Новая политика «Группы двадцати» в сфере глобального экономического управления Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

Новая политика «Группы двадцати» в сфере глобального экономического управления1, 2

Дж. Лакхерст

Лакхерст Джонатан — PhD, доцент Высшей школы международных исследований Университета Сока (Япония); Japan, Tokyo, 192-8577, Hachioji, Tangi-machi, 1-236; E-mail: luckhurst@soka.ac.jp

В статье показано, как «Группа двадцати» сформировала свою новую политику после мирового финансового кризиса 2008—2009 гг. посредством практики сетевого глобального экономического управления. Это усилило влияние других субъектов, помимо властей ведущих развитых стран, особенно представителей развивающихся стран и негосударственных акторов, повысило инклюзивность глобального управления и усилило децентрализацию влияния. «Двадцатка» как основной хаб глобального экономического управления оказывает влияние и взаимодействует с различными заинтересованными сторонами по вопросам своей широкой повестки дня. Эти процессы сетевого управления расширили многостороннее сотрудничество, включая комплексные подходы к таким вопросам политики, как устойчивое развитие. Представленный анализ основан на актуальной литературе по транснациональным акторам, сетям управления и «Группе двадцати», а также новой конструктивистской литературе о нормативном значении «практик» и социально-реляционных процессов в международных отношениях. Акцент в значительной степени сделан на анализе дискурса реполитизации и легитимизации. Исследование демонстрирует, в частности, политические и нормативные последствия практик инклюзивности, используемых «Группой двадцати» для интеграции сетей глобального управления.

Ключевые слова: влияние; деполитизация; «Группа двадцати»; глобальное управление; инклюзивность; сети; политика; практики; реполитизация

Для цитирования: Лакхерст Дж. (2020) Новая политика «Группы двадцати» в сфере глобального экономического управления // Вестник международных организаций. Т. 15. № 2. С. 55—81 (на русском и английском языках). DOI: 10.17323/1996-7845-2020-02-03

Введение

В данной статье показано, как «Группа двадцати» сформировала свою новую политику в области глобального экономического управления после мирового финансового кризиса 2008—2009 гг. Основное внимание уделяется международным политическим и нормативным последствиям «сетевого» управления «двадцатки», особенно новым практикам инклюзивности для интеграции транснациональных сетей глобального управления и их более широкому воздействию на нормы и практики глобального экономического управления.

1 Статья поступила в редакцию в феврале 2020 г.

2 Перевод статьи J. Luckhurst (2020) "The New G20 Politics of Global Economic Governance" выполнен с согласия автора к.э.н. А.В. Шелеповым, с.н.с. Центра исследований международных институтов Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС).

Статья состоит из четырех разделов. В первом объясняется аналитическая парадигма, которая в целом использует конструктивистский подход, но также учитывает междисциплинарные исследования по тематике влияния, сетей, процессов и практик глобального управления, а также дискурсов деполитизации, реполитизации и легитимизации. Во втором разделе анализируется значение явных и неявных политических практик глобального экономического управления, особенно появившихся в рамках ре-политизации, несмотря на прежнее влияние деполитизации. В третьем разделе оценивается политика сетевого управления «Группы двадцати» и анализируется влияние сетей глобального управления и политических противоречий на глобальное управление. Последний раздел посвящен политическим и нормативным последствиям практик инклюзивности «двадцатки», которые являются важными аспектами подхода сетевого управления, используемого данным объединением.

Процессы сетевого управления «двадцатки» расширили многостороннее сотрудничество, включая комплексные подходы к таким вопросам, как устойчивое развитие. Эти сетевые процессы имели важные политические и нормативные последствия, особенно явно проявившиеся в результате децентрализации влияния и интеграции более разнородных субъектов в глобальное экономическое управление после 2008 г.

Анализ новой политики «Группы двадцати»

В данном разделе описывается аналитический подход, который дополняет современные концептуальные основы анализа глобального экономического управления. В настоящем исследовании оценивается значение «Группы двадцати» для современных практик глобального управления, с акцентом на социально-реляционных процессах, а не на макроструктурах или индивидуальных действиях. Утверждается, что «двадцатка» осуществляет новую политику глобального экономического управления посредством таких процессов и практик, подкрепленную ключевыми легитимизирующими дискурсами.

В статье анализируется значение сетей управления «двадцатки», в то же время учитываются конструктивистские взгляды на нормативные последствия изменения международных практик и социально-реляционных процессов. Используется социально-процессуальный и практико-ориентированный подход, соответствующий классификации «практико-реляционного» конструктивизма [МсСоиП, 2016, р. 478—479]; (см. ^искИиге!, 2019а]). Эмпирический акцент делается на том, как сети глобального управления, состоящие из частных, межправительственных, наднациональных, государственных, полугосударственных и/или негосударственных субъектов, влияют на новую политику глобального экономического управления «Группы двадцати».

Используется широкое понимание «политики» как совокупности практик и процессов, посредством которых субъекты участвуют в борьбе за управление обществами или, в случае глобального управления и «мировой политики», миром. Данное исследование акцентируется на политических и нормативных последствиях практик ин-клюзивности для этой новой политики «Группы двадцати», особенно на том, как они усилили влияние более разнородных сетей глобального управления после глобального финансового кризиса. Важно также учитывать потенциальные последствия таких нормативных изменений в глобальном управлении, которые имеют рефлексивное значение для понимания субъектами современного контекста политики «двадцатки». Представление о том, что более разнообразные субъекты и сети участвуют в глобальном управлении, может усилить требования о вовлечении в него со стороны исключенных в настоящее время или маргинализированных субъектов и сетей, исходя из принципов «легитимности» и «инклюзивности».

Эта сетевая форма политики «двадцатки» является частью усиливающейся тенденции повышения разнообразия и усложнения форм глобального управления с точки зрения организации, субъектов и областей политики, начавшейся в 1990-е годы [Dingwerth, Pattberg, 2006, p. 192; Rosenau, 1992, p. 1—3]. Цели устойчивого развития (ЦУР) ООН на период до 2030 г. являются хорошим примером все более сложных и трансверсальных современных подходов к глобальному управлению, которые существенно повлияли на повестку дня «Группы двадцати». «Двадцатка» соответствует более широким изменениям в глобальном управлении в том смысле, что она взаимодействует со многими организациями, сетями управления, субъектами и занимается разнообразными вопросами. Это указывает на функцию форума как хаба глобального управления [Kirton, 2013, p. 27—52; Лакхерст, 2019], особенно для глобальных сетей управления, которые участвуют в работе по ее разнообразной повестке дня. В результате формируется новая форма мировой политики, которая менее ориентирована на государство и включает более широкий круг субъектов, помимо представителей ведущих развитых стран.

Значительное внимание в данной статье уделяется включению в глобальное управление после глобального финансового кризиса более разнородных сетей посредством взаимодействия с «двадцаткой». Она усилила роль более разнообразных сетей в трансверсальных процессах выработки политики, тем самым децентрализовав влияние в глобальном управлении. Аналитический подход предполагает изучение того, как такие сетевые отношения, процессы и практики управления формируют новую политику «Группы двадцати», посредством которой она вносит значительные изменения в нормы и практики глобального экономического управления.

«Группа двадцати» и связанные с ней сети управления взаимно влияют друг на друга посредством изменяющихся процессов, отношений и практик, а не односторонних индивидуальных действий или макроструктур. На используемый подход повлияли идеи Эммануэля Адлера [Adler, 2019, p. 27] о том, что он называет когнитивной эволюцией и эпистемическим практическим влиянием некоторых субъектов, позволяющим приписывать определенное значение практикам и «базовым знаниям» о мире. Понятие «эпистемическое практическое влияние» сходно с акцентом других конструктивистов на «когнитивном влиянии» [Broome, Seabrooke, 2015], который автор данной статьи интегрирует в рамки более широкого аналитического подхода к трем ключевым аспектам влияния в глобальном управлении, а именно «стратегическому», «политическому» и «когнитивному» влиянию (см. [Luckhurst, 2017]).

В работе [Adler, 2019, p. 27] утверждается, что эпистемическое практическое влияние «является результатом процессов конкуренции за эпистемическое влияние между субъектами с различными взглядами». Автор [Ibid., p. 28] дополнительно объясняет:

международные социальные порядки изменяются из-за вмешательства новых социальных субъектов и/или последствий, которые может иметь замена одного типа политической организации или института другим, для базовых знаний и практик, переговорных процессов в рамках практических сообществ и для процессов отбора между различными сообществами3.

3 «Практические сообщества» состоят из участников, которые коллективно придерживаются определенных практик, например, конкретной политики или дипломатии (см. [Adler, 2008; 2019]). В отличие от сетей глобального управления, они не обязательно сотрудничают как сети, связанные по профессиональному признаку.

Данное пояснение полезно для понимания аналитического подхода, используемого в рамках настоящего исследования. Практики глобального управления и «базовые знания», последние при этом являются обыденными или само собой разумеющимися предположениями о мире, развиваются в результате процессов, а следовательно, и продолжающихся социальных отношений, противоречий и конкуренции. Как отмечает [Adler, 2019, p. 31], они «возникают в обществе, а не присущи отдельным индивидам». Это приводит к важным онтологическим и эпистемологическим размышлениям, которые невозможно подробно отразить в данной статье (см. [Ibid., 2019]). Достаточно отметить, что хотя участвующие в работе «двадцатки» субъекты глобального управления способны на рефлексию и самостоятельную деятельность, последняя зависит от контекста и существует в рамках сложных социальных взаимодействий и процессов. Она осуществляется через социальные отношения. Более того, отдельные субъекты рефлексивны, но не изолированы от последствий изменения влияния, практик и базовых знаний в глобальном управлении.

Это указывает на значимость последних из концептуальных вопросов, влияния дискурсов деполитизации, реполитизации и легитимизации. Последний был рассмотрен исследователями международных отношений, занимающимися анализом критического дискурса [De Ville, Orbie, 2014], и автором данной статьи в исследованиях «Группы двадцати» и других аспектов глобального экономического управления [Luckhurst, 2016a; 2016b; 2017; 2020]. Легитимизирующие дискурсы представляют собой наррати-вы, которые используются для усиления влияния субъектов, в том смысле, который отмечен в [Adler, 2019, p. 27], то есть позволяющего приписывать смыслы и значение практикам и базовым знаниям о мире. Это оказывает влияние в той степени, в которой способствует убеждению других, поскольку влияние формируется через социально сконструированное восприятие [Hopf, 1998, p. 178—179; Reus-Smit, 2007, p. 44]. Сети глобального управления с участием «Группы двадцати» используют легитимизирующие дискурсы в процессах политической конкуренции, пытаясь повлиять на нормы глобального управления и выработку политики. «Деполитизация» и «реполитизация» указывают на процессы увеличения или уменьшения политической конкуренции по определенным вопросам, включающие такие практики, как использование легитимизирующих дискурсов и других методов для усиления влияния, приписывания смыслов и формирования базовых знаний. Сети оказывают сильное влияние на новую политику глобального экономического управления «двадцатки» через практики и процессы, определяемые социальными отношениями и составляющие их, а не через макроструктуры или индивидуальную деятельность. Приведенный анализ указывает на значимость «Группы двадцати» для важных сдвигов в глобальном экономическом управлении после мирового финансового кризиса. «Двадцатка» сформировала новые процессы и практики, которые благодаря ее авторитетности как хаба глобального управления [Eccleston et al., 2015] усилили открытость (или «проницаемость») многосторонних форумов и государств для более разнородных сетей глобального управления. Это способствовало продолжающемуся с 1990-х годов процессу децентрализации глобального управления, который ускорился в период глобального финансового кризиса. В данной статье рассматривается значение этих политических и нормативных изменений.

