CC BY
87ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
С. Д. Бодрунов,
директор Института нового индустриального развития (ИНИР) им. С. Ю. Витте, первый вице-президент Вольного экономического общества России,
доктор экономических наук, профессор
НОВОЕ ИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО: СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА, ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ, ИНСТИТУТЫ
1. Постановка проблемы. Новая индустриализация как вызов парадигме
«постиндустриализма»
Вышедшая полвека назад книга Дж. К. Гелбрейта «Новое индустриальное общество» [1] стала символом переосмысления современной автору производственно-экономической системы, прежде всего системы, сложившейся в США. Последующие десятилетия, казалось бы, отодвинули представления выдающегося ученого на второй план, однако последние годы заставляют усомниться в правильности выводов сделанных в 1990-е гг., когда мир оказался в плену идей постиндустриализма. Парадигма отрицания ведущей роли материального производства, представленная в работах Д. Белла [2] и Э. Тоффлера [3], стала завоевывать все новых сторонников. Появились теории «информационного общества» и «информационной экономики», их продолжили концепции «общества (экономики) знаний», цифровой, дигитальной и т. п. экономики... Огромную популярность приобрели работы Сакайи, Кастельса и многих других [4-6]. В России весьма популярными стали работы известного экономиста В. Иноземцева -своего рода энциклопедии западного постиндустриализма [7, 8]. Однако мировые экономические и финансовые кризисы (сначала - конца 1990-х гг., затем - 2007-2009 гг.) охладили энтузиазм авторов и поклонников этих теорий. Движение «по ту сторону материального производства» обернулось не ростом эффективности, производительности и благосостояния, а экспансией посредничества, прежде всего финансового, ставшего немаловажным фактором кризиса 2007-2009 гг.
При этом материальное производство никуда не исчезло. Более того, за десятилетия кажущегося нарастания процесса «постиндустриализации» на мировом Юге и Востоке развернулась мощная волна индустриализации: резко увеличилась доля промышленного производства, возросли роль и доля в мировом «совокупном работнике» рабочих и инженеров, занятых в сугубо индустриальной сфере (см. таблицу).
К моменту выхода из мирового кризиса 2007-2009 гг. перед экономиками Севера открылась картина не просто догоняющего развития промышленного Юга, но и догнавшего их по ряду параметров мира бывших колониально-периферийных стран.
Мировая экономическая практика и призванная ее адекватно отражать теория столкнулись с вызовом новой индустриализации.
Распределение занятых по секторам экономики, весь мир и регионы, %
Страна 1998 2003 2004 2005 2006 2007 2008
Промышленный сектор
Весь мир 21,1 20,7 21,1 21,5 22,1 22,7 23,2
Развитые страны и государства ЕС 27,9 25,6 25,3 25,0 25,0 25,0 25,1
Центральная и Юго-Восточная Европа (не члены ЕС) и СНГ 27,7 25,6 25,3 25,5 25,5 25,4 25,3
Южная Азия 15,4 18,7 19,4 20,1 21,0 21,8 22,6
Латинская Америка и Карибский бас- 21,8 21,6 21,8 22,2 22,4 22,6 22,9
сейн
Северная Африка 20,0 19,2 19,7 20,8 21,7 22,7 23,6
Африка южнее Сахары 9,5 9,5 9,7 9,7 9,9 10,1 10,3
Сектор услуг
Весь мир 38,1 40,7 41,5 41,9 42,4 42,9 43,3
Развитые страны и государства ЕС 66,3 69,8 70,4 70,8 70,9 71,1 71,2
Центральная и Юго-Восточная Европа (не члены ЕС) и СНГ 45,5 51,7 52,6 53,2 54,2 55,1 56,0
Южная Азия 25,1 27,9 28,5 29,0 29,5 30,0 30,4
Латинская Америка и Карибский бас- 56,8 59,0 58,9 58,9 59,6 60,3 60,9
сейн
Северная Африка 44,1 46,1 45,1 44,8 44,5 44,2 43,9
Африка южнее Сахары 22,9 25,1 25,9 26,3 26,7 27,4 28,0
Аграрный сектор
Весь мир 40,8 38,7 37,5 36,5 35,5 34,4 33,5
Развитые страны и государства ЕС 5,8 4,6 4,3 4,2 4,0 3,9 3,7
Центральная и Юго-Восточная Европа (не члены ЕС) и СНГ 26,8 22,7 22,1 21,2 20,4 19,5 18,7
Южная Азия 59,5 53,4 52,1 50,8 49,5 48,2 46,9
Латинская Америка и Карибский бас- 21,4 19,4 19,3 18,9 18,0 17,1 16,2
сейн
Северная Африка 35,9 34,7 35,3 34,5 33,8 33,1 32,4
Африка южнее Сахары 67,6 65,4 64,4 64,0 63,4 62,5 61,7
Источник: Глобальные тенденции занятости. 2009 г. Январь. / Международная организация труда. Geneva: ILO, 2009. С. 36.
2. Гелбрейт возвращается?
Напомним ныне изрядно подзабытые положения работы Дж. К. Гелбрейта [1]. Рассмотрим параметры, позволяющие наиболее адекватно отразить взаимосвязь материально-технических и собственно экономических сторон, определяющих специфику того или иного типа экономики. Выделение этих параметров базируется на основных положениях работ С. Ю. Глазьева, А. В. Бузгалина и А. И. Колганова [9, 10].
