CC BY
89
УДК94(481=113.5)+94(470.1/2)(045)
РЕПНЕВСКИЙ Андрей Викторович, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор более 150 научных публикаций
НОРВЕЖЦЫ В СЕВЕРНЫХ ВОДАХ ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ:
ВЗГЛЯД РУССКИХ ПОМОРОВ1
В статье прослеживается эволюция образа норвежцев в оценках жителей Беломорья и Мурмана на протяжении бурного XX века и в наши дни. Автор вскрывает социально-культурные предпосылки как преемственности, так и изменений в оценках обобщенных черт характера норвежцев.
Исторический образ норвежца, поморы, Арктика
О скалы грозные дробятся с ревом волны,
И с белой пеной крутясь, бегут назад,
Но тверды серые утесы,
Выносят волн напор над морем стоя.
От скал тех каменных у нас, варягов кости,
От той волны морской в нас кровь руца пошла, А мысли тайны от туманов,
Мы в море родились, умрем на море Мечи булатны, стрелы остры у варягов,
Наносят смерть они без промаха врагу,
Отважны люди стран полночных,
Велик их Один бог, угрюмо море.
Николай Римский-Корсаков. Садко (ария варяжского гостя)
В представлении образа норвежцев автор будет опираться именно на взгляды поморов, т.е. жителей Беломорья и Мурмана. Во-первых, потому что Россия - очень большая страна и специфические тесные контакты ее жителей складываются с теми народами, которые географически приближены. Так, жители российского Дальнего Востока традиционно ориентированы на отношения с Китаем и Японией, население Северного Кавказа - на взаимосвязи с
Турцией и Ираном, район Пскова и Новгорода -на контакты с Польшей, Прибалтикой и Швецией, Карелия - на Финляндию. Сознание же поморов издревле ориентировано на Арктику, на Норвежское королевство, скорее, даже на население его северных провинций. Только многовековая продолжительная ориентация позволяет выработать глубокие и устойчивые стереотипы оценок и характеристик своих ближайших зарубежных соседей. Во-вторых, общая и универ-
сальная информация обычно привносится в сознание граждан посредством обучения в школе или вузе, а также центральными средствами массовой информации и знакомством с отдельными выдающимися феноменами культуры. Эта часть формируемых взглядов не носит отпечатка долговременной традиции, не рождена условиями личной заинтересованности жителей, присуща всему населению страны в более или менее равной степени. На основе такой случайной и разрозненной информации объективный, подробный и устойчивый образ народа другой страны возникнуть не может.
Отсюда и происходят существенные различия в понятии «норвежцы», которые имелись ранее и имеются ныне у россиян в целом и у поморов в частности.
• Для граждан России «норвежцы» - понятие, скорее, нейтральное, не вызывающее никаких сильных эмоций. В зависимости от направленности идеологического воздействия массмедиа оно менялось: в годы холодной войны было ближе к отрицательному значению (в силу участия Норвегии в НАТО), в период перестройки - к дружелюбному, т.к. эта страна представлялась идеалом социального устройства общества. С момента активизации пограничных и ресурсных споров начала XXI века отношение к Норвегии превращается в несколько настороженное.
• Для поморов на протяжении многих веков длительного периода отношений норвежцы это «друзья-соперники», или «друзья-конкуренты». Суть в том, что норвежцы и поморы веками сосуществовали на одном и том же, хотя и огромном пространстве Арктических вод. Арктика - наша общая пашня, дающая средства для пропитания. Это зона торгового, научного и военного мореплавания. Арктика - наше главное общее дело. Поморы всегда внимательно и с пристрастием следили за продвижением и успехами норвежской стороны на Арктических просторах. Уверен, что и норвежская сторона аналогично относилась к поморам.
В современной исторической науке укрепилось мнение, что старые традиционные связи кольских и беломорских поморов с Северной
Норвегией были самым решительным образом порваны и в одночасье исчезли в результате революционных событий в России 1917 года. Утверждение это, по меньшей мере, спорно. Оно страдает очевидным упрощенчеством, основано, скорее, на антикоммунистической идеологии, чем на научных фактах.
