CC BY
71
15. FikM. Sinnenwelt und Weltseele. - Tubingen: Max Niemezer Verlag, 1993. - S. 390.
16. Hauptmann G. Abenteuer meiner Jugend. -Berlin und Weimar: Fischer Verlag, 1980. - S.900.
17. Hauptmann G. Versunkene Gloke //
G. Hauptmann Dramenn. - Berlin und Weimar: Fischer Verlag, 1976. - S. 1-516.
18. Hauptmann G. Tagebucher 1897-1905. -Berlin und Weimar: Fischer Verlag, 1985. - S. 270.
19. Hauptmann G. Italienische Reise. - Berlin: Fischer Verlag, 1976. - S. 138.
20. Hauptmann G Buch der Leidenschaft. - Berlin: Fischer Verlag. - S. 81.
21. Gutke K. G. Hauptmann. - Munchen: Francke Verlag, 1980. - S. 101.
22. Lemke E. G. Hauptmann. - Leipzig: Leipzig Verlag, 1923. - S. 239.
УДК 82.09
Устинов Алексей Валерьевич
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
О ФОРМИРОВАНИИ ЛИТЕРАТУРНОГО СТИЛЯ Д.Л. МОРДОВЦЕВА
Статья посвящена результатам исследования художественных особенностей литературного стиля Д.Л. Мор-довцева (1830—1905). В качестве фактической основы исследования были привлечены материалы из архивных источников, публицистики и художественных произведений писателя.
Ключевые слова: стиль, художественность, история русской литературы XIX в., Н.И. Костомаров, Д.Л. Мордовцев, А.Н. Пыпин, А.С. Суворин, С.Н. Шубинский, В.Д. Александрова (Мордовцева).
«Беззаконной кометой среди расчисленных светил» назвал Д.Л. Мордовцева критик Н.К. Михайловский [7, с. 674]. Плодовитый беллетрист, уважаемый коллегами и читателями историк, он так и остался непонятым для большинства своих критиков, а для литературоведов - второстепенным художником эпохи Толстого и Достоевского. Духовная близость к народническим кругам, сложность идентификации произведений в контексте предыстории советской литературы, - все это способствовало снижению интереса к творчеству Мордовце-ва в советские годы. Место писателя в литературе сводилось к «поучительному бытописательству» [10], идейность - к «культурничеству» [8, с. 970], а мировоззрение признавалось «путаным» [9, с. 498]. Диссонансом с устоявшимся в советский период мнением о Мордовцеве звучит отзыв прижизненного биографа и издателя П.В. Быкова: «Без сомнения, Мордовцев имеет в русской исторической литературе крупное значение» [1, с. Х1^-ХУ].
Востребованность исторической беллетристики в конце 1980-х - начале 1990 гг. повысила научный интерес к Мордовцеву - автору популярных в XIX веке исторических романов. Однако работ, посвященных изучению творческой лаборатории художника, в настоящий момент практически нет. Исключение составляют книга А.Ю. Сорочана «Квазиисторический роман» [33] и несколько статей, в которых исторические произведения Мордов-цева рассмотрены в сопоставлении с темами ряда сочинений Л.Н. Толстого [34], М.Ю. Лермонтова [6], М.Н. Загоскина [5].
В рамках исследования романа «Великий раскол» в контексте исторической беллетристики XIX века нами была предпринята попытка определить
специфику общественно-политических воззрений литератора, охарактеризовать эстетические взгляды Д.Л. Мордовцева, исследовать своеобразие его творческого метода. Одним из источников для этого послужили документы (художественные альбомы, письма, черновики статей) архивных фондов Института русской литературы (ИРЛИ), Российского государственного архива литературы и искусств (РГАЛИ), Российской национальной библиотеки (РНБ), публицистика, рукописный текст автобиографии писателя 1884 г. [11].
В процессе изучения эпистолярного и публицистического наследия писателя нами был установлен ряд характерных черт, раскрывающих художественную индивидуальность литератора. На наш взгляд, следует выделить следующие особенностиего его стиля: именование, разнообразие персонажей, игровая стилизация, внимание к художественной детали, историзм, зооморфная образность, масштабность использования образов мировой культуры.
