CC BY
31
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 2
Г.В. Зыкова, А.Ю. Карева
НЕСТОР КУКОЛЬНИК В ПОВЕСТИ, ФЕЛЬЕТОНЕ И ВОСПОМИНАНИЯХ ПАНАЕВА: ТРИ РАЗНЫХ ПОРТРЕТА ОДНОГО ЛИЦА
В статье обсуждаются существенные различия между тремя памфлетными изображениями Н.В. Кукольника у И.И. Панаева (ранняя повесть, фельетон Нового поэта, воспоминания), причины, побудившие Панаева в более поздних текстах отказаться от описания заметной черты личности Кукольника - декларируемого прагматизма; речь идет также об особенностях поведения Кукольника в эпоху профессионализации литературы.
Ключевые слова: И.И. Панаев, Н.В. Кукольник, профессионализация литературы, прототип, мемуары.
The article discusses principal differences between three pamphlet depictions of N.V. Kukol'nik in I.I. Panaev's writings (an early tale, a New Poet's feuilleton and memoires) and the reasons, that motivated Panaev in his later texts to give up the depiction of Kukol'nik personality noticeable trait - pragmatism; also some particularities of Kukol'nik behavior in the epoch of literature professionalization are discussed.
Key words: I.I. Panaev, N.V. Kukol'nik, professionalization of literature, prototype, memoires.
Известно, что И.И. Панаев был очень склонен изображать реальных людей: выводил под вымышленными именами в беллетристике, в фельетонах часто намекал на известных лиц, не называя по имени, наконец, в конце жизни, в воспоминаниях, уже прямо свидетельствовал о них. Возможно, в этом проявлялись не только индивидуальные особенности Панаева, но и некоторая тенденция, общая, по крайней мере, для Панаева и Дружинина как автора «Чернокнижникова» и «Заметок петербургского туриста», имевших скандальную известность как раз из-за узнаваемости реальных людей, не слишком скрытых вымышленными именами.
В научной литературе прототипы панаевских персонажей подробно изучены1. Отмечались и фактические неточности, часто допускавшиеся Панаевым-мемуаристом. Чего, кажется, не делали (а между тем это иногда приводит к выразительным результатам) - не
1 См.: Ямпольский И.Г. Из истории литературной борьбы 1840-х годов («Петербургский фельетон» и «Литературная тля» Панаева) // Ямпольский И. Поэты и прозаики. Л., 1986. С. 92-109; Степина М.Ю. Повесть И.И. Панаева «Великосветский хлыщ»: К вопросу о прототипах // Литературные мелочи прошлого тысячелетия: К 80-летию Г.В. Краснова. Коломна, 2001. С. 124-131.
сравнивали, насколько по-разному может выглядеть вроде бы один и тот же фактический материал, отражаясь в разных произведениях Панаева.
Лично знакомый с Н. Кукольником, Панаев писал о нем по меньшей мере трижды: в относительно ранней повести «Белая горячка» (1840), в фельетоне «Литературные кумиры, дилетанты и проч. (Из моих воспоминаний)» (1855) и, наконец, в воспоминаниях.
В «Белой горячке» Кукольник - прототип отрицательного персонажа, соблазняющего главного героя и повинного в его гибели (по крайней мере отчасти). Именно Кукольника в Рябинине видят комментаторы и при этом как доказательство приводят слова Белинского из письма к В.П. Боткину: «Обрати все свое внимание на лицо Рябинина - это живой, во весь рост, портрет Кукольника»2. Рябинин, скажем сразу, - самая сложная версия изображения Кукольника у Панаева, здесь объединены черты, чаще считающиеся взаимоисключающими: Рябинин не только много говорит о святыне искусства (что вполне подходит для Кукольника, как мы его себе привыкли представлять), но и обосновывает святостью искусства право художника на материальные блага и даже на то, чтобы сколь угодно цинично пользоваться другими людьми. Поскольку речь у нас идет не о классической прозе, позволим себе длинную выписку:
«Трусость хуже всего, иди смело вперед и не кланяйся на пути прохожим. Надобно, чтобы они тебе первые кланялись. Не пренебрегай деньгами из пустого идеализма. Деньги - все: они и любовь, и дружба, и счастие, и слава!.. Деньги имеют силу сверхъестественную. С деньгами тебе неопасны будут и змеи, которые обовьют тебя; покажи им горсть золота, они сейчас же потеряют свою силу и отпадут от тебя... Итак, прежде всего наживи деньги. Искусство искусством, деньги деньгами; одно не только не помешает другому, а еще пособит. Без денег нет внутреннего спокойствия, а без внутреннего спокойствия творчество не придет к тебе. Деньги и деньги! Наживешь деньги - поезжай в Италию... вдохновение при таких обстоятельствах явится к твоим услугам, об этом не заботься - и к тебе в мастерскую нахлынет вечный город и будет тебе аплодировать. Праздные путешественники съедутся со всех концов земли смотреть твои картины; журнальные листки прогремят о тебе... И тогда, тогда только вздохни свободно и легко и скажи самому себе: слава моя упрочена, теперь мне за нее трепетать нечего. товарищи наши, конечно, люди ограниченные, - да и они пригодятся, и ими можно со временем воспользоваться; они богаты и глупы. Пиши теперь портреты, - ничего, так должно! Не кручинься о том, что у тебя в голове нет мыслей.
