CC BY
19
К 100-ЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ ТОМСКОГО
ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Ю.Г. Ельцов
НИКОЛАЙ КАПИШНИКОВ, УЧИТЕЛЬ ИЗ МУНДЫБАША
Томский государственный педагогический университет
В июле 1970 г. в большом зале Московской консерватории на IX Международной конференции по музыкальному воспитанию детей и юношества выступал оркестр русских народных инструментов из школы рабочего поселка Мун-дыбаш Кемеровской области. После концерта, чтобы выразить свое восхищение, к дирижеру, как он вспоминал, подошла весьма солидная дама из Нью-Йорка и спросила: «Какую консерваторию вы окончили?» Дирижер с достоинством ответил: «В консерватории я не учился. Окончил литфак Томского пединститута». Дирижером этим был Николай Капишников, учитель литературы Мундыбашской школы, выпускник литературного факультета Томского пединститута 1942 г.
В ноябре 2000 г. отмечалось 70-летие факультета. Естественно, что неоднократно вспоминалось и имя Николая Алексеевича Капишникова (1919-2000) - выпускника, которым факультет гордится.
О Николае Алексеевиче и его оркестре написано немало. Почему же, и уже далеко-далеко не в первый раз, берусь за перо, чтобы еще раз сказать о нем? На то есть веские причины и личного и творческого характера. Впервые имя Николая Капишникова я услышал от своего отца Георгия Ельцова (1914-1973), в разные годы возглавлявшего в Томской области учреждения культуры и искусства, средства массовой информации. Мой отец учился на том же самом факультете и в то же самое время, что и H.A. Капишников, только в другой группе (Капишников окончил институт на два года позже). Отец любил вспоминать студенческие годы - тогда в Томском мединституте царила поистине творческая атмосфера. Буду откровенным - сначала и имя Капишникова, и другие имена, упоминаемые отцом, мне мало о чем говорили. Осознание того, что представляли из себя эти люди, пришло ко мне со временем.
Мог ли я знать, что позже это имя окажется накрепко связанным с моей жизнью и работой!
Николай Алексеевич Капишников - уроженец Алтая, но вскоре семья переезжает в Мундыбаш, с которым и оказывается в дальнейшем связана будет вся его судьба. «Родины у меня две - Мундыбаш и Томск», - так любил повторять Николай Алексеевич. После окончания литературного факультета Томского пединститута он вернулся в Мундыбаш уже как учитель в школу, которую когда-то окончил. Но преподавал совсем недолго. В том же 1942-м ушел на фронт. В 1946-м офицер-артиллерист Николай Капишников вернулся в родную школу и отныне раз и навсегда в его трудовой книжке будет лишь одна запись: «Учитель литературы Мундыбашской средней школы».
Помню рассказ Николая Алексеевича о его возвращении с фронта: «Тихо. Мир. Никто не стреляет. Это такая прелесть». Особенно врезалась мне в память фраза: «Это такая прелесть».
Ее часто любил повторять Капишников, когда чем-либо восхищался...
В 1960-х гг. имя Капишникова стало появляться в центральной прессе, а с 1970-х и позже о нем все больше и больше писали как об интересном педагоге со своим неповторимым лицом, со своей оригинальной системой воспитания ребят. В этой системе два рычага. Один - это литература, профессия Николая Алексеевича. По словам учеников и учителей, буквально каждый урок его был праздником, был часом нравственного подъема учителя и учеников. Вся великая русская литература - от Пушкина и Гоголя до Горького и Маяковского, а от Горького и Маяковского до лучших писателей наших дней - оживала на его уроках не как музейный экспонат, а как живая часть нашего сегодняшнего дня. Был у Капишникова и другой рычаг его воздействия на ребячьи души и умы - это музыка. С 1947 г. до конца
дней своих он руководил созданным им школьным оркестром русских народных инструментов.
Имя Капишникова со временем прочно утвердилось на страницах газет «Правда», «Культура» («Советская культура»), «Комсомольская правда»; журналов «Музыкальная академия» («Советская музыка»), «Музыкальная жизнь», «Литература в школе», «Музыка в школе», «Огонек», «Смена», «Кругозор». В 1977 г. в одном из номеров журнала «Коммунист» его имя было названо в числе тех современных учителей-новаторов, чей «опыт вливается в сокровищницу общего опыта, в диалектическом взаимодействии с которым только и может развиваться новое в теории педагогики» [1, с. 81].
