CC BY
16
Николай Рыбинский
ПОД НЕБОМ АФРИКИ Русские во французском Иностранном легионе
V.
Когда обучение закончено, формируются маршевые роты, примерно человек в 100150, и отправляются по железной дороге [в] Уджду.
Уджда - большая узловая станция. Отсюда дорога идёт дальше на Тазу и Фес. Как и все новоафриканские города, Уджда, один из старых постов, представляет теперь собою широко раскинувшийся посёлок с арабским населением.
Здесь легионер впервые получает на руки винтовку. Причём выдаётся старая французская винтовка образца 1886 г., восьмизарядная, тяжёлая. Назвать её скорострельной никак нельзя, так как на заряжение уходит уйма времени. Выдается также по 120 патронов к ней.
Здесь, среди враждебно настроенного населения, легионер попадает на вражескую землю. С этого момента он не расстаётся с винтовкой. И с этого времени он получает увеличенные суточные, какие полагаются во время военных действий на передовых позициях, т.е. по 75 сантимов в день. <.. .> * * *
В Марокко находятся остальные три полка Легиона.
Штабы их расквартированы в Мекнесе, Фесе и Марракеше. Все полки трёхбаталь-онного состава. Батальоны и роты разбросаны буквально по всему Марокко, разбитые на небольшие группы, они несут службу на сторожевых постах.
* Публикация В.П. Хохловой, бывшего научного сотрудника Института Африки РАН. В настоящее время на пенсии. Подзаголовок публикатора.
Окончание . Начало в № 2 (36), 2017.
Что представляет собою сторожевой пост, скажу ниже, а пока в общих чертах обрисую задачи Легиона в Марокко.
Каждый год с началом весны собирается «Groupe Mobile» - подвижная колонна, получающая задание расширить границы на одном из постов второй линии. Обычно в её состав входит 10-12 батальонов Легиона, 12 батальона территориальных войск, навербованных из марокканцев и алжирцев, 1-2 эскадрона арабской кавалерии, артиллерия и вспомогательные технические части, вплоть до радиотелеграфа.
Кавалерия бывает двух родов: «сипай-сы»1 - регулярная и «гумы» - иррегулярная. Первые получают всё снаряжение, вооружение и обмундирование от казны, вооружены карабинами и шашками и дерутся в организованном строю. Вторые - рваная команда -являются во всём своём, вооружены только карабинами и дерутся, как хотят, а если не хотят, что часто бывает, то преспокойно «драпают» с поля битвы.
Кроме того, к выступлению колонны всегда прибывает какой-нибудь «каит»2 с ордой партизан тысячи в две-три. Каит - это местный князёк, предводитель какого-нибудь племени из покорённых ранее и уже окончательно замирённых. Эта тысячная банда вооружена чем попало - пешая и конная толпа вперемежку высылается всегда впереди колонны. Практически их участие в бою мало ощутимо: треск винтовок, шум, гомон и никогда никакого результата ввиду полного отсутствия у них какой-нибудь стойкости. Годятся они, пожалуй, только для преследования противника, но никак не для наступления. Ограбить они тоже очень охочи. Но, тем не менее, за каждый боевой день участник этой банды получает по пять франков. В общем, ими руководит, конечно, только желание подкормиться и подработать. Питается этот местный партизан более
чем неприхотливо. В течение целого дня он свободно обходится одной хлебной лепёшкой, которая по-местному называется «кис-ра», и водой.
Не проходит и получаса с момента выступления, лишь только раздадутся первые выстрелы противника, как вся эта толпа разбегается, и в авангарде оказывается 1-2 батальона легионеров.
Для иллюстрации движения колонны я расскажу о хорошо памятном мне бое 5 мая 1923 года, а пока необходимо сказать несколько слов о географии Марокко. В противоположность общепризнанному уже Алжиру Марокко представляет собою совершенно дикий край. Местность крайне пересечённая, пейзаж скалист и угрюм. И, несмотря на это, местность изобилует водой, очень много речонок и источников. Имеются и леса, но очень много прогалин, выжженных солнцем. Несомненно, французов в Марокко привлекают недра...
О каких-либо дорогах даже отдалённого представления не имеется. Население - дикие полукочевники арабы, только что переходящие к оседлому образу жизни. Обработка земли такая, какой она, вероятно, была и во времена Адама.
И вот в эти места на острие Иностранного легиона неуклонно, несмотря на отчаянное сопротивление местного населения, внедряется европейская культура.
