CC BY
24ФИЛОЛОГИЯ
УДК 398.7 Л.Л. Ивашнёва
Нижневолжские легенды о Николае Чудотворце: к проблеме межжанровых
влияний в фольклорной прозе
Астраханский государственный университет; Россия, 414056, г. Астрахань, ул. Татищева, 20 а; kafruslit@mail.ru
Живая традиция фольклорной легенды свидетельствует о её жизнеспособности и востребованности в народной духовной культуре. В процессе становления и исторического развития жанра легендой были усвоены и переработаны композиционные схемы сказки и другие элементы фольклорной поэтики - наряду с библейскими, апокрифическими и агиографическими книжными традициями. Современные легенды о святых тоже открыты разного рода влияниям, что способствует их структурной трансформации и приобретению новых оттенков смысла. Основная задача статьи - выявить и проанализировать конкретные примеры межжанрового взаимодействия легенд о Николае Чудотворце и других произведений фольклорной прозы. Привлекаются как опубликованные, так и архивные рукописные материалы, которые впервые вводятся в научный оборот.
Выявлена полижанровая природа многих текстов. Легенды Астраханского края ассимилируют признаки предания и отдельные черты мифологической прозы. Обнаружена контаминация легенд о Николае Чудотворце и автобиографических рассказов по принципу «сюжет в сюжете». Рассмотрены переходные жанровые формы, например между легендой и сказкой. Межжанровые влияния расширяют жизненное пространство текста и придают ему черты самобытности. В статье анализируются легенды о помощи Николая Угодника терпящим бедствие персонажам, представителям тюркоязычных народов. Данный сюжетный тип актуален для полиэтнических регионов, в том числе для фольклорной традиции Нижней Волги.
Популярность и жизнь в веках легенд о Николае Чудотворце, их встроенность в конкретную историческую эпоху и локальную парадигму народной культуры тоже создают предпосылки для межжанровых влияний и других преобразований текстов. Таким образом, в природе фольклора - изначально присущая ему подвижность жанровых границ. В то же время динамизм повествовательных структур составляет одно целое с консервативностью в вопросах ассимиляции не вполне традиционных элементов поэтики и стиля. Всё это позволяет прозаическим жанрам развиваться, сохраняя преемственные связи с более архаичными фольклорно-мифологическими нарративами и взаимодействуя между собой.
Ключевые слова: агиографические легенды, полижанровая природа текста.
Народная агиография Нижней Волги, как это показано в наших предыдущих работах [1; 2], - самобытная и органическая часть общерусской фольклорной легенды. Устные легенды занимают важное место в системе прозаических жанров. Они формируют их духовную доминанту в процессе создания произведений и жанров, в частности легендарной сказки [3; 4]. Ценностные ориентации легенды, интерес к проблемам духовной жизни человека определяют своеобразие семантики и структуры текстов, логику их творческих преобразований. В результате анализа легенд о Николае Чудотворце, особо почитаемом на Нижней Волге, обнаруживаются две главные линии развития легенд о святом. Помимо устных версий канонического жития Николая Мирликийского [5, с. 31-39] идёт процесс создания другого общенародного жития святого. Это в своей
основе фольклорное житие устной традиции, пополняясь новыми произведениями, объединяется в эпическое полотно образом Николая Угодника и общей темой его безотказной помощи людям. Скрепляющим звеном в данном гипертексте являются также представления о взаимной проницаемости реального и метафизического миров.
В аспекте интертекстуальности большой интерес представляют переходные жанровые типы. Например, записан текст, который преподносится рассказчиками и как несказочная проза, и как сказка: «Некоторые люди говорят, что все это происходило на самом деле, а другие люди рассказывают эту историю детям как сказку», - так комментирует свой текст Мария Александровна Беляева. Его жанровую принадлежность М.А. Беляева обозначила термином «сказка». Но рассказ начинается описанием чисто житейских обстоятельств действующего лица, что не характерно для сказки. Между тем отсутствует свойственная легенде конкретизация места и времени действия. Итак, один мужик едет «на другой берег за сеном для коровы». Когда ему нужно было возвращаться, «поднялся сильный ветер, через реку невозможно было перебраться, так как лодку перевернуло бы тут же». Ситуация осложняется тем, что дома оставалась больная мать. «Тут подходит к нему старичок с белой бородкой и говорит: "Садись в лодку, а там уж как-нибудь переправимся на другую сторону. Ты только верь в меня и, самое главное, в Бога"». (Зап. Л.Л. Ивашнёвой, О. Матвеевой в с. Осыпной Бугор Астраханской обл. 15.07.2003 от Беляевой М.А., 1926 г. р. (Фольклорный архив Астраханского госуниверситета: коллекция «Несказочная проза»; в дальнейшем - ФА АГУ)).