Начнем анализ с характеристики изменений, происходящих в материально-технической базе экономики. Гелбрейт начинает с фиксации того, что в материальном производстве происходит «применение все более сложной и совершенной техники в сфере материального производства. Машины заменили примитивный ручной труд, и, по мере того как они все шире используются для управления другими машинами, они начинают выполнять более простые функции человеческого мозга» [11, с. 28]. Эти процессы вызывают укрупнение производства, что требует все более значительных вложений капитала и все более высококвалифицированных специалистов. Результат (напомним, речь идет об экономике середины ХХ в.) - развитие крупных корпораций как основного типа хозяйственных организаций, господствующих в экономике и способных привлечь необходимый капитал; с точки зрения Гелбрейта, именно они в середине ХХ в. могли мобилизовать рабочую силу требуемой квалификации и обеспечить научно-технический прогресс.
Другой стороной этой медали стал феномен, который Дж. Гелбрейт обозначил как упадок профсоюзов. «Число членов профсоюзов в США достигло максимума в 1956 г. С тех пор занятость продолжала расти, а число членов профсоюзов в целом уменьшалось» [11, с. 30]. Однако еще более значимыми стали структурные изменения в профессиональном составе рабочей силы. Существенно возросло число лиц, желающих получить высшее образование, при этом рост реальных возможностей для его получения оказался недостаточным.
На основе описанных выше технологических изменений, а также изменений в масштабе и структуре производства и занятости возрастает роль корпораций как базовой формы организации производства на уровне основного производственного звена и расширяются сферы их деятельности. «Семьдесят лет назад, - пишет Гел-брейт, - деятельность корпораций ограничивалась такими отраслями, в которых производство должно вестись в крупном масштабе (железнодорожный и водный транспорт, производство стали, добыча и переработка нефти, некоторые отрасли горнодобывающей промышленности). Теперь корпорации охватывают также бакалейную торговлю, мукомольное дело, издание газет и увеселительные предприятия - словом, все виды деятельности, которые некогда были уделом индивидуального собственника или небольшой фирмы» [11, с. 30].
Становится совершенно очевидным начавшееся задолго до этого разделение предпринимателя-собственника, организатора производства и получателя дохода. Гелбрейт, продолжая размышления ряда авторов начала ХХ в. (Т. Веблен, А. Берли, Г. Минз, С. Чейз и др.) и в чем-то пересекаясь с идеями К. Маркса о разделении капитала в акционерных обществах на капитал-собственность и капитал-функцию, отмечает, что в начале XX в. «корпорация была инструментом ее владельцев и отражением их индивидуальности. Имена этих магнатов - Карнеги, Рокфеллер, Гарриман, Меллон, Гугенгейм, Форд - были известны всей стране. Они и сейчас известны, но главным образом благодаря художественным галереям и благотворительным фондам, основанным ими или их потомками, которые подвизаются ныне в сфере политики. Те, кто возглавляет теперь крупные корпорации, безвестны. В течение жизни нынешнего поколения люди, живущие за пределами Детройта и не связанные с автомобильной промышленностью, не знали, кто в данный момент возглавляет корпорацию "Дженерал моторс"» [11, с. 30]. Эта тенденция, ныне общеизвестная и несколько абсолютизируемая Дж. Гелбрейтом, с одной стороны, стимулирует повышение эффективности деятельности за счет распределения функциональных обязанностей между специалистами и ши-
рокого привлечения профессионалов к деятельности по управлению. Однако, с другой стороны, рост власти технократии скрывает и иной процесс - все большую концентрацию капитала в одних руках, ибо топ-менеджеры, несмотря на их гигантские доходы, остаются в основном «функцией» от деятельности реальных хозяев корпорации. В этом смысле вывод Дж. Гелбрейта о том, что в корпорациях и в экономике на первую позицию к власти приходит технократия, является, на наш взгляд, односторонним.
Рост корпоративного капитала привел к изменению экономической роли государства. В новых условиях (для Гелбрейта это была середина ХХ в.) «государство берет на себя задачу регулирования совокупного дохода, расходуемого на приобретение товаров и услуг, в масштабе всей экономики. Оно стремится обеспечить достаточно высокий уровень покупательной способности, позволяющий реализовать всю продукцию, которую может произвести существующая в данный момент рабочая сила» [11, с. 29]. Вследствие этих изменений, во-первых, существенно возросла роль планирования. «Привлечение крупного капитала и соответствующая организация производства требуют - задолго до того, как можно будет воспользоваться его результатами, - предвидения и, более того, принятия всех возможных мер, которые гарантировали бы, чтобы это предвидение действительно сбылось», - таков весьма важный вывод Дж. Гел-брейта [11, с. 31]. Во-вторых, потребительский спрос стал объектом управления. Гел -брейт справедливо подчеркивает, что характер техники и связанные с ней потребности в капитале, а также время, которое занимают разработка и производство продукции, диктуют необходимость государственного регулирования спроса.
Корпорация, рассматривающая вопрос о производстве автомобиля новой модели, должна иметь возможность убедить людей купить его. Столь же важно, чтобы население располагало необходимыми для этого средствами. Это приобретает решающее значение, когда производство требует весьма крупных и долгосрочных капиталовложений, а продукция может с равной степенью вероятности попасть на рынок и во время депрессии, и во время подъема. Таким образом, возникает необходимость стабилизации совокупного спроса. И роль формирования спроса (а не только его учета) выполняют и государство, и - что еще более важно - корпорации. Последний вывод особо выделяет Гелбрейт: «Решения о том, что подлежит сбережению, принимаются главным образом несколькими стами крупных корпораций. Решения о том, куда будут направлены капиталовложения, принимаются примерно таким же числом крупных фирм, а также теми из (значительно большего числа) частных лиц, кто покупает жилища, автомобили и электробытовые приборы. Не существует рыночного механизма, который согласовывал бы решения о сбережениях с решениями о капиталовложениях» [11, с. 60].
Последний вывод в эпоху возвращения неолиберальной модели рыночной экономики многие экономисты [12], да и сам Дж. Гелбрейт признали некоторым преувеличением, но в ряде стран он вновь становится актуальным.
