CC BY
20DOI 10.31250/2618-8600-2022-4(18)-56-83 УДК 39( = 512.212)
В. В. Симонова
И. В. Самсонова
Социологический институт РАН — филиал Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук; Высшая школа технологии и энергетики, Санкт-Петербургский государственный университет промышленных технологий и дизайна Санкт-Петербург Российская Федерация ORCID: 0000-0003-1167-7589 E-mail: [email protected]
Академия наук Республики Саха (Якутия);
Северо-Восточный федеральный университет
им. М. К. Аммосова
Якутск, Российская Федерация
ORCID: 0000-0002-9546-286X
E-mail: [email protected]
■ «Неучтенная традиция»: собирательство как занятие и промысел у эвенков Южной Якутии
АННОТАЦИЯ. Собирательству как промыслу в Якутии до сих пор не было уделено достойного внимания, в том числе и в рамках стандартов по этнологической экспертизе при оценке ущерба исконной среде обитания и хозяйственной деятельности коренных народов вследствие стрессового воздействия. Большинство региональных экспертов полагают, что собирательство не так значительно поддерживает традиционный образ жизни, как охота и оленеводство, и не должно считаться равноправным условием оценки ущерба исконной среде обитания. В предлагаемой статье делается попытка изменить сложившееся экспертное отношение к сбору дикоросов путем представления практики и традиции сбора недревесных лесных ресурсов как динамичного, реагирующего на изменение разнообразных внешних условий глобального мира этноэкономического института. В статье собирательство рассматривается как масштабная практика, развивающаяся в условиях цифровизации, пандемии СО'УТО-19 и общественно значимых «трендов» и запросов на этноэкологическое знание и этномедицину. Мы предлагаем классифицировать собирательство как занятие и промысел, поскольку собирательство не является однородной практикой и зачастую понимается как занятие, не являющееся полноценной отраслью традиционной хозяйственной деятельности, что приводит к общественной недооценке этой практики. При этом именно собирательство во многом помогает сохранить и укрепить родовые связи, связи тайги и города. Без собирательства традиционный образ жизни и хозяйственной деятельности не может считаться полноценным.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: собирательство, дикоросы, коренные малочисленные народы Севера, оценка ущерба исконной среде обитания, этноэкономика
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:
Симонова В. В., Самсонова И. В. «Неучтенная
традиция»: собирательство как занятие
и промысел у эвенков Южной Якутии.
Этнография. 2022. 4 (18): 56-83. doi
10.31250/2618-8600-2022-4(18)-56-83
V. Simonova
I. Samsonova
Sociological Institute, Federal Center of Theoretical
and Applied Sociology, Russian Academy of Sciences;
Higher School of Technology and Energy,
Saint Petersburg State University of Industrial
Technologies and Design
St. Petersburg, Russian Federation
E-mail: [email protected]
Academy of Sciences of the Republic of Sakha (Yakutia);
M. K. Ammosov North-Eastern Federal University Yakutsk, Russian Federation ORCID: 0000-0002-9546-286X E-mail: [email protected]
I An "Overlooked Tradition": Gathering as Occupation and Trade Among the Evenkis of South Yakutia
ABSTRACT. Although gathering is widely recognized as a part of indigenous economies in the Arctic, it has not yet been given the attention it deserves in Yakutia, including the framework of the local standards for ethnological expertise and assessments of damage to ancestral habitat by mining industries. Most regional experts believe that gathering does not support the traditional way of life as much as hunting and reindeer herding do and should not be considered an equal condition for assessing damage to the ancestral habitat. This article attempts to change the prevailing expert attitude toward wild plant gathering by presenting the practice and tradition of collecting non-timber forest resources as a dynamic ethno-economic institution responsive to the changing external conditions of the global world. The article examines gathering as a large-scale and locally rooted practice evolving in the contexts of digitalization, the COVID-19 pandemic, and other socially significant trends, including the demand for ethno-ecological knowledge and folk medicine. We classify gathering as an 'occupation' [zaniatie] and 'trade' [promysel]. The majority of local experts approach gathering as an 'occupation', leaving the 'trade' aspect aside, considering gathering a small-scale hobby for a narrow circle of local residents. We demonstrate that gathering is also a trade constituting a full-fledged branch of traditional economic activity. Moreover, it is gathering that helps to preserve and strengthen social ties between taiga, rural and urban spaces. Finally, gathering is a significant
cultural activity preserving and enhancing traditional ways of life and ethnoeconomic institutions in Evenki societies.
KEYWORDS: gathering, wild FOR CITATION: Simonova V., Samsonova I.
plants, indigenous peoples of the An "Overlooked Tradition": Gathering as Occupation
North, assessment of the damage and Trade Among the Evenkis of South Yakutia.
of aboriginal lands, ethnoeconomy Etnografia. 2022. 4 (18): 53-80. (In Russ.).
doi 10.31250/2618-8600-2022-4 (18)-53-80
ВВЕДЕНИЕ
Собирательство — культурная практика, уходящая корнями в далекое прошлое: как правило, антропологи ставят собирательство в один ряд с охотой и классифицируют этот вид деятельности как одно из древнейших занятий человека (МиМоск 1968). Особенно это подчеркивается, когда речь идет о представителях коренных малочисленных народов Севера (КМНС).
Сбору дикоросов до сих пор не уделяется полноценное внимание в рамках стандартов по этнологической экспертизе, несмотря на то что это занятие стоит рядом с так называемой северной триадой природопользования — оленеводство, охота и рыболовство (Сирина 2012: 209). Роль собирательства как критерия методики нормирования по использованию лесов практически остается за скобками. Большинство региональных экспертов полагают, что собирательство не так значительно поддерживает традиционный образ жизни, как охота и оленеводство, и сбор дикоросов попросту несоизмерим с другими видами хозяйственной деятельности и этноэкономическими практиками1. Соответственно ущерб исконной среде обитания коренных народов Севера как основная проблемная зона региональной этнологической экспертизы не учитывает сбор дикоросов в полном объеме, а лишь упоминает, что такая практика существует и может считаться традиционной.
Разумеется, история собирательства связана с историями колхозов и государственных планов по развитию этой отрасли в советское время. Этот аспект требует отдельного историко-архивного исследования. В настоящей работе нам хотелось бы выявить особенности собирательства у эвенков в условиях цифровизации и пандемии, а также понять, какую роль на сегодняшний день этот вид традиционной хозяйственной деятельности занимает в этноэкономике и повседневности эвенков Южной Якутии.
Авторы данной статьи делают попытку изменить сложившееся экспертное отношение к сбору дикоросов в Якутии и в Арктике в целом. Это связано непосредственно с вовлечением авторов статьи в экспертную оценку ущерба исконной среде обитания коренных малочисленных народов Якутии и Таймыра. В настоящей работе практики и традиции сбора недревесных лесных ресурсов представлены как динамичный, реагирующий на изменение разнообразных внешних условий глобального мира (включая климат и рыночную экономику) вид хозяйственной
1 В частности, авторы статьи столкнулись с подобной интерпретацией во время проведения этнологической экспертизы на полуострове Таймыр по оценке ущерба исконной среды обитания КМНС вследствие разлива топлива в реку Пясину. Понятие собирательства включает и нестандартный ресурс, как, например, сбор плавника для растопки печи (Головнёв, Давыдов, Перевалова, Киссер 2021: 86).
деятельности. Собирательство стимулирует локальные сообщества к переосмыслению собственного этнокультурного значения в прошлом и настоящем, а также поддерживает родовые и общинные реципрокные связи внутри сообществ собирателей и их расширенных связей в различных социокультурных средах, включая урбанизированные пространства.