Моё первое выступление в поход ознаменовалось инцидентом, показывающим, насколько тревожна жизнь в походе. Малейший повод - и люди готовы поддаться безудержной панике.
В мае 1921 года наша маршевая рота из Бель-Аббеса была направлена на Фес. В Уд-жде, как я упомянул уже ранее, впервые получили винтовки и патроны, и по железной дороге отправились на Тазу. От Тазы до Феса железнодорожного сообщения тогда ещё не было, и это расстояние в 128 километров нам предстояло пройти походным порядком по шоссе, которое связывает два этих города. Покрыли мы его в семь дней, совершая переходы в среднем по 20-30 километров в день. Шли от поста к посту, построенным
вдоль шоссе, и на ночёвку останавливались только на постах или, если они были небольшие, разбивали палатки в непосредственной близости от постов.
На последнем переходе мы заночевали у одного из очень небольших постов; внутри поста могли поместиться только офицеры, sous-officiers и некоторые из капралов. Снаружи поста были разбиты палатки, в которых мы и разместились. Винтовки были составлены в козлы, расставлены были часовые, и усталые люди после дневного перехода заснули крепким сном. Но ночью мы все проснулись от тревоги: крики, шум, стрельба. Вскоре открыл огонь и пост, и долгое время мы не могли понять, в чём дело; несомненно, что было нападение... Люди в панике, как спали, раздетые и босые, бросились к посту прямо через проволочные заграждения.
Через очень продолжительное время, когда шум угомонился, выяснилось, что никакого нападения не было, а просто во сне бредил один из легионеров. Он же во сне и подал команду: «В ружьё». Все обошлось сравнительно благополучно, если не считать свыше десятка легионеров, изуродовавших свои ноги о колючую проволоку так, что они не могли продолжать дальнейшего походного движения.
* * *
5 мая 1923 года выступила в поход «Goupe Mobile», [именуемая] «Jaza». Каждая колонна получает название той местности, в которой ей приходится работать.
Во главе этой колонны, между прочим, стоял полковник Фрейденберг, так позорно связавший своё имя с эвакуацией Одессы при наступлении большевиков в 1919 году. Это типичный карьерист - офицер генерального штаба, в меру храбрый и быстро делающий карьеру. За операции в Марокко он произведён в генералы.
Когда сборы были закончены и вся группа собралась в определённом пункте, на одном из постов второй линии, был отдан приказ о выступлении. Для того, чтобы выступление сделать неожиданным, с вечера было
приказано не разводить утром огней для варки кофе. В авангард было назначено два батальона, 3 полка; каждый легионер взял с собой только винтовку, патроны и двухлитровую флягу с водой. Все остальные вещи были оставлены в обозе.
Местность, в которой нам приходилось вести операцию, называлась «Бени-Бузерт» и представляла собою открытое поле, которое обрывалось отвесными скалами. Сколько мог видеть глаз, местность рисовалась в виде ложбин, буераков и балок; кое-где лежали огромные камни-валуны. Общий фон - серый, унылый, однообразный... Вероятно, такой должна быть декорация для проклятой Богом земли в какой-нибудь пьесе вроде «Анатэмы» Андреева3.
Место это пользовалось дурной славой: две предыдущих колонны потерпели здесь поражение и, понеся большие потери, вынуждены были отступить. Наша же операция удалась и послужила к вящей славе полковника Фрейденберга. По какой-то странной иронии судьбы нам, русским, суждено было вплетать новые лавры в его венок.
Справедливо ли это? Долго думать над этим не приходилось, так как мы немедленно же были встречены сильным огнём, но такая мысль - хорошо помню - мелькнула тогда.
Выступили мы в 6 часов утра; шли цепями по одному, т.е. гуськом, в затылок друг другу. О перебежках, окапывании и накоплении [сил] нечего было и думать: куда ни ступишь - камень, да и шанцевого инструмента не было, да и не нужен он в этой местности. Можно было лишь залегать за камнями, но это мало спасало; пули сыпались с разных сторон. Невидимый противник был близко, хорошо знающий местность, незаметный в своём национальном костюме -абсолютная мимикрия на фоне пейзажа - он сливался с ним и был неуязвим. Подпускал к себе на близкое расстояние и бил без промаха, на выбор, и убегал, вновь прячась где-то за выступом камня.