1) Именование. Большую роль в «любительском» творчестве Мордовцева играет отношение к собственному имени, именам адресатов, вовлеченных в литературную игру, разнообразие эпитетов, сопровождающих друзей и близких. По письмам к дочери [18] и «Альбомам Веры Даниловны» [31; 32] установлен ряд его домашних прозвищ, являвшихся частью игры-воспитания: Папо-коста[31, л.1], Папуас [32, л. 23], [престарелый] Лир [32, л. 30], Гомер Лукич [31, л. 3]. При этом настоящее имя Даниил Лукич является всего лишь псевдонимом настоящего автора - Папакосты. Имя вымышленного героя фельетонов Мордовцева - мистер Плюмпудинг, эсквайр. Широк выбор используемых псевдонимов, среди которых - Афродита; Берне из Бердичева; Фома Брут, Елизавета Воро-
бей; Гиппократ; Дельта-ми; Джемс Плумпуддинг -эсквайр; Д. Дионисиев; Дмитруне Мірдівцев; Евдокия Зуб; Мистер Плумпуддинг; Данило Мордовец; Данило Сл^енко-Мордовець; №птогйшге; Sineira[4, т. 4, с. 323].
Присваивал Мордовцев выразительные эпитеты-псевдонимы и своей дочери Вере: «Юный Фукидид» [31, л. 3], «Будущая леди Пфейфер» [32, л. 2], «Капитан Кук» [32, л. 15]. Обращает на себя внимание их культурно-историческая направленность: Фукидид - древнегреческий историк, Кук -английский мореплаватель, леди Пфейфер - вероятно, персонаж детских игр Веры Даниловны.
Эпитеты в адрес дочери почти всегда интимны, нежны («Голубушка моя, дорога, большая Вера» [18, л. 4]; «Дорогой мой Верок» [18, л. 10]; «Дорогой мой ребеночек» [18, л. 5 об]. Иногда, следуя наигранному раздражению или обиде, Мордовцев изображает гнев: «Эх ты, дрянь, дрянь старый, дружище» [18, л. 15], «гадкая старушенция» [18, л. 17], «глупый Верок» [18, л. 23].
Исследование эпистолярного наследия Мордов-цева показывает, насколько важную роль в его художественном мировоззрении играли эпитеты и обращения. Изучение писем к А.С. Суворину [21], С.Н. Шубинскому [23; 24; 25; 26], А.А. Краевско-му [19], С.А. Юрьеву [27] не только позволяет проследить развитие дружеских и профессиональных отношений между писателем и знаменитыми редакторами, но и показывает, насколько мастерски использовал Мордовцев обращение как риторическую фигуру в качестве коммуникативного инструмента. В обычном деловом письме Мордовцев использовал обращения «милостивый государь» [21, л. 3, 75; 27, л. 1], «многоуважаемый» [26, л. 242]. Если же того требовала ситуация и позволял характер взаимоотношений с адресатами, Мордовцев использовал целый ряд эмоциональных оттенков, среди которых дружеский: «батюшка» [21, л. 33, 48], «искренно любимый мною» [21, л. 62], «добрейший» [26, л. 244]; превосходный: «Царь-Осу-дарь» [21, л. 11 об], «отче милостивый» [21, л. 47], «отче» [21, л. 51], «отец родный» [26, л. 195]; ироничный: «сынку мой золотой» [21, л. 49], «золотой мой» [21, л. 50], «сынку» [21, л. 52, 55, 56, 61], «сынку блудный» [21, л. 58], «голубе» [21, л. 59], «чадо мое драгое» [21, л. 60], «сынку голубчик» [21, л. 74], «паноченьку» [21, л. 71]; гиперболизированный: «кровожаднейший вы человек» [21, л. 68]; откровенный: «жестокий и “обрывочный”» [21, л. 70], «милейшая и “отрывочная” тигра»[21, л. 69].
Для выражения своего отношения к адресату, к тому или иному его поступку или черте характера, Мордовцев указывал на проблемы в личных отношениях, конкретизируя их с помощью художественных образов: «любезнейший москаль» [21, л. 82], «упрямый, но сердцу милый человек» [26, л. 241], «Злюка» [17, л. 3 об].