«Реполитизация» глобального экономического управления

В данном разделе анализируется влияние «Группы двадцати» на явно и неявно политические практики глобального управления. Он включает краткий обзор глобального экономического управления с 1990-х годов. Показано, как «двадцатка» — важнейший

хаб для сетей глобального управления — сформировала социально-реляционные процессы и нормативные практики, которые стали новой политикой глобального экономического управления после глобального финансового кризиса. Таким образом, «Группа двадцати» внесла существенный вклад в недавнюю реполитизацию глобального экономического управления.

Здесь полезно повторить концептуализацию понятий «политика» и «политический», используемую в данной статье, особенно для определения конкуренции и противоречий в процессах и практиках управления. Рассматривается полемический, то есть конкурентный и спорный аспект политики. Роль «двадцатки» как хаба в децентрализации влияния в глобальном управлении способствовала распространению его новых норм и практик. При этом она также создала новый контекст и практики обсуждения, взаимодействия и политической конкуренции по таким вопросам глобального управления, как финансовое регулирование, макроэкономическая политика, устойчивое развитие, финансирование инфраструктуры, корпоративное налогообложение и гендерное равенство [Luckhurst, 2016a; Лакхерст, 2019]. Это не значит, что «двадцатка» в одиночку политизировала глобальное управление, поскольку оно всегда было явно или неявно «политическим». Роль «двадцатки» как хаба децентрализации влияния в глобальном управлении в этом контексте усилила неоднородность среды политической конкуренции путем включения в нее более разнообразных организаций, субъектов и вопросов политики.

Понятие «управление» стало популярным в 1990-е годы, в том числе во внутренней и международной политике. Некоторые ученые впоследствии сосредоточились на «многоуровневом управлении», в котором акцент делается на сложных взаимосвязях между разнообразными субъектами и сетями в местных, национальных, региональных и глобальных структурах управления [Bache, 2004; Hooghe, Marks, 2001; Sikkink, 2005]. Другие исследователи сосредоточили внимание на растущем влиянии в глобальном экономическом управлении негосударственных субъектов и сетей, таких как транснациональные лоббистские сети и организации гражданского общества (ОГО), в рамках таких процессов, как дебаты в МВФ о запрещении контроля за движением капитала, обсуждения Многостороннего соглашения ОЭСР об инвестициях и норм международной торговли [Hannah, 2016; Keck, Sikkink, 1999; Scholte, 2004; Smythe, 2000] или влиянии профессиональных органов по стандартизации и других частных субъектов на управление международной профессиональной практикой и стандарты на продукцию [Büthe, Mattli, 2011; Coni-Zimmer et al., 2019]. Это является показателем ключевых эпистемических и нормативных изменений: от приоритетности политического влияния национальных правительств до концептуализации влияния в более неоднородном контексте управления. Существуют разные точки зрения в отношении того, что это означает для «политики» и политической деятельности. В работе [S0rensen, Torfing, 2017, p. 40] авторы противопоставляют то, что они называют «деполитизирующее воздействие взглядов государственного управления» на управление, и «взгляд политологической науки», которая «реполитизирует» его. В рамках первого подхода акцент делается на управлении как технократическом пространстве «рационального» принятия решений, в рамках второго — на политическом пространстве постоянной конкуренции, особенно между все более разнообразными субъектами. Настоящая статья в целом соответствует второму подходу, ориентированному в данном случае на международную или глобальную, а не национальную политику.

Реполитизация глобального экономического управления после мирового финансового кризиса в рамках все более разнородной среды политической конкуренции происходила, несмотря на влияние недавних тенденций деполитизации [S0rensen,

Torfing, 2017]. Последние включают деятельность когнитивно влияющих экспертов и сетей управления, намеренно создающих пространство для выработки политики, которое воспринимается как технократическое, что сводит к минимуму широкое политическое оспаривание предписанных ими «лучших практик». «Лучшие практики» профессионально — и эпистемически — подкрепляются легитимизирующими дискурсами, используемыми для оправдания исключительного влияния определенных групп «экспертов», особенно представителей сетей глобального управления, обладающих когнитивным влиянием в ключевых областях экономической политики.

Сети глобального управления, которые выступали за так называемый Вашингтонский консенсус и «неолиберальные» стратегии дерегулирования, использовали дискурс деполитизации, зачастую успешно, в 1990-е годы. Должностные лица Международного валютного фонда (МВФ), Всемирного банка и правительств «Группы семи/ восьми» подчеркивали преимущества рынков для экономического роста и эффективности [Rodrik, 2006; Stiglitz, 2002; Williamson, 1990]. Это повлияло на представления общественности и принимающих решения лиц о политике и роли государства. Некоторые левоцентристские политические партии также воспринимали явные неуспехи стратегий вмешательства государства как свидетельство необходимости расширения роли рынков в обществе [Driver, Martell, 2000; Giddens, 1998; Jessop, 2003].

Критики неолиберализма иногда утверждали, что растущий «третий» сектор некоммерческих организаций может дополнить экономические роли государства и рынков [Evers, 1995]. Снижение влияния государства на рубеже тысячелетий все больше приводило к усилению роли рынков. Это было связано с растущим эпистемологическим и нормативным воздействием подходов рационального и общественного выбора к выработке политики под влиянием новой классической экономики в период с 1980-х до начала 2000-х годов. Такая ситуация сохранялась до мирового финансового кризиса, особенно среди сетей глобального управления и политиков некоторых ключевых богатых стран.

Однако сомнения в аргументах «рыночной эффективности» об экономическом дерегулировании и либерализации становились все более распространенными среди граждан и политиков в тех развивающихся странах, которые пережили финансовые кризисы в 1990-х и начале 2000-х годов. Отчасти это было связано с тем, что кризисы оказались особенно разрушительными в развивающихся странах, в частности в Аргентине, Индонезии, Мексике и Таиланде, которые следовали рекомендациям по экономической политике МВФ и других последователей Вашингтонского консенсуса [Graham, Masson, 2002; IMF, 1996; Rodrik, 2006, p. 975; 2012, p. 119; Stiglitz, 2003, p. 243246]. Это подорвало когнитивное влияние сторонников Вашингтонского консенсуса, особенно когда Всемирный банк отказался от подобных политических предписаний в начале 2000-х годов, а МВФ продолжил использовать их, и привело к открытым разногласиям между родственными институтами Бреттон-Вудской системы [Independent Evaluation Office of the IMF, 2003, p. 6; Rogoff, 2002; 2003; Singh et al., 2005; Stiglitz, 2001; World Bank, 2005]. Таким образом, к 2000-м годам прежний институциональный нормативный консенсус по экономической политике в области управления глобальным развитием сменился политической борьбой.

Это очевидное возвращение «политического» в глобальное управление в сфере развития распространилось и на другие аспекты глобального экономического управления в период мирового финансового кризиса. Кризис имел решающее значение для децентрализации влияния в ключевых областях глобального экономического управления, таких как финансовое регулирование и координация макроэкономической политики [Luckhurst, 2016a; 2017]. «Двадцатка» стала значительно более важной в глобаль-

ном экономическом управлении благодаря превращению в форум на уровне лидеров на первом саммите в Вашингтоне в ноябре 2008 г. Последующее расширение «двадцатки» и появление встреч шерп4, министерских встреч, рабочих групп, официальных процессов взаимодействия с партнерами и специальных встреч позволило ей стать «ха-бом децентрализации влияния в глобальном экономическом управлении» [Лакхерст, 2019, с. 7], создав новые практики инклюзивности для вовлечения более разнородных субъектов и сетей [Luckhurst, 2019b]. Примером является деятельность «Группы двадцати» по расширению членского состава Базельского комитета по банковскому надзору (БКБН) и созданию нового Совета по финансовой стабильности (СФС) в 2009 г., включивших представителей ранее исключенных из процесса развивающихся стран «двадцатки». Кроме того, расширилось участие негосударственных субъектов через официальные форумы «двадцатки» по взаимодействию с партнерами. Эти практики инклюзивности были важны для новой политики глобального экономического управления «Группы двадцати» с точки зрения содержания принимаемых ею решений, а также из-за их последствий для нормативного, политического и когнитивного влияния.

«Двадцатка» стала центром политических противоречий после глобального финансового кризиса, особенно в связи с растущим расхождением политических подходов к основной макроэкономической цели по ускорению восстановления мировой экономики. С 2010 г. возникли постоянные разногласия по поводу относительных преимуществ политик жесткой экономии и стимулирования между ведущими странами Европейского союза, выступающими за первую из них, и администрацией Барака Обамы и правительством Китая, а также все в большей степени МВФ, выступающими за вторую. Коллективное сотрудничество «Группы двадцати» во время глобального кризиса, особенно с сентября 2008 г. по сентябрь 2009 г., казалось, указывало на потенциал создания специальной формы встроенного либерализма ([Luckhurst, 2012]; см. [Helleiner, 2010; 2019]) и частичного возврата к более глубоко институционализированному многостороннему сотрудничеству послевоенной Бреттон-Вудской системы. В сочетании с потенциалом достижения консенсуса в Бреттон-Вудском стиле такой подход стал бы новой политической практикой экономического управления, создав пространство для политической дискуссии и координации для достижения социально-экономических целей и уменьшения негативных последствий глобальных макроэкономических дисбалансов. «Группа двадцати» частично выполнила эти задачи благодаря своей координации в период глобального финансового кризиса, хотя после 2010 г. результаты стали более скромными. Впоследствии она оставалась хабом децентрализации влияния в глобальном управлении [Лакхерст, 2019], несмотря на политические и экономические ограничения, возникшие после кризиса. «Группа двадцати» в целом сохранила статус, полученный на саммите в Питтсбурге в сентябре 2009 г., когда страны-члены объявили ее «главным форумом... международного экономического сотрудничества» [G20, 2009b]. «Двадцатка» продолжила выполнять роль координатора различных субъектов, правительств и международных организаций, таких как СФС, МВФ, Всемирный банк и ОЭСР [Callaghan, 2017; Ларионова, 2017; Лесаж, 2014; Wouters, Van Kerchhoven, 2011].

Несмотря на растущее расхождение в макроэкономической политике после 2010 г., практики инклюзивности «двадцатки» усилили влияние других субъектов, помимо официальных лиц ведущих богатых государств. Это позволило ведущим развивающимся странам вносить более существенный финансовый и нормативный вклад в многостороннее сотрудничество, а также в большей степени привлекать негосударственных

4 Шерпа — личный представитель каждого лидера «двадцатки» или главного переговорщика в рамках форума.

субъектов к обсуждению политики. Эти практики носили политический характер — и с точки зрения последствий для расширенного обсуждения и оспаривания практик управления, и с точки зрения их значения для формирования процессов и политических результатов глобального экономического управления.

Вопросы торговли, как и экономического развития, заняли более заметное место в дискурсе «двадцатки» после глобального финансового кризиса. Сразу же после кризиса основной задачей в сфере торговли было предотвращение протекционизма. На это повлияло общее убеждение, что протекционизм усугубил Великую депрессию 1930-х годов. Это еще одна ключевая область политики, которая стала реполитизироваться в последние годы, особенно после победы Дональда Трампа на президентских выборах в США в 2016 г. Конфронтационные и протекционистские меры Трампа в ответ на «нечестные», по его мнению, практики в торговле некоторых государств, особенно Китая, положили конец риторическому консенсусу «двадцатки», в рамках которого форум последовательно повторял свое обязательство по борьбе с протекционизмом на ежегодных саммитах. В работе [Evenett, 2013] утверждается, что государства «двадцатки» в любом случае не выполнили свои обязательства по противодействию протекционизму, но готовность Трампа отказаться от соответствующего политико-риторического обязательства свидетельствует о нормативной реполитизации практик международной торговли.

Политика сетевого управления «Группы двадцати»

«Двадцатка» повлияла на глобальную экономическую архитектуру благодаря масштабным новым практикам политического и сетевого управления [Baker, Carey, 2014; Eccleston et al., 2015, p. 301-303; Luckhurst, 2019b]. Возросшая сложность глобального управления после холодной войны с точки зрения организации, субъектов и вопросов повестки дня усилила авторитет и влияние более разнородных субъектов. Это стало возможным благодаря их включению в сети глобального управления, поскольку деятельность в его рамках осуществляется через социальные отношения.