Традиционен и узнаваем здесь мотив сомнений попавшего в беду персонажа, что отсылает к евангельскому чуду хождения Иисуса Христа по водам. Евангелие изображает сомнения и страх, а значит маловерие, Петра и других учеников-апостолов (Мф. Гл. 14: 22-34; Мк. Гл. 6: 45-53; Лк. Гл. 8: 22-26; Ин. Гл. 6: 16-21). «Мужик сел в лодку, отчалили от берега. А сам сидит и думает: "Как же мы переправимся? Ведь старичок не сможет удержать лодку в такой шторм, и мы перевернемся". Потом вспомнил слова старичка и начал про себя молиться. Доехали они до середины реки - и шторма как не бывало! Ветер утих, река гладкая, как стекло».
Герой рассказа дивится чуду. «Так они спокойно переправились на другой берег. Оглянулся - а старичка нигде нет и как будто и не было вовсе». Внезапное появление и бесследное исчезновение сакрального действующего лица - общее место легенд. Тра-диционен и устойчив мотив узнавания Николая Чудотворца. На следующий день переживший чудо персонаж идет в церковь «поблагодарить Бога за чудесное спасение». Он «посмотрел на икону Николая Угодника и тут же узнал в нем того самого старичка, который недавно помог ему. Повалился мужик со слезами перед иконой».
По сюжетной основе, системе персонажей и установке на достоверность текст принадлежит к жанру легенды, где можно обнаружить взаимодействие устной агиографии и новозаветной традиции. Библейские аллюзии - это, разумеется, не цитаты из Евангелия. Между тем на имплицитном уровне текста они создают необходимую духовную и культурную перспективу. Она изначально присуща жанру легенды, поскольку её возникновение и становление происходило на пересечении этнических и общекультурных традиций. Укрощение бури на Галилейском море и другие события, произошедшие две тысячи лет тому назад, не ушли в безвозвратное прошлое. Они незримо присутствуют в жизни во все века христианства, как об этом гениально сказано в рассказе А.П. Чехова «Студент». Топос повседневной жизни с обыденными заботами и занятиями человека именно в этом жанре преобразуется в сакральное пространство бытия, где действуют неземные персонажи и происходят чудесные события. Центральный мотив помощи свыше, занимательность повествования, простота и доступность содер-
жания для адресата любого возраста позволяют рассказывать «эту историю детям как сказку». Таковы двуединая функциональная направленность данного текста и своеобразие сюжета о чуде спасения на водах Николаем Чудотворцем.
В полиэтническом Волжском Понизовье актуальны легендарные сюжеты о помощи, которую оказывают христианские святые представителям разных конфессий. Чаще других в этой роли выступает Николай Мирликийский. В одной из легенд действующими лицами являются астраханские казахи, священник Православной церкви и Николай Угодник. В казахской семье заболел подросток: «Спать стал плохо, мерещиться ему стало. То во сне его кто-то душит, то голоса чудятся» (Зап. Л.Л. Ивашнёвой в пос. Володарский Астраханской обл. 20.06.1996 от Кашкаровой М.В., 1927 г. р. (ФА АГУ)).
