CC BY
98
В.Н.Ерохин
— кандидат исторических наук, доцент НГГУ
НОВЫЕ ПОДХОДЫ В СОВРЕМЕННОЙ БРИТАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ К ПОНИМАНИЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛОДИАНСКОЙ ГРУППИРОВКИ В ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННОЙ АНГЛИИ
АННОТАЦИЯ. В статье рассматривается проявившееся в современной британской историографии стремление выявить при изучении церковно-административной деятельности архиепископа Кентерберийского Уильяма Лода (1633—1645) то влияние, которое оказал на нее король Карл I Стюарт (1625—1649).
The article deals with the study of the religious and political situation in the Church of England during the period when William Laud was Archbishop of Canterbury in 1633—1645. The contemporary British historians working in this field of study begin to pay greater attention to the role played by King Charles I Stuart in the origin and rise of Laudianism.
Английская революция середины XVII в. в британской историографии является предметной областью, которая из поколения в поколение не выходит из поля зрения исследователей. Еще современники гражданской войны и революции отмечали влияние религиозного фактора на происхождение оппозиции королевской власти в предреволюционные годы. Во второй половине XIX в. известный английский историк С.РГардинер (1829—1902), принадлежавший к либеральному направлению в английской историографии и посвятивший свою жизнь изучению английской революции XVII в., создал концепцию «пуританской» революции, усматривая в происходившем в первую очередь борьбу религиозных принципов. В британской историографии обращалось внимание и на другие факторы, под воздействием которых произошла эта революция, но по сей день все исследователи английской революции середины XVII в. признают необходимость изучения религиозно-политической ситуации, сложившейся в стране накануне тех событий.
При рассмотрении положения в Англии в 1630-е гг. невозможно обойти вниманием деятельность Уильяма Лода (1573—1645), который с 1633 г. был архиепископом Кентерберийским. Либеральные английские историки традиционно винили его в том, что он способствовал укреплению в церкви Англии «арминианской» группировки, которая стремилась усилить влияние церковной иерархии, вводила церемониализм в церковную службу, ограничивала деятельность пуританских проповедников и в целом хотела принизить значение проповеди, делая основной акцент в богослужении на таинствах. Все эти черты церковной политики «арминианской» фракции могли быть истолкованы как стремление вернуть католицизм и вызывали яростное сопротивление пуритан, что и привело к революции. По словам известного современного либерального английского историка П.Коллинсона, выдвижение на первые роли в церкви архиепископа Лода может рассматриваться как величайшее бедствие для церкви Англии [1. P. 90].
В 1980—90-e гг. в современной британской историографии понимание деятельности Уильяма Лода и религиозно-политической ситуации в предреволюционной Англии стало усложняться. Среди историков нового поколения довольно широко распространилось стремление к пересмотру устоявшихся ранее характеристик и оценок событий в истории Англии XVI—XVII вв. Более активными становятся историки консервативного направления, выступавшие за приоритетное изучение политической истории, традиционно обращавшие внимание на важную роль королевской власти в истории Англии раннего нового времени. Под таким углом зрения рассматривалась религиозная политика английских властей и в правление Карла I Стюарта (1625—1649). Показательными для этого нового подхода являются работы Джулиана Дейвиса, прежде всего его основной труд «В плену у Карла. Карл I и новое англиканство в 1625—1641 гг.».
Дж.Дейвис предлагает вместо понятия «арминианство» ввести в оборот альтернативное понятие «каролинианство» и вспомогательное по отношению к нему, менее важное понятие
«лодианство». Ранее использование понятия «лодианство» для описания тех церковных новаций, которые произошли в правление Карла I всегда создавало впечатление, что у этих новшеств был лишь внутрицерковный источник, что эти изменения были политическими только по своим последствиям и что инициатива этих изменений неизменно возникала со стороны УЛода [2. Р 1—2], в то время как в действительности, как считал Дж.Дейвис, генератором этих перемен была политика самого Карла I.