Акцент данной статьи на сетях глобального управления, а не на более широком вовлечении гражданского общества, указывает на пределы этой формы инклюзивно-сти. Сети глобального управления с участием «двадцатки» неоднородны, но часто состоят из профессиональных экспертов и представителей элит [Luckhurst, 2019b; Stone, 2015]. Таким образом, они включают не только представителей государственной власти. В то же время эти сети часто обеспечивают связи с более широкими группами и гражданским обществом, тем самым расширяя возможности для вовлечения в политику и публичную дипломатию. Шерпы «Группы двадцати» играют важную роль в этом контексте, поскольку они общаются с различными собеседниками и группами взаимодействия, реализуя практики инклюзивности и социализации [Luckhurst, 2019; Ревизорский, 2017, с. 42-45]. Официальные форумы взаимодействия «двадцатки» с партнерами представляют собой основные практики вовлечения, в дополнение к ее взаимодействию с государствами, не являющимися членами, и включению в число постоянных членов развивающихся государств, которое усилило их влияние на глобальное экономическое управление.

Политическая повестка «Группы двадцати» в период мирового финансового кризиса была в основном сфокусирована на непосредственных актуальных вызовах, особенно на необходимости восстановления после экономического спада, а также на реформировании глобального финансового регулирования для предотвращения

повторения кризиса. Несмотря на узкую направленность повестки экономического управления, произошли значительные изменения в плане влияния, норм и практик. Одним из них была более активная интеграция развивающихся стран «двадцатки» в институты глобального экономического управления, особенно в СФС и БКБН. Другим важным примером является возросшее влияние сети глобального управления на макропруденциальное финансовое регулирование. В его рамках произошло изменение повестки «двадцатки» по регуляторным реформам финансового сектора во время глобального кризиса, приведшее к одобрению ею норм макропруденциального регулирования [G20, 2010].

До глобального финансового кризиса преобладающей финансовой регуляторной системой, за которую выступали представители ведущих западных стран, было микропруденциальное регулирование. При таком подходе акцентировалась роль внутреннего мониторинга соблюдения норм финансового регулирования отдельными фирмами и большее внимание уделялось эффективности отдельных фирм, а не потенциальным проблемам секторального уровня. В течение нескольких лет до кризиса критики микропруденциального подхода выступали за усиление мониторинга и регулирования, учитывающего отраслевые риски, то есть макропруденциального финансового регулирования. В его рамках основное внимание сосредоточено на «факторах, которые могут поставить под угрозу финансовую систему в целом, даже если они не будут очевидны как серьезные угрозы, если рассматривать их в контексте одного учреждения» [Elliott, 2011]. Переход к макропруденциальному регулированию в течение нескольких лет до глобального финансового кризиса отстаивали, в частности, сотрудники Банка международных расчетов (БМР) [BIS, 1986; Crockett, 2000]. Кризис подорвал прежние общепринятые в кругах глобального управления взгляды, так что сети глобального управления, отстаивающей необходимость макропруденциального регулирования, удалось снизить эпистемическое и нормативное влияние микропруденциального подхода [Baker, 2013; Luckhurst, 2016a, p. 149-156; 2017, p. 92-97]. На этот сдвиг в глобальном управлении существенным образом повлияла сеть макропруденциального управления, которая координировала позиции должностных лиц БМР, СФС и МВФ [FSB et al., 2011], а также национальных субъектов, таких как сотрудники финансовых регуляторов, центральных банков и министерств финансов. «Двадцатка» стала ключевым хабом глобального управления, обеспечившим макропруденциальный сдвиг в финансовом регулировании, особенно благодаря инициированию и одобрению ею новых соглашений Базель III в 2010 г. (см. [BCBS, 2010]). На это особенно повлияла рабочая группа «двадцатки» по усилению разумного регулирования и повышению прозрачности, сопредседателями которой были представитель Канады Тифф Маклем и представитель Индии Ракеш Мохан. Этот процесс также усилил гетерогенность сетей глобального экономического управления с участием «Группы двадцати» после мирового финансового кризиса.

Макропруденциальный сдвиг в финансовом регулировании был результатом не только действий государств. В нем участвовал более широкий круг сетевых субъектов, задействовавших практики лоббирования и влияния в рамках глобального управления. Более того, это был не просто «технократический» процесс; напротив, он имел важные политические последствия для глобального и внутреннего финансового управления, а также эпистемические и нормативные последствия. Произошли изменения в установлении новых практик регулирования. Важно отметить, что снизилось когнитивное влияние политиков, которые выступали за ослабление финансового регулирования для содействия предположительно рационально-эффективным рыночным практикам, основываясь на взглядах о потенциальном повышении эффективности. Процесс имел

более широкие политические последствия, включая дальнейшее снижение приоритетности дерегулирования и либерализации рынка, доминировавших под влиянием Вашингтонского консенсуса, при разработке политики в области развития. Это сместило акценты в разработке политики развития в сторону выработки консенсуса в сфере устойчивого развития.

На управление «двадцатки» в области макроэкономики также существенно повлияли эпистемические, нормативные и политические изменения в период глобального финансового кризиса. Разногласия между правительствами стран «Группы двадцати», отмеченные ранее, усилились спорами между конкурирующими сообществами практиков и сетями глобального управления о том, как добиться восстановления мировой экономики. Эти споры особенно ярко проявились между сторонниками фискального стимулирования и сторонниками жесткой экономии. Во время глобального финансового кризиса произошло «кейнсианское возрождение» [Farrell, Quiggin, 2017; Luckhurst, 2012], которое повлияло на макроэкономическую повестку дня и соглашения, достигнутые «двадцаткой» в 2009 г., особенно на одобрение ею фискального стимулирования и коллективной экономической политики, ориентированной на рост [G20, 2009a; 2009b]. Начиная с 2010 г. противоречия усилились на фоне укрепления влияния сторонников мер бюджетной экономии. Конкурирующие сети и сообщества практиков включали различных субъектов, участвующих в политическом оспаривании конкурирующих взглядов на лучший подход к макроэкономическому управлению. Кратковременное возрождение кейнсианских стратегий формирования политики в период кризиса стало возможным только благодаря существованию сетей субъектов, которые смогли повлиять на «двадцатку» и глобальное экономическое управление, когда «эффект кризиса» ослабил влияние прежних норм и практик макроэкономической политики [Widmaier et al., 2007]. Новый кризис в конце 2009 г. и в начале 2010 г., в частности в Греции, а затем и в еврозоне, сходным образом дал сторонникам жесткой экономии возможность оспорить «кейнсианский» акцент на политике фискального стимулирования. В частности, необходимость перехода к мерам жесткой экономии отстаивали негосударственные субъекты, например, [Alesina, Ardagna, 2009] и [Reinhart, Rogoff, 2010]. Альберто Алесина оказал сильное влияние на политические обсуждения в рамках Европейского союза по вопросам экономии и фискального стимулирования. Он [Alesina, 2010] представил презентацию своих утверждений о преимуществах жесткой экономии, или «бюджетной консолидации», на встрече министров финансов Европейского союза (Ecofin) в апреле 2010 г.

Разнородные группы государственных и негосударственных субъектов также были вовлечены в сети глобального управления в других областях политики. Глобальная сеть управления устойчивым развитием, связанная с более широким сообществом практиков в этой области, значительно повлияла на повестку дня «двадцатки» после мирового финансового кризиса. Это имело важные политические последствия для управления глобальным развитием, хотя «Группа двадцати» является относительно менее влиятельной как форум глобального управления в данной сфере. Однако она стала хабом совместного управления, дополняя усилия ООН и Всемирного банка по управлению в области устойчивого развития. Изменения глобального влияния в период кризиса, воплощенные в усилении практик инклюзивности «Группы двадцати» [Luckhurst, 2019b], укрепили роль развивающихся государств-членов, а также, что важно, относящейся к новым индустриальным странам Республики Корея. Возросшее влияние Кореи после кризиса проявилось, когда она стала первым членом «двадцатки», не входящим в «восьмерку», и первым государством, не входящим в «англосферу», принявшим председательство в «Группе двадцати» во второй половине 2010 г. Указанный пример децен-

трализации влияния в глобальном управлении привел к расширению повестки «двадцатки» во время последующих циклов председательства, поскольку Корея включила в нее вопросы развития. Это оказало решающее влияние на роль института и более широкие нормы и практики глобального управления.

На председательство Кореи в «двадцатке» оказали воздействие субъекты сети глобального управления в области устойчивого развития, особенно влиятельная ОГО Ок-сфам (Oxfam). Оксфам лоббировала включение Кореей вопросов развития в повестку дня «Группы двадцати» и тем самым расширение ее за рамки приоритетов восстановления экономики и финансовых реформ периода глобального кризиса. Корейцы приняли фразу, предложенную Оксфам [Oxfam, 2010] — «Сеульский консенсус в области развития» — в качестве названия для своих предложений по вопросам развития в период председательства [G20, 2010]. Они закрепили отказ от предписаний уже несуществующего Вашингтонского консенсуса и приоритет более устойчивых практик развития, включая роль государства в стратегическом развитии.

Корейское председательство представило эти предложения в более широком контексте изменения влияния в глобальном управлении в области развития. Всемирный банк [World Bank, 2005] отказался от Вашингтонского консенсуса еще до глобального кризиса. Другие, как отмечалось ранее, также отвергли основные макроэкономические принципы, лежащие в основе Вашингтонского подхода, особенно после азиатского и во время мирового финансового кризиса. Субъекты когнитивного влияния, такие как ведущие экономисты и эксперты по развитию [Rodrik, 2001; Sachs, 2015; Sen, 2013; Stiglitz, 2002], были частью более широкого сообщества практиков в сфере устойчивого развития, которые внесли свой вклад в легитимизацию политического перехода к нему. На изменения нормативного и когнитивного влияния оказали воздействие вышеупомянутые политические противоречия по вопросам финансового и макроэкономического управления, а также сеть глобального управления в области устойчивого развития, включающая межправительственных, государственных и негосударственных субъектов. Эти изменения влияния оказали воздействие на повестку дня «двадцатки» в области развития после глобального кризиса. В частности, собственная Рабочая группа по развитию (DWG) помогает координировать и консолидировать сеть управления «двадцатки» в этой области.

Последующие председательства продолжали включать устойчивое развитие в повестку дня [Berger et al., 2017, p. 120-121], при этом «Группа двадцати» одобрила и поддерживала ЦУР ООН в декларациях лидеров [G20, 2015; 2016a; 2017; 2018; 2019]. Китайское председательство в 2016 г. и саммит в Ханчжоу еще больше укрепили координирующую роль DWG в сети управления «двадцатки» по вопросам устойчивого развития, которая подчеркивается в принятом на саммите Плане действий «Группы двадцати» по осуществлению Повестки дня в области устойчивого развития на период до 2030 г. В этом документе также отмечена важность сотрудничества «двадцатки» с гражданским обществом и официальными группами взаимодействия [G20, 2016b, 1415; Scholtz, Brandi, 2017, p. 157-158]. Оксфам и другие ОГО продолжили играть значительную роль в лоббировании и взаимодействии, в том числе на официальном саммите «Гражданской двадцатки», который был впервые проведен в период председательства России в 2013 г. Такое влияние сети управления «двадцатки» по вопросам устойчивого развития демонстрирует как расширение ее повестки дня, так и разнообразие сетей, участвующих в новой политике глобального экономического управления.

