CC BY
499
Проблемы современного российского общества
ББК 60.524.41
Л. В. Николаева Астраханский государственный технический университет
НОВЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ «ВЕРХИ»
РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА ЭПОХИ 90-Х ГОДОВ
В социальной политике России 90-х гг. ХХ в. возникла весьма неожиданная и актуальная проблема - «проблема двух полюсов» социальной стратификации. Именно в это время с особой значимостью обозначились две крайние социальные точки - «очень богатые» и «очень бедные». В эти «точки» могли попасть вчерашние одноклассники или родственники, волей судеб оказавшиеся в разных социальных условиях. Российскому обществу и российским властям так и не удалось решить проблему соотношения этих двух, практически изолированных друг от друга миров.
Постепенно прояснялось, что олигарх и бомж, живя в одном и том же государстве, проживали в совершенно разных странах и разных обществах. Дистанция между ними была столь велика, что можно без преувеличения сказать, что они жили на разных планетах.
Рост имущественного неравенства среди россиян в результате экономических реформ 1992-1993 гг. ускорил процесс поляризации населения, а финансовый кризис августа 1998 г. однозначно акцентировал остроту социальной напряженности.
Социальное неравенство есть результат неравного распределения экономических благ. Неравенство характеризуется неравномерным распределением дефицитных ресурсов общества - денег, материальных благ, власти, образования и престижа - между различными стратами, или слоями, населения. При этом выстраивается шкала неравенства, показывающая социальное строение социума.
От более или менее монолитного советского общества в 1990-е гг. не осталось и следа. Либеральные реформы Б. Н. Ельцина создали совершенно новую структуру российского общества. Особой вехой здесь стали два ключевых для социальной истории современной России события: приватизация 1992 г. и дефолт 1998 г. Это были два исторических судьбоносных события, в корне изменившие социальное лицо современной России.
Социальная однородность была политической целью Советского государства, которой ему, во многих отношениях, действительно удалось достичь. Социально-политическая структура российского общества в 1990-е гг. вырастала не из сложных социальных структур средневековья, не в процессе постепенного приобщения к политической жизни все новых и новых слоев населения, отвоевывающих себе право на политическое участие.
В наследство от советской власти россияне получили социум, поделенный на две неравные части: «трудящихся» (так называемый «советский народ», лишенный собственности, но обладающий формальными политическими правами) и «номенклатуру» (контролирующую каналы распределения государственных ресурсов и доступ к власти).
Как показывали тенденции начала 1990-х гг., размежевание происходило на базе очень быстро формирующегося имущественного неравенства - было зафиксировано слияние номенклатурной и теневой собственности «на основе сохранения власти и собственности прежде всего у номенклатуры» [1, с. 290-291].
Система социальной стратификации современного общества выглядит крайне запутанной и противоречивой. Положение совсем усугубляется, когда мы добавим к этому еще и укоренившиеся в общественных науках стереотипы восприятия этой стратификации - общество меняется быстрее, чем научные представления о нем.
В 1990-е гг. существовало несколько вариантов деления россиян по уровню материальной обеспеченности. Согласно одним из них, на вершине общества находится узкий слой богачей - 3 %, слой среднеобеспеченных составляет 7 %, бедные - 25 %, нищие - 65 %. По другим подсчетам, слой богатых охватывает 3-5 % населения, среднеобеспеченных - 12-15 %, бедных - 40 %, нищих - 40 %. По официальной статистике, люди с доходом ниже прожиточного минимума (в декабре 1993 г. он равнялся 42 тыс. руб.) составляли 27 % населения России [2]. Все варианты подсчетов показывают, что в стране неуклонно шел процесс имущественной поляризации населения и массового обнищания.