Полагаем, следует говорить, что после под влиянием Первой мировой войны и большевистской революции после короткого «мертвого» периода 1920-1921 годов эти связи стали возрождаться, но на принципиально иной государственной базе, т.е. на основе государственной монополии внешней торговли.
Об этом свидетельствуют развитые торговые контракты СССР и Норвегии рубежа 2030-х годов XX века, объем которых ничем не уступал лучшим торговым временам рубежа Х1Х-ХХ веков. Более того, номенклатура торговли коренным образом расширилась и обновилась. Главную роль в советское время играли закупки в Норвегии цветных металлов: марганца, алюминия, а роль рыбных запродаж падала. СССР имел под индустриальные норвежские товары гарантированные правительством Норвегии долгосрочные кредиты. Постоянной заботой норвежско-советских отношений было фрахтование норвежского флота под лесные грузы Беломорья. Можно с уверенностью утверждать, что без норвежского фрахта Архангельск и Беломорье в целом не смогли бы стать к 30-м годам «валютным цехом» СССР, и, наоборот, норвежская экономика без советских заказов в годы «великой депрессии» пострадала бы значительно сильнее. Две страны по-прежнему были нужны друг другу и тесно связаны общими торговыми интересами.
Однако т.н. «поморская торговля» Северной России и Северной Норвегии к 20-м годам XX века ушла в прошлое. Но произошло это не только потому, что большевики в начале 20-х годов национализировали частные поморские шняки (баркасы). Дело и в том, что эта обменная по своему характеру торговля еще с начала XX века пребывала в упадке. Она очевидно не выдерживала конкуренции с поднимавшимися «капиталистыми» пароходными кампа-
ниями. Следует учесть и то, что за 7 лет Первой мировой и затем Гражданской войны в России старые поморские суда сгнили на берегу, а замены им в разоренной России не было. Обменная поморская торговля - пережиток феодального прошлого, она потеряла свое общероссийское значение еще до 1914 года и превратилась в незначительный даже по Архангельским меркам локальный торговый фактор.
Место этой формы экономических связей, превращавшейся постепенно в феномен историко-культурного характера, заполняли новые формы торговли куда более разнообразные и масштабные. Это меняло и сознание поморов. Характер их интереса к делам северного соседа не угас, а трансформировался. Наиболее авторитетные региональные издания: газета «Волна», журнал «Северное хозяйство» и др., на протяжении 20-х годов все меньше и меньше писали о рыбе из Норвегии и доставке туда леса и хлеба, а пропагандировали новые передовые способы ловли рыбы, которые применяли норвежцы; описывали современное оборудование их судов, системы их радиосвязи. Горячо обсуждались прессой Архангельского Севера также размеры ежегодной добычи Олезундской зверобойной концессии, возобновление работы онежских лесозаводов при посредстве Норвежской лесной концессии. На страницах газет и журналов изучалась стоимость норвежского фрахта и описывались успехи и проблемы развития смешанных пароходных компаний.
Несколько слов скажем о масштабах межличностных контактов, которые имели место на этом фоне и позволяли русским и норвежцам полнее судить о характере друг друга. После революции размах и характер личных связей претерпел изменения. Но произошло это не сразу, а постепенно. Ограничения особенно стали заметны в 30-х годах XX века. В это время знакомства с иностранцами стали чреваты арестом. Однако контакты личного свойства были вполне возможны. В это время каждую навигацию в Архангельск и другие порты Белого моря приходило для разгрузки и погрузки до 200 и более крупных норвежских судов с экипажами
в десятки человек каждое. Так, в навигацию 1923 года 188 из 230 зафрахтованных в беломорские порты судов, т.е. 81,7%, оказались норвежскими3. Их экипажи составляли тысячи моряков, которые посещали архангельский порт за 4-5 месяцев навигации, это значительная цифра для тогдашнего Архангельска. Цифра эта вполне сопоставима с периодом поморской торговли. Разница в том, что с советской стороны это были не собственники судов и товара, а наемные работники. Но и большинство норвежских моряков являлись наемными работниками. Их социальный статус был сходен.