Каролинианство никогда не являлось последовательной философией абсолютистского королевского правления, хотя в нем прослеживались абсолютистские тенденции. Каролинианство было скорее политикой Карла I по реализации его личного представления о священном достоинстве королевской власти с использованием своей прерогативы как Верховного правителя церкви. Это в итоге и привело к конфликту в стране. Хотя королевское верховенство в церкви не ставилось под сомнение, новшества в церковной сфере времен правления Карла I не могли не спровоцировать принципиальную оценку, когда требования, исходившие от королевской власти, стали, как это представлялось, противоречить власти Бога и религиозному сознанию отдельных церковных общин.
Само лодианство происходило из каролинианства. Карл I политизировал церковь больше, чем кто-либо из его предшественников. Дж. Дейвис считает, что крупнейшая конституционная проблема в 1630-е гг. не была просто лишь функциональной проблемой административной неспособности к управлению Карла I в условиях беспарламентского правления. Историк полагает, что идеологические споры и конфликты по конституционным вопросам развернулись из-за этого каролинианства [2. Р 2].
Своей церковной политикой Карл I стремился искоренить «профанность», «популизм», «беспорядок». По мнению Дж.Дейвиса, церковь Англии при Карле I представляла собой не апогей англиканства, а роковое отклонение от первых ста лет существования реформированной церкви Англии. Условия королевской супрематии, отмечает Дж.Дейвис, всегда накладывали отпечаток личности монарха на государственную церковь, но ни один из прежде правивших монархов не ставил под сомнение парламентские основания церкви Англии в такой степени, как Карл I, и не нарушал в такой степени внутрицерковный консенсус. Ситуация в церкви Англии, сложившаяся при Карле I, оставила след в политической идеологии и практике, но не в духовности, и это наследство действовало вразрез с англиканской умеренностью, проявившись, например, в изгнании из церкви нонконформистов после 1660 г., во введении перил, ограждавших стол для причастия, после 1673 г., в попытках ограничения проповеди в церкви во время правления Якова в 1686 г. Понятие о божественном праве монарха на власть было в конечном итоге дискредитировано «Славной революцией» 1688—1689 гг. Дж.Дейвис считает, что каролинианство привело к выходу из церкви Англии многих верных англикан [2. Р 3].
Дж.Дейвис решительно не согласен с тем, что Карл I был сторонником арминианства, что при нем оно заменило кальвинизм и что церковная политика Карла I в 1630-е гг. была выражением этих доктринальных перемен. При этом Дж.Дейвис считает, что Карл I подорвал то согласие, которое существовало в церкви при Якове I, радикализировал пуритан и превратил в нонконформистов тех, кто не был особенно критично настроен по отношению к установленной церкви. Отсюда же, как полагает Дж.Дейвис, происходят и черты, характерные для постреставрационного англиканства с отчуждением от церкви нонконформистов.
Исторический гений англиканства, по мнению историка, состоял в его способности к приспособлению, о чем пишут также известные современные британские историки П.Коллинсон, Н.Тайэк, К.Финчем, П.Лейк, Дж.Морил [3. Р 119—143; 5. Р 169—201; 6; 7; 8. Р 155—178]. И эту способность к приспособлению в англиканской церкви нарушил Карл I. К 1640—1641 гг. церковь была приведена на грань распада: звучали призывы к ликвидации епископата, к отмене существовавшей формы службы, к ликвидации церковной юрисдикции [9; 10]. Каролинианство изменило характер реформированной церкви Англии [2. Р 289].
Дж.Дейвис довольно обстоятельно обосновывает свои позиции в понимании того, что он называет «каролинианством» и что представляет как комплекс взаимосвязанных подходов
в религиозно-политической жизни общества в правление Карла I. Исследователь считает, что церковь Англии в правление предыдущих монархов, при Елизавете и Якове I была национальной церковью, которая была создана в сотрудничестве монархами и парламентом в 1530—60-х гг. Объем и содержание королевской прерогативы в церкви всегда были спорными, но Карл I, по мнению Дж.Дейвиса, разрушил сам механизм взаимодействия с парламентом в церковных делах, действуя без парламентской поддержки, угрожая привилегиям парламента. В итоге, хотя королевское верховенство в церкви и не оспаривалось открыто, возникло недовольство тем, что церковь стала превращаться в один из инструментов произвольного правления короля. Как раз через церковные дела Карл I во многом и отстаивал свою прерогативу в борьбе с тенденциями в политической жизни, которые виделись ему как популистские и пуританские, направленные на подрыв его авторитета.