В итоге Гелбрейт приходит к заключению: имеется глубокое концептуальное различие между малым предприятием, находящимся полностью под контролем отдельного лица и обязанным всеми своими успехами этому обстоятельству, и корпорацией. Это отличие можно рассматривать как рубеж, отделяющий миллионы мелких фирм от тысячи гигантов, он лежит в основе широкого разделения экономики на «рыночную» и «планирующую системы».
Многие из этих, не случайно нами систематизированных и пространно цитируемых положений вновь становятся актуальными, хотя ряд из них - будем откровенны -изрядно устарел.
Чтобы отделить «зерна от плевел» и пойти дальше, рассмотрим основные положения и аргументы постиндустриальных критиков материального производства. В основу обобщения и систематизации их взглядов положим те же основные параметры, что и в случае анализа работы Дж. К. Гелбрейта.
3. Утопия постиндустриализма: «общество услуг» и «информационная экономика»
В работах авторов, относимых нами к «постиндустриальной волне», при всем их разнообразии прослеживается ряд основополагающих характеристик описываемого ими (с разной степенью детализации и аргументации) нового качества общества и экономики. Прежде всего, как правило, речь идет о сдвиге в технологиях и структуре экономики.
Что касается первого, то распространение компьютерных технологий, а позднее -интернета, стало отличительной чертой нового качества экономической и общественной жизни последних десятилетий. Что до второго, то начиная с работ Д. Белла [13, 14] рост сферы услуг и сокращение доли материального производства стали рассматриваться как одна из фундаментальных, определяющих черт нового тренда. И действительно, на протяжении ХХ в. в соотношении названных сфер практически во всех развитых странах произошли существенные изменения (см. таблицу). К 1970-1980 гг. роль материального производства (судя по его доле в ВВП и численности занятых) резко снизилась. Абсолютно доминирующим стал сектор услуг, в котором создается более 70 % ВВП развитых стран и занято более 75 % работников [15, р. 25].
Большинство этих исследователей не оставили без внимания такие принципиальные проблемы, как структура сектора услуг и содержание труда занятых в нем работников. Однако, подчеркивая существенные различия между разными секторами сферы услуг и характером деятельности в этих секторах, постиндустриалисты ограничивались, как правило, демонстрацией оптимизма по поводу бурного роста информационных, коммуникационных, профессиональных услуг.
Вторым важнейшим отличительным параметром постиндустриальной системы является принципиально новый тип ресурсов. Основным и ресурсом, и продуктом постиндустриальной экономики становится информация, что подчеркивают Кастельс, Сакайя и многие другие авторы [16-19]. Этот сдвиг, имеющий огромное значение, существенно отличает экономику конца XX - начала XXI в. от хозяйства полувековой давности и лежит в основе многих других выводов, касающихся постиндустриальной экономики. Действительно, информация обладает рядом свойств, существенно отличающих ее от материального продукта [20, 21]. Она не исчезает при ее потреблении, затраты на ее производство несоизмеримо выше затрат на ее тиражирование [22], ее создание предполагает наличие высокообразованного работника; даже ее потребление во многих случаях требует значительных способностей [23, р. 174; 24, р. 11].
Соответственно, господствующим типом работника в постиндустриальной информационной экономике, с точки зрения ее теоретиков, должен был стать профессионал, как правило, с высшим образованием, являющийся собственником определенной рабочей силы и «человеческого капитала» - особого не только производственного, но и инвестиционного ресурса. Отсюда - вывод многих авторов постиндустриальной волны о движении к «обществу профессионалов» [25, 26, с. 145] и т. п.
В мире производства информации высококвалифицированным профессионалом (собственником человеческого капитала) предполагалось кардинальное измене-
ние первичного звена экономики: на смену крупным производственным комбинатам должны были прийти индивидуальные «электронные коттеджи», связанные между собой паутиной всемирной сети. Следствием этого, равно как и новых компьютерных и интернет-технологий, должен был стать преимущественно сетевой принцип структурирования экономики и общества.
В то же время в экономических отношениях кардинальные изменения не предполагались. Более того, новая структура экономики, новые компьютерные и интернет-технологии, индивидуализация производства и возрастание роли отдельного работника - все это должно было стать (и отчасти стало) основой снижения роли государства (как регулятора экономики и социального протектора) и своеобразного ренессанса рыночных отношений и частной собственности. Предполагались также ренессанс мелкого индивидуального частного предпринимательства и распространение частной собственности, в частности на интеллектуальную продукцию.
Конечным результатом всех изменений должна была стать новая социальная структура, а господствующим фактором формирования страт - знания. Распространение в конце ХХ в. информационных технологий, процессов миниатюризации, гибких производственных систем и т. п. стимулировало развитие внекорпоративных способов организации труда. Большинство западных и отечественных ученых, изучающих этот феномен, отмечают развитие форм свободного от капитала интеллектуального труда. Один из примеров критического анализа этих процессов отмечается в работе [27].
В какой же мере оказалась реальной эта теоретическая конструкция? В последние годы этот вопрос вызывает острые дискуссии.