В статье мы покажем, как социально-экономические и технологические изменения, а также пандемия COVID-19 повлияли на переосмысление собирательства недревесных лесных ресурсов как этнокультурного занятия и промысла, вокруг которого строится и поддерживается локальное сообщество и традиционный образ жизни, а также представления о нем. Мы докажем, что обращение к собирательству как к занятию и промыслу свойственно эвенкам в разные периоды социально-экономических трансформаций, а также глобальных изменений, связанных с пандемией.
Под занятием мы понимаем процесс, не требующий мобилизации ресурсов домохозяйства и всего времени и трудозатрат в сезон доступности ресурса — весенне-летний отрезок годового цикла. Иными словами, занятие не требует от собирателя отлучаться от дома на длительный срок, готовить особую инфраструктуру, помимо инструментов сбора, поскольку собирательство занимает лишь часть дня, в которую осваивается небольшой географический ареал вблизи поселка — не более пяти километров. В этом случае собирательство может быть как коллективной, так и индивидуальной практикой.
Под собирательством как промыслом мы понимаем иной процесс: собиратели-промысловики осуществляют подготовку к процессу сбора недревесных лесных ресурсов, организовывают и готовят масштабную инфраструктуру (машины, лодки). В частности, для оленеводов, находящихся в тайге, подобный процесс означает организацию табора (места стоянки) в местах сбора дикоросов. Промысел дикоросов никогда не бывает индивидуальной практикой, но всегда коллективной: все члены семьи задействованы в сборе, а зачастую требуется кооперация нескольких семей из одного поселка.
И «промысловики», и «занятые» (группы жителей, относящиеся к собирательству как к занятию) разделяют представление о том, что собранными ресурсами нужно делиться с родственниками и друзьями, но необязательно делиться знаниями о местах сбора. Подобная этика идентична этике эвенков Бурятии (Симонова 2021).
Существуют отличия в системе распределения собранных ресурсов, а также в реципрокальных и монетарных связях, в которых они задействованы. Эти различия основаны на разных типах солидарности, свойственных локальным сообществам эвенков Южной Якутии. Материалом статьи послужили глубинные интервью, собранные по авторской методике
«Полевой кабинет»2 среди жителей села Хатыстыр, а также результаты анкетного опроса, проведенного в южной части Якутии. Целью опроса было выявление особенностей сбора, переработки и реализации дикорастущих ягод, грибов, орехов, лекарственных трав жителями южной части Якутии. В опросе приняли участие жители Алданского, Нерюнгринского и Олекминского районов.
МАСШТАБЫ СОБИРАТЕЛЬСТВА ПО ДАННЫМ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ОПРОСА
В исследовании использованы результаты социологических исследований, проведенных в 2020-2021 гг. среди жителей Южной Якутии, о сборе пищевых и лекарственных недревесных ресурсов. В выборку вошли 120 респондентов. Большинство опрошенных жителей проживали в Южной Якутии с рождения (50,6%). Женщины составили 81%, мужчины — 19%. Средний возраст опрошенных жителей составил 47 лет. 36,4% опрошенных — эвенки.
Более 91,5% респондентов проживали в сельской местности: это села Куду-Кюель, Тяня, Бясь-Кюель в Олекминском районе, Иенгра в Нерюн-гринском районе, село Хатыстыр в Алданском районе. Остальные 8,5 % респондентов — жители городов (Олекминск, Алдан, Нерюнгри, Томмот) и продавцы дикоросов, реализующие свой товар через мобильное приложение «Юла» и интернет-сайт «DoskaYkt. Объявления Якутска», а также на городском рынке Якутска.
Опрос позволил выявить степень распространенности и традиционную укорененность практики собирательства в регионе в целом и оценить контекстуальный фрейм значения этого вида деятельности и его специфику. Результаты опроса помогли сформулировать вопросы для качественных интервью, проведенных среди эвенков, и позволили увидеть «этнографическую глубину» изучаемого явления, его динамику и современное развитие в контексте глобальных трансформаций.
Социологический опрос показал, что более 55,8% респондентов собирали ягоды, грибы, травы и другие дикоросы. Чаще всего сбором дикоросов занимаются представители больших семей, они собирают такие дикоросы, как брусника, красная и черная смородина, голубика, жимолость, грибы, кедровые орехи, зеленый лук. Чем меньше членов в семье респондента, тем чаще они не занимались сбором дикоросов. Семьи с детьми чаще собирают дикоросы, чем семьи без детей.
О сборе лекарственных трав рассказали 28,2% респондентов, чаще всего они собирают листья смородины, боярышник, иван-чай, крапиву,
2 Особенности методики заключаются в алгоритме проведения полевого социогуманитарного исследования дистанционно, с использованием цифровых технологий, а также в использовании полевой инфраструктуры, созданной в местах сбора данных.
листья земляники, сосновые почки и можжевельник (табл. 1, 2). Реже всего упоминали плаун, рододендрон, водянику черную, горечавку, под-маринник северный.
Средний возраст респондентов, собиравших лекарственные травы, составил 48,5 года. Чаще всего сбором лекарственных дикоросов занимались женщины (31,7%), респонденты старших возрастных групп (41,2%), семейные с детьми (32,7%), саха и представители КМНС (39,1 и 25%), со средним общим и неполным средним образованием (66,7%). Респонденты-мужчины упоминали, что в основном собирают багульник, родиолу розовую, листья смородины, чагу и щитовник (волчью траву). Женщины указали намного больше разновидностей трав для сбора, среди которых наиболее популярными были боярышник, листья смородины, иван-чай, крапива, листья земляники, сосновые почки, можжевельник.
Данные социологического опроса показывают общую «рамку» действующей практики сбора дикоросов, свойственную локальным сообществам Южной Якутии в целом. Тот факт, что не только эвенки считают собирательство значимой хозяйственной практикой, демонстрирует контекст, в котором и формируется традиционная культура сбора дикоросов, свойственная эвенкам. Мы видим общие тенденции взаимодействия с недревесными лесными ресурсами, свойственные представителям
Таблица 1
ПРОЦЕНТ ВИДОВ ДИКОРОСОВ, СОСТАВЛЯЮЩИХ ИНТЕРЕС СОБИРАТЕЛЯ (ПО УБЫВАНИЮ)
грибы
черная смородина
шиповник
жимолость 30,8%
29,5%
черника 29,5%
28,2%
березовый сок 23,1%
20,5%
сосновые почки 15,4% 12,8%
чага 11,5% 9,0%
клюква ■ 6,4% ш 6,4%
водяника черная 1,3%
Таблица 2
ПРОЦЕНТ ВИДОВ ДИКОРОСОВ, СОСТАВЛЯЮЩИХ ИНТЕРЕС СОБИРАТЕЛЯ (ПО УБЫВАНИЮ)
листья смородины иван-чай листья земляники можжевельник пижма
мокрица, звездчатка средняя кровохлебка лекарственная волчья трава, щитовник хвощ зверобой горечавка рододендрон другое
147,6% 147,6% з 40,5% I 38,1% I 33,3% 31,0% 31,0% I 26,2% I 23,8% 23,8%
-1 19,0%
-1 19,0%
□ 14,3% 14,3% 11,9% 11,9% 11,9%
7,1% 7,1% 4,8% 4,8% 4,8% 4,8% 4,8% 2,4%
локального сообщества, а также интеграцию этих отношений в этноэко-номические институты. Мы можем заключить, что собирательство однозначно является частью повседневного опыта и бесспорно — частью традиционных хозяйственных практик как жителей региона в целом, так и эвенков в частности. Стоит отметить, что большинство респондентов увидели в предложенных вопросах в большей степени собирательство как занятие и не сформировали мнения в рамках опроса относительно собирательства как промысла. Результаты анкетного опроса, таким образом, не дают полноценной картины сложившихся культурных моделей и локальных идиом сбора дикоросов, а также их динамики и степени зависимости от глобальных тенденций и трансформаций. Эти аспекты мы раскрываем во второй части исследования, построенной на анализе глубинного интервью. Результаты анкетного опроса показали масштабность и актуальность собирательства недревесных лесных ресурсов, что создало основание для дальнейшего анализа и постановки новых исследовательских вопросов.
