CC BY
342
ББК 67.400.1 (2 Рос)
М. Л. Романов
Астраханский государственный технический университет Кафедра конституционного и административного права
НОРМАТИВНОЕ ЗНАЧЕНИЕ РЕШЕНИЙ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Проблема решений Конституционного Суда России (далее - КС) как источника права для юридической науки не нова, если учитывать, что своим содержанием она восходит к более общим доктринальным оценкам судебной практики как особого правового феномена [1-6], и отношение ученых-юристов к этому вопросу полярно. Одни, ссылаясь на особенности романогерманской правовой традиции, которой, как принято считать, следует и правовая система России, утверждают, что решения КС (как и другие судебные решения) не являются источником права в собственном смысле этого слова, судебное правотворчество (судебный прецедент) отсутствует, поскольку иное ведет к смешению функций судебной и законодательной власти и тем самым противоречит конституционному принципу разделения властей [7-10]. Другие же, отмечая специфику российской правовой системы и ее переходное состояние, видят в решениях КС определенный источник права в форме прецедента [11-13] либо особого правотворческого акта [14-16]. Единства мнений по данной проблеме нет и среди судей самого КС [17-22].
Однако мы полагаем, что на современном этапе правовая наука не испытывает трудностей в понимании судебной практики, частью которой является и юрисдикционная деятельность КС, как источника права [23, с. 37-46, 24], поскольку убедительность контраргументов производна по ряду формальных и уже не представляющих собой незыблемой ценности причин. Отрицание регулирующего значения судебной практики на основе того, что это не согласуется с характерными особенностями романо-германской правовой семьи, довольно условно. Прежде всего, само мнение о принадлежности правовой системы России к указанной правовой семье далеко не бесспорно, если по свидетельству даже видных зарубежных правоведов имеет место сближение, а не отождествление правовых традиций [25, 26], причем изучение и обобщение соответствующего опыта показывает, что применительно к романо-германской правовой семье «судебная практика является в прямом смысле слова источником права» [27, с. 142]. Относительно российского и многих других (например, Франция, ФРГ, Испания, Бельгия, Швейцария) государств, якобы непреклонно следующих романо-германским правовым традициям, достаточным доказательством обратного выступает официальное признание юрисдикции Европейского Суда по правам человека и прецедентного характера его решений [28-30]. Востребованной же представляется позиция, согласно которой российская правовая система обладает относительной самостоятельностью, присущей только ей самобытностью, имея немало общего,
сходного с романо-германским правом, и в то же время не исключая приверженность идеям и опыту любой другой правовой системы [31-33].
Конституционно установленное в России разделение государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную также не создает каких-либо непреодолимых преград на пути становления юрисдикционной практики КС как источника права. Функциональное разделение государственно-властной деятельности не является чисто механическим и не требует исключительного размежевания правотворческих, правоприменительных и правоохранительных полномочий. В законодательстве и на практике давно утвердилось признание и обоснование частичного сочетания всех перечисленных полномочий в статусе каждой ветви государственной власти [34], где функциональное предназначение самой власти не умаляется, а определяется тем, какой аспект - правотворческий, правоприменительный или правоохранительный - преобладает в их деятельности. А поскольку суть разделения государственной власти предполагает и взаимодействие ее «ветвей», соответствующую систему правовых гарантий, сдержек и противовесов, обеспечивающую баланс, их уравновешивание в конституционных границах, то судебный (а тем более - конституционный) контроль как раз и является важной составляющей указанной системы, одним из конституционно-правовых гарантов баланса, динамического равновесия властей. При этом взаимопересечение функций различных ветвей государственной власти, будь то в правотворческой, правоприменительной либо правоохранительной сфере, не означает их идентичности по объему, направленности и результатам [23, с. 45-46], поскольку к конечном счете каждая из таких ветвей призвана разрешать различные задачи и осуществляет разные правомочия.
Итак, вышеизложенное показывает, что решения КС как фигуральный результат его юрисдикционной деятельности вполне сопоставимы с системой понимания источника права. Впрочем, примечательно, что в самой правовой литературе именно на примере КС судебная практика получает все большее признание как источник права [35-37]. В этом смысле юридически значимым и попросту интересным представляется выявление отношения самого КС к вопросу о конституционно-правовом значении его же собственных решений.