Иногда Мордовцев для выражения своего отношения к адресату создавал юмористические миниатюры, например, в письме к Шубинскому от 9 мая 1879 года: «Сейчас видно, драгоценнейший Сергей Николаевич, что лето начинается и у вас зайцы в голове: вы прибегаете к заячьей орфографии, а скоро и числа позабудете» [25, л. 93].
Присуща Мордовцеву и передаваемая с помощью эпитетов самоирония: «грешный, лихом недобитый Данило Мордовец» [13, с. 404], «звонарь твоего капища Данилка Столярный» [28, л. 27]. В адрес же идейных противников Мордовцев мог быть и резок, например, при жизни называя М.Н. Каткова «Катонсо Вшивой горки» в письме А.А. Краевскому от 8 апреля 1866 г [19, л. 3] а после смерти - «в чорте околевший публицист» в письме
О.К. Нотовичу от 7 октября 1887 г. [20, л. 8].
2) Разнообразие персонажей. Действующие лица домашних «Художественных альбомов...» -реальные и воображаемые герои домашнего быта, участники различных происшествий и случаев из жизни Веры Мордовцевой, одушевляемые фантазией автора явления природы и физические объекты. Это Коза-дереза (персонаж малороссийской сказки, изданной Мордовцевым в своем «Малорусском литературном сборнике»), Старые козы (сюжет «Юный Фукидид или история о Козе-дере-зе» [31, л. 3]); Пароход, Папин платок, Вода (сюжет «Проводы папки» [31, л. 5]); прислуга Мор-довцевых в образе Констанции (сюжет «Мое первое знакомство с Верком, и Верка со мною» [31, л. 7]; Бабушка, Пеленки, Дворовые блохи, Кошка, Палетка (сюжет «Перенесение честных пеленок из Юнгеровки в град Саратов» [31, л. 9]); и др. Подобный прием характерен и для художественной прозы писателя. Массовые сцены - существенный элемент художественного повествования Мордов-цева. Ему особенно удавалось создавать энергичные картины движущихся скоплений народа, объединенных общей целью. «11 сентября 1665 года и вся Москва ждала чего-то. С раннего утра от Серпуховских ворот вдоль земляного города до самой заставы и далее по серпуховской дороге толпились москвичи, ожидая чего-то необыкновенного. Сидельцы разных торговых рядов и линий, Охотный и Юхотный ряд, Лоскутный и Сундучный, мясники и ножевщики, шапочники и картузники, резники и свежерыбники, уличные разносчики и торговцы, суконные фабричники и зипунники всевозможных черных работ - все это валмя валило за город, шурша зипунами и сермягами, толкаясь и бранясь, спотыкаясь и падая» [29, кн. 17, с. 62-63]. В этом фрагменте Мордовцевым использовано 18 различных наименований групп людей (москвичи, сидельцы, мясники, ножевщики, шапочники, резники, све-жерыбники, картузники, разносчики, торговцы, фабричники, зипунники). При этом для передачи мощи движения литератор специально увеличива-
ет панораму описания (Москва ждала, москвичи толпились, валмя валило), что позволяет читателю увидеть сцену словно с высоты птичьего полета.
3) Игровая стилизация. Среди эпистолярного наследия Д.Л. Мордовцева нами были обнаружены письма к различным адресатам, содержащие признаки литературной игры. Поздравительное письмо литератору А.М. Шеллеру (Михайлову) по случаю его творческого юбилея (письмо без даты, предположительно - 1893 год, когда Михайлов отмечал 30летний творческий юбилей) от имени «протопопишки Аввакумки» создано в форме челобитной царю Алексею Михайловичу на «книжного воровского атамана на Алексашку на Шеллерова» [22, л. 3]. Повод для жалобы - «тиснение» «непотребным сыном Шеллеровым» «на соблазн и погибель благочестивых мужей и жен, паче же отроковиц и убеленных сединами старцев» «гнюсных и любострастных книжиц, романами именуемых» [22, л. 3]. В праведном гневе «Аввакумка» требует воздаяния писателю и его «книжного дела целовальнику, Сережке Добродееву существом же злодееву» «батоги нещадно, ноздри злодеям вырвать». Заканчивается письмо припиской с пожеланием от самого Мордовцева: «Сердечно поздравляю и желаю еще 30 лет злить протопопа Аввакума» [22, л. 3 об].