В сферах глобального развития и финансового регулирования сетевое управление «двадцатки» обеспечило переход к новому консенсусу по выработке политики. Однако новая политика сетевого управления «Группы двадцати» не всегда приводит ко всеобъ-

емлющим политическим изменениям или нормативному консенсусу. На разногласия по макроэкономическим вопросам после кризиса в еврозоне, в частности, повлияли конкурирующие сети управления, отстаивающие, соответственно, меры жесткой экономии и фискального стимулирования, так что «двадцатка» не смогла поддержать уровень сотрудничества в отношении стратегий макроэкономической политики, который существовал во время глобального финансового кризиса. Недавно администрация Трампа также разошлась во мнениях с большинством членов «двадцатки», отвергнув достигнутый ими широкий консенсус по вопросам торговли и климата. Это указывает на значительный конкурентный аспект новой политики «Группы двадцати», причем в центре политических споров по вопросам макроэкономики находятся сети глобального управления.

Политические и нормативные последствия практик инклюзивности «Группы двадцати»

Роль «Группы двадцати» как хаба сетевого глобального управления экономикой в период мирового финансового кризиса повлияла на его реполитизацию. Новые практики инклюзивности «двадцатки» способствовали диверсификации его субъектов и сетей. Это имело более широкие политические и нормативные последствия, обусловившие важный нормативный сдвиг и повышение легитимности глобального экономического управления.

Анализ процессов сетевого управления «двадцатки» показывает его существенные политические и нормативные последствия, в том числе расширение масштабов многостороннего сотрудничества с участием форума. Повестка «Группы двадцати» после глобального финансового кризиса значительно расширилась за счет включения таких вопросов, как ЦУР, и растущего внимания к комплексным, трансверсальным политическим стратегиям. Это было связано, в значительной степени, с политическими спорами и продвижением своих позиций новыми участниками и сетями в процессах управления «Группы двадцати» и, соответственно, стало следствием указанных практик инклюзивности. Корейское председательство в «двадцатке» во второй половине 2010 г. оказало решающее нормативное воздействие для запуска процесса расширения повестки дня, который продолжился в рамках последующих председательств. Сторонники этой более широкой повестки дня смогли сформулировать ее под знаком «легитимности», создав нормативную «ловушку» [Schimmelfennig, 2001] увязывания расширенной повестки дня, включая вопросы устойчивого развития, с легитимностью. Это произошло потому, что за расширенную повестку выступали представители развивающихся государств, и растущее дискурсивное смешение легитимности глобального управления и его инклюзивности ослабило способность стран «семерки/восьмерки» игнорировать приоритеты развивающихся государств, в результате чего первые стали в меньшей степени способны доминировать при определении политической повестки «Группы двадцати» [Luckhurst, 2019b].

В дальнейшем сети глобального управления оказали влияние на обсуждения в рамках «двадцатки» по более широким, комплексным вопросам, таким как гендерное равенство. Большое влияние в этой области оказали официальные форумы по взаимодействию «двадцатки» с партнерами. «Гражданская двадцатка» успешно повлияла на председательство Австралии в 2014 г., что привело к включению в декларацию Брис-бенского саммита цели сокращения гендерного разрыва в участии в рабочей силе на 25% к 2025 г. [Harris Rimmer, Byrne 2019, p. 174]; см. [C20, 2014; G20, 2014]. В деклара-

цию недавнего саммита «Группы двадцати» в Осаке [G20, 2019] были включены ключевые приоритеты в области гендерного равенства, которые продвигали социальные партнеры, особенно в двух совместных заявлениях перед саммитом [C20, L20, T20, W20, Y20, 2019a; 2019b], одно из которых было посвящено гендерному разрыву в участии в рабочей силе, а другое — устранению насилия и притеснений на рабочем месте.

Это подтверждает нормативное влияние со стороны сети управления в области гендерного равенства, отчасти потому, что гендерные вопросы изначально не были заявлены как приоритет японским председательством в «двадцатке». Также это показывает, как расширение практик политического взаимодействия способствовало формированию новой политики «Группы двадцати». Растущая включенность сетей глобального управления по вопросам расширенной повестки дня «двадцатки» усилила их способность лоббировать свои интересы и влиять на форум. Она также способствовала развитию новых «искусственных координационных центров» для сотрудничества по вопросам расширенной повестки дня [Keohane, Martin, 1995, p. 45], что позволило создать возможности для вынесения таких вопросов на первый план в ходе обсуждений в рамках осуществления глобального управления. Официальные процессы взаимодействия «двадцатки» с партнерами, в частности, вынуждают страны форума участвовать в этом взаимодействии, что еще больше связывает понятия «легитимность» и «инклю-зивность».

В научных кругах велись серьезные дискуссии о расширении повестки дня «двадцатки» [Luckhurst, 2016a, p. 190-196]. Они зачастую проводились на языке дискурса «эффективности» деполитизации и, как альтернативы, дискурса «легитимности» репо-литизации, первый из которых использовался сторонниками ограничений инклюзивности, а второй - для оправдания существующих или дополнительных практик инклюзивности [Carin et al., 2010; Cooper, Momani, 2014; Slaughter, 2013]. Это была крайне важная дискуссия в политике сетевого управления «двадцатки», которая формально направлена на определение «наилучшей практики», но по сути стала основным водоразделом между сетями и субъектами, вовлеченными в новую политику «Группы двадцати». Как отмечалось, практики «двадцатки» способствовали реполитизации ключевых аспектов глобального экономического управления, особенно потому, что они привели к расширению спектра участвующих субъектов, а также вопросов и вариантов политики, обсуждавшихся после мирового финансового кризиса. Реполитизация ключевых сфер расширенной повестки дня «двадцатки» под влиянием роста инклюзивно-сти сформировала новые нормативные практики, которые могут быть использованы для целей легитимизации глобального управления.

Характер сетевого управления «двадцатки» указывает на «проницаемость» форума для разнообразных сетей глобального управления, в отличие от традиционных подходов к дипломатии и многосторонних экономических институтов, которые, как правило, были в большей степени ориентированы на государственное участие и практики исключения. В этом смысле изменения влияния после мирового финансового кризиса сформировали новую политику «двадцатки» в области глобального экономического управления с точки зрения масштаба политических обсуждений и практик, а также большего разнообразия вовлеченных сетей и субъектов. Возникли новые практики инклюзивности, имеющие важные политические и нормативные последствия для глобального экономического управления. Эти практики также оказали значительное воздействие на стратегическое влияние государств, существенно ослабив способность ключевых стран, например, членов «семерки», доминировать в определении повестки дня «Группы двадцати» и процессах глобального управления [Luckhurst, 2019b, p. 533]. Практики «двадцатки» контрастируют с гораздо более слабыми формами вовлечения

и инклюзивности, которые «Группа восьми» использовала до глобального финансового кризиса, такими как приглашение «пятерки» — лидеров Бразилии, Индии, Китая, Мексики и Южной Африки — к участию в саммитах «восьмерки» и взаимодействию в определенных областях [Cooper, Thakur, 2013, p. 59—62]; см. [Peters, 2019]. Эти практики использовались до трансформации «двадцатки» в форум на уровне лидеров.

Существовавшая до мирового финансового кризиса иерархия глобального экономического управления породила чувство неравенства и несправедливости среди ряда политиков, представляющих ведущие развивающиеся государства. Это очевидно следует из публичных заявлений, в которых указывалось на нормативное и политическое значение практик инклюзивности «двадцатки». В частности, недовольство докризисной иерархией глобального экономического управления высказывали политики из ведущих стран со средним уровнем дохода. В 2008 г. министр финансов Бразилии Гвидо Мантега отметил, что бразильская делегация не будет присутствовать на первом саммите «двадцатки» только для того, чтобы просто «выпить кофе» [Partlow, 2008], что показывает желание полноценно участвовать в обсуждениях. Политики из Китая и Индии делали аналогичные комментарии [Cooper, Farooq, 2013, p. 430; Paulson, 2015, p. 240]. Подобные заявления указывают на важные политические и нормативные последствия практик инклюзивности «двадцатки». В частности, как отметил [Helleiner, 2016], эти практики увеличили потенциал для «совместной децентрализации», связав совместимые «Бреттон-Вудские» институциональные практики с практиками новых институтов на базе БРИКС, таких как Новый банк развития5, а также посткризисных региональных проектов, таких как Многосторонняя инициатива Чиангмай и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций. «Совместная децентрализация» снизила вероятность фрагментации глобального экономического управления на конкурирующие организационные структуры, способствуя тем самым децентрализации стратегического, политического и когнитивного влияния, а не расколу, особенно между странами БРИКС и «Группы семи» [Luckhurst, 2017, p. 219—240].

Практики инклюзивности «двадцатки» могут иметь значительные политические и нормативные последствия для внутреннего экономического управления стран-членов и не входящих в нее государств, особенно за счет влияния на понимание «суверенитета» и политической «инклюзивности». Политика «Группы двадцати» по реализации все более инклюзивного и сетевого глобального экономического управления дает возможность новым субъектам участвовать в обсуждениях в рамках форума, увеличивая их потенциальное влияние. Могут также возникнуть внутриполитические последствия, поскольку более разнообразные сети управления «двадцатки» имеют возможность использовать свое увеличившееся международное влияние, прямо или косвенно, для воздействия на практики внутренней политики и нормы взаимодействия с гражданским обществом. Это может еще больше ослабить государственно-ориентированное понимание суверенной власти, нормативно легитимизируя роль гетерогенных сетей и субъектов в современном управлении.

В настоящей статье показано ограниченное воздействие стратегического влияния государств в мире все более сложного и сетевого управления, где ключевые вопросы политики оспариваются конкурирующими сетями управления, связанными часто транснациональными профессиональными связями [Karlsrud, 2016; Luckhurst, 2019b; Seabrooke, 2014]. Даже в тех государствах, где правительства отдают приоритет суверенной власти и независимости, например, странах БРИКС, «суверенитет» не означает «однородность» или единообразие среди политиков. Конкурирующие политические

5 Форум БРИКС объединяет Бразилию, Россию, Индию, Китай и ЮАР.

сообщества и сети управления существуют как на внутристрановом уровне, так и среди официальных представителей в многосторонних институтах и других национальных стейкхолдеров глобального управления, о чем свидетельствует анализ расхождений во взглядах между китайскими политиками, проведенный [Shambaugh, 2013]. Оно проявилось во время мирового финансового кризиса, когда китайские субъекты внутреннего и глобального управления высказывали различные мнения по ключевым вопросам, например, должен ли Китай провести либерализацию счета операций с капиталом и должен ли доллар США сохранять роль международной резервной валюты [Davis, Wei, 2013; Luckhurst, 2016a, p. 69, 225]. Дискурсы экономической политики находятся под влиянием внутриполитического контекста, но часто являются «безграничными» с точки зрения транснационального характера дискуссий на международном уровне по таким темам, как цифровизация, глобализация, гендерное равенство в экономике и устойчивое развитие.

Новая политика «двадцатки» существенно расширила масштаб, спектр субъектов и сетей, вовлеченных в глобальное экономическое управление. Это может снизить сопротивление расширению процессов и практик инклюзивности в других областях глобального управления, включая безопасность, возможно, даже в Совете Безопасности ООН. Но это лишь один из потенциальных сценариев; сложные политические и дипломатические проблемы будут связаны с любым подобным изменением в рамках ООН. На данный момент, в то время как новая политика гетерогенного и сетевого глобального экономического управления «двадцатки» охватывает обширную повестку дня по важным вопросам, имеющим отношение к суверенитету, включая цифровые технологии, миграцию, инфраструктуру и другие трансверсально связанные темы, военная безопасность, вероятно, остается наиболее очевидной сферой глобального управления с сохранением ориентации на участие исключительно государств (см. [Alexandroff, Stein, 2019]).

Заключение

Новая политика глобального экономического управления «Группы двадцати» после мирового финансового кризиса имела важнейшие последствия. Она сформировала новые практики инклюзивности, которые существенно усилили влияние сетей глобального управления, более разнородных, чем до кризиса. В эти более широкие сети входило большее количество участников из развивающихся государств, а также негосударственных субъектов. Новая политика также повлияла на расширение повестки дня «двадцатки», особенно после 2010 г.