Всякий раз при рассмотрении конкретных дел КС прибегает к констатации положений Конституции РФ и закона о нем [38], устанавливающих отдельные юридические свойства его решений. Однако специального внимания заслуживает правовая позиция, изложенная КС по делу о толковании ст. 125, 126 и 127 Конституции РФ. Из нее вытекает, что среди юридически значимых характеристик своих решений КС выделяет общеобязательное значение, окончательность, «непреодолимость» и непосредственное действие, а также обязательность официального опубликования. При этом его решения признаются в качестве единственно адекватного средства для лишения юридической силы нормативных актов, названных в ст. 125 Конституции РФ, ввиду их неконституционности, поскольку они «имеют такую же сферу действия во времени, пространстве и по кругу лиц,
как решения нормотворческого органа, и, следовательно, такое же, как нормативные акты, общее значение, не присущее правоприменительным по своей природе актам судов общей юрисдикции и арбитражных судов» [39].
Определенные КС юридические свойства в равной мере распространяются на все его итоговые решения по делам как о толковании конституционных норм, так и о проверке конституционности нормативных актов или отдельных их положений, не вступивших в силу международных договоров России, а также по спорам о компетенции. Данная КС оценка проверяемой правовой нормы как соответствующей или не соответствующей Конституции РФ, а также выявленный им конституционный смысл правовой нормы являются обязательными для законодателя, правоприменителя и не могут быть отвергнуты, преодолены или истолкованы иначе в законодательной и правоприменительной, включая судебную, практике [40, 41]. В то же время КС уточнил, что, как следует из его исключительных правомочий по толкованию Конституции РФ, обозначенные им подходы к оценке конституционности нормативных актов имеют обязательное значение в той части, в какой они связаны непосредственно с конституционными положениями [42]. Помимо этого КС внес ясность и в вопрос о содержательных пределах императивности его решений, указав, что положения как мотивировочной, так и резолютивной частей решения КС, содержащие соответственно толкование конституционных норм либо выявляющие конституционный смысл закона и основанные на этом выводы КС, носят обязательный характер, поскольку отражают само совокупное существо его правовой позиции (систему аргументов и основанные на ней выводы) [43].
Таким образом, в своем единстве вышеперечисленные юридические характеристики итоговых решений КС говорят о высокой степени и качестве императивности содержащихся в них правоположений, что определенно сближает их с нормативными установлениями. Между тем критерий нормативности тех или иных правовых установлений связан и с рядом других факторов, установлению и анализу которых противолежит существующее в юридической науке понимание решений КС как актов преюдициального значения или источников прецедентного права.
Так, отталкиваясь от свойства обязательности решений КС, Т. Г. Морщакова считает, что для характеристики их юридического значения более подходящим является понятие преюдиции [19]. Однако суть правовой преюдиции как категории процессуального порядка заключена в том, чтобы исключить повторное установление факта тогда, когда по данному вопросу уже имеется состоявшееся ранее и вступившее в законную силу судебное решение. Решением же КС в аспекте вызванных им правовых последствий не преследуется цель процессуальной экономии, поскольку установление факта конституционности либо неконституционности нормативного акта или его части составляет исключительное ведение КС [44, 45], как нет и необходимости отмены признанного неконституционным акта или отдельного его положения [46, 47]. Тезис о преюдициальном значении решений КС не оправдан и с точки зрения субъектного состава участников
дела, где последний не является определяющим для содержания и юридического значения правовых позиций КС, а влияет лишь на предмет и пределы его усмотрения при их формулировании. В характеристике решений КС, оказывается, меньше преюдициального, чем наоборот, тем более что преюдиция не сопоставима с пониманием источника права, противостоит ему.
Решения КС не могут расцениваться и в качестве судебного прецедента, хотя эта точка зрения получила в юридической теории и практике сравнительно большее звучание [48]. Конечно, прецедентное значение указанные решения могут иметь только для самого КС, поскольку иных органов с аналогичным ему статусом в России нет. Однако основополагающее конституционное назначение таких решений не зиждется на их обязательности лишь для КС; она в большей степени увязана со всеми другими субъектами общественных отношений, вытекающих из оцениваемой КС нормы. И все же слабой стороной прецедента является здесь то, что сфера действия актов КС выходит за пределы конкретной ситуации. Точнее говоря, решениям КС придается свойство их императивной направленности не на конкретный практических случай, а на определенный нормативный акт. В сущности, правовые позиции КС оказываются значимыми не только для тождественных (идентичных) признанной неконституционной норм, но и норм, основанных на ней либо иным образом аналогичных последней, где реализация всех взаимосвязанных норм может с высокой вероятностью породить ряд непохожих конкретных ситуаций. Прецедент же по определению не может абстрагироваться от практической ситуации и тем самым не может быть обусловленным сходными фактическими обстоятельствами [49, 50].