2 Туниманов В.А. Повести и очерки Ивана Панаева // Панаев И.И. Повести, очерки. М., 1986. С. 11.
Погоди: внутренняя твоя художническая сила, что там, во глубине-то, в свое время, когда надобно, пробудится в тебе и заговорит громко, резко, повелительно: поди в свою келью, запрись, не пускай к себе никого, твори - и без твоего усилия все пойдет, как следует. Настанет это время, и сам я наклонюсь к твоему уху и шепну тебе: брось всех этих безумцев, гуляк; не теряй минуты, не пренебрегай внутренним голосом и помни, что искусство - святыня!»3.
Конечно, аморализм, признание права сильного (права гения) -вполне привычные романтические клише; вполне част и сюжет о дьяволе, соблазняющем художника деньгами (у Панаева Рябинина называют Мефистофелем; скорее всего, дело не обошлось без воспоминаний о «Портрете» Гоголя). Что в «Белой горячке» действительно необычно - специфическая комбинация клише, делающая ситуацию почти уникальной, биографически убедительной: в роли дьявола-соблазнителя оказывается тоже художник (пусть и плохой), перемешивающий в своих речах циничное и патетическое.
Хронологически следующий текст Панаева, в котором изображен Кукольник, - это фельетон из «Заметок Нового поэта», опубликованный в «Современнике» за 1855 г. (№ 12)4. Здесь Кукольник - безымянный первый литератор, которого Новый поэт «в жизни увидел» (с. 2); если Рябинин был подан все-таки как вымышленный персонаж и его автор претендовал на некоторое обобщение, то в фельетоне намеки на определенное, реальное лицо вполне прозрачные, из самых узнаваемых черт - вражда к Пушкину, уверенность в себе как достойном сопернике Пушкина. При этом, конечно, между персонажами повести и фельетона много общего: как и Рябинин, персонаж фельетона окружен поклонниками, как и в «Белой горячке», он пьет, только пьянство и высокопарные речи об искусстве в фельетоне описываются гораздо конкретнее и гротескнее, чем в ранней повести (хотя соответствующие фрагменты фельетона гораздо короче). Самая существенная разница между фельетоном и более ранней повестью в том, что в фельетоне резко разведены во времени те черты персонажа, которые в повести существовали синхронно, сочетаясь довольно неожиданно и парадоксально: если Рябинин одновременно произносит патетические речи об искусстве и циничные о деньгах, то персонаж фельетона сначала говорит об искусстве и только потом, спустя много лет, опустившись, начинает говорить о деньгах: «И из-за чего, как подумаешь теперь, мы надсаживали себе горло, бесновались до поту, отбивали себе руки? - из-за чего?.. Один из нас встретил недавно нашего бывшего кумира, оплывшего и отекшего. "Ну, что, ты не написал ли чего-нибудь новенького?" - спросил он его. "Что-о?" - протяжно проревел отставной наш кумир, усилива-
3 Панаев И.И. Указ. соч. С. 32, 43.
4 Дальше цит. по: Очерки из петербургской жизни Нового поэта. Ч. 1. СПб., 1860.
