CC BY
25
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 2 (26). С. 31-38. УДК 930
DOI 10.24147/2312-1300.2020.7(2).31-38
С. А. Мулина, В. Цабан
«НЕУДАЧНЫЕ АГЕНТЫ»: ПРАКТИКА ДОНОСИТЕЛЬСТВА В СРЕДЕ ССЫЛЬНЫХ УЧАСТНИКОВ ЯНВАРСКОГО ВОССТАНИЯ
Анализируется роль доносов в жизни ссыльных участников Январского восстания. Представлена характеристика доносов с точки зрения авторства, адресной направленности и тематического содержания. На примере биографий четырёх многократных доносчиков: Александра Водзынского, Антония Бонасевича, Хенрика Вашкевича и Станислава Крупского - выявляются некоторые типичные черты их личностей и судеб.
Ключевые слова: польская ссылка; побеги; доносы; полицейский надзор; история Сибири.
S. A. Mulina, W. Caban
"UNSUCCESSFUL AGENTS": THE PRACTICE OF DENUNCIATION AMONG THE EXILED PARTICIPANTS OF THE JANUARY UPRISING
The article analyzes the role of denunciations in the life of exiled participants of the January uprising. The authors characterizes the denunciations from the point of view of authorship, targeted orientation and thematic content. On the example of biographies of four multiple informers: Alexander Wodzynski, Antoni Bonasiewicz, Henryk Waszkewicz and Stanislaw Krupski, the authors reveal some typical features of their personalities and destinies.
Keywords: Polish exile; shoots; denunciations; police supervision; history of Siberia.
Доносы как явление социально-политической истории России неоднократно привлекали внимание историков. Значительное количество наветов, сохранившихся в архивах, позволило оценить их роль в трансформации политического курса в стране, громких следственных делах, массовых репрессиях и личных трагедиях отдельных граждан [1-3]. Причины распространения практики доносительства историки связывают с особенностями российского государственного управления. «В сложной триаде взаимоотношений населения, чиновничества и верховной власти, - подчёркивает современный историк В. А. Козлов, - институт доносительства выполнял функции "обратной связи" в громоздкой, неэффективной, хотя и
стабильной системе управления, а сам донос был важным элементом управленческой культуры на протяжении многих веков» [4].
Советские историки считали доносы незаменимым источником для изучения общественных настроений, революционного движения и политической ссылки. Осуждая доносительство, исследователи тем не менее не всегда критически относились к содержанию доносов и, вслед за жандармами, зачастую излишне преувеличивали развитие заговорщической деятельности, в том числе и среди польских ссыльных. Например, на основе доносов и показаний Антония Бонасевича, Хенрика Вашкевича, воспоминаний Зигмун-та Минейко [5] был сделал вывод о существовании в Сибири русско-польской револю-
ционной организации, основу которой составляли представители демократических слоёв ссыльных и представители местного населения [6, с. 76]. Намеченное на весну 1866 г. выступление ссыльных, о котором говорилось в доносах, а также Кругобайкаль-ское восстание историки рассматривали как составную часть общероссийского революционного движения 60-х гг. XIX в. [7]. Особенно был преувеличен фактор общественной и революционной борьбы в работах иркутского историка С. Ф. Коваля [8].
Появление более взвешенных оценок «польско-российских революционных связей» сопровождалось критическим отношением исследователей к доносам. Они отмечали недостатки работы следственных комиссий, ущербность осведомителей. «Низкая результативность следственных комиссий, -писал А. В. Ремнёв, - ставит перед исследователем вполне очевидную дилемму: то ли следствие велось плохо (а просчёты в его организации очевидны), то ли наши представления о степени зрелости и мощности революционных организаций в Западной Сибири в эти годы нуждаются в серьёзном уточнении» [9, с. 43]. Распространению же доносов на польскую тему в 1860-е гг. способствовали не только рост российского революционного движения и масштабная ссылка участников Январского восстания, но также усложнение взаимоотношений Сибири с центром, низкая эффективность полицейского надзора и конкуренция управленческих организаций. Значительную часть доносов принимали местные органы власти, находившиеся в непосредственном контакте с доносителями, прежде всего полиция. Но основными пользователями и адресатами являлись жандармы, стремившиеся активной сыскной деятельностью упрочить положение своего ведомства и дискредитировать местное губернское начальство [10].