Во всяком случае показательно то, что атрибуты решений КС как преюдициального или прецедентного источника права в преобладающей части спорны и более нивелируют, нежели усиливают их истинно юридическое положение в сложившейся правовой системе России. Между тем источниковедческий анализ актов конституционного правосудия нельзя признать самодостаточным, поскольку таковой не вносит предельной ясности в вопрос о собственно конституционной природе. Иными словами, полный ответ на этот вопрос не получить лишь на основе выяснения того, является или нет решение КС источником права вообще, - он, напротив, зависит от того, каким конкретно источником права следует его считать. Однако в юридической литературе проблеме видовой характеристики источников права в форме актов КС либо совсем не уделяется внимания, либо она затрагивается достаточно поверхностно. Этот тезис особенно актуален при нормативной характеристике итоговых решений КС, которая как в законодательных, так и в научных источниках отличается, на наш взгляд, чрезмерной сдержанностью. Пока же в правовой науке понимание решений КС как формы нормативно-правовых актов не получило существенной поддержки, а прямое указание на таковую в юридической литературе встречается довольно редко. Однако и здесь позиция по вопросу о нормативном значении решений КС выражается их определением как формы нормативно-правового
акта [51, 52], акта нормативного характера, общенормативного значения [53, 54] либо акта нормативно-интерпретационного характера [55, 56].
Действующее же конституционное законодательство и сложившаяся практика сформулировали достаточный набор правил, требований, предъявляемых, в частности, к итоговым решениям КС как нормативным источникам права. Любой нормативный правовой акт обладает свойством общеобязательности, действует в отношении конкретно неопределенного круга лиц и рассчитан на неоднократное применение. В отношении решений КС закон о нем недвусмысленно прописывает их обязательность на всей территории Российской Федерации для всех органов публичной власти, предприятий, учреждений, организаций, должностных лиц, граждан и их объединений (ст. 6), окончательность, непосредственное действие (ст. 79) и закрепляет требование незамедлительного опубликования их в официальных печатных изданиях (ст. 78).
Помимо традиционного функционального предназначения, вытекающего из характера конституционно-контрольной деятельности, решения КС имеют определенно выраженное регулятивное значение, очерченное сферой деятельности прежде всего правотворческих органов государства. Они широко применяются в законотворческом процессе, который по своей сути также является разновидностью общественных отношений, и с этой точки зрения можно считать, что решения КС направлены на преимущественно корректирующее регулирование общественных отношений, складывающихся по поводу принятия законов и иных правовых актов. Аналогичным образом регулирующее воздействие актов конституционного правосудия прослеживается и на примере других общественных отношений, но важным представляется все же определение нормативной составляющей таких источников правовой информации.
Вопрос о том, содержат ли решения КС нормы права, конечно, может показаться необычным, если исходить из традиционного понимания структуры и техники выражения нормоустановления в юридических источниках права. Однако структурное единство элементов (гипотезы, диспозиции и санкции) нормативного выражения права не обязательно обеспечивается формулированием минимума правовой информации в рамках одного юридического документа, скорее, наоборот, последнее в правовой действительности - достаточно редкое явление. Более того, техника текстуального выражения нормативно-правовых предписаний допускает и одобряет рассредоточение частей правовой нормы по различным правовым актам [57]. Следовательно, принципы структурально-нормативного выражения права в юридических источниках, коими являются и постановления КС, не умаляются самой постановкой вопроса об их нормативной природе. С другой стороны, нормативным источником права следует признавать не столько формализованный письменный акт государственной власти или его отдельно взятую часть (точнее говоря, текст документа или даже «букву права»), сколько то, что лежит в самом его существе, обладает высшей степенью юридический легитимности и выражает тем самым
основное предназначение подобного государственно-властного веления в системе правовых ценностей («дух права»). Такой подход вполне согласуется с конституционным типом правопонимания, которое обусловлено не отождествлением права с юридическим документом как формой его закрепления, а с признанием в России прав и свобод личности в качестве основополагающего источника как естественного, так и позитивного права. Поэтому конституируется, что права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими и именно они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием (ст. 18 Конституции РФ). Права и свободы личности выступают, таким образом, сущностным правовым регулятором общественных отношений и главным критерием конституционно-правовой и нормативной определенности государственно-властных велений [58].