Прошедшие таможенные формальности норвежские моряки в 20-х годах были вольны сходить на берег и стали привычной частью «городского пейзажа». Одни и те же суда и экипажи посещали Архангельск и Мурманск неоднократно, а потому члены экипажа имели знакомых в городе. Кроме того команды устанавливали тесные рабочие контакты с сотнями докеров и стивидоров, работавших в порту. Советские корабли посещали норвежские порты куда реже. У Советской России того времени почти не было своего торгового флота.
К лицам, имеющим деловые и устойчивые личные знакомства, следует добавить многих работников концессий и лесоэкспортных контор, осуществлявших частые заграничные вояжи. Отметим и постоянные встречи зверобоев двух стран во льдах Белого моря. В случае трагедий - крушений судов - команды обязательно приходили друг другу на помощь, и об этом всегда сообщала пресса двух стран. На судах Олезундской кампании обязательно (согласно статьям договора) находились российские наблюдатели и ученые-биологи. Кроме того, известны факты долговременного нахождения норвежских моряков на российских рыболовных судах в качестве инструкторов по обучению новым способам ловли рыбы. Мы видим, что норвежцев в Архангельске, Мурманске, прибрежных водах и после революции было достаточно много, чтобы не утратились былые впечатления и образы.
Эта информация, взятая в комплексе, укрепляла дореволюционную традиционно положи-
тельную характеристику норвежского характера в глазах русских поморов.
Прежде чем обрисовать конкретно этот образ, сформулируем еще одно, на мой взгляд, исключительно важное замечание по теме. Культура, в широком смысле этого слова, куда более консервативна, чем экономика или политика. Это и понятно. Культура каждого народа - ядро и крепость его национального самосознания. Она носит в себе охранительные функции. Поэтому образ норвежцев-мореходов, как часть данной культурной традиции сознания поморов, не мог немедленно измениться на какой-то другой или вовсе исчезнуть после 1917 года. Еще несколько десятилетий после этих драматических событий на Русском Севере были живы старые поморы, а также принявшая советскую власть архангельская техническая и гуманитарная интеллигенция. Они-то и являлись носителями сформированного прежними поколениями северян типичного образа норвежца.
Нарисуем же, наконец, этот портрет. Поморская традиция ХУШ-Х1Х веков и северная пресса советского межвоенного времени оформляла его идентично и наделяла следующими чертами:
- умелые, трудолюбивые и мужественные мореходы;
- профессионалы морского дела, рыбного, зверобойного и лесного промыслов;
- предприимчивые, а потому удачливые и опасные конкуренты в арктических водах;
- опытные торговцы, отлично знающие текущую рыночную конъектуру и упорно отстаивающие собственную выгоду;
- честные торговые партнеры, слову которых можно доверять;
- хозяйственные люди, открытые полезным на промыслах техническим новшествам, которые со всей возможной быстротой вводятся ими в дело;
- люди несколько суровые по характеру, но глубоко порядочные.
Можно заметить, что эти характеристики относятся к мужской части населения, что не случайно. Морские промыслы были и остаются
до сих пор, да простят автора феминистки, делом почти исключительно мужским. В поморской традиции убедительный и полный образ норвежской женщины, детей и быта норвежской семьи не сформировался.
Еще одна важная черта должна быть отмечена: типичный «поморский» норвежец - человек мирной профессии. Данный факт интересен уже потому, что первые исторические сведения о норвежцах, получаемые и в старой царской школе и в школе советского периода, - это информация о воинственных викингах. Даже Вторая мировая война с ее морскими транспортными конвоями не внесла в мирный образ норвежцев никаких корректив. Может быть, потому, что большинство норвежских судов и экипажей обслуживало поставки по ленд-лизу в Атлантике, т.е. вне северных конвоев. Но ведь и там, выполняя военные рейсы, норвежские моряки оставались гражданскими лицами. Архангельск и Мурманск почти не видел норвеж-цев-военных. Для поморов норвежец-военный -почти экзотика!
Кроме того, для помора ХУТТТ-ХТХ веков и первой половины XX века «норвежец» означало «мореход», «зверобой», «рыболов». К «сухопутным» норвежцам россияне стали привыкать, пожалуй, только во времена «перестройки» 80-х годов XX века. Тогда стали развиваться широкие экономические, культурные и научные контакты, которые познакомили нас с норвежцами иных профессий, не связанных с морем.