Новым в религиозной политике монархии было и то, что при Карле I развернулось беспримерное давление на духовенство судов от Высокой Комиссии до епархиального уровня, в котором церковные власти требовали соблюдения канонических норм церковной жизни. В церкви перестали терпеть нонконформистов.
Реформированная церковь Англии была изначально подчинена государству по своему характеру, поскольку покровительство и финансовые ресурсы были в руках короны и светских лиц. УЛод же стремился ослабить влияние светских лиц в церкви, восстановить церковные права на получение десятин, вернуть церковные земли, право допуска священника в приход. В начале реформации светские лица были привязаны материальными интересами к реформированной церкви, а политика Карла I и УЛода вызывала опасения тем, не пошел ли в обратном направлении процесс усиления церкви. Духовенство опять стало утверждать свой корпоративный дух. В петиции «О корнях и ветвях» 1641 г. отмечалось, что священники своими проповедями формируют установки на третирование, принижение светской власти.
Официально санкционированные церемонии и обряды в раннем англиканстве были немногочисленны, и к тому же до времени правления Карла I не было жесткого навязывания единообразия в церкви ни в доктрине, ни даже в облачениях духовенства. После 1625 г. духовенству стали навязывать церемонии и обряды, не имевшие канонических оснований. После 1640 г. все это было отменено, и только молитвенник стал основой служб в церкви Англии в революционное время.
До времени правления Карла I евангелические пуритане были неотъемлемой частью церкви Англии. Некоторое из них имели сомнения относительно тех или иных церемоний в церкви, но многие все же оставались конформистами. Светские лица и духовенство сотрудничали, и это выражалось в том числе в установлении лекторств, постов, «пророчеств» и других упражнений для духовенства, которые были интересны для некоторых светских лиц. Карл I стремился дисциплинарными мерами ограничить действие этих добровольных инициативных форм, и это создавало впечатление об антиевангелической настроенности самого короля. Карлу I не нравились индивидуалистические и нонконформистские черты пуританизма, и таким отношением Карл I маргинализировал пуритан: возросло число нонконформистов, оживились пресвитериане. Религиозные причины, несомненно, способствовали росту эмиграции в Нидерланды, в Америку, даже в Шотландию, причем уезжали не только религиозные экстремисты. При Карле I сам король и епископы намекали, что церковь времен Якова I была пуританской.
У. Лод, как и пуритане, не отрицал необходимости повышения образовательного уровня духовенства, но при этом стремился возродить церковные суды. Его сторонники мыслили в категориях необходимости преемственности с дореформационной церковью, а этой преемственности мешали кальвинистские излишества. Ф.Хил и РО’Дей считали такую ло-дианскую программу анахронистичной и обреченной на неудачу [11. Р 29].
В последний период правления Елизаветы и при Якове I сложилась ситуация взаимопонимания между пуританами, мировыми судьями, церковными властями относительно необходимости соблюдения воскресного дня. Яков I, хотя и издал в 1618 г. «Книгу развлечений», не настаивал на ее реализации из-за того сопротивления и протестов, которые она породила.
В отличие от Якова I, Карл I стал возражать против соблюдения воскресного дня, что имело отрицательные морально-политические последствия. Известный английский церковный историк середины XVII века Томас Фуллера пересказывает мнения современников об этих событиях: они полагали, что за это Бог наказал Англию долгой и кровопролитной гражданской войной.
Религиозная доктрина в церкви Англии была по преимуществу кальвинистской, реформатской, но восприняла и пуританские воззрения, особенно в понимании спасения, и даже интегрировала, как считает Дж.Дейвис, некоторые идеи Эразма Роттердамского. В доказательство приводился тот факт, что произведения этого писателя часто встречались у духовных лиц в англиканской церкви (это отмечают и другие историки, например А.Фокс [12]). Карл I осложнил положение в церкви по сравнению с временем правления своего отца жестким пресечением разговоров о двойном предопределении, фактическим осуждением почитания воскресного дня, восприятием пуритан как врагов и навешиванием на них ярлыков, прохладным отношением к европейским реформированным церквам. При Карле I вообще пресекались дискуссии в церкви и пропагандировалось представление о священности особы короля.