В послании от 30 октября 1893 г к писателю Буренину [17, л. 3] Мордовцев, в образе «козака Піхіма Чумандренко», разочарованного отсутствием внимания со стороны редактора «Нового времени» к литературным переводам внучки Мордовцева, Наталии Первольф, в шуточном тоне проклинает своего давнишнего литературного оппонента: «Коли Вы не надрукуете перекладив моей Наталки, то нехай у Вас на тім свити, у штанех, очкур лопнет! - щоб на том світі на вас штаны не держались! - хой вам на тім світі борщу нідадуть! Щоб Вы у Господа Бога на обіді вареником об галушку подавылысь!» Казак в праведном гневе призывает на помощь «печерских угодников», которые должны всучить «дулю під ніс» Буренину и его начальнику - «Алешке Суво-ренкову» - [там же]. В 1870-е - 80-е годы Буренин не раз жестко критиковал Д.Л. Мордовцева, эта жесткость была чрезмерной даже для сторонних наблюдателей. «Суворин милый человек, - писал ГП. Данилевский в письме С.Н. Шубинскому 31 июля 1879 г., - но за что же в его газете Буренин глумится над друзьями своего патрона, да еще с таким бесцеремонным, презрительным тоном?» [2, л. 55 об].
По возвращении из заграничного путешествия, собирая друзей для званого ужина, Мордовцев отправил шуточную записку другу детства А.Н. Пы-пину - «Государю царю и великому князю Олександру Николаевичу всея Великия и Малыя и бе-лыя Русіи великому божественных писаний радетелю». Многословная и витиеватая эпистолия служит приглашением к «утробному беснованию» с целью «трапезу устроить из некоего худого утроб-
ного яствия, Помеднарицаемого» (то есть приглашением отпробовать помидоров) [28, л. 35].
Подобные словесные эксперименты с древнерусским языком были не чужды для круга литераторов, к которому принадлежал Мордовцев. Н.И. Костомаров, рекомендуя своего коллегу А.А. Краевскому, известному петербургскому редактору и издателю, использовал схожие приемы литературной игры: «Сей муж, его же видите перед очима Вашима, на-рицается Даниил Лукич Мордовцев, муж зело честен, и премудр, и праведен во всех путех своих, вития изряден, в писании же российским языком вел-ми искусен, злокозненнаго московскаго надмения и катковския идоложертвенныя прелести бегаяй, су-есловиваго же нигилизма уметаяся, добронравием же аки звезда восточная сияяй, в терпении же тверд и крепок аки адамант. Сей предстоит пред вами аки овча руно злато носяй. Отризете е ножницы благо-словия Вашего» [3, л. 10]. В воспоминаниях о Т. Г. Шевченко Мордовцев приводит следующий обмен репликами между двумя Николаями - Чернышевским и Костомаровым - при личной встрече в Санкт-Петербурге на квартире Костомарова: «Нет бога, кроме бога, и Николай пророк его.<. .>- Здравствуй, волк в овечьей шкуре!» [13, с. 406].
4) Художественная деталь. Важнейшей особенностью стиля Мордовцева являлась способность одним словом передать смысл описываемого события, дать исчерпывающую авторскую оценку. В основе этого приема лежит очень чуткое отношение писателя к факту, способность взглянуть на него с подчас неожиданных и парадоксальных сторон. В фельетоне «Наши потери во внешней торговле» [16] Мордовцев с помощью своего литературного героя «мистера Плумпудинга» остроумно прокомментировал показатели внешнеэкономического баланса Российской империи, сравнив продажи в европейские страны печатной продукции и свиной щетины. «Это скромное, благородное животное дает стране до 12 миллионов рублей в год» [16, с. 4], тогда как продажа книг - только 256,889 р. [16, с. 2]. С иронией отзывается «сын Альбиона» и об российском балансе с отдельными странами: «Греция прислала вам книг на 3 р., а вы не послали ей даже и “Крестного календаря” г. Гат-цука, хоть бы в благодарность за то, что Греция просветила вас светом евангелия» [16, с. 5]. В повести «Пойманы есте Богом и Великим Государем» (1887) один из персонажей - юродивый Иванушка - при встрече с обозом псковской знати, отправленной по указу Великого князя Василия Ивановича в московские земли, - приветствует князя Щенятева, «под главным начальством которого совершалось переселение трехсот псковских семейств в Москву» [29, кн. 27, с. 142] недвусмысленным обращением «Здравствуй, фараон!» Художественная диспозиция, устанавливаемая автором, предельно конкретна. Псковичи - это библейские евреи, уво-
димые в плен египетский под власть фараонов, роль которых играют представители московской власти.