Однажды, в 1970 г., я увидел в ценгральой печати имя Капишникова в сочетании со словами «литературный факультет Томского пединститута». Сразу к отцу с вопросом: «Тот ли Капишни-ков?» Отец внимательно прочитал статью и ответил: «Да, тот самый. Срочно пишем в Мундыбаш». Написали. Тут же ответ - последовало приглашение в Мундыбаш: «Дорогие Юры! Жду вас у себя. Николай Капишников». Поясню, почему «Юры». Дело в том, что отец был по паспорту Георгием. Но все родные, близкие, друзья, знакомые звали его Юрой, й для Капишникова он со студенческих лет остался Юрой. С поездкой тянули. И... дотянули: в начале 1973 г. до обидного нелепо, рано ушел из жизни папа. Приглашением воспользовался, увы, только сын - автор этих строк.
Интересно, что на конвертах писем, присылаемых мне, всегда поначалу значилось: «Ельцову Юрию Юрьевичу». Никак долгое время Николай Алексеевич не мог взять в толк, что Ельцов-млад-ший по отчеству Георгиевич: «инерция» студенческих лет... Только позже все стало на свои места. Деталь? Да. Но деталь мне дорогая. От нее веяло студенческими годами отца.
В Мундыбаш потянулись томичи из пединститута - это и автор данной статьи; и участники отделения истории музыки Нина Прашко, Екатерина Витрук, Зинаида Павлова; и журналисты «Советского учителя». А поездками этими, как правило, руководила Надежда Кичанова, участник отделения истории музыки, ученица H.A. Капишникова. Именно по настоянию учителя Надежда стала студенткой того же самого факультета, на котором он учился. Вот я назвал Надежду Кичанову, поскольку имя это мне особенно близко. А ведь я знаю, что в Томске работают многие другие ученики Капишникова, замечательного педагога, которого именовали последователем A.C. Макаренко и В.А. Сухомлинского.
Музыка... Она вошла в жизнь будущего литератора Николая Капишникова с детства. Овладел (и как самоучка, и с помощью добрых людей) балалайкой, мандолиной, фортепиано, ис-
кусством дирижирования. Затем Томский пединститут с его творческой атмосферой. Николай хотел везде успеть. И успевал - литературный и драматический кружки, оркестр русских народных инструментов (вот оно, начало будущего знаменитого Капишникова), институтский хор, где пел тенором. Сказывалось и наличие в Томске старейшего в Сибири музыкального училища, с которым в дружбе жил и пединститут.
И вот тут нельзя не остановиться на примеча-тельвейшей вехе судьбы Николая Капишникова. Как тенор из лединститутского хора он брал уроки у педагога-вокалиста музыкального училища Марии Альбертовны Федоровой, до Томска преподававшей в Петербургской - Ленинградской консерватории. В своей книге «Музыкальный момент», говоря о своих «жизненных уроках», Капишников с признательностью вспоминает об одном из таких уроков, который ему «преподнесла графиня Мария Альбертовна Федорова. Графиня... Не выдуманная, живая!» [2, с. 5]. Далее Капишников рассказывает об этой удивительной женщине, которую называли «вдохновительницей наших дум» такие (ни много ни мало!) люди, как художественный критик Владимир Стасов, писатели Максим Горький, Корней Чуковский, композитор Александр Глазунов, художник Илья Репин. И, кто знает, может быть, именно статья H.A. Капишникова, опубликованная в нашей областной газете «Красное знамя» в феврале 1985 г., и побудила наших краеведов более пристально присмотреться к имени М.А. Федоровой?! А я обо всем узнал много раньше, еще до «Музыкального момента» и статьи из «Красного знамени». Узнал из уст самого Николая Алексеевича. Рассказ этот прочно запал в мое сознание. Теперь я окончательно понял, что именно через М.А. Федорову Николай Капишников крепко впитал традицию великой русской культуры и с тех пор был навсегда верен этой традиции.
Итак, сама атмосфера томской юности способствовала укреплению в Николае Капишникове, если можно так выразиться, «классической закваски».
