CC BY
0
Новая политика диаспор
Рецензия на книгу: Gamlen A. (2019) Human geopolitics: States, emigrants, and the rise of diaspora institutions. Oxford University Press
Иван Е. Кочедыков
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Российская Федерация ORCID: 0000-0001-5324-5923
Рост миграционных потоков за последние тридцать лет усилил желание властей по всему миру их контролировать. Однако исследований, посвященных детальному анализу процессов государственного конструирования и управления диаспорами, относительно немного. Рецензируемая книга представляет собой редкое исключение. В ней новозеландский автор Алан Гам-лен, профессор Австралийского национального университета, исследует генеалогию и функционирование государственных институтов управления диаспорами. В фокусе его внимания находятся государства — доноры мигрантов (sending state).
Ключевой категорией исследования выступают «институты управления диаспорой» (diaspora institutions), под которыми Гамлен понимает формальные государственные органы (offices) в стране-доноре, призванные взаимодействовать с мигрантами1 и их потомками. К этой категории
В российской терминологии для обозначения данной категории лиц часто используется в некоторой степени государствоцентричное понятие «соотечественник». В западной традиции используется более этнически окрашенный термин «kin», который правильно было бы перевести как «соплеменники». См. например: [Kin-State Politics...; Waterbury 2020; Kin-Group ...]. Кроме того, используется и такое выражение, как «fellow-migrants», которое имеет коннотации низовой самоорганизации и това-
Социология
ВЛАСТИ
Том 36
№ 1 (2024)
Рекомендация для цитирования: Кочедыков И. Е. (2024) Новая политика диаспор. Рецензия на книгу: Gamlen A. (2019) Human geopolitics: States, emigrants, and the rise of diaspora institutions. Oxford University Press. Социология власти, 36 (1): 192-202. https://doi. org/10.22394/2074-0492-2024-1-192-202
For citations:
Kochedykov I. E. (2024) New Policy of Diaspora. Book Review: Gamlen A. 192 (2019) Human Geopolitics: States,
Emigrants, and the Rise of Diaspora Institutions. Oxford University Press. Sociology of Power, 36 (1): 192-202. https://doi.org/10.22394/2074-0492-2024-1-192-202
Поступила в редакцию: 17.02.2024; прошла рецензирование: 06.03.2024; принята в печать: 09.03.2024
Received: 17.02.2024; Revised: 06.03.2023; Accepted for publication: 09.03.2024
This article is an open access article distributed under the terms and conditions of the Creative Commons Attribution (CC BY) license (https:// creativecommons.org/licenses/ by/4.0/).
Copyright: © 2024 by the author.
относятся специальные парламентские комиссии и комитеты, департаменты министерств, специальные государственные агентства по делам эмигрантов, министерства диаспоры. При этом автор произвольно не включил сюда институты, которые подчинены военным или судебным властям. Представляется, что это связано с тем, что они не подпадают под созданную автором генеалогию расширения охвата институтами управления диаспорами.
Как правило, перед государственными органами ставятся следующие цели: 1) заключение двусторонних соглашений о предоставлении рабочей силы в других странах; 2) подготовка и организация логистики для выезда сограждан за рубеж; 3) защита их прав и интересов за границей; 4) вовлечение в политическую жизнь в стране-доноре (в частности, в голосование); 5) обеспечение потока денежных средств (remittances) в страну-донор и участие мигрантов в развитии национальной экономики; 6) сохранение идентичности и связей мигрантов и их потомков со страной-донором; 7) создание сети богатых и влиятельных соотечественников, которые будут действовать как лоббисты страны-донора в других государствах.
В теоретическом плане институты управления диаспорой интересны тем, что они в основном легитимно проецируют власть 193 государства за пределы его границ, что входит в противоречие с территориальным определением гражданства и принципом суверенитета, нормативными (в теоретико-легальном смысле) для современной мир-системы [Kratochwill 1986]. В новой реальности транснационализма государства действуют как координационный центр, пытающийся организовать разнообразные и рассредоточенные сети и организации в когерентную диаспору, основанную вокруг ключевой группы активистов. Государственные чиновники и политики в странах-донорах начинают претендовать на то, что именно они будут определять, что и кто является «легитимной диаспорой»1.