5) Зооморфные образы. Одной из самых ярких черт художественного стиля Мордовцева является использование зооморфной образности, причем в самых разных риторических ситуациях. Литератор использует эпитеты, символы, сравнения, а самих животных, как в романе «Великий раскол», нередко использует для формирования образа своих персонажей (особую роль в этом произведении играют мышь для Аввакума и птица для Никона). В некоторых произведениях Мордовцева животные персонажи могут быть выстроены и в отдельную мизансцену, как в повести «Господин Великий Новгород». Попадая в пещеру кудесницы, один из новгородцев в ужасе замирает перед ожившей тьмой подземелья: «Словно бешеный замяукал и зафыркал огромный черный кот с фосфорическими желто-зелеными глазами и стал метаться из угла в угол... Какая-то большая птица, махая крыльями, задела ими по лицу обезумевшего от страха пришлеца и, сев в углубление, уставила на него свои круглые, огромные, неморгающие глаза - глаза точно у человека, а уши торчат, как у кота, - голова, как у ребенка, круглая, с загнутым книзу клювом, которым она щелкает, как зубами...» [29, кн. 10, с. 27].
6) Образы мировой культуры. Вероятно, это самая ярко выраженная черта стиля писателя. Едва ли не все эпохи мировой истории в лице известных деятелей, персонажей мифов и легенд, героев популярных известных произведений нашли свое новое место на страницах, принадлежащих перу Мордовцева. В «Альбоме» дочери сам Мордовцев выступает как «Гомер Лукич», дочь Вера - в образе «Фукидида», а ее мама, Анна Никаноровна Пас-халова (Мордовцева), - как «мать Фукидида» [32, л. 3]. В сюжете «Нарушение честного слова и ужасные последствия этого нарушения» Вера Даниловна названа «Ундиной». В романе «Двенадцатый год» (1879) домашних животных героини произведения, Надежды Дуровой, - зовут Наполеон (кот), Робеспьер (собака), Алкид (конь) [29, кн. 4, с. 57]. В письме А.С. Суворину от 23 мая 1894 г. Мордовцев свое местоположение указывает с помощью мифических «Рифейских гор» (старое поэтическое название Уральских гор), тогда как он сам находится «всего лишь» в Челябинске: «Я по своей воле, по капризу бродяги, перемахнул через Рифейские горы, и теперь строчу Вам жалобу» [21, л. 91]. Иногда образы, использованные Мордовцевым, имели конкретно-национальное значение: «В большинстве чехов сидит частица души Гуса или Жижка»,- писал он в статье «Развитие славянской идеи в Русском обществе XVII-XIXвв.» [30, с. 248 об]. Но чаще всего Мордовцев стремился максимально нивелировать границы между культурами, используя большинство образов в их общемировом значении. Показательным примером является очерк
«Люди, их слова и дела» [14]. Литературная прогулка писателя по Саратову расцвечена множеством упоминаний имен исторических лиц, мифических персоналий, используемых как в конкретно-историческом, так и в аллегорическом смысле. В статье присутствуют Писарев, Благосветлов, Байрон, Гораций, Юпитер Капитолийский, апостол Петр, Наполеон, Христос (как Сын Человеческий), Грибоедов, Тохтамыш, Костомаров, Степан Разин, Пугачев, Державин, Бошняк. А панорама саратовских улиц метафорически расцвечивается образами Рима (Колизей), Иерусалима (Елеонская гора), древнегреческой Фессалии (Фарсал) и современного Альбиона. Иногда Мордовцев допускал некоторую литературную игру, когда для подтверждения того или иного бытового или художественного факта использовал образ из украинской литературы или истории, хорошо известных писателю. Так, в повести «Сидение раскольников на Соловках» в авторском отступлении о процессах русской истории, расколовших «вековой московский дуб» [29, кн. 23, с. 26], Мордовцев неожиданно упоминает архимандрита Иоаникия Галятовского (1620-1688), польского православного деятеля, чье появление в тексте носит особый, совершенно «закодированный» смысл. Читателю предстоит самому разобраться, какое отношение этот деятель XVII века имеет к русскому расколу и что именно позволяет Мордовцеву опереться на его образ: «На эти страшные вопросы во вкусе бессмертного Иоаникия Га-лятовского можно отвечать только в его вкусе, метафорически» [там же].
