота преобразованной природы. Опера, подчинённая в своём рождении идее такого преобразования, прежде всего, канонизирует всегда существовавший в природе идеальный голос-инструмент, а точнее, идею голоса-инструмента.

Мы связываем рождение данного феномена с моментом возникновения нового вида театрального искусства на рубеже ХУ1-ХУ11 веков. Музыкознанием может быть доказано и обратное: классический метод фонации существовал, или, с большой вероятностью, мог существовать в европейской культуре задолго до возникновения оперы. Тогда почему за точку отсчёта в истории вокального искусства мы принимаем флорентийскую реформу «Круга Барди»? Очевидно, что эпоха Ренессанса канонизирует правила прекрасного пения, обосновывает эстетическую ценность человеческого голоса-инструмента и отождествляет его с идеалом преобразованной природы.

Принимая античность за образец, «искусство классицизма, будь то поэзия или театр, живопись или архитектура, рано достигло высокой степени единства»1. Весь универсум его достижений во Франции XVII столетия может служить примером редкого единения. Так, родоначальник европейского классицизма в живописи, Никола Пуссена обращается к музыкальным ладам древних греков и обосновывает свою «теорию модусов». Целью данной системы (по Пуссену) должен стать «некий определённый и твёрдый метод и порядок внутри процесса, благодаря которому вещь сохраняет свою сущность»2. Этот принцип отображения искусством классицизма не предмета как такового во всём его многообразии, но идеального образа, сформированного сущностью и назначением.

Развивая эту теорию и применяя её к практике художественного творчества, Пуссен полагал, что, как и в музыке, человеческие чувства нуждаются в систематизации и что сами эти чувства тождественны «телосложению гармонии»: «Мы легко можем узнать, каким образом гармонии могут влиять на души и располагать к различным страстям, так как, если кто-нибудь подвержен какой-нибудь страсти и он слышит гармонию, сходную с ней в соотношениях, эта страсть увеличивается... если же он слышит гармонию в соотношениях различную, эта страсть уменьшается и появляется ей противоположная»3.

Для оперного певца и сегодня именно в этом свойстве музыки управлять чувственным миром человека и заключен способ его сценического существования. В какой степени древнегреческий актёр полагался на возможность организации своей сценической жизни средствами музыки, сказать сложно. Но структурные закономерности, заключённые в сценических текстах тех лет указывают на глубинное родство древнегреческой трагедии и dramma per musica: Чередование декламации и пения, диалоги, написанные как музыкальные реплики (стихоми-фия) и, наконец, гипорхема. «Накануне трагической катастрофы раздавалась ликующая песнь хора, введённого в заблуждение мнимой удачей в складывающихся обстоятельствах сюжета. Такая контрастная затяжка действия перед решающим потрясением (курсив мой. - В. Б.) составляла важнейший элемент в драматургии античного представления»4. Очевидно, что хорошо известные Высокой Древности механизмы воздействия музыки на психику человека, равно как и способность стихии звучащего к созданию собственных способов драматического развития и сформировали подобное родство, определили структурные закономерности нового вида театра.

Опираясь на положения, выдвинутые Платоном и Аристотелем, Пуссен обосновывает идею сверхзадачи творчества и его метод при помощи модусов, которые становятся неким осязаемым эквивалентом музыкальных ладов. Таким образом, музыка европейского классицизма идеально соответствует определению канонического искусства, в котором «известной полнотой информации обладает не само произведение, а модель, по принципу которой создаётся множество произведений, то есть канон»5.

Очевидно, что opera seria XVII столетия с её типизацией сценических положений и способов их выражения являет собой пример «чистого классицизма». Музыковедением неоднократно отмечено: оперное искусство так и не достигло первоначальной цели приближения к древнегреческим образцам. Удивительно другое: опероведением по сию пору не обнаружено или, если быть более точным, не поставлено во главу угла несомненное достижение оперного искусства в его стремлении к древнегреческому идеалу: речь идёт именно об актёре в оперном театре. Средства художественной выразительности в dramma per musica, вокальный голос-инструмент и звучащее слово, пластика человеческого тела - все выразительные возможности актёра соединены в певце неразрывно. Актёр оперного театра воплощает во времени и в пространстве идею синтеза и сам его феномен - это то, что и сегодня коренным образом отличает оперный театр от других видов сценических искусств.

Сам способ фонации в опере подчинён идее прекрасного, возвышенного и «неестественного». Все качества, присущие человеческому голосу усовершенствуются и как бы укрупняются: возрастают динамические возможности, расширяется диапазон, удлиняется дыхание. Звучание голоса в опере приобретает иной масштаб и, по существу, решает ту же задачу, что и котурны в древнегреческом театре.

В этом ракурсе практика овладения навыками оперной постановки голоса и сегодня сохраняет в себе традиции классического канона. Нельзя утверждать, что вокальные педагоги заведомо стремятся к неестественному звучанию вокальноречевого аппарата будущего певца, но невозможно и отрицать, что традиции такого пения не существуют в быту, или, по крайней мере, что они являются аномальной редкостью в «живой природе». Это так называемая природная постановка голоса.

«Ничто на сцене не может быть названо “натуральным”, потому что театр -это вид искусства»6. Примем во внимание и тот факт, что воплощение идеи в ма-

териальном мире не может быть полным и что высокие, подлинные, то есть классические, образцы в искусстве всегда редки. Эстетика оперного пения с её кажущейся для непосвящённого ненатуральностью не более искусственна, нежели плохо нарисованная картина реалистического искусства. «Я считаю, что Академии нужно иметь гипсовые слепки со всех прекрасных античных статуй, барельефов и бюстов для образования молодых людей, заставляя их рисовать по античным образцам, чтобы воспитать в них идею прекрасного. <...> Это было бы для них погибельно, если давать им сначала рисовать с натуры, которая почти всегда слаба и незначительна, так как если их воображение будет наполнено только этим, они никогда не смогут создать ничего прекрасного и возвышенного, чего нет в естественном»7. Это высказывание Бернини может быть прямо экстраполировано на вокальное искусство: подражание идеалу, то есть совершенному слиянию музыки и слова в пении, может быть теоретически оправдано и обосновано лишь сквозь призму классического мировоззрения.