Методология исследования
По оценке Гамлена, в научной литературе до сих пор было два основных варианта объяснений бурного роста и распространения государственных институтов управления диаспорой. Первый подход,
рищества. См., например: [Drnovsek 2019]. Очевидно, что выбор понятия, вернее, концептуального корня, отражает различный исторический опыт и оптику конкретных политий.
1 Далее в тексте под диаспорой будет пониматься множество граждан страны-донора, которые объединены условно общим происхождением.
Sociology of Power
Vol. 36 No 1 (2024)
основанный на реалистических и рационалистических основаниях, обозначается им как «использование» (tapping)1. Государства в рамках данной оптики стремятся решить свои экономические и политические цели, а также обеспечить свои интересы безопасности в международной среде. Литература в рамках этого направления делится на две части. Первая — оптимистическая — изображает диаспору как источник развития и ресурсов для стран-доноров. Пессимистическая часть ориентирована на анализ безопасности и обеспечение национальных интересов. Подразумевается, что ми-гранты2 могут раздувать экстремистские настроения и стать угрозой для правительств стран-доноров.
Второй подход Гамлен обозначает как «охват» (embracing). Государства здесь не столько преследуют цель по максимизации власти, сколько пытаются «охватить» диаспоры ради достижения национального единства. Этот подход, в отличие от предыдущего, в конструктивистском ключе ставит в центр внимания идентичности мигрантов.
По мнению автора, существующие подходы к объяснениям пролиферации диаспоральных политик государства до сих пор 194 остаются фрагментарными. В лучшем случае они объясняют диа-споральные стратегии конкретных государств. Однако быстрое глобальное распространение институтов диаспоры остается без внимания.
Гамлен предлагает иную исследовательскую стратегию. Во-первых, он настаивает на необходимости проводить широкое сравнительное лонгитюдное исследование. Во-вторых, он предлагает новое институциональное объяснение появления диаспоральных институтов. В центре внимания оказывается складывающийся глобальный миграционный режим (здесь речь идет о том, как международные организации и опыт управления диаспорами отдельных стран способствовали циркуляции лучших практик между государствами). Институциональный подход в данной книге основывается на географическом подходе [Peck 2010]. В рамках данного подхода утверждается, что акторы постоянно заимствуют друг у друга лучшие практики и институты, адаптируя их с разной степенью успеха в своих контекстах. В-третьих, Гамлен пытается реконструи-
1 Речь идет о привлечении мигрантов страны-донора для решения каких-либо политических задач на своей родине.
2 Автор пишет о данной группе как об изгнанниках (exiled). В их число входят группы людей, которые были вынуждены покинуть свою страну по причине поражения в военном конфликте. Зачастую данные «коллективы» ориентированы на продолжение вооруженной борьбы, и по этой причине попадают в логику секьюритизации принимающего государства.
Социология
ВЛАСТИ
Том 36
№ 1 (2024)
ровать мотивацию акторов, ответственных за выработку и проведение политики диаспоры.
Опыты исследования диаспоральной политики стран-доноров
Значительное место в книге занимают исследования конкретных кейсов политик управления диаспорой. Гамлен пытается выделить политические мотивы, которые стояли за решением создания и активного проведения политики управления своими диаспорами за рубежом.
Например, индийская стратегия управления диаспорой основана на нескольких принципах. Во-первых, Индия через диаспору стремится к политике «единой Индии», вовлекая представителей различных религиозных и этнических групп из исторической Индии (включая Пакистан, Бангладеш и другие страны с индийскими диаспорами) для снижения сепаратистских угроз. Во-вторых, Индия после развала СССР начала искать новые стратегические союзы, видя в диаспорах возможность укрепления своего статуса на мировой арене и поддержки экономического развития. В-третьих, некоторые индийские партии видят в диаспоре источник влияния и поддержки на внутренней политической сцене.
Мексиканская стратегия управления диаспорой была обусловлена внутренними факторами, такими как демократизация и необходимость вовлечения американо-мексиканцев для поддержки либеральных политэкономических преобразований. Мексиканские лидеры также видят в диаспоре лоббистский ресурс, усиливающий репутацию страны и способствующий улучшению переговорных возможностей с США.