Несколько доносов россиян на поляков времён ссылки участников Январского восстания, а также отклики на них западносибирских властей вошли в сборник документов, подготовленный польско-российским коллективом историков и опубликованный в 2019 г. в Кельце [11, 8. 278-346]. Анализ этих текстов позволяет сделать несколько интересных замечаний о специфике подобного
вида документов. Например, адресная направленность доносов определялась прежде всего их содержанием. Анонимное письмо из Енисейска на имя виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьёва, наполненное жалобами на поляков и конкретных чиновников польского происхождения, не могло быть адресовано местным властям, поскольку все они, вплоть до генерал-губернатора Восточной Сибири М. С. Корсакова, в этом доносе подверглись осуждению. Зато М. Н. Муравьёв, несмотря на то, что был далеко от описываемых автором доноса событий, уже приобрёл в глазах населения империи репутацию врага поляков и защитника русских интересов в Западном крае. «Поляки не любят Вас, - говорилось в доносе, - но русские, у коих чистое сердце не лишено божеской благодати, должны в молитвах своих поминать имя Ваше и просить Бога продлить годы жизни Вашей» [12, л. 11]. Подобные анонимные письма на имя М. Н. Муравьёва с предложениями усиления власти в Западном крае, по крестьянскому вопросу и т. д. сохранились в российских архивах [12].
Будучи различными по стилю и форме, доносы содержали некоторые обязательные элементы. Авторы уделяли место описанию своих несчастий, указывали, какой помощи они ожидают от власти, подчёркивали свою преданность правительству. Можно сказать, что в доносах происходило единение интересов доносителя и государства, а с другой стороны, проблемы государства персонифицировались и связывались с деятельностью конкретных лиц.
Некоторые факты, описанные в доносах, действительно имели место и были хорошо известны властям. Речь идёт о побегах политических преступников, фактах лояльного отношения к полякам представителей власти, примерах попустительства чиновников. Значительная же часть информации не имела реальной основы, но вынуждала власти реагировать на сигнал. Так, 90 поляков были высланы из Томска в 1865 г. после того, как пронёсся слух о том, что они собираются поджечь город. Но когда следствие не подтвердило слухи, полякам разрешили вернуться [13, с. 198; 14, с. 42].
Использование жандармами доносов и слухов в качестве предлогов для организа-
ции следственных мероприятий встречало негативное отношение со стороны сибирских губернаторов. В феврале 1866 г. тобольский губернатор Александр Иванович Деспот-Зе-нович в официальном письме на имя генерал-губернатора Западной Сибири опроверг информацию, изложенную в секретном донесении енисейского жандармского штаб-офицера полковника Николая Игнатьевича Борка о существовании в Сибири между политическими преступниками организации, готовившей восстание. Тобольский губернатор писал: «Прежде всего, по тону своему это донесение походит на все другие подобные донесения, получаемые мною и Вами из разных мест, которые не имеют в основании своём ничего действительного. Все сообщаемые сведения и сделанные из них выводы имеют характер только предположительный. Даже и все предполагаемые этим донесением факты, как не основанные ни на каких положительных данных, не представляют никакого вероятия» [15, л. 117]. Но даже при наличии в среде западносибирской администрации критического подхода к информации доносителей, наветы дестабилизировали политический климат в регионе и провоцировали власть на проведение масштабных следственных мероприятий.
Несмотря на внимание исследователей к доносам, личности доносчиков часто остаются за кулисами истории. Исследователи отмечали, что многие из доносчиков не отличались моральными качествами и не вызывали доверие властей [16]. В исследовании польского историка Виктории Сливовской подробно рассматривается биография «неудачного агента», многократного доносчика, ссыльного участника Январского восстания, трижды бежавшего из Сибири, Станислава Крупского [17, с. 269-327]. Опираясь на архивные документы и воспоминания Крупско-го, автор реконструирует его жизненный путь, объясняет мотивы действий. По мнению Сливовской, Крупский относился к лицам определённого психологического склада, для которых доносы, интриги и различного рода фальсификации были привычным делом. Но можно ли то же самое сказать о других информаторах? Существовали ли типичные черты характера, психики, судьбы, присущие всем доносчикам? Эти вопросы мы
попытаемся выяснить путём сравнения биографий четырёх многократных доносчиков из ссыльных участников Январского восстания: Станислава Крупского, Антония Бонасевича, Хенрика Вашкевича и Александра Водзынского.
