CC BY
219
Вопросы международного права и сравнительного правоведения
Научная специальность
12.00.10 «Международное право; Европейское право» УДК 341.9
НОВЕЙШИЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ЧАСТНОГО ПРАВА РОССИИ (К ПРИНЯТИЮ ПОСТАНОВЛЕНИЯ
ПЛЕНУМА ВЕРХОВНОГО СУДА РФ ОТ 9 ИЮЛЯ 2019 Г. № 24)
© Колобов Р. Ю., 2019
Иркутский государственный университет, Иркутск, Россия
Восточно-Сибирский филиал Российского государственного университета правосудия, Иркутск, Россия
Рассматриваются основные положения Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 24 от 9 июля 2019 г. «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации». Отмечается комплексный характер этого акта, критическому анализу с позиции современной доктрины подвергаются ключевые правовые позиции, выраженные в анализируемом Постановлении. В части разъяснения общих положений о порядке применения коллизионных норм обращается внимание на построение иерархии нормативных регуляторов в международном частном праве, институты предварительной квалификации, сверхимперативных норм, оговорки о публичном порядке, обратной отсылки, указывается на отдельные проблемные аспекты понимания этих правовых категорий, не получивших разъяснений в тексте Постановления. Отдельное внимание уделяется рассмотрению проблематики определения вещного статута, поскольку действующее законодательное регулирование по этому вопросу достаточно лаконично, а соответствующие разъяснения высших судебных инстанций до появления анализируемого Постановления отсутствовали. Ряд выводов настоящей статьи касается одного из ключевых институтов международного частного права - автономии воли, поддерживаются правовые позиции, касающиеся установления подразумеваемой воли сторон при определении права, подлежащего применению как к договору, так и к отношениям добровольного представительства.
Ключевые слова: международное частное право, Верховный Суд РФ, коллизионные нормы.
9 июля 2019 г. было принято Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 24 «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации» (далее - Постановление № 24, Постановление). До принятия этого Постановления к числу основных общих разъяснений судебной практики по вопросам международного частного права в новейший период российской государственности относились два акта: Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 9 июля 2013 г. № 158 «Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел с участием иностранных лиц» (далее - Информационное письмо № 158) и Постановление Пленума ВС РФ от 2 июня 2017 г. № 23 «О рассмотрении арбитражными судами дел по экономическим спорам, возникающим из отношений, осложненных иностранным элемен-
том» (далее - Постановление № 23)1. Эти акты сыграли позитивную роль в развитии судебной практики по делам, осложненным иностранным элементом, однако они носили в известной мере фрагментарный характер, раскрывая особенности применения лишь некоторых (пусть и весьма важных) институтов международного частного права. Равным образом, они носили межотраслевой характер - касались и собственно вопросов международного частного права2, и международного гражданского процесса (в части особенностей определения процессуального положения иностранных лиц,
1 Упоминание этих двух документов не умаляет значения иных актов судебного толкования, посвященных специальным вопросам международного частного права и международного гражданского процесса.
2 В значении, которое традиционно придается этому термину в международных договорах и западной правовой доктрине как совокупности коллизионных норм.
определения компетенции россииских судов по рассмотрению споров с иностранным участием, применения обеспечительных мер по делам с иностранным участием и др.). Постановление № 24 отличается прежде всего своеИ направленностью на разъяснение порядка применения исключительно коллизионных норм. Вторая его черта - комплексность. Практически все положения раздела 6 ГК РФ получают ту или иную трактовку. По причине ограниченности объема статьи мы не будем представлять развернутыи комментарии каждого пункта Постановления, а сгруппируем некоторые ключевые нововведения и обратим внимание на наиболее важные идеи, выраженные Пленумом ВС РФ.
Важная группа разъяснении в Постановлении № 24 касается объяснения иерархии нормативных регуляторов в международном частном праве (п. 3-6). Как известно, принципиальная схема1 этих регуляторов выглядит следующим образом. На первом уровне находятся унифицированные материальные нормы международных договоров, достаточность регулирования которых исключает обращение к коллизионным нормам и, как следствие, к нормам национального права (абз. 1-2 п. 3 Постановления). При отсутствии таковых норм либо их недостаточности активизируются нормы второго уровня регулирования - коллизионные нормы международных договоров (абз. 3 п. 3, абз. 1-3 п. 4 Постановления). При невозможности обеспечить регулирование отношении нормами двух указанных групп регуляторов, необходимо обращение к третьему уровню - коллизионным нормам национального права (абз. 4 п. 4 Постановления).
Немаловажным является и акцентирование внимания на «горизонтальной» организованности норм в каждом из представленных уровней: правило lex speciali derogat lex generali действует и в рассматриваемых вопросах. Наличие специального международного договора исключает применение норм общего права (абз. 3 п. 4 Постановления) независимо от количества участников соответствующего договора и дат их принятия, если самими такими договорами не установлены иные правила. Это же правило действует и на третьем уровне регулирования. Например, наличие применимой специальной коллизионной
нормы в КТМ исключает обращение к коллизионным нормам ГК РФ по тем же вопросам (п. 5 Постановления).