Учитывая вышеизложенное, было бы трудно представить, что решения КС не имеют какого-либо отношения к правам и свободам личности, не придают им конституционного звучания и не связывают с последним смысл и содержание подконтрольных актов государственной власти, и прежде всего законов. Скорее наоборот, КС как раз и призван проверять конституционно-правовое (нормативное) качество законов и, как отмечает Л. В. Лазарев, «придавать им качество правовых ..., если оно ущербно» [23, с. 44]. Такое качество КС придает закону устранением из него неконституционных положений, изменяя тем самым его нормативно-правовое содержание, или исключением из правовой системы закона целиком как противоконституционного, неправомерного, что во всяком случае влечет за собой изменения в нормативно-правовом массиве, в осуществлении прав, обязанностей, ответственности субъектов права. Ценность конституционного контроля заключается и в том, что, указывая на должное конституционно-правовое содержание оспоренных положений закона посредством выявления их конституционно-правового смысла либо подтверждая правовое качество закона, признав его конституционным, КС, по сути, вносит новое в понимание, содержание и применение соответствующих норм позитивного права, конституциализируя отраслевые нормы, и упрочивает посредством дополнительной конкретизации правовое содержание закона, устраняя неопределенность в вопросе о его конституционности.
Кроме того, из аналитического характера конституционного правосудия по большей части вытекает идейный характер его отношения к той либо иной возникшей правовой неопределенности в конституционном регулировании. Подобно принципам, которые, будучи не облеченными в норму права, все равно обладают регулирующим воздействием, идейное значение решений КС выражает в своем максимуме то правовое видение (правовую позицию), которое в силу их общеобязательности обретает характер нормативного веления. Последние призваны в согласии с конституционными традициями выступать дополнительным средством правоог-раничения государственной власти, охраны конституционного правопо-
рядка и защиты конституционных прав и интересов субъектов общественных отношений, что отвечает конституционным задачам правового регулирования и правоприменения. Но в отличие от законодателя конституционный судья в сфере нормоустановления связан более жесткими принципами и правилами. В связи с этим представляется, что сама значимость подобного нормоустановления и предопределила осуществление конституционного контроля в рамках именно конституционного судопроизводства, которое имманентно обусловлено конкретными предметом, объектом, задачами, пределами и целым рядом других обременений процедурного плана, призванных исключить произвол и иное злоупотребление, приводящее к искажению конституционного значения контрольной деятельности КС в механизме осуществления государственной власти.
Итак, приданием правовым нормам, содержащимся в актах, обладающих меньшей, чем Конституция, юридической силой, конституционного звучания и выявлением подлинного смысла конституционных норм КС формулирует, таким образом, веления государственно-властного характера. При этом как конкретизирующее значение, так и степень новизны таких велений не меняют нормативное существо содержащейся в них правовой информации. Впрочем, из того, что закон либо какая-то его часть развивает положения Конституции, то есть придает последней иной, приближенный к адекватному задачам текущей правовой регламентации пониманию уровень абстракции, хотя и не вводя чего-либо сущностно отличного от самой конституционной нормы, не делается вывод об утрате этим законом либо соответствующей его частью качества нормативности. В науке и на практике, например, не оспаривается нормативность положений всякого нормативного акта о приоритете норм международных договоров России, воспроизводящих с незначительным текстуальным отклонением положения ст. 15, ч. 4 Конституции. Аналогичные примеры можно продолжать и далее, однако думается, что проблема нормативного восприятия постановлений КС находится в области все-таки стереотипов правопонимания, тогда как именно нормативное понимание решений КС исключительно адекватно функциональному предназначению и роли этого органа в конституционной системе публичной власти.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Вильнянский С. И. Значение судебной практики в гражданском праве // Ученые труды ВИЮН. - Вып. IX. - М., 1947. - С. 244-245, 325.
2. Судебная практика в советской правовой системе / Под ред. С. Н. Братуся. -М.: Юрид. лит. 1975. - С. 24-55.