Карл I правил в неблагоприятный для европейского протестантизма период Тридцатилетней войны, и на этом фоне некоторые тенденции в церковной политике его правления — введение новых церемоний, усиление значения церкви как общественного института, утверждение власти епископов и самостоятельности духовенства, известные факты обращения в католицизм, довольно терпимое отношение к рекузантам (католикам, упорно отказывавшимся входить в англиканскую церковь) — создавали впечатление, что король и епископы задумали или вернуть страну в католицизм, или учредить английское подобие папизма [13].
Яков I в период своего правления ограничивался минимумом соответствия между церковными порядками в Англии, Шотландии и Ирландии. Карл I решил привести церкви в этих частях подвластного ему государства в большее каноническое и литургическое единообразие, навязал шотландцам англиканский молитвенник, чем спровоцировал начало военных действий, которое привело в итоге и к гражданской войне в самой Англии [14; 15].
Дж.Дейвис приходит к выводу, что своей политикой Карл I фундаментальным образом изменил характер англиканства — это имело фатальные последствия и для короля, и для страны. Политика короля вышла только лишь за церковные границы и посеяла у многих большие сомнения, которые привели значительную часть англичан к тому, что они стали оспаривать требования и полномочия власти. Оппозиция Карлу I приобрела в 1640 г. общенациональный характер и не была только лишь локалистской. В начале заседаний Долгого парламента в ноябре 1640 г. была предпринята попытка восстановления компромисса в религиозных делах в том виде, в каком он был достигнут при Якове I, но эта попытка оказалась неудачной. Дж.Дейвис возлагает на политику Карла I вину за то, что в течение следующих двадцати лет так и не была найдена подходящая система церковного управления, но после 1660 г. нонконформисты были изгнаны из церкви, а сам Карл I был признан мучеником. Англиканская церковь после Реставрации восстановилась. Ее отношение к нонконформистам стало менее терпимым, чем то, которое было до 1625 г. [16. P. 99—121].
Как считает Дж.Дейвис, в 1630-е гг. в церковной политике в Англии слились два различных потока, начавших соприкасаться и даже сливаться друг с другом. Один фактор был более длительного действия и происхождения и представлял собой рекатолизацию церкви Англии с учетом влияния патристики, исторической традиции, в результате чего церковь Англии стала видеть себя в более широком контексте и опять стала выдвигать на первый план литургию, церковную дисциплину и в меньшей степени уделять внимание проповеди. Второй фактор отражал более непосредственную тенденцию: решимость Карла I навязать свой взгляд на королевское служение как на своего рода таинство, божественное по происхождению, сформировать для церкви новую идентичность, которую Дж.Дейвис называет «англо-католической», подорвать евангелический пуританизм и нонконформизм. Две эти тенденции, по мнению историка, можно обозначить как соответственно «лодианство» и «каролини-анство». Точнее даже, как он полагает, Дж.Дейвис, было бы назвать все новации 1630-х гг.
«каролинианством», так как роль короля в это время была инициативной, и определял церковную политику именно монарх, причем доктрина сама по себе для него была безразлична. Карлу I, как считает Дж.Дейвис, было бы даже нелегко сформулировать свои сугубо богословские взгляды, это был антисхоластический и антифидеистический гуманизм. Карла I заботила скорее реформа в манерах, а не в верованиях, скорее вопросы морали, а не личное спасение. Карл I утверждал, что борьба протестантов с тем, что называли сохранившимися католическими предрассудками, вела к распространению того, что король называл профан-ностью, олицетворением которой для него являлись популизм и пуританизм в церковной жизни. Уже с 1626 г. Карл I был убежден в существовании против него пуританского заговора, проявления которого виделись ему и в палате общин, и в действиях судебных учреждений, и в народной среде. К.Рассел писал, что в 1620-е гг. нельзя выявить какую-либо различимую пуританскую оппозицию правлению Карла I, но сам король был уже настроен в направлении поиска заговора. Некоторые представители духовенства, как считает Дж.Дейвис, использовали эти параноидальные настроения короля и намекали как на врага на кальвинизм, пуританизм. Сам же король не называл оппозицию каким-то доктринальным термином. Аргументом короля против нее оппозиции было утверждение божественного происхождения монархии [17. И 172—180, 295—300].