Эти разъяснения Постановления № 24 следует приветствовать, поскольку они задают четкий алгоритм определения прав и обязанностей субъектов отношений, осложненных иностранным элементом. Представляется возможным сформулировать, пожалуй, единственное дополнение к представленным в Постановлении разъяснениям. Оно касается условий «перехода» от первого уровня ко второму. В абзаце 3 п. 3 Постановления описывается ситуация применения субсидиарного статута при решении вопроса о действительности договора международной купли-продажи товаров. Как известно, ст. 4 Венской конвенции 1980 г. «О договорах международной купли-продажи товаров»2 (далее - Венская конвенция 1980 г.) прямо исключает из сферы своего действия эти вопросы. Вместе с тем в международных договорах, содержащих унифицированные материальные нормы, можно выделить как вопросы, исключенные из сферы их действия (как, например, указанный вопрос о действительности договора в Венской конвенции 1980 г.), так и те, которые входят в предмет международного договора, но прямо в его нормах не разрешаются (пробелы). Последние в ряде международных договоров решаются, в первую очередь, не путем обращения к субсидиарному статуту, а путем аналогии права. Так, Венская конвенция 1980 г. в ст. 7 закрепляет именно такое правило [см.: 3]. Если какой-то вопрос входит в сферу регулирования этой конвенции, но не был прямо урегулирован ее нормами, то он подлежит разрешению в соответствии с принципами, на которых основана Венская конвенция. При отсутствии таких принципов - в соответствии с нормами национального права, определенными на основании коллизионных норм (субсидиарным статутом). Иначе говоря, условно можно выделить промежуточную стадию при переходе от первого уровня регулирования ко второму, что также необходимо принимать в расчет при построении иерархии нормативных регуляторов3.
Впервые на уровне постановления Пленума ВС получил закрепление институт предварительной квалификации (п. 7 Постановления).
1 Мы говорим о принципиальной схеме в том смысле, что она отражает лишь основы построения иерархии нормативных регуляторов. Разумеется, эту схему можно усложнять, включая в нее иные нормативные явления международного частного права (сверхимперативные нормы, нормы lex causae и др.). Говоря о схеме нормативных регуляторов, мы исключаем из нее такие явления индивидуального регулирования, как частно-правовой договор и его специфические разновидности, например условия lex voluntatis (оставляя за скобками более общий теоретический вопрос о том, является ли индивидуальное регулирование нормативным).
2 Конвенция Организации Объединенных Наций о договорах международной купли-продажи товаров, Вена, 1980 г. // Вестник ВАС РФ. 1994. № 1.
3 Венская конвенция не одинока в установлении подобной двух-этапной системы восполнения пробелов. Такое же правило содержат, например, Оттавская конвенция «О международном финансовом лизинге» 1988 г. (ст. 6), Кейптаунская конвенция «О международных гарантиях в отношении подвижного оборудования» 2001 г. (ст. 5).
Следует согласиться с приведенными разъяснениями о разграничении вопросов толкования российских коллизионных норм и коллизионных норм международных договоров, возможности установления иных правил квалификации в законе, а также с акцентированием внимания именно на предварительном характере такой квалификации (абз. 3 п. 7 Постановления). К числу проблем с применением норм о предварительной квалификации, которые не получили разъяснения, следует отнести исключения из принципа квалификации lex fori, в случаях, когда понятие не известно российскому праву, известно в ином словесном обозначении или с иным содержанием и не может быть определено посредством толкования в соответствии с российским правом (п. 2 ст. 1187 ГК РФ). Порядок применения этих правил также требует разъяснений, как и оттенки смысла глагола «может» во фразе «может применяться иностранное право».
Интересно разъяснение, касающееся порядка определения применимого права при отсылке к праву страны с множественностью правовых систем (п. 8 Постановления), в котором Пленум ВС РФ, по сути, добавил еще одну стадию определения применимого права в этой ситуации. Закрепленные в ст. 1188 ГК РФ способы решения проблемы множественности правовой системы могут не понадобиться, в случае, если коллизионная норма позволяет определить конкретную правовую систему в составе национальной. Таковы, например, отсылки к праву страны места жительства физического лица. В этом случае, действительно, место жительство определит как право страны (с внутренней множественностью правовых систем), так и отдельную ее составляющую (например, правовую систему штата), подлежащую применению к соответствующему отношению.
Традиционный для международного частного права институт обратной отсылки также раскрыт в рассматриваемом Постановлении (п. 9). Единственное уместное дополнение к высказанным позициям - это указание на возможность установления иных правил об обратной отсылке в международном договоре. Например, ст. 21 Конвенции «О юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской ответственности и мер по защите детей»1 1996 г. устанавливает иные правила решения проблемы renvoi. Соответственно, при применимости указанной
1 Конвенция о юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской ответственности и мер по защите детей // Собр. законодательства РФ. 2013. № 32. Ст. 4297.
Конвенции правила ст. 1190 ГК РФ замещаются соответствующими правилами международного договора.
