CC BY
11
Литературоведение
УДК 82-398.23 (470.621)
ББК 83.3 (2=Ады)
А 95
Ахметова Д.А.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры адыгейской филологии Адыгейского государственного университета, e-mail: ahmetova.juljeta@yandex.ru
Хуажева Н.Х.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры адыгейской филологии Адыгейского государственного университета, е-mail: fafk79@mail.ru
Новаторские аспекты взаимодействия повествовательно-изобразительных структур с фольклором и эпосом в романе Н. Куека «Вино мертвых»
(Рецензирована)
Аннотация:
Анализируется синтез мифоэпического и современного литературного сознания как качества неомифологизма, оценки современной наукой (К.Шаззо, К.Паранук, К.Анкудинов). Рассматривается процесс взаимодействия адыгского романа с национальным фольклором, выявляется значение традиций Т.Керашева и новаторских достижений Н.Куёка. Результаты исследования расширяют теоретические понятия, связанные с обновлением классической романной традиции с поэтикой мифа, с трансформацией фольклорных элементов в стиле романа и расширением культурологического контекста, достижением жанрового синкретизма. Для рассмотрения проблемы о взаимосвязях адыгского романа с фольклором и мифом используются принципы сравнительно-исторического, системно-типологического, текстологического подходов. Роман Н.Куёка «Вино мёртвых» классифицируется как неомифологический эпос в современной адыгейской литературе, о чем свидетельствуют особенности взаимодействия повествовательно-изобразительных структур литературного эпоса с фольклором и мифом, своеобразный эстетико-онтологический ракурс истолкования истории и современности. Практическая значимость состоит в возможности использования в индивидуальной научной деятельности по проблематике, диктуемой потребностями современной гуманитарной науки.
Ключевые слова:
Фольклор, миф, современный роман, новаторский подход, неомифологизм.
Akhmetova D.A.
Candidate of Philology, Associate Professor of Department of the Adyghe Philology of the Adyghe State University, e-mail: ahmetova.juljeta@yandex.ru
Khuazheva N.Kh.
Candidate of Philology, Associate Professor of Department of the Adyghe Philology of the Adyghe State University, e-mail: fafk79@mail.ru
Innovative aspects of interaction of narrative and fine art structures with folklore and epos in the novel by N. Kuyek «Wine of the Dead»
Abstract:
This work studies synthesis of epic mythological and modern literary consciousness as a quality of a neomythologism, assessment by modern science (K. Shazzo, K. Paranuk, K. Ankudinov).The authors investigate the process of interaction of the Adyghe novel with national folklore and define the importance of traditions of T. Kerashev and innovative achievements of N. Kuyek. Results of this research expand the theoretical concepts, connected with updating the classical novelistic tradition, with myth poetics, with transformation of folklore elements in style of the novel and expansion of a culturological context, achievement of genre syncretism. To study interrelations of the Adyghe novel with folklore and the myth, the principles of comparative-historical, system, typological and textual approaches are used. The novel by N.Kuyek «Wine of the Dead» is classified as the neomythological epos in contemporary Adyghe literature, which is supported by features of interaction of narrative and fine art structures of the literary epos with folklore and the myth, as a peculiar esthetic-on-tological aspect angle of interpretation of history and the present. The practical importance lies in a possibility of use of results of this research in individual scientific activities to study problems dictated by requirements of the modern humanity.
Keywords:
Folklore, myth, modern novel, innovative approach, neomythologism.
Взаимосвязь адыгского романа с фольклором - непреложный факт в истории его развития. Однако за время существования адыгской романистики характер взаимодействия этого жанра эпоса с устным народным творчеством значительно трансформировался. Все это наглядно, наряду с другими произведениями адыгских авторов, продемонстрировано в романе Н. Куёка «Вино мертвых».
Трансформация национальной фольклорной традиции как в адыгейской прозе в целом, так и в творчестве каждого писателя и каждого его произведения подтверждает необходимость исследования романа Н. Куёка «Вино мертвых» с точки зрения своеобразия его взаимодействия с устно-поэтическим наследием народа. Безусловно, новаторские черты современного адыгейского романа, особенно его ориентированность на сопряжение фольклорно-эпических и литературно-реалистических художественных традиций восходят к эстетическому опыту прошлых десятилетий и, прежде всего, к художественному наследию Тембота Керашева.