Социальная наука давно уже установила зависимость уровня дохода от принадлежности индивида к той или иной социальной страте. В середине 1990-х гг. российская социология эту зависимость классифицирует следующим образом:
- «богатые» (не более 1,5 % населения): «высший высший слой» -совокупный средний доход свыше 50 тыс. долл. в месяц на семью из 4 человек; «средний высший слой» - доход 25-50 тыс.; «низший высший слой» -10-25 тыс.;
- «средний класс» (около 25 % населения): «высший средний слой» -доход 5-10 тыс. долл.; «средний средний слой» - доход от 2-2,5 тыс. до 5-6 тыс.; «низший средний слой» - доход от 1 тыс. до 2-2,5 тыс. долл.;
- «бедные» (примерно 70 % населения): «высший низший слой» -от 450-500 до 1 тыс. долл. на семью; «средний низший слой» - от 150 до 450-500 долл.; «низший низший слой» - на уровне и ниже прожиточного минимума, т. е. ниже 150 долл. на семью [3].
Данная схема весьма условна, поскольку относится ко времени, предшествующему кризису августа 1998 г. После указанного рубежа приведенные выше цифры должны быть существенно пересмотрены в сторону понижения.
Уровень социального неравенства в России в 1990-е гг. находился на отметке 12-13 (в СССР он не превышал 5, в Швеции - 6). Это свидетельствовало об углубившемся в эти годы разрыве между тонким слоем богатых и нищающим большинством общества [4].
Российская социология этого периода отмечала, что «большинство российского населения стало равным в бедности и сильно зависимым от государства (задержки с выплатой зарплаты, отсутствие частной собственности у большинства населения и т. д.), сужается пространство индивидуальной свободы и прав (скажем, право на труд серьезно поставлено под угрозу); более 1/3 населения страны едва в состоянии удовлетворить свои основные потребности, а еще 1/3 находится на границе бедности. Речь идет просто о выживании» [5].
Модель социальной стратификации России 1990-х гг. обычно представлялась в виде пирамиды с заостренной вершиной (правящая элита и богатые - примерно 3-5 % населения), слабо выраженной средней частью (формирующиеся средние слои - предприниматели, менеджеры, фермеры и пр., примерно 12-15 % населения) и довольно широким основанием бедных и беднейших слоев трудящихся (почти 80 %). Эта модель являлась приблизительной, т. к. не отражала маргинальные, промежуточные слои, а также процесс расслоения внутри конкретных социальных слоев.
По мнению С. Хенкина, мера социальной адаптации - главный фактор в идейно-политической и социальной дифференциации [6]. Другие исследователи (например, А. Ослон и М. Горшков) делают акцент на различии глубинных ценностных установок. М. Горшков прямо заявляет: «В России сегодня сосуществуют две различные модели ценностных систем. Одна из них тяготеет к постиндустриальной индивидуалистической модели ценностей западного типа, а другая связана с носителями традиционалистской российской ментальности и тяготеет к патриархальноколлективистской модели ценностей» [7]. По мнению же А. Ослона, в российском обществе 1990-х гг. приходится говорить не просто о разных ценностных установках, но о «разных ментальных странах» [8].
Аналитики 1990-х гг. признавали, что социальное расслоение российского общества существует, и оно было гораздо значительнее, чем демонстрировала официальная статистика тех лет. Эта картина была далека от упрощенной схемы двухполюсного общества с зоной бедности и полюсом богатства. Основная масса российского населения находилась между этими полюсами бедности и богатства.
Это время ознаменовалось попыткой создания идеологии рыночных реформ. Идеологи гайдаровских реформ (Е. Гайдар, А. Чубайс, Г. Бурбулис и др.) планировали создать в России рыночную экономику и частного собственника. Они полагали, что «рыночная экономика - это гарантия не только эффективного использования средств, ресурсов, основных фондов и так далее, но также и гарантия свободы общества и независимости граждан» [9]. Уже в разработках 1990-х гг. Е. Гайдар зарекомендовал себя сторонником «шокотерапии». Придя к власти в конце 1991 г., он приступил к реализации своих, казавшихся тогда амбициозными, проектов.
Гайдаровская «шокотерапия» представляла собой политику быстрого перехода от командно-административной к рыночной экономике и радикальные методы борьбы с инфляцией и бюджетным дефицитом, направленные на стабилизацию экономического развития. Теория «шоковой
терапии» исходила из предположения, что рыночные отношения являются единственным средством преодоления пороков огосударствленной экономики и что столбовая дорога к ним лежит через свободное ценообразование.