ясь на своем оплывшем лице изобразить иронию. "Я, брат, нынче этими пустяками не занимаюсь: я теперь кую деньгу! Теперь не то!" И, скорчив многозначительную физиономию, он важно продолжал свой путь» (с. 4). В 1850-е гг. Кукольник действительно отошел от литературы и говорил об этом5; но в фельетоне и сам рассказчик противопоставляет вчерашнего писателя и кумира сегодняшнему дельцу, а для знакомого с Кукольником-Рябининым такое противопоставление невозможно.
И наконец, в «Литературных воспоминаниях» Панаева 18601861 гг., где Кукольник впервые оказывается назван по имени, поминается многократно и описывается подробно, мотив «кования деньги» исчезает вовсе. Кукольник остается «отрицательным персонажем», но теперь для того, чтобы его осудить и осмеять, оказывается вполне достаточно ложноромантического пафоса его речей, неадекватной самооценки и богемных привычек.
Интересующие нас изменения трудно объяснить, скажем, жанровыми различиями произведений или (поскольку речь идет об описании реального лица) тем, что Панаев узнавал о Кукольнике что-то новое. Здесь не столько добавляется, сколько, наоборот, выбрасывается деталь, причем, судя по всему, значимая для личности настоящего Кукольника.
Конечно, естественно спросить, в какой степени то, что писал Панаев о Кукольнике, может быть подтверждено другими свидетельствами - все-таки речь идет не только о персонаже, но и о человеке. Внешность Кукольника, его интонации, манера много пить примерно одинаково описываются разными мемуаристами6. Для нас важнее, что известно о той черте личности, которая оказалась такой изменчивой в сочинениях Панаева.
А.Н. Струговщиков, соученик Панаева по пансиону и член кружка Кукольника - Глинки - Брюллова, утверждал как раз по поводу отзывов Панаева о Кукольнике: «Диффамация собрата была коньком Панаева: ради ее он брал много на себя и зачастую не только без проверенных, но и без всяких данных»7. Кстати, Струговщиков, вступаясь за Кукольника уже после смерти и его самого, и Панаева, обсуждает, как можно понять из тактики защиты, не столько воспоминания или фельетон, сколько «Белую горячку»: Струговщиков
5 См., например, письмо Н.А. Рамазанову от 23 января 1864 г.: «Слава Богу, я вышел из литературного омута так чист по совести, как ни одному из нынешних литературных деятелей вероятно не удается...» (Щукинский сборник. М., 1907. Вып. 6. С. 424).
6 Портрет Рябинина похож, например, на портрет Кукольника в воспоминаниях А.Я. Панаевой (см.: Панаева А.Я. Воспоминания. М., 1956. С. 62). О легендарных выпивках в кружке Кукольника - Брюллова - Глинки пишут все, например Ники-тенко в своем дневнике.
7 Михаил Иванович Глинка. Воспоминания. 1839-1841 // Русская старина. 1874. № 4. С. 702.
отводит, или, скорее, уточняет именно обвинения в алчности и пр., т.е. то самое, что есть только в повести. Следовательно, и после публикации воспоминаний «Белая горячка» продолжает восприниматься как наиболее развернутое и принципиальное высказывание Панаева о Кукольнике. Приведем этот фрагмент из воспоминаний Струговщикова, потому что здесь не только указывается на неточность и несправедливость Панаева, но и отчасти описываются те в реальности бывшие основания, которые дали повод молодому Панаеву напасть на Кукольника: «.самая личность Кукольника, не в меру пострадавшая от литературных нападок, была вовсе не такова, какою ее выставлял мой однокашник И.И. Панаев. К тому же Н. Кукольнику приходилось служить козлом очищения и за брата, который пользовался не совсем лестной репутацией по управлению им делами Новосильцевых.
Правда, напускное, натянутое простодушие Кукольника было скоро разгадано, и действительно, трудно было встретить человека, который бы хитрил менее ловко и без всякой надобности, потому что природные дарования и наклонность к труду его обеспечивали. Правда и то, что тщеславие и до цинизма доведенное им пренебрежение общественных приличий могли быть объяснены только отсутствием разумности, которою он был обделен в пользу его дарований; но все же его слабости не были в существенный ущерб обществу или ближнему, в чем справедливо обвинялся Платон Кукольник, его старший брат...»8. Среди прискорбных черт Н. Кукольника Струговщиков называет также «наклонность писать скоро, без оглядки, большею частию из-за гонорария...».
