CC BY
634Pro et contra
Норманизм и антинорманизм: два побега на одном корне
© Федотова П. И. © Fedotova P.
Норманизм и антинорманизм: два побега на одном корне Normanism and antinormanism: two shoots on a single root
Аннотация. Проанализированы общие истоки двух противоборствующих концепций древнерусского полито-генеза. Показано, что между норманизмом и антинорманизмом сходства гораздо больше, чем принято считать. В основе обеих позиций лежит ряд ошибочных представлений, вытекающих из убеждения в достоверности летописного материала. Однако Начальная летопись — поздний идеологический конструкт, отягощенный националистическим дискурсом как создателей, так и интерпретаторов летописи. Плодотворное изучение древнерусской истории невозможно без освобождения от груза искажающих ее националистических доктрин.
Annotation. The common origins of the two opposing concepts of old Russian political Genesis are analyzed. It is shown that there are much more similarities between normanism and antinormanism than is commonly believed. Both positions are based on a number of misconceptions stemming from the belief in the reliability of the chronicle material. In fact, the Initial chronicle is a late ideological construct, burdened by the nationalist discourse of both the creators of the chronicle and its interpreters. A fruitful study of ancient Russian history is impossible without freeing from the burden of nationalist doctrines that distort it.
Ключевые слова. Варяго-русский вопрос, проблема интерпретации письменных источников, влияние этноцентризма на историографию.
Key words. Varangian-Russian question, the problem of interpretation of written sources, the influence of ethnocentrism on historiography.
Почти трехвековая полемика по «варяжскому вопросу» последние 50—70 лет буксует, повторяя уже высказанные точки зрения. Эта пробуксовка вызвана тем, что история — наука политическая, и различные исторические концепции зачастую являются проекцией определенных этнополитических интересов. Истина остается за рамками исторических исследований потому, что не находит поддержки ни в одной из существующих этнополитических групп.
Согласно двум основным противоборствующим геополитическим силам — России и Западу — мнения ученых делятся на две противостоящие группы: норманизм и антинорманизм. Норманизм — историографическая ипостась политической практики пангерманизма, а современный антинорманизм держит оборону «на славянских рубежах». Но при всех видимых различиях между норманизмом и антинорманизмом сходства гораздо больше, чем полагают спорящие стороны.
ФЕДОТОВА Полина Игоревна — кандидат философских наук (г. Санкт-Петербург).
❖ ❖ ❖
Обе стороны признают «призвание варягов» в качестве достоверного исторического факта.
Между тем эта выдумка не находит подтверждения ни в русских, ни в иностранных источниках, которые не знают такого события, а варягов фиксируют не ранее 30—40-х гг. XI в. В лучшем случае появление варягов на сцене русской истории можно отнести к концу Х в., но отнюдь не к середине IX в. [21. С. 171—180]. Археологический материал прямо опровергает варяжскую фальшивку: ни Новгорода, ни Белоозера, ни Изборска, ни Полоцка, ни Ростова, ни других городов на территории будущей Руси, куда летописный Рюрик якобы направил своих братьев и «мужей», во второй половине IX в. еще не существовало1. Как не существовало шведской области Рослаген, которую норманисты объявляют родиной «варяжской руси». Эта приморская территория появилась в результате поднятия дна Балтики только в XI—XШ вв. [6. С. 107—109]. Поэтому говорить о Новгороде IX в. — то же самое, что о Рослагене, откуда якобы пришла «варяжская русь». Прийти оттуда никто принципиально не мог: в IX—X вв. Рослаген был еще на дне морском. Точно так же ни одного князя не могли призвать в IX в. в несуществующий еще Новгород на Волхове, и ни один князь не мог отправиться на княжение в отсутствующие на географической карте города.
❖ ❖ ❖
И славянская, и скандинавская партии веруют в реальное существование Рюрика и Рюриковичей.