Неолиберальная модель рыночной экономики, ставшая господствующей в конце XX - начале XXI в., во многом опиралась на представления о новой технологической основе экономики. Считалось, что для постиндустриальной, информационно-сетевой технологической основы адекватным является строй, в котором основной сферой бизнеса является сфера услуг, главным пространством накопления капитала - финансовые трансакции, а господствующим механизмом обеспечения сбалансированности и роста - свободный рынок, распространяющийся на все сферы жизни общества. Доминирование этой позиции, не случайно называемой многими учеными «рыночным фундаментализмом» [28, с. 59-72], сопряжено с рядом специфических процессов:
• процесс финансиализации не только привел к расширению сферы жизнедеятельности финансовых институтов, но и стал новым фактором формирования специфической модели регулирования экономики, отношений собственности и т. п. [29]. В частности, произошли существенные изменения в выборе приоритетов инвестиций (они стали все чаще направляться из производственной сферы в сферу финансовых трансакций), перемещение контроля за собственностью и основных прав собственности к финансовым институтам, ускоренное развитие финансовой сферы как одного из основных (а в ряде случаев - основного) источников роста ВВП и т. п. Все это привело к раздуванию «финансовых пузырей» и - через ряд опосредований -к мировому не только финансовому, но и экономическому кризису;
• следствием «постиндустриальной волны» стали массовый дрейф производственных мощностей индустриального сектора в страны Юга/Востока и ускоренная индустриализация полупериферийных (а затем - и периферийных) стран, захватившая едва ли не половину населения планеты; рост гео-политико-экономического влияния и могущества Китая, Индии и в целом сообщества БРИКС, который оказался крайне важным фактором, определившим новые вызовы для стран «Центра»;
• в экономиках многих стран Севера (прежде всего в США) развернулся процесс деиндустриализации [30], который привел к формированию совершенно нового фактора мирового гео-политико-экономического развития - возникновению производственной зависимости стран Центра от стран периферии. Добавим к этому формирующийся как реальность выход Китая на современные рубежи производства высокотехнологичной продукции, что позволит второй экономике мира избавиться от технологической зависимости от экономик Центра, и получим еще один вызов, заставляющий теоретиков и практиков развитых экономик задуматься о проблемах восстановления материального производства, развития новой индустриальной экономики.
Эта проблема крайне актуальна не только для США и ЕС, но и для многих стран постсоветского пространства, в частности Российской Федерации, где процессы деиндустриализации зашли чрезвычайно далеко [30, 31].
Таким образом, перед нами в полный рост встает вопрос о грядущем (или уже возникающем?) облике нового индустриального общества - назовем его НИО-2.
4. «Новое индустриальное общество — 2»: параметры генезиса
Заметим, что при всех изменениях в материальном производстве за последние 100 лет (сокращение его доли в ВВП, «информационная революция» и др.) оно остается основой существования экономики, являясь по преимуществу индустриальным производством, обеспечивающим непрерывный рост производительности труда в материальном производстве на основе научного и технологического прогресса, и таким образом создает возможность роста занятости в сфере услуг.
История конца XX - начала XXI в. не подтверждает тезис о якобы состоявшемся переходе человечества к какому-то иному, не основанному на технологической, индустриальной основе, типу удовлетворения потребностей общества. Это не исключает того, что материальное производство создает новую технологическую базу всей экономики и общества, обретая качественно иной технологический, институциональный характер и т. д.
Принципиальная ошибка «постиндустриалистов», на наш взгляд, заключается в том, что, исследуя тенденции развития экономики и общества, они стали рассматривать не столько качественные изменения во всех компонентах индустриального производства, сколько традиционные количественные экономические характеристики и показатели отраслевой структуры выпуска и занятости. Между тем главными в экономике, как показывает современный опыт, оказались качественные изменения в самом материальном производстве (в технологиях, характере индустриального труда, организации производства и управлении им и, конечно, в индустриальном продукте/ услуге), происходящие в процессе генезиса шестого и последующих технологических укладов.
Такой взгляд на изменения в экономике последних десятилетий обусловлен давно доказанным положением: именно господство индустриального способа производства определяет широчайшие масштабы технологического применения научного знания, постоянные «перевороты» в технологической основе не только индустрии, но и всей экономической и общественной жжизни.
Это, в свою очередь, ведет к расширению возможностей удовлетворения материальных (и не только материальных) потребностей людей и формированию принципиально новых потребностей. В результате меняются характеристики человеческой жизни. Изменения затрагивают, во-первых, содержание деятельности человека в ра-
бочее время, уровень его квалификации, образования и культуры; во-вторых, они изменяют качество и структуру потребления, черты повседневного быта, содержание и формы досуга. В результате меняется облик социальной среды и, в конечном счете, общественное устройство. Именно возрастание роли технологического применения научных знаний в материальном производстве меняет характеристики общества, основанного на индустриальном способе производства, приводя нас к выводу о новом индустриальном обществе.
Ошибочно полагать, что новое индустриальное общество XXI в. будет воссозданием позднеиндустриальной системы середины XX в., описанной Дж. К. Гелбрейтом. Это может произойти только там, где недальновидные «эконом-политики» не смогут найти выход из тупиков постиндустриализма и обрекут свою страну на новую (точнее - совсем старую) модель догоняющего развития. В конечном счете «догоняющий» окончательно и безнадежно отстанет от передовых экономик.
Новое индустриальное общество и экономика XXI в. должны стать «отрицанием отрицания», диалектическим «снятием» и позднеиндустриальной системы, описанной Дж. Гелбрейтом, и информационно-постиндустриальных трендов, описанных Беллом & Со - «снятием», содержащим отрицание ошибочных, регрессивных или отживших черт как позднего индустриализма, так и постиндустриализма.
Что может представлять собой такое «отрицание отрицания»? Не будучи склонны к футурологии, мы предлагаем проанализировать реальные тренды возрождения материального производства. Используя предложенную выше методологию, обратимся к изменениям в технологиях. В отличие от футурологов постиндустриальной волны, обратим внимание на те изменения в сфере материального производства, которые уже стали (или становятся)реальностью. На первое место поставим справедливо подмеченное теоретиками-«постиндустриалистами» возрастающее значение информационных технологий. Заметим, что мы также это неоднократно отмечали [20-22]. Однако, из этого не следует вывод об отмирании определяющей роли собственно материального производства, напрашивается иной вывод - о непрерывном росте «знаниеемкости» материального производства.