Имя Нестора Кукольника многие его современники так или иначе связывали с разговором о деньгах и о попытках практической деятельности; при этом Кукольник мог оцениваться очень различно. Глинка с благодарностью вспоминал, как удачно братья Кукольники помогали ему в улаживании финансовых трудностей. Лесков вспоминает как раз Кукольника и нелитературную часть его карьеры, когда объясняет в частном письме9, почему «не быть из литератора вертоградарю. Да; противный, гадкий, колкий и голодный путь: а все-таки мы с него не должны сворачивать, ибо куда ни повернем, везде скиксуем.». Н.Ф. Щербина со свойственной ему резкостью обвинял Кукольника в казнокрадстве:
«Хоть теперь ты ех-писатель, Ех-чиновник, ех-делец И казны ех-обиратель -Все же ты не ех-подлец. Июль 1859».
8 Там же. С. 702-703, 708.
9 П.К. Щебальскому, 16 апреля 1871 г.
Эпиграмму Щербина пояснял так: «Кукольник теперь поселился в Таганроге, обеспечив себя казнокрадством, служа по провиантской части во время Крымской кампании. Он сказал одному моему знакомому, что он уже теперь "ех-чиновник" и "ех-писатель". Это и подало мне повод к вышеописанной эпиграмме»10. Скорее всего, такие обличения объясняются тем, что, с точки зрения литераторов XIX в., государственная служба по определению была занятием сомнительным и компрометирующим. Современные историки скорее склонны говорить об общественных заслугах Кукольника как чиновника и гражданина (и это при неизменно скверной репутации Кукольника как писателя).
Что касается слов самого Кукольника об интересующем нас предмете, то, действительно, очень заметно, что шаткость своего материального положения беспокоила его так, что он говорил об этом не просто часто, но и в манере, выходящей за пределы общепринятого: например, в писаных наставлениях племяннику советовал никому и никогда не одалживать денег и даже смело врать, если его о них просят11; в письме Н.А. Размазанову пророчил ему «черный день» и обвинял в неизбежности этого черного дня, видимо, коллег-литераторов: «Работай, трудись, но не забывай сколотить копейку на черный день, а он придет, потому, что наши деятели на том стоят, чтобы разрушить все начала взаимного самоуважения, построить себе дома, разъезжать в каретах на счет тружеников, которых можно держать в черной коже... Это Русь неумытая...»12.
Что касается права хорошего художника делать плохие, но нравящиеся толпе портреты и права пользоваться дарами мецената, одновременно этого мецената презирая, - а именно проповедь таких прав - самое шокирующее в Рябинине из «Белой горячки», - неудивительно, что такие речи если и произносились Кукольником на самом деле, остались незадокументированными из-за их слишком скандальной природы. В воспоминаниях о Кукольнике ближе всего к чертам Рябинина подходит декларируемое презрение к толпе, о котором писала С.В. Ковалевская: «Культ гения и презрение к толпе - было лозунгом этого кружка. "Все человечество, взятое как целое, глупо и ничтожно, - проповедовали они. - Роль толпы - служить лишь удобрением, на котором могут вырасти несколько отдельных выдающихся личностей. Таких избранников судьбы, "гениев", ради которых существует все человечество, является, быть может, два-три в течение целого столетия; но они составляют "соль земли". Подобно тому, как агава растет в каменистой пустыне и лишь
10 Цит. по: Муза пламенной сатиры. М., 1988. С. 196.
11 См. эти наставления среди других документальных текстов Кукольника (Русская старина. 1901. № 3).
12 Цит. письмо, с. 425.
10 ВМУ, филология, № 2
раз в жизни, перед смертью, распускается пышным цветком, так и миллионы людей должны страдать, работать, погибнуть бесследно, прежде чем из среды себя удается выдвинуть гения. Гений носит в груди своей Божественную искру и в делах своих отдает отчет одному Богу. Законы обыкновенной нравственности, обязательные для простых смертных, про него не писаны. Толпа должна бежать за колесницей гения, как послушный раб или как влюбленная женщина, и не беда, если колесница эта в своем торжественном шествии придавит сотни маленьких, темных людей"»13. Здесь в иронически переданных высокопарных речах нет, в отличие от речей Рябини-на, прямого называния вещей своими именами, зато много тропов («удобрение», «колесница» и проч.). Если учитывать, какова была репутация Кукольника времен «Белой горячки», сама возможность циничных речей вполне мыслима и объяснима: как принято считать, свою знаменитую пьесу о «Руке Всевышнего» Кукольник сочинил, чтобы выбиться из нищеты, и при этом нарушил уже вполне сложившийся в русской литературной среде запрет на сближение с властью; официозность Кукольника шокировала, например, Никитенку14, и эпатирующие речи в своем кругу вполне могли быть порождены желанием оправдаться, самоутвердиться. Тем не менее повторяем, прямых документальных свидетельств нет.