В первом разделе данной статьи представлены ключевые аспекты используемого аналитического подхода, в том числе показано, как практики инклюзивности и децентрализация влияния привели к формированию более разнородных сетей управления «двадцатки». Во втором разделе рассмотрена значимость «Группы двадцати» как хаба и катализатора реполитизации глобального экономического управления в период мирового финансового кризиса. Этот процесс был активизирован эффектами кризиса, который ослабил когнитивное влияние прежних субъектов и сетей, таким образом ре-политизировав общепринятые взгляды. В третьем разделе анализируется оспаривание сетями управления «двадцатки» политических норм и практик в ключевых сферах глобального экономического управления под влиянием децентрализации влияния. В последнем разделе утверждается, что практики инклюзивности «Группы двадцати» имели важные политические и нормативные последствия, влияющие на саму «двадцатку»

и глобальное управление в целом, а также, потенциально, на внутреннюю политику и управление.

Проведенный анализ подчеркивает растущее значение новой политики «Группы двадцати» в области глобального экономического управления. Этот форум и обсуждения в его рамках имеют политический характер, в особенности за счет его ключевого вклада в реполитизацию глобального экономического управления. Она произошла, несмотря на докризисные попытки деполитизировать экономическую либерализацию и Вашингтонский консенсус. В данной статье объясняются новые политические практики и сетевые процессы управления «Группы двадцати», в том числе их влияние на тенденции децентрализации стратегического, политического и когнитивного влияния в глобальном управлении.

Источники

Лакхерст Дж. (2019) «Группа двадцати» как хаб децентрализации влияния в глобальном управлении // Вестник международных организаций. Т. 14. № 2. С. 7—34 (на русском и английском языках). DOI: 10.17323/1996-7845-2019-02-01.

Ларионова М.В. (2017) «Группа двадцати» и международные организации: взаимодействие для обеспечения сильного, устойчивого и сбалансированного роста // Вестник международных организаций. Т. 12. № 2. С. 54-86. DOI: 10.17323/1996-7845-2017-02-54.

Лесаж Д. (2014) Текущая программа действий «Группы двадцати» в сфере налогообложения: исполнение обязательств, отчетность и легитимность // Вестник международных организаций. 2014. Т. 9. № 4. С. 40-54. Режим доступа: https://iorj.hse.ru/2014-9-4/140030294.html (дата обращения: 10.12.2019).

Ревизорский М. (2017) «Группа двадцати» и развитие нового механизма глобального управления // Вестник международных организаций. Т. 12. № 3. С. 32-52. DOI: 10.17323/1996-7845-2017-03-32.

Adler E. (2008) The spread of security communities: Communities of practice, self-restraint, and NATO's post - Cold War transformation // European Journal of International Relations. Vol. 14 (2). P. 95-230.

Adler E. (2019) World Ordering: A Social Theory of Cognitive Evolution. Cambridge: Cambridge University Press.

Alesina A. (2010) Fiscal adjustments: Lessons from recent history. Presentation prepared for the Ecofin meeting, Madrid. April 15. Режим доступа: http://scholar.harvard.edu/files/ alesina/files/fiscaladjustments_les-sons-1.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Alesina A., Ardagna S. (2009) Large changes in fiscal policy: Taxes versus spending // National Bureau of Economic Research (NBER). Working paper No. 15438.

AlexandroffA.S., Stein A.A. (2019) Structural constraints and human agency in global summitry and the Liberal Order // Global Summitry: Politics, Economics, and Law in International Governance.

Bache I. (2004) Europeanization and Multi-level Governance: Cohesion Policy in the European Union and Britain. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers.

Baker A. (2013) The new political economy of the macroprudential ideational shift // New Political Economy. Vol. 18 (1). 112-139.

Baker A., Carey B. (2014) Flexible G Groups' and network governance in an era of uncertainty and experimentation // Handbook of International Political Economy of Governance / T. Payne, N. Phillips (eds). Cheltenham: Edward Elgar. P. 89-107.

BCBS (2010). Basel III: A global regulatory framework for more resilient banks and banking systems. Basel: Bank for International Settlements. Weblink. Режим доступа: http://www.bis.org/publ/bcbs189.htm (дата обращения: 10.12.2019).

Berger A., Leininger J., Messner D. (2017) The G20 in 2017: Born in a financial crisis - lost in a global crisis? // Global Summitry. Vol. 3 (2). P. 110-123.

BIS (1986). Recent innovations in international banking. Report, April. Basel: BIS. Режим доступа: https:// www.bis.org/publ/ecsc01.htm (дата обращения: 10.12.2019).

Broome A., Seabrooke L. (2015) Shaping policy curves: Cognitive authority in transnational capacity building // Public Administration. Vol. 93 (4). P. 956-972.

Büthe T., Mattli W. (2011) The New Global Rulers: The Privatization of Regulation in the World Economy. Princeton, NJ: Princeton University Press.

C20 (2014). Australian C20 Summit Communiqué. June 21. Режим доступа: https://civil-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/01/2014-Australia.pdf (дата обращения: 14.12.2019).

C20, L20, T20, W20, Y20 (2019a). Joint Statement by C20, L20, T20, W20 and Y20 on eliminating gaps in labour market participation. 5 June. Режим доступа: https://civil-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/06/ FINAL-Joint- Statement- on- Eliminating- Gaps-in-Labour-Market- Participation.pdf (дата о бращения: 05.12. 2019).

C20, L20, T20, W20, Y20 (2019b). Joint Statement by C20, L20, T20, W20 and Y20 on eliminating violence and harassment in the world of work. Режим доступа: ps://civil-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/06/FI-NAL-Joint- Statement- on- Eliminating-Violence-and- Harassment-in-the-World- of-Work2 .pdf (дата о бращения: 05.12.2019).

Callaghan M. (2017) G20 influence on business regulation and business behaviour (what has worked and why has it worked) // International Organisations Research Journal. Vol. 12 (2). P. 87-101.

Carin B., Smith G., Heinbecker P., Thakur R. (2010) Making the G20 Summit process work: some proposals for improving effectiveness and legitimacy // CIGI G20 papers. No. 2 (June). Режим доступа: https://www. cigionline.org/sites/default/files/g20_no2_1.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Coni-Zimmer M., Flor A., Wolf K.D. (2019) Transnational private authority and its contestation // Contested World Orders: Rising Powers, Non-governmental Organizations, and the Politics of Authority Beyond the Nation-state / M.D. Stephen, M. Zürn (eds). Oxford: Oxford University Press.

Cooper A.F., Thakur R. (2013) The Group of Twenty (G20). N.Y.: Routledge.

Cooper A.F., Farooq A.B. (2013) BRICS and the privileging of informality in global governance // Global Policy. Vol. 4 (4). P. 428-433.

Cooper A.F., Momani B. (2014) Re-balancing the G-20 from efficiency to legitimacy: The 3G coalition and the practice of global governance // Global Governance. Vol. 20 (2). P. 213-232.

Crockett A. (2000) Marrying the micro- and macro-prudential dimensions of financial stability. Remarks by Mr Andrew Crockett, General Manager of the Bank for International Settlements and Chairman of the Financial Stability Forum, before the Eleventh International Conference of Banking Supervisors, held in Basel. 20-21 September. Режим доступа: http://www.bis.org/review/r000922b.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Davis B., Wei L. (2013) IMF advises China to be cautious with capital-account liberalization // Wall Street Journal. July 17. Режим доступа: http://www.wsj.com/articles/ SB100014241278873242634045786114801660 01050 (дата обращения: 10.12.2019).

De Ville F., Orbie J. (2014) The European Commission's neoliberal trade discourse since the crisis: Legitimizing continuity through subtle discursive change // The British Journal of Politics and International Relations. Vol. 16 (1). 149-167.

Dingwerth K., Pattberg P. (2006) Global governance as a perspective on world politics // Global Governance. Vol. 12. P. 185-206.

Driver S., Marten L. (2000) Left, right and the third way // Policy & Politics. Vol. 28 (2). P. 147-161.

Eccleston R., Kellow A., Carroll P. (2015) G20 endorsement in post crisis global governance: More than a toothless talking shop? // British Journal of Politics and International Relations. Vol. 17. 298-317.

Elliott D. (2011) An overview of macroprudential policy and countercyclical capital requirements. Washington, DC: The Brookings Institution. March 10.

Evenett S.J. (2013) What restraint? Five years of G20 pledges on trade. The 14th Global Trade Alert Report. London: Centre for Economic Policy Research.

Evers A. (1995) Part of the welfare mix: The third sector as an intermediate area // Voluntas: International Journal of Voluntary and Nonprofit Organizations. Vol. 6 (2). P. 159-182.

Farrell H., Quiggin J. (2017) Consensus, dissensus, and economic ideas: economic crisis and the rise and fall of Keynesianism // International Studies Quarterly. Vol. 61 (2). P. 269-283.

FSB, IMF, & BIS (2011). Macroprudential policy tools and frameworks. Progress Report to G20. Режим доступа: http://www.financialstabilityboard.org/wp- content/uploads/r_111027b.pdf?page_moved=1 (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2009a). London Summit - Leaders' Statement 2 April 2009. G20 Leader Forum. Режим доступа: http://www.g20.utoronto.ca/summits/2009london.html (дата обращения: 05.10.2018).

G20 (2009b). Leaders' Statement the Pittsburgh Summit. G20 Leader Forum. September 24-25. Режим доступа: http://www.g20.utoronto.ca/2009/2009communique0925.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2010). The G20 Seoul Summit Leaders' Declaration. G20 Leader Forum. November 11. Режим доступа: http://www.g20.utoronto.ca/2010/g20seoul-doc.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2014). G20 Leaders' Communiqué. G20 Leader Forum. November 15-16. Режим доступа: http:// www.g20.utoronto.ca/2014/brisbane_g20_leaders_summit_communique.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2015). G20 Leaders' Communique. Antalya Summit. Режим доступа: http://www.g20.utoronto. ca/2015/151116-communique.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2016a). G20 Leaders' Communique Hangzhou Summit. G20 Leader forum. Режим доступа: http:// g20.org/English/Documents/Current/201609/t20160906_3395.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2016b). G20 Action plan on the 2030 Agenda for Sustainable Development. G20 Leader Forum. Режим доступа: http://www.g20.utoronto.ca/2016/g20-action-plan-on-2030-agenda.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2017). G20 Leaders' Declaration: Shaping an Interconnected World. July 8. Режим доступа: http:// www.g20.utoronto.ca/2017/2017-G20-leaders-declaration.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2018). G20 Leaders' Declaration: Building Consensus for Fair and Sustainable development. December 1. Режим доступа: http://www.g20.utoronto.ca/2018/2018-leaders-declaration.html (дата обращения: 10.12.2019).

G20 (2019). G20 Osaka Leaders' Declaration. G20 Leader Forum. 28-29 June. Режим доступа: http://www. g20.utoronto.ca/2019/FINAL_G20_0saka_Leaders_Declaration.pdf. (дата обращения: 10.12.2019).

Giddens A. (1998) The Third Way: The Renewal of Social Democracy. Cambridge: Polity Press.

Graham C., Masson P. (2002) The IMF's dilemma in Argentina: Time for a new approach to lending? November 1-8. The Brookings Institution Policy Brief, Policy Brief 111.

Hannah E. (2016) Ratcheting up accountability? Embedded NGOs in the multilateral trade system // Expert Knowledge in Global Trade / E. Hannah, J. Scott, S. Trommer (eds). Abingdon: Routledge. P. 170-196.

Harris Rimmer S., Byrne C. (2019) Feminist approaches to global economic governance: the G20 as a platform for step change? // The G20 and international relations theory: Perspectives on global summitry / S. Slaughter (ed.). Cheltenham: Edward Elgar Publishing. P. 157-182.