Что явилось первопричиной создания школьного оркестра Николаем Капишниковым? Сам он неоднократно говорил, что, вернувшись с фронта, увидел печальных и полуголодных детей. Детей, с военных лет не знавших, что такое радость. И вот молодой учитель, еще не снявший фронтовой шинели, задумал дать детям радость, какую мог. И не ошибся. Сначала в школе появился ансамбль народных инструментов. Почти одновременно появились хор и драмкружок. В качестве руководителя этих коллективов было одно и то же лицо - учитель Капишников. А чуть позднее возник и оркестр русских народных инструментов - дело жизни Капишникова.
Оркестр Капишникова в сочетании с его работой учителя литературы оказался удивительной педагогической находкой. Нет, это не традиционный школьный самодеятельный коллектив, созданный для участия в различных смотрах и завоевания призов на них, хотя почетных грамот у оркестрантов и немало - от кемеровских областных до международных. Есть и премия Ленинского комсомола - высокая награда своего времени.
Не музыканта готовил Капишников, а духовно богатого человека. Он давал детям не уроки музыки, а уроки добра, любви, дружбы, чести, нравственности. Как-то, беседуя со своим близким друтом (и другом оркестра) - выдающимся композитором, а также и школьным учителем, Д.Б, Кабалевским, Капишников обмолвился, что сама по себе музыка не является в его работе самоцелью, на что Дмитрий Борисович тут же поразительно тонко отметил: «Вот если бы для вас музыка была главной, то музыки-то как раз могло бы не получиться. А когда главное - дети, то от этого выигрывает и музыка» [2, с. 122].
Репертуар оркестра Капишникова за 53 года был накоплен огромный. Тут было все - от произведений великих венских классиков Гайдна и Моцарта до русской народной музыки, русской песни, от романтиков Шуберта и Мендельсона до наших великих современников Шостаковича и Свиридова. О русской классике уж не говорю: без Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, Чайковского, Римского-Корсакова, Лядова оркестр невозможно представить. Нет надобности говорить, как воспитывает уже сам по себе этот репертуар. Но надо напомнить об огромном труде, который стоит за этим. Конечно, есть специальные произведения, написанные для оркестра русских народных инструментов, они, естественно. были в обиходе капишниковцев. Но ведь есть еще симфонические и камерно-инструментальные произведения, есть вокальные произведения, которые играют ученики Капишникова в переложениях для оркестра их плана, иные переложения, конечно, есть. А иных может и не быть. И чтобы сделать такое переложение, требуется немало труда, которым занимались сам руководитель, его товарищи - музыканты-профессионалы, его ученики. Все втягиваются в это дело.
Стараниями Капишникова в далеком Мунды-баше стали проводиться концерты выдающихся отечественных (а то и зарубежных) музыкантов-исполнителей по абонементам кемеровской областной филармонии. Ребята-оркестранты стали активными участниками этого дела. И не только как слушатели, но и как исполнители. Вот только один из примеров. Афиша извещает о программе концерта: будет исполнен Концерт для скрипки с оркестром Чайковского. Исполните-
ли: Мундыбашский оркестр, солист - народный артист РСФСР Виктор Пикайзен. Для человека
со стороны - факт из ряда вон выходящий. Для ребят-капишниковцев - довольно привычное дело.
Список друзей-капишниковцев велик. В нем
можно увидеть имена пианистов - Михаила Воскресенского, Сергея Доренского, Владимира Ямпольского, Владимира Шрайбмана; скрипачей - Валерия Климова, Игоря Безродного (не говоря уже о названном выше Викторе Пикайзене); баянистов - Юрия Казакова, Вячеслава Галкина; балалаечников - Павла Нечепоренко, Евгения Блинова; оперных певцов - Павла Лисициана, Нину Исакову. «Своим» для ребят долгие годы был новосибирский дирижер Иван Гуляев. Долго-долго могу продолжать этот список. Важно подчеркнуть, что «составитель» этого списка - учитель Николай Капишников. Именитых музыкантов всегда поражало то, что в ином крупном городе им норой приходилось выступать при полупустом зале, а вот в кузбасском рабочем поселке зал рабочего клуба иногда не мог вместить всех желающих.