Согласно идеалогам гайдаровских реформ, рыночная экономика требует раздробленности частной собственности: «Если собственность раздроблена между множеством владельцев, ни один из них не имеет исключительного права и физической возможности командовать остальными, определять размеры их личных доходов или уровень общественного положения... - писал в своем программном манифесте «Что такое приватизация?» А. Чубайс. - Ничьи взгляды не являются доминирующими и тем более обязательными для окружающих. Это просто невозможно сделать: вся власть частного собственника над остальными людьми заключается в том, что он может (или не может) предложить потребителям лучшие условия, чем его конкуренты» [9].
Однако вскоре выяснилось, что в целом либеральная идеология российских реформаторов на деле стимулировала развитие не мелкой и средней частной собственности, а необыкновенную концентрацию капитала в руках небольшой кучки лиц, сумевших использовать приватизацию в своих личных (эгоистических) целях. Либеральная реформа в столкновении с реальным диким капитализмом потерпела полное фиаско, но о своем поражении трусливо предпочитала не говорить.
Правительство Е. Гайдара вошло в новейшую историю России как правительство праворадикальных реформ. Именно на это время (1992-1993 гг.) приходятся «голодные годы» с многолюдными очередями за хлебом и колбасой, пустыми прилавками и гиперинфляцией - прямым наследием недавнего советского прошлого. Развал российской экономики после распада СССР привел к тому, что уровень промышленного производства к началу 1995 г. составил 56 % от уровня 1991 г. [10, 11].
Общий диагноз всех гайдаровских реформ дал сам автор этих реформ Е. Гайдар. В написанной в августе 1992 г. статье Е. Гайдар, в принципе соглашаясь с тезисом о том, что опасно ставить будущее страны в зависимость от успеха или неудачи реформ, в то же время настаивал на том, что главное, с чем категорически он не может согласиться, так это с существующим мифом «о возможности выйти из кризиса, спасти Россию без радикальных рыночных реформ». Перечисляя необходимые, но отсутствующие предпосылки реформ, Гайдар далее утверждал, что у его правительства «абсолютно не было времени, чтобы дожидаться формирования всех этих предпосылок». Его рецепт: «. заставить рынок работать». Премьер отдавал себе отчет в издержках этой принудительности и поспешности: «. будучи необходимой, чтобы отстоять долгосрочные интересы общества и государства, она (политика реформ) вместе с тем больно бьет по краткосрочным приоритетам каждой отдельной социальной группы. Общие интересы приходят в противоречие с частными... долгосрочные - с краткосрочными» [12].
В области экономики правительство Е. Гайдара фактически полностью свернуло государственную поддержку малого предпринимательства.
В число «главных устоев» экономической реформы по Дж. Саксу (советник Е. Гайдара в вопросах экономики) никогда не входили инициативы правительства по развитию частного бизнеса. Вместо этого Сакс приветствовал бум уличной торговли в Москве как лучшее свидетельство «спонтанной рыночной активности» [13]. По мнению других аналитиков, «спонтанная рыночная активность» создавала условия не только для жуткой антисанитарии (которая тогда превратила Москву в огромную свалку мусора), но и была благодатной почвой для развития коррупции и активизации деятельности мафии [14]. В 1995 г. Е. Гайдар сам признается, что лишь небольшая часть бизнес-элиты поддержала в России его радикальные рыночные реформы, большинство же вписалось в криминальнобюрократический капитализм.
В середине 1994 г. Е. Гайдар признается, что неверное понимание основ демократического общественного устройства может оказаться просто опасным. Капитализм в России «практически уже остановить нельзя. Дилемма в следующем: бюрократический (номенклатурный, государственный) капитализм или демократический («гражданский, открытый» [15, с. 40].