Начало противодействия беде - приснившийся ребёнку вещий сон о том, что «будто бы пришёл к нему дедушка русский, невысокого роста, с бородкой, в чёрной рясе. И такие глаза у него добрые, ясные, как он потом матери говорил. Дедушка сказал, что защищать и оберегать его будет от злых духов, которые его душу мучили». Эта портретная характеристика типична для агиографического сюжета о посмертных чудесах, однако в ней переплелись черты внешнего облика разных святых. Если соотнести данное описание внешности святого с иконописными изображениями и словесными портретами не только Николая Чудотворца, но и местночтимого святого, игумена Кирилла-Строителя («в чёрной рясе»), нетрудно обнаружить сходство.
Преподобный Кирилл в 1568 году был направлен царём Иваном Грозным в Астрахань для устроения в ней православия. Игумен Кирилл сумел погасить межэтнические конфликты духовным обаянием и милосердием по отношению к астраханцам различных вероисповеданий. Пастырь прославился мудростью, веротерпимостью и миротворческой деятельностью. Кирилл-Строитель издавна почитается астраханскими мусульманами святым и именуется Кара Даудом. Кара, т. е. чёрный, означает здесь цвет монашеского облачения астраханского игумена (таким преподобный Кирилл изображён в иконописи). Вторая часть имени (Дауд) свидетельствует, что служение святого в Астрахани было приравнено к деятельности библейского царя Давида.
В анализируемом тексте вещий сон как сюжетообразующий мотив самобытен. В астраханских легендах святой или Богородица чаще всего являются во сне с точным предписанием того, что нужно сделать. Например, во сне/видении отрок Боголеп Чер-ноярский велит священнику Иоанну, искусному иконописцу, написать образ святого. Преподобный Феодосий, первый астраханский архиепископ, требует перенести свои мощи из Казани в Астрахань во сне, приснившемся разным людям. В легенде о казахском мальчике сновидение тоже имеет сюжетообразующую функцию, однако иную модальную окрашенность. Ребёнок видит в святом, защитнике «от злых духов», доброго дедушку с ясными глазами, который внушает надежду на выздоровление. Аналогичные обещания и действия святого в устных легендах встречаются нечасто. Тема изгнания бесов была более популярной в книжной традиции Древней Руси, чем в легендах.
В древнерусском списке жития святителя Николая Чудотворца, созданного византийским писателем Симеоном Метафрастом, есть чудеса исцелений девицы и юноши, «единочадного сына некоего князя», от нечистого духа [6, с. 40-42, 45-46]. Между тем данная легенда вписывается в контекст народных верований и мифологических представлений. В изображении болезни ребенка и способов избавления от нее видится ассимиляция жанров легенды и былички, взаимовлияние структурных элементов русской и казахской мифологической прозы. Изгнание нечистого духа производится в данной легенде не святым Николаем Угодником, как в книжном житии, а священником мест-
ной Православной церкви. Батюшка избавляет от недуга молитвами, то есть «отчитывает» жертву демонических сил. Как пишет А. Кураев, путь экзорцизма («отчитки») -это «возвращение Богу части Его творения, украденной сатаной» [7, с. 318]. Всё происходящее в этом сюжетном эпизоде имеет прямые аналогии современным устным рассказам, бытующим в прихрамовой среде, об особом Божьем даре отдельных священнослужителей исцелять одержимых злым духом силою молитвы, покаяния, исповеди и т. д. [8, с. 415-427; 9, с. 68-102]. Сюжет легенды развивается далее по стабильной модели: вещий сон, пересказ сна, обращение к священнику православного храма, узнавание на иконе Николая Чудотворца и крещение ребенка. Кстати сказать, в статье Т.Г. Ивановой «От былички - к легендарной сказке (мотив «покойник, встающий из гроба» в русском фольклоре)» анализируются сюжетные мотивы чудесного врачевания Николая Угодника в сказках, в том числе «отчитывания» в церкви заколдованной царевны [10, с. 3-27].