В нашу задачу входило пройти расстояние около семи километров и закрепиться. Сделали мы это довольно быстро: к двум
часам дня мы были уже у цели назначения. Правда, за это время наш путь был усеян убитыми и ранеными. Одна только пятая рота потеряла 45 человек. В ней, между прочим, погибли двое русских: капрал Овчарен-ко и легионер Туманов. Туманов был убит на месте, а Овчаренко ранен в ногу и остался на поле битвы. На другой день их обоих нашли с отрезанными головами.
Да, таков аромат этой войны, и нужно сознаться, что и мы не очень старались взять кого-нибудь в плен.
Насколько близко мы сходились с невидимым противником, может сказать случай в этом же бою с сержантом Гусевым. Только что он перебежал к одному из одиноко стоящих камней, и только что успел положить винтовку на камень, чтобы оглянуться, - как вдруг из-за камня протянулась жилистая рука и цепко ухватилась за штык винтовки. Минутное состязание в силе было прервано подоспевшим офицером, который застрелил марокканца из револьвера.
VI.
.Авангард у цели назначения. Нужно укреплять и ждать подхода главных сил. Чтобы разобраться в обстановке, начальник авангарда отдаёт приказание сержантам французу и русскому Кравченко подняться на высокий, торчащий острым шпилем камень и осмотреть окрестности. Едва француз успел подняться, как свалился, сражённый насмерть меткой пулей, раздробившей ему череп; вслед за ним свалился и Кравченко с раздробленной ногой.
И снова со всех сторон засвистели пули, проносясь у самого уха. Мы залегли, и нечего было и думать высунуть свой нос.
Так мы просидели до глубоких сумерек, и только тогда, под покровом темноты, уложив на палатки убитого француза и тяжело раненого Кравченко, спустились в долину и снова поднялись на гору к основному ядру авангарда.
Отряд, который был послан обходным движением во фланг противнику, соединился с нами только на другой день. Связаться с главными силами не представлялось воз-
можным, и мы два дня удерживали занятую позицию. Вода была вся выпита, и мы два дня под африканским солнцем томились от жажды. Пищи не было, и мы ели молодых баранов, брошенных отступившими арабами в ближайшей деревне. Деревня эта была ими очищена задолго до нашего наступления: вывезены были женщины, дети и угнан весь крупный скот. Однако защищали они её всеми силами: такова традиция араба-воина - оказывать сопротивление и не уклоняться от боя даже с противником неизмеримо сильнейшим. Нужно было удержаться во что бы то ни стало.
Мы удержались, и через два дня арабы явились с повинной: сложили оружие и в распоряжение победителя пригнали стада.
За эту операцию мы - участники - получили именные листы с благодарностью и описанием подвигов во славу родной и дорогой нам Франции.
* * *
Памятен мне и такой боевой эпизод, имевший место по времени на месяц раньше, но тесно связанный с операциями этой же колонны.
Начала она своё походное движение 25 марта при очень неблагоприятных условиях: дожди сменялись ветрами. Пришлось задержаться на линии последних постов на очень продолжительное время. Погода всё время стояла такая, что не было никакой возможности развести огонь в кухнях: они опрокидывались ветром. Всё довольствие колонны сводилось к тому, что нам выдавали на руки небольшое количество муки, и мы сами должны были умудряться печь из неё лепёшки. Так как никакой другой пищи не было, пришлось покориться судьбе и питаться полусырым тестом, смешанным с землёй и грязью. Но и его было мало.
Первый бой колонна выдержала 12 апреля. И этот день едва не решил всё дело в пользу марокканцев.
Нам предстояло перевалить через высокую гору, занять раскинувшийся за ней марокканский «вильяж»4 и закрепиться. Двигаться к этой горе приходилось по долине уз-
кой горной речонки. Долина местами так суживалась, что приходилось идти по руслу реки. Река не глубокая, вода едва доходила по пояс, но необычайно быстрая. В своём течении она уносила оброненные винтовки и даже двуколки, запряжённые мулами. И так как одному человеку невозможно было противостоять силе течения, мы шли тесными рядами, держа друг друга под руку. Отсюда не трудно сделать вывод, как трудно было двигаться и как медленно мы двигались.
По склонам гор с обеих сторон реки, приблизительно в километре расстояния от русла, пробиралась кавалерия. А позади за нами тянулась артиллерия.
Река, отнявшая у нас все силы, наконец, окончилась, и мы вышли на совершенно открытое плато. Впереди виднелась цель нашего задания: гора.