Прежде всего следует отметить, что среди доносителей встречались представители всех слоёв общества. Не социальный статус и не этническая принадлежность были определяющими чертами доносчиков, а различного рода неприятности, проблемы в отношениях с законом и властью. Авторы доносов, подчёркивает В. Сливовская, «по большей части были в чём-то виновны и хотели путём доносов загладить свою вину, обрести какую-то выгоду для себя» [17, с. 80]. Не удивительно, что среди доносчиков было много польских ссыльных, а значительная часть наветов была написана в тюремном заключении или под арестом, приобретая вид показаний. Поэтому, знакомя читателя с героями нашей статьи, в первую очередь охарактеризуем их отношения с властью и законом.
Дворянин Варшавского уезда Александр Водзынский (род. ок. 1840) был взят в плен российскими войсками в мае 1863 г. во время разгрома отряда мятежников под руководством Кононовича. Водзынского обвинили в том, что по его распоряжению были повешены за преданность законному правительству четыре крестьянина, сожжена местность на р. Пелеце и ограблены соляные магазины. По решению военно-полевого суда, учреждённого при Варшавской Александровской цитадели, и по конфирмации наместника Царства Польского Водзынский был лишён прав и сослан на каторгу в сибирские крепости на 10 лет.
О том, что с ним происходило с момента пленения и до отправки в Сибирь в 1867 г., мы узнаём из прошения Водзынского, поданного 13 сентября 1867 г. на имя генерал-губернатора Западной Сибири Александра Петровича Хрущова, где бывший повстанец подробно описывает не только свою жизнь, но и заслуги перед российским правительством. Попав в плен, Водзынский практически сразу начал снабжать власти информацией: указал место хранения восставшими оружия, содействовал открытию «революционных
деятелей и злонамеренных лиц» [18, л. 8]. За это власти обещали ему «полную свободу и прощение», в Варшавской цитадели Водзын-скому была отведена отдельная квартира, назначено содержание по 1 руб. в день и выдан мундир российского жандарма. Неприязненное отношение к Водзынскому со стороны соотечественников привело к тому, что в августе 1863 г. арестанта отправили в Вологду, а оттуда в Усть-Сысольск. Во время пребывания в Вологодской губернии Во-дзынский совершает ещё один важный шаг, который должен был повысить доверие к нему в глазах российских чиновников: он принимает православие и планирует вступить в законный брак с местной уроженкой. Заключить брак Водзынский, видимо, не успел, так как в 1865 г. был возвращён в Варшаву, а в марте 1866 г. вновь арестован и на этот раз осуждён. Оказавшись в критической ситуации, он пытается действовать по старой схеме и по дороге на каторгу сообщает властям о намерениях некоего Андреева, бывшего учителя архангельской гимназии, совершить покушение на царя.
Второй доносчик - уже упомянутый нами Станислав Крупский - был родом из Галиции. Обучался медицине сначала во Львове, а позднее в Кракове и, будучи студентом, стал австрийским агентом. В 1860 г. в трудных для понимания обстоятельствах он оказался в Варшаве и начал писать доносы царским властям о подготовке покушений на российских чиновников и о попытках поляков поднять восстание. Одновременно развешивал на зданиях прокламации своего авторства, призывающие к антироссийским выступлениям. Власти сочли его доносы ложными и в 1861 г. выслали на каторгу в Красноярск. По дороге, в Тобольске, он познакомился с российским поэтом и революционером Михаилом Ларионовичем Михайловым, который с большой осторожностью отнёсся к 23-летнему поляку1. Крупский же с того времени начинает ссылаться на близкие с ним контакты и пишет, где только можно, что именно от Михайлова узнал о существовании тайной организации под названием «Центральный комитет русского народа», целью которой было установление в России республики по примеру Соединённых Штатов Америки. По прибытии в Красноярск в
1862 г. Крупский, скорее всего, благодаря доносам, содержащим вымышленную информацию о широкой деятельности упомянутого комитета, который якобы имел центр в этом городе, приобрёл уважение местных властей, и ему было разрешено переехать в Ялуторовск. Здесь появилась идея первого побега, который закончился в Перми. Станислав Крупский вместе с товарищами был отправлен в Тобольск, в Приказ о ссыльных, для принятия решения о месте отбывания каторги. В Тобольске Крупский составил несколько доносов, в том числе один, сильно очерняющий тобольского губернатора А. И. Деспота-Зеновича.