Однако древнерусская литература домонгольского периода их не знает. Рюрик впервые появляется в памятниках церковного происхождения конца XШ—XГV в.: в русской переделке греческой хроники патриарха Никифора, помещенной в Новгородской (не ранее 1280 г. — не позднее 1293 г.) и Варсонофьевской (конец XIII в.) Кормчих книгах, а также в Толкованиях на Слова Григория Богослова (сер. XIV в.). Летописный дебют Рюрика состоялся в Лаврентьевской летописи (1377 г.). Во вне-летописных источниках варяжский князь Рюрик впервые встречается в Кирилло-Белозерском списке «Задонщины» в конце XV в. (ок. 1480 г.). Патроним «Рюриковичи» в средневековых письменных источниках никогда не употреблялся и не обнаруживается даже в конце XVI в., т. е. до самого конца правления этой династии [23. С. 10—15]. Таким образом, между первыми зафиксированными известиями о Рюрике (кон. XIII— кон. XIV в.) и второй половиной IX в., когда якобы началась династия «Рюриковичей», прошло 400—500 лет. И в этом периоде не удалось отыскать никаких известий об этом персонаже, несмотря на усилия целых научных институтов на протяжении без малого 300 лет.
В свое время антинорманист М. В. Ломоносов отмечал факт отсутствия у скандинавов известий о Рюрике и его братьях. Но он прошел мимо
1 Первые дендродаты Новгорода — 953 г., Ростова — 963 г., Белоозера — 968 г. Более подробно см. [24. С. 31—48].
другого факта — полного отсутствия известий о Рюрике в каких-либо источниках вообще — как русских, так и иностранных, — с IX по конец XIII в., т. е. в ближайшие к этому литературному персонажу 400 лет. Европейский мир впервые познакомился с Рюриком еще позднее — в середине XVI в., после публикации в 1549 г. труда австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московии», в котором автор просто пересказал русские летописи, добавив к ним свои догадки. Более ранних упоминаний о варяжском князе Рюрике европейская историография не знает.
Даже уверенный в широкой и давней европейской известности Рюрика В. В. Фомин в своих фундаментальных исследованиях по историографии варяго-русского вопроса так и не смог указать ни одного предшествующего труду С. Герберштейна западноевропейского источника с упоминанием варяжского князя Рюрика2. Известности Рюрику в Европе придавали и пропагандистские усилия Москвы по насаждению авгус-тинианской легенды, принявшие характер масштабной идеологической кампании именно с середины XVI в. Достаточно сказать, что первым русским сочинением, переведенным в 1576 г. на латинский язык (международный язык дипломатии и науки), стала официальная генеалогия московских князей и царей, начиная с «прародителя Рюрика», сродника римских императоров [8. С. 129].
Историк М. А. Максимович однажды в споре с М. П. Погодиным заметил, что до исхода XVIII в. никто из русских не считал своими предками скандинавских немцев [12. С. 204]. Этот важный, хотя мало принимаемый во внимание, аргумент подкрепляется таким хранителем народной памяти, как эпос. Дунай, Днестр, Непра-река, Волхов-батюшка, Са-рога-матушка, Пучай-река — среди названий рек русского эпоса нет ни одного скандинавского. Но антинорманисты прошлого и настоящего, приводя этот несомненно значимый аргумент национальной исторической памяти, забывают про другой, не менее важный — династической памяти. Ни один русский средневековый источник, даже официальные, уже насквозь «прорюриковы» генеалогии («Сказание о князьях Владимирских», Степенная книга, Родословие русских государей), не содержит термина «Рюриковичи». Следовательно, русские князья «Рюриковичами» себя никогда не называли. Перефразируя Максимовича, можно утверждать, что до исхода XVIII в. русские князья не считали себя «Рюриковичами». Когда и кем был введен в научный и общественный оборот
2 Хронология работ европейских авторов, содержащих сведения о Рюрике и мнения по варяго-русскому вопросу (по В. В. Фомину): С. Герберштейн (1549), М. Стрыйковский (1582), П. Одерборн (1585), А. Гваньини (1600), М. Орбини (1601), Ж. Маржерет (1607), К. Дюре (1613), Ф. Брие (1649), М. Преторий (1688), О. Рудбек (1698), Ф. Хемниц (опубл. в 1708 г.), И. Хюбнер (1708), Лейбниц (1710), Ф. Томас (1717), О. Верелий (нап. в 1682 г.; опубл. в 1730-м), А. Моллер (1731), З. Байер (1735), М. И. Бэр (1741), Г. Валлин (1743), Э. Ю. Биорнер (1743), Бухгольц (1753) и др. [25. С. 378, 385—389]. Указание же В. В. Фомина на известия о Рюрике в первом издании «Космографии» С. Мюнстера (1544 г.) является ошибочным. Ни одно прижизненное издание этого труда Мюнстера (вплоть до его кончины в 1552 г.) не содержало сюжета о Рюрике и варягах. Он был добавлен значительно позже последующими редакторами на основании сведений все того же Герберштейна и русских официальных генеалогий второй половины XVI в. [23. С. 17—18].