Современная нам эстетика драмы если и не всегда реалистична, - театральные системы XX века полифоничны и многообразны, - то, во всяком случае, она не является результатом следования канону классицизма. Современный театр не ищет возможности копировать высокие образцы и иначе понимает задачи подражания природе. Следовательно, сложность подчинения оперного певца эстетике реалистического театра имеет объективный характер. Его голос-инструмент не есть реальность, и написанная для него роль-партия не приспособлена a priori к бытовой эстетике.

Не в этом ли заключается глубинное противоречие, возникшее сегодня между драматической режиссурой, властно реформирующей оперное искусство наших дней и природой сценического творчества в опере, между сценической эстетикой современности и возможностями певца в этом виде театра? «У певцов, даже очень молодых, существует несколько лекал, неких способов и представлений

о сценическом поведении в опере. Молодой человек, современный, который естественно чувствует себя в городской среде, на улице, в быту, попадая в “волшебный мир кулис” (речь идёт об оперном театре. - В. Б.) становится странным существом. Они не приносят в театр современную энергию, но становятся какими-то монстрами»8.

Разбор всего комплекса различий в психотехнике певца-актёра, формирующей принципы его сценического творчества, выходит за тесные рамки статьи, но в центральной своей части - в рассмотрении феномена голоса-инструмента с позиций канона классицизма - обозначение данного явления имеет научное и практическое значение. «Думается, есть все основания для соотнесения изобразительного искусства и театра в интересующую нас эпоху. так как воздействие, например, живописи на театр проявилось не менее отчётливо, нежели обратное»9. Всё это позволяет исследователю вновь и вновь обращаться к теории изящных искусств.

Никола Пуссен, обосновавший теорию модусов, работает над композицией своих картин при помощи макета, имитирующего коробку театральной сцены: здесь есть кулисы и рампа. Художник ищет идеальное расположение персонажей и их освещение. Чистота формы должна была говорить зрителю об идеале Природы в древнегреческом её понимании. Мимика лиц не имеет большого значения, чувства героев передаются, в основном, при помощи пластики. Очевидно, что драматический театр и опера XVII века решали те же задачи сходными средствами.

Природа жеста у актёра театра эпохи классицизма репрезентативна, а не психологична в своей природе: «Сценическая практика со временем выработала целую серию условных жестов, передающих различные человеческие страсти. В

канонизированном жесте фиксировался непосредственный порыв, получающий неизменную классическую форму: удивление - руки изогнуты в локтях, подняты до уровня плеч, ладони обращены к зрителям; отвращение - голова повёрнута направо, руки подняты налево и ладонями как бы отталкивают предмет презрения; мольба - руки сомкнуты ладонями и тянутся к партнёру»10. Эти правила в равной мере относились как к опере, так и к драме. По иронии судьбы в эпоху классицизма с его типизацией сценической эстетики драма следовала законам и правилам, в которых позднее упрекала и упрекает оперу.

Не следует однако предполагать, что канонизированный язык жестов вовсе не позволял актёру или певцу жить на сцене судьбами и страстями своих героев и лишал их игру художественного значения. Восход солнца или вид младенца и матери — это «вечные» сюжеты жизни и искусства, имеющие свои «вечные» отражения в душе человека, затрагивающие его чувственность и сознание. И для театральной эстетики классицизма помимо задачи узнавания сюжета и созерцания или постижения его формы присутствовал ещё один важный момент: индивидуальность переживания, облечённая в довольно жёсткую форму.

Наслаждение зрителя в таком театре сродни радостям балетомана: он способен смотреть одну и ту же вариацию десятки, сотни раз и находить в ней новое от спектакля к спектаклю и в смене танцовщицы или танцовщика. Но, прежде всего, в едва ли заметных для профана нюансах исполнения артистом давно заученных и выверенных сценических жестов и положений.

Аналогией такой многовариантности канонической формы в живописи классицизма может, например, служить творчество Клода Лоррена, чьи пейзажи «являются своего рода уравнениями в образах, где “известное” - то, что называют loci communes (общие места), всегда связано с “неизвестным” - индивидуальным переживанием, каждый раз заново открываемым обликом живой природы. Отсюда, с одной стороны, устойчивость ряда изобразительных компонентов, начиная с сакраментальных руин, и, с другой стороны, тончайшие вариации конкретных природных состояний»11.

В широком смысле, воплощение роли в классической опере служит задаче безупречного следования совершенству канона. Её музыкально-драматическая структура, всегда устойчивая и единая для каждого исполнителя, преломляется в индивидуальных переживаниях, возникающих во взаимодействии личностного начала актёра и музыкальной стихии, заданной партитурой спектакля.

Итак, в эпоху классицизма структура оперного спектакля строго следует законам формы. Как следствие, сценическое существование актёра репрезентативно. Ведь «форма по своей природе связана с повторением. Следовательно, культ новизны противоположен заботе о форме»12. Сам способ сценического бытия оперным актёром определяется здесь каноном, выполняющим мнемоническую функцию.

Соблюдение норм канона объясняет как взаимоотношения актёра и роли в opera seria XVII-XVIII веков, так и весь строй спектакля, задаваемого партитурой. «Оперная драматургия Люлли необычайно пропорциональна. Монументальная пятиактная композиция целого соотнесена с динамическими нарастаниями и спадами внутри каждого, отдельно взятого акта. Выразительная декламация персонажей сменяется эпизодами, насыщенными картинно-живописной изобразительностью; небольшие ариозо следуют за хоровыми номерами, особое декоративное значение имеют разнообразные балетные дивертисменты, неотъемлемая часть оперного синтеза. Сценическое воплощение предусматривало симметрию, чёткую фронтальность построения мизансцены, массивность оформления, развитую машинерию»13.