Всё плато было сплошь покрыто мелким кустарником. Мы двинулись вперёд, и сразу же были встречены сильнейшим огнем марокканцев, прятавшихся в кустарнике. Кустарник прекрасно скрывал человека, и враг был снова совершенно невидим: казалось, против нас восстало всё поле.
О продвижении вперёд с людьми, только что преодолевшими такой переход, нечего было и думать. Это прекрасно учли марокканцы и сами перешли в решительное наступление. Легионеры дрогнули и бросились обратно к реке. Момент был исключительно острый: мы все могли быть сброшены в теснину долины, и раньше, чем марокканцы нас вырежут, в панике мы передавили бы друг друга.
Но положение спасла наша артиллерия: все 50 орудий разных калибров успели подтянуться и открыть поистине ураганный огонь, какой приходилось наблюдать разве только в Великой войне5. Взяли на картечь и в упор расстреливали марокканцев, шедших в атаку прямо на пушки.
Наступление было отбито, и мы победоносно шли к брошенному «вильяжу». На поле мы не увидели ни одного убитого или раненого марокканца - их всех унесли свои же. Но очень много кустов было залито кровью.
5-7 километров - вот обычное задание для каждой колонны. Как только колонна останавливается, она вся обносится изгородью из камней. Колонна вместе с тыловыми учреждениями - интендантством и маркитантами - представляет собою довольно-таки внушительное собрание людей, и на месте остановки сразу же вырастает целый город, насквозь простреливаемый неприятельскими пулями.
Ставятся усиленные наряды часовых; никто из легионеров не имеет права раздеваться и во время сна даже снимать патронташи. Часовые поверяются и сменяются возможно чаще. Особенность часовых в Марокко та, что часовой, выходя на пост, привязывает винтовку к руке ремнём. Делается это потому, что арабы охотятся не только за черепами, но главным образом за оружием, в котором испытывают острый недостаток. Подкрасться и убить часового не так уж трудно, но при привязанной винтовке отнять оружие и унести его с собою гораздо сложнее.
Немедленно же начинаются и работы по постройке новых постов и по прокладыванию дорог в тыл. Все эти работы выполняются исключительно легионерами, только что завоевавшими местность. Работать нужно быстро, сплошь и рядом под нападениями арабов, жестоко расправляющихся с незваными пришельцами, и потому эксплуатация труда легионера не поддаётся даже относительному описанию. Надсмотрщики, французские капралы, не спускают глаз с работающих. Только слышишь: «Живее. Брось этот камень и бери другой, покрупнее. Да тащи живее.».
Носят камни из каменоломен, где рвут породу динамитом, подбирают годные и подходящие на поверхности земли. Работа тянется с раннего утра до позднего вечера, к осени необходимо во что бы то ни стало укрепиться.
Работа идёт так напряжённо, что от усталости и дни и ночи сливаются воедино, от переноски камней ноет спина, сбиты руки и ноги, и сегодня ни чем не отличается от вчера. И только когда работы законче-
ны, о том, что было, вспоминаешь с тяжёлым вздохом.
В это время действующая колонна почти оторвана от тыла. Почта доставляется на аэропланах, причём аэроплан никогда не снижается, а только, сделав два-три круга, сбрасывает пакеты и улетает обратно. Свои отправления в тыл колонна делает не каждый день; для этого нужно ждать оказии и притом надёжной, прикрытой солидным конвоем.
* * *
Каждый пост - забитый гвоздь, которым прикрепляется завоёванная местность. Немудрено, что марокканцы напрягают все свои силы, чтобы вырвать эти гвозди. А завоеватели забивают их очень часто: посты строятся один от другого на расстоянии 1-2 километров и располагаются так, чтобы с любого из них можно было видеть все остальные посты своей группы.
Постовая группа обычно включает в себя 6-10 постов. Один из постов - главный, где находится управление группой, небольшой интендантский склад, околоток. Почти все посты связаны телефоном и имеют, кроме того, световые сигналы. В случае нападения или опасности на каком-нибудь посту на нём зажигаются снопы соломы, и тогда соседние посты поддерживают его, открывая огонь из пулеметов, а где имеются - из орудий.
Как только постройка постов закончена, в них размещают большие гарнизоны, человек по 25-30 на каждом. На постах второй очереди и других линий ближе к тылу остаются гарнизоны территориальных войск.