СБОР ДИКОРОСОВ КАК «НЕВИДИМОЕ» ЗАНЯТИЕ В ПОВСЕДНЕВНОМ ОСВОЕНИИ СОЦИОПРИРОДНОЙ СРЕДЫ
В начале статьи мы определили, как именно понимаем занятие и промысел в качестве социокультурных сценариев сбора дикоросов, предложили отличительные характеристики собирательства как занятия и как промысла. Предлагаемая классификация проистекает из нашего опыта и знакомства с различными экспертными мнениями, касающимися собирательства в локальных группах коренных народов Якутии.
Большинство экспертных оценок не рассматривают сбор дикоросов как практику, имеющую фундаментальное значение для расчетов и оценок ущерба, причиненного исконной среде обитания КМНС вследствие стрессового воздействия. Такой отказ «видеть» собирательство как важнейший этнокультурный институт природопользования был аргументирован относительно малой долей его вклада в этноэкономику. Собирательство представляется этнокультурной практикой, не нуждающейся в серьезном научном осмыслении и разработке дополнительного протокола компенсации.
Концепция видимости/заметности и признания (visibility and recognition) (Dixon, Peachy 2012) рассматривается социальными антропологами как парадокс взаимодействия разных социальных систем и практик, проявляющих себя в разноплановых полях политики. Парадокс заключается в том, что «одни стараются обрести видимость в соответствии с социальными статусами, представлениями и рамками других. Иными словами, одна социальность, может быть либо признана, либо отклонена другой» (Dixon, Peachy 2012: 2). Этот парадокс проявляется в создании определенных форм видимости, которые их создатели надеются обратить в признание в социальности другого порядка. По сути, «быть заметным означает быть признанным, но чтобы заслужить признание, нужно проделать определенную работу по созданию стереотипа о самом себе. Признание — это нечто, предоставляемое другим» (Dyxon, Peachy 2012: 2). Поэтому признание и видимость могут также рассматриваться как реципрокация, в которой одна сторона ищет признания, а другая его предоставляет (Taylor 1989).
Собирательство как занятие является «невидимой» практикой, поскольку само локальное сообщество или его агенты не проделали определенной работы по созданию стереотипа о локальных идиомах сбора недревесных лесных ресурсов. Обратную картину можно наблюдать, например, в отношении оленеводства или так называемого аборигенного искусства. Именно отсутствие стереотипа о рассматриваемой нами хозяйственной практике и связанной с ней социальности делает сбор дикоросов незаметной деятельностью для большинства региональных экспертов (этнографы и социальные антропологи, впрочем, всегда подчеркивали
значимость собирательства), оценивающих ущерб исконной среде обитания и традиционному образу жизни.
Сбор дикоросов представляет собой важный этноэкономический и социокультурный институт. В собирательстве как занятии принимают участие в основном женщины. Сбор происходит недалеко от села, обыкновенно собирают лекарственные растения и т. п. (ягель, багульник болотный, сосновые почки и др.). Ягель собирают круглый год, по необходимости его выкапывают из-под снега и заваривают, сосновые почки собирают ранним летом. Назначение этих трав медицинское и хозяйственное: багульник болотный используют от простуды и кашля, так же используют и сосновые почки. Кроме того, багульник кладут в одежду (преимущественно меховую, особенно в унты), чтобы уберечь вещи от моли, в подполье — в качестве дезинфицирующего средства. Собирают и можжевельник (но никогда не ходят за ним отдельно), он используется в ритуальных целях: им окуривают дом, чтобы уберечь семью от злых духов, окуривания совершают и во время болезни одного из домочадцев. Эту процедуру проводят регулярно примерно раз в месяц: «...жгут в железной посуде, чтобы очистить дом. Один раз в месяц обязательно, когда простужаемся, жжем через день, только если проблемы со здоровьем». Обязательно эту процедуру проводят после возвращения с похорон. Багульник и можжевельник в этих районах Якутии относятся к так называемым ритуальным видам трав (spiritual species). Стоит отметить, что эвенки Северной Бурятии для этих целей используют богородскую траву, известную также как тимьян или чабрец (Симонова 2021).
Одна из наших респонденток — Августина — учитель биологии, очень любит собирать травы. Она рассказала, что в Якутии много разнообразных трав, однако вегетационный период их очень короток. За это время травы должны набрать силу, и именно в этот период их следует собирать. Одним из важных ресурсов сбора является мужской щитовник — вид папоротника (dryopteris filix-mas). Мать Августины давала ей это растение с самого детства (его употребляют в пищу). Сама Августина собирает эту траву, хотя и не ест: «.видимо, организм еще не просит, когда попросит, тогда буду» (ПМА 2022).
Традиционно считалось, что щитовник мужской помогает справиться с заболеваниями желудочно-кишечного тракта и эффективен как противоглистное средство. Коллега нашей респондентки — ученый-биолог — рекомендовал ей использовать это растение в пищу. Считается, что щитовник укрепляет иммунитет, местные собиратели уверены, что это растение «очищает организм на клеточном уровне». Собирают также кашкару, рододендрон золотистый (rhododendron aureum) и курильский чай (dasiphora fruticosa), багульник же считается ядовитым, и используют его редко.
Упомянутые травы не являются ни частью реципрокальных связей, ни предметом рыночных отношений в привычном нам понимании. Этот ресурс нельзя считать редким, он доступен для всех либо круглогодично, либо в определенный сезон, так что эти травы не покупают и не продают. На них не распространяется представление «чем дальше в тайгу, тем полезнее трава», что является характерным не только для эвенков Якутии. Подобные представления свойственны также и эвенкам Бурятии, которые полагают, что собирать травы около поселка можно, только если нет возможности уехать далеко в тайгу (Давыдов 2021). Травы в тайге, исходя из представлений коренных жителей, более сильные, устойчивые и, соответственно, гораздо более полезны для здоровья.
Хранят травы и эвенки Якутии, и эвенки Бурятии примерно одинаково: после сушки помещают их в матерчатый мешок или развешивают в темном месте. Трава может храниться в засушенном виде два-три года. Золотой корень должен быть свежим.
Импорт трав, не произрастающих в регионе, не практикуется. В повседневном быту используют только местные травы. Они доступны, произрастают рядом, но ими обязательно делятся, если кто-то попросит, просто раздают.
Социальные принципы сбора ягод как занятия во многом напоминают описанные принципы сбора трав. Собирают в большинстве случаев женщины, максимальный радиус освоения ягодных мест составляет не более восьми километров (от поселка). Конкуренцию человеку в этом занятии составляют медведи, которых можно услышать, а иногда и увидеть в ягодных местах. Ягодные места, как правило, не меняются, и собиратели посещают их каждый год.
Собирательство как занятие не требует от жителей особой подготовки: практически никто не берет с собой в лес запас еды или чай. Поход за ягодами скорее напоминает прогулку, приносящую общее оживление и радость, такое собирательство не обязывает выделять время на подготовку, не требует особого учета погодных условий и планирования. Этот вид хозяйственной практики не нуждается в особых условиях, специальной кооперации, стратегии, он выступает такой же полноценной частью цикла хозяйственной деятельности и повседневного поддержания быта, как, например, поход в магазин или уход за подсобным хозяйством.