Постановление № 24 не могло обойти вниманием два родственных института - сверхимперативные нормы и оговорку о публичном порядке. Пленум ВС РФ обрисовал различия обычных императивных и сверхимперативных норм (п. 10), отметил основной признак таких норм - защиту публичного интереса, связанного с основами построения экономической, политической или правовой системы государства. В числе примеров указаны традиционные для учебной литературы ст. 14, 156 СК РФ, ст. 414 КТМ РФ, хотя в современной судебной практике встречаются и иные примеры квалификации норм в качестве сверхимперативных (например, ст. 213.15 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)»2 [4, с. 101]). Равным образом, крайне уместны были бы примеры применения п. 2 ст. 1192 ГК РФ, закрепляющего возможность применения сверхимперативных норм иностранных государств (п. 11 Постановления). Раскрытие смысла ст. 1193 ГК РФ, посвященной оговорке о публичном порядке, в формате постановления пленума является сложно реализуемой задачей, ввиду затруднительности формулирования абстрактного понятия публичного порядка. Очевидно, по этой причине п. 12 Постановления, посвященный этому явлению, весьма лаконичен. Поэтому остается выразить пожелание о подготовке профильного обзора судебной практики о применении оговорки о публичном порядке как института коллизионного права. Как известно, подобный обзор существует относительно процессуального измерения оговорки о публичном порядке, когда это явление используется в качестве основания для отказа в признании и исполнении решений иностранных судов3. Материал для такого обзора в современной судебной практике представлен в достаточном количестве4.
Отдельный очень важный блок разъяснений касается необходимости разграничения сфер действий статутов и их уточнения. Положения, касающиеся этой проблематики, находятся в разных частях Постановления № 24. Общее правило по этому вопросу сформулировано
2 О несостоятельности (банкротстве): федер. закон от 26.10.2002 № 127-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2002. № 43. Ст. 4190.
3 Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел о применении оговорки о публичном порядке как основания отказа в признании и приведении в исполнение иностранных судебных решений: Информационное письмо Президиума ВАС // Вестник ВАС РФ. 2013. № 5.
4 Некоторые обобщения по вопросам применения норм международного частного права см. в наших предыдущих статьях [4; 5].
в п. 13, который указывает на необходимость разграничения действия права, подлежащего применению к договору или иному правоотношению, и сферу действия иных специальных коллизионных норм. Специальные правила о сфере действия отдельных статутов касаются, в частности, вопросов обращения взыскания и реализации предмета залога (п. 21), выражения согласия на совершение сделки (п. 25).
Постановление устраняет дефицит внимания к проблемам определения вещного статута. Так, в сферу действия вещного статута включены отношения, складывающиеся по поводу документарных и бездокументарных ценных бумаг, а также, как уже указывалось ранее в настоящей статье, по обращению взыскания и реализации предмета залога (п. 21). Восполнение пробелов в регулировании этих групп отношений можно только приветствовать. Получил разъяснение и изменившийся в ходе реформы 2013 г. вопрос о взаимодействии вещного и обязательственного статутов. Постановление № 24 подтвердило исключение из сферы действия автономии воли вопроса о возникновении и прекращении права собственности и иных вещных прав на движимое имущество. В соответствии с изменениями, внесенными в п. 1 ст. 1210 и п. 3 ст. 1206 ГК РФ Федеральным законом № 260-ФЗ1, право, выбранное сторонами договора, не распространяется автоматически на указанный вопрос возникновения и прекращения вещных прав на имущество, но стороны не лишены возможности заключить отдельное соглашение, распространяющее действие выбранного права и на вещно-правовой вопрос. При этом, как подчеркивает закон и Постановление № 24 (п. 19), стороны несут риск применения вещного статута по требованиям лиц, не являющихся стороной договора (например, невладеющего собственника об истребовании имущества из чужого незаконного владения).
В российском международном частном праве особое значение получил вопрос об определении права, применимого к форме сделки. Как известно, Федеральный закон № 260-ФЗ концептуально изменил регулирование этих вопросов, поставив, по общему правилу, знак равенства между статутом формы сделки и статутом самой сделки (п. 1 ст. 1209 ГК РФ), а также установив систему правил, препятствующих признанию сделки недействительной по основанию порока формы. Последнему вопросу Постановление уделяет повышенное внимание, раскрывая содержание условий favor negotii.
1О внесении изменений в часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации : федер. закон от 30.09.2013 № 260-ФЗ // Собр. законодательства РФ. 2013. № 40 (ч. III). Ст. 5030.
Стоит поддержать предлагаемое толкование ст. 1209 ГК РФ в совокупности с п. 3 ст. 1210 ГК РФ (абз. 3 п. 22 Постановления). Последняя, как известно, устанавливает возможность распространить действие выбранного права на уже сложившиеся отношения (ретроактивный выбор). И вполне логичным в целях сохранения действительности сделки с точки зрения формы является учет положений как текущего применимого права, так и первоначального.
В связи с рассматриваемыми вопросами коллизионного регулирования вопросов формы сделки, необходимо отметить, что в исходном варианте текста Постановления содержалось расширительное толкование термина «сделка, связанная с осуществлением прав участников». Предполагалось, что к этой категории сделок будут относиться в том числе и договоры об отчуждении долей в уставных капиталах обществ с ограниченной ответственностью, а не только корпоративные договоры (ст. 67.2 ГК РФ). Такая трактовка этого термина приводила бы к тому, что в силу п. 2 ст. 1209 ГК РФ договоры о продаже долей в уставных капиталах российских обществ с ограниченной ответственностью в вопросах формы всегда подчинялись бы российскому праву и подлежали бы нотариальному удостоверению. В итоговый вариант текста Постановления это разъяснение не вошло.