Критик и литературовед Р. Мамий справедливо относит Н. Куёка к числу тех деятелей культуры и искусства, которые «сумели сохранить и запечатлеть в своих творениях национальные народные черты и создать новое профессиональное искусство - национальное и по форме, и по содержанию, внести свой достойный вклад в мировую культуру» [1: 8].
Адыгейский ученый К. Шаззо верно отметил, что с Н. Куёка в адыгейском литературном процессе начались авангардистские и постмодернистские традиции. Однако, по мнению литературоведа, «Н. Куёк не повторяет азы авангардистского искусства ... Мир, в котором пребывает герой Н. Куёка, намного сложней и практически трагичней (разрушенные иллюзии), чем асимметрия кубистов или перевернутый мир футуристов» [2: 388].
Объяснение причин отмеченной ученым трагичности и сложности художественного мира Н. Куёка мы обнаруживаем у другого исследователя, Ш. Шаз-зо: «Не выверни мир наизнанку, не заточи его невидимые гвозди и шипы, не освобо-
ди его ветры и пламя - не увидеть того, что есть в видимом, ежедневно обозреваемом мире» [3: 328].
Творчеству Нальбия Куёка и непосредственно роману «Вино мертвых» посвящено немало научных трудов К. Па-ранук, оказавших значительное влияние на формирование концепции нашего исследования. Как отмечает этот адыгейский ученый, «истоки творчества Н. Куёка глубоки и разнообразны: устное народное творчество, мировая классическая литература, творчество предшествующих адыгейских поэтов и писателей» [4: 7]. Исследователь особо отмечает «святое», по определению самого писателя, отношение к фольклору.
Немаловажным является вывод этого исследователя о тенденции, ставшей «позже весьма устойчивой в его эпике: оригинальный творческий поиск, выражающийся в сращении сразу нескольких начал в повествовании: лирического, мифологического и подчеркнуто реалистического» [4: 54].
К. Паранук, отмечая многогранность характеров героев, синтетичность самого романа, его сращенность «с очевидной... многомерностью, многосложностью и присутствием четко выраженного мифологического начала» [5: 56], определяет жанровую принадлежность «Вина мертвых» как мифоэпического, философского романа об истории адыгов на протяжении всех веков их существования на земле, и резонно предметом исследовательского внимания делает способы и приемы мифологизирования романа. К.Паранук и Ш.Шаззо и позже говорят о том, что «...в современных северокавказских литературах появился роман новой жанровой модификации - роман-миф. Современный северокавказский роман-миф, с одной стороны, опирается на собственные фольклорно-мифологические истоки, с другой стороны, успешно осваивает и отражает традиции мировой литературы и современные тенденции ее развития» [6: 192].
К. Анкудинов концентрируется на идейной роли жанрово-композиционной структуры нового эпоса Н. Куека. Нельзя не согласиться с мнением литературоведа о принадлежности романа «Вино мертвых» к направлению «магический реализм», наследующего в своей сущности тенденции «романтизма, векторно ориентированного в прошлое». Для доказательства верности своего утверждения ученый приводит убедительные доводы, определяя характерную черту этого направления: «сопряжение двух реальностей - реальности обыденной и реальности мифологической, волшебной» [7: 133]. О наличии данных качеств в исследуемом романе говорят такие исследователи творчества Н. Куёка, как К. Паранук, К. Шаззо, Ш. Шаззо-Ергук.
«Эпизоды книги Куёка, относящиеся к ее первой части («Кунтабеш и сын Хаткоесов», «Дэдэр и его сыновья», «Ре-дед»), - отмечает К. Анкудинов, - выстроены на фундаменте мифологии, сюжеты этих эпизодов архетипичны и соответствуют как сюжетам национальной адыгской мифологии, так и общим канонам мирового Мифа» [7: 133].