«Придем, поможем, защитим» - эти слова капишниковцев стали их девизом. Они, как тимуровцы (жаль, что это слово стало ныне не слишком популярным), помогают людям старым, немощным, больным, нуждающимся. Помогают не только своим искусством, помогают в самом прямом, «прикладном» смысле. Кому-то надо помочь по дому, по хозяйству. Кому-то надо что-то починить. Кому-то надо привезти, напилить и наколоть дров. Во всех этих случаях выручали оркестранты.
В начале этой статьи я сказал, что имя Капишникова оказалось тесно связанным с моей жизнью и работой. Как это понимать - разъясню. Детище Николая Алексеевича - его оркестр. Я же имею счастье вот уже тридцать с лишним лет руководить отделением истории музыки факультета дополнительных педагогических профессий Томского педуниверситета. На отделении занимаются будущие учителя литературы или математики, иностранных языков или химии. Но каждый из них сможет стать таким учителем, который приобщит своих учеников и к миру музыки. Ясно, что и мы прежде всего «работаем на школу». И, осуществляя эту работу, опираемся на один из важнейших педагогических принципов Николая Алексеевича. Вспоминая имена великих композиторов, он подчеркивал, что у них «нет ни одного произведения, над которым надо было бы повесить табличку: «Дети не допускаются». Ведь куда не допускаются дети, туда во многих случаях лучше не ходить и взрослым» [2, с. 60]. Отлично сказано! И мы, как умеем, стремимся знакомить детей с миром большой музыки. Вот
в этом смысле и считаем себя продолжателями дела Николая Алексеевича Капишникова - выпускника Томского пединститута, учителя литературы и пропагандиста музыки.
К нашей работе Николай Алексеевич был чуток, он сразу понял ее суть. Говорил также, что знал о нас еще до личной встречи со мной. Знал по центральной прессе. В самом первом письме ко мне он писал: «Дорогой Юрий! Мы с вами делаем общее дело - я учу детей, а вы тех, кто будет учить детей. С малых лет человек должен знать, что есть Пушкин, но рядом с ним есть и Глинка. Есть Лермонтов с Гоголем, а рядом с ними - Даргомыжский. Ни вы, ни я не готовим музыкантов-профессионалов, но мы готовим эрудированных людей с чуткой душой, тонким художественным вкусом. Верю в вас, в дело ваше!» Сейчас, когда перечитываю письма Николая Алексеевича, ловлю себя на мысли, что Капишников - это не только страница студенческих лет отца. Это более чем тридцать лет моей жизни, судьбы, работы!
О Томском пединституте Николай Алексеевич вспоминал только в превосходной степени. Вот, например, выдержка из одного письма, опубликованного в «Советском учителе», нашей многотиражной газете, в 1977 г.: «Томск... Само это слово мы произносили с гордостью! Это крупнейшие вузы, студенчество, славные традиции. Думаю, что в Томске каждый студент гордится своим учебным заведением. Наши студенческие годы - незабываемое время. Поиск, творчество сопутствовали нам. Как бы трудно ни было, с нами жили смех, улыбка. А разве можно забыть наши стенгазеты, альманах «Молодость»! Помню Юрия Стрехнина и Георгия Ельцов а, Саади Белкина и Владимира Досекина. До сих пор не теряю связи с Николаем Бренчуковым и Николаем Кошкиным. Какие же это были интересные ребята! Мы жили литературой, бредили ей...» [2, с. 25]. И подпись под этим письмом интересная: «Николай Капишников. студент 68-й группы».
Вспоминаю, что при личных встречах или в письмах первым вопросом Николая Алексеевича был такой: «Ну, как там мой факультет, мой институт, мой Томск?»
У Николая Алексеевича были свои, стойкие эстетические привязанности, давно сложившиеся и незыблемые художественные принципы. Все лучшее, что есть в отечественной культуре, он так или иначе связывал с самыми дорогими ему именами - Пушкиным и Глинкой. Начинал каждый учебный год (независимо от класса и программы) с урока о Пушкине. А первое оркестровое занятие с новым набором (а такой набор проводился ежегодно) всегда посвящалось Глинке. Ребят, которых он учил постигать красоту русской литературы и музыки, их глубину, всегда умел
убедить в том, что Пушкин и Глинка - это основа основ нашей культуры. Иной читатель может сказать, что ничего оригинального в этом нет, это общеизвестная истина. Действительно, иногда эти два великих имени произносятся чисто механически. Для учителя Капишникова его пожизненное пристрастие к этим именам - основополагающий принцип всей его педагогической и артистической деятельности.