Одной из главных причин отставки правительства Е. Гайдара стала его некомпетентность в вопросах практического осуществления намеченных реформ. Гайдар-теоретик не соответствовал Гайдару-практику. Многие эксперты отмечали половинчатость гайдаровских реформ и незавершенность многих действий. Правительство Гайдара сплошь состояло из молодых политиков-демократов, пришедших в политическую элиту власти на волне борьбы с КПСС. В команде Гайдара хозяйственников было мало. Многие из них умели митинговать, но не знали, как практически управлять страной. Градоначальник Москвы Г. Попов больше выступал на демократических митингах, чем занимался хозяйственными делами. Второй существенной ошибкой гайдаровского правительства было то, что оно слишком внимательно прислушивалось к советам иностранных (прежде всего американских) консультантов.
В то же время средние доходы населения продолжали уменьшаться. Так, если в 1993 г. 33 млн человек (22 % общей численности населения) имели доходы ниже официального прожиточного минимума, то в 1994 г. их было уже 37 млн (25 % населения), а к середине 1995 г. - уже у 44,5 млн человек, т. е. у 30 % населения доходы не дотягивали до прожиточного минимума [10, 11].
В конце 1992 г. Б. Ельцин принял решение поменять демократическое правительство Е. Гайдара на более прагматичное правительство
В. Черномырдина. С приходом к власти практиков кардинально поменялся и сам принцип формирования правительственной команды (1992-1998 гг.).
В России с начала 1990-х гг. произошел, по единодушной оценке компетентных отечественных и зарубежных экспертов, крупнейший в мировой истории крах промышленной экономики.
Один из экспертов, руководивший в свое время аналитическим центром в администрации президента России А. Ракитов, писал по горячим следам «о разрушении экономической структуры России в таких масштабах, каких она не знала во время гражданской и обеих мировых войн» [16, с. 59].
1998 год вообще вошел в политическую историю России как первый год «трех премьер-министров» - В. Черномырдина, С. Кириенко и Е. Примакова.
23 марта 1998 г. президент без каких-либо внешних серьезных причин объявляет об отставке В. Черномырдина. Завершается пятилетнее правление «газового короля», который считался непотопляемым айсбергом российской политики. За отставкой В. Черномырдина стояло его все больше проявляющиеся честолюбивое стремление к президентской власти. Президент неожиданно для всех выдвигает на пост премьер-министра кандидатуру министра топливной промышленности, бывшего нижегородского банкира С. Кириенко (35 лет). Управляющий делами Президента П. Бородин иронически замечает, что всем подсунут «киндер сюрприз». Дума дважды отклоняет кандидатуру С. Кириенко и лишь с третьего раза (под угрозой роспуска ГД) утверждает его кандидатуру.
Политика правительства С. Кириенко привела Россию к кризису 17 августа 1998 г., вошедшего в историю под названием «Дефолт 98». Спустя неделю после дефолта президент объявляет об отставке правительства С. Кириенко.
1990-е гг. стали звездным часом для российской олигархии. В отечественной социальной науке тема «Олигархия и олигархи» стала чуть ли не самой популярной в это десятилетие. Журналисты и ученые пытались понять природу происхождения сверхкапиталов и сходились на том, что они имеют, скорее всего, криминальное происхождение. Именно поэтому подозрения в криминальном прошлом довлеют над головами практически всех российских олигархов того, да и последующего времени.
Все заявления власти о проведении либеральных реформ без снижения жизненного уровня граждан или о стабилизации экономики к осени 1992 г. оказались, мягко говоря, недостоверными. Реформы проводились весьма жестко и не всегда адекватными средствами.
В списке богатейших людей мира, который регулярно публикует американский журнал «ФОРБС», впервые появляются фамилии российских олигархов. Это Б. Березовский (его состояние журнал оценивает в 3 млрд долл.), М. Ходорковский (2,4 млрд), В. Алекперов (1,4 млрд), Р. Вяхирев (1,1 млрд), В. Потанин (0,7 млрд), В. Гусинский (0,2 млрд) [17]. Состояние В. Черномырдина, по данным тех же западных СМИ, оценивается в 5 млрд долл. (сами российские олигархи к этому относились тогда весьма скептически).