Важные выводы содержатся в п. 23 Постановления в части квалификации природы правила, установленного в п. 1 ст. 162 ГК РФ. В этой статье, как известно, установлено последствие несоблюдения простой письменной формы сделки в виде невозможности ссылаться на свидетельские показания. Это правило по-разному оценивалось представителями доктрины гражданского права в части определения его материального либо процессуального характера. Для международного частного права это не праздный научный вопрос, так как коллизионное регулирование в подавляющем количестве случаев предполагает применение материальных норм. Соответственно, процессуальные отношения регулируются по lex fori. В Постановлении № 24 закрепляется, что правило ст. 162 является нормой материального права, предусматривающей последствия процессуального характера, а поэтому она не препятствует применению иностранных правовых норм, содержащих иные правила о форме сделок и последствиях их совершения. Поддерживая принципиально этот подход, необходимо отметить, что ранее в актах Президиума Верховного Суда обнаруживались и иные правовые позиции. Так, в Обзоре судебной практики № 5, утвержденном Президиумом Верховного Суда РФ 27 декабря 2017 г., в
п. 28 приводится аргументация, выраженная в Определении № 305-ЭС16-13148(2): «Так, российскому праву известны случаи нахождения процессуальных норм в материальном законе (например, содержащиеся в ГК РФ положения о запрете ссылаться на свидетельские показания при несоблюдении просто письменной формы сделки (п. 1 ст. 162) ... Таким образом, судам при решении вопроса о применимости спорной нормы следовало исходить не из ее расположения в системе нормативно-правовых актов соответствующего государства, а из существа содержания нормы и регулируемых ею отношений».
Впервые получил отражение вопрос о применимом праве к вопросу дачи согласия на совершение сделки. Поскольку такое согласие не является элементом формы, то к нему не подлежат применению коллизионные нормы, определяющие статут формы (абз. 2 п. 25 Постановления).
Один из самых масштабных разделов Постановления № 24 касается определения договорного статута. В этой части содержится ряд важных новых правил.
Одним из основных начал в регулировании договорных отношений в международном частном праве является автономия воли. С момента вступления в силу части третьей ГК РФ происходило постепенное расширение сферы применения этого начала в российском законодательстве и правоприменительной практике. Вехой в развитии автономии воли стало появление Информационного письма № 158. В нем впервые были либерализованы требования к определенности выбора применимого права: указано на возможность заключения условных соглашений, использование любых слов и выражений в таком выборе и др. В 2013 г. же вступил в силу Федеральный закон № 260-ФЗ, значительно усиливший роль автономии воли, допустив ее применение к разным группам внедоговорных отношений.
При разборе п. 1 ст. 1210 ГК РФ нередко встает вопрос о том, как трактовать термин «право», которое стороны могут выбрать к правам и обязанностям по договору. Пункт 32 Постановления выражает две идеи по этому вопросу. Первая касается возможности выбирать любую, в т. ч. нейтральную по отношению к сторонам договора правовую систему, и такой подход подлежит всяческой поддержке. Вторая описывает возможность применения некоторых актов негосударственного регулирования. Так, Пленум ВС РФ указывает, что стороны «вправе выбрать документы, содержащие правила, рекомендованные участникам оборота международными
организациями или объединениями государств (например, Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА, Европейские принципы договорного права, Модельные правила европейского частного права)». Таким образом, выбранные сторонами документы должны представлять собой полноценный договорный статут, исключая применение императивных норм национального права (оставляя возможность вторжения сверхимперативных правил в регулирование соответствующего отношения)1. Такой подход соответствует современным мировым тенденциям развития международного частного права. Вместе с тем в абз 2. п. 32 закрепляется, что такие документы могут применяться при наличии прямо выраженного соглашения сторон. Такое разъяснение, очевидно, исключает возможность применения Принципов УНИДРУА и иных схожих по природе документов в случаях отсутствия соглашения сторон об их применении и наличии пробела в регулировании соответствующих отношений в нормах национального права и соответствующих международных договорах. Например, известна ситуация с расхождением текста внешнеторгового контракта, составленного на разных языках. Юристы, обслуживающие внешнеторговые контракты, предприниматели и профильные менеджеры знакомы с правилом ст. 4.7 Принципов УНИДРУА, устанавливающим (в отсутствие соглашения сторон) приоритет того варианта, который был составлен первым. Такое регулирование вполне разумно, и, по нашему мнению, суды вполне могли бы обращаться к нему и в отсутствие соглашения сторон о применении принципов УНИДРУА. Признание возможности самостоятельного обращения суда к таким документам потребует перестройки устоявшейся иерархии правовых регуляторов, что, видимо, послужило причиной появления указанной идеи в Постановлении. Пункт 32, судя по всему, отражает консервативный подход и к вопросу о lex mercatoria, поскольку указывает на возможность применения конкретных документов, а не отдельной автономной правовой системы. Поэтому указание в договоре на регулирование возникающих из него отношений нормами lex
1 Вывод о недопустимости применения императивных норм субсидиарного статута в случае отсылки, например, к Принципам УНИДРУА подкрепляется системным толкованием Постановления № 24. Пункт 38 описывает схожую ситуацию применения правил Инкотермс. Описывая ситуацию наличия в договоре отсылки к правилам Инкотермс, Пленум ВС РФ акцентирует внимание, на том, что «положения Инкотермс имеют приоритет перед дис-позитивными нормами договорного статута» (иными словами -являются договорными условиями). В пункте 32 Постановления в такой оговорки не содержится, из чего можно заключить, что Пленум ВС РФ не имел намерения ограничивать действие этих документов императивными нормами договорного статута.