3. Зивс С. Л. Источники права. - М.: Наука, 1981. - С. 176-192.
4. Теория права и государства: Учеб. / Отв. ред. Г. Н. Манов. - М.: БЕК, 1995. -С. 266.
5. Богдановская И. Ю. Судебный прецедент - источник права? // Государство и право. - 2002. - № 12. - С. 10.
6. Гук П. А. Судебный прецедент как источник права. - Пенза: Пензен. Дом знаний, 2004. - С. 36-55.
7. Богданова Н. А. Конституционный Суд Российской Федерации в системе
конституционного права // ВКС РФ. - 1997. - № 3. - С. 64, 66-67.
8. Бойков А. Д. Опасность негативного правотворчества // Право и политика. -
2000. - № 9. - С. 25-29.
9. Нерсесянц В. С. У российских судов нет правотворческих полномочий // Судебная практика как источник права: Сб. науч. ст. - М.: Юристъ, 2000. - С. 110-111.
10. Кутафин О. Е. Источники конституционного права Российской Федерации. -М.: Юристъ, 2002. - С. 145-146.
11. Митюков М. А. Парламентское право в решениях Конституционного Суда Российской Федерации // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. - 1996. - № 3. - С. 40-41.
12. Общая теория права и государства: Учеб. / Под ред. В. В. Лазарева. - М.: Юристъ, 2000. - С. 193-194.
13. Козлова Е. И., Кутафин О. Е. Конституционное право России: Учеб. - М.: Юристъ, 2003. - С. 29-30.
14. Сивицкий В. А., Терюкова Е. Ю. Решения Конституционного Суда Российской Федерации как источник конституционного права Российской Федерации // ВКС РФ. - 1997. - № 3. - С. 75.
15. Лазарев Л. В. Конституционный Суд России и развитие конституционного права // Журнал российского права. - 1997. - № 11. - С. 6.
16. Вопленко Н. Н. О понятии и функциях правотворческого толкования // Правовая политика и правовая жизнь. - 2003. - № 1. - С. 72-80.
17. Эбзеев Б. С. Конституционный Суд Российской Федерации - судебный орган конституционного контроля // ВКС РФ. - 1995. - № 2-3. - С. 83-85.
18. Туманов В. А. Пять лет конституционной юстиции в России: уроки, проблемы, перспективы // ВКС РФ. - 1996. - № 6. - С. 11-12.
19. Морщакова Т. Г. Разграничение компетенции между Конституционным Судом и другими судами Российской Федерации // ВКС РФ. - 1996. - № 6. - С. 29.
20. Гаджиев Г. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации как источник конституционного права // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. - 1999. - № 3(28). - С. 82.
21. Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации: Учеб. - М.: НОРМА, 2001. - С. 27.
22. Витрук Н. В. Конституционное правосудие в России (1991-2001): Очерки теории и практики. - М.: Городец-издат, 2001. - С. 105-108.
23. Лазарев Л. В. Правовые позиции Конституционного Суда России. - М.: Го-родец; Формула права, 2003.
24. Марченко М. Н. Источники права: Учеб. пособие. - М.: ТК Велби; Изд-во «Проспект», 2005. - С. 385-392.
25. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М.: Междунар. отношения, 1998. - С. 112-115.
26. Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. - Т. 1. - М.: Междунар. отношения, 1998. - С. 111.
27. Давид Р. Основные правовые системы современности (сравнительное право). -М.: Прогресс, 1967.
28. Федеральный закон от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» // СЗ РФ. -1998. - № 14. - Ст. 1514.
29. Немытина М. В. Формирование судебной практики: концептуальный подход // Правовая политика и правовая жизнь. - 2004. - № 3. - С. 62.
30. Стандарты Европейского Суда по правам человека и российская правоприменительная практика: Сб. аналит. ст. / Под ред. М. Р. Воскобитовой. - М.: Ана-харсис, 2005. - С. 10-12, 24-25.
31. Тихомиров Ю. А. Курс сравнительного правоведения. - М.: НОРМА, 1996. -С. 128-129.
32. Саидов А. Х. Сравнительное правоведение (основные правовые системы современности). - М.: Юристъ, 2000. - С. 373-387.
33. Марченко М. Н. Правовые системы современного мира. - М.: Зеркало, 2001. -С. 219-234.