Пушкина-поэта знал практически всего наизусть. Многое мог цитировать наизусть и из Пушкина-прозаика. Знал все произведения Глинки. И в фортепианном переложении мог играть их долго-долго. И тоже - наизусть. Все (!) оркеегровые пьесы любимого композитора входили в репертуар оркестра Капишникова. В этот же репертуар входили переложения всех (!) симфонических фрагментов из обеих опер Глинки. Особо «упивался» слиянием двух наших гениев в опере «Руслан и Людмила» и десяти романсах и песнях Глинки на пушкинские стихи. Никогда не забуду, как Николай Алексеевич «по косточкам» разбирал «Я помню чудное мгновенье», наслаждаясь. как он говорил, «единством дивной, чистой гармонии» музыки и стихов. Еще вспоминаю, чт о для оркестра Капишникова было мало одного «оркестрового» Глинки. А посему оркестр играл и переложения сольных номеров глинкинских опер, например романса Антониды из «Ивана Сусанина», играл переложения романсов и песен Глинки. «У нас в оркестре, как в Большом театре», - эту фразу любил повторять Николай Алексеевич. А далее разъяснял, что Большой театр не может быть без Глинки и каждый свой сезон открывает «Иваном Сусаниным». Капишниковцы же каждую свою концертную программу начинают с Глинки. Это может быть увертюра или вальс из «Ивана Сусанина», марш Черномора из «Руслана и Людмилы» или «Вальс-фантазия». Говоря о Глинке, подчеркивая его национальную русскую основу, Капишников восхищался и тем, как композитор изумительно сумел постичь дух народов: испанского («Арагонская хота», «Воспоминание о летней ночи в Мадриде», «Ночной зефир»), итальянского («Венецианская ночь»), польского (2-е действие «Ивана Сусанина»), грузинского («Не пой, красавица»), народов Востока (многие сцены «Руслана и Людмилы»), В то же время напоминал, что у Глинки было обостренное чувство самоконтроля: «Не слишком ли по-итальянски поет моя Антонида, дочь Ивана Сусанина из села Домнина под Костромой?!» Эти слова композитора приводил Николай Алексеевич, поясняя творческие сомнения Глинки при его работе над «Иваном Сусаниным» - первой русской классической оперой. Не могу не вспомнить, как герой моей статьи, о чем-то сокровенном размышляя, вдруг начинал напевать вступительную
тему увертюры к «Сусанину» - по-русски широко распевную и щемящую сердце...
Отдавая всего себя Пушкину и Глинке, Николай Алексеевич, естественно, не был «сектантом» в своих художественных интересах. Любил Гоголя и Льва Толстого. Восторгался Мусоргским и Репиным. Любил выстраивать параллели: литература - музыка - живопись. Как-то сказал, что «Война и мир» Льва Толстого и 5-я симфония Чайковского - это про «одно и то же». До сих пор бьюсь над разгадкой этого суждения, в котором соединились два великих произведения, но отстоящих друг от друга почти на двадцать лет...
«Вторым недосягаемым лицом» после Пушкина в нашей поэзии считал Маяковского. Откровенно говорил, что до Томского пединститута не проявлял к нему особого интереса, хотя и относился с уважением. И вдруг... Не могу не удержаться, чтобы не привести суждение Николая Алексеевича, по понятным причинам особенно дорогое для меня: «Первым, кто повернул меня лицом к лицу с Маяковским, был студент 50-й группы Юра Ельцов, впоследствии официально известный как Георгий Александрович Ельцов. Блестящий концертный чтец, профессионал. И не менее блестящий лектор - пропагандист Маяковского. Это в юности, это память студенческих лет. А в зрелые мои годы еще раз соединил меня с Маяковским другой Георгий (Юрий). Это Свиридов, наш национальный гений, композитор, во всю мощь развернувший в своей музыке величие Маяковского».