Необходимо не просто фиксировать возросшее значение информации и говорить не столько о производстве информации, сколько о новом типе материального производства. Смысл этого перехода состоит в следующем: количественный рост роли информации и знаний в сфере материального производства (в котором используются новые технологии - результат научных разработок), включающего и управление, и повышение квалификации, и иные сферы материального производства, где знание является как результатом, так и продуктом этого производства, приводит к качественному скачку. Главную роль в материальном производстве начинают играть знаниеинтенсив-ные и знаниеемкие компоненты. К последним следует отнести не только знаниеемкие продукты, но и высококвалифицированных работников, высокотехнологичное оборудование и даже «сырье», включающее программное обеспечение, скажем, для современных станков или процесса управления.
Различия между нашим подходом и подходом «постиндустриалистов» существенны. К примеру, создание информации, как показывает практика современной глобальной экономики, во многих случаях оборачивается производством «информационного шума», не только не способствующего росту производительности труда, прогрессу человеческих качеств, решению социальных и экологических задач, но, напротив, содействующего использованию ресурсов экономики на создание знаков [32], си-
мулякров полезных благ [33]. Такая «информационная экономика» - это просто иное название процессов финансиализации, ускоренного роста посредничества, шоу-бизнеса, вытесняющего реальную культуру, и т. п. Более того, подобная «информатизация» ведет к виртуализации общественного бытия, разрушая личность, духовный мир, социальные связи, единство народов и государств.
Знаниеинтенсивность технологий материального производства - это существенно иной процесс, в котором синтезируются достижения индустриальной и информационной экономики. Этот критический синтез осуществляется в процессе современного высокотехнологичного производства. В таком производстве определяющую роль начинают играть операции и процессы, в которых человек выступает не придатком машины (станка, конвейера), а носителем знания, трансформируемого в процессе производства в технологии - «человек становится рядом с производством» и «относится к самому процессу производства как его контролер и регулировщик» [34, с. 213], что позволяет говорить о «знаниеемкости» материального производства и его продукта.
На этой основе формируется принципиально новый тип материального производства, а именно - знаниеинтенсивное производство. Его основными чертами становятся:
• непрерывное повышение информационной и снижение материальной составляющей; миниатюризация, тенденция к снижению энерго-, материало- и фондоемкости продукции;
• особенности производственного процесса и тенденции развития технологий -гибкость, модульность, унификация и т. д.;
• сетевая модель структуризации производственной кооперации, идущая на смену вертикально-интегрированным структурам;
• использование современных методов организации производства и управления -«just-in-time», «lean-production» и др.1;
• экологическая чистота и ориентация на новые источники энергии;
• развитие качественно новых технологий в самом материальном производстве, транспорте, логистике (нанотехнологии, когнитивные технологии и т. п.);
• сокращение роли традиционной обрабатывающей промышленности (в том числе за счет замены технологий обрабатывающей промышленности на аддитивные);
• упор на качество и эффективность.
Знаниеемкий материальный продукт - новое качество главного ресурса и результата новой индустриальной экономики XXI в. Ему присущи многие отличительные черты как информационного, так и «обычного» материального продукта. От первого знаниеемкий продукт наследует значительную информационную составляющую, многие ее свойства и проблемы; от второго - реальную, предметную полезность такого результата (продукта) и ресурса производства для развития как собственно материального производства, так и человеческих качеств, не-симулятивность его общественной роли.
1 Об этих моделях организации производства, развивающихся на протяжении четверти века и обретающих новое лицо в связи с развитием суперсовременных технологий, подробнее см.: Ohno, T. JustIn-Time for Today and Tomorrow. Productivity Press, 1988; Wadell, W., Bodek, N. The Rebirth of American Industry. PCS Press, 2005; Malakooti, B. Operations and Production Systems with Multiple Objectives. New York, 2013; J. Wiley & Sons, Tillema S., Steen M. Co-existing concepts of management control: The containment of tensions due to the implementation of lean production // Management Accounting Research. Vol. 27. June 2015.
Выражаясь философским языком, любой продукт представляет собой опредме-ченное человеческое знание. Это понятие можно рассматривать с чисто количественной стороны: сколько ступеней переработки прошли исходное сырье и материалы до превращения в конечный продукт, сколько различных технологий при этом использовалось. Но гораздо важнее качественная оценка уровня продукта. Общей тенденцией в развитии индустриального производства является существенное снижение необходимости привлечения «натуральной» энергии и природных сил для производства продукции. При этом, как правило, уменьшается удельный расход сырья и материалов и одновременно резко возрастает доля знаний, применяемых при производстве продукта.
Поясним. Технологическое применение знания, или технология как элемент производственного процесса имеет две стороны: материальную (используемые работники, оборудование, приспособления, устройства, приборы, исходные материалы) и нематериальную, представляющую собой знание об оптимальном использовании материальной компоненты технологии. В конечном счете именно знания, имплементирован-ные в продукт, определяют его специфические качества, потребительские свойства и характеристики, его способность удовлетворять все более сложные потребности человека. Иными словами, доля знаний в индустриальном продукте характеризует уровень его сложности (в частности, знаниеемкости) или просто уровень продукта: увеличение/снижение доли знаний ведет к повышению/снижению уровня сложности (комплицированию/декомплицированию) продукта.
Более того, перечисленные изменения в материальном производстве ведут к повышению уровня сложности потребностей индивида и общества, точнее, к нелинейному, но непрерывному росту этого уровня. Новое содержание труда, новые технологии, более сложные продукты генерируют все более сложную систему производственных и непроизводственных потребностей всех акторов экономики - от индивида до национальных хозяйственных систем и глобальных игроков.