Зато в некоторых сочинениях Кукольника, предназначенных для печати, есть, например, рассуждения о меценатстве, хотя, конечно, тон там совсем иной, нежели в «Белой горячке» (в повести Рябинин советует пользоваться чужими слабостями, чужим тщеславием, а Кукольник как автор статей меценатами словно бы восхищается). Напомним, что в повести именно опасное сближение с меценатствующим аристократическим семейством доводит художника до самоубийства, а Рябинин-Кукольник толкает главного героя на такое сближение.
В 1837 г. в одной из статей издаваемой им «Художественной газеты»15, рецензируя книгу гравюр, Кукольник так обсуждает положение гравировального искусства в России: «Начнем с граверов высшего разряда; что ему делать в России? - Гравировать "Последний день Помпеи"? - Сколько нужно лет для добросовестного исполнения этого огромного труда? По крайней мере лет десять. На прокормление гравера бессемейного в течение десяти лет нужно сорок тысяч:
13 Ковалевская С.В. Воспоминания детства // Ковалевская С.В. Воспоминания. Повести. М.; Л., 1974. С. 174-176.
14 Подробнее об этом см., например: Кошелев В.А. «Рука Всевышнего» и «Российский Бог» // Русская литература. 2008. № 1.
15 Напомним, что Кукольник был не просто литератор, но музыкант-дилетант, друг Глинки, и человек, делавший одно из первых периодических изданий в России, посвященных изящным искусствам, музыке и театру, - черта, наиболее явно сближающая его с Рябининым.
самое умеренное содержание в нашей столице. Труд исполнен. Кто ему за него заплатит? публика? Для возвращения издержек нужно продать 200 экземпляров по 200 рублей; не так ли? Сами скажите, возможное ли это дело? Кто у нас заплатит за гравюру 200 рублей, а таких нужно по крайней мере 200 человек; не считаю процентов на сорок тысяч долгу, который накопил гравер, да и может ли он выдержать такой долг до конца. Смешно и думать. Каким же образом в чужих краях гравируют и обогащаются? А вот как: или вельможа-ревнитель назначает все нужное для гравера содержание, с тем что, если Бог даст, продажа будет хороша, он возвратит свои издержки, а иногда и не требует возвращения, а нередко от себя еще дает ему вознаграждение (кроме содержания) за славу и за искусство; или продавец-спекулатор платит дорогую цену, нередко вперед, граверу, и еще находит важную прибыль в распродаже. Миллер - гравировал Мадонну Рафаэля на пенсионе; Тоски по 100 т. франков получал вперед за многие и не весьма сложные гравюры. - Есть ли у нас эти вельможи-ревнители, эти продавцы-спекулаторы? - Сами решайте. В произведениях эфемерных утрачивается последняя приманка для хорошего гравера, - слава; для него остается одна цель - выгода: и действительно, не дешево берут английские виньетные граверы, и никто на них не жалуется; обращаются к нашим, и потому что русские, требуют от них какого-то патриотического, заметим, самоотвержения: превосходной работы и ничтожной цены. - Кроме других последствий, эта странность наших покупателей и вообще всякого рода потребителей должна невыгодно действовать на самую честность продавцов, которым во всяком случае нужен кусок хлеба»16.