Чайковского называл «вторым недосягаемым лицом» в русской музыке (после Глинки). Перечислял «Лебединое озеро», «Евгения Онегина», «Времена года», симфонии, романсы. И тут же добавлял: «Это про нас». Я удивился, почему в это перечисление не попала «Пиковая дама». Ответ: «Чту. Но это не мое. Слишком уж Достоевским попахивает, хотя знаю, что Чайковский-то не принадлежал к рьяным поклонникам Достоевского. И Достоевского чту, но опять-таки это не мое». Суждение нестандартное. Но это - тоже Капишников.
Из композиторов XX в. ценил Хачатуряна, Кабалевского, Прокофьева, Шостаковича. Первых трех принимал безоговорочно, Шостаковича - выборочно. Отдавая должное его симфониям, сожалел, что о струнных квартетах композитора говорят реже. А именно в них Николай Алексеевич склонен был видеть вершину композитора.
Спрашивал о том, изучаем ли мы на отделении истории музыки творчество музыкантов-исполнителей или ограничиваемся только композиторами. Я отвечал, что стараемся сочетать изучение и того и другого. Удовлетворенный ответом Николай Алексеевич отметил: «Молодцы,
что изучаете! Вот, например, солисты Большого театра, каждый культурный человек, а будущий учитель тем более, обязан знать имена Федора Шаляпина, Антонины Неждановой, Надежды Обуховой, Александра Пирошва, Максима Михайлова, Ивана Козловского, Сергея Лемешева, Алексея Иванова, Ивана Скобцова и многих-многих других». На некоторое время я задумался, почему именно эти имена выделил Капишников? Ответ нашел быстро: Николай Алексеевич вспомнил прежде всего тех (хотя и далеко не всех), чье дарование взращено русской народной песней. которую они постоянно пропагандировали. А Козловский к тому же в равной степени взращен и песней украинской.
Я сказал, что среди перечисленных двое лично известны мне. Максим Дормидонтович Михайлов бывал у нас дома, с отцом моим у артиста сложились добрые человеческие и творческие контакты. А уж Алексей Петрович Иванов - друг нашей семьи, да к тому же консультант отделения истории музыки. Николая Алексеевича хлебом не корми - еще один предмет для восторженных слов: «Максим Дормидонтович Михайлов! Вот это да! Чудо природы! Чудо искусства! Самородок. А ведь простой мужик. Поп. Протодьякон. Вот и все его университеты. А к каким высотам искусства поднялся! Сусанина-то такого второго нет. Юра! Моя мечта - иметь в фонотеке «Ивана Сусанина» с ним. Поищи в Томске эти пластинки. Если найдешь, сразу привези мне. А Алексею Петровичу Иванову обязательно передай, что в кузбасском поселке Мундыбаше есть такой учитель - Капишников Николай, й что этот Капишников и его ученики обожают артиста Алексея Иванова, как неповторимого Демона, Риголетто, Грязного».
Максима Дормидонтовича Михайлова к моменту этого разговора уже не было в живых, а вот Алексею Петровичу Иванову я все передал. Он ответил: «За привет благодарю. Но зачем ты мне так долго, Юра, объясняешь, кто такой Капишников? Кто не знает его! Тем более я, бывший школьный учитель математики и физики, а затем оперный артист. Как журналист (что тебе тоже известно) я ведь написал не один десяток статей об эстетическом воспитании, в том числе и молодежи. Имя Капишникова посему мне известно давно. Пожелай ему успехов в благородном деле». Слушая подобное, я еще раз убедился, что свет тесен.
H.A. Капишников ценил труд писателя, композитора, артиста, учителя. Высшей наградой для человека считал встречу с искусством - встречу с книгой, музыкой, театром. Это был его мир, и в него он стремился ввести каждого, кто с ним соприкасался. Причем формы этого «введения» могли быть совершенно непредсказуемыми. На-
дежда Кичанова. имя которой я уже упоминал, ученица Капишникова, выпускница факультета русского языка и литературы и отделения истории музыки Томского пединститута, рассказала о следующем эпизоде, свидетельницей которого была. Двое слесарей-водопроводчиков занимались ремонтными работами дома у Капишникова. Дело подходило к концу и последовало традиционное в этих случаях: «Лексеич! Ставь пол-литру!» Ответ хозяина: «Ну, этого мало. Поработали вы славно. Тут требуется большее. Сейчас я хорошо заплачу вам - Шопеном». Николай Алексеевич садится за фортепиано и играет две мазурки и два ноктюрна Шопена. Мужики-работяги ждали явно не того, но пришлось смириться
- такова воля хозяина, уважаемого в поселке человека, который к тому же пояснил, что слушать музыку куда лучше, нежели хлестать водку.