История оперного искусства насчитывает четыре столетия. Данный вид театра сформирован каноном Классицизма, трансформирован мировоззрением европейского Романтизма, и причинно-следственный ряд, обусловивший дальнейшее развитие оперы, образован явлением синтеза многих искусств в её феномене. Рождение и эволюционирование оперных жанров может быть исследовано в самом широком культурологическом, музыковедческом, театроведческом аспектах. Партитура спектакля, понимаемая как совокупность музыкального, поэтического и сценического текстов, исследуется сегодня наукой о театре, а опера как вид сценического искусства в наши дни подвергается значительной трансформации -в первую очередь, опытами режиссёров-реформаторов.

Такая многоукладность, сложноподчинённость феномена оперы, возникающая в результате синтеза искусств, не позволяет исследователю опираться в своих суждениях на опыт лишь музыки или театра. Необходим поиск единого подхода, и одним из основных принципов такой работы может стать определение центральных точек единения искусств, моментов, где возникает неделимая сущность новой художественной реальности.

Очевидно, что центральной фигурой синтеза является певец-актёр. В своём идеальном воплощении это и совершенный музыкальный инструмент, и мастер художественного слова; создание сценического образа вне пластического решения роли также невозможно. Определяя принципы взаимоотношений актёра и роли, столкновение и взаимодействие его личности и творчества с феноменом оперы, мы изначально вынуждены рассматривать результат соединения двух разных даже не искусств, двух начал, формирующих этот вид, - музыку и драму. Но есть и другая возможность выработки аксиоматического ряда в науке об опере.

Признавая оперу каноническим искусством и определяя голос-инструмент, саму идею голоса-инструмента центральным феноменом в синтетическом искусстве оперы, исследователь получает возможность соотнесения теории, эстетики и практики данного вида театра в исторической перспективе.

Примечания

1 Даниэль, С. Европейский классицизм. Эпоха Пуссена. Эпоха Давида /

С. Даниэль. - СПб., 2003. - С. 52.

2 Цит. по: Мастера искусств об искусстве : в 3 т. Т. 3. - С. 270.

Эстетика Ренессанса : в 2 т. Т. 2. - С. 619.

4 Таршис, Н. Музыка спектакля / Н.Таршис. - Л., 1978. - С. 9.

5 Даниэль, С. Европейский классицизм...- С. 97.

6 Комиссаржевский, Ф. Я и театр / Ф. Комиссаржевский. - М., 1999. - С. 186.

7 Мастера искусств об искусстве : в 3 т. Т. 3. - С. 51.

Из интервью с Д. Черняковым 30 июня 2005 г. Цит. по: Богатырёв, В. Актёр и роль в оперном театре / В. Богатырев. - СПб., 2008.

9 Даниэль, С. Европейский классицизм. - С. 65.

10 Эккерман, П. Правила для актёров / П. Эккерман. - СПб., 1864. - С. 28.

11 Даниэль, С. Европейский классицизм. - С. 58.

12 Флоренский, П. Избранные труды по искусству / П. Флоренский. - М., 1996. - С. 111.

13 Мелик-Пашаева К. Эстетические предпосылки формирования жанров французской оперы XVIII века / К. Мелик-Пашаева // Музыкальный театр : Драматургия и жанры. - М., 1983. - С. 12.

И. О. Сычёв

ТЕМА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 ГОДА В РУССКОЙ ДЕКОРАТИВНОЙ БРОНЗЕ

Статья посвящена некоторым из работ российских бронзовщиков XIX века, затрагивающим тему войны с Наполеоном. Всесторонний анализ этих произведений позволил разделить их на две группы - оригинальные и повторные, а также определить круг мастеров, к творчеству которых можно было бы причислить представленные предметы.

Ключевые слова: декоративная бронза, Отечественная война 1812 года, декоративно-прикладное искусство.

События войны с Наполеоном 1812-1814 годов нашли отражение во всех видах русского изобразительного и декоративно-прикладного искусства того времени. Не оставались в стороне и российские мастера бронзового дела. Из их мастерских начали выходить необычные оригинальные работы, при создании которых были временно забыты холодные рассудочные каноны классицизма, а вместо них выплеснуты переполнявшие всё российское общество восторженные патриотические эмоции.

Одной из первых работ подобного рода стало скульптурное изображение

празднующего победу казака, помещённое на чернильный прибор. Прямоугольная

подставка из бронзы, малахита или мрамора с ножками в виде дельфинов или орлов служит основанием для фигурки казака в парадном обмундировании времён Александра I. Казак сидит на полене, в одной руке он держит флягу, другую, с чаркой, на которой написано «УРА!» или «УРА

АЛЕКСАНДРУ», - поднял вверх. Рядом лежит попираемый ногами штандарт французских войск. По сторонам фигурки находятся две корзинки или, как вариант, - два трофейных бочонка (ёмкости для чернильницы и песочницы), на откидных крышках которых помещены фигурки сов или наполеоновские орлы. На некоторых чернильницах имеется императорский вензель «А I».

Смысл фигурки незамысловат и был ясен каждому из современников: российский казак после сражения с французами провозглашал победу, он кричал «Ура!» и поднимал чарку с вином за российского императора.

Наиболее раннее изображение подобной чернильницы имеется на акварели 1819 года, работы архитектора Салуччи, воспроизводящей гостиную в Штутгард-ском дворце в Вюртемберге1. Чернильница могла попасть туда только одним путём - в начале 1816 года вместе с приданным сестры Александра I - Екатерины Павловны (1788-1819), вышедшей замуж за наследного принца Вильгельма Вюртембергского, ставшего всего через несколько месяцев королём Фридрихом-Вильгельмом I. До этого, во время Отечественной войны, будучи ещё российской великой княгиней, Екатерина Павловна выделила собственные средства на созда-

ние егерского батальона, участвовавшего в военных действиях и носившего её имя. Поэтому чернильница с фигуркой празднующего победу казака оказалась в покоях Вюртембергского королевского дворца совсем неслучайно.

Модель чернильницы известна во множестве вариантов. Не редки композиции с казаком в виде пресс-папье, иногда он даже встречается на небольших настольных часах. В более поздний период эту модель отливали из чугуна. Исполнение экземпляров из бронзы было неодинаковым. Качество их варьировалось от тончайшей почти ювелирной чеканки с выразительным лицом, проработкой мундирных аксессуаров и многослойным матовым золочением огшои1и до весьма грубых отливок с искажением пропорций фигуры, весьма условным изображением лица, почти без чеканки и худым золочением. Очевидно, что фигурку торжествующего казака тиражировали различные мастерские и на протяжении длительного времени.