Новая ступень развития индустриального общества (НИО-2) характеризуется не просто повышением уровня индустриального продукта и потребностей, изменениями в содержании труда, возрастанием значения совершенствования технологий, ростом удельного веса применяемых знаний, информационной компоненты и т. д. Принципиальное значение приобретает тенденция к нарастанию темпов технологических изменений, происходящих со все большим ускорением, «ускорением ускорения». Растет то, что условно можно назвать не только первой, но и второй производной функции технологического прогресса.
Последнее становится характерным признаком, принципиальной особенностью экономической системы грядущего общества. Наука в таком обществе - это не просто производительная сила, о чем писал еще К. Маркс. Наука все в большей степени выполняет не только традиционную роль производителя и переработчика знаний, но также их сублиматора и провайдера в индустриальный продукт и далее - в потребление и новый цикл производства. Она становится основной производительной силой -основной силой материального производства.
При этом принципиально важное значение приобретает темп перевода научных достижений в индустриальное производство, во все его компоненты, в индустриальный продукт. Успеха все чаще добиваются те, кто умеет максимально объединить науку и производство будущего; отсюда - принципиальная важность интеграции производства, науки и образования. В результате индустриальное производство приобретет характер непрерывной инновации. Признаки приближения такого этапа развития ин-
дустриального производства налицо, в частности, уже сегодня огромное значение приобретает такой элемент инновационной деятельности, как трансфер технологий, непрерывность его включения в производственный процесс в качестве неотъемлемого элемента современной эффективной производственной деятельности.
Возрастание роли знаниеемких технологий, соответствующих им ресурсов и результатов производства, необходимость ускорения темпа их развития и совершенствования вносят изменения в макроструктуру экономики. На смену «классической» индустриальной системе с абсолютным доминированием промышленного производства и «обществу услуг», в котором отрасли сервиса вытесняют материальное производство, приходит новая индустриальная экономика второго поколения. В ней доминирующее положение должны занять отрасли, в которых производится знаниеемкий продукт как таковой, а также те, где создаются само знание и человек, способный этим знанием овладеть и применить его в материальном производстве [35]. Не требуется особых доказательств, чтобы сделать вывод: основой экономики XXI в. должен стать единый комплекс, объединяющий на микро- и макроуровнях высокотехнологичное материальное производство, создающее знаниеинтенсивный продукт; науку, создающую ноу-хау; образование и культуру, формирующие человека, обладающего знаниями и способного их применить в производстве.
Так формируются три основных сферы нового общественного производства. Основной из них является собственно материальное производство (в этом мы согласны с положениями классической политической экономии). Заметим, что, с точки зрения ряда известных ученых, в частности А. В. Бузгалина и А. И. Колганова, приоритетом развития экономики должно быть не материальное производство, а то, что они называют «креатосферой» [36, 37], включая в это понятие образование, науку и культуру. Промышленности, строительству, транспорту, сельскому хозяйству и т. д. отводится роль «обслуги», работающей по заказу «хомо креаторов». Более того, в рамках этой модели, насколько мы понимаем, явно принижаются роли рынка и производственного частного бизнеса, в то время как функции государства, гражданского общества, планирования получают существенно расширительное толкование [38, 39].
Безусловно, нельзя недооценивать роль образования и науки, и мы об этом не раз писали. Более того, в ряде предшествующих публикаций нами подчеркивалась важность ПНО-интеграции [40]. При этом нельзя забывать о мере: «забегающие вперед», оторванные от материальной базы и теоретически «красивые», но фактически нереализуемые и рискующие превратиться в утопию рекомендации могут стать теми самыми благими намерениями...
После краткого отступления, касающегося проблемы определения приоритетного сектора, вернемся к особенностям генезиса нового индустриального общества. Как мы заметили выше, материальное производство имеет в этих условиях качественно новую природу. Новое индустриальное производство отличается от классического прежде всего своим содержанием - новым типом технологий, ресурсов и результатов, а также тесной интеграцией с наукой и образованием, а от «постиндустриального» -тем, что, пройдя по спирали «отрицания отрицания», восстанавливает определяющую роль собственно материального производства, вытесняющего псевдопроизводительные компоненты сферы услуг и посредничества, а также искусственно-виртуальные области производства симулятивных благ. В данном случае речь идет не о сокращении сферы услуг, служащих развитию человеческих качеств и удовлетворению социальных потребностей, а об ограничении отраслей, в которых не создаются блага, способ-
ствующие личностному и социальному прогрессу. Подчеркнем, что механизмы такого ограничения должны быть не директивными, а экономическими и формироваться самим обществом, как формируются механизмы ограничения курения, потребления алкоголя и т. п.
Новая индустриальная экономика XXI в. формирует новый тип работника. И здесь следует использовать (после критического осмысления) достижения развитых экономических систем, в которых сформировались определенные черты «общества профессионалов». Бесспорно, высокий уровень профессионального образования - это то «наследие», которое новая экономика возьмет из «информационной» эпохи. Однако и здесь должны произойти существенные изменения: главными профессионалами наступающего нового индустриального производства должны стать не менеджер, маркетолог и финансист, а инженер, ученый и педагог. Существенно изменяется облик индустриального рабочего: на смену малообразованному и малоквалифицированному человеку приходит рабочий, имеющий специальное образование и высокую профессиональную квалификацию, которую он регулярно повышает. В условиях такого материального производства ученый, инженер и рабочий становятся участниками не только собственно производственного процесса, но и процесса образования через всю жизнь, о котором справедливо пишут О. Н. Смолин [41] и его коллеги.
В результате перечисленных изменений в содержании и структуре общественного производства основным производственным звеном новой индустриальной экономики XXI в. становится комплекс, интегрирующий производство, науку и образование в едином воспроизводственном процессе на микроуровне. Такие комплексы могут стать основой формирования ПНО-кластеров, соединяющих производственные предприятия, центры НИОКР и образовательные организации в рамках единой «инфра- и ультраструктуры». Их прообразом могут служить как некоторые научно-производственные объединения советской эпохи (в частности, те, на которых реализовывались космические, атомные и другие проекты) [42], так и зарубежные технопарки, иные формы интеграции производства, науки и образования типа «силиконовой долины». Такого рода кластеры в последние годы создаются/воссоздаются и в России.