Во многом разделяя мнение К. Ан-кудинова о взаимном соответствии мельчайших деталей в художественном полотне Куёка и в фольклорных текстах, в частности нартском эпосе, путем анализа новеллы «Кунтабеш и Хаткоес», попробуем выявить типичное и новаторское в творческом переложении данного материала.
Так, в первой новелле «Кунтабеш и Хаткоес», где мы знакомимся с одним из прообразов мифологических героев, нам становится известно, что имя этого персонажа - «перевертыш» от имени прославленного нарта Шабатнуко. Н. Куёк «сообщает» об этом устами второго героя новеллы - молодого Хата. Автор представляет читателю страну адыгов, где «самые высокие горы», «самые крепкие деревья», где «выращивают коней, которые обгоняют птиц», «рыцари совершают вели-
кие подвиги», проявляя неимоверное мужество и стойкость, «изрубив многочисленные войска» [8: 5], сохраняют доброе сердце, потому что спасают малую птаху, преследуемую ястребом, и т.д. Здесь налицо описание пейзажа, воспевание героизма и благородства черкесов (это традиционный для предыдущих периодов развития адыгейской литературы прием обращения к фольклору).
Собственно мифологическая составляющая этого фрагмента заключается, на наш взгляд, в том, что Кунтабеш, так же как и Шабатынуко, «на первый взгляд, производит впечатление сурового и жестокого человека» [9: 70]. Однако при всей кажущейся, на первый взгляд, идентичности нарта персонажу Куёка, герой романа лишен каких бы то ни было положительных качеств. К тому же, в отличие от Шабатынуко, чьи негативные черты были оправданы высокой целью (он ехал спасать своего отца), Кунтабеш груб и жесток ради самой жестокости. Поэтому уже при описании Кунтабеша слышится явная ирония и даже неприязнь, что позволяет сделать вывод об авторском отношении к рыцарю: «взгляд его не длиннее, чем пламя из ноздрей коня»,- он недальновиден; конь его «кровавой пеной пачкает высокие травы» [8: 6:], меч его «жаждет крови», «его не учили открывать двери» [8: 8] - этот витязь жесток, бестактен; Кун-табеш «не обжегся светом Лучезарной» [8: 8]. Здесь речь идет о прообразе другого персонажа нартского эпоса - Адиюх Светлорукой. Обращаясь к ней с оскорбительной речью (что совершенно не соответствует ни фольклорным традициям, ни законам «адыгэ хабзэ»), герой собирается сбросить ее со скалы - значит, не проявляет уважения к женщине, не способен преклониться перед красотой...
Свое осуждение Кунтабеша-Шабатнуко Н. Куёк передает и через молодого Хата, объясняющего витязю что «мир сотворен для нашего счастья» [8: 10], что легенды о подвигах этого рыца-
ря лживы, а сам он достоин наказания за неспособность понять, «что это за счастье - быть любимым женщиной» [8: 13].
Факты позволяют заключить, что с первых же страниц Н. Куёк, изображая прославленного сына нартов (в данном случае - через его отражение в кривом зеркале) в подобном ракурсе, демонстрирует нетипичные для литературы предшествующих (дороманных) времен приемы творческого переложения фольклорного материала, что свидетельствует о качественно новом взаимодействии автора с мифом и фольклором.
Причины создания Н. Куёком столь непривлекательного образа Кунтабе-ша очень точно объяснил К. Анкудинов: в этом произведении «присутствует концепт «Золотого века», свойственный романтическому мировидению...» [7: 132]. В нашем понимании, этот концепт проявляется в том, что Кунтабеш не следует заветам предков, он неверно истолковал их сущность, поэтому этот потомок на-ртов - искаженное отражение Шабатну-ко. Использование другого литературного приема художественного изображения -имени-перевертыша - также способствует четкому обозначению авторского взгляда на «перевернутость» своего героя.
Таким образом, в первой же новелле при обращении к мифологии Н. Куёк применяет литературный прием зеркала для обозначения своей позиции: адыгам (в данном, конкретном, случае - Кунтабешу) нужно неукоснительно следовать традициям предков, чтобы слышать «не слабым умом», а «помудревшим сердцем» и быть счастливым «во всех пределах» [8: 14].