этот столь привычный для XIX—XXI вв. династический термин, еще предстоит установить. Это все еще нерешенная — после почти 300-летнего рюриковедения — научная проблема.
Катастрофическое отсутствие Рюрика и его родни во всех категориях средневековых источников с IX вплоть до конца XIII в. говорит о том, что Рюрик — всего-навсего церковно-политический фальсификат XIII— XIV вв., на защите которого до сих пор специализируется значительный научный слой. В данном случае мы сталкиваемся с довольно заурядной по меркам средних веков подложной генеалогией, беспримерной лишь по масштабу этого подлога и слепой, ничем не объяснимой доверчивости историков.
❖ ❖ ❖
Обе партии уверены, что варяги внесли огромный вклад в русскую историю.
Предполагается, что они стали основоположниками древнерусской государственности, родоначальниками правящей династии, строителями первых городов и создателями высокой культуры.
В. Фомин убежден, что «деятельность варягов и варяжской руси явилась одной из причин образования крупнейшего государства раннего Средневековья» [25. С. 340]. В унисон Фомину В. И. Меркулов пишет, что «варяги сыграли ключевую роль в ранней российской истории, создав первую правящую династию и укрепив позиции Древнерусского государства на международной арене того времени» [13. С. 121].
На деле вклад варягов был куда более скромным. По иностранным и русским источникам варяги известны только как наемные воины и профессиональные убийцы. За исключением мифического Рюрика с братьями, по имени в «Повести временных лет» известен только один варяг — князь Якун, наемник Ярослава I. Из Киево-Печерского Патерика (нач. XV в.) известен еще племянник Якуна — Шимон (Симон) Африка-нович с сыном Георгием, воспитателем Юрия Долгорукого. Ростовский тысяцкий Георгий (без указания на его этническую принадлежность) упоминается и в киевской летописи (Ипатьевском списке) под 1130 г.3 Таким образом, к достоверным персонажам русской истории принадлежат только три лица варяжского происхождения: князь Якун Красивый, его племянник Шимон (воевода Всеволода Ярославича) и сын Шимона Георгий (воспитатель Юрия Долгорукого и ростовский тысяцкий). Все трое — представители одной княжеской семьи.
Кроме того, варяги упоминаются как наемные убийцы в памятниках Борисоглебского цикла и в качестве наемников на службе Владимира и Ярослава в «Повести временных лет». По византийским источникам варяги также известны как наемники на императорской службе, составлявшие особый корпус варангов-«секироносцев». Византийские авторы И. Скилица (XI в.) и Г. Кедрин (XII в.) прямо называют варангов кельта-
3 «В лето 6638 Георгии Ростовьскыи и тысячкои окова гробъ Федосьевъ игумена Печерьскаго при игумени Тимофеи» [9. Стб. 293].
ми, не смешивая их с другими народами4. А. Г. Кузьмин отмечал как существенный тот факт, что «иных определений этнической принадлежности "варангов" византийские авторы не дают» [10. С. 584].
❖ ❖ ❖
И норманисты, и антинорманисты с полным доверием относятся к писаниям средневековых монахов.
Они рассматривают «Повесть временных лет» (ПВЛ) как, во-первых, источник в целом достоверный и, во-вторых, написанный в конце XI — начале XII в. Обе стороны не допускают мысли, что уже летопись Сильвестра могла содержать заведомо недостоверные сведения, а затем подвергнуться радикальной переработке в конце XIII — начале XIV в. и существенным дополнениям в конце XIV — XV в.
Однако «Повесть временных лет» в дошедшем до нас виде — поздняя и малодостоверная компиляция, начальный текст которой был в корне переработан в духе варяго-византийской концепции. Об этом со всей определенностью писал еще академик Н. К. Никольский: «стало совершенно ясным, что на легендарных страницах Повести временных лет мы имеем переделку старых преданий о начале русской земли, освещенную через призму... сторонника теории варяго-руси» [16. С. 27]. Восставая против сложившейся в историографии привычки окружать «тенденциозную теорию этого церковника ореолом достоверности», он справедливо полагал, что нельзя без проверки «провозглашать фактами показания средневековых писателей», не превращая этим историю в фантастику [15. Стб. 10—11].