7) Историзм. Еще одной важной особенностью художественного стиля Мордовцева является стремление взглянуть на какой-либо объект современности сквозь призму истории. При этом Мордовцеву удается не только провести параллели с прошлым для характеристики настоящего, но и устремиться в будущее, чтобы читателю могли яснее представиться возможные последствия событий дня сегодняшнего. Картины, рисуемые Мордовцевым, зачастую находятся между временами завершенными и временами еще не наступившими. «Нет ничего удивительного, что нашим потомкам придется когда-нибудь, обозревая монастырские ризницы, наполненные стеклярусом и бусами вместо драгоценностей, вспоминать стихи поэта: Не говори с тоской - “их нет”, / а с благодарностию - “были”» (строки из стихотворения В.А. Жуковского «Воспоминание» («О милых спутниках, которые наш свет...») [12, с. 188]. Драгоценности прошлого Мордовцев символически сопоставляет со «стеклярусом» будущего, тем самым обозначая проблему культурной преемственности.
Литературность охватывала все стороны жизни писателя. Детские и домашние штудии, переписка с родными и близкими не только способствовали оттачиванию писательского мастерства, но и позво-
ляли Мордовцеву в полной мере воплощать свои идейно-эстетические представления об особой ценности Слова в «художественном мире» писателя. Изучение особенностей стиля Мордовцева позволяет высказать мнение о сомнительном субъективизме прижизненных критиков писателя, обвинявших его в низком литературном вкусе и стремившихся убедить читателя в слабых художественных достоинствах его исторических произведений.
Библиографический список
1. Быков П.В. Д.Л. Мордовцев. Критико-биографический очерк // Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов Д.Л. Мордовцева. - Петроград: П.П. Сойкин, 1914. - Т. 1. - С. Ш-XXXVШ.
2. Данилевский Г.П. Письма С.Н. Шубинскому // РНБ. Ф. 874. Т. 15.
3. Костомаров Н.И. Письма (17) А.А. Краевс-кому // РНБ. Ф. 391. Е.х. 452.
4. Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: в 4 т. - М., 1960.
5. Мещерякова Л.А. Загоскин и Мордовцев. Исторические переклички // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего: сб. науч. статей. - Пенза: Изд-во Пензенского гос. ун-та, 2003. - С. 203-208.
6. Мещерякова Л.А. Тема народного восстания в «Вадиме» М.Ю. Лермонтова и публицистических произведениях Д.Л. Мордовцева // Лермонтовский выпуск: учеб. пособие / глав. ред. И.П. Щеб-лыкин. - Пенза: ПГПУ им. В.Г. Белинского, 1996. -№5. - С. 93-97.
7. Михайловский Н.К. Центробежные и центростремительные силы г. Мордовцева // Михайловский
Н.К. Сочинения. - Т. 6. - СПб., 1897. - С. 663-675.
8. Мордовцев Д.Л. // Краткая литературная энциклопедия / гл. ред. А. А. Сурков. - М.: Сов. эн-цикл., 1962-1978. - Т. 4. - С. 970-971.
9. Мордовцев Д.Л. // Литературная энциклопедия: в 11 т. - [М.], 1929-1939. Т. 7. - М.: ОГИЗ РСФСР, 1934. - Стлб. 497-499.
10. Мордовцев Д.Л. // Русские писатели. Био-библиографический словарь. - Т. 2. М-Я / под ред. П.А. Николаева. - М.: Просвещение, 1990.
11. Мордовцев Д.Л. Автобиография // ИРЛИ. Ф. 273. Оп. 2. № 18. Архив П.В. Быкова. Мордовцев, Даниил Лукич. Автобиография. Автограф. Б/д. 3 л.