Изменения в содержании и структуре общественного производства приведут к соответствующим изменениям в системе экономических отношений и институтов. Новая индустриальная экономика XXI в., предполагающая возрождение в новом качестве черт прошлого, обусловливает новые вызовы к развитию начал рыночного саморегулирования и частной собственности, с одной стороны, и государственного воздействия на экономику - с другой.
Действительно, индивидуализация, гибкость и знаниеемкость производства, широкое использование в материальном производстве (и продолжающем его обмене) интернет-технологий, возрастание роли индивидуальных профессиональных качеств -все это создает новые импульсы для развития малого и среднего бизнеса и обусловливает необходимость развития экономической свободы. Первостепенную важность в этих условиях приобретают личный опыт, энергия и талант предпринимателя-новатора.
В этом смысле новая индустриальная экономика XXI в. также есть «отрицание отрицания» эпохи «классического» индустриального и начала позднеиндустриально-го капитализма, в рамках которой происходило становление индустриальных империй Форда, Круппа, Бенца, создавались промышленные структуры Морозова и других предпринимателей-новаторов России. Но у новой индустриальной экономики XXI в. есть и принципиальное отличие от той эпохи.
Во-первых, современные вызовы обусловливают необходимость развития во многих сферах общественно-государственной системы хозяйствования. Среди них далеко не последнее место занимают проблемы формирования в качестве одной из основных отраслей современного производства фундаментальной и прикладной науки, а также задачи развития массового общедоступного профессионального и высшего образования в единстве с постоянным повышением квалификации работников.
Во-вторых, цели развития сложных интегрированных производственных единиц (ПНО-кластеров) и макроэкономической интеграции производства, науки и образования; проблемы существенной структурной перестройки современных экономик; задачи вытеснения гипертрофированно развитых сфер посредничества обусловливают необходимость использования активной государственной промышленной политики и долгосрочного инвестиционного государственно-частного партнерства. Соответствующим образом в этих условиях должны строиться все остальные сферы государственного регулирования экономики (эти задачи уже решаются, в частности в Китае).
В-третьих, существенные требования к экономическим отношениям и институтам предъявляет переход к массовому созданию и использованию знаниеинтенсивных продуктов. Синтетическая природа такого продукта обусловливает многие изменения в системе экономических отношений и институтов. В частности, собственность на такой продукт включает в себя систему прав, охватывающих как собственно материальный объект, так и его интеллектуальную составляющую. Не секрет, что в стоимости высокотехнологичных изделий (от современных авиалайнеров до сложных лекарственных препаратов) расходы на разработку технологий и охрану прав интеллектуальной собственности сравнимы с расходами на их производство, а в ряде случаев - выше последних. Отсюда, в частности, важность развития института интеллектуальной собственности для новой индустриальной экономики, чему в России пока не уделяется должного внимания [43, 44].
Новая индустрия обусловливает необходимость формирования нового облика и рынка, и государственного регулирования, и частного предпринимательства, и государственной собственности. Какими должны быть эти институты? Автор данного текста вместе со своими коллегами ищут ответ на данный вопрос уже не один год. Некоторые решения уже получили достаточно законченный вид и аргументированы в работах Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте (Санкт-Петербург), где читатель может найти конкретные предложения по обновлению российской (и не только) экономической системы в соответствии с вызовами новой индустриальной эпохи; над другими аспектами проблемы еще идет работа, результаты которой будут изложены в отдельной монографии.
Список литературы
1. Гэлбрейт, Дж. Новое индустриальное общество I Дж. Гэлбрейт. - М.: Прогресс, 1969.
2. Bell, D. The coming of post-industrial society: A venture of social forecasting I D. Bell. -New. York.: Basic Books, 1973.
3. Toffler, A. The Third Wave I A. Toffler. - L.: Pan Books Ltd in association with William Collins Sons & Co. Ltd, 1980.
4. Сакайя, Т. Стоимость, создаваемая знаниями, или История будущего I Т. Сакайя II Новая постиндустриальная волна на Западе: антология; под ред. В. Л. Иноземцева. - М.: Academia, 1999.
5. Тойнби, А. Цивилизация перед судом истории / А. Тойнби. - М.: Айрис-Пресс, 2006.
6. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / М. Кастельс. -М.: ГУ ВШЭ, 2000.
7. Иноземцев, В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы / В. Л. Иноземцев. - М.: Логос, 2000.
8. Иноземцев, В. Л. На рубеже эпох. Экономические тенденции и их неэкономические следствия / В. Л. Иноземцев. - М.: Экономика, 2003.
9. Глазьев, С. Ю. Нанотехнологии как ключевой фактор нового технологического уклада в экономике / С. Ю. Глазьев, В. В. Харитонов (ред.). - М.: Тровант, 2009.
10. Калганов, А. И. Экономическая компаративистика. Сравнительный анализ экономических систем / А. И. Колганов, А. В. Бузгалин. - М.: ИНФРА-М, 2005.
11. Гэлбрейт, Дж. К. Новое индустриальное общество / Дж. К. Гэлбрейт. - М.: Эксмо,
2008.
12. Бадрунав, С. Д. Корпоративный менеджмент постиндустриального общества / С. Д. Бодрунов, С. П. Крюков, Л. Н. Александровская, А. П. Захаревич, В. И. Круглов. - СПб.: Корпорация «Аэрокосмическое оборудование», 2005. - 612 с.
13. Белл, Д. Грядущее постиндустриальное общество / Д. Белл. - М., 1999.