Третьим героем нашей статьи является Антоний Бонасевич. Во время следствия он постоянно менял свои показания, и теперь трудно определить, что в его биографии правда, а что ложь. Скорее всего, он был выходцем из крестьянской семьи, закончил гимназию в Слупске, недолго работал в Ви-ленской следственной комиссии. Во время Январского восстания, видимо, служил в отрядах жандармов-вешателей, но, опасаясь строгого наказания, попытался скрыть этот факт. По дороге в Сибирь ему удалось сбежать, и тогда, видимо, он взял себе имя Витольда Далькевича. Побег не удался, и Бона-севич, он же Витольд Далькевич, был сослан в Томск на водворение. С этого времени он начал заваливать томскую жандармерию доносами. В одном из них информировал о подготовке совместного восстания ссыльных, размещённых в крупных городах Западной Сибири. «Мятежники» должны были сотрудничать с действовавшим в Петербурге обществом «Ад». Бонасевич говорил, что заговорщики, одетые купцами, попадут в Зимний дворец и лишат жизни Александра II. Доносы Бонасевича в значительной степени были ложными, но многие ссыльные, проживавшие в Томске, на их основании были осуждены на каторгу в Восточную Сибирь.
Не менее запутанная биография была у Хенрика Вашкевича. Он родился около 1840 г. в семье крестьян из Августовской губернии. При неизвестных нам обстоятельствах нашёл работу чиновника во Владимирской губернии. Здесь он совершил кражу и был призван в армию. Служил в Казани, дважды пытался дезертировать. Вторая по-
пытка была успешной, и в начале 1864 г. Вашкевич оказался в Царстве Польском и установил контакты с Национальным Комитетом. Однако он быстро попал в руки полиции и был приговорён к бессрочной каторге. В Сибирь шёл вместе с Зигмунтом Ми-нейко, предводителем отряда восставших в Ошмянском повете, который был приговорён к 12 годам работы на рудниках, и Людвиком Окинчицом, врачом из Слонимского повета, приговорённым к 15 годам каторги. Именно Вашкевич предложил побег и хорошо его спланировал. Побег оказался успешным, но имел странные итоги. Минейко и Окинчиц оказались на Западе, а Вашкевич приехал в Варшаву, где некоторое время скрывался под именем Эдмунда Огиньского. Наконец, он сообщил о своих действиях в полицию, надеясь на милость российских властей, и был снова отправлен на каторгу в Сибирь. В Варшаве Вашкевич сообщил властям, что ссыльные готовят большое вооружённое восстание. Варшавская полиция передала информацию о побеге Минейко и Окинчица соответствующим службам в Томске, и в «Томских губернских ведомостях» появилось объявление о поиске беглецов [17, с. 261].
Действия Вашкевича трудно объяснимы. Во-первых, потому, что он постоянно менял свои показания, а во-вторых, потому, что Зиг-мунт Минейко, часто упоминавший Вашкеви-ча в своих воспоминаниях, написанных в конце жизни, не мог вспомнить многие факты [5; 17, с. 230-241; 19]. Показания Вашкевича, хотя и были весьма уклончивы, стали основанием для создания Томской следственной комиссии во главе с жандармским офицером майором Тицем [20, с. 40-41].
Имеющиеся источники позволяют составить представление о личности доносчиков. Вот как описывает Крупского Михайлов: «Это был молодой человек, лет двадцати трёх, приличного роста, не полный, но крепко сложенный и очень красивый: прекрасные светлые глаза, замечательные русые волосы, свежая кожа. У него было типичное для большей части поляков выражение лица. В губах и глазах таилась какая-то смесь горечи и хитринки; улыбка была полупечальной, отчасти злой, отчасти насмешливой; на нём была надета почти новая синяя венгерка польского покроя, пёстренький цветной галстук. Вообще видно
было, что он занимается собою даже посреди всей этой тюремной грязи» [19, с. 544] (см. также: [17, с. 277-278]). К внешнему обаянию можно прибавить хорошее воображение, умение убеждать, входить в доверие. «Крупский поистине прирождённый враль, - пишет о нём Виктория Сливовская, - создаётся такое впечатление, что он сам верит в то, что говорит или пишет. Он сочиняет свои рассказы для определённого круга читателей: следователей, высших местных чиновников, для III Отделения» [17, с. 299].