Другая близкая по теме фигурка - «Ратник петербургского ополчения 1812 года». Эта небольшая (высотой около пятнадцати сантиметров) фигурка служила прессом для бумаг или настольным украшением.

Петербургский ратник - скорее, мальчик, чем мужчина, - изображен бегущим, в одной руке он держит шляпу, на которой прикреплен ополченский значок, а в другой - трофейный наполеоновский штандарт. На пьедестале гравированная надпись: «Для вечной памяти / сражеше при Полотцке / 8го Октября 1812 Года».

Всем своим видом мальчик показывает радость и ликование по случаю одержанной победы.

Количество сохранившихся экземпляров фигурки петербургского ратника значительно меньше, чем торжествующего казака. Их известно всего несколько. Одна из них находится в коллекции Государственного Эрмитажа и происходит из старого собрания графа А. А. Бобринского в Петербурге2. В своё время фигурка была поднесена начальнику ополчения А. А. Бибикову петербургским дворянством. Александр Александрович Бибиков (1765-1822) являлся одним из организаторов ополчения 1812 года в Петербурге. Во главе отряда петербургских ополченцев он участвовал в сражении у Полоцка, которое имело большое значение для последующих военных действий, и заслужил особую благодарность командующего корпусом - генерала П. Х. Витгенштейна. Бибиков вернулся в Петербург в конце 1813 года, но фигурка могла быть поднесена ему несколько позднее, а именно 12 июня 1814 года или вскоре после этой даты, при торжественном вступлении войск петербургского ополчения в Петербург. Встречала войска от лица отсутствующего в это время в столице императора Александра I, а затем главенствовала на последующих торжествах, выражая августейшую благодарность отличившимся, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.

С именем вдовствующей императрицы связан другой пресс с такой же фигуркой, практически идентичный эрмитажному и с той же надписью. Он находится в Павловском дворце-музее, и поступил во дворец, принадлежавший в то время Марии Фёдоровне, ещё в 1814 году, что зафиксировано архивным документом3.

Третий такой же пресс с надписью на подставке экспонировался также на выставке «1812 год» в 1912 году и происходил из коллекции В. П. Дурдуфи, урождённой Пуговкиной4.

Ещё один экземпляр ратника, хранящийся в Государственном историческом музее в Москве, отличается от предыдущих лишь формой подставки с рельефной орнаментальной накаткой, что дало основание Н. Р. Левинсону считать его более поздней репликой5. Добавим к этому, что предмет был изготовлен не только позднее, но, скорее всего, и не в Петербурге. Орнаментальная накатка подобного рода более характерна для московского бронзового производства, начинавшего возрождаться после военной разрухи.

Повторяющиеся фигурки с одной и той же надписью свидетельствуют о единовременном их выпуске для поднесения конкретным персонам. Изготавливать их могли не иначе, как в Петербурге. Но, судя по всему, через некоторое время производство прессов по той же чрезвычайно удачной и отражавшей общее настроение модели Петербургского ополченца было продолжено в Москве.

Тема Отечественной войны 1812 года отразилась также в другом чрезвычайно интересном предмете. Это чернильный прибор с

фигурками пляшущих крестьян, хранящийся в собрании

Государственного Эрмитажа6. Он представляет крестьянку в русском сарафане и кокошнике и крестьянина со шляпой в руке и медалью на груди. Радость отплясывающих крестьян сродни настроению двух предыдущих

персонажей, празднующих победу над врагом. Фигура крестьянина до крайности похожа на фигуру петербургского ратника, - аналогичная поза, та же порывистость в движениях, та же шляпа. Существенным элементом чернильного прибора является расположенная за крестьянами большая лира, на деке которой помещено рельефное Всевидящее Око, которое, вероятно, должно было ассоциироваться с тем же изображением на наградной медали «В память Отечественной войны 1812 года»7.

До сих пор эрмитажную чернильницу приписывали работам московского бронзовщика Якова

Борисовича Самарина и датировали 1820-1830-ми годами . Основанием

этому, по всей видимости, послужило существование чернильного прибора в собрании Государственного Исторического музея в Москве с фигурами по той же

модели, но имеющего клеймо мастера Самарина - «МЯС»9. Однако даже такое плохо читаемое изображение, как мы видим в публикации, позволяет констатировать, что качество исполнения самаринской чернильницы несоизмеримо хуже эрмитажного экземпляра. Вероятно, и здесь мы имеем аналогичный случай позднейшего повторения петербургской модели московскими бронзовщиками.

Несколько особняком от бронзовых принадлежностей письменного стола с фигурами казаков, ополченцев и крестьян стоит ещё один предмет, хотя и называемый памятником, но всё же относящийся скорее к настольному украшению. Речь идёт о необычной аллегорической композиции, созданной в память изгнанию Наполеона из России по проекту русской женщины Натальи Алексеевны Колтовской, урождённой Турчаниновой (17731834). Памятник представляет собой малахитовую пирамиду на пьедестале. Наверху пирамиды - земной шар, на котором стоит русский воин, водружающий знамя с двуглавым орлом. На лицевой стороне пирамиды находится бронзовая дощечка с надписью: «1812 года Сентября 9 дня Любовь к Отечеству сильное упование на Бога во славу Российского Солдата внушили мысль сего Монумента. Наталья Колтовская урожденная Турчанинова». На пьедестале находится «Программа», принадлежащая автору проекта: «Русский солдат, перейдя за Рейн, сталкивает ногой с земного Шара Штандарт Бонапарта! водружает знамя Российского Императора Александра Первого, крича «Ура!!!», а показывая рукой на брань, что она свергла злодея с высоты Престола, изображенного в образе говорящего старца и бьющего палкою землю; на 2-м углу - враг, упавши с горы, умирает на изломанном штандарте в якобинском колпаке, держа факел, коим жжет пеликана, коим изображает ненависть к человечеству, в ногах его смертная глава, напоминающая его час смертный! на 3-м - пень обросчий плющом означение его неблагодарность, что он изнурял французов, кои его поддерживали, 4-м - раскаяние Франции»10.