Как «грубоватую и неумелую фальсификацию» расценивал варяжскую концепцию Начальной летописи и академик Б. А. Рыбаков [19. С. 226]. А. Г. Кузьмин признавал, что «варяго-русская» версия лежала в основе не киевского, а новгородского летописания, где она «длительное время существовала, не пересекаясь с киевской традицией». Киевская же летопись содержала «поляно-русскую версию» прихода славян и руси из Норика на верхнем Дунае [11. С. 539]. Идею о новгородском происхождении варяжской версии и киевском источнике славяно-русской поддержала и Е. С. Галкина. В то же время она отметила, что автору «Слова о полку Игореве» (т. е. черниговской традиции) «не известен ни тот, ни другой вариант» [4. С. 16].
Мысль о длительном существовании варяжской (а не варяго-рус-ской) концепции в составе новгородского летописания независимо от киевского абсолютно верна. Их соединение в одну варяго-русскую произошло лишь в конце XIII—XIV в. и было проведено не киевскими, а московскими идеологами. В киевской летописи как таковой варяжской концепции никогда не было и быть не могло — в силу ее проновгород-ского характера. Концепция, которая отдавала политическое первенство
4 «Варанги, по происхождению кельты, служащие по найму у греков» [2. С. 322—323]. При этом Васильевский отмечает, что в хрисовуле Алексея Комнина (1088 г.) «варанги» называются отдельно от «англян», равно как от франков и немцев [2. С. 341—342].
Новгороду перед Киевом, принципиально не могла содержаться в киевской летописи. Если бы Сильвестр или любой другой киевский летописец осмелился поместить ее в официальные анналы города, киевляне расправились бы с ним, как с предателем.
Дошедший до нас текст «Повести временных лет» — киевская летопись начала XII в., соединенная с летописями ростово-новгородского происхождения. Киевская летопись содержала славяно-русскую концепцию возникновения древнерусской государственности и утверждала за Киевом политическое первенство в Русском мире («мать городов русских»). Новгородская версия отстаивала первенство Новгорода («сначала Нов-горочская волость, а затем Киевская») и выводила начало государственности от варягов, а не от руси. Московское духовенство XIV в. соединило эти две конкурировавшие в домонгольский период версии в одну. Насколько в дошедших до нас редакциях сохранен текст первоначальной киевской летописи, и что представляла собой киевская летопись Сильвестра — вопрос для современной науки неразрешимый.
Главная причина бессилия историков в этом вопросе — уничтожение документальной базы русской истории. Полоцкие, смоленские, черниговские летописи до нас не дошли; новгородские дошли не целиком. Еще историки XIX в. обратили внимание на странную особенность новгородского летописания: его древние списки дошли до нас в повально «обезглавленном» (по выражению Н. Н. Яниша) виде. Древнейший список Новгородской первой летописи старшего извода — пергаменный Синодальный — начинается только с 1016 г., с правления Ярослава I. Ее первые 16 тетрадей (128 листов) отсутствуют [28. С. 20—22; 3. С. 261]. Новгородская первая летопись младшего извода (XV в.) начинается с 945 г. Без начальных годов, с урезками и искажениями дошли и другие списки того же разряда [28. С. 44—46]. Случайны ли утраты именно в тех летописях, начало которых должно было содержать варяжскую версию в ее первоначальном виде? Вполне обоснованной представляется догадка Н. Н. Яниша: «Разве тексты эти, если бы они были сохранены, не должны
были приобрести значение улик против исказителей?» [28. С. 60].
* * *
Обе партии оперируют фантомны/м термином «варяжская русь» («варяго-русь»).
В исторической реальности такой этнической группы никогда не существовало — это выдумка XV в., вышедшая из-под пера очередного средневекового фальсификатора. Она преследовала цель примирить противоречие, возникшее в результате внедрения варяго-византийской фикции ростово-новгородского происхождения в киевскую летопись. Московским идеологам пришлось изрядно постараться, чтобы согласовать историческую реальность русских князей, пришедших на берега Днепра с Дуная и Дона, и националистическую выдумку варягов о варяжском происхождении киевской династии. Подложная варяжская генеалогия была использована в официальном летописании сначала новгородцами для обоснования первенства Новгорода над Киевом. В XIV в.
варяжскую фальшивку из новгородских (и, возможно, ростовских) летописей подхватила Москва, сделав ее орудием своих геополитических целей [20. С. 139—152].