Каждый пост представляет собою небольшую крепость: четырехугольник, обнесенный высокими и толстыми стенами, имеющими одни ворота. На стенах строятся 3-4 башни, в которых устроены пулемётные гнезда, а иногда и площадки для орудий. Каждый пост, кроме того, обносится в несколько рядов колючей проволокой.
Внутри поста находится казарма - большой деревянный барак, крытый толем, для гарнизона поста и помещение для офицера.
* * *
Жизнь на посту протекает уныло; через ночь дежурства на стенах и никаких других интересов. Редкая ночь проходит без перестрелки. Арабы подкрадываются к постам вплотную и то и дело снимают часовых. На маленьких постах скот держится не внутри поста, а снаружи, на небольшом пространстве между стенами поста и колючей проволокой; и очень часто арабы умудряются ночью красть отсюда овец.
Нередки случаи нападения на посты и днём, бывает это обыкновенно в тех случаях, когда легионеры спускаются к реке за водой - все посты строятся вдоль рек. Совсем как наш Кавказ во времена Лермонтова: «чеченец ходит за рекой.»6. С той лишь разницей, что марокканский чеченец неизмеримо коварен и свирепее.
Был и такой случай на посту. В безоблачный, погожий день, тихий и спокойный с утра, легионеры Шаламов и Старосельский погнали пасти скот. И не успели они отойти от поста и 200 метров, вдруг, словно из-под земли, выросла ватага марокканцев. Шала-мов и Старосельский были убиты на месте; на постах поднялась тревога, открыли огонь и даже сделали вылазку, и, тем не менее, марокканцы успели угнать скот, унести две винтовки убитых и скрыться.
Такими дерзкими и смелыми налётами полна вся жизнь в Марокко; всё время приходится быть лицом к смерти, всё время быть начеку и не знать и не ведать ни дня, ни часа, когда придёт твой черёд.
Это - обычные условия боевого стажа, который по контракту должен быть не менее двух лет; фактически он всегда больше. Я провёл в Марокко два с половиной года.
Следует сказать ещё два слова о дезертирах.
Желание убежать из Легиона, конечно, очень велико, но процент дезертиров сравнительно невелик. Причина: зоркий надзор и жестокое наказание за побег. И, тем не менее, случаи побегов бывают.
Сохранился рассказ о лихом сержанте, который увёл за собой целый взвод. Было это ещё в 1920 году. Взвод занимал какой-то
пост на самой границей с испанским Марокко, перешёл границу и отдался в руки испанских властей. Никто из перешедших не был выдан. Много времени спустя от лихого сержанта было получено в Легионе письмо из Америки.
Был переход целого взвода к испанцам и в 1923 году; никто из перешедших тоже не был выдан, но дальнейшая судьба беглецов осталась неизвестной.
Бывали случаи перехода и к марокканцам; это делают чаще всего, конечно, арабы. Труднее всего организовать побег легионеру одиночным порядком, но и такие случаи имели место.
При мне был интересный случай с одним легионером-немцем, перебежавшем к марокканцам и через некоторое время добровольно возвратившимся в Легион. Он, конечно, был предан суду. Но до суда был подвергнут следующему наказанию: раздетого догола его привязали к пушке, и в таком виде, буквально обугливаясь на солнце, он провёл два дня.
VII.
Жутко на посту в тёмную южную ночь. Не менее жутко и в туманный день. Туманы в Марокко такие, что на расстоянии одного шага уже ничего не видишь.
В это время посты живут нервной напряжённой жизнью. Спать приходится, не раздеваясь, так как бывают частые вызовы в ружьё. Напряженность обстановки изматывает нервы; то и дело, по ночам и в туманные дни, слышишь стрельбу и своих часовых, и выстрелы на других постах.
Трудно быть хладнокровным: невидимый враг чудится всюду. Не без гордости скажу, что меньше других нервничают русские, может быть оттого, что мы обстреляны самой жизнью и не такие виды уже видали.
На [одном посту] был такой случай осенью. Началась полоса туманов, которые сменялись тёмными ночами. Задул сильный сирокко7.