Внешность Водзынского и Бонасевича известна нам лишь по приметам, указанным в статейных списках. Бонасевич роста 2 арш. 7 % вер., волосы, брови и усы русые, глаза серые, нос продолговатый, рот обыкновенный, нет четырёх зубов, подбородок обыкновенный, лицо чистое [21, л. 6]. Водзынский немного пониже (2 арш. 4 'Л вер.), лицо чистое с веснушками, волосы на голове и усах тёмные, глаза карие, нос, рот и подбородок умеренные, на левой руке на большом пальце разрублен ноготь, на носу на левой стороне бородавка [18, л. 20 об.-21]. Анализ биографических данных позволяет говорить о Во-дзынском как слабохарактерном молодом человеке, чего нельзя сказать о Бонасевиче, имевшем больший жизненный опыт. Склонный к скандалам, пристрастившийся к алкоголю [22, л. 90], Бонасевич не вызывал доверия ни у товарищей, ни у местной администрации. Попытки властей использовать его для расспросов местного населения ни к чему не привели. Как только Бонасевич получал деньги, сразу начинал пьянствовать; хвастался перед ссыльными, что получает деньги на содержание от начальства и вместо того, чтобы входить в доверие к образованным ссыльным, обращался в кругу ремесленников и простых рабочих [23, л. 104-104 об.]. Томский губернатор Герман Густавович Лерхе открыто обвинял Бонасевича в том, что его доносы основаны на вымыслах, придуманных для собственной пользы [23, л. 83].
Скандальный характер, судя по воспоминаниям З. Минейко, также имел Х. Ваш-кевич. Но при этом мемуарист отзывается о нём как о порядочном человеке. Это говорит о том, что Минейко не знал, что о готовящемся тройном побеге сообщил варшавской полиции именно Вашкевич [17, с. 232].
Судьбы доносчиков сложились по-разному. В сентябре 1864 г. Крупский вместе с тремя товарищами предпринял очередную попытку побега, которая тоже закончилась неудачей. Беглеца отослали в Вильно для выяснения подробностей истории появления австрийского агента в Варшаве и его роли в сибирской ссылке. Крупский согласился описать свои действия непосредственно в III отделении. Он постоянно подчёркивал, что хотел сотрудничать с российскими властями, но те не доверяли его доносам. Теперь же он просил шефа III отделения об амнистии как австрийскому подданному. Полное содержание этого письма приводит В. Сли-вовская [17, с. 302-305]. После консультаций между Вильно, Петербургом и Варшавой выяснилось, что толку от Крупского как агента никакого не будет, и в 1866 г. было решено его выслать снова в Тобольск. По дороге Крупский исчез, а обстоятельства его побега царские власти так и не смогли выяснить.
Александра Водзынского мы обнаруживаем на поселении в Восточной Сибири. С 19 января 1876 г. он проживал в селении Кинонском Татауровской волости Читинского округа, занимаясь при волостном правлении письмоводством, и по свидетельству властей, вёл себя честно, трезво и ни в чём противоправительственном не был замечен. До этого некоторое время он проживал в Чите, а в 1876 г. обратился к властям с просьбой об увольнении его в Благовещенск на один год для частных занятий [24, л. 148-149].
Антоний Бонасевич в 1869 г. по распоряжению томского губернатора был отдан под следствие за «разные противозаконные поступки». По приговору томского губернского суда в 1871 г. он был лишён всех прав и преимуществ и отдан в арестантскую роту на полтора года. Но, поскольку оказался неспособен к работам, наказание заменили на тюремное заключение. Отсидев полтора года, Бонасевич был отдан под надзор полиции.