Русский воин здесь удивительно напоминает сидящего казака, рассматриваемого выше. Впечатление, что он исполнен по той же модели, ему лишь изменили положение ног и сняли шапку. Даже французский штандарт тот же. Однако свести то и другое к работам одного мастера не позволяет резкая разница в качестве исполнения. Моделировка фигурки воина в памятнике Колтовской страдает полным отсутствием пропорциональности, а неестественность его позы со всей очевидностью свидетельствует о работе начинающего дилетанта.

Кроме описанных работ можно упомянуть также несколько чернильниц золочёной бронзы московской работы из собрания Г осударственного музея А. С. Пушкина в Москве, украшенных фигурками казаков11. Добротное качество проработки сочетается в них с совсем примитивной моделировкой фигур и отсутствием авторской идеи, что не оставляет сомнений во вторичности их исполнения.

Таким образом, можно предположить, что рассмотренная выше группа предметов, связанная единым настроением восторга русских от одержанной над французами победы, должна быть разделена на две группы. Наиболее качественные изделия, отличающиеся ярко выраженным идейным замыслом, динамичной

моделировкой, более-менее правильными пропорциями фигур и тонкой проработкой деталей, восходят, возможно, к работам одной из петербургских мастерских. Предметы, изготовленные по тем же моделям, но значительно худшего качества, а также исполненные «по мотивам» авторских моделей, были вторичны и выпускались различными другими мастерскими, скорее всего, московскими. По-видимому, популярность этих простых, но характерных произведений, которые соответствовали эмоциональному настрою всех слоёв российского общества, а также отсутствие законодательных актов об охране собственности авторских моделей приводили к бесконтрольному и бесцеремонному тиражированию.

Среди столичных мастерских, действовавших в первое послевоенное время, выделялись, главным образом крупные производства Андрея Шрейбера, Кристиана Бремме, Ивана Дипнера, Карла Дрейера, Фридриха Рехенберга, вдовы Ролен. Однако эти фабрики специализировались в большей степени на выпуске дорогих изделий утилитарного характера - люстр, жирандолей, подсвечников, отделывали в бронзу изделия из камня или стекла для Императорского двора. Их изделия отличались изысканной техникой, они подражали французам или, по крайней мере, ориентировались на французские изделия, чего в описываемых работах нет и в помине. Очевидно, что это делали не они. Такие колоритные и типично российские персонажи вряд ли получились бы у бронзовщиков, которые хотя и жили здесь на протяжении многих лет, но не имели необходимых для такого глубокого понимания корней. Это, конечно, были русские ремесленники, выросшие и обучавшиеся здесь же. Круг таких бронзовщиков, проявивших себя в качестве самостоятельных мастеров, обладавших искусством литья, чеканки и золочения, в послевоенное время был очень узок. Можно назвать имена только двух кандидатов на подобную работу - Иван Баженов и Фёдор Ковшенков.

О первом из них известно очень немногое. Литейщик и чеканщик Иван Николаевич Баженов (или Бажанов) родился в 1761 году в семье солдата, обучался в Академии художеств, затем работал на Казённой бронзовой фабрике. В 1797 году получил аттестат на звание мастера12. На интересующее нас время, а именно, в 1814 году, он владел собственной мастерской, расположенной на Васильевском острове у Немецкого кладбища. Через местную газету он объявлял, что у него «продаются бронзовые вещи», среди которых бюсты Императорской фамилии и разных особ», а также, что особенно интересно для нас, - «монумент в честь храброму»13. Что подразумевалось под этим последним - трудно понять, можно только констатировать, что тема была чрезвычайно близка рассматриваемой нами.

Фёдор Иванович Ковшенков (1785-1850) был значительно моложе Баженова. Он родился в Московской губернии и происходил из крепостных в имении помещиков Анненковых. Обучался в Императорской Академии художеств и получил звание свободного (неклассного) художника по лепке и чеканному делу. Современники считали его хорошим скульптором и, в особенности, непревзойдённым чеканщиком. «Кажется, что Г. Ковшенков довёл последнее (искусство чеканки. - И. С.) до такой степени, что почти ничего желать не остаётся»14. Из его работ известны кабинетные бюсты императоров Александра I и Николая I, великих князей, небольшая фигура дворцового гренадера Карпа Варламова, выполненные в 1825-1830 годах. Однако исследователь И. А. Пронина приписывала ему также авторство двух «декоративных украшений, представляющих солдата и ополченца»15. Возможно, речь идёт именно о рассматриваемых выше моделях, но мы не располагаем достаточно вескими аргументами, чтобы утверждать это однозначно.

Группа письменных приборов и настольных украшений, связанных с темой Отечественной войны 1812-1814 годов, - своеобразный и не имеющий аналогов комплекс произведений, отражавших настроение патриотического подъёма русского народа той эпохи. Долговременное тиражирование и распространение моделей среди различных российских бронзолитейных мастерских свидетельствовало о популярности и продолжительности интереса к этим работам.

Примечания

1 Находится в собрании Отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа.

2 Впервые опубликован: Ополчение 1812 года // Материалы по истории дворянства С.-Петербургской губернии / под ред. А. А. Бобринского. - Т. II, Вып. 1. -СПб., 1912. - Ил. без указ. стр.

3 Кучумов, А. М. Русское декоративно-прикладное искусство в собрании Павловского дворца-музея / А. М. Кучумов. - Л., 1981. - С. 360. - Ил. 97.

4 Выставка 1812 года / под ред. В. Божовского. - М., 1913. - С. 151. - № 783.

5 Левинсон, Н. Р. Отечественные мотивы в декоративно-прикладной бронзе : первая половина XIX века / Н. Р. Левинсон // Труды Государственного Исторического музея : Памятники культуры. - Вып. XXIX. - М., 1958. - С. 12.

6 Государственный Эрмитаж. Отдел истории русской культуры. Инв. № ЭРМ-7556.