Эту средневековую «гипотезу» (как называл ее С. А. Гедеонов) или «ученое мудрствование» (по выражению А. А. Шахматова) о тождестве варягов и руси с жаром подхватили современные историки. Только норманисты в «варяжской руси» видят скандинавов, антинорманисты — славян. С одной стороны мы имеем этнический монстр варяго-руси-скандинавов, с другой — варяго-руси-славян. Эта трехголовая гидра, объединяющая в один этнос три разных народа, заполоняет страницы исторических работ.
Естественно, что такая череда подмен и отождествлений приводит к дальнейшему искажению исторического материала. Русско-византийские договоры у обеих партий становятся варяго-византийскими (скан-динаво-византийскими у норманистов и славяно-византийскими у их оппонентов), а русские имена превращаются в варяжские. Хотя варяги не имели никакого отношения к этим договорам, в которых нет даже термина «варяги» — одна только русь. Русский язык становится «варяжским», хотя в летописи речь идет о славяноязычии руси, а не варягов, а на скандинавство руси или варягов нет даже намека. И весь этот громадный клубок подмен и подтасовок называется «объективной исторической наукой»! Варяго-русская мифология в двух ее ипостасях — скандинавской и славянской — занимает тысячи страниц в работах по древнерусской истории.
В действительности варяги и русь — разные, хотя и родственные группы кельтского происхождения. Русь — кельтская группа, занимавшаяся международной торговлей и имевшая дисперсный характер расселения (подобно всем торговым народам древности и средневековья: грекам, финикийцам, евреям). Она имела анклавы и торговые фактории по крупным рекам Европы и в различных точках побережья Балтийского, Черного, Азовского и Средиземного морей. На Руси присутствовали, видимо, все три «вида русов» арабских источников: верхневолжские (Артанийя), нижнедунайские (Куйяба) и моравские (Славийа). Варяги же — балтийские кельты, проживавшие в восточных регионах Балтики, чьим основным занятием была региональная торговля и военное наемничество. Славяне составляли земледельческое население, без которого невозможен переход к цивилизации. Именно с приходом больших масс славянского населения в Восточную Европу с середины Х, а не IX в. началась история древнерусской государственности.
❖ ❖ ❖
Обе партии отстаивают мнения XV[—XVШ вв., выдвинутые на донаучном этапе исторической науки.
Норманисты любят упрекать своих противников в дилетантизме, представляя антинорманизм детищем малосведущих в русской истории графоманов-любителей, а норманнскую теорию — созданием профессионалов-историков. Умалчивая при этом, что такие прославленные
основоположники норманизма, как представители шведско-немецкой историографии XVII—XVIII вв. О. Рудбек, З. Байер, Г. Миллер и А. Шле-цер, не имели исторического образования и располагали крайне ограниченной фактической базой.
Шведский «историк» Олаф Рудбек (1630—1702), в своей «Атлантике» провозгласивший Швецию колыбелью всей европейской цивилизации, — доцент ботаники и профессор анатомии Упсальского университета [18. С. 210]5. Зигфрид Байер по образованию — филолог-ориенталист, специалист по китайскому языку, превосходно владевший латынью, знавший еврейский, греческий, сирийский, но не владевший русским языком. Его диссертация, которую он защитил в 1715 г. в Кенигсберге, была посвящена богословской теме о словах Христа на кресте: «Eli, Eli Lama Asabthani» («Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»). В Петербургской академии наук он занимал кафедру древностей и восточных языков [17. С. 180—196]6. Август Шлецер тоже имел богословско-фило-логическое образование: он закончил богословский факультет Виттен-бергского университета, защитив диссертацию «De vita Dei» («О жизни Бога»). Затем обучался восточным языкам в Геттингенском университете [26. С. 339—345]. Герхард Миллер вообще не имел законченного высшего образования: отучившись год в Лейпцигском университете (1724), он уехал в Россию (1725), где занял место адъюнкта истории в Академии наук. Не говоря уже о не имевшем исторического (и вообще университетского) образования Н. М. Карамзине, авторитет которого в огромной степени способствовал распространению норманизма.
Таким образом, норманнская версия русской истории создавалась усилиями шведских ботаников, немецких богословов и востоковедов, а то и просто недоучившихся студентов. Будучи порождением дилетантов, норманизм с самого начала имел все признаки типичной «альтернативной истории».