Вторая мировая война подвела черту под описанными выше культурными представлениями российских северян о Норвегии. Большая часть носителей этой образной информации погибла в горниле войны. Я бы сказал, что послевоенное поколение жителей Архангельской и Мурманской области вряд ли можно отнести к поморам старого времени. Для оставшихся в живых события Великой Отечественной войны заслонили практически всю информацию, накопленную предками-поморами. Данная информация и базировавшиеся на ней представления о норвежцах-мореходах не были переданы следующему поколению. Торговые и фрахтовые связи поморов с «норвегами»,
свойственные периоду нэпа и первой половине 30-х годов по окончании Второй мировой войны тоже были свернуты. А значит, исчезла экономическая база заинтересованности в сохранении полноценных представлений о норвежцах и Норвегии. Таким образом, мы видим, что представления поморов о Норвегии и норвежцах после 1945 года были утрачены, и жители Архангельской области (Беломорья) в данном отношении мало чем отличались от граждан СССР иных регионов, но произошло это не в непосредственной связи с событиями 1917 года, а значительно позже.
Послевоенное познание Норвегии у всего молодого поколения советских граждан начиналось с нуля, а поскольку система образования и информации в СССР 50-80-х годов была тотально государственной, имела единые образовательные и идеологические стандарты, то можно говорить, что места для северной специфики в этой информации практически не оставалось. Технически быстро менялись и сами источники и средства информации. Они набрали полную силу с середины XX века. Повсеместного распространилось радио, во второй половине 50-х годов в Архангельск пришло телевидение, а к началу XXI века - Интернет.
Для большинства «послевоенных» поморов, как и граждан всего Советского Союза, представления о Норвегии начинали формироваться с общего понятия «Скандинавия». Еще до школьного возраста первое представление о скандинавах было связано с образом «варяжского гостя» в очень популярной в 50-х годах XX века опере русского композитора Н. Римского-Корсакова «Садко». На автора статьи этот оперный типаж произвел самое глубокое впечатление и до сих пор является образцом истинного скандинава. На сцене он реализовывался в виде крупного, сильного, уверенного в себе мужчины с густой окладистой бородой. Артист пел арию басом. Он пел о боге Одине, о суровом море и грозных скалах, среди которых живут воинственные варяги.
Еще с межвоенного времени в СССР почтительно относились к творчеству композитора Эдварда Грига. Его музыку ценил сам
И.В. Сталин, она постоянно звучала по московскому радио и в 50-х годах. Балет «Пер Гюнт» не сходил с театральных подмостков. В детские годы меня особенно впечатляло «Шествие горного короля».
В младших классах советской и нынешней российской школы ученики встречаются с образом варягов в обязательных по курсу истории темах, посвященных Новгородской республике, Киевской Руси и образованию Древнерусского государства.
Еще раз к скандинавским странам уроки истории возвращают школьников при анализе внешней политики Ивана IV (Грозного), изучении Смутного времени конца XVI - начала XVII века, а позже - при изучении Северной войны в эпоху Петра I (Великого). Правда, в этих разделах учебников истории речь идет о Швеции. Норвегия же не упоминается практически нигде.
И только в старших классах средней школы, когда изучается вопрос освоения Арктики, упоминаются имена знаменитых норвежских и шведских полярных исследователей (Ф. Нансен, Р. Амундсен).
Эти же имена и события любой советский молодой человек мог узнать из многочисленных научно-популярных книг и журналов, из художественных книг, документальных и художественных фильмов, посвященных арктическим экспедициям. Данная литература и фильмы были очень популярны в СССР и давали более серьезные исторические, географические и другие научные представления о Норвегии, чем государственная школа. Первое послевоенное поколение советских граждан выросло на художественных произведениях подобных роману В. Каверина «Два капитана». Литература такого рода издавалась огромными тиражами, присутствовала в любой библиотеке.