Как отмечает Дж.Дейвис, кальвинисты тоже придерживались точки зрения о божественном происхождении права королей на власть, как и сторонники У.Лода, и поэтому не имели теоретических оснований для выступления против короля со слишком уж критических позиций [18. Р 206—207, 223]. Более того, англиканская церковь предоставила Карлу I аппарат осуществления контроля за ситуацией в стране, и он стал приспосабливаться королем для пропаганды своей прерогативы и божественного права на власть как монарха [2. И 301].
Без поддержки Карла I лодианство осталось бы таким же, каким было при идейном предшественнике Уильяма Лода Ланселоте Эндрюсе в первой четверти XVII в.: движением, обогатившим сакраментальную жизнь церкви Англии, способствовавшим повышению значения таинств в службе и одновременно осуществлявшим конструктивную критику подчинения церкви государству, которая, впрочем, потенциально могла взволновать многих светских лиц. Ланселот Эндрюс не желал заниматься только лишь проповедями с кафедры, если это принижало значение службы и таинств. У.Лод также отстаивал идею о божественном происхождении института епископата. В то же время в отношении тех королевских мероприятий в церковной политике, которые он не разделял, он с вялостью претворял их в практику, действуя больше убеждением, чем принуждением. Дж.Дейвис утверждает даже, что когда приходилось реализовывать в церковной политике противоречивые королевские указания, не имевшие канонической санкции. Дж.Дейвис даже заявляет, что церковная политика короля во многом прошла мимо УЛода, который был предусмотрительнее Карла I и советовал не предпринимать двух самых непродуманных в политическом отношении действий короля за время его правления: публикации трактата Мэнвэринга «Религия и верность» в 1627 г. и решения продлить заседания конвокации после того, как был распущен Короткий парламент в 1640 г. [2. Р 303].
Историки, отмечает Дж.Дейвис, обычно приписывают УЛоду такие качества, как неуступчивость, нетерпимость, авторитарность, склонность к паранойе, двуличность, но все эти качества были присущи скорее Карлу I. УЛод в своих действиях в качестве архиепископа даже умерял и притуплял остроту приказов Карла I при проведении самых спорных мероприятий в церковной политике 1630-х гг.: в отношении к столу для причастия как к алтарю, в ограничении лекций, в принятии «Книги развлечений». Остальные неканонические мероприятия УЛод не принуждал проводить любой ценой, надеясь, что со временем духовенство к ним привыкнет, так что создавалась возможность все же учитывать особенности индивидуальных религиозных взглядов духовенства и прихожан. Но, как писал Кларендон, УЛод не смог преподать свои намерения как искренние: он высоко ценил понятие королевского достоинства и сводил к минимуму свои протесты против политики короля, а также, уважая других епископов, не вмешивался в самые жесткие их действия. Слишком темпераментный характер, не-
достаток обходительности и учтивости в непосредственном общении, убежденность в своей правоте — все эти качества стали причиной того, что он остался изолированной фигурой.
УЛод также стремился повысить социальный престиж духовенства через утверждение канонической дисциплины и прав церкви регулировать поведение светских лиц через суды Высокой Комиссии и Звездной палаты. По словам сэра Харботла Гримстоуна, «Лод создавал впечатление какой-то свирепой осы, которая жалит всем хвост», и поэтому стал очевидным козлом отпущения за политику короля. Обвинения УЛода давали возможность не возлагать вину за церковную политику непосредственно на Карла I, и это, как надеялись, оставляло ко -ролю возможность для маневра в изменении непопулярной политики. У. Лод даже отказался предавать гласности ряд приказов короля, чтобы отвести от него обвинения. Худшее, чего ожидал У. Лод, состояло в отрешении его от должности, или в том, что его затворят в его епархии, как это было сделано с архиепископом Кентерберийским Джорджем Эбботом в 1627 г. УЛод и не думал, что развитие событий приведет его на эшафот раньше самого Карла I — монарх был обезглавлен в 1649 г., а Лод был казнен уже в 1645 г. [2. Р 304].