Helleiner E. (2010) A Bretton Woods moment? The 2007-2008 crisis and the future of global finance // International Affairs. Vol. 86 (3). P. 619-636.

Helleiner E. (2016) Legacies of the 2008 crisis for global financial governance // Global Summitry. Vol. 2 (1). P. 1-12.

Helleiner E. (2019) The life and times of embedded liberalism: legacies and innovations since Bretton Woods // Review of International Political Economy. Vol. 26 (6). P. 1112-1135.

Hooghe L., Marks G. (2001) Multi-level Governance and European Integration. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers.

Hopf T. (1998) The promise of constructivism in international relations theory // International Security. Vol. 23 (1). P. 171-200.

IMF (1996). ASEAN's sound fundamentals bode well for sustained growth // IMF Survey. November 25. P. 1-2. Режим доступа: https://www.imf.org/external/pubs/ft/survey/pdf/112596a.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Independent Evaluation Office of the IMF (2003). The IMF and Recent Capital Account Crises: Indonesia, Korea, Brazil. Evaluation Report. Washington DC: IMF. Режим доступа: https://www.imf.org/external/np/ ieo/2003/cac/pdf/all.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Jessop B. (2003) From Thatcherism to New Labour: Neo-Liberalism, workfarism, and labour market regulation. Published by the Department of Sociology, Lancaster University. Режим доступа: http://www.comp. lancs.ac.uk/sociology/soc131rj.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Karlsrud J. (2016) Norm Change in International Relations: Linked Ecologies in UN Peacekeeping Operations. N.Y.: Routledge.

Keck M.E., Sikkink K. (1999) Transnational advocacy networks in international and regional politics // International Social Science Journal. Vol. 51 (159). P. 89-101.

Keohane R.O., Martin L.L. (1995) The promise of institutionalist theory // International Security. Vol. 20 (1). P. 39-51.

Kirton J.J. (2013) G20 Governance for a Globalized World. Farnham: Ashgate Publishing.

Luckhurst J. (2012) The G20 and ad hoc embedded liberalism: Economic governance amid crisis and dissen-sus // Politics & Policy. Vol. 40 (5). 740-782.

Luckhurst J. (2016a) G20 Since the Global Crisis. N.Y.: Palgrave Macmillan.

Luckhurst J. (2016b) The G20's growing political and economic challenges // Global Summitry: Politics, Economics, and Law in International Governance. Vol. 2 (2). P. 161-179.

Luckhurst J. (2017) The Shifting Global Economic Architecture: Decentralizing Authority in Contemporary Global Governance. N.Y.: Palgrave Macmillan.

Luckhurst J. (2019a) A constructivist approach to the G20 // The G20 and international relations theory / S. Slaughter (ed.). Cheltenham, UK: Edward Elgar Publishing.

Luckhurst J. (2019b) Governance networks shaping the G20 through inclusivity practices // South African Journal of International Affairs. Vol. 26 (4). P. 521-547.

Luckhurst J. (2020) Networks decentralizing authority in global economic governance. The future of global economic governance: Challenges and prospects in the age of uncertainty / Chapter in M. Rewizorski, K. J^drzejowska, A. Wröbel (eds). N.Y.: Springer.

McCourt D.M. (2016) Practice theory and relationalism as the new constructivism // International Studies Quarterly. 60. P. 475-485.

Oxfam (2010). The making of a Seoul development consensus // Oxfam Briefing Note. Режим доступа: https:// d1tn3vj7xz9fdh.cloudfront.net/s3fs-public/file_attachments/bn-making-seoul-consensus-g20-111010-en_4. pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Paulson H. (2015) Dealing with China: An insider unmasks the new economic superpower. N.Y.: Hachette Book Group.

Peters D. (2019) Exclusive Club Under Stress: The G7 Between Rising Powers and Non-state Actors after the Cold War // Contested World Orders: Rising Powers, Non-governmental Organizations, and the Politics of Authority Beyond the Nation-state / M.D. Stephen, M. Zürn (eds). Oxford: Oxford University Press.

Reinhart C., Rogoff K. (2010). Growth in a time of debt // American Economic Review: Papers & Proceedings (May). 100. P. 573-578.

Reus-Smit C. (2007) International crises of legitimacy // International Politics. Vol. 44 (2/3). P. 157-174.

Rodrik D. (2001) The global governance of trade: as if development really mattered. Background paper to United Nations Development Program (UNDP) project on Trade and Sustainable Human Development. N.Y.: UNDP.

Rodrik D. (2006) Goodbye Washington consensus, hello Washington confusion? // Journal of Economic Literature. Vol. 44 (4). P. 973-987.

Rodrik D. (2012) The Globalization Paradox: Why Global Markets, States, and Democracy Can't Coexist. Oxford: Oxford University Press.

Rogoff K. (2002) An open letter to Joseph Stiglitz, by Kenneth Rogoff, economic counsellor and director of the research department, IMF // IMF Views and Commentaries. July 2. Режим доступа: https://www.imf.org/ en/News/Articles/2015/09/28/04/54/vc070202. (дата обращения: 10.12.2019).

Rogoff K. (2003) The IMF strikes back // IMF Views and Commentaries. Режим доступа: https://www.imf. org/en/News/Articles/2015/09/28/04/54/vc021003 (дата обращения: 10.12.2019).

Rosenau J.N. (1992) Governance, order, and change in world politics // Governance without government: Order and change in world politics / J.N. Rosenau, O.-E. Czempiel (eds). Cambridge: Cambridge University Press. P. 1-29.

Sachs J.D. (2015) The age of sustainable development. N.Y.: Columbia University Press.

Schimmelfennig F. (2001) The community trap: Liberal norms, rhetorical action, and the Eastern enlargement of the European Union // International Organization. Vol. 55 (1). P. 47-80.

Scholte J.A. (2004) Civil society and democratically accountable global governance // Government and Opposition. Vol. 39 (2). P. 211-233.

Seabrooke L. (2014) Epistemic arbitrage: Transnational professional knowledge in action // Journal of Professions and Organization. Vol. 1 (1). P. 49-64.

Seabrooke L., Tsingou E. (2009). Power elites and everyday politics in international financial reform. International Political Sociology. Vol. 3 (4). P. 457-461.

Sen A. (2013) The ends and means of sustainability // Journal of Human Development and Capabilities. Vol. 14 (1). P. 6-20.

Shambaugh D.L. (2013) China Goes Global: The Partial Power. Oxford: Oxford University Press.

Sikkink K. (2005) Patterns of dynamic multilevel governance and the insider-outsider coalition // Transnational Protest & Global Activism, Lanham, MD: Rowman & Littlefield / D. Della Porta, S. Tarrow (eds). P. 151-174.

Singh A., Belaisch A., Collyns C., De Masi P., Krieger R., Meredith G., Rennhack R. (2005) Stabilization and reform in Latin America: A macroeconomic perspective on the experience since the early 1990s // International Monetary Fund. Occasional Paper 238. February. Washington DC: IMF. Режим доступа: http://www. imf.org/external/pubs/ft/op/238/

Slaughter S. (2013) The prospects of deliberative global governance in the G20: Legitimacy, accountability, and public contestation // Review of International Studies. Vol. 39 (1). P. 71-90.

Smythe E. (2000) State authority and investment security: Non-state actors and the negotiation of the multilateral agreement on investment at the OECD // Non-state actors and authority in the global system / R.A. Higgott, G.R.D. Underhill, A. Bieler (eds). N.Y: Routledge. P. 74-90.

Sorensen E., Torfing J. (2017) The Janus face of governance theory. Anti-politics, depoliticization, and governance // Anti-politics, depoliticization, and governance / P. Fawcett, M.V. Flinders, Hay C., Wood M. (eds). Oxford: Oxford University Press. P. 28-48.

Stiglitz J.E. (2001) Failure of the Fund. Rethinking the IMF response // Harvard International Review (Summer). Vol. 23 (2). P. 14-18.

Stiglitz J.E. (2002) Participation and development: Perspectives from the comprehensive development paradigm // Review of Development Economics. Vol. 6 (2). P. 163-182.

Stiglitz J.E. (2003) Globalization and the logic of international collective action: Re-examining the Bretton Woods Institutions // Governing globalization: Issues and institutions / D. Nayyar (ed.). Oxford: Oxford University Press. P. 238-253.

Stone D. (2015) The Group of 20 transnational policy community: governance networks, policy analysis and think tanks // International Review of Administrative Sciences. Vol. 81 (4). P. 793-811.

Widmaier W., Blyth M., Seabrooke L. (2007) Exogenous shocks or endogenous constructions? The meanings of wars and crises // International Studies Quarterly. Vol. 51 (4). P. 747-759.

Williamson J. (1990) What Washington means by policy reform // Latin American readjustment: How much has happened / J. Williamson (ed.). Washington, DC: Institute for International Economics. P. 7-20.

World Bank (2005). Economic growth in the 1990s: Learning from a decade of reform. Washington, DC: World Bank. Режим доступа: http://www1.worldbank.org/prem/le ssons1990s/chaps/frontmatter.pdf (дата обращения: 10.12.2019).

Wouters J., Van Kerckhoven S. (2011) The OECD and the G20: an ever closer relationship // The George Washington International Law Review. Vol. 43 (2). P. 345-375.

The New G20 Politics of Global Economic Governance

J. Luckhurst

Jonathan Luckhurst — PhD, Associate Professor of Internationa! Relations at the Graduate School of International Peace Studies, Soka University; 1-236, Tangi-machi, Hachioji, 192-8577, Tokyo, Japan; E-mail: luckhurst@soka. ac.jp

Abstract

This article demonstrates how the Group of Twenty (G20) constituted a new G20 politics following the 2008—09 global financial crisis through practices of networked global economic governance. This increased the influence of actors other than officials from leading wealthy states, especially developing- and non-state actors, thus augmenting global governance inclu-sivity and decentralizing authority. The G20 became the principal hub of global economic governance by influencing and engaging with diverse stakeholders on its broad policy agenda. These networked-governance processes expanded aspects of multilateral cooperation, including transversal approaches to policy issues such as sustainable development. This analysis builds on recent literature on transnational actors, governance networks, and the G20; contributes to emerging constructivist literature on the normative significance ofpractices and social-relational processes in international relations; and includes a significant discourse-analytic focus on repoliticization and legitimizing discourses. This study indicates, in particular, the political and normative consequences of G20 inclusivity practices for integrating global governance networks.

Key words: authority; depoliticization; G20; global governance; inclusivity; networks; politics; practices; repoliticization; transnational

For citation: Luckhurst J. (2020) The New G20 Politics of Global Economic Governance. International Organisations Research Journal, vol. 15, no 2, pp. 55-81 (in English). DOI: 10.17323/1996-7845-2020-02-03

References

Adler E. (2008) The Spread of Security Communities: Communities of Practice, Self-Restraint, and NATO's Post-Cold War Transformation. European Journal of International Relations, vol. 14, no 2, pp. 195-230. Available at: https://doi.org/10.1177%2F1354066108089241.

Adler E. (2019) World Ordering: A Social Theory of Cognitive Evolution. Cambridge: Cambridge University Press.

Alesina A. (2010) Fiscal Adjustments: Lessons From Recent History. Ecofin, Madrid, 15 April. Available at: https://scholar.harvard.edu/alesina/publications/fiscal-adjustments-lessons-recent-history (accessed 7 April 2020).

Alesina A., Ardagna S. (2009) Large Changes in Fiscal Policy: Taxes Versus Spending. NBER Working Paper No 15438, National Bureau of Economic Research. Available at: https://www.nber.org/papers/w15438 (accessed 7 April 2020).

Alexandroff A.S., Stein A.A. (2019) Structural Constraints and Human Agency in Global Summitry and the Liberal Order. Global Summitry: Politics, Economics, and Law in International Governance. Available at: https:// doi.org/10.1093/global/guz004.