Характерно, что Кукольник обсуждает прежде всего именно денежную сторону дела, причем в подробностях, обнаруживающих знатока вопроса и, видимо, не столь частых в статье об искусстве. Но еще важнее для нас, что в 1837 г. Кукольник, говоря о возможных источниках финансирования, первым называет не «продавца-спекулатора», а «вельможу-ревнителя». Причем речь идет даже не о патриархальной России, а о Европе. Между тем в Европе, да и в России, меценатство уже воспринималось как нечто устаревшее и этически сомнительное. Общеизвестны слова Пушкина об этом; несколько менее известно, что вполне аналогичные пушкинским рассуждения о том, как в XIX в. книжная торговля заменила собой институты меценатства, можно найти не только у Сенковского (у него этого много), но и в западной журналистике, в том числе такой, которая была заведомо знакома русским литераторам тридцатых го-
16 Всемирная панорама, или Галерея привлекательнейших видов, ландшафтов, памятников и развалин, снятых с натуры и гравированных на стали искуснейшими художниками, издаваемая Иваном Делакроа. Рига, в типографии Миллера. 18331836-1837 // Художественная газета. 1837. № 2. С. 33-34.
дов17. Кукольник как практический деятель - выразительное явление времени профессионализации литературы, профессионализации, бурно обсуждавшейся, когда любая бестактность на этом пути могла стоить репутации.
Итак, судя по всему, среди панаевских изображений Кукольника, как ни странно, персонаж повести не только вариант самый сложный, но и наиболее близкий к реальному Кукольнику. Как же все-таки можно объяснить отказ Панаева-мемуариста от описания важной и хорошо известной особенности поведения Кукольника?
К шестидесятым годам по сравнению с началом сороковых изменились ценности литературной среды, к которой принадлежал Панаев, набор запретов, представления о дурном, разделявшиеся потенциальным читателем Панаева: подчеркнутый практицизм, который шокировал когда-то в Кукольнике, сам по себе перестал восприниматься как нечто аморальное и невозможное для человека искусства (о конкретных формах проявления этого практицизма мы здесь не говорим). Практицизм оценивался как правильная жизненная позиция именно в кругу «Современника»: по крайней мере, такая репутация у деятелей «Современника» сложилась в глазах посторонних наблюдателей18, и осуждать чужой прагматизм на страницах «Современника» для Панаева оказалось невозможно.
Список литературы
Ковалевская С.В. Воспоминания детства // Воспоминания. Повести. М.;
Л., 1974.
Кошелев В.А. «Рука Всевышнего» и «Российский Бог» // Русская литература.
2008. № 1.
Кукольник Н.В. Письма // Русская старина. 1901. № 3.
Михаил Иванович Глинка. Воспоминания. 1839-1841 // Русская старина.
1874. № 4.
Очерки из петербургской жизни Нового поэта. Ч. 1. СПб., 1860.
17 См., например, в статье Т. Маколея «Poems of Mr. Robert Montgomery. The modem Practice of Puffing». Вошло в шеститомник избранных статьей из «Эдинбургского ежеквартального обозрения», имеющийся в личной библиотеке Пушкина; первый том, где перепечатана статья Маколея, Пушкиным разрезан (Selections from the Edinburgh Review comprising the Best Articles in that Journal, from its commencement to the present time with a preliminary dissertation, and explanatory notes: In six volumes. Paris: Baudry's European Library, 1835. Vol. I. P. 363-375). Подробнее возможные соответствия между «Эдинбургским ежеквартальным обозрением» и русской словесностью обсуждались в работе: Смикулис Ольга. Пушкинский «Современник» и «Эдинбургское ежеквартальное обозрение»: Диплом. работа, защищенная на кафедре истории русской литературы филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. 2008. Май.
18 Например, с точки зрения молодой редакции «Москвитянина», проповедь циничного прагматизма - самая заметная черта фельетонов Нового поэта (Панаева - Некрасова): об этом см. статьи Б. Алмазова - Эраста Благонравова и Ап. Григорьева, особенно в 1852 г.
Панаев И.И. Повести, очерки. М., 1986.
Панаева А.Я. Воспоминания. М., 1956.
Смикулис О. Пушкинский «Современник» и «Эдинбургское ежеквартальное обозрение»: Диплом. работа, защищенная на кафедре ист. рус. лит. филол. ф-та МГУ им. М.В. Ломоносова. 2008. Май.
Степина М.Ю. Повесть И.И. Панаева «Великосветский хлыщ»: К вопросу о прототипах // Литературные мелочи прошлого тысячелетия: К 80-летию Г.В. Краснова. Коломна, 2001.
Туниманов В.А. Повести и очерки Ивана Панаева // Панаев И.И. Повести, очерки. М., 1986.
Художественная газета. 1837.
Щукинский сборник. Вып. 6. М., 1907.
Ямпольский И.Г. Из истории литературной борьбы 