Настоящим основоположником антинорманизма был не М. В. Ломоносов, а австрийский немец С. Герберштейн. В 1549 г. в своих «Записках о Московии» он высказал предположение, что варяги — это вагры-вари-ны с балтийского поморья, а вагры — это славяне [5. С. 60]. Можно ли
5 В частности, в своей «Атлантике» Рудбек писал, что шведы — это скифы, которые покоряли славян и обращали их в рабство. А слово «варяг» возводил к одному из названий Швеции — Вергион. Отсюда он делал вывод, что варяги пришли из Вергиона (Швеции), следовательно, русская княжеская династия — шведского происхождения [7. С. 329—330].
6 Русская история лежала за рамками научных интересов З. Байера. В Россию его привел интерес востоковеда: он рассчитывал найти в России и через Россию материал по истории Китая. О степени научности трудов этого немецкого ориенталиста можно судить по учебнику всемирной истории, написанному им для Петра II. Всемирная история, которая началась от «сотворения мира», за 2349 лет до Рождества Христова, является историей четырех мировых монархий: Ассиро-Вавилонской, Персидской, Греческой и Римской. История Рима занимает почти всю книгу. Все исторические деяния — дело монархов; последние оцениваются по степени их близости христианским идеалам. По справедливой оценке М. А. Алпатова, исторические взгляды Байера представляли собой «смесь библейских и евангельских представлений с элементами взглядов эпохи Просвещения» [1. С. 16]. Иначе говоря, новизна его научных идей, не выходивших за рамки традиционной для христианского средневековья концепции «четырех монархий», равнялась нулю.
отождествить вагров с варягами — как минимум проблема. Но с Гербер-штейна пошла целая плеяда ученых немцев, которая с XVII в. стала созидать «славянскую» генеалогию Рюрика точно так же, как шведы вслед за П. Петреем принялись сочинять скандинавскую. В действительности славянский Рюрик — такой же фантом, как и скандинавский, и до публикации труда Герберштейна он не был известен западной историографии.
Полное отсутствие каких-либо следов Рюрика в письменных источниках IX—XIII вв. заставляет обе партии прибегать к помощи «устной традиции». Норманисты апеллируют к «устной дружинной традиции» варягов-норманнов, а их оппоненты — к «живой традиции славянских сказаний на Южной Балтике». Но «живая традиция» знает три могилы Олега — одну в Ладоге и две в Киеве, «могилу Трувора» в Изборске — с христианским крестом XI—XII вв. над якобы могилой князя-язычника IX в., а также «могилу Синеуса» на Белоозере, которая в действительности представляет собой естественный холм без всяких захоронений. «Живая традиция» помещает резиденцию Синеуса в Кистеме — сгустке сельских поселений, возникших в XII веке, а «могилу Рюрика» в Кореле, основанной не ранее середины XII в. Все это — не более, чем народные измышления на почве измышлений летописных. Стоит ли в таком случае безоговорочно доверять этой «живой традиции сказаний»?
Современный антинорманизм застрял на точке зрения С. Гербер-штейна о Вагрии как родине варягов и ваграх-варинах как варягах, т. е. о приходе варягов с южнобалтийского славянского Поморья. Хотя сам Герберштейн высказал эту мысль лишь в виде предположения, а не в качестве точно установленного факта. По сути, современный антинорма-низм лишь воспроизводит мнение этого австрийского дипломата XVI в., повторенное затем М. В. Ломоносовым, М. Т. Каченовским, С. М. Строевым, И. Е. Забелиным, А. Г. Кузьминым, В. В. Фоминым, Л. П. Грот, В. И. Меркуловым и др. Таким образом, в основе исторических построений «славянской партии» лежат умозрительные предположения немца XVI в., основанные на наивной вере в правдивость «варяжской легенды». Это мало чем отличается от норманизма, тиражирующего такие же умозрительные домыслы шведских и немецких идеологов XVII—XVIII вв., исходящих из той же летописной фальшивки.
Выдвинувший славянскую версию С. Герберштейн так же мало знал об истории Восточной Европы VIII—XI вв., как П. Петрей, О. Рудбек, З. Байер и другие идеологи норманизма. По меркам современной науки все они были дилетантами, не имевшими исторического образования. Да и сама историческая наука пребывала в зачаточном состоянии.