В декабре 1640 г. нижняя палата парламента проголосовала против новых церковных Канонов, принять которые требовал Карл I, а в июне 1641 г. и палата лордов осудила Каноны 1640 г. Обе палаты осуждали также возведение ограждений в церкви. В марте 1641 г. пэры создали комитет по религиозным делам, чтобы рассмотреть новшества в церкви 1630-х гг., но в комитете заседали десять епископов, которые сами проводили эти меры. В палате общин тем временем составлялись законопроекты, планировавшие удаление епископов из палаты лордов и запрет духовным лицам занимать все гражданские должности. В сентябре 1641 г. палата общин приняла законопроекты об упразднении Звездной Палаты, Суда Высокой Комиссии, лишении полномочий церковных судов.
Между ноябрем 1640 г. и октябрем 1641 г. ослабла цензура и выплеснулось множество точек зрения на церковные дела, резко возросла численность сепаратистов, различных проповедников. Парламент разрешил проповеди во всех соборах и создание во всех приходах лекторств с возможностью устройства лекций в любое время дня [2. Р 306].
Как отмечает Дж.Дейвис, церковь в 1630-е гг. стала покушаться на статус местных элит в стране. Верхушка местного общества видела, что ослабление запретов, связанных с проведением воскресного дня, расслабляло социальные низы, не давало возможности реформировать их нравы. Новации в интерьере церквей требовали новых затрат, что не нравилось светским лицам, так как на наиболее состоятельных из них и приходились новые расходы. Но в то же время новации 1630-х гг. не вызывали всеобщего отпора на местах, иначе у церковных властей вообще бы ничего не получилось в этих нововведениях [2. Р 308—309].
Дж.Дейвис приводит наблюдение о том, что те районы страны, где церковные суды не принуждали прихожан возводить ограждения в церкви, не давили на них, были дольше всего бастионами роялистов в годы гражданской войны: крайний запад (Эксетерская епархия), крайний север (епархии Карлайл, Дарем), значительный отрезок на границе с Уэльсом по обе стороны (епархии Герефорд и Сент-Асаф) [2. Р 311—312].
Дж.Морилл и Э.Флетчер полагают, что только глубоко укоренившиеся религиозные убеждения могли породить раскол 1642 г. и дать толчок гражданской войне. Таким образом, британскую гражданскую войну можно рассматривать как последнюю религиозную войну в истории Европы. Они считают, что все основные проблемы Карла I были связаны с религиозной сферой: в 1630-е гг. недовольство появлялось наиболее сильно в отношении королевских мероприятий в церковной политике даже по сравнению с недовольством политическими мероприятиями или тираническими наклонностями короля. Полагаем, что, несмотря на все фракционные, функциональные, местные проблемы и личные столкновения, осложнявшие политическую жизнь, именно религиозные вопросы были основой того краха, который потерпел режим Карла I в 1640 г. [2. Р 313].
Современные британские историки из числа тех, кого причисляют к ревизионистам, в оценке мотивов действий исторических персонажей также проявили склонность принижать значение идеологии, принципов, и в нео-нэмирском духе обращали внимание на факторы ко -
рыстных материальных интересов, слабых административных способностей тех или иных лиц. В полемике с этим мнением целый ряд историков подчеркивал все же важность идеологических мотивов в происходивших в первые десятилетия XVII в. событиях [19; 20; 21; 22. P. 437—448; 23; 24]. Вопросы идеологии, как показали эти историки, действительно обсуждались на провинциальном и национальном уровнях. Но проблема в изучении этого периода состоит в том, что оппозиция политике правительства в 1630-е гг. не очень охотно излагала свои взгляды на бумаге. Сохранившиеся документальные свидетельства представляют собой в основном административные документы, а не материалы личного характера. Политика Карла I вторгалась в личные верования, и поэтому мнения оппозиции имели моральноконституционный характер. Оппозиция также сознательно распространяла слухи о короле и епископах как якобы тайных папистах [2. P. 314].
Известный современный американский исследователь пуританизма П.Зивер показал, что обычный средний человек в предреволюционной Англии обращал, видимо, большое внимание на то, что происходило в стране в сфере политики и религии [25]. Дневник ремесленника Неемии Уоллингтона, подготовленный им для издания, показывает, что этого человека действительно интересовали религиозно-политические события общенационального масштаба.