шегсаШпа должно приводить суд к выводу о несогласованности условия о применимом праве.
В анализируемом Постановлении обращают на себя внимание разъяснения, касающиеся подразумеваемого выбора права (п. 27). Пункт 2 ст. 1210 ГК РФ закрепляет, что соглашение о выборе применимого права может определенно вытекать из условий договора либо совокупности обстоятельств дела. В этой связи Пленумом ВС РФ отмечается, что суд вправе констатировать наличие подразумеваемого выбора права при наличии тесной связи между двумя договорами с участием одних и тех же лиц, когда один из договоров содержит условие о применимом праве, а другой нет. Ситуация связанности и взаимообусловенности договоров достаточно часто встречается в предпринимательской практике, и такое разъяснение выглядит весьма логично. Остальные примеры подразуме-ваемости уже отмечались в Информационном письме № 158 (например, ссылки на одну и ту же правовую систему в исковом заявлении и отзыве на него). Обоснованно и ставшее уже традиционным подчеркивание несвязанности выбора компетентного суда и, как следствие, применимого права (абз. 3 п. 27 Постановления № 24)1. Здесь же уместно отметить и поддержать позицию Пленума ВС РФ по поводу подразумеваемого выбора права в доверенности (абз. 2 п. 49 Постановления № 24). Действительно, при отсутствии прямого указания в доверенности вполне обоснованно предположить, что предоставление полномочий на совершение действий исключительно на территории одной страны может быть расценено как подразумеваемый выбор права этого государства. Равным образом, предоставление полномочий для целей исполнения обязательств, возникших из договора, может быть расценено как подразумеваемое подчинение отношений по добровольному представительству соответствующему договорному статуту.
Возможность заключения условных соглашений о применимом праве ограничена правилом о недопустимости диспаритетных соглашений, когда выбор зависит от воли только одной стороны. Такое ограничение договорной
1 При этом с 2017 г. нельзя сказать, что это правило во всех случаях работает «в обратную сторону» (выбор права не определяет подсудность). В Постановлении № 23 в п. 15 разъясняются правила п. 10. ч. 1 ст. 247 АПК РФ. Это законоположение устанавливает компетентность российских арбитражных судов в случаях, когда отношение проявляет тесную связь с территорией Российской Федерации. Одним из проявлений такой связи в Постановлении № 23 указывается применимость к договору российского права. Таким образом, в случае, если отсутствует пророгационное соглашение, но в договоре согласовано применение российского права, то при подаче иска в российский суд, он (при прочих необходимых условиях) признает себя компетентным.
свободы между предпринимателями, осознающими последствия таких соглашений, выглядит излишним патернализмом.
Важное новое правило касается оценки действительности соглашения о выборе применимого права. Действительность соглашения по основаниям наличия порока воли, заключенность такого соглашения как разновидности гражданско-правовой сделки определяются на основании права, указанного сторонами в соглашении о применимом праве. При этом пределы выбора определения применимого права определяются на основании российского права.
Точечное расширительное толкование коснулось п. 3 и 4 ст. 1210 ГК РФ. В настоящей статье уже упоминалась возможность ретроактивного выбора применимого права, и одно из последствий такого выбора - невозможность появления порока формы. Другим последствием такого выбора является невозможность ущемления прав третьих лиц, в том числе третьих лиц, в пользу которых заключен договор. Такие третьи лица смогут основывать свои требования, связанные с договором, на основании первоначально определенного права. Однако Постановление № 24 вводит условие такой защиты: такие третьи лица должны выразить намерение воспользоваться своими правами по договору до момента заключения сторонами последующего соглашения о применимом праве. Стоит поддержать и весьма логичное разъяснение порядка применения п. 4 ст. 1210. Возможность расщепления договорного статута и регулирование разных частей договора разным правом не должны вызывать непреодолимых противоречий и влечь за собой признания части договора недействительной. Расширение действия правил favor negotii на вопросы расщепления договорного статута выглядит обоснованным и укладывается в общую идеологию построения раздела 6 ГК РФ.
Получил разрешение и иногда возникавший вопрос о возможности выбора иностранного права в отсутствие какого-либо иностранного элемента. С момента вступления в силу части третьей ГК РФ было отмечено наличие двух возможных решений по этому вопросу. Первое вытекало из п. 1 ст. 1186 ГК РФ, указывающей, что определение применимого права в соответствии с коллизионными нормами (разных уровней и форм закрепления, в том числе раздела 6 ГК РФ) осуществляется при наличии иностранного элемента (в виде объекта, субъекта либо иной формы его существования). При такой трактовке ст. 1186 ГК РФ выступает в качестве ключа, который открывает возможность обращаться ко всем нормам раздела 6, включая
положения ст. 1210 ГК РФ. Второе возможное решение - применение буквального и генетического толкования п. 5 ст. 1210 ГК РФ. Не секрет, что основные идеи первоначальной редакции коллизионных норм, определяющих договорный статут, были заимствованы из Римской конвенции 1980 г. «О праве, применимом к договорным обязательствам»1 (далее - Римская конвенция). Обращение к ст. 3 этого международного договора позволяет обнаружить правило, очень схожее с предыдущей редакцией п. 5 ст. 1210 ГК РФ. В комментарии (отчете) одни из авторов текста Римской конвенции указывают, что ст. 3 Конвенции есть компромисс между двумя подходами, сложившимися в рабочей группе: разрешить выбор иностранного права в отсутствие иностранного элемента, либо поставить наличие такого элемента в условие применения автономии воли. В результате в этой норме указывается на возможность определять применимое иностранное право даже в отсутствие иностранного элемента однако действует ограничитель в виде императивных норм (mandatory rules) права страны, с которой связаны все остальные элементы отношения2.