34. Бородин С. В., Кудрявцев В. Н. О разделении и взаимодействии властей в России // Государство и право. - 2002. - № 5. - С. 109.
35. Гаджиев Г. А., Кряжков В. А. Конституционная юстиция в Российской Федерации: становление и проблемы // Государство и право. - 1993. - № 7. - С. 3-11.
36. Авакьян С. А. Конституция России: природа, эволюция, современность. - М.: РЮИД «Сашко», 1997. - С. 206-209.
37. Боботов С. В. Судебное токование законов: теория и практика // Юридический консультант. - 1997. - № 10-11. - С. 105-106.
38. Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» (в ред. от 5 апреля 2005 г.) // СЗ РФ. - 1994. - № 13. - Ст. 1447.
39. Постановление КС от 16 июня 1998 г. № 19-П // СЗ РФ. - 1998. - № 25. - Ст. 3004.
40. Постановление КС от 23 ноября 1999 г. № 16-П // СЗ РФ. - 1999. - № 51. - Ст. 6363.
41. Постановление КС от 27 февраля 2003 г. № 1-П // СЗ РФ. - 2003. - № 10. - Ст. 953.
42. Постановление КС от 30 апреля 1997 г. № 7-П // СЗ РФ. - 1997. - № 20. - Ст. 2383.
43. Определения КС от 8 октября 1998 г. № 118-О // Документ СПС «Консуль-тантПлюс».
44. Постановление КС от 3 мая 1995 г. № 4-П // СЗ РФ. - 1995. - № 19. - Ст. 1764.
45. Определение КС от 6 декабря 2001 г. № 249-О // СЗ РФ. - 2002. - № 4. - Ст. 374.
46. Определение КС от 15 мая 2001 г. № 98-О // ВКС РФ. - 2001. - № 6.
47. Саликов М. С. Источники конституционного права: проблемы структуризации и внутрисистемные противоречия // Проблемы науки конституционного права: Сб. науч. ст. / Отв. ред. А. Н. Кокотов, М. И. Кукушкин. - Екатеринбург, 1998. - С. 60.
48. Страшун Б. А. Научно-практическая конференция «Судебный конституционный контроль в России: уроки, проблемы и перспективы» (Обзор) // Государство и право. - 1997. - № 3. - С. 7-8.
49. Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. - М.: Юристъ, 1999. - С. 332.
50. Теория государства и права: Учеб. / Под ред. М. Н. Марченко. - М.: Зеркало, 2000. - С. 502-504.
51. Конституционное право / Отв. ред. А. Е. Козлов. - М.: БЕК, 1996. - С. 14.
52. Страшун Б. А. Решения Конституционного Суда Российской Федерации как источник права // Конституционное правосудие. - 2001. - № 4; 2002. - № 1. - С. 154-167.
53. Шульженко Ю. Л. Конституционный контроль в России / Институт государства и права РАН. - М., 1995. - С. 15.
54. Конституционный судебный процесс: Учеб. / Отв. ред. М. С. Саликов. - М.: НОРМА, 2003. - С. 170-175.
55. Хабриева Т. Я. Толкование Конституции Российской Федерации: теория и практика. - М.: Юристъ, 1998. - С. 7.
56. Кряжков В. А., Лазарев Л. В. Конституционная юстиция в Российской Федерации: Учеб. пособие. - М.: БЕК, 1998. - С. 61, 227-228, 234-235.
57. Давыдова М. Л. О юридической природе нормативно-правовых предписаний: основные научные дискуссии // Журнал российского права. - 2003. - № 10. - С. 75-76.
58. Соломон П. (младший). Главный вопрос для российской судебной власти -как добиться доверия общества // Российская юстиция. - 2003. - № 6. - С. 6.
Получено 29.09.05
NORMATIVE MEANING OF JUDGMENTS BY THE RUSSIAN FEDERATION CONSTITUTIONAL COURT
M. L. Romanov
The article deals with the problem of judicial judgments viewed as a source of law in terms of analysis of legal features of judgments delivered by the Russian Federation Constitutional Court. The problems of prejudicial and precedent characteristics of final judgment meaning are studied. The judgments were given by way of specialized judicial constitutional control. The key meaning is ascribed to highlighting the normative features of resolutions by the Russian Federation Constitutional Court. A new approach to understanding the law in its normative aspect is being formed.