Во второй половине 1990-х гг. СМИ все чаще начинают обращать внимание на взаимосвязь политической власти России с местными олигархическими кругами. При этом СМИ настойчиво указывают на тесную связь (начиная с 1993 г.) первого президента РФ с отечественными олигархами. Уже на президентских выборах 1996 г. начали всплывать его финансовые связи с российскими олигархами в лице А. Чубайса. Победа на этих выборах во многом была обусловлена «дружбой» Б. Ельцина с олигархами (А. Чубайс, Б. Березовский, Р. Абрамович) [18]. Олигархизирова-лось прежде всего сознание российского президента. В его лице многие были склонны видеть сращивание олигархов и власти и постепенное перерождение политической демократии в олигархию.
В 1996-1997 гг. сложилась система отношений, при которой корпоративный финансовый капитал, будучи уже в основном частнокапиталистическим, стал играть роль важнейшего звена политической власти. Это был уже не только и не столько лоббизм, сколько прямое участие во власти, олицетворением чего стало понятие «семья». При всем том нужно говорить о приобщении к политической власти не всего крупного корпоративного капитала, а лишь его финансовой составляющей. Среди корпораций, основывающихся на предприятиях «реального сектора», т. е. прежде всего на промышленном производстве, даже такие его влиятельные игроки, как «Газпром» и «Лукойл» по существу не были допущены к системе принятия высших государственных решений. Поэтому снятие весной 1998 г.
В. Черномырдина, олицетворявшего неустойчивый компромисс «функционалистов» и «отраслевиков», выглядело уже не просто одним из эпизодов «дворцовой интриги», а едва ли не закономерным следствием нового расклада экономических и политических сил [19].
Российское общество всегда было недовольно своей политической элитой. Элитой 1990-х гг. у народа есть все основания быть еще больше недовольным. Социологические исследования этого периода показывают весьма критическое отношение российского общества к своей правящей элите. Так, в 1996 г. на вопрос: в чьих интересах действует правительство в настоящее время? - 52,0 % ответили: в интересах отдельных групп; 25,8 % -в интересах богатых слоев; и только 3,8 % - в интересах общества [5].
Журналисты метко окрестили сложившийся в конце 1990-х гг. стиль управления страной как «семейный бизнес». Сами термины «олигархи» и «семья» были введены в научный обиход с легкой руки известного российского политолога и социолога О. Крыштановской [20, 21], которая первой обратила внимание на указанные процессы в российской социальноэкономической и политической действительности.
В политический, да и в научный обиход вошли такие понятия, как «кремлевское политбюро», «семья президента» или просто «семья». Усиления роли «семьи», по мнению все тех же журналистов, свидетельствует о слабости президента, о его плохом самочувствии. В состав этой самой кремлевской «семьи» входят не столько «друзья» президента (у «царя», как известно, «друзей» не бывает), сколько «любимчики» его ближайших родственников. Согласно «АиФ» в «семью» тогда входили Т. Дьяченко, Р. Абрамович, Б. Березовский, В. Юмашев, А. Волошин [22]. Именно эта «семья» и формирует правительство РФ, тасуя министров как карточную колоду, контролирует более 86 млрд долл. правительственных средств. Естественно, что такой «семейный бизнес» нельзя назвать демократическим. Это чистейшей воды олигархия, т. е. в нашем современном российском варианте - сращивание высшей политической власти с финансовым капиталом. При этом олигархами планируется возвращение к прежним проверенным системам управления Россией. Самым действующим средством, многократно проверенным в ХХ в. был тоталитаризм. До его сталинского варианта, правда, дело может и не дойти - неудобно будет перед Западом!
В конце 1990-х гг. обозначилась явная опасность того, что место «олигархии» и «олигархов» займет «новая» государственная бюрократия [23]. Данные опасения сполна подтвердились уже в самом начале следующего столетия, что является предметом научного изыскания уже политической науки.