Так собирают не только ягоды (из них, впрочем, в основном собирают голубику), но и грибы. Грибы не употребляют в больших количествах и мало разбираются в их особенностях: «Моховик, масленок замораживаем на зиму, грузди — на засолку, остальное не знаем и не трогаем, едим редко — в месяц раз» (ПМА 2022).
Недалеко от поселка собирают и другие ягоды, но их здесь меньше — бруснику, красную смородину (ее мало, а потом собирают только для себя, не на продажу). По воспоминаниям информантов, раньше
красной смородины было больше, но после наводнения «все кусты порезало». Черная смородина, а также моховка (ribes), смородина моховая, растущая на земле маленькими кустиками, созревает рано и растет вдоль ручьев. Частью собирательства как занятия является также сбор мяты, зверобоя и ромашки.
Собирательство как занятие, таким образом, есть регулярная и встроенная в социокультурные и этноэкономические институты региона практика. И это обстоятельство ни в коем случае нельзя недооценивать. Ложное представление о том, что сбор дикоросов является незначительной частью жизни коренного населения, которое не стоит принимать в расчет при оценке ущерба исконной среде обитания и традиционному образу жизни, во многом строится на видении собирательства как побочного вида деятельности, занятия для свободного времяпрепровождения, досуга. При этом не учитывается ни регулярность, ни системность, ни этнокультурное значение этой практики для поддержания домашнего хозяйства и реци-прокных связей локального сообщества (Brandisauskas 2017; Ziker and Schnegg 2005; Симонова 2021). Более того, собирательство как занятие является важнейшим контекстом социализации местных жителей, а также площадкой передачи традиционных экологических знаний. Относительная «незаметность» этой практики отнюдь не умаляет ее роли в жизни локальных сообществ Якутии (и в Арктике вообще).
ЯГОДНЫЕ РУБЕЖИ, ВОЛЧЬЯ ТРАВА И СОБИРАТЕЛЬСТВО КАК ПРОМЫСЕЛ
Сбор недревесных лесных ресурсов не ограничивается практиками и социальными отношениями, описанными выше и обозначенными как занятие, которому еще предстоит обрести полноценное признание в поле принятия политических решений, связанных с традиционными экологическими знаниями и этноэкономическими институтами коренных народов Якутии и российской Арктики в целом.
Промысел сбора дикоросов носит традиционный характер и широко распространен у коренных народов Севера Якутии. Однако его принципы сильно отличаются от описанных выше принципов собирательства как занятия. Промысел этот, как правило, является семейным подрядом, в нем обязательно принимают участие мужчины: «Без мужчины нельзя, нужны и лодки, и машины, и сила» (ПМА 2022). Нередко несколько семей кооперируются, чтобы организовать табор (стоянку, лагерь) в тайге на несколько дней сбора.
Для такого собирательства необходимы кооперация, распределение обязанностей, промысловая инфраструктура, привлечение традиционных и локальных экологических знаний о территории и дикоросах и, не в последнюю очередь, устойчивые социально-экономические сети обмена
Рис. 1. Черника. Рисунок Д. Николаева (эвенк, 11 лет) Fig. 1. Blueberries. Drawing by D. Nikolaev, Evenk, 11
и сбыта ценных недревесных лесных ресурсов. Последнее сильно завязано на средства коммуникации и социотехнологические трансформации. В собирательстве как промысле заняты не только взрослые, но дети, которые зарабатывают сбором ягод средства «на школу» и карманные деньги.
Собиратели пользуются специальными инструментами — пластмассовыми ягодосборниками. Традиционные инструменты сбора, изготовленные из бересты, остались в прошлом: «...из бересты куябыл [эвенк. «биток»] — вуфф! Такой размах, звук! Быстро собираешь, но зато с листьями, вечером по доске катают — перебирают. Есть специальные приспособления, весь мусор через дырки падает — ягоды остаются. Раньше катали бруснику через специальную доску». Н. Гончаров описывает собирательство как момент установления связей между человеком, вещью, ресурсом и территорией: «Техника сбора ягоды с применением
куябыла (эвенкийское приспособление для собирательства) предполагает соответствующую микродинамику человека, совершающего характерные движения и в определенной ритмичности задействующего ведро для пересыпания ягод из куябыла. Таким образом, на несколько часов в границах голубичной поляны создаются связи между людьми, вещами, деревьями, животными, ягодой, вносящие пространственные дополнения, в рамках которых человеку удобно существовать с целью выполнения поставленной задачи» (Гончаров 2021: 203-204).
Один из наших респондентов — Валерий — в настоящее время живет в Калининграде и работает вахтовиком в золотодобывающей компании в гор. Алдане. В детстве он проводил лето у бабушки в с. Хатастыре (Южная Якутия) и постоянно ходил за ягодами (красной смородиной, голубикой, брусникой) и грибами с матерью и бабушкой. Собирательство до сих пор играет важную роль в его жизни. Он рассказал, что за черникой ходили, как правило, две семьи: к тому, у кого большой автомобиль, присоединялись остальные. По его словам, собирают в основном для себя и родственников, но некоторые также продают ягоду в Якутск.
Среди местных жителей существует отдельная социальная категория — «черничные промысловики». Это те, кто способен собрать до ста литров за один заезд (два-три дня). Они тщательно готовятся к процессу, налаживает инфраструктуру сбора и схемы дальнейшей кооперации. Промышляют ягодой весь сезон.
Как уже было сказано, голубику собирают возле поселка, а чтобы найти хорошие места с черникой и брусникой, нужно выехать не менее чем за сто километров. При этом бруснику надо искать: из года в год она растет по-разному. Ехать на «моторе» (лодка) приходится также за кедром и стлаником. Черную смородину и моховку отдельно не собирают, эти ягоды попадаются обычно «по пути».
Делений на «частные сектора», где каждый участок по нормам обычного права закреплен за семьей или индивидом (как иногда бывает у собирателей в северо-западной части России), в тайге нет: «Где нашел — там и собираешь». Существует, однако, деление по родовым общинам, за которыми закреплены угодья. Ягоды не воспринимаются как ограниченный ресурс, считается, что для хорошего сбора нужно просто знать места и иметь силы.
Реципрокация знаний происходит легко: информацию о хороших ягодных местах рассказывают спокойно. Делиться и ресурсом, и знаниями о его происхождении — распространенная практика. Места не меняют, каждый год приезжают в одно и то же место (хотя знают, что брусника может «мигрировать» и растет обильнее всякий год в разных местах). С недавних пор появилась конкуренция: жители центральных улусов стали приезжать в Южную Якутию за голубикой и черникой, поскольку в своих районах испытывают дефицит в ягодах. Местные жители, конечно,
не рады этому обстоятельству, но к конкуренции относятся довольно спокойно: «Не приветствую, но не агрессивно» (ПМА 2021, 2022). Иное отношение вызывают другие приезжие: «В эти места добраться относительно трудно, и заезжают только члены общины. В недавнее время ситуация изменилась: появились "газовики" и "нефтяники", [местные жители] постоянно с ними конфликтуют. Они "охотятся, рыбачат и мусорят". В ягодах и шишках они не заинтересованы» (ПМА 2022).
Медведи — отдельная категория заинтересованных в ягодах акторов, опытные сборщики хорошо знакомы с их повадками: «Тихонечко отойти надо, их очень много, и возле деревни тоже. Но они тоже не собирают много. Отгоняют людей от территории. По сухостою лапой начинают бить и реветь. Ягодное место можно легко упустить, поскольку оно уже занято медведем» (ПМА 2022).