Рассказ Надежды слышала и моя мама - доцент-химик Маргарита Евгеньевна Ельцова. Она, как нам с Надей показалось, удивительно точно определила ситуацию: «Сюжет для рассказа Шукшина».
В жизни Николай Алексеевич был человеком скромным и простым. Это не расхожая фраза, которую часто произносят по поводу и без оного. Это. - сущность Капишникова. В нем, по-житейски неприхотливом, было что-то от Дон Кихота. Кстати, Дон Кихотом он именовал своего друга
- Дмитрия Борисовича Кабалевского. Доброта бескорыстная, служение детям объединяли, вероятно. Калинникова и Кабалевского. Но вдруг Капишников, внешне не броский человек в обыденной жизни, совершенно преображался, когда вел урок по литературе или дирижировал оркестром. Тут мы видели артиста самого высокого ранга.
Дом Капишникова всегда был открыт. В доме этом можно было встретить и какого-либо известного педагога, и артиста с мировым именем, и... карапуза-первоклашку. Приезжали со всех
концов страны многочисленные ученики и знали: если кто-либо из них остановится не на квартире у Николая Алексеевича, то он может обидеться. Вот таким человеком он был. Он, член Проблемного совета по эстетическому воспитанию Академии педагогических наук СССР, почетный гражданин Кемеровской области, заслуженный работник культуры РСФСР, кавалер ор-
денов Ленина, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, Почета. Когда это все перечисляли, он как будто стеснялся. Пояснял: «Я - учитель. Вот это самое высокое звание мое».
Очень любил природу. Любимый транспорт - мотоцикл. Вспоминаю, как позади себя усаживал меня, в коляску - Надежду Кичанову. И вез нас в окрестности Мундыбаша - наслаждаться природой и приговаривал: «Красота у нас как на Кавказе или в Крыму. Вот только моря нет».
Стараниями Николая Алексеевича в Мунды-баше была открыта музыкальная школа. Некоторые советовали перевести в нее и оркестр. Но на это он не шел: «Перевести оркестр в музыкальную школу - это значит погубить дело. В том-то и суть, что профессионалов я делать из оркестрантов не хочу, Я хочу, чтобы они оставались учениками обычной средней школы, а музыку от них уже не отнимешь».
Николай Алексеевич всегда стремился, чтобы его ученики шли в ногу с современной жизнью, с ее духовными потребностями. Например, на рубеже 80 90-х гг. он загорелся идеей содействовать возрождению храма Христа Спасителя. Идею эту претворял в жизнь - целый ряд концертов оркестра был дан в фонд восстановления этого удивительного творения отечественной культуры.
В последнее время меня удивляло, что не получал писем от Николая Алексеевича. Знал, конечно. что он часто болел, но был уверен, что переборет все болезни, как это уже не раз удавалось этому сильному духом человеку. К сожалению, на сей раз чуда не случилось.
В сентябре 2000-го получаю письмо от моего близкого друга и бывшего ученика - выпускника нашего факультета, известного в Кузбассе журналиста Леонида Красильникова. А в письме следующее: «Дорогой Юра, мужайся! На днях умер Николай Алексеевич Капишников. Вечная ему память!» К письму приложены скорбные материалы из кузбасской прессы...
Закрылась еще одна славная страница истории нашего вуза, еще одна славная страница истории отечественной педагогики. Но с нами остались книги, статьи, письма Николая Алексеевича. С нами остались пластинки, на которых запечатлено искусство оркестра Капишникова. С нами осталась память об Учителе.
Литература
1, Гражданственность и человечность // Коммунист. 1977, № 3.
2. Капишников Н. Музыкальный момент, М., 1991,