Эритрейская стратегия управления диаспорой направлена на консолидацию режима в стране. Государство взимает 2% налог с доходов своих граждан по всему миру на реконструкцию страны, что, разумеется, вызывает критику международных организаций и правительств стран — реципиентов мигрантов. Гамлен утверждает, что при этом Асмара рассматривает неплательщиков налога как предателей и беглецов [Gamlen 2019: 98].
Парадигмальную модель для глобального режима управления диаспорами представляют собой Филиппины. Более 10 миллионов филиппинцев (10% населения страны) работают за границей. Центральным элементом системы стала филиппинская Администрация по занятости за рубежом, созданная в 1982 году. Она предоставляет страховку, кредиты, финансовую поддержку обучения и прочее для трудовых мигрантов с Филиппин. Страна уже долгие годы делает
195
SOCIOLOGY OF POWER
VOL. 36 NO 1 (2024)
упор на экспорт рабочей силы. Автор описывает это как политику «миграционного предохранительного клапана», когда правительство стремится экспортировать потенциальное недовольство и возможные волнения за пределы страны [Gamlen 2019: 107-109]. К реализации этой политики подключились и многочисленные частные организации, способствующие выезду филиппинцев за рубеж. С началом демократизации Филиппин появляются институты, ориентированные на социальное обеспечение мигрантов, включая защиту их трудовых прав, образование и возвращение в страну.
Отдельное внимание автор уделяет европейскому опыту разработки и реализации стандартов управления диаспорой. Гамлен утверждает, что появление и распространение диаспоральных институтов на европейском континенте были вызваны ослаблением пограничного контроля в рамках ЕС. Формальные институты управления диаспорой сначала возникли на восточных границах ЕС (например, в Венгрии), а затем распространились на Балканах (Босния и Герцеговина, Сербия, Хорватия), странах Средиземноморья и даже в Западной Европе. Создание государствами-донорами своих диаспор повысило институциональный потенциал по кон-196 тролю над мигрантами и позволило отличать их от других потоков людей. Эта новая политика диаспор привела к формированию общей ответственности за них. Эта новая политика диаспор привела к уменьшению суверенитета государства и формированию общей ответственности за диаспоры. К 2004 году ЕС рекомендовал своим членам перейти от политики ассимиляции к поиску баланса между интеграцией и сохранением связей со странами происхождения, отмечая ценность диаспор как «посредников» в отношениях между странами. Одновременно эти рекомендации направлены на поддержание мультикультурализма, культурного и религиозного многообразия.
В рамках европейского подхода диаспоральные сообщества стали рассматриваться как привилегированные партнеры для развития своих стран. С 2009 года ЕС продвигал идею равенства в правах (в том числе избирательных) представителей диаспоры и граждан, оставшихся в стране-доноре. Государствам-членам также требовалось налаживать доверительные отношения с диаспорой и создавать специальные министерства и ведомства для взаимодействия с ней. Бизнес-инициативы членов диаспоры должны были получить поощрение и особые привилегии. Важным принципом в этом процессе стало понятие «межкультурного диалога», цель которого заключалась в улучшении взаимопонимания сторон, их перспектив и практик. Этот диалог должен был способствовать сохранению как разнообразия, так и единства. Государства ЕС стремились найти баланс между национализмом и европейским единством.
Социология власти Том 36
№ 1 (2024)
Европейская модель «межкультурного диалога» была объявлена стандартным инструментом региональной интеграции, помогая «смягчить» границы между государствами-членами союза и усилить внешние границы. Такую политику можно наблюдать в региональной интеграции Африканского союза, Caricom, Меркосура, Асеан и UNASUR.
Кроме того, по причине острого геополитического противостояния в регионе Черного моря автор специально останавливается на анализе опыта диаспоральной политики стран региона. В частности, геополитический выбор Молдавии получил свое развитие в политике диаспоры. Европейские амбиции республики подстегнули действия по управлению диаспорой, которая стала важной опорой для проевропейских сил1.