Bache I. (2008) Europeanization and Multilevel Governance: Cohesion Policy in the European Union and Britain. Lanham: Rowman & Littlefield Publishers.

Baker A. (2013) The New Political Economy of the Macroprudential Ideational Shift. New Political Economy, vol. 18, no 1, pp. 112-39. Available at: https://doi.org/10.1080/13563467.2012.662952.

Baker A., Carey B. (2014) Flexible 'G Groups' and Network Governance in an Era of Uncertainty and Experimentation. Handbook of the International Political Economy of Governance (A. Payne, N. Phillips (eds)). Cheltenham: Edward Elgar.

Bank for International Settlements (BIS) (1986). Recent Innovations in International Banking (Cross Report). CGFS Papers No 1. Available at: https://www.bis.org/publ/ecsc01.htm (accessed 14 December 2019).

Basel Committee on Banking Supervision (BCBS) (2010). Basel III: A Global Regulatory Framework for More Resilient Banks and Banking Systems. Basel: Bank for International Settlements. Available at: https://www.bis. org/publ/bcbs189_dec2010.htm (accessed 19 September 2015).

Berger A., Leininger J., Messner D. (2017) The G20 in 2017: Born in a Financial Crisis — Lost in a Global Crisis? Global Summitry, vol. 3, no 2, pp. 110-23. Available at: https://doi-org.eres.qnl.qa/10.1093/global/guy011 (accessed 14 December 2019).

Broome A., Seabrooke L. (2015) Shaping Policy Curves: Cognitive Authority in Transnational Capacity Building. Public Administration, vol. 93, no 4, pp. 956-72. Available at: https://doi.org/10.1111/padm.12179.

Buthe T., Mattli W. (2011) The New Global Rulers: The Privatization of Regulation in the World Economy. Princeton: Princeton University Press. Available at: https://www.jstor.org/stable/j.ctt7t7sn (accessed 14 December 2019).

Civil 20 (C20) (2014). Australian C20 Summit Communiqué. Melbourne, 21 June. Available at: https://civ-il-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/01/2014-Australia.pdf (accessed 14 December 2019).

Civil 20 (C20), Labour 20 (L20), Think 20 (T20), Women 20 (W20), Youth 20 (Y20) (2019a). Joint Statement by C20, L20, T20, W20 and Y20 on Eliminating Gaps in Labour Market Participation. Tokyo, 5 June. Available at: https://civil-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/06/FINAL-Joint-Statement-on-Eliminating-Gaps-in-Labour-Market-Participation.pdf (accessed 5 December 2019).

Civil 20 (C20), Labour 20 (L20), Think 20 (T20), Women 20 (W20), Youth 20 (Y20) (2019b). Joint Statement by C20, L20, T20, W20 and Y20 on Eliminating Violence and Harassment in the World of Work. Tokyo, 5 June. Available at: https://civil-20.org/2019/wp-content/uploads/2019/06/FINAL-Joint-Statement-on-Eliminat-ing-Violence-and-Harassment-in-the-World-of-Work2.pdf (accessed 5 December 2019).

Callaghan M. (2017) G20 Influence on Business Regulation and Business Behaviour (What Has Worked and Why Has It Worked). International Organisations Research Journal, vol. 12, no 2, pp. 87-101. Available at: https://iorj.hse.ru/data/2017/09/13/1173337301/M.%20Callaghan.pdf (accessed 7 April 2020).

Carin B., Heinbecker P., Smith G., Thakur R. (2010) Making the G20 Summit Process Work: Some Proposals for Improving Effectiveness and Legitimacy. CIGI G20 Papers No 2, Centre for International Governance Innovation. Available at: https://www.cigionline.org/sites/default/files/g20_no2_1.pdf (accessed 10 December 2019).

Coni-Zimmer M., Flor A., Wolf K.D. (2019) Transnational Private Authority and Its Contestation. Contested World Orders: Rising Powers, Non-Governmental Organizations, and the Politics of Authority Beyond the NationState (M.D. Stephen, M. Zùrn (eds)). Oxford: Oxford University Press.

Cooper A.F., Thakur R. (2013) The Group of Twenty (G20). New York: Routledge.

Cooper A.F., Farooq A.B. (2013) BRICS and the Privileging of Informality in Global Governance. Global Policy, vol. 4, no 4, pp. 428-33. Available at: https://doi.org/10.1111/1758-5899.12077.

Cooper A.F., Momani B. (2014) Re-Balancing the G-20 From Efficiency to Legitimacy: The 3G Coalition and the Practice of Global Governance. Global Governance, vol. 20, no 2, pp. 213-32. Available at: https://www. jstor.org/stable/24526279 (accessed 10 December 2019).

Crockett A. (2000) Marrying the Micro- and Macro-Prudential Dimensions of Financial Stability. Remarks by Mr. Andrew Crockett, General Manager of the Bank for International Settlements and Chairman of the Financial Stability Forum, Before the Eleventh International Conference of Banking Supervisors. Basel, 20-21 September. Available at: http://www.bis.org/review/r000922b.pdf (accessed 14 December 2019).

Davis B., Wei L. (2013) IMF Advises China to Be Cautious With Capital-Account Liberalization. Wall Street Journal, July 17. Available at: http://www.wsj.com/articles/SB10001424127887324263404578611480166001050 (accessed 29 March 2020).

De Ville F., Orbie J. (2014) The European Commission's Neoliberal Trade Discourse Since the Crisis: Legitimizing Continuity Through Subtle Discursive Change. The British Journal of Politics and International Relations, vol. 16, no 1, pp. 149-67. Available at: https://doi.org/10.1111%2F1467-856X.12022.

Dingwerth K., Pattberg P. (2006) Global Governance as a Perspective on World Politics. Global Governance, vol. 12, no 2, pp. 185-204. Available at: https://doi.org/10.1163/19426720-01202006.

Driver S., Martell L. (2000) Left, Right and the Third Way. Policy & Politics, vol. 28, no 2, pp. 147-61. Available at: http://users.sussex.ac.uk/~ssfa2/leftrightandthethirdway.pdf (accessed 7 April 2020).

Eccleston R., Kellow A., Carroll P. (2015) G20 Endorsement in Post Crisis Global Governance: More Than a Toothless Talking Shop? British Journal of Politics and International Relations, vol. 17, pp. 298-317. Available at: https://doi.org/10.1111%2F1467-856X.12034.

Elliott D. (2011) An Overview of Macroprudential Policy and Countercyclical Capital Requirements. Washington DC: The Brookings Institution. Available at: http://citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/ summary?doi=10.1.1.361.1322 (accessed 7 April 2020).

Evenett S.J. (2013) What Restraint? Five Years of G20 Pledges on Trade. The 14th Global Trade Alert Report, Centre for Economic Policy Research, London. Available at: https://www.globaltradealert.org/reports (accessed 7 April 2020).

Evers A. (1995) Part of the Welfare Mix: The Third Sector as an Intermediate Area. Voluntas: International Journal of Voluntary and Nonprofit Organizations, vol. 6, no 2, pp. 159-82. Available at: https://www.jstor.org/ stable/27927470 (accessed 7 April 2020).

Farrell H., Quiggin J. (2017) Consensus, Dissensus, and Economic Ideas: Economic Crisis and the Rise and Fall of Keynesianism. International Studies Quarterly, vol. 61, no 2, pp. 269-83. Available at: https://doi. org/10.1093/isq/sqx010.

Financial Stability Board (FSB), International Monetary Fund (IMF), Bank for International Settlements (BIS) (2011). Macroprudential Policy Tools and Frameworks. Progress Report to G20. 27 October. Available at: https://www.imf.org/external/np/g20/pdf/102711.pdf (accessed 7 April 2020).

Giddens A. (1998) The Third Way: The Renewal of Social Democracy. Cambridge: Polity Press.

Graham C., Masson P. (2002) The IMF's Dilemma in Argentina: Time for a New Approach to Lending? Brookings Policy Brief 111, The Brookings Institution. Available at: https://www.brookings.edu/research/the-imfs-dilemma-in-argentina-time-for-a-new-approach-to-lending/ (accessed 7 April 2020).

Group of 20 (G20) (2009a). Leaders' Statement. London, 2 April. Available at: http://www.g20.utoronto. ca/2009/2009communique0402.pdf (accessed 7 April 2020).

Group of 20 (G20) (2009b). Leaders' Statement. Pittsburgh, 24-25 September. Available at: http://www.g20. utoronto.ca/2009/2009communique0925.html (accessed 10 October 2019).

Group of 20 (G20) (2010). Leaders' Declaration. Seoul, 11-12 November. Available at: http://www.g20.uto-ronto.ca/2010/g20seoul-doc.html (accessed 5 October 2018).

Group of 20 (G20) (2014). Leaders' Communiqué. Brisbane, 15-16 November. Available at: http://www.g20. utoronto.ca/2014/brisbane_g20_leaders_summit_communique.pdf (accessed 14 December 2019).

Group of 20 (G20) (2015). Leaders' Communiqué. Antalya, 16 November. Available at: http://www.g20.uto-ronto.ca/2015/151116-communique.html (accessed 20 March 2019).

Group of 20 (G20) (2016a). Leaders' Communiqué. Hangzhou, 4-5 September. Available at: https://www. consilium.europa.eu/media/23621/leaders_communiquehangzhousummit-final.pdf (accessed 7 April 2020).

Group of 20 (G20) (2016b). G20 Action Plan on the 2030 Agenda for Sustainable Development. Available at: http://www.g20.utoronto.ca/2016/g20-action-plan-on-2030-agenda.pdf (accessed 23 February 2020).

Group of 20 (G20) (2017). Leaders' Declaration: Shaping an Interconnected World. Hamburg, 8 July. Available at: http://www.g20.utoronto.ca/2017/2017-G20-leaders-declaration.html (accessed 20 March 2019).

Group of 20 (G20) (2018). Leaders' Declaration: Building Consensus for Fair and Sustainable Development. Buenos Aires, 1 December. Available at: http://www.g20.utoronto.ca/2018/2018-leaders-declaration.html (accessed 23 February 2020).

Group of 20 (G20) (2019). Leaders' Declaration. Osaka, 28-29 June. Available at: http://www.g20.utoronto. ca/2019/2019-g20-osaka-leaders-declaration.html (accessed 5 December 2019).

Hannah E. (2016) Ratcheting Up Accountability? Embedded NGOs in the Multilateral Trade System. Expert Knowledge in Global Trade (E. Hannah, J. Scott, S. Trommer (eds)). Abingdon: Routledge.

Harris Rimmer S., Byrne C. (2019) Feminist Approaches to Global Economic Governance: The G20 as a Platform for Step Change? The G20 and International Relations Theory: Perspectives on Global Summitry (S. Slaughter (ed)). Cheltenham: Edward Elgar Publishing.

Helleiner E. (2010) A Bretton Woods Moment? The 2007-2008 Crisis and the Future of Global Finance. International Affairs, vol. 86, no 3, pp. 619-36. Available at: https://www.jstor.org/stable/40664271 (accessed 5 December 2019).

Helleiner E. (2016) Legacies of the 2008 Crisis for Global Financial Governance. Global Summitry, vol. 2, no 1, pp. 1-12. Available at: https://doi.org/10.1093/global/guw006.

Helleiner E. (2019) The Life and Times of Embedded Liberalism: Legacies and Innovations Since Bretton Woods. Review of International Political Economy, vol. 26, no 6, pp. 1112-35. Available at: https://doi.org/10.1 080/09692290.2019.1607767.

Hooghe L., Marks G. (2001) Multi-Level Governance and European Integration. Lanham: Rowman & Little-field Publishers (accessed 5 December 2019).

Hopf T. (1998) The Promise of Constructivism in International Relations Theory. International Security, vol. 23, no 1, pp. 171-200. Available at: https://www.jstor.org/stable/2539267.