Выйдя из тюрьмы, бывший доносчик первым делом выхлопотал у губернатора разрешение, вместо отправки в Нарымский край, остаться в Томске для заключения брака. А после, согласно его прошению, был вновь причислен в Усть-Тартасскую волость Каинского округа, откуда перебрался в Ка-инск. Видимо, брак с местной уроженкой не
дал тех дивидендов в отношениях с властью, на которые рассчитывал Бонасевич, и он предпринимает попытки переселиться сначала в г. Верный, где его брат Иосиф служил на Туркестанском телеграфе, затем в Иркутскую губернию, под предлогом, что там проще найти заработок. Просьбы не были удовлетворены несмотря на то, что в качестве козыря Бонасевич использовал свой брак с сибирячкой и православное исповедание, к которому принадлежал по рождению. Создаётся впечатление, что Бонасевич просто хотел перебраться в другое место, где его ещё не знали ни местное начальство, ни население, чтобы вновь с помощью интриг выхлопотать себе те или иные поблажки.
Менее всего информацией мы располагаем о Х. Вашкевиче. Известно лишь, что власти ещё во время следствия не были удовлетворены точностью его показаний. С 24 по 31 декабря 1866 г. даже посадили к Вашкеви-чу провокатора И. Лотоцкого, чтобы выведать что-то новое о польской организации. Но, как сожалел Рыкачев, Лотоцкий не оправдал доверия, а Вашкевич «большею частью отделывался общими фразами и упорно отказывался объяснять подробности или назвать лиц, принимавших участие в заговоре» [9, с. 40-41]. Позднее, когда следствие зашло в тупик, майор Тиц также пришёл к выводу, что показания Вашкевича бездоказательны.
Мы видим, что все четверо доносчиков пытались заручиться поддержкой властей, чтобы уйти от наказания за участие в Январском восстании. С одной стороны, это чувство самосохранения, а с другой стороны, этот факт говорит, что они не принадлежали к идейным повстанцам и не имели чётких убеждений. Рассмотренные биографии позволяют говорить, что доносчики были людьми различного возраста, образования и социальной принадлежности. Их объединяло лишь положение политического преступника и постоянное возвращение к определённой модели поведения, характеризующейся доносительством, подготовкой побегов, распространением слухов. Думается, что это связано не только с определёнными чертами характера (определённым психотипом), но и с тем, что некоторое время подобная стратегия поведения имела успех. Но власти, первоначально заинтересованные в сотрудничестве, довольно скоро
теряют интерес к «неудачным агентам» и переходят к ответным санкциям.
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Михайлов в 1861 г. находился в Лондоне и там познакомился с Герценом. По возвращении в Россию он был осуждён на 12 лет каторги. Встречу с Крупским Михайлов описал в своих воспоминаниях «В дороге» [19, с. 549-550].
ЛИТЕРАТУРА
1. Игнатов В. Д. Доносчики в истории России и СССР. - М. : Вече, 2014. - 284 с.
2. Макаренко В. П. Феномен доноса в контексте государственного цинизма // Политическая концептология. - 2014. - № 4. - С. 6-20.
3. Колчинский Э. И. Публичный донос как способ «научных дискуссий» // Политическая концептология. - 2015. - № 1. - С. 237-246.
4. Козлов В. А. Феномен доноса // Свободная мысль. - 1998. - № 4. - С. 100-112. - URL: https://scepsis.net/library/id_3810.html (дата обращения: 03.12.2019).
5. Mineyko Z. Z tajgi pod Akropol : wspomnienia z lat 1848-1866 / oprac. E. Koztowski i K. Olszan-ski ; przedm. i przypisy E. Koztowski. - Warsza-wa : Instytut Wydawniczy „Pax", 1971. - 551 s.
6. Митина Н. П. Во глубине сибирских руд : К столетию восстания польских ссыльных на Кругобайкальском тракте. - М. : Наука, 1966. - 144 с.
7. Митина Н. П. Материалы к истории Кругобай-кальского восстания польских ссыльных в июне - июле 1886 г. // К столетию героической борьбы «за нашу и вашу свободу». - М. : Наука, 1964. - С. 638-671.
8. Коваль С. Ф. За правду и волю. - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1966. - 192 с.