Оригинальное воплощение сюжетного типа: Николай Угодник помогает представителям разных этносов и вероисповеданий - засвидетельствовано в «Записках о Московии» Сигизмунда Герберштейна XVI века [11, с. 209]. Австрийский дипломат посещал Московскую Русь в 1517 и 1526 годах. Он опубликовал легенду о святителе и собственные наблюдения о его чрезвычайной популярности у русских: «Среди святых они особенно чтут Николая Борийского (sic!) и ежедневно рассказывают о его многочисленных чудесах. Приведу одно из них, которое случилось немного лет назад. Некий Михаил Кизалецкий, муж [знатный и храбрый], преследовал в бою с татарами одного именитого татарина, спасавшегося от него; видя, что [лошадь не может бежать быстрее и] он не сумеет догнать его, Михаил сказал: "Николай, дай мне догнать эту собаку". Татарин, слыша это, в ужасе воскликнул: "Николай, если он догонит меня с твоей помощью, то ты не совершишь никакого чуда; если же спасешь от преследования меня, чуждого твоей вере, велико будет имя твое". Говорят, лошадь Михаила стала, и татарин ускользнул; а затем будто бы этот татарин [за свое спасение] присылал ежегодно, пока был жив, Николаю определенное количество мер меда и столько же мер посылал Михаилу [также в память своего избавления], присоединяя к ним еще и богатое платье из куньего меха».
Легенда разрабатывает собственную версию всемирной отзывчивости на беду святого Николы и мотивирует неординарное поведение святого. Текст построен на контрастах конфессионального и духовно-нравственного содержания. Наряду с жанровыми признаками легенды, в структуре этого рассказа выявляются элементы исторического предания. Конкретизированы персонажи и хронотоп сюжетного действия, реален исторический контекст: борьба и противостояние Московской Руси и Орды.
Современные легенды о Николае Чудотворце нередко оказываются включёнными в автобиографические рассказы и контаминируются с ними. Типичен рассказ Валентины Владимировны Знаменщиковой из с. Яксатово Астраханской области о послевоенных десятилетиях, когда официальная государственная политика была далека от проблем духовной жизни. Между тем в автобиографических рассказах «простые советские» люди, свидетели гонений на церковь, своим жизненным опытом утверждают силу молитвы и христианской веры: «Раньше чаще всего Святителю Николаю Чудотворцу молилась. Он ведь один из самых почитаемых у нас. Тем более, муж у меня всю жизнь только рыбой и жил. <...> Я-то в колхозе работала. Сынишка у меня, когда маленький был, вечно болел. Отец даже приговаривал, что не доживет он. У всех ребятня по улице гуляет, а у меня дома лежит, не встает. А потом подрос, отец его с собой начал брать. Тут-то я и рыдала, и причитала. Мой ведь совсем немощный был, а там, в
море, тяжело, не до болячек. Еще боялась, как бы не утонул, не заболел. Когда муж уезжал, и так свечку ставила за них Николаю. А как с сыном - так и вообще часто ходить начала, ночами не спала, молилась. Море-то оно ведь суровое: то шторм, то вал, то гроза» (Зап. Л.Л. Ивашневой, А.Р. Яппаровой в с. Яксатово Астраханской обл. 2.07.2010 от Знаменщиковой В.В., 1938 г. р. (фА АГУ)).
В полном тексте данного рассказа акцентируется внимание на неистощимом милосердии Николая Угодника. Речь идёт о его могуществе в противостоянии природным стихиям и о бескорыстной помощи людям. «Я хочу сказать: он для нас как оберег был, наших кровиночек, мужей любимых, оберегал. Сколько слез возле его образа пролито было, сколько радости! Ну, как почему-то? Потому что после каждого возвращения мужей домой все женщины с утречка шли в церковь благодарить за благополучное возвращение. Иногда, бывало, приду, а там очередь небольшая к его образу. И все счастливые стоят. И улов хороший, и не потонул никто. Хотя к нему не только за моряков просить приходили. Мне в те времена говорили, что он и от безденежья спасал, от голода, от нужды. К нему еще за помощью в торговле, в строительстве обращались. А сын-то мой окреп. Потом сам моряком стал».
Финал повествования, где речь идет о благодеяниях Николая Угодника, стабильно оптимистичен. Текст завершается рассказом о детях, внуках и правнуках, т. е. о продолжении жизни. Таким образом, компоненты легенды о Николае Чудотворце в композиции автобиографического рассказа органично входят в структуру произведения. Жанровый синтез устного рассказа и легенды способствует расширению жизненного пространства текста и придает ему черты неповторимости, произрастающей на традиционной сюжетной основе.