7 Медаль «В память Отечественной войны 1812 года» учреждена в феврале 1813 и выдавалась до 1819 года.

Художественный металл в России XVII - начала XX века : каталог выставки : Государственный Эрмитаж. - Л., 1981. - С. 75. - № 338.

9 Левинсон, Н. Р. Отечественные мотивы... - Ил. 23.

10 Голомбиевский, А. Неизвестный памятник событиям 1812-1814 годов / А. Голомбиевский // Старые годы. - 1912. - Июль-сентябрь. - С. 156-158.

11 Янтарь на трубках Цареграда, фарфор и бронза на столе. : Коллекция декоративно-прикладного искусства Государственного музея А. С. Пушкина. - М., 2004.

12

Пронина, И. А. Декоративное искусство в Академии художеств : Из истории русской художественной школы XVIII - первой половины XIX века / И. А. Пронина. - М., 1983. - С. 229.

13 С.-Петерб. Ведомости. - 1814. - 11 дек. - № 99. - С. 996.

14 Журнал изящных искусств, издаваемый В. Григоровичем. - Ч. II. - СПб., 1825. - С. 58.

15 Пронина, И. А. Декоративное искусство... - С. 249.

ABSTRACTS

Antonova A. V. Metaphor as Means of Expressing Frame-Touching Intention in Manipulative Micro-Text

The article deals with the types of metaphors, which serve as means of expression of the frame-touching intention in the micro-texts of the political discourse. Spatial, ethno-specific, domestic, phytonimic, zoomorphic and movement metaphors are regarded as hidden comparisons with the greatest manipulative potential.

Azarova E. V. Logical and Linguistic Bases of Synonymy

The article is dedicated to the problem of synonymy bases. The synonymy is seen as a kind of paradigmatic relations of lexical and idiomatic units. The logical basis of synonymy is the same conception. At the linguistic level the basis of synonymy is full or partial coincidence of the semes of the conceptional component of the linguistic unit meaning.

Baiburova O. V. To Perceptive Status of the Three Syllable English Word

The authentic perceptive mechanism of the three syllable English word is modeled in the article. The question of this perception mechanism belonging to the perceptive strategy of the short or the long English word is considered from the point of view of speech perception theory based on significant linguistic features.

Belyayev A. N. Different Approaches to a System Study of Geographical Names

The article is devoted to the problem of geographical names system organization. The existing points of view are considered to reveal such regularities. There are three main approaches to this problem in Russian toponomastics.

Bogatyrev V. Y. Axiomatic Basis Elaboration: the Idea of Voice-Instrument as a Classical Canon Model

The synthesis of many arts in opera are studied in the article from the point of view of European Classicism. The assumption has been suggested that a canon, which is the bases of this type of theatre presupposes stage expressiveness, aesthetics and place of opera in the modern cultural context.

Borodulina N. Yu. Metaphorical Modelling of Economic Events as Universal and National Consciousness reflection

The article demonstrates the abilities of metaphorical modelling to structure economic reality in comparison with fragments of naive and scientific pictures of the world and in accordance with national and cultural world perception. Examples of the reflection of economic notions by metaphorical models both in universal and national consciousness of the native Russian and French speakers are given.

Butenko A. A. Space Concept Peculiarities in T.S. Eliot’s Poem “The Waste Land”

The article deals with the realization of the complex concept of space in the poem by the English-American poet T. S. Eliot “The Waste Land”. Two components: the concepts of city and nature are analyzed in detail. The singling out of the nucleus and the periphery in both components enables us to compare the contents of the distinct author’s concept with that of the national concept as a part of the language world picture.

Dubskikh А. I. The Respondent-Turns in Media Discourse Dialogues

Peculiarities and functions of media discourse are analyzed in the article. Dialogue form is one of its main characteristics. Interview is an external form of dialogue expression in media discourse. The respondent-turns are studied as the tactics of agreement, disagreement and deviation in the illocutionary acts of different types.

Dzhanaeva V. V. Foreign Culture Precedent Expressions in the Russian Language Consciousness

The article describes the results of the experimental study of the foreign culture precedent expressions, the peculiarities of their functioning in the Russian language consciousness and the strategies of their identification by the representatives of the Russian language and cultural community. The associative fields of the precedent expressions «To be or not to be» and «The Moor has done his duty, let him go» are analyzed.

Fedyuneva G. V. To the Problem of the Limits of Morphological Variation (on the example of Komi pronouns)

Some general theoretical problems of formal and functional-semantic variation of language elements at morphological level are considered in the article. The main attention is given to the characteristics of principles of grammatical variants identification and determination of limits of their variation, the cardinal change of lexical content (homonymy), the change of functionality or radical change of grammatical content (paradigmatic movements) and change of phonetic aspect (synonymy, suppletivism) are recognized as such.

Gerasimenko I. Y. Connotative Semantics of Precedent Names of a Man

The article is devoted to the correlation of such linguistic categories as connotative semantics, second nomination and precedent names. The author analyses connotative semantic characteristics of a Man on the material of the Russian association dictionary. The author states that the outlined characteristics disclose gender preference semantics.

Glazkova S. N. The Teacher’s Interrogative Utterance as a Means of the Communicative Balance Breaking in Pedagogical Dialogue

Interrogative utterances of the teacher are studied on the pedagogical dialogue material, initiated by the teacher communicative balance breaking reasons are analyzed, decon-structive speech strategies and tactics of the teacher as the leader of communication are classified.

Grudeva Е. V. Cloze Texts as a Means of Investigating Text Redundancy

Applications of cloze tests methods in text redundancy studies are discussed in the article. Presented are experimental findings, where each sixth word was deleted in four different Russian texts (colloquial, newspaper, literary and scientific prose). It is shown that the degree of an adequate word reconstruction depends not so much on its part-of-speech assignment as on its belonging to the thematic or rhematic component of the utterance. A certain exception from this rule is presented by verbs demonstrating fairly good reconstruction due to their valencies left intact. From this perspective, the verb and its actants are to be considered an important source of the overall text redundancy.