После появления Постановления № 24 этот вопрос окончательно решен в пользу возможности выбора иностранного права в отсутствие иностранного элемента (п. 31). При этом Пленум ВС РФ констатировал, что речь в п. 5 ст. 1210 идет не о сверхимперативных, а о императивных нормах в полном соответствии с логикой реформы международного частного права, прошедшей в 2013 г. Новая редакция анализируемого пункта также отмечается в Постановлении № 24 - оценке на наличие иностранных характеристик подлежат не только элементы самого договора, но и иные касающиеся отношения сторон обстоятельства (например, правила п. 5 не подлежат применению при отсутствии иностранного элемента в договоре поручительства, если он обеспечивает исполнение обязательства с иностранным элементом).
Важнейшим элементом коллизионного регулирования договорных обязательств являются правила определения применимого права в отсутствие соглашения сторон. В ГК РФ нормы, посвященные этим вопросам, сосредоточены в ст. 1211-1216 ГК РФ.
1 Российская Федерация никогда не участвовала в этой конвенции. В Европейском союзе в настоящий момент она заменена инструментом европейского права, регламентом «О праве, применимом к договорным обязательствам» («Рим I»).
2 Report on the Convention on the law applicable to contractual obligations [Электронный ресурс] URL: https://eur-lex.europa.eu/ LexUriServ/LexUriServ.do?uri=CELEX:31980Y1031(01):EN:HTM (дата обращения: 17.10.2019)
Разъясняя особенности применения п. 1 ст. 1211, Пленум ВС РФ указывает на необходимость обращения к праву страны места жительства или основного места деятельности стороны договора, осуществляющей исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора (характерное исполнение). Мы отмечали в одной из статей, что арбитражные суды в большинстве случаев обращаются к критерию регистрации, не выясняя основное место деятельности стороны [4, с. 103]. При этом интересна трактовка основного места деятельности, данная Пленумом ВС РФ. Под ним понимается место, откуда происходит управление делами юридического лица или индивидуального предпринимателя. В Регламенте «Рим I» этот вопрос решается сходным образом: обычным местом жительства юридических лиц считается место нахождения их центральной администрации (ст. 19). В Римской конвенции 1980 г. допускались два варианта: в общем случае -право страны места нахождения центральной администрации, но если контракт заключается в результате осуществления этой стороной торговой или профессиональной деятельности, то в расчет принимается principal place of business. Это словосочетание и переводится как «основное место деятельности». Поэтому в трактовке п. 1 ст. 1211 ГК РФ Пленум ВС РФ, по сути, предлагает применять критерий места нахождения центральной администрации вместо основного места деятельности.
Интересные выводы содержатся в п. 34 Постановления по вопросу о так называемом характерном исполнении. Подтверждая, что в договоре купли-продажи характерное исполнение осуществляет продавец, Пленум ВС РФ указывает, что если покупатель принимает на себя существенные неденежные обязательства (обеспечить рекламу, маркетинг товара, продать его за определенную сумму), то суд на основе оценки условий и существа договора может прийти к выводу о том, что характерное исполнение осуществляется покупателем. В связи с таким разъяснением необходимо отметить два обстоятельства. Во-первых, очевидно, что Пленум ВС РФ применил расширительное толкование, поскольку действующая редакция п. 2 ст. 1211 не является презумпцией и не позволяет опровергать содержащиеся в ней правила, исходя из обстоятельств конкретной ситуации. В предыдущей редакции ст. 1211 такая возможность
допускалась1. Второй вопрос - это отказ Пленума ВС РФ от объяснения понятия «характерное исполнение». Постановление только указывает на равнозначность терминов «исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора» и «характерное исполнение», а также констатирует, что стороны, осуществляющие характерное исполнение, перечислены в п. 2 ст. 1211. Мы писали в одной из статей со ссылками на европейскую юридическую литературу2 [5, с. 110], что характерное исполнение в его исходном понимании - это то исполнение, которое определяет вид данного договора, позволяет его классифицировать (отнести к определенному договорному типу), характерное для данного вида контрактов (уместно, как мы ранее писали, именовать его характеризующим исполнением). Схожие суждения изложены и в авторитетном современном исследовании вопросов коллизионного регулирования договорных обязательств: «Классификация гражданско-правовых обязательств основана на учете характеристик встречного (неденежного) исполнения, которое радикальным образом отличается в зависимости от вида договора (обязательство передать товар в собственность другой стороне, передать вещь во временное владение и пользование, оказать услугу и т. п.). Соответственно, именно такое неденежное обязательство характеризует определенный вид (выделено нами. - Р. К). гражданско-правового договора, а также выражает его социально-экономическую и правовую сущность» [1, с. 370]. С другой стороны, в цитируемой книге А. В. Асоскова, в частности, отмечается и иная возможность понимания критерия характерного исполнения, как «наиболее важного исполнения» [1, с. 424]. В анализируемом п. 34 Постановления речь идет, видимо, о втором понимании этого критерия. Вместе с тем остается неясным, какая совокупность неденежных обязательств покупателя «перенесет» характерное исполнение к покупателю. В этой связи было бы весьма полезным увидеть мнение высшей судебной инстанции о том, что представляет собой характерное исполнение «вообще» как гражданско-правовая категория (тем более что иногда суды применяют это понятие для регулирования гражданско-правовых отношений, не осложненных иностранным элементом в порядке аналогии закона [5, с. 111]).