Это были самые тревожные ночи. К шуму ветра примешивался вой колючей прово-
локи; звенели стёкла в нашем бараке и на крышах хлопал разорванный ветром толь. Шумом и грохотом была полна окружавшая нас пустыня. Особенно нервничал начальник поста, старый лейтенант Depuis, большой трус, больше всего ожидавший того времени, когда он выслужит пенсию и выйдет в отставку. Его настроение передалось и команде. Не проходило ночи, чтобы не было ружейной трескотни и тревоги. И только в те часы, когда трое нас русских - Антонов, Шпаков и я - сменяли часовых, наступала тишина. Наше спокойствие и выдержка поражали всех; нам доверяли, и когда мы были в карауле, вся казарма спала спокойно. Мы же подтрунивали над нервностью легионеров и решили проучить их; пусть и они не спят в наше дежурство. В одну такую ночь и мы без всякого повода открыли стрельбу; стреляли в воздух и забавлялись, когда шум ветра пронизывал раскат выстрела. А, сменившись, и смеясь в душе, мы доложили, что стрелять пришлось потому, что всю ночь под самыми стенами мы видели какие то силуэты.
Наш доклад - раз русские говорят, значит, это так - всполошил всех, и больше всех лейтенанта Depuis. Он почему-то уверовал, что это была разведка, а на следующую ночь будет нападение. Разработал план обороны, по которому мы должны были устроить «засаду» в одной из башен, где вероятнее всего было ожидать нападения.
Пост был очень большой, и башня находилась далеко от казармы, выходя выступом в поле. Мы засели в ней с вечера, и в два часа ночи, когда оканчивался срок нашей засады, должны были выпустить ракету. Это было сигналом того, что мы возвращаемся, чтобы нервно настроенная команда не приняла нас за марокканцев и не встретила огнём.
Старшим в засаде был француз сержант. Он тоже очень трусил, но - пьяному море по колено - напился в лоск. Едва держась на ногах, он пытался даже напевать «Марсельезу», часто икал, и, видимо, совсем ничего не соображал. Как только мы вошли в башню, он немедленно же улёгся, сразу же заснул и храпел так, что за версту было слышно. Спал он непробудно, и если бы марок-
канцы напали на нас, то он в состоянии сна так и перешёл бы в лучший мир, где нет марокканцев и никакой печали.
Около двух часов ночи мы с трудом разбудили его: надо было выпустить ракету. Он дрожал от холода, снова попробовал было напевать «Марсельезу», но так сильно икнул, что досадливо махнул рукой. Как в полусне, все ещё ничего не соображая, он надел на винтовку специальное приспособление, но спьяну вложил в него ракету другим концом, приложил винтовку к плечу и выстрелил. и тут же упал без чувств: от сильной отдачи у него оказалось разбитым плечо; дуло винтовки изогнутым - как только его не разорвало совсем, - а ракету на другой день нашли шагах в тридцати неразорвавшейся.
Жизнь - копейка, судьба - индейка.. Случай этот, однако, никак не отразился на служебной карьере сержанта, даже выговора не было. Все, не исключая и начальства, ощущали счастье оттого, что нападения не было. Если бы оно было, то и при оказанном героическом сопротивлении результаты его были бы иные: ряды гарнизона значительно поредели бы, а может быть, что вероятнее всего, он был бы вырезан весь поголовно.
Всю зиму проводит легионер на каком-нибудь посту, ожидая весны. А весной очередная «Groupe Mobile». Снова бои и снова каторга по постройке постов и дорог. И всё-таки есть такие, что не прочь возобновить контракт. Это, главным образом, те же немцы. Они дослуживаются иногда до пенсии, выходят в отставку, открывают канти-ны, бары, дома терпимости, или делаются маркитантами. Все другие национальности стремятся вырваться из Легиона. Немцу сделать это труднее.
Уже, когда я окончил службу, получил штатский костюм без пальто, был доставлен в Марсель, где мне выдали 10 франков и билет на биржу труда - на этом обязательства французского правительства к легионеру, окончившему срок службы, прерываются, -я расстался с сослуживцем по Легиону -немцем, стремившимся в свой фатерленд. Это был хороший, честный немец, редкое
исключение из большинства служащих в Легионе, тосковавший по родине тоской блудного сына.
Месяца через два я случайно его встретил в Париже: он возвращался обратно в Легион. Найти службу на родине оказалось не так-то легко. Всюду, куда он ни обращался, его расспрашивали о том, что он делал эти годы, где был. И всегда и всюду он получал неизменный ответ:
- Если вы всё время служили у французов, так и возвращайтесь к ним. А на родине вам нечего больше делать.
Это был уже окончательно отрезанный ломоть от своей нации. Таких в Легионе -большинство.