Кедровые шишки сбивают деревянным колотом так же, как это принято на Северном Байкале (Симонова 2021). Технологии сбора этим методом практически не отличаются: бьют колотом по дереву, затем собирают упавшие шишки. Еще один, хотя и менее популярный, метод сбора кедровых шишек такой: один человек залезает на дерево и трясет его, а другой собирает шишки внизу. Однако это скорее из области забав подростков: такой способ более трудоемкий, сопряжен с риском падения и опасен. Так собирают шишки в основном дети и подростки, чтобы добыть орехов «по ходу», на перекус.
Белки и бурундуки едят немного ягод и не воспринимаются как соперники для человека, а вот кедровка — серьезный конкурент в сборе кедровых шишек и стланика. Медведи тоже едят стланик и здесь представляют собой препятствие, которое может поставить под угрозу все предприятие: «Стланик растет как стена, не сразу увидишь медведя, поэтому промысловики всегда с оружием». Собирательство — в первую очередь мужское дело, в этом промысле постоянно нужно охранять свои границы с оружием в руках.
Среди сборщиков распространены представления о плохих местах, где нельзя собирать. В лесу, особенно рядом с такими местами, надо покормить духа леса Баянай (эвенк.) оладьями с молоком и жирным маслом или другой, но обязательно жирной пищей. То же самое касается водоемов: «.надо покормить и духов воды тоже, если по речке едешь» (ПМА 2022). К таким запретным для сбора местам относятся захоронения, могилы шаманов. Здесь духи могут завести куда-нибудь не туда:
Я услышал голос брата из леса, это было зимой, я пошел на этот голос, а там сугробы метровые, я с накатанной дороги слез и прошел метров сто, и потом очнулся: а куда я вообще иду? Там же ни дороги нет, ни следов. Прибежал обратно, у нас «Буран» [снегоход] сломался. Это было место Кумахаллах. Место, где много убивали людей, китайцев, когда они с золотом
шли. Поэтому это место считалось плохим. Мы прибежали, сразу тушёнку,
хлеб взял и начал задабривать духов. И нормально потом мы ночью доехали.
По убеждениям моих информантов из числа эвенков-оленеводов Забайкальского края, каждое существо (включая травы) наделено душой, которая может быть активна тем или иным образом. Эти поверья тесно связаны с представлением о переднике (или передовике) — духе-хранителе каждого живого существа. Функции духа-передника заключаются в том, что он «заглядывает» в будущее и предостерегает своего хозяина от опасностей ^топоуа 2018). Анимистические представления эвенков, как уже было сказано, распространяются и на травы, которые, соответственно, тоже наделяются личностными характеристиками, качествами. Познание этих качеств позволяет лучше понять и природу человека, ведь дух травы и дух человека, по сути, ведут себя одинаково — защищают своего хозяина и помогают выжить. Подобные представления не характерны для эвенков Южной Якутии, хотя, например, Валерий в интервью упоминал, что у каждого существа должна быть душа, даже у травы.
Важнейший ресурс локального промысла представляет собой волчья трава, или вздутоплодник сибирский (phlojodicarpus sibiricus; якутск. дэрэ ото). Ее используют в лечении заболеваний желудочно-кишечного тракта, однако информанты упоминали, что подходит она не всем: «Она не подошла мне, лет шесть назад, давление упало — сказали прекратить пить». Волчью траву собирают в низовьях рек и на скалах (ср. «Волчья трава вокруг деревни не растет»), так что это растение не является предметом собирательства как занятия. Промыслом волчьей травы заняты преимущественно мужчины, ее «кулями собирают» (т. е. в больших количествах). По мнению информантов, впрочем, такие масштабы сбора не вызывают истощения ресурса.
Детей к этому промыслу приучают с восьми лет, показывают, как отличать и собирать нужное растение. Впрочем, для детей это занятие может быть не вполне безопасным, поскольку волчья трава содержит сильнодействующие эфирные масла: «.она сильно пахнущая, прямо когда собираешь, в машине тебе потом дурно становится, поэтому маленьких детей не возим. С внуком, восемь лет, мы мед варили из одуванчиков. Он сам насобирает, и мы мед с ним варим. Это безопасно. И из сосновых шишек варили» (ПМА 2022). Варение соснового меда у эвенков — отдельное традиционное занятие: нужно проколоть молодые зеленые шишки, положить их в банку, засыпать сахаром и поставить на окно или в парник на все лето. Можно ускорить процесс: сварить шишки в воде, вынуть их, добавить сахар, лимонную кислоту и проварить еще раз — мед готов. Дети, осваивая оба способа, видят, как мед «вызревает» сам и как его можно получить при активном участии человека. Выбор способа остается за «поваром». Употреблять в пищу такой мед можно
'ч Ш
Рис. 2. Волчья трава. Рисунок Д. Николаева (эвенк, 11 лет) Fig. 2. Wolf grass. Drawing by D. Nikolaev, Evenk, 11
только в небольших количествах — одну чайную ложку в осенний период или «на морозе», когда увеличивается риск простудных заболеваний.
Промысел волчьей травы может быть и семейным предприятием, как в случае с ягодой. Августина и ее муж каждый год ездят «именно за волчьей травой, по пути можем и на рыбалку сходить. Когда рыбу наловим, поднимаемся на гору, она же на горе растет» (ПМА 2022). Эту траву употребляют в пищу и звери, впрочем, для промысловиков эти «сборщики» опасности не представляют: «Лоси и волки ее кушают, но особой конкуренции не составляют. Они выводят глистов с ее помощью» (ПМА 2022). Волчью траву не продают на рынке, но только «с рук» (так же, как, например, и мумиё). Волчья трава является важнейшим агентом реципро-кальных связей и практик поддержания родовых и дружественных сетей
в поселке и за его пределами. Коммодификация происходит по особым заказам среди устоявшихся социальных сетей.
Трава является важнейшим агентом реципрокальных связей и практик поддержания родовых и дружественных сетей в поселке и за его пределами. Коммодификация происходит по особым заказам среди устоявшихся социальных сетей.
«Из рук в руки» продают также родиолу розовую (информанты используют другое название этого растения — золотой корень), однако этот вид сильнее вовлечен в расширенные экономические круги, тогда как волчья трава является скрытой для прямого наблюдения частью моральной экономики коренных жителей Южной Якутии.
Сельчане собирают травы прежде всего для живущих в Якутске родственников, то есть для тех, кто не может обеспечить себя этим ценным
Рис. 3. Золотой корень (родиола розовая). Рисунок Д. Николаева (эвенк, 11 лет) Fig. 3. Roseroot (Rhodiola rosea). Drawing by D. Nikolaev, Evenk, 11
ресурсом самостоятельно. Личное потребление собеседники ставили на второе место, отвечая на вопрос о целях сбора.
Сбор золотого корня, а также трав и мумиё, считается мужским делом — сборщики уезжают далеко, некоторые виды трав и мумиё добыть довольно трудно. В отличие от таких растений, лишайник ягель доступен, и его сбор не является промыслом, как и сбор «смолки» (смолы) лиственницы.
Волчья трава и золотой корень (в отличие от ягод) представляют большой интерес для так называемых чужих — нефтяников и золотодобытчиков, которые тратят свободное от работы время и силы на их поиски в тайге. Места произрастания этих дикоросов собиратели предпочитают хранить в тайне. Если ягодные места, как было отмечено выше, являются частью реципрокации знаний, то «травяные» — нет. Поделиться
ч
Рис. 4. Подснежник. Рисунок Д. Николаева (эвенк, 11 лет) Fig. 4. Snowdrop. Drawing by D. Nikolaev, Evenk, 11
волчьей травой — обычная практика, а вот рассказывать о месте ее произрастания собирающий не обязан. Местные жители стараются оберегать места произрастания волчьей травы от приезжих, иногда возникают конфликтные ситуации: «Туристы сплавлялись по реке и собирали волчью траву, и им часто делали замечания, среди туристов оказывается "немало знатоков", и они оставляют мусор. Трава растет в одном месте, но если случится пожар, то она переползет в другое место. А так хватает и лосям, и брату моему» (ПМА 2022).