Турция проводит иную политику управления диаспорой, сосредотачиваясь на интеграции турок в новые общества при сохранении турецкой идентичности. Европейские турки рассматриваются как важный источник средств и лоббистский ресурс. Анкара активно распространяет свое культурное влияние среди соотечественников в Европе через министерство для укрепления связей и спецслужбы для сдерживания антиэрдогановских сил за пределами страны. 197
Формирование глобального режима по управлению диаспорами
В центральных и самых сильных главах книги Гамлен исследует, как формальные диаспоральные институты, конкретный опыт вышеописанных стран распространились глобально, приобрели символическую ценность и стали неотъемлемой частью миграционной политики.
Австралийский исследователь отмечает отсутствие глобальной системы управления миграцией, подобной той, что существует в экономике (e.g., Всемирный банк, ВТО, МВФ). Глобальную миграцию регулируют многоуровневые институты и практики. Экспертные дискуссии и публикации с начала 1982 года высветили необходимость активного международного сотрудничества по вопросам миграции, предлагая создание нового глобального режима для управления миграцией. После событий 11 сентября 2001 года эта
1 Молдавская политика диаспоры строится вокруг фактически ставшей сакральной идеи евроинтеграции и европейской (категорически не российской) диаспоры, как носителей европейского опыта и ценностей. По этой причине живущие в Европе молдаване зачастую оказываются в более привилегированном положении по сравнению с теми, кто остался в республике.
Sociology of Power
Vol. 36 No 1 (2024)
проблема стала еще более актуальной, поскольку на Западе широко распространились опасения относительно национальной безопасности и финансирования терроризма через незаконную миграцию.
Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан инициировал усилия по решению проблемы глобального управления миграцией, предпочитая более гибкий, государствоцентричный метод сотрудничества и обмена опытом между странами. Это мобилизовало мировое сообщество и содействовало развитию сотрудничества в области миграции. В логике К. Аннана и близких к нему экспертов миграция неразрывно связана с повесткой международного развития. Распространение подобного понимания способствовало формированию широкого международного консенсуса, мобилизации финансовых потоков и мирового сообщества, и привело к созданию соответствующих государственных институтов управления диаспорой. Таким образом, репертуар государства и даже отдельных политических партий пополнился новыми инструментами.
Воплощение в жизнь новая политика управления диаспорами получила благодаря посреднической функции международных организаций, НКО и бизнеса. Аннану удалось собрать вместе ми-198 грационных оптимистов из таких организаций, как Всемирный банк, Глобальной форум по миграции и развитию, Международная организация по миграции и др.
Так, Всемирный банк в своей политике начиная с 2003 года поощрял денежные переводы мигрантов и программы развития под руководством диаспоры, поскольку они соответствовали его идеологической позиции в отношении дерегулированных рынков труда, более свободных трансграничных финансовых потоков и меньшего вмешательства государства в целом.
Начиная с 2007 года идея вовлечения диаспоры получила признание и на Глобальном форуме по миграции и развитию1. Здесь сформировался консенсус вокруг тезиса, что диаспоры могут способствовать развитию своих стран. Кроме того, большую роль стала играть Международная организация по миграции (IOM, англ. The International Organization for Migration). В 1990-е годы она стала концентрировать усилия на возвращении компетентных мигрантов в страны-доноры. Отдельным пунктом стало продвижение идеи о необходимости наделения диаспор политическими правами в странах-донорах.
Энтузиазм международных организаций по поводу возможности участия диаспор в развитии был поддержан и получил развитие
1 Неформальная и не имеющая обязывающей силы платформа для международного диалога.
Социология власти Том 36
№ 1 (2024)
благодаря целой армии НКО, консультантов и фабрик мысли. В частности, особенно важным институтом, распространяющим лучшие практики по взаимодействию с диаспорой, стал Migration Policy Institute в Вашингтоне. Институт продвигал тезис, что диаспора — это источник не только денежных переводов, но и набор стимулов для развития страны-исхода. Такой оптимистический подход нашел свое воплощение в многочисленных учебниках и гидах по работе с диаспорой.
Целый ряд других НКО, фабрик мысли и исследовательских институтов также принимают участие в индустрии вовлечения диаспоры [Gamlen 2019: 214]. В поисках новых рынков они даже вышли на клиентов в странах, которые не кажутся целевой аудиторией, — Британии и США. Усилия данной индустрии увеличили мобильность мигрантов и скорость распространения институтов и лучших практик вовлечения мигрантов.