Мы, русские - случайные гости в Легионе, и при окончании контракта той же массой, как стремились в него, так хлынули обратно. Много русских полегло на поле брани, а уцелевшие стремятся вырваться и перелётными вольными птицами, ничем не связанными, лететь в другие края искать нового счастья.
Я думаю, что вместо нескольких тысяч, теперь в Легионе едва ли наберётся несколько сот русских.
Кстати, упомяну ещё об одной мелочи, характеризующей отношение французского правительства к своим легионерам, в достаточном количестве проливающим свою кровь за Францию. Окончивший срок службы и убывший из Легиона - была без радости любовь, разлука будет без печали -не получает даже нашего русского «спасибо» за службу. Только беспорочно служащим и ни разу не оштрафованным выдаётся удостоверение о службе.
Больше того, по приезде в Марсель легионер немедленно же приравнивается в правах к иностранцам и обязан исхлопотать «Карт д'идантите»8, внося полностью налог, который платят все иностранцы. Проводится это со всей строгостью законов, охраняющих страну от наплыва иностранцев. * * *
Легион - служба, где по контракту покупается кровь и жизнь. К смерти в Легионе
привыкают. Но и смерть бывает двух видов. Одна в бою, к которой всегда готов; другая - неожиданная из-за угла, от мстительной руки марокканца, или от болезни. Жестоко мстит и чужая природа, и почти все легионеры болеют страшной малярией.
Первая смерть проходит как-то незаме-чено - привычно, только теснее смыкаются ряды. Зато вторая оставляет неизгладимо тяжёлое впечатление.
Умер легионер на посту. Ни врача, ни священника, никого из близких. Тут же, вблизи поста, вырывается в каменной почве яма; до могилы тело умершего провожает взвод легионеров. Уныло трубит одинокий горнист, и звук горна вползает в душу и щемящими тисками хватает за сердце. Вот и вся церемония погребения воина.
Тело опущено в землю, и над новой могилой насыпан холм из камней. Иногда ставится и крест, но редко.
И вокруг каждого поста - всегда кладбище. Много безвестных могил хранит русских безвестных воинов, уцелевших в Великой войне, в междоусобной брани, и, по превратности судьбы, живот свой положивших за благоденственное и мирное житие... французского рантье.
Имена их, Ты, Господи, веси. * * *
Я заканчиваю на этом запись рассказов поручика Д. То, что мною записано, конечно, только общая сжатая схема; в рамках газеты совершенно невозможно изложить весь интересный и богатый материал вынесенных им впечатлений. Для этого нужны книги. Они будут в своё время написаны историками. Но и то немногое, что записано, даёт некоторое представление об одной из тяжёлых страниц в истории русской эмиграции, стремившейся укрыться от захватившей её политической и житейской невзгоды.
P.S. Спешу исправить досадную описку. В третьем очерке «Под небом Африки» (Н[овое] Вр[емя], №1459), говоря о русских офицерах, занимающих в Иностранном легионе офицерские должности, я упомянул о
капитане Добронравове, тогда как следовало - Тихонравове. Описка эта особенно досадна потому, что имя капитана Тихонравова тесно связано с улучшением быта и условий жизни легионеров.
Вместе с тем считаю нужным оповестить моих читателей, что записанные мною рассказы поручика Д. вызвали большое количество писем. Ко мне обращаются по целому ряду вопросов и, главным образом, со справками о судьбе служащих там. Совершенно не имея возможности отвечать на все эти письма, я с любезного разрешения поручика Д. прошу пишущих адресовать письма в редакцию «Щового] Времени» не на моё имя, а непосредственно поручику Д., который и обещает, по мере возможности, помочь соотечественникам в наведении справок. Но при этом необходимо иметь в виду то обстоятельство, что в Иностранном легионе очень многие служат под вымышленными фамилиями.
Н.Р.
Новое время, Белград, 1926. № 1460, 1468, 1469.
Примечания
1 Правильнее - спаги (spahi, франц. с испанским).
2 Правильнее - каид, командир (арабск.).
3 «Анатэма» - пьеса Леонида Андреева (1871-1919) о споре дьявола с Богом (написана в 1909 г.).
4 Деревня (франц.).
5 Имеется в виду Первая мировая война.
6 Строка из поэмы A.C. Пушкина (1799-1837) «Кавказский пленник» (написана в 1821 г.).
7 Сирокко - сухой южный или юго-восточный ветер.
8 Удостоверение личности (франц.).