1 Ср., п. 3 ст. 1211 ГК РФ в редакции до 01.11.2013: «Стороной, которая осуществляет исполнения, имеющее решающее значение для содержания договора, признается, если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельства дела, сторона, являющаяся, в частности...».
2 Ввиду ограниченности объема статьи мы не раскрываем эти вопросы вновь.
В пункте 38 Постановления разъясняется неудачно выраженное правило п. 11 ст. 1211 ГК РФ о применении в договоре торговых терминов Инкотермс. В тексте анализируемого пункта указывается на то, что употребление торговых терминов означает, что «сторонами согласовано применение к их отношениям обычаев, обозначаемых соответствующими торговыми терминами». Обычай, согласно господствующим представлениям отечественной доктрины, является формой существования правовых норм [2]. В этой форме существуют диспозитивные нормы, проще говоря, обычай есть норма права. Нормы права отличаются качеством общеобязательности, которое в полной мере присуще и диспозитивным нормам. От ratio legis диспо-зитивной нормы можно отклониться частным соглашением, но это не колеблет указанного качества общеобязательности, поэтому об обязательности обычая (нормы) не договориваются. Очевидно, за неимением лучшего термина (ГК РФ не знает термина «обыкновение»), законодатель выбрал самое близкое слово (термин) -«обычай». Поэтому разъяснение Пленума ВС РФ ставит все на свои места. Употребление термина Инкотермс без ссылки на сами правила означает в общем случае согласие сторон на применение правил в актуальной редакции.
Три разъяснения касаются п. 2 ст. 1213 РФ, посвященной регулированию договоров в отношении недвижимого имущества, расположенного на российской территории. Во-первых, констатируется императивный характер такой нормы, с исключением возможности реализации автономии воли по отношению к таким договорам. Во-вторых, конкретизируются виды договоров, о которых идет речь в рассматриваемом пункте. Это договоры, имеющие объектом расположенную на территории России недвижимую вещь, если сам договор или динамика прав из него подлежит государственной регистрации в государственном реестре России. В судебной практике отмечены дела, в которых этот вопрос получал гораздо более широкое толкование. Арбитражный суд г. Москвы в одном из дел разрешал вопрос об определении применимого права в отношении договора о продаже доли в уставном капитале российского общества с ограниченной ответственностью, в составе имущества которого имеется недвижимое имущество, находящееся в России. В решении по делу № А40-108591/2017 от 16 февраля 2018 г. суд указал, что «норма части 2 статьи 1213 ГК РФ не конкретизирует конкретные договоры, определенные гражданским законодательством (в частности, купли-продажи, мены, аренды и тому подобных). В указанной связи действие
данной нормы должно распространяться на любые договоры, которыми затрагиваются бенефициарные права на земельные участки или иное недвижимое имущество». Иными словами, по мнению суда, любые сделки, которые влекут за собой установление экономического контроля за земельными участками и иным недвижимым имуществом, расположенным в России, подчиняются российскому праву, в том числе и сделки по отчуждению долей в уставных капиталах ООО, обладающих на праве собственности таким имуществом. Представляется правильным, что Пленум ВС РФ не поддержал такой излишне широкий подход.
Третье разъяснение распространяет в порядке аналогии закона действие п. 2 ст. 1213 на договоры, имеющие объектом воздушные, морские суда, а также суда внутреннего плавания, если права на них внесены в государственный реестр Российской Федерации.
Освещение получает и весьма удачная редакция ст. 1214 ГК РФ, допускающая применение иностранных правовых норм к корпоративным договорам и договорам о создании юридического лица. Пленум ВС РФ констатировал действие обычных императивных норм личного закона по вопросам, входящим в сферу его действия.
При отсутствии коллизионных норм, определяющих договорный статут, надлежит руководствоваться принципом наиболее тесной связи, закрепленным в качестве самой общей субсидиарной коллизионной нормы национального права (п. 2 ст. 1186 ГК РФ). Классическим примером такой ситуации является договор мены, в отношении которого не содержится специальных правил в ст. 1211-1214 ГК РФ. К числу несомненных достоинств Постановления № 24 относится разъяснение того, как определять право, с которым отношение наиболее тесно связано. Оценке подлежат такие обстоятельства, как место жительства и гражданства физических лиц, основное место деятельности юридических лиц, место нахождения объекта гражданских прав, по поводу которого возникло отношение и др. (п. 6 Постановления). Является важной и сформулированная в Постановлении № 24 возможность принимать во внимание результат применения той или иной правовой системы. Иными словами, суд вправе учитывать, применение права какой страны позволит наилучшим образом реализовать общепризнанные принципы гражданского права и построения отдельных его институтов.