Есть, однако, противоположное убеждение — будто «золотари» и другие приезжие не знают о волчьей траве: «.только если кому-то очень надо, я скажу где растет. Люди не знают, как она выглядит и где растет. Те, кто знают, используют для себя и семьи, те, кто не знают, и не спрашивают. Из приезжих у меня никто не спрашивал» (ПМА 2022).
Побочные основному промыслу дикоросы играют немаловажную роль для поддержания традиционного вида хозяйственной деятельности.
Например, весной собирают подснежник, который используют в качестве подкормки оленям — им он помогает бороться с кишечными паразитами. Собирать подснежник не требуется, если олени пасутся в тех местах, где он произрастает, и могут добыть его сами. Если же в месте выпаса подснежников нет, то оленеводы не дожидаются миграции, а собирают подснежник сами. Рассказывают, что медведи «тоже там [в местах произрастания подснежника. — Прим. ред.] пасутся постоянно», вероятно, они едят его из-за тех же лечебных свойств. Причем животные выводят паразитов при помощи этого цветка именно весной. Сами люди подснежник не употребляют.
ЦИФРОВИЗАЦИЯ «ТОРБАЗНОГО РАДИО», ТРАНСФОРМАЦИЯ РЫНКА СБЫТА ДИКОРОСОВ И ЛОКАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ИХ ПОВСЕДНЕВНОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ
Сбор дикоросов — часть традиционной хозяйственной деятельности, однако эта практика (и занятие, и промысел) не является статичной, а постоянно меняется и реагирует на глобальные социальные изменения. Местные жители рефлексируют по поводу собирательства: вспоминают, сравнивают, осмысляют практическую пользу ценных дикоросов. На наш взгляд, система так называемого традиционного экологического знания коренных народов Севера, в данном случае — эвенков, не является статичной, но постоянно вовлекает новые социокультурные опыты, способы использования испокон веков известных дикоросов.
О влиянии пандемии COVID-19 на хозяйственные практики коренных народов Арктики только начинают говорить. Пандемия заставила переосмыслить как традиционные практики, так и пути их дальнейшего развития. Например, Августина рассказала, что COVID-19 особым
и непредсказуемым образом повлиял на использование трав: возросла популярность ягеля, который местные жители ввели в постоянный рацион в качестве профилактического средства от коронавирусной инфекции. Его заваривают и пьют, настой используют для ингаляций. Вспомогательным средством при лечении коронавируса также считаются мед из одуванчика и сосны, сосновый отвар, который помогает от простуды. Любопытно, что в настоящее время значительно сократилось употребление багульника как средства поддержки иммунитета: «.раньше мама часто заваривала и пила багульник, а теперь чего-то я не наблюдаю» (ПМА 2022).
С детства Августина собирала «простенькие травы»: мяту, ромашку, зверобой. Волчью траву она стала собирать с двадцати лет. Августина вспоминает, что волчью траву собирали и раньше, но все держали это в секрете и лишь позднее начали широко ее использовать. Это изменение произошло в 1980-е годы, широкий интерес к волчьей траве появился с начала 2000-х, тогда и Августина, и ее коллега стали собирать информацию о ней у пожилых людей, которые используют ее давным-давно. Мать Августины не использовала волчью траву, возможно, из-за нехватки времени на ее сбор. Несмотря на это, Августина уверена, что именно 1980-е годы стали рубежом, когда волчья трава «вышла из тени» и началась эра настоящей моды на нее. С тех пор ее стали масштабно собирать и продавать.
Совсем другая история произошла с ягелем. «Биография» этого растения как дикороса, употребляемого в качестве лекарственного средства, началась только два года назад, с приходом пандемии. Для эвенков Южной Якутии этот процесс совпал с активизацией использования цифровых площадок, в первую очередь WhatsApp. Информанты утверждади, что их активное использование WhatsApp совпало с началом пандемии, тогда как жители других частей республики уже были активными пользователями этого мессенджера. Комплекс этих причин послужил толчком к развитию «моды» на ягель.
Эти биологические и технологические перемены «масштабировали» популярность и этномедицинское значение волчьей травы: она стала интересна не только отдельным знактокам, но и массовому потребителю. Можно предположить, что отсутствие интереса к волчьей траве в предыдущие десятилетия стало одним из результатов процесса советизации, который во многом (так же, как и разнообразные процессы ассимиляции в зарубежных странах) отодвигал интерес к традиционным знаниям среди коренных народов. Однако Августина полагает, что именно интернет стимулировал рост любопытства к свойствам волчьей травы. Благодаря распространению сведений в интернете на волчью траву и локальную систему знаний о ее свойствах стали смотреть как на культурное наследие: «.все начали спрашивать, и тут начинают лечиться, и там начинают лечиться. Наши же кочевой народ, аптек не было, поэтому и использовали,
но, видимо, не передавали особенно, у молодежи интересы другие стали» (ПМА 2022). Возможно, волчья трава так и осталась бы достоянием узкого круга посвященных, если бы интернет не принес информацию о культуре использования трав и этномедицине из других уголков земного шара, не предоставил разные образы знахарства и истории исцелений при помощи методов народной медицины. Интернет стал площадкой для передачи идеи ценности локальных знаний о травах вообще, что повлияло на восприятие собственных таежных трав и связанных с ними практик и историй и рефлексию о них.
Есть и другие аспекты использования технологий в собирательстве как промысле. Реализация собранных растений, ягод и пр. происходит в основном через WhatsApp-группы: «.очень удобно стало, даешь объявление — и покупатели сами приезжают из Алдана. Скупщиков специализированных нет, все дисперсно, кто заинтересовался — приехал и купил, сколько нужно». Появились и группы своего рода гостей-сборщиков: те, кто «заказывает места сбора», своего рода «ягодный тур»: «Договариваются о времени, приезжают друзья из Якутска, я им показывал места сбора, в Якутске черника же не растет.» Подобного рода «уходы в цифру» описаны на материалах, собранных на Таймыре (Головнёв, Давыдов, Перевалова, Киссер 2020). Данная тенденция также широко известна из СМИ, освещающих жизнь коренных народов Арктики (см., например, новостную интернет-газету «Этнологика»: http://socinst. ги/риЫюайоп8/еШпо^юа/).
По WhatsApp «дают клич» и тогда, когда нужно быстро найти волчью траву для семейных нужд. В большинстве случаев участники группы отзываются и делятся с нуждающимися. В советское время реализовать ресурс было проще: приезжали на рынок в Алдан и там продавали, а сейчас «нужны справочки и все такое», поэтому современные собиратели используют объявления в виртуальной среде. Прежде рынок существовал в формате ярмарки, коммуникативная система действовала в режиме «тор-базного радио» (идиома, аналогичная выражению «сарафанное радио». Эвенки вместо «сарафана» используют «торбаза» — традиционную обувь. Суть метафоры заключается в том, что люди ходят из одного дома в другой и передают новости. Если в русском контексте нарраторами обыденной новостной повестки выступают женщины (сарафан), то у эвенков — наоборот, мужчины). Все эти тенденции связаны с процессами, которые А. В. Головнёв (2020) обозначил как «киберскорость», особым образом раскрывающую свой потенциал в Арктике.