Independent Evaluation Office of the International Monetary Fund (IEO) (2003). The IMF and Recent Capital Account Crises: Indonesia, Korea, Brazil. Evaluation Report. Available at: https://www.imf.org/external/ np/ieo/2003/cac/pdf/all.pdf (accessed 27 June 2017).

International Monetary Fund (IMF) (1996). ASEAN's Sound Fundamentals Bode Well for Sustained Growth. IMF Survey. Available at: https://www.imf.org/external/pubs/ft/survey/pdf/112596a.pdf (accessed 10 December 2019).

Jessop B. (2003) From Thatcherism to New Labour: Neo-Liberalism, Workfarism, and Labour Market Regulation. Department of Sociology, Lancaster University. Available at: http://www.comp.lancs.ac.uk/sociology/ soc131rj.pdf (accessed 28 May 2020).

Karlsrud J. (2016) Norm Change in International Relations: Linked Ecologies in UN Peacekeeping Operations. New York: Routledge.

Keck M.E., Sikkink K. (1999) Transnational Advocacy Networks in International and Regional Politics. International Social Science Journal, vol. 51, no 159, pp. 89-101. Available at: https://doi.org/10.1111/1468-2451.00179.

Keohane R.O., Martin L.L. (1995) The Promise of Institutionalist Theory. International Security, vol. 20, no 1, pp. 39-51. Available at: https://www.jstor.org/stable/2539214 (accessed 28 May 2020).

Kirton J.J. (2013) G20 Governance for a Globalized World. Farnham: Ashgate Publishing.

Larionova M. (2017) G20: Engaging With International Organizations to Generate Growth. International Organisations Research Journal, vol. 12, no 2, pp. 54-86. Available at: https://doi.org/10.17323/1996-7845-2017-02-54.

Lesage D. (2014) The Current G20 Taxation Agenda: Compliance, Accountability and Legitimacy. International Organisations Research Journal, vol. 9, no 4, pp. 32-41. Available at: https://iorj.hse.ru/ data/2014/12/28/1103785134/4.pdf (accessed 28 May 2020).

Luckhurst J. (2012) The G20 and Ad Hoc Embedded Liberalism: Economic Governance Amid Crisis and Dis-sensus. Politics & Policy, vol. 40, no 5, pp. 740-82. Available at: https://doi.org/10.1111/j.1747-1346.2012.00387.x.

Luckhurst J. (2016a) G20 Since the Global Crisis. New York: Palgrave Macmillan.

Luckhurst J. (2016b) The G20's Growing Political and Economic Challenges. Global Summitry: Politics, Economics, and Law in International Governance, vol. 2, no 2, pp. 161-79. Available at: https://doi.org/10.1093/ global/gux004.

Luckhurst J. (2017) The Shifting Global Economic Architecture: Decentralizing Authority in Contemporary Global Governance. New York: Palgrave Macmillan.

Luckhurst J. (2019a) A Constructivist Approach to the G20. The G20 and International Relations Theory (S. Slaughter (ed.)). Cheltenham: Edward Elgar Publishing.

Luckhurst J. (2019b) The G20 Hub of Decentralizing Global Governance Authority. International Organisations Research Journal, vol. 14, no 2, pp. 7-30. Available at: https://doi.org/10.17323/l996-7845-2019-02-01.

Luckhurst J. (2019c) Governance Networks Shaping the G20 Through Inclusivity Practices. South African Journal of International Affairs, vol. 26, no 4, pp. 521-47. Available at: https://doi.org/10.1080/10220461.2019. 1699159.

Luckhurst J. (2020) Networks Decentralizing Authority in Global Economic Governance. The Future of Global Economic Governance: Challenges and Prospects in the Age of Uncertainty (M. Rewizorski, K. Jqdrzejowska, A. Wrobel (eds)). New York: Springer.

McCourt D.M. (2016) Practice Theory and Relationalism as the New Constructivism. International Studies Quarterly, vol. 60, no 3, pp. 475-85. Available at: https://doi.org/10.1093/isq/sqw036.

Oxfam (2010). The Making of a Seoul Development Consensus: The Essential Development Agenda for the G20. Oxfam Briefing Note. Available at: https://d1tn3vj7xz9fdh.cloudfront.net/s3fs-public/file_attachments/ bn-making-seoul-consensus-g20-111010-en_4.pdf (accessed 5 October 2018).

Partlow J. (2008) Brazil's Lula Urges "Global Solutions." Washington Post, 27 June. Available at: http://www. washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2008/11/08/AR2008110801329.html (accessed 27 June 2017).

Paulson H. (2015) Dealing With China: An Insider Unmasks the New Economic Superpower. New York: Hachette Book Group.

Peters D. (2019) Exclusive Club Under Stress: The G7 Between Rising Powers and Non-State Actors After the Cold War. Contested World Orders: Rising Powers, Non-Governmental Organizations, and the Politics of Authority Beyond the Nation-State (M.D. Stephen, M. Zürn, (eds)). Oxford: Oxford University Press.

Reinhart C., Rogoff K. (2010) Growth in a Time of Debt. American Economic Review: Papers & Proceedings, vol. 100, no 2, pp. 573-78. Available at: https://pubs.aeaweb.org/doi/pdf/10.1257/aer.100.2.573 (accessed 7 April 2020).

Reus-Smit C. (2007) International Crises of Legitimacy. International Politics, vol. 44, no 2-3, pp. 157-74. Available at: https://doi.org/10.1057/palgrave.ip.8800182.

Rewizorski M. (2017) G20 and the Development of a New Global Governance Mechanism. International Organisations Research Journal, vol. 12, no 3, pp. 32-52. Available at: https://doi.org/10.17323/1996-7845-2017-03-32.

Rodrik D. (2001) The Global Governance of Trade: As if Development Really Mattered. Background Paper to United Nations Development Programme (UNDP) Project on Trade and Sustainable Human Development. New York: UNDP. Available at: http://www.giszpenc.com/globalciv/rodrik1.pdf (accessed 7 April 2020).

Rodrik D. (2006) Goodbye Washington Consensus, Hello Washington Confusion? Journal of Economic Literature, vol. 44, no 4, pp. 973-87. Available at: https://www.jstor.org/stable/30032391 (accessed 7 April 2020).

Rodrik D. (2012) The Globalization Paradox: Why Global Markets, States, and Democracy Can't Coexist. Oxford: Oxford University Press.

Rogoff K. (2002) An Open Letter to Joseph Stiglitz, by Kenneth Rogoff, Economic Counsellor and Director of the Research Department, IMF. IMF Views and Commentaries, 2 July. Available at: https://www.imf.org/en/ News/Articles/2015/09/28/04/54/vc070202 (accessed 27 June 2017).

Rogoff K. (2003) The IMF Strikes Back. IMF Views and Commentaries, 10 February. Available at: https://www. imf.org/en/News/Articles/2015/09/28/04/54/vc021003 (accessed 27 June 2017).

Rosenau J.N. (1992) Governance, Order, and Change in World Politics. Governance Without Government: Order and Change in World Politics (J.N. Rosenau O.-E. Czempiel (eds)). Cambridge: Cambridge University Press.

Sachs J.D. (2015) The Age of Sustainable Development. New York: Columbia University Press.

Schimmelfennig F. (2001) The Community Trap: Liberal Norms, Rhetorical Action, and the Eastern Enlargement of the European Union. International Organization, vol. 55, no 1, pp. 47-80. Available at: https://doi. org/10.1162/002081801551414.

Scholte J.A. (2004) Civil Society and Democratically Accountable Global Governance. Government and Opposition, vol. 39, no 2, pp. 211-33. Available at: https://doi.org/10.1111/j.1477-7053.2004.00121.x.

Scholz I., Brandi C. (2017) Implementing the 2030 Agenda for Sustainable Development: Achievements and Limitations of the G20 Presidency in 2017. Global Summitry: Politics, Economics, and Law in International Governance, vol. 3, no 2, pp. 156—175.

Seabrooke L. (2014) Epistemic Arbitrage: Transnational Professional Knowledge in Action. Journal of Professions and Organization, vol. 1, no 1, pp. 49-64. Available at: https://doi.org/10.1093/jpo/jot005.

Seabrooke L., Tsingou E. (2009) Power Elites and Everyday Politics in International Financial Reform. International Political Sociology, vol. 3, no 4, pp. 457-61. Available at: https://doi.org/10.1111/j.1749-5687.2009.00086_4.x.

Sen A. (2013) The Ends and Means of Sustainability. Journal of Human Development and Capabilities, vol. 14, no 1, pp. 6-20. Available at: https://doi.org/10.1080/19452829.2012.747492.

Shambaugh D.L. (2013) China Goes Global: The Partial Power. Oxford: Oxford University Press.

Sikkink K. (2005) Patterns of Dynamic Multilevel Governance and the Insider-Outsider Coalition. Transnational Protest & Global Activism (D. Della Porta, S. Tarrow (eds)). Lanham: Rowman & Littlefield.

Singh A., Belaisch A., Collyns C., de Masi P., Krieger R., Meredith G., Rennhack R. (2005) Stabilization and Reform in Latin America: A Macroeconomic Perspective on the Experience Since the Early 1990s. Occasional Paper 238, International Monetary Fund. Available at: http://www.imf.org/external/pubs/ft/op/238/ (accessed 9 October 2019).

Slaughter S. (2013) The Prospects of Deliberative Global Governance in the G20: Legitimacy, Accountability, and Public Contestation. Review of International Studies, vol. 39, no 1, pp. 71-90. Available at: https://doi. org/10.1017/S0260210512000058.

Smythe E. (2000) State Authority and Investment Security: Non-State Actors and the Negotiation of the Multilateral Agreement on Investment at the OECD. Nonstate Actors and Authority in the Global System (R.A. Higgott, G.R.D. Underhill, A. Bieler (eds)). New York: Routledge.

Sorensen E., Torfing J. (2017) The Janus Face of Governance Theory. Depoliticizing or Repoliticizing Public Governance? Anti-Politics, Depoliticization, and Governance (P. Fawcett, M.V. Flinders, C. Hay, M. Wood (eds)). Oxford: Oxford University Press.

Stiglitz J.E. (2001) Failure of the Fund. Rethinking the IMF Response. Harvard International Review, vol. 23, no 2, pp. 14-8. Available at: https://www.jstor.org/stable/42762700 (accessed 7 April 2020).

Stiglitz J.E. (2002) Participation and Development: Perspectives From the Comprehensive Development Paradigm. Review of Development Economics, vol. 6, no 2, pp. 163-82. Available at: https://doi.org/10.1111/1467-9361.00148.

Stiglitz J.E. (2003) Globalization and the Logic of International Collective Action: Re-Examining the Bretton Woods Institutions. Governing Globalization: Issues and Institutions (D. Nayyar (ed.)). Oxford: Oxford University Press.

Stone D. (2015) The Group of 20 Transnational Policy Community: Governance Networks, Policy Analysis and Think Tanks. International Review of Administrative Sciences, vol. 81, no 4, pp. 793-811. Available at: https://doi.org/10.1177%2F0020852314558035.

Widmaier W., Blyth M., Seabrooke L. (2007) Exogenous Shocks or Endogenous Constructions? The Meanings of Wars and Crises. International Studies Quarterly, vol. 51, no 4, pp. 747-59. Available at: https://www. jstor.org/stable/4621740 (accessed 7 April 2020).

Williamson J. (1990) What Washington Means by Policy Reform. Latin American Readjustment: How Much Has Happened (J. Williamson (ed.)). Washington, DC: Institute for International Economics.

World Bank (2005). Economic Growth in the 1990s: Learning From a Decade of Reform. Washington DC: World Bank. Available at: http://documents.worldbank.org/curated/en/664481468315296721/pdf/32692.pdf (accessed 5 October 2018).

Wouters J., van Kerckhoven S. (2011) The OECD and the G20: An Ever Closer Relationship. The George Washington International Law Review, vol. 43, no 2, pp. 345-75.