9. Ремнёв А. В. Польская ссылка и западносибирская администрация (1863-1868 гг.) // Общественное движение и культурная жизнь Сибири (XVIII-XX вв.) : сб. науч. ст. / отв. ред. Э. Ш. Хазиахметов. - Омск : Ом. гос. ун-т, 1996. - С. 29-43.
10. Мулина С. А. Польская ссылка в Западной Сибири: полицейский надзор и ведомственная
борьба // Проблемы российской истории. -М. : ИРИ РАН ; Магнитогорск : МаГУ, 2006. -Вып. 7. - С. 534-552.
11. Zestancy postyczniowi na Syberii Zachodniej w opinii rosyjskiej administracji i ludnosci syberyjskiej. Cz. 1. Dokumenty administracji cywilnej, policji i zandarmerii / pod red. S. Muliny, S. Wiecha. - Kielce, 2019. - 375 s. -(Seria: Polacy - Syberia. XVIII-XIX wiek. Tom 4).
12. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109. Оп. 2а. Д. 705.
13. Сапаргалиев Г. С., Дьяков В. А. Общественно-политическая деятельность ссыльных поляков в дореволюционном Казахстане. - Алма-Ата : Наука, 1971. - 252 с.
14. Потанин Г. Н. Письма : в 4 т. - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1977. - Т. 1. - 200 с.
15. Исторический архив Омской области (ИАОО). Ф. 3. Оп. 13. Д. 18486.
16. Мулина С. А. Образ поляка в глазах западносибирской администрации // Россия - Польша: филологический и историко-культурный дискурс : сб. ст. участников междунар. науч. конф. (Магнитогорск, 18-19 нояб. 2005 г.) / отв. ред.-сост. С. Г. Шулешкова ; чл. редкол. А. А. Горбачевский, В. А. Токарев. - Магнитогорск : МаГУ, 2005. - С. 88-96.
17. Сливовская В. Побеги из Сибири. - СПб. : Алетейя, 2014. - 532 с.
18. ИАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18518.
19. Михайлов М. Л. Соч. : в 3 т. - М. : Гослитиздат, 1958. - Т. 3: Критика и библиография: Записки / [подгот. текста и примеч. Э. С. Виленской и др.]. - 751 с.
20. Sliwowska W. Z Tomska na wolnosc. Niezwykta historia zbiegtych katorzników: Zygmunta Mineyki, Aleksandra Okinczyca, Henryka Waszkiewicza i innych // Wroctawskie Studia Wschodnie. - 2004. - № 8. - S. 89-104.
21. ИАОО. Ф. 3. Оп. 4. Д. 11800.
22. ГАРФ. Ф. 109: 1 эксп. 1866. Оп. 41. Д. 217. Литера «Ж».
23. ИАОО. Ф. 3. Оп. 4. Д. 6316.
24. Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Оп. 3. Д. 387.
Информация о статье
Дата поступления 18 декабря 2019 г.
Дата принятия в печать 10 июля 2020 г.
Article info
Received
December 1S, 2019
Accepted July 10, 2020
Сведения об авторах
Мулина Светлана Анатольевна - кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644077, Россия,
Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: swetmulina@rambler.ru
About the authors
Svetlana A. Mulina - PhD in Historical Sciences, Associate Professor, Senior Researcher of Dosto-evsky Omsk State University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: swetmulina@rambler.ru
Цабан Веслав - доктор наук, профессор Университета Яна Кохановского (Кельце, Польша)
Адрес для корреспонденции: 25-369, Polska, Kielce, Zeromskiego ul., 5 E-mail: caban@ujk.edu.pl
Для цитирования
Мулина С. А., Цабан В. «Неудачные агенты»: практика доносительства в среде ссыльных участников Январского восстания // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2020. Т. 7, № 2 (26). С. 31-38. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(2).31-38.
Wieslaw Caban - Doctor of Sciences, Professor of Jan Kochanowski University (Kielce, Poland)
Postal address: 5, Zeromskiego ul., Kielce,
25-369, Poland
E-mail: caban@ujk.edu.pl
For citations
Mulina S.A., Caban W. "Unsuccessful Agents": the Practice of Denunciation Among the Exiled Participants of the January Uprising. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2020, vol. 7, no. 2 (26), pp. 31-38. DOI: 10.24147/2312-1300.2020.7(2).31-38 (in Russian).