Цифровизация современного общества становится особым условием и реальностью природопользования среди коренных народов в Арктике и Сибири, а также новым условием полевого этнографического и социологического исследования (Ницевич 2018; МагкЬат 2013; Нте 2000). Можно согласиться с тем, что «'сетевой человек' — новая реальность не
только для антропологии, но и для биологии. он уже не человек постмодерна, а постчеловек кибермодерна» (Головнёв, Давыдов, Перевалова, Киссер 2021: 72). Веб-этнография только начинает развиваться, и сейчас чрезвычайно трудно понять, что такое киберпространство для коренных народов, как именно устроена киберэтничность (виртуальная этничность), хотя это понятие уже хорошо знакомо российским этнографам и зарубежным антропологам, как мы можем распространять это понятие на привычные нам классические полевые исследования. Наконец, рассуждая в рамках темы настоящей статьи, стоит задаться вопросом о том, можно ли говорить о киберприродопользовании и киберреципрокации (что еще не было предложено в качестве проблемного поля современной социальной антропологии) или же следует относиться к веб-технологиям как к комплементарным в устоявшихся схемах реализации навыков собирателя и принципов этноэкономического обмена.
WhatsApp-группы существуют последние пять-шесть лет, они стали субститутами рыночной площади и «торбозного радио» — заменили собой территорию и коммуникацию «лицом к лицу». При этом значение собирательства для одних групп осталось на привычном уровне, а для других благодаря интернет-пространству выросло: собирательство для оленеводов представляет собой «очень хорошее подспорье», поскольку их зарплаты сравнительно невелики и при этом они постоянно живут в лесу, на т. н. таборах. «Мой дядя в лесу постоянно жил. Он собирал по много, 50 литров брусники и голубики, и для них это были неплохие деньги, могли бензин закупить. И сейчас так же», — рассказал Валерий. При этом информанты отмечают, что собранным принято делиться: «.делиться обязательно — у нас очень сильные родовые связи. Отправляешь ведро тем, кто в Якутске живет. Делиться обязательно. Процентов 20 от сбора отправляют родственникам» (ПМА 2022).
Волчью траву, как было отмечено ранее, не продают на рынке. Ее собирают для друзей в Якутске, заказывают по устоявшимся социальным сетям. Для золотого корня и мумиё используется та же самая тактика сбыта, что и для волчьей травы. Сбыт этих видов дикоросов не перемещается в WhatsApp-группы, а осуществляется по родовым и дружеским сетям: «Они мне — травы, ягоды, мясо, а я им — запчасти, бензин» (ПМА 2022). Таким образом, волчья трава и некоторые другие дикоросы и грибы (например, чага) не участвуют в прямой продаже и рыночных отношениях, но являются частью бартерной экономики и средством поддержания реципрокальных связей внутри локального сообщества, включая городское пространство. Реализуют дикоросы либо в гор. Алдане, либо везут их напрямую в Якутск. Цены варьируются в зависимости от урожая, в среднем они таковы: ведро голубики объемом 10 литров стоит 3 тыс. руб., в Якутске его продают уже за 4 тыс. руб. Ведро черники
продают за 4,5 тыс. руб., брусника дешевле — 2,5 тыс. руб. Волчья трава продается в граммах и стоит в среднем 1 тыс. руб. за один пучок.
Можно сказать, что мы наблюдаем процесс цифровизации этно-экономической практики сбора дикоросов в Якутии. «Торбозное радио» обрело новую жизнь в группах в WhatsApp, заменив при этом рыночную площадь гор. Алдана на виртуальные площадки, а время, проведенное на открытом воздухе с ягодами на прилавке, для продавцов и их покупателей сократилось до минимального — встреч по договоренности. Является ли это средством упрощения и оптимизации трудового процесса собирателей, или мы имеем дело с новой социокультурной киберреальностью, или, может быть, перед нами гибрид того и другого — сказать трудно. Современное собирательство в некоторых регионах расселения эвенков приобретает новые значения и преобразует «северную триаду» в тетраду. Различные сферы социальной жизни в Якутии стремительно адаптируют цифровые технологии, несмотря на так называемое цифровое неравенство. Важнейшие отрасли локального промысла не испытывают дефицита цифры и функционируют с ее помощью, неизбежно меняя локальные индивидуальные и коллективные миры.
ВЫВОДЫ
В статье мы показали, каким образом социально-экономические и технологические изменения, такие как распространение интернета, а также цифровизация повседневности и пандемия COVID-19, повлияли на переосмысление собирательства трав и ягод как этнокультурного и этноэкономического занятия и промысла. Люди стали иначе относиться к собирательству, наделили его иным статусом и значением для своей повседневности. Мы доказали, что собирательство является очень важной частью повседневной жизни и культуры коренных народов Якутии — эвенков, а также всех жителей региона. Реципрокальные круги включают в себя и сельское, и городское население, и деньги, и нестареющий бартер. Вокруг собирательства строятся и поддерживаются локальное сообщество, традиционный образ жизни и даже представления о нем.
Обращение к собирательству как к занятию и промыслу свойственно эвенкам и другим жителям региона в разные периоды социально-экономических трансформаций, включая изменения, связанные с пандемией.
Условия цифровизации ускорили переход процесса договоров и сделок с недревесными ресурсами в виртуальное пространство и тем самым продемонстрировали способность этой традиционной практики к модернизации, а значит, ее устойчивость. Интернет сыграл роль триггера для рефлексии по поводу традиции и культуры, связанной с этно-медициной и исторически укорененными повседневными практиками использования трав и ягод. Традиционные знания, таким образом,
«масштабировались» и стали достоянием местного «массмаркета». Изменился социальный контекст циркуляции знаний о травах и принципах их распространения.
Мы наблюдаем сохранение основ традиционной культуры посредством формирования и передачи экологических знаний молодому поколению. Происходит рост интереса к тому, как это было в прошлом, и к тому, что современный человек может вынести из этого прошлого. Собирательство помогает сохранить и укрепить родовые связи, связи тайги и города и оказывает существенную поддержку хозяйству, а соответственно способствует устойчивости определенного образа жизни. В конечном итоге в данной статье мы показали, что собирательство недревесных лесных ресурсов — важнейшая часть этноэкономической деятельности и традиционной культуры, которую необходимо учитывать при оценке стрессового воздействия на исконную среду обитания и при формировании стратегических проектов социально-экономического развития региона.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Полевой кабинет как опрос или иной сбор качественных и количественных данных, осуществляемых дистанционно. Свидетельство о государственной регистрации базы данных № 2021620137. РИД 2021620137, авторы И. В. Самсонова, В. В. Симонова, Е. Ф. Гладун.
Полевые материалы авторов (ПМА), результаты опроса и полевые записи, сделанные в Южной Якутии среди местного населения в Алданском, Олекминском и Нерюнгринском районах в 2021 г.
Полевые материалы авторов (ПМА), эвенки, с. Хатыстыр, 2022 г.
Василевич Г. М. Эвенки. Историко-этнографические очерки (XVIII — начало XX в.). Л.: Наука, 1969. 305 с.
Головнёв А. В. Киберскорость // Этнография. 2020. №3 (9). С. 6-32.
Головнёв А. В., Давыдов В. Н., Перевалова Е. В., Киссер Т. С. Этноэкспертиза на Таймыре: коренные народы и техногенные вызовы. СПб.: МАЭ РАН, 2021. 284 с.
Гончаров Н. С. Роль ресурсов в производстве социального ландшафта на севере Республики Саха (Якутия) // Энергия Арктики и Сибири: использование ресурсов в контексте социально-экономических изменений. СПб.: МАЭ РАН; М.: Изд-во восточной литературы, 2020. С. 163-208.