Новизна куёковского подхода к фольклору заключается и в нетрадиционной для адыга, откровенной, хоть и остающейся при этом целомудренной, манере описания страстной любви молодого Хата и Светлорукой Адиюх. При описании Хата используются типичные фольклорные художественные приемы олицетворения, гиперболизации и порождаемой
ею сказочности («высокие травы... опадают, опаленные жаром дыхания Хата... Отворачивались вершины гор и пригина-лись деревья на поляне»; «Лес... никогда не увядает, не высыхают травы под могучими деревами. Забежит сюда лань или иное животное - и род его множится...»). А при создании образа Адиюх Н. Куёк обращается к новым художественным приемам, которые позволяют передать совершенно иное видение этой «красивейшей из женщин» - она смела и настойчива, т.к. сама дважды зовет Кунтабеша, обещая «одарить ... наследником бессмертия» [8: 8], весьма опытна в любви, потому что в ее длинных шелковистых волосах «не раз угасали бесследно любовные речи, вожделенные стоны» [8: 14].
Нельзя не согласиться и с утверждением К. Паранук о том, что современное прочтение этого эпического образа женщины «делает ее прекрасной и одновременно коварной соблазнительницей» [4: 75].
Все эти характеристики Светлору-кой Адиюх, читаемые между строк, говорят о нетипичном для адыгейской литературы приеме изображения ставшего хрестоматийным женского мифологического персонажа, веками являющегося для адыгов эстетическим (в этом аспекте Н.Куёк сохраняет верность фольклорным и литературным канонам) и, главное, этическим идеалом женщины, что, на наш взгляд, можно считать еще одним подтверждением верности нашего тезиса.
Новаторский подход при взаимодействии с фольклором можно обнаружить и в новелле «Хаткоес Дэдэр», где, в нарушение всех канонов, продиктованных «ады-гэ хабзэ» и так поэтично воспетых в многочисленных сказках, сказаниях, легендах и мифах адыгов, Гошанда нарочито грубо обращается к своему мужу, Дэдэру, с гневной, обвинительной речью. Надо заметить, что это единственный женский персонаж романа, позволяющий себе говорить с мужчиной в подобном тоне. Однако для нее это вполне оправданно, ведь
Гошанда, как выяснится впоследствии, -та самая три-бабушки, «прародительница рода Хаткоесов», как ее очень точно назвала К. Паранук [4: 70]. Следовательно, намеренно «позволяя» своей героине столь непочтительный тон в разговоре с мужчиной, странные, обидные, на первый взгляд, речи, обращенные к своим неразумным потомкам, Н. Куёк определяет ее особую роль и в роду Хаткоесов, и в романе: с одной стороны, она воплощение мудрости всего рода Хаткоесов, с другой - величайшую ответственность за судьбу рода три-бабушки несет в своем сердце боль и скорбь по некогда славному, а теперь гибнущему роду.
Стремление передать ее душевные страдания объясняет и то, как неожиданно неэстетично описывается ее внешний облик: глаза, сверкающие «неестественным огнем, сморщенная, закутанная в тряпье», похожая «на грязный комочек», однако обладающая какой-то «пугающей силой» [8: 93]. Этот непривлекательный внешний вид три-бабушки, резкие, грубые слова, с которыми она обращается то к своим потомкам, то к другим героям романа, также редки для эстетики адыгейской литературы. При обращении адыгских писателей к фольклорным образам обычно использовались другие краски и оттенки. Старые люди - носители народной мудрости (впрочем, в этом принципе изображения старухи Хаткоесов Куёк традиционен), они почти всегда красивы и внешне, и внутренне. В этом романе дан совсем не привлекательный образ старой женщины, философское наполнение которого проясняется лишь после вдумчивого, тщательного анализа причин, заставляющих ее быть такой. В образе Прародительницы рода Хаткоесов К. Паранук справедливо усматривает «архаические мифологемы, восходящие к отголоскам матриархата» [4: 70]. Таким образом, при изображении три-бабушки Н. Куёк, сохраняя некоторые традиционные для адыгейской литературы приемы, также находит новые
способы взаимодействия с фольклором.