Происходит и прямой обмен опытом управления диаспорами между отдельными государствами. За последние десять лет возникли и получили распространение общие стандарты взаимодействия с диаспорами, которые начинают рассматриваться политиками и чиновниками в том числе как характеристики легитимности 199 государства.
Темная сторона глобального диаспорального режима
Развитие диаспоральных институтов на глобальном уровне подняло целый ряд политических проблем. Поскольку международные организации зависят от донорской помощи и финансирования, они начали создавать «донорские меню» (возможность выбора проектов для финансирования), что дало им возможности генерировать доходы, формировать исследовательскую повестку и сохранять некоторую меру свободы, которая придает организации легитимность. Гамлен намекает, что такой тип организации принуждает к подражанию (coercive memesis), посредством которого международные организации и доноры задают обязательные стандарты для слабых государств.
Кроме того, страны приема мигрантов часто рассматривают диаспоры как своего рода дополнительный дипломатический инструмент, рычаг, с которым можно взаимодействовать для изменений в стране-доноре. В США при Обаме дипломатия диаспоры стала одним из столпов работы USAID. Диаспоры давали прямой контакт с целым рядом стран, общение с которыми было затруднено для американских чиновников и политиков.
Часто диаспоры становились инструментом, через который богатые доноры оказывали воздействие на страны-доноры, например,
Sociology of Power
Vol. 36 No 1 (2024)
в таких вопросах, как контроль своих уезжающих за рубеж граждан. В целом, по оценке самого Гамлена, даже если дискурс миграции-для-развития продвигает идею кооперации между равными партнерами, часто все заканчивается усилением страны приема за счет страны-донора.
Российский подход к управлению диаспорой
Обратимся теперь к тому, что Гамлен пишет о России. Он полагает, что Россия запустила свою политику диаспоры в ответ на экспансию ЕС и необходимость управления потоками людей на пространстве бывшего СССР [Gamlen 2019: 164-165]. Во многом используемый автором взгляд «сверху» не позволяет увидеть тенденции снизу, не со стороны экспертных сетей, организаций, а низового запроса русских, которые просили активной поддержки и защиты своих прав (в том числе на жизнь, язык, культуру в странах СНГ). Некоторые российские исследователи отмечают крайнюю расплывчатость термина «соотечественник» и соответствующую такому определению «колеблющуюся политику» с русскими за рубежом [Герасимова 200 2019: 904-907]. Для Гамлена это место с определением «своих диаспор» за рубежом (за исключением индийского кейса, да и то по касательной) не является проблемным.
Заключение
Написанная более пяти лет назад книга остается крайне актуальной для специалистов, которые хотят понять, как диаспоры в конце XX — начале XXI в. получили глобальное распространение и признание, как формируется планетарный экспертный консенсус и политика международных организаций, каковы перспективы миграции, политического вовлечения мигрантов и трансформации политики гражданства. Фактически в сфере исследований управления диаспорами можно сказать, что книга стала одним из опорных исследований.
Вместе с тем в монографии есть отдельные недостатки. Описывая создание глобального режима управления диаспорой, отдельные успешные кейсы, австралийский исследователь не всегда говорит эксплицитно о том, что делает их успешными. Создание институтов управления диаспорой может быть простой формальностью1,
1 Они могут конкурировать между собой, пытаться «сбросить с себя лишние полномочия» и т.д., проводить бессмысленные и даже вредные мероприятия для галочки [Акимова 2023].
Социология власти Том 36 № 1 (2024)
а призыв соотечественников участвовать в жизни страны-донора вряд ли будет эффективен без серьезной работы на местах, наличия четких политических целей у правителей в стране-доноре.