Литература
1. Ивашнева Л.Л. Народная агиография в картине мира фольклорной прозы Нижней Волги // Художественная картина мира в фольклоре и творчестве русских писателей: кол. монография / под ред. Г.Г. Исаева. - Астрахань: АГУ, ИД «Астраханский ун-т», 2011. - С. 11-47.
2. Ивашнёва Л.Л. Агиографические народные легенды Нижней Волги: отрок схимонах Боголеп // Русская литература. - 2014. - № 3. - С. 84-105.
3. Ивашнёва Л. Л. Мотив предопределения судьбы персонажа в фольклорной прозе // Русская литература. - 2013. - № 2. - С. 64-80.
4. Ивашнёва Л. Л. Жанры фольклорной прозы: вопросы поэтики: монография. -Астрахань: АГУ, ИД «Астраханский ун-т», 2014. - 220 с.
5. Алпатов С.В. Николай Чудотворец в русских народных легендах // Традиционная культура: научный альманах. - 2005. - № 1. - С. 31-39.
6. Крутова М.С. Святитель Николай Чудотворец в древнерусской письменности. - М.: Мартис, 1997. - 224 с.
7. Мельникова Е.А. «Воображаемая книга»: очерки по истории фольклора о книгах и чтении в России. - СПб.: Изд-во Европ. ун-та в СПб., 2011. - 182 с.
8. Диакон Андрей Кураев. Почему православные такие?.. - М.: Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2006. - 528 с.
9. Архимандрит Тихон (Шевкунов). «Несвятые святые» и другие рассказы. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2013. - 640 с.
10. Иванова Т.Г. От былички - к легендарной сказке (мотив «покойник, встающий из гроба» в русском фольклоре) // Русский фольклор. - СПб.: Наука, 2008. -Т. XXXIII. - С. 3-27.
Ивашнёва Л.Л. Нижневолжские легенды о Николае Чудотворце: к проблеме межжанровых влияний в фольклорной прозе
11. Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии: в 2 т. - М.: Памятники исторической мысли, 2008. - Т. 1. - 778 с.
Поступила в редакцию 19 декабря 2015 г.
UDC 398.7
Downstream Volga legends about Saint Nicholas: to the problem of associated cross-genre influences on folk prose
L.L. Ivashnyova
Astrakhan State University; Russia, 414056, Astrakhan, Tatischev st., 20 a; kafruslit@mail.ru
Living tradition of folk legends testifies to its viability and relevance in folk spiritual culture. During the process of formation and historical development of the genre the legends have been assimilated and transformed the composition scheme of fairy tales and other elements of folklore poetics -along with the biblical, apocryphal and hagiographic book traditions. Contemporary legends about the saints are opened to different influences. They promote to their structural transformation and acquisition of new shades of meaning.
The main task of the article is to identify and analyze concrete examples of rather complicated interactions of the legends about Saint Nicholas and other works of folk prose. Both published and archival hand-written materials introduced into scientific circulation are involved. Poligenre nature of many texts was identified. Legends of the Astrakhan region assimilate the signs of the traditions and some qualities of mythological prose. Contamination of legends about Saint Nicholas and autobiographical stories by the principle of «the plot in the story» was discovered. Transition genre forms, for example, between legend and fairy tale are examined.
Inter-genre influences expand the living space of the text and give its originality. The article analyzes the legends about the help of Saint Nicholas to distress personages, representatives of the Turkic-speaking peoples. This plot type is actual for multi-ethnic regions, including folklore traditions of the Downstream Volga. The popularity and life in centuries of legends about Saint Nicholas, and their inclusion into specific historical era and local paradigm of folk culture also create the preconditions for rather complicated effects and other transformations of texts. Thus, in the nature of folklore - originally inherent mobility of the genre borders. At the same time, the dynamism of narrative structures forms an integral unity with the conservatism in matters of assimilation of not quite traditional elements in poetics and style. All this allows prose genres to develop, keeping successive contact with more archaic folklore-mythological narratives and interacting with each other.
Keywords: hagiographic legends, the multi-genre nature of the text.
Received 19 December, 2015