Куёк в своем романе доводит до конца глубочайшие противоречия в истории адыгов как народа и останавливается на изображении динамической переплетенности этих противоречий как движущих сил этого народа. Куёк стремился таким образом теоретически найти какую-то утопическую «середину» этих противоречий и даже изобразил ее в своем романе, но не прямолинейно, а как бы обозначил ее пунктирной линией, передав свое представление о том, как должно жить адыгам, через мысли своих героев или отдельные эпизоды (к примеру, те страницы романа, где изображен Фэнэс,
сидящий под чудо-дубом).
При этом Н. Куёку в романе «Вино мертвых» удается сочетать традиционные и новаторские методы взаимодействия с фольклором и мифом, причем последние превалируют над первыми.
Результат исследования романа Н.Куёка дает основание квалифицировать произведение Н.Куёка как неомифологический эпос в современной адыгейской литературе, о чем свидетельствует особенности взаимодействия повествовательно-изобразительных структур литературного эпоса с фольклором и мифом, своеобразный эстетико-онтологический ракурс истолкования истории и современности.
Примечания:
1. Мамий Р.Г. Поиски новых путей (Вместо введения) // История адыгейской литературы. Т. 3. Майкоп, 1999. 523 с.
2. Шаззо К.Г. Творческие искания адыгейских писателей поколения 1980-2000-х годов // История адыгейской литературы. Т. 3. Майкоп, 1999. С. 388.
3. Шаззо Ш.Е. Художественное своеобразие адыгейской поэзии (эволюция, поэтика, стилевые искания). Майкоп, 2003. С. 328.
4. Паранук К.Н. Иду к человеку. Майкоп, 2004. 98 с.
5. Паранук К.Н. Характер мифологизма в романах Г. Маркеса «Сто лет одиночества» и Н. Куёка «Вино мертвых» // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2013. Вып. 2. С. 56.
6. Паранук К.Н., Шаззо Ш.Е. Особенности художественной структуры современного северокавказского романа-мифа // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2016. Вып. 23. С. 187-192.
7. Анкудинов К.Н. От мифа к новелле. Идейная роль жанрово-композиционной структуры книги Нальбия Куека «Вино мертвых» // Лит. Адыгея. 2004. № 1. С. 132-135.
8. Куёк Н. Вино мертвых: роман в новеллах. Майкоп, 2002. 296 с.
9. Хут Ш.Х. Адыгское народное искусство слова. Майкоп. 300 с.
References:
1. Mamy R.G. The search for new ways (Instead of introduction) // History of the Adyghe literature. Vol. 3. Maikop, 1999. 523 pp.
2. Shazzo K.G. Creative search of Adyghe writers of the generation of 1980-2000es // History of the Adyghe literature. Vol. 3. Maikop, 1999. P. 388.
3. Shazzo Sh.E. Literary originality of the Adyghe poetry (evolution, poetics, style search). Maikop, 2003. P. 328.
4. Paranuk K.N. I'm going to the man. Maikop, 2004. 98 pp.
5. Paranuk K.N. Features of mythology in the novels of G. Marquez «One Hundred Years of Solitude» and N. Kuyek «The Wine of the Dead» // Bulletin of the Adyghe State
University. Ser. Philology and the Arts. Maikop, 2013. Iss. 2. P. 56.
6. Paranuk K.N., Shazzo Sh.E. Features of art structure of the North Caucasian modern novel myth // Bulletin of the Adyghe State University. Ser. Philology and the Arts, Maikop, 2016. Iss. 23. P. 187-192.
7. Ankudinov K.N. From myth to a short story. The ideological role of the genre and compositional structure of Nalby Kuyek's book «The Wine of the Dead» // Lit. Adygheya. 2004. No. 1. P. 132-135.
8. Kyek N. The wine of the Dead: a novel in short stories. Maikop, 2002. 296 pp.
9. Khut Sh.Kh. Adyghe folk art of the word. Maikop. 300 pp.