Статьи обвинения против У Лода в 1641 г. содержали в меньшей мере обвинения в церковных новациях, и большинство обвинений даже вменяли ему мнимую попытку разрушить парламентские и личные свободы, установить в стране произвольное правление монарха, налогообложение без согласия парламента, возвысить королевскую власть над действием парламентских статутов, но так же и подорвать королевское верховенство в церкви, узурпировать покровительство всеми приходами, предоставить короне абсолютную и неограниченную власть и новые прерогативы в нарушение существовавших законов [2. P. 316].
Современники осмысливали действия оппозиции в 1640 г. как стремление избавиться от церковной тирании, вернуть нации фундаментальные и жизненно необходимые свободы, а гражданам — право на свободное владение своей собственностью [2. P. 317].
Дж.Дейвис считает, что именно изучение роли Карла I в конфликтах 1630-х гг., а не У.Лода как якобы основного автора церковных новаций и не арминианства открывает новые исследовательские перспективы. Историк приводит слова Оливера Кромвеля о предреволюционных годах в Англии: «Поначалу религия не была тем вопросом, по которому более всего разворачивалась борьба, но Бог сделал так, что эта борьба свелась как раз к религиозным вопросам» [26. P. 204].
Таким образом, анализ нового подхода к пониманию религиозно-политической ситуации в предреволюционной Англии XVII в., который сложился в современной британской историографии в 1980—90-е гг., позволяет глубже понять деятельность Карла I Стюарта и архиепископа Уильяма Лода.
ЛИТЕРАТУРА
1. Collinson P. The Religion of Protestants. Oxford University Press, 1982.
2. Davies J. The Caroline Captivity of the Church. Charles I and the Remoulding of Anglicanism, 1625—1641. Oxford, 1992.
3. Collinson P. The Religion of Protestants.
4. Parker K. The English Sabbath; Tyacke N.R.N. Puritanism, Arminianism and Counter-Revolution // Russell C.S.R. (Ed). The Origins of the English Civil War. L., 1973.
5. Fincham K. Lake P. The Ecclesiastical Policy of James I // JBS 24 (1985).
6. Fincham K. Prelate as Pastor: the Episcopate of James I. Oxford, 1990.
7. Lake P. Moderate Puritans and the Elizabethan Church. Cambridge, 1982.
8. Morrill J.S. The Religious Context of the English Civil War // TRHS 5th Series. 34 (1984).
9. Morrill J.S. The Church in England, 1642—1649 // Morrill J.S. (Ed). Reactions to the English Civil War. L.,
1982.
10. Abbott W. The Issue of Episcopacy in the Long Parliament: The Reasons for its Abolition. Oxford D. Phil. Thesis, 1981.
11. Continuity and Change. Personnel and Administration of the Church in England, 1500—1642. Leicester University Press, 1976.
12. Fox A. Guy J. (Eds). Reassessing the Henrician Age: Humanism, Politics and Reform 1500—1550. Oxford, 1986. Ch. 1—3.
13. Hibbard C. Charles I and the Popish Plot. Chapel Hill (NC), 1983.
14. Russell C.S.R. The British Problem and the English Civil War // History 72 (1987).
15. The Fall of the British Monarchies 1627—1642. Oxford, 1991.
16. Cross C. The Church of England 1646—1660 // Aylmer G.E. (Ed). The Interregnum: The Quest for Settlement 1646—1660. L., 1975.
17. Reeve L.J. Charles I and the Road to Personal Rule. L., 1989.
18. Sommerville J. Politics and Ideology in England, 1603—1640. L.; N. Y., 1986.
19. Cust R. Hughes A. Conflict in Early Stuart England. Studies in Religion and Politics, 1603—1642.
20. Hughes A. Politics, Society and Civil War in Warwickshire, 1620—1660. Cambridge, 1987.
21. Hirst D. Authority and Conflict: England 1603—1658. L., 1986.
22. Local Affairs in Seventeenth Century England // Historical Journal 32 (1989).
23. Revisionism Revised: Two Perspectives in Early Stuart Parliamentary History: The Place of Principle // Past & Present 92 (1981).
24. Holmes C. The County Community in Stuart Historiography // JBS 19 (1980).
25. Seaver P. Wallington’s World: A Puritan Artisan in Seventeenth Century. L.; Stanford, 1985.
26. Hill C. God’s Englishman: Oliver Cromwell and the English Revolution. L., 1970.
