CC BY
18
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ
УДК 82.0
2020.01.003. ЮРЧЕНКО Т.Г. О ГЕОРГИИ ДМИТРИЕВИЧЕ ГА-ЧЕВЕ (1929-2008). (Обзор).
Ключевые слова: Г.Д. Гачев; В. В. Розанов; М.М. Пришвин; национальные образы мира; культурология; тело; секс; эрос; «жизнемысли»; ускоренное развитие литературы.
Вспоминая о своем общении в 1978-2006 гг. с Георгием Дмитриевичем Гачевым - известным отечественным филологом и теоретиком культуры, Ричард Темпест [3] - ассоциированный профессор славянских языков и литературы Иллинойсского университета в Урбане-Шампейне - размышляет о его месте в русской культуре.
В качестве мыслителя Г. Гачев антропоцентричен (что характерно для русских космистов - Н. Федорова, К. Циолковского, В. Вернадского) и - как В. Розанов - телесноцентричен: он - физиолог культуры, спонтанно следующий практике современной физической антропологии с ее вниманием к анатомическим, метаболическим, мускульным, половым и другим функциям организма. Между Г. Гачевым и В. Розановым, считает исследователь, - многочисленные параллели. «И тот, и другой жили в эпоху предраспа-да и распада Империи, и книги их отразили катастрофический (Розанов) или энтропический (Гачев) конец полиса, социума, культуры, в которых они выросли и провели большую часть жизни. Оба они обладали характерными для русских философов качествами внеакадемичности, художественности и исповедальности. В их трактатах познающее авторское я и его телесные формы и функции становятся метонимами личного и онтологического бытия» [3, с. 102].
«Колоссальным культурологическим начинанием» называет Р. Темпест гачевскую антологию «национальных образов мира», над которой ученый работал на протяжении четырех десятков лет, -глубоко персонализированную интерпретацию России, Болгарии,
© Юрченко Т.Г., 2020.
США, Франции и других культурно-цивилизационных пространств, каждое из которых понято, по словам самого Г. Гачева, как отдельный Космо-Психо-Логос, по аналогии с человеческими телом-душой-духом, - «т.е. единство местной природы, характера народа и склада мышления, "ментальности"»1. Ярко индивидуален и стиль Г. Гачева: его «жизнемысли» «плотны, фактурны, пространны», в них широко использованы архаизмы, цитаты из классических авторов, современный сленг и фольклорные обороты.
Сам Г. Гачев называл свое творчество «экзистенциальной культурологией», где субъект исследования не отчужден от исследуемого предмета, но является непосредственным орудием поиска истины. Он писал об этом так: «Смесь Пруста со Шпенглером, т.е. идет дневник познания моей жизни в стиле Пруста или Розанова, а внутри него - трактаты типа Шпенглера» [цит. по: 3, с. 104]. При этом Г. Гачев «не только вводит себя в свои тексты как субъект и объект, но обрамляет повествование... дневниковыми цитатами, а также позднейшими ремарками, которые помещены в скобки или подстрочные примечания. Все текстуальные вкрапления датированы. Анахроничность изложения становится методологическим тропом» [3, с. 104].
Останавливаясь отдельно на подходе Г. Гачева к проблеме секса и Эроса в культуре, Р. Темпест отмечает, что секс в его трактовке урбанистичен, а Эрос - буколичен. Его русский Эрос маску-линен, это - деревенщина, типаж косматый и заземленный, обнаруживающий признаки изнеможения. «Причину постсоветской демографической катастрофы, - пишет Р. Темпест, - ученый видел не столько в социо-экономических травмах периода полураспада или дурных экологических и диетических привычках экс-советских граждан, сколько в "летучести, несущественности русского советского мужчины". Подчиненное, по Гачеву, положение мужчины в русском космосе есть функция доминанты женщины» [3, с. 105]. Считая Эрос одной из «великих энергий и сущностей бытия», Г. Гачев замечал о себе: «Как и В.В. Розанов, семенем пишу»2. Так же, как и В. Розанов, Г. Гачев сексуализировал предмет исследова-
1 Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Америка в сравнении с Россией и
Славянством. - М., 1997. - С. 5.
2
Гачев Г. Д. Русский Эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. - М., 1994. - С. 197.
ния. И если Розанов предложил метафору России как вагины, которой предначертано слиться в геостратегическом экстазе с Германией-фаллосом, то Гачев говорит о фаллической форме женской груди и даже младенцев.
От диалога Платона «Федр», где словотворчество сравнивается со строением тела, пошла, как известно, идея об органической форме текста, своей структурой воспроизводящего порядок вещей в природе. «Жизнемысли» Гачева, представляющие собой хронику авторских переживаний, изысканий и путешествий, семейной жизни, физиологических проявлений, - «быть может, самый законченный пример органической формы в русской литературе. В этом формальном плане сравнение Гачева с его предшественником Розановым представляется особенно уместным, ибо и для того, и для другого словотворчество было не только модусом интеллектуального существования, но условием и даже гарантом жизни» [3, с. 108].
Близость Г. Гачева к Розанову, полагает В. Визгин [2], во внимании к тончайшим движениям души: «Боковым зрением подглядеть "падающий листик" мгновения-состояния и перенести его в целости в гербарий слова - это он умел подстать Розанову. Розанов не правил свое писание. И Георгий поступал так же» [2, с. 103].