В XVI—XVIII вв., когда зародились и оформились славянская и скандинавская версии «варяжского вопроса», не существовало ни археологического исследования России и Скандинавии, ни научной этнографии, ни фольклористики, ни сравнительного языкознания, не говоря уже о по-литантропологии или дендрохронологии. По справедливому замечанию В. Л. Янина, «многие (порой бытующие и сегодня) представления и оценки сложились еще в ту пору, когда история не стала наукой, а источник таких оценок не был изучен исторической критикой. Многократно
повторенные в разных трудах, такие оценки кажутся кем-то и когда-то обоснованными и не подлежащими сомнению, тогда как изучение литературы вопроса обнаруживает, что в действительности доказательств никогда не существовало» [27. С. 8].
Другой норманист, В. А. Мошин, еще в 1931 г. констатировал, что «почти все гипотезы о начале русского государства», которые боролись в течение XVIII—XX вв., были созданы «уже в эпоху Средневековья» [14. С. 19]. Таким образом, сами участники дискуссии признавали, что до сих пор идет борьба тех представлений о древнерусской истории, которые возникли на донаучном этапе историографии. Словно забывая, что концепции, которые сложились в этот период, были сформулированы людьми, и субъективно, и объективно не располагавшими данными для научно обоснованных суждений. Даже материал письменных источников, на основе которых и делались все умозаключения, был известен в очень ограниченном объеме. Ошибки здесь были неизбежны — при скудости источниковой базы и неразвитости методологии. Ситуация усугублялась национальной ангажированностью всех участников спора, в котором сталкивались не только национальные честолюбия, но и геополитические притязания Швеции, Германии и России.
Учитывая вышесказанное, поражает то упорство, с которым и по сей день обе партии — скандинавская и славянская — пытаются средствами современной науки защитить эти в равной степени ложные концепции, возникшие на почве элементарного недостатка исторического материала. Вместо того, чтобы перешагнуть наивные мнения ученых немцев XVI—XVIII вв., научные силы тратятся на доказательство их ученого мифотворчества. Напрасные усилия и пустая трата сил.
Триумф национализмов
Как показала в своем суховатом, но скрупулезном исследовании «Сказание о князьях Владимирских» Р. П. Дмитриева, в XVI в. при Василии III и его сыне Иване IV был создан целый букет историко-династических фальшивок, содержащихся в «Послании» Спиридона-Саввы, а также в первой и второй редакции «Сказания о князьях Владимирских».
На их основе была разработана целостная историко-политическая идеология, включенная затем во все официальные документы: в чин венчания на царство и вступление к нему (1547 г.), Государев родословец (1555), Степенную книгу царского родословия (50-е гг. XVI в.), Воскресенскую и Никоновскую летописи, Царственную книгу, дипломатическую переписку и практику [8. С. 110—151]. Августинианская легенда (Рюрик как потомок Пруса, брата римского императора Августа), царский титул Владимира I, венчание на царство и получение царских даров Владимиром Мономахом от византийского императора Константина Мономаха — этот набор исторических мифов надолго определил как самосознание русского общества, так и вектор исторического дискурса, приученного к фантастическим построениям, опирающимся на сфальсифицированную историю.
Эта траектория сохранялась и в последующие века. Даже когда историография приняла научный характер, она по-прежнему продолжала оперировать фальшивками, вошедшими в подсознание не только научного мира, но и всего общества. Это представление о Несторе — как создателе «Повести временных лет» (хотя имени Нестора в качестве автора нет ни в заглавии Начальной летописи, ни в самом тексте); о Рюрике — как основоположнике Русского государства (тогда как русская письменная традиция не знает Рюрика вплоть до конца XIII в., а западноевропейская — до середины XVI в.); о варягах — как строителях Руси (хотя впервые варяги появляются в письменных источниках лишь в 30—40-е гг. XI в.); о пути «из варяг в греки» как торговой водно-континентальной магистрали из Скандинавии в Грецию (хотя в летописи нет ни малейшего намека ни на Скандинавию, ни на торговый характер этого пути) [22. С. 111—128]; о принятии христианства Русью из Византии (при полном молчании об этом событии византийских документов).
В принципе шведы, которые в XVII веке объявили Рюрика и его варягов шведами, всего-навсего шли по стопам своих русских антагонистов. Безудержное фантазирование шведской историографии относительно Рюрика и варягов (в шведском националистическом духе) было лишь копией не менее безудержного фантазирования о тех же выдуманных предметах русской официальной историографии — в не менее националистическом духе.