В разделе Постановления № 24, посвященном определению договорного статута, впервые сформулированы четкие правила о разделении вопросов оснований и последствий недействи-
тельности сделок (п. 42). Основания недействительности сделки определяются соответствующим статутом. При наличии пороков в сделкоспособности основания недействительности определяются личным законом (физического или юридического лица), пороков формы - статутом формы сделки; пороков воли - договорный статут. Последствия же недействительности договора будут определяться исключительно договорным статутом.
Блок вопросов, посвященный регулированию отношений с участием потребителей (как договорного, так и внедоговорного свойства), соответствует уже устоявшимся в доктрине положениям о разграничении активных и пассив-ных1 потребителей, а также определении права к отношениям по возмещению вреда, причиненного вследствие недостатков товара, работы или услуги (п. 47).
Равным образом соответствуют современным доктринальным представлениям и разъяснения, содержащиеся в заключительном разделе Постановления № 24 о праве, применимом к внедоговорным отношениям. Думается, что общие разъяснения об определении права, применимого к деликтным отношениям, только выиграли бы от конкретных примеров, например это касается п. 54, описывающего ситуацию связанности деликтного и договорного отношения при осуществлении сторонами предпринимательской деятельности.
Логичны суждения о применении правил ст. 1222.1 (ответственность за недобросовестное ведение переговоров), появившейся после вступления в силу Федерального закона № 260-ФЗ. Если договор не состоялся, но стороны смогли в ходе переговорного процесса определить право, которому они желали его подчинить, это будет право регулирования и отношения по преддоговорной ответственности (абз. 1 п. 55 Постановления).
Проведенное исследование показывает, что сформулированные в Постановлении № 24 правовые позиции отвечают требованиям времени и дают ответ на многие вопросы, возникавшие в судебной практике при применении норм международного частного права. Ш
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Асосков А. А. Коллизионное регулирование договорных обязательства. М. : Инфотропик Медиа, 2012. 640 с.
2. Зыкин И. С. Обычаи и обыкновения в международной торговле // Труды кафедры международного частного и гражданского права. М., 1979. С. 55-63.
1 Следует полностью поддержать примеры «пассивности» потребителя, приводимые в Постановлении (п. 45): русский язык сайта, указание цен в российских рублях, контактные телефоны с российскими кодами и др.
3. Колобов Р. Ю. Некоторые вопросы применения статьи 7 Венской конвенции «О договорах международной купли-продажи товаров» // Собственность, право собственности, товарно-денежные отношения: проблемы теории и арбитражной практики. Ростов-на-Дону, 2007. С. 120-124.
4. Колобов Р. Ю. Некоторые проблемы применения коллизионных норм в судебной практике (по следам реформы 6 раздела ГК РФ) // Сиб. юрид. вестн. 2018. № 3. С. 100-106.
5. Колобов Р. Ю. Реформа международного частного права РФ: некоторые вопросы теории и практики // Сиб. юрид. вестн. 2015. № 2. С. 109-115.
REFERENCES
1. Asoskov A.A. Kollizionnoe regulirovanie dogovornyh obyazatelstva. Moscow, Infotropik Media Publ., 2012, 640 p.
2. Zykin I.S. Obychai i obyknoveniya v mezhdunarodnoj torgovle. Trudy kafedry mezhdunarodnogo chastnogo i grazhdanskogo prava. Moscow, 1979, pp. 55-63.
3. Kolobov R.YU. Nekotorye voprosy primeneniya stat'i 7 Venskoj konvencii "O dogovorah mezhdunarodnoj kupli-prodazhi tovarov". Sobstvennost, pravo sobstvennosti, tovarno-denezhnye otnosheniya: problemy teorii i arbitrazhnoj praktiki. Rostov-na-Donu, 2007, pp. 120-124.
4. Kolobov R. YU. Nekotorye problemy primeneniya kollizionnyh norm v sudebnoj praktike (po sledam reformy 6 razdela GK RF). Siberian Law Herald, 2018, no. 3, pp. 100-106.
5. Kolobov R. YU. Reforma mezhdunarodnogo chastnogo prava RF: nekotorye voprosy teorii i praktiki. Siberian Law Herald, 2015, no. 2, pp. 109-115.
The Recent Trends in the Development of Russian Private International Law (to the Adoption of the Supreme Court's Plenary Decision of the 9 July 2019 N 24)
© Kolobov R. Y., 2019
The author examines the principal provisions of the Supreme Court plenary decision N 24 «On the application of private international law rules by the Russian courts». The unique character of this act is pointed out due to its comprehensive nature. The key legal concepts expressed in the decision are critically reviewed from the standpoint of contemporary legal doctrine. The following institutes of the general part of private international law are paid attention to: the hierarchy of the normative sources of private international law; characterization; mandatory rules; public order clause; renvoi. Besides these problems, the article focuses on the problems not covered by the decision. The lex rei sitae problems are emphasized, given that these issues are succinctly guided by the existing legislation and the lack of the Supreme Court normative position before the decision N 24. A set of author's conclusions is devoted to one of the key institutions of private international law, lex voluntatis. The author supports the main provision of the plenary decision on the point of determining the applicable law to the implicit choice of law by the parties (to the contract or agency).
Keywords: private international law, Supreme court, conflict of law rules.