В советском кино образ норвежца, пожалуй, также не состоялся. Только пара-тройка художественных фильмов совместного советско-норвежского производства может быть названа в качестве примера. Это художественный фильм «И на камнях растут деревья», представляющий норвежские характеры, и «Под
каменным небом». Последний фильм 1974 года выпуска более известен, поскольку в нем были заняты популярные артисты кино (Николай Бурляев, Евгений Леонов, Олег Янковский, Елена Соловей). В киноленте повествуется о событиях осени 1944 года и спасении советскими воинами группы мирных жителей Киркенеса, укрывшихся в заброшенной шахте. Однако популярности в СССР эта лента не приобрела.
Представления о Норвегии и норвежцах, полученные таким образом, не были глубокими, но в целом не расходились с теми, что имелись в XIX и первой половине XX века. Норвежцы, как и ранее, представали храбрыми мореходами, людьми, в характере которых совмещались суровость и романтика поиска. Они изображались достойными конкурентами царской России и СССР в освоении морей и островов Ледовитого океана. Такой образ вызывал уважение. Пропагандистский «газетный» образ Норвегии, как страны НАТО, единственной страны этого блока, с которой СССР имел общие границы, у жителей Архангельска второй половины XX века почти не вызывал отрицательных эмоций. Подсознание поморов не относило эту информацию к числу существенных. В Мурманской области положение было несколько иное. Большое количество военных объектов и военных моряков, расположенных там, близость норвежских границ, сказывались на сознании остального гражданского населения, вызывая чувство опасности. Но это чувство было сопряжено не столько с Норвегией и норвежцами, сколько с милитаристским потенциалом НАТО, стоящим за спиной этой мирной страны.
В целом до периода горбачевской «перестройки» рядовой советский человек, и поморы в том числе, значительно больше знал об истории и культуре Швеции и Финляндии, чем Норвегии.
Визит яхты «Паулине» в Архангельск в августе 1986 года вызвал перелом в сознании интеллигенции Севера России. Это знаковое политическое и культурное событие для северян. Оно неслучайно вошло в энциклопедии и воспринимается ярче, чем встречи государственных лидеров двух наших стран на высшем уровне. Именно визит «Паулине» для по-
моров символизирует «перестройку» (сейчас бы сказали «перезагрузку») в отношениях Русского Севера и Северных провинций Норвегии. С этого момента в сознании поморов пошло быстрое восстановление норвежских образов. До поры до времени этот процесс носил характер ностальгии о былом. Вторую половину 80-х годов XX века возрождаемые представления были оторваны от экономической базы повседневных деловых контактов, которые восстанавливались медленнее, чем публиковалась информация культурного и исторического характера.
В этом отрыве от практической жизни сформировались идеализированные представления о своеобразном «золотом веке» дореволюционных безоблачных отношений России и Норвегии. Связи прошедших веков рассматривалось сквозь розовые очки и противопоставлялось мрачному советскому времени. Норвегия и Швеция преподносились русской прессой как идеальная экономическая модель государства всеобщего благоденствия. Вина за это одностороннее освещение лежит на северороссийских СМИ (особенно прессе Архангельска и Мурманска). Понять журналистов можно. На фоне действительно «смутного времени» России 90-х годов XX века они искали светлые образцы, лучшие модели человеческого устройства и находили их у самых ближних заграничных соседей.
Такая подача материала была недостаточно связана с реальной историей, реальной жизнью, реальными интересами сторон. Формировалась, скорее, мифологическая картина 1000летних, якобы, безоблачных взаимоотношений России и Норвегии. Поморская торговля восхвалялась в качестве образца такой идиллии.
И вдруг на эту идиллию упал камень реальности и разрушил ее. Вновь формирующийся норвежский образ в начале XXI века был здорово «подпорчен» событиями с траулером «Электрон» и усилившимися пограничными спорами о водах восточнее Шпицбергена и т.н. «серой зоне». Созревал далеко не безобидный образ Норвежского государства, которое решило воспользоваться временной слабостью России после распада СССР и совместно с други-
ми соседями стремилось оторвать лакомый кусок морских шельфовых территорий РФ. В начале XXI века о том, что Норвегия входит в НАТО, вспоминают, пожалуй, чаще и серьезнее, чем это было в советское время.