При чтении книги неизбежно возникает вопрос, сохранится ли этот глобальный режим миграции в ситуации слома мир-системы? Представляется, что в будущем нас ждет увеличение ограничений работы данных институтов в связи с секьюритизацией мигрантов из отдельных регионов мира. В частности, такие тенденции уже фиксируются в отдельных странах Запада по отношению к русским. Встречаются упоминания отдельных случаев в других регионах, когда диаспоральные активисты встречаются с ограничением своих прав в стране-доноре. Так, в 2022 году в Алжире три человека, имеющие алжирское и канадское гражданство, получили запрет на выезд из страны из-за подозрений в связях с оппозиционным движением1. Другим препятствием для сложившегося глобального режима управления диаспорой может стать недовольство оставшихся граждан в странах-донорах тем фактом, что их жизнь начинает в значительной мере определяться теми, кто никогда не вернется в страну. Например, в Молдавии идет дискуссия о том, могут ли люди, «навсегда покинувшие республику», иметь право голоса 201 на судьбоносных парламентских выборах и референдумах [Мар-муляк 2020]. Некоторые граждане республики выступают за резкое ограничение политических возможностей диаспоры своей страны.
Библиография / References
Акимова А., Акимов О., Семенько Л. (2023) Политика России в отношении соотечественников за рубежом: потенциал развития. Постсоветский материк, 1 (37): 88-100. EDN: LKKBWB. https://doi.org/10.48137/23116412_2023_1_88
— Akimova A., Akimov O., Semenko L. (2023) Russia's policy towards compatriots abroad: development potential. Post-Soviet continent, (1): 88-100. — in Russ. https:// doi.org/10.48137/23116412_2023_1_88
Герасимова В. А. (2019) Российские соотечественники за рубежом. Постсоветские исследования, 2 (1): 904-921. EDN: YUDJAL
— Gerasimova V. A. (2019) Russian compatriots abroad. Post-Soviet Studies, 2 (1): 904-921. — in Russ.
Мармуляк Е. И., Левшенков В. Б. (2020). Молдавская диаспора — «непараллельный электорат»? Постсоветский материк, 4(28): 4-16. EDN: CFHYQQ. https://doi. org/10.48137/2311-6412_2020_4_4
1 https://www.hrw.org/news/2022/05/06/algeria-arbitrary-travel-bans-diaspora-activists
Sociology of Power
Vol. 36 No 1 (2024)
— Marmulyak E. I., Levshenkov V. B. (2020). Is the Moldovan diaspora a "nonparallel electorate"? Post-Soviet continent, 4(28): 4-16. - in Russ. https://doi. org/.48137/2311-6412_2020_4_4 Brubaker R. (2006) The "diaspora" diaspora. Ethnic and racial studies, 28(1): 1-19. https:// doi.org/10.1080/0141987042000289997
Drnovsek S. (2018) Articulations of Race and Genealogies of Encounter among Former Yugoslav Migrants in Britain. Ethnic and Racial Studies, 42(9): 1574-91. https://doi.org/ 10.1080/01419870.2018.1493210
Kratochwil F. (1986) Of systems, boundaries, and territoriality: An inquiry into the formation of the state system. World Politics, 39(1): 27-52. https://doi.org/10.2307/2010297 Peck J., Theodore N. (2010) Mobilizing policy: Models, methods, and mutations. Geoforum, 41(2): 169-174. https://doi.org/10.1016/j.geoforum.2010.01.002 Kin-Group and Kin-State. URL: https://pesd.princeton.edu/node/506 Kin-State Politics in Central and Eastern Europe: the Case of Hungary. URL: https://www. wilsoncenter.org/publication/315-kin-state-politics-central-and-eastern-europe-the-case-hungary
Waterbury M. A. (2020) Kin-State Politics: Causes and Consequences. Nationalities Papers, 48(5): 799-808. https://doi.org/10.1017/nps.2020.3
202
Кочедыков Иван Евгеньевич — политолог, магистр политических наук, Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН), aспирант НИУ ВШЭ. Научные интересы: исследования миграции, диаспоры, государственное строительство. ORCID: 0000-0001-5324-5923. E-mail: kochedykov.ivan@gmail.com
Ivan E. Kochedykov — political scientist, Master of Political Science, Moscow Higher School of Social and Economic Sciences, PhD student at the National Research University Higher School of Economics. Research interests: migration studies, diaspora, state-building. ORCID: 0000-0001-5324-5923. E-mail: kochedykov.ivan@gmail.com
Социология влАсти Том 36 № 1 (2024)