Грек В. С., Сунгуров Р. В., Торбик Д. Н., Авдеева С. А. Использование лесов в местах традиционного проживания и хозяйственной деятельности коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации (методика нормирования). Хабаровск: Изд-во ФБУ «ДальНИИЛХ», 2016. 58 с.
Григорьева З. Н., Речистер Н. А., сост. Эвенки Алданского района / МО «Алданский район», МУ «Управления культуры и искусства Алданского района», МУК АР «МЦРБ им. Н. А. Некрасова». Якутск: Медиа-холдинг Якутия, 2015. 191 с.
Давыдов В. Н. Охота за растениями: «эвенкийские лекарства» на северном Байкале // Этнографическое обозрение. 2021. № 5. С. 70-83.
Ницевич В. Ф. Цифровая социология: теоретико-методологические истоки и основания // Цифровая социология. 2018. Т. 1. № 1. С. 1-11.
Симонова В. В. Тайны ландшафтов эвенков Северного Прибайкалья: реципрокация знаний и собирательство недревесных лесных ресурсов // Известия лаборатории древних технологий. 2021. Т. 17. № 3. С. 60-79.
Сирина А. А. Эвены и эвенки в современном мире: самосознание, природопользование, мировоззрение / Ин-т этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. М.: Изд-во восточной литературы, 2012. 604 с.
Brandisauskas D. Leaving footprints in the taiga: luck, spirits and ambivalence among the Siberian Orochen reindeer herders and hunters. New York: Berhgahn Books, 2017. 291 p.
Dixon L., Peachy T. J. The paradox of representation and the problem of recognition: what it means to be visible? // Anthropology Matters Journal. 2012. Vol. 14 (1). P. 1-6.
Hine C. Virtual ethnography. London, UK: Sage, 2000. 192 p.
Markham A. N. Fieldwork in social media. What would Malinowski do? // Qualitative Communication Research. 2013. Vol. 2. No. 4. P. 434-446.
Murdock G. P. The current status of the world's hunting and gathering peoples // Man the hunter: the first intensive survey of a single crucial stage of human development — man's universal hunting way of life / eds. by R. B. Lee, I. DeVore. Chicago: Aldine, 1968. P. 13-23.
Simonova V. V. The wild at home and the magic of contact. Stories about wild animals and spirits from Amudisy Evenki hunters and reindeer herders // Études mongoles et sibériennes, centrasiatiques et tibetans. 2018. Vol. 49. P. 1-26.
Simonova V. V., Belyaeva-Sachuk V. A., Samsonova I. V. The sacred economy of wild mining in the Eastern Sayan mountains of Buriatiia, South Siberia // Time and Mind. 2020. Vol. 13, No. 2. P. 1-20.
Taylor C. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1992. 624 p.
Taylor C. The Politics of Recognition // Multiculturalism / ed. by A. Gutman. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1994. 192 p.
Ziker J., Schnegg M. Food Sharing at Meals: Kinship, Reciprocity, and Clustering in the Taimyr Autonomous Okrug, Northern Russia // Human Nature. 2005. P. 178-210.
REFERENCES
Brandisauskas D. Leaving footprints in the taiga: luck, spirits and ambivalence among the Siberian Orochen reindeer herders and hunters. New York: Berhgahn Books, 2017. (In English).
Davydov V. N. [Plant hunting: 'Evenki medicine' in the North Baikal]. Etnograficheskoe obozrenie, 2021, no. 5, pp. 70-83. (In Russian).
Dixon L., Peachy T. J. The paradox of representation and the problem of recognition: what it means to be visible? Anthropology Matters Journal, 2012, vol. 14 (1), pp.1-6. (In English).
Golovnev A. V. [Cyberspeed]. Etnografia, 2020, no. 3 (9), pp. 6-32. (In Russian).
Golovnev A. V., Davydov V. N., Perevalova E. V., Kisser T. S. Etnoexpertiza na Taimyre: korennyie narody i tekhnogennyie vyzovy [Ethnoexpertise in Taimyr: Indigenous People and Technological Challenges]. St. Petersburg: MAE RAS Publ., 2021. (In Russian).
Goncharov N. S. [The role of resources in the production of social landscape in the Northern Yakutia]. Davydov V. N. (ed.) Energiia Arktiki i Sibiri: ispol'zovanie resursov v kontek-ste social'no-economicheskikh izmenenii [Energy of Arctic and Siberia: the use of resources in the context of social and economic changes]. St. Petersburg: MAE RAS, Vost. lit. Publ., 2021, pp. 103-208. (In Russian).
Grek V. S., Sungurov P. V., Torbik D. N., Avdeeva S. A. Ispol'zovanie lesov v mestakh prozhivania i khoziaistvennoi deiatel 'nosti korennykh, malochislennykh narodov Severa, Sibiri i Dal'nego Vostoka. Metodika normirovaniia [The use of woods in aboriginal territories and households in the North, Siberia and the Far East, method of balancing]. Khabarovsk: Izd-vo FBU 'Dal'NIILKH' Publ., 2016. (In Russian).
Grigor'eva Z. N., Rechister N. A. Evenki Aldanskogo raiona [Evenkis of Aldan region]. MUK AR MTSRB im. N. A. Nekrasova. Yakutsk: Media holding Press, 2015. (In Russian).
Hine C. Virtual ethnography. London, UK: Sage, 2000. (In English).
Markham A. N. Fieldwork in social media. What would Malinowski do? Qualitative Communication Research, 2013, vol. 2, no. 4, pp. 434-446. (In English).
Murdock G. P. The current status of the world's hunting and gathering peoples. Richard B. Lee and Irven DeVore (eds.). Man the hunter: the first intensive survey of a single crucial stage of human development — man's universal hunting way of life. Chicago: Aldine, 1968, pp. 13-23. (In English).
Nitsevich V. F. [Digital sociology: theoretic and methodological sources and graunds]. Tsifrovaia sociologia [Digital sociology], 2018, vol. 1 (1), pp. 1-11. (In Russian).
Simonova V. V. [The secrets of the Evenki landscapes in the North Baikal: reciprocity of knowledge and non-timber forest resources]. Izvestia laboratory drevnikh technologii [Reports of laboratory of ancient technologies], 2021, no. 17 (3), pp. 60-79. (In Russian).
Simonova V. V. The wild at home and the magic of contact. Stories about wild animals and spirits from Amudisy Evenki hunters and reindeer herders. Études mongoles et sibériennes, cen-trasiatiques et Tibetans, 2018, vol. 49, pp. 1-26. (In English).
Simonova V. V., Belyaeva-Sachuk, V. A., Samsonova, I. V. The sacred economy of wild mining in the Eastern Sayan mountains of Buriatiia, South Siberia. Time and Mind, 2020, vol. 13. no. 2, pp. 1-20. (In English).
Sirina A. A. Eveny i evenki v sovremennom mire: samosoznanie, prirodopol 'zovanie, mirovoz-zrenie [Eveny and Evenkis in the modern world: self-conciousness, land use, worldview]. Moscow: Vost. Lit. Press, 2012. (In Russian).
Taylor C. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1992. (In English).
Taylor C. The Politics of Recognition. Multiculturalism. Amy Gutman (ed.). Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1994. (In English).
Vasilevich G. M. Evenki. Istoriko-etnograficheskie ocherki (18 — nachalo 20 v.) [Evenkis. Historical and ethnographic essays (18-20 centuries)]. Leningrad: Nauka, 1969. (In Russian).
Ziker J., Schnegg M. Food Sharing at Meals: Kinship, Reciprocity, and Clustering in the Taimyr Autonomous Okrug, Northern Russia. Human Nature, 2005, pp. 178-210. (In English).
Submitted: 26.05.2022 Accepted: 13.08.2022 Article published: 30.12.2022