Однако за последние полтора десятка лет XX века и начало века нынешнего очень важное и полезное дело все же было сделано. Благодаря активной деятельности ученых и журналистов, множественным личным деловым и дружеским контактам знания северян о Норвегии и норвежцах многократно умножились и конкретизировались. Ушло равнодушие, вернулось ощущение общности, сопричастности двух стран ко всему, что происходит в Арктике. Многие норвежцы не только в переносном, но и в прямом смысле породнились с поморами. Наличие смешанных браков такого рода -очень важная характеристика, объективно свидетельствующая о широте и качестве человеческих контактов россиян и норвежцев.
Старый образ норвежца-морехода предвоенных представлений поморов разрушен, новые его характеристики до конца не сформировались. Но процесс идет. Создается сплав из возрожденных и современных черт. К уже проявившимся и устоявшимся чертам отнесем следующие:
• уверенность в порядочности каждого отдельного норвежца, в его верности своему слову;
• уважение к стойкости «нордического» характера;
• уважение к норвежцу как к классному специалисту своего дела (не обязательно моряку или рыбаку, это может быть ученый или нефтяник);
• осталось восхищение тем, что столь долгий исторический период Норвегия обеспечивает благополучие своих граждан;
• появилось чувство неудобства (стыда) за то, что многие из российских ученых вынуждены осуществлять исследования за счет грантов норвежской стороны.
Итак, мы можем говорить о трех совершенно разных периодах восприятия норвежцев поморами. Периоды эти различаются по длительности и качеству представлений.
Начало первого периода можно отнести к XVIII веку, когда зарождались системные договорные торговые связи Беломорья и Северонорвежских провинций. Закончить его следует, на взгляд автора, 20-30-ми годами XX века.
Второй период связан с событиями Второй мировой и Великой Отечественной войны, которые вызвали забвение поморских традиций и норвежских образов. Холодная война, длившаяся четыре десятилетия, окончательно разрушила прежние стереотипы сознания поморов. Старое поколение поморов ушло в небытие, а новое было дитя своего времени - времени конфронтации Востока и Запада. Из-за отсутствия реальных повседневных контактов с норвежцами поколения поморов периода «холодной войны» не создали своего «норвежского» образа.
И, наконец, третий - современный период, который следует начать с горбачевской «перестройки», привел к возрождению лучших, правда, несколько идеализированных образов довоенных времен. Теперь на основе совмещения традиций и реальности, формирует перечень новых «норвежских» характеристик.
Примечания
1 При подготовке статьи автором были изучены газеты: «Волна» (до начала интервенции в августе 1918 года и после 1929 года - «Правда Севера»), а также приложения к ней - еженедельники «Штурвал» и «Северная деревня»; «Северный комсомолец» (выходила с 1920 года весь рассматриваемый период); «Красный Северный флот» (19211923); «Комсомолец» (1922-1931); «Большевистская путина» (1930-1953); «Моряк Севера» (выходила с 1931 года весь рассматриваемый период); «В бой за экспорт» (1931); «Боец за экспорт» (1932); «В бой за прорыв» (1931); «Экспортник» (1932); «Водник Севера» (1933); «Портовик» (выходила с 1934 года); «Северный краевед» (выходила с 1934 года); «Арктическая звезда» (выходила с 1936 года); «На боевом посту» (1933); «За стахановский порт» (1934—
1941); журналы: «Северное хозяйство» (1922-1929) и его продолжение «Хозяйство Севера» (1929-1936); «Северное экономическое обозрение» (1922-1924); бюллетень «Северное рыболовство» (1922-1923), также документы ГААО (Гос. арх. Арх. обл.). Ф. 1175. Оп. 3. Д. 16. Л. 42; АВП РФ. Ф. 4. Оп. 30. Д. 50. Л. 10-10 об.
Repnevsky Andrey
NORWEGIANS IN THE NORTHERN WATERS BEFORE AND NOW:
THE VIEW OF THE RUSSIAN POMORS
The article traces the evolution of the Norwegians’ image in the estimations of Belomorye and Murman inhabitants during the turbulent XX century and nowadays. The author reveals the sociocultural prerequisites for both the continuity and changes in the estimations of the generalized features of character of the Norwegians.
Контактная информация: e-mail\ andrey-gold@inbox.ru
Рецензент -Голдин В.И., доктор исторических наук, профессор, проректор по научной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