Ivanova E. R. A. Droste-HulshofTs Lyrics in the Context of the Biedermeier Literature

The subject of the article is the lyrical works of a German writer and poetess A. Droste-Hulshoff. The creative dominant of her world is defined by correlating A. Droste-Hulshoff's literary activity with the Biedermeier which was significant in the culture of Germany in the middle of the XIX th century.

Klimkova L. A. Microtoponymy of Nizhegorodsky Region: Connotation Aspect

The article considers the microptoponymy of Nizhegorodsky, Oksko-Volzhsko and Sursky region. These microtoponyms have connotation and realize the complex of connotative meanings - expressional, emotional, axiological that are transmitted by means of all linguistic levels. Being a part of regional material microtoponymy shows the basic features of the Russian linguistic picture of the world, including in the explication the concept "man".

Komarova Y. A. Objectivity as an Important Styleforming Factor of Scientific Speech in English

Scientific speech in English is characterized by its own specificity. Objectivity of narration is an important styleforming factor of scientific speech. This attributive feature is realized through precise and linguistically motivated presentation of scientific information with the use of such elements of objectivity as abstract and generalized character of narration, its exactness, logic sequence, and rational way of information introduction, etc.

Koshkarova N. N. Asymmetry Violation of the Partners’ Roles in the Interview: the Vector of Conflict Discourse

The article is devoted to the language characteristic of the interview as a genre of journalism in the light of conflict discourse. In the process of the interview functioning in conflict discourse the asymmetry of the partners’ roles is breached, which leads to the failure of interviewer’s neutrality. The fact that the interviewer provokes the counterpart in the course of conflict dialogue leads to the creation of the appropriate emotional state of the reader and more effective influence on the consumer of the product.

Kozinec S. B. The Wordbuilding Metaphors Classification According to Semantic Ties with the Derivating Word.

The article reveals the essence of the notion of a wordbuilding metaphor. The types of wordbuilding metaphors are studied according to their semantic ties with the derivating word. These ties are based on the results of the component (structural- semantic) analysis of derivative and derivating words.

Kravtsova M. A. Genesis of the French Adverbial Paradigm

The French adverbial paradigm evolution is studied in the article. The genetic succession of structural phenomena is revealed by comparing Latin and French adverbs and the means of their formation reveals. This succession stipulates continuous and gradual character of the evolutionary process in the adverb system.

Laskova R. A. Some Peculiarities of M. Aglyamov’s Poetry

The attempt to reveal peculiarities in M. Aglyamov’s poetry is undertaken in the article. The features of the lyrical character, tasks variety, ideological content of his literary

works are analyzed. The author’s attitude towards the crucial modern problems including the interaction of a man and nature, people interaction, personality upbringing, the origin of a national character is studied.

Maryina O. V. Reiteration as the Means of Integration in Russian Fiction (the End of XX and the Beginning of XXI Century)

The article is devoted to the description of reiterations as a connection means of fiction. Special attention is paid to syntactic and other reiteration realization in modern fiction. The author describes reiteration transformation and peculiarities in the texts created in 1980-2000.

Ogneva E. A. Comparative and Cognitive Script Modelling

The article deals with the study of the nominative field structure of a script. It is aimed at constructing the comparative and cognitive model, which can illustrate the equivalence degree of the script characteristics in the original and translation concept spheres.

Politova I. N. The Binding Combinability of the Verbs of Movement with the Noun

The article is devoted to the analysis of the verbs of movement and their binding com-binability with nouns. The dependent component in such combinations is selected out of the variety of forms with the place modifying meaning. The constructions can be of both weak and strong control type in a free word combination.

Popova T. N. Zero Suffixes as a Productive Method of the Nominal Dialectal Word-formation

The article is devoted to a productive method of zero suffixation in Russian dialectal word-formation. The study takes into account the aspect of the historical development of the language system, semantic and stylistic, linguistic and geographical peculiarities of derivatives. Special attention is paid to the expression of the basic word-forming meanings of nominal zero suffixes in the Russian dialects.

Radchenko E. V. The Aspect Category Dynamics of the Personal Forms of Proces-sual Phraseological Units

In the article it is considered the contradictory nature of category of aspect by example of personal forms of the procedural phraseological units. On the one hand it exerts influence on the development of the new meaning of the procedural phraseological units. On the other hand the dynamics of the nature is revealed in the functioning of the given category in the personal forms of the procedural phraseological units.

Sharafutdinova O. I. The Speech Instruments of Rhetor’s Image Creation (on the Material of the Russian Political Discourse in the End of the XX th Century)

The speech instruments of rhetor’s image creation in the Russian official political discourse of the end of the XX th century are analyzed. This set of speech instruments is a rhetor’s image model, which can be applied in comparing concrete images in political texts.

Sokolova E. N. From the History of the Old Russian Proper Names System Study

The article is devoted to the description of the main stages and directions of linguistic research of the Old Russian proper names from the moment of their first written fixation

to modern times. The topical problems of restoring the Old Russian system of proper names are reflected in the woks of Russian and foreign linguists.

Sviridova A. V. A Frame “Concealing/Spreading Information” Verbalized by the Phraseological Level Units

The analysis of phraseological material demonstrates impossibility of verbalized frame functioning in pure stereotypical form. Phraseological units accumulate semantic increasing in their semantic structures, gradually becoming opposite to a usual meaning, developing typical borders of phraseological significance.

Sychev I. O. Theme of 1812 Patriotic War in Russian Decorative Bronze

The Article is devoted to some works by Russian bronze masters of 19th century upon the theme of Patriotic War against Napoleon. The comprehensive analysis has allowed to divide them into 2 groups - original and copy - and define the circle of masters the presented items might have belonged to.

Takhtarova S. S. Mitigating parameters of communicative personality (on the material of fiction communication)

The article focuses on different approaches to the definition of the linguistic personality. It is argued that the mitigating communicative personality is a special type of the communicative personality, which is characterized by the appointed style of verbal and nonverbal behaviour.