Выше мы уже отмечали, что негативной стороной развития российского бизнеса в это время стало возросшее число экономических преступлений. Участниками преступных сообществ становились преимущественно состоятельные граждане, имевшие непосредственный выход (легальный или криминальный) на бизнес. Так, лишь в Астраханской области за первые 10 месяцев 1998 г. было совершено 2 291 экономическое преступление, в том числе 128 - организованными группами. Наиболее распространенными преступлениями стали мошенничество и неуплата налогов: больше всего было неуплачено налогов предприятиями топливноэнергетической отрасли - 64 %, пищевой промышленности - 28 % и строительства - 9 %. Если за 1997 г. было наложено 172 ареста на имущество должников, то за первые десять месяцев 1998 г. - уже 178 на общую сумму более 118 млн руб. [24].
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. - М.: Гос. ун-т. -Высш. шк. экономики, 1996. - С. 290-291.
2. Россия: надежды и прогнозы // Социально-политический журнал. - 1994. -№ 3-6. - С. 10.
3. Лепехин В. А. Стратификация в современной России и новый средний класс // Общественные науки сегодня. - 1998. - № 4. - С. 36.
4. Руткевич М. Н. Процессы социальной деградации в российском обществе // СОЦИС. - 1998. - № 6. - С. 6.
5. Поленкова З. Т. Гражданское общество в России // СОЦИС. - 1997. - № 3. -
С. 25-37.
6. Хенкин С. М. Российский электорат: факторы дифференциации и типологические группы // Вестн. РОПЦ. - 1996, май. - С. 48-56.
7. Горшков М. Что с нами происходит? // НГ-сценарии. - 1997. - 15 мая.
8. Ослон А. Последний год России // НГ-сценарии. - 1997. - 10 апр.
9. Чубайс А. Что такое приватизация? // Известия. - 1992. - 28 сент.
10. Российский статистический ежегодник. 1994 г. - М.: Госкомстат России, 1994. -
С. 12.
11. Социально-экономическое положение России в 1994 году. - М.: МВШСЭН, 1995. - С. 3.
12. Гайдар Е. Россия и реформы // Известия. - 1992. - 19 авг.
13. Lipton D., Sachs J. Prospects for Russia’s Economic Reforms // Brookings Papers on Economic Activity. - 1992. - N 2. - Р. 213, 229.
14. Нельсон П., Кузес И. Экономическая диалектика и строительство демократии в России // СОЦИС. - 1996. - № 1. - С. 37-45.
15. Гайдар Е. Фашизм и бюрократия // Сегодня. - 1994. - № 110. - С. 10.
16. Ракитов А. И. Экономика, технология, образование // Наука, образование и технология в России. - М.: Наука, 1996. - С. 59.
17. Аргументы и факты. - 1997. - № 30.
18. Крутаков Л. Человек без лица // Московский комсомолец. - 1999. - 17 июня. - С. 9.
19. Перегудов С. П. Корпоративный капитал в российской политике // Полис. -2000. - № 4. - С. 25-34.
20. Крыштановская О. В. Финансовая олигархия в России // Известия. - 1996. -10 янв.
21. Крыштановская О. В. Анатомия российской элиты. - М.: Наука, 2005.
22. Аргументы и факты. - 1999. - № 971 (22). - С. 2.
23. Гаман-Голутвина О. Бюрократия или олигархия? // НГ-сценарии. - 2000. -№ 3.- 15 марта. - С. 9, 15.
24. Комсомолец Каспия. - 1998. - № 93. - 27 нояб.
Получено 29.05.2006
NEW SOCIAL "HEADS" OF THE RUSSIAN SOCIETY IN 1990-S
L. V. Nikolaeva
In social-class structure of the Russian society of 1990-s dynamic processes were developing - some social groups disappeared, new ones appeared. What was the basis of these changes? The first was liberal political and economical formations, the second - the change of criteria of the social stratification. The very changes were transitional and incomplete. In the social policy, an unexpected and an actual problem, which can be called the problem of two poles" of social stratification, - "very rich" and "very poor" - appeared. However, the government almost refused (or could not manage) to discharge its obligations to the Russian society; moreover, this marked bipolar character of the social structure of the society led to the worsening of the social tension between "new Russian heads" and new Russian lower classes".