Московские идеологи XIV—XVI вв. немало потрудились, внедряя выдумку о варяге Рюрике, правившем в Великом Новгороде (а с XVI в. — великом государе русском Рюрике от рода римского Августа кесаря), в сознание русской и иностранной аудитории для оправдания и обоснования московского экспансионизма. Затем их эстафету приняли идеологи шведского экспансионизма.
Сегодня знамя «скандинавского конунга Рюрика» гордо несут представители норманнской теории, которая претендует на статус единственно «объективной научной теории»! Их оппоненты поднимают на щит такого же единого в трех лицах «варяго-русско-славянского» князя Рюрика. Современная российская историография, нагруженная, как верблюд, грузом предшествующих националистических измышлений — варяжских, греческих, московских, шведских, пангерманских и панславянских, — всерьез претендует при этом на некую «научность». Хотя все здание норманно-варяго-русского вопроса зиждется на средневековых и современных националистических мифах: греков и кельтов XII—XIV вв., русских XV—XVI вв., шведов XVII—XVIII вв., немцев и скандинавов XIX—XX вв. И пока историческая наука не освободится от этих мифов, она будет оставаться всего лишь переодетым продолжением средневекового мифотворчества.
Принятые сокращения
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
ЭСБЕ — Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.
Источники и литература
1. Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII — первая половина XIX в.). М. : Наука, 1985.
2. Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков // Труды В. Г. Василевского. СПб., 1908. Т. 1.
3. Вздорнов Г. И. Лобковский пролог и другие памятники письменности и живописи Великого Новгорода // Древнерусское искусство : Художественная культура домонгольской Руси. М. : Наука, 1972.
4. Галкина Е. С. Русский каганат : Без хазар и норманнов. М. : Алгоритм, 2012.
5. Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.
6. Грот Л. П. Призвание варягов : Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике. М. : Алгоритм, 2012.
7. Грот Л. П. Утопические истоки норманизма: мифы о гипербореях и рудбекианизм // Изгнание норманнов из русской истории : сборник статей и монографий / сост. и ред. В. В. Фомина. М. : Русская панорама, 2010.
8. Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М. ; Л. : АН СССР, 1955.
9. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 1998. Т. 2.
10. Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов // Гедеонов С. А. Варяги и Русь. М. : Русская панорама, 2004.
11. Кузьмин А. Г. Руги и русы на Дунае // Варяго-русский вопрос в историографии. М. : Русская панорама, 2010.
12. Максимович М. А. Письмо к издателю // Москвитянин. 1841. Ч. III.
13. Меркулов В. И. Варяги и варяжские законы // Скандинавомания и ее небылицы о русской истории. М. : Русская панорама, 2015.
14. Мошин В. А. Варяго-русский вопрос // Варяго-русский вопрос в историографии.
15. Никольский Н. К. К вопросу о следах мораво-чешского влияния на литературных памятниках домонгольской эпохи // Вестник АН СССР. 1933. № 8—9.
16. Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании // Сборник по РЯС. Л. : АН СССР, 1930. Т. II. Вып. 1.
17. Пекарский П. П. История императорской Академии наук в Петербурге. СПб., 1870. Т. 1.
18. Рудбек // ЭСБЕ : в 86 т. СПб., 1899. Т. 27.
19. Рыбаков Б. А. Рождение Руси. М., 2012.
20. Федотова П. И. «Варяжская русь» как псевдопроблема российской историографии // Свободная Мысль. 2018. № 3.
21. Федотова П. И. Варяжский миф русской истории // Экономический вектор. 2016. № 2.
22. Федотова П. И. География против истории: был ли возможен торговый путь «из варяг в греки»? // Свободная Мысль. 2019. № 1.
23. Федотова П. И. Дитя монгольского погрома : К проблеме историчности князя Рюрика // Свободная Мысль. 2017. № 6.
24. Федотова П. И. Проблема возникновения Новгорода и варяжская легенда // Свободная Мысль. 2017. № 1.
25. Фомин В. В. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Изгнание норманнов из русской истории : сборник статей и монографий / сост. и ред. В. В. Фомин.
26. Шлецер, Август-Людвиг // Русский биографический словарь : в 25 т. СПб. ; М., 1911. Т. 23.
27. Янин В. Л. Предисловие // Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М. : Книга, 1990. Кн. 1.
28. Яниш Н. Н. Новгородская летопись и ее московские переделки. М., 1874. ♦