Tarnaeva L. P. Cognitive Approach to Translation Studies

The article touches upon the problem of cognitive approach to understanding the communicative activity of the translator. The author advocates the idea that the study of mental mechanisms responsible for adequate transmission of the information functioning in cross-cultural communication provides wide opportunities for understanding strategies of a translator in the process of decision-making. Cognitive approach can also provide useful data for making judgments about complex interrelations of languages and cultures in the translation process.

Vykhrystyuk M. S. To a Question on the Data Card of Tobolsk Business Text Development of the Second Half of the XVIIIth century

The means of development of the data card tachygraphic business texts of Tobolsk of the second half of the XVIII century are described. They include stereotype formulas of the initial, the middle and the final parts of different genres documents and their modifications according to speech etiquette rules of the authors representing social groups and the epoch of text creation.

Zaretskaya A. N. Subtext Actualization Peculiarities in Film Discourse

The article deals with the analysis of peculiarities of subtext actualization in film discourse. It is stated that microsubtexts are created with the help of prosodic expression means and specially selected vocabulary. The film macrosubtext is encoded with the help of repetition, laconism, special discourse composition and intertextual references.

Сведения об авторах

Азарова Елена Викторовна - аспирант кафедры русского языка, литературы и методики их преподавания Омского государственного педагогического университет. [email protected]

Антонова Анна Владимировна - канд. филол. наук, зав. кафедрой теории и практики перевода Оренбургского государственного университета. [email protected]

Беляев Андрей Николаевич - канд. филол. наук, доцент кафедры иностранных языков Башкирского государственного аграрного университета. [email protected]

Богатырёв Всеволод Юрьевич - канд. искусствоведения, доцент кафедры вокала и музыкального воспитания СПб. Театральной Академии (СПбГАТИ). [email protected]

Бородулина Наталия Юрьевна - канд. филол. наук, доцент кафедры иностранных языков Тамбовского государственного технического университета, доцент. [email protected].

Бутенко Анна Анатольевна - ассистент кафедры английской филологии факультета филологии и журналистики Саратовского государственного университета. [email protected]

Выхрыстюк Маргарита Степановна - канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка и МПРЯ Тобольского государственного педагогического института. [email protected]

Герасименко Ирина Евгеньевна - канд. филол. наук, старший научный сотрудник кафедры русского языка как иностранного Тульского государственного педагогического университета им. Л. Н. Толстого [email protected]

Глазкова Светлана Николаевна - ст. преподаватель, кафедра русского языка и литературы Миасский филиал Челябинского государственного университета. [email protected]

Грудева Елена Валерьевна - канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка и общего языкознания Череповецкого государственного университета; старший научный сотрудник лаборатории моделирования речевой деятельности Санкт-Петербургского государственного университета. [email protected]

Джанаева Виктория Владимировна - ст. преподаватель кафедры английского языка (ЦСГО) Северо-Осетинского государственного университета

им. К. Л. Хетагурова. [email protected]

Дубских Ангелина Ивановна - аспирант кафедры немецкого языка факультета лингвистики и перевода Челябинского государственного университета. [email protected]

Зарецкая Анна Николаевна - соискатель ученой степени канд. филол. наук, переводчик ЗАО «НИИИТ-РК». [email protected]

Иванова Елена Радифовна - канд. филол. наук, доцент кафедры литературы, теории и методики обучения литературе Орского гуманитарнотехнологического института, филиала Оренбургского государственного университета, докторант кафедры всемирной литературы МИГУ. docent@ acc-kom.ru

Климкова Людмила Алексеевна - канд. филол. наук, профессор, завкафедрой теории и истории русского языка ГОУ ВПО «Арзамасский государственный педагогический институт им. А. П. Гайдара». [email protected]

Козинец Сергей Борисович - канд. филол. наук, доцент кафедры начального языкового и литературного образования. [email protected]

Комарова Юлия Александровна - канд. пед. наук, доцент, завкафедрой интенсивного обучения иностранным языкам Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. [email protected]

Кошкарова Наталья Николаевна - канд. филол. наук, доцент кафедры английского зыка Челябинского государственного педагогического университета. [email protected]

Кравцова Мария Александровна - ст. преподаватель кафедры романских языков Дальневосточного государственного университета. [email protected]

Ласкова Резеда Азатовна - соискатель ученой степени канд. филол. наук, преподаватель кафедры татарской филологии Альметьевского государственного института муниципальной службы. rezeda_lav@ mail.ru

Марьина Ольга Викторовна - докторант кафедры теории коммуникации, риторики и русского языка Алтайского государственного университета. [email protected]

Огнева Елена Анатольевна - докторант, канд. филол. наук, доцент кафедры иностранных языков факультета романо-германской филологии Белгородского государственного университета.

[email protected]

Политова Ирина Николаевна - канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка ГОУ ВПО МО «Коломенский государственный педагогический институт».

[email protected]

Попова Татьяна Николаевна - канд. филол. наук, доцент кафедры филологии Казанского государственного университета (филиал в г. Набережные Челны). [email protected]

Радченко Елена Вадимовна - канд. филол. наук, доцент кафедры культуры речи и профессионального общения Южно-Уральского государственного университета. [email protected]

Соколова Елена Николаевна - канд. филол. наук, доцент кафедры общего языкознания Тюменского государственного университета. [email protected].

Свиридова Анна Валерьевна - канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка и методики преподавания русского языка филологического факультета Челябинского государственного педагогического университета. [email protected]

Сычёв Игорь Олегович - искусствовед, старший научный сотрудник, хранитель коллекции декоративной бронзы Отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа в С.-Петербурге. [email protected]

Тарнаева Лариса Петровна - канд. пед. наук, доцент кафедры второго иностранного языка Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург. [email protected]

Тахтарова Светлана Салаватовна - канд. филол. наук, доцент, завкафедрой немецкой филологии Волжского гуманитарного института Волгоградского государственного университета. [email protected]

Федюнева Галина Валерьяновна - канд. филол. наук, доцент, ведущий научный сотрудник Института языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения Российской академии наук (ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН). [email protected]

Шарафутдинова Олеся Ильясовна - соискатель кафедры русского языка, преподаватель Челябинского государственного университета. [email protected]