12. Мордовцев Д.Л. Где искать земству помощи в деле народного образования? // Отечественные записки. - 1876. - №4. - Отд. II. - С. 171-190.
13. Мордовцев Д.Л. Из былого и пережитого // Воспоминания о Тарасе Шевченко. - Киев: Дшпро, 1988. - С. 402-409; 565-566.
14. Мордовцев Д.Л. Люди, их слова и дела // Труды Саратовской ученой архивной комиссии. -Саратов, 1908. - Вып. XXIV. - С. 4-7.
15. Мордовцев Д.Л. Малорусский литературный сборник. - Саратов, 1859. - 376 с.
16. Мордовцев Д.Л. Наши потери во всемирной торговле // Отечественные записки. - 1875. - №5. -С. 1-41.
17. Мордовцев Д.Л. Письма Буренину В.П. // ИРЛИ. Ф. 36. Оп. 2. Е.х. 307.
18. Мордовцев Д.Л. Письма к дочери, В.Д. Мор-довцевой (Александровой) // РГАЛИ. Ф. 320. Оп. 1. Е.х. 10.
19. Мордовцев Д.Л. Письма Краевскому А.А. // РНБ. Ф. 391. Е.х. 555.
20. Мордовцев Д.Л. Письма О.К. Нотовичу // Ф. 339. Оп. 1. Е.х. 176.
21. Мордовцев Д.Л. Письма Суворину А.С. // РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Е.х. 2778.
22. Мордовцев Д.Л. Письма Шеллеру-Михайлову А.К. // РГАЛИ. Ф. 558. Оп. 1. Е.х. 29.
23. Мордовцев Д.Л. Письма С.Н. Шубинскому // РНБ. Ф. 874. Архив Шубинского. Отд. I. №5.
24. Мордовцев Д.Л. Письма С.Н. Шубинскому // РНБ. Ф. 874. Архив Шубинского. Отд. I. №16.
25. Мордовцев Д.Л. Письма С.Н. Шубинскому // РНБ. Ф. 874. Архив Шубинского. Т. 13.
26. Мордовцев Д.Л. Письма С.Н. Шубинскому // РНБ. Ф. 874. Архив Шубинского. №19.
27. Мордовцев Д.Л. Письма С.А. Юрьеву // РГАЛИ. Ф. 636. Оп. 1. Е.х. 359.
28. Мордовцев Д.Л. Письма, записки (34) и записки на визитной карточке (2) А.Н. Пыпину // РНБ. Ф. 621. Е.х. 565.
29. Мордовцев Д.Л. Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов: с портр. авт. и кри-тико-биогр. очерком, сост. П.В. Быковым: в 50 кн. -Петроград: П.П. Сойкин, 1914. - Двенадцатый год. Книги 4-6. - С. 1-485; Господин Великий Новгород. Книга 10. - С. 1-189; Великий раскол. Кн. 17. -С. 1-396; Сидение раскольников на Соловках. Кн. 23. - С. 1-184; Пойманы есте Богом и Великим Государем. Кн. 27. - С. 97-111.
30. Мордовцев Д.Л. Развитие славянской идеи в Русском обществе XVII-XIX вв. // ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 1. Е.х. 20.
31. Мордовцев Д.Л. Художественный альбом или черты из жизни Веры Мордовцевой и других лиц, достойных внимания и составленный Мордов-цевым Даниилом Лукичем (псевдоним Папокосты). Выпуск II // РГАЛИ. Ф. 320. Оп. 1. Е.х. 5.
32. Мордовцев Д.Л. Художественный альбом или черты из жизни Веры Мордовцевой и других лиц, достойных внимания, составленный художником Д. Мордовцевым. Выпуск III. // РГАЛИ. Ф. 320. Оп. 1. Е.х. 6.
33. Сорочан А.Ю. «Квазиисторический роман» в русской литературе XIX века: Д.Л. Мордовцев. -Тверь: Марина, 2007. - 216 с.
34. Сорочан А.Ю. Кавказский герой и Хаджи-Мурат. Несколько замечаний о «кавказском» диалоге Д.Л. Мордовцева и Л.Н. Толстого // Встречи в библиотеке: авторы и читатели. - Тверь, 2009. - С. 48-54.