Есть общее у Г. Гачева и с М.М. Пришвиным - это «непролазная дневниковость с начала и до конца», где дневник - «жизнь, а не просто описание жизнепроживания, это опыт самостановления, духовного возрастания, нужный и другим» [там же]. Характерно при этом, что письменная речь Г. Гачева почти не отличалась от устной: он писал, как говорил - «отсюда и поразительная свобода его писательства» [2, с. 124].
Г. Гачев был одержим образом - и эта особенность, по мнению В. Визгина, сближает русского филолога-мыслителя с Гасто-ном Башляром. «Чтобы снять вредоносное раздражение шумом парижской улицы, Башляр воображал, что это птичий гомон, подобный тому, к которому он привык в родной ему сельской Шампани. Аналогично действовал и Гачев. Воображение было у него настолько сильным и властным, что он, вживаясь в порождаемые им образы, чувствовал себя бытийно преображенным» [там же].
Уделяя внимание относительно малоизвестной (по сравнению с национальными образами мира) музыкальной эйдологии Г. Гачева, В. Визгин отмечает, что для ученого звучание имени было проникновением в тайну личности. В частности, в своем имени он слышал Гею (Землю) и Ургию (Деланье).
Против течения - таков был путь Гачева в науке. Наперекор общей тенденции к интернационализации, он искал в науке «имажинативные подтексты, скрывающиеся в ее терминах, уходящих в глубины национального духа» [2, с. 113]. В методе Гачева было что-то «от башляровского "материального воображения стихий", что-то от привычного для филолога вслушивания в корнесловия, что-то от нагруженного мифологией "пансексуализма", но самое важное было в привлеченности пишущего сознания к собственному опыту, которому смело давалось слово прямо в предметно ориентированном исследовании. Именно вспыхнувшее в начале 60-х гг. слияние предметного мышления с субъективностью своего жизнепроживания и отложившееся в рукописи "60 дней в мышлении". положило начало нескончаемому пишущему жизнемыс-лию» [2, с. 120]. Речь идет не о науке в традиционном смысле, а о «вольномыслии, растущем из гумуса собственной жизни» [2, с. 121], - о вольномыслии в духе «Опытов» М. Монтеня.
Внутреннюю свободу, бесстрашие и подвижничество выделяет как присущие личности Г. Гачева основные черты Л.Н. Буда-гова [1]. Г. Гачев способствовал «раскрепощению» научного творчества, вызывая к нему интерес не только профессиональный, но и широкий читательский. При этом он не ограничивал себя сферой гуманитарных наук, написав книги «Гуманитарный комментарий к физике и химии» (2003), «Математика глазами гуманитария» (2006). Мобилизуя свои знания и интуицию, ученый создавал «своеобразные жанрово-стилистические коктейли текстов». Показательна в этом смысле его книга «Национальные образы мира. Америка в сравнении с Россией и Славянством» (1997), которую сам автор называл «интеллектуальным детективом или романом-хеппенингом», - сплав воспоминаний, дневниковых записей, очерков и философских размышлений, пронизанный исповедальной интонацией.
Г. Гачеву была присуща способность деавтоматизации восприятия: по-новому и свежо взглянуть не только на явления искус-
ства, но и на повседневность, - способность, наиболее свойственная поэтам. В его исследованиях, раскрывающих не только предмет, но и душу автора, наука связана с искусством, с поэзией и лиризмом.
Известность ученому принесла уже его первая монография -«Ускоренное развитие литературы» (1964). Особенно перспективным, но до сих пор недостаточно учитываемым фактором в отечественной и зарубежной науке о литературе стало, по мнению Л. Будаговой, выдвинутое Г. Гачевым обоснование плодотворности взаимовлияния культур - воспринимающей и культуры-донора: «...ускоренно развивающиеся народы не только многое берут от мировой цивилизации, но и обогащают ее своим опытом и духовными ценностями» [1, с. 55].
Список литературы
1. Будагова Л.Н. Незабываемое. Несколько штрихов к жизни и творчеству Георгия Дмитриевича Гачева // Славянский мир в третьем тысячелетии. - М., 2017. -№ 12. - С. 50-58.
2. Визгин В.П. Слово о Георгии Гачеве: записи вдогонку // Вестник Русской христианской академии. - М., 2010. - Т. 11, вып. 2. - С. 102-126.
3. Темпест Р. Георгий Гачев: In cultura, in memoriam // Философические письма. Русско-европейский диалог [Электронный журнал]. - М., 2018. - Т. 1, № 1. -С. 97-109. - Режим доступа: https://phillet.hse.ru/article/view/8389 (Дата последнего обращения: 02.08.2020.)
УДК 82.0
2020.01.004. ЮРЧЕНКО Т.Г. «ИСТОРИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ ПОДЧИНЯЕТ ИСКУССТВО СВОЕМУ ЯЗЫКУ.»1: НОВЫЙ ИСТОРИЗМ А.В. МИХАЙЛОВА И ПРОБЛЕМЫ НАУКИ О ЛИТЕРАТУРЕ. (Обзор).
Ключевые слова: А.В. Михайлов; историзация знания, историческая поэтика; история литературы; теория литературы; обратный перевод.
Научное наследие выдающегося отечественного филолога-германиста Александра Викторовича Михайлова (1938-1995) срав-
1 Михайлов А.В. Проблема анализа перехода к реализму в литературе XIX века // Михайлов А.В. Статьи по теории литературы. - М., 2018. - С. 320. © Юрченко Т.Г., 2020.