14. Белл, Д. Постиндустриальное общество / Д. Белл // Американская модель: с будущим в конфликте. - М., 1984.
15. World employment and social outlook 2015: The changing nature of jobs / International Labour Office - Geneva: ILO, 2015.
16. Кастельс, М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе: антология. - М.: Академия, 1999.
17. Кастельс, М. Сетевое общество. - М., 2001.
18. Sakaya, T. The Knowledge-Value Revolution or a History of the Future. - Tokyo-N.Y.,
1991.
19. Masuda, Y. The Information Society as Post-Industrial Society. - Washington, 1981.
20. Бадрунав, С. Д. Инфомаркетинг / С. Д. Бодрунов. - Гомель: БелАНТДИ, 1995. - 176 с.
21. Бадрунав, С. Д. Маркетинг информационных услуг: модели управления / С. Д. Бодрунов. - М.: Экономика; Луч, 1993. - 127 с.
22. Бадрунав, С. Д. Организация маркетинговой деятельности информационных предприятий: дис.... канд. экон. наук / С. Д. Бодрунов; Росс. экон. акад. им. Г. В. Плеханова. - М., 1990. - 232 с.
23. Mulgan, G. J. Communication and Control: Networks and the New Economics of Communication / G. J. Mulgan. - Oxford: Polity, 1991.
24. Crawford, R. In the Era of Human Capital / R. Crawford. - N. Y., 1991.
25. Сергеева, И. Материальные и нематериальные факторы мотивации труда / И. Сергеева, В. Быков // Человек и труд. - 2010. - № 9. - С. 43.
26. Иназемцев, В. Л. Постиндустриальное хозяйство и «постиндустриальное» общество (К проблеме социальных тенденций XXI века) / В. Л. Иноземцев // Общественные науки и современность. - 2001. - № 3.
27. Rifkin, J. The End of Work: The Decline of the Global Labor Force and the Down of the Post-Market Era / J. Rifkin. - N.Y.: G. P. Putnam's Sons, 1995.
28. Гринберг, Р. С. Большой кризис: пора уходить от радикального либерализма // Главная книга о кризисе / под ред. А. В. Бузгалина. - М.: Яуза; Эксмо, 2009.
29. Lapavitsas, C. Financial Profit: Profit from Production and Profit upon Alienation / C. Lapavitsas, I. Levina // Research on Money and Finance. - 2010. - November.
30. Бодрунов, С. Д. Реиндустриализация российской экономики - возможности и ограничения / С. Д. Бодрунов // Науч. тр. Вольного экономического общества России. - № 1 /2014. Т. 180. - М., 2014. - С. 15-46.
31. Бодрунов, С. Д. Реиндустриализация в РФ должна опираться на комплексную и активную промышленную политику (дискуссионные ремарки в связи с докладом доктора Рудольфа Трауба-Мерца «Нефть или автомобили. О возрождении промышленности в России») / С. Д. Бодрунов // Науч. докл. Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте; под общ. ред. С. Д. Бодрунова. - СПб., 2015. - 46 с.
32. Бодрийяр, Ж. К критике политической экономии знака / Ж. Бодрийяр. - М.: Академический проект, 2007.
33. Бузгалин, А. В. Рынок симулякров: взгляд сквозь призму классической политической экономии / А. В. Бузгалин, А. И. Колганов // Философия хозяйства. - 2012. - № 2,3.
34. Маркс, К. Соч. / К. Маркс, Ф. Энгельс. - Т. 46. Ч. II.
35. Бодрунов, С. Д. Какая индустриализация нужна России: докл. на Санкт-Петербургском междунар. эконом. конгрессе «Форсайт «Россия»: дизайн новой промышленной политики» / С. Д. Бодрунов. - СПб., 2015.
36. Колганов, А. И. Реиндустриализация как ностальгия? Теоретический дискурс /
A. И. Колганов, А. В. Бузгалин // Социологические исследования. - 2014. - № 1.
37. Колганов, А. И. Реиндустриализация как ностальгия? Полемические заметки о целевых акцентах альтернативной социально-экономической стратегии / А. И. Колганов, А. В. Буз-галин // Социологические исследования. - 2014. - № 3.
38. Бузгалин, А. В. Обновление экономической системы России: необходим отказ от рыночного фундаментализма / А. В. Бузгалин // Проблемы современной экономики. - 2014. - № 3.
39. Бузгалин, А. В. Российская экономическая система: специфика отношений собственности и внутрикорпоративного управления / А. В. Бузгалин, А. И. Колганов // Проблемы теории и практики управления. - 2014. - № 10.
40. Бодрунов, С. Д. Интеграция производства, науки и образования как основа реинду-стриализации российской экономики / С. Д. Бодрунов // Экономическое возрождение России. -2015. - № 1.
41. Смолин, О. Н. Развитие человеческого потенциала как основа модернизации XXI века / О. Н. Смолин // Экономическое возрождение России. - 2015. - № 2.
42. Бодрунов, С. Д. Возрождение производства, науки и образования: проблемы и решения: докл. / С. Д. Бодрунов // Международный конгресс «Возрождение производства, науки и образования в России: вызовы и решения». - М., 2014.
43. Бодрунов, С. Д. Концепция нового индустриального развития России в условиях ВТО / С. Д. Бодрунов; Институт нового индустриального развития (ИНИР). - СПб., 2013. -172 с.
44. Бодрунов, С. Д. Риски интеллектуальной собственности при импортозамещении в рамках реиндустриализации российской промышленности: науч. докл. / С. Д. Бодрунов,
B. Н. Лопатин; Институт нового индустриального развития (ИНИР) им. С. Ю. Витте. - СПб., 2014.
Статья представлена в научно-редакционный совет 05.11.2015 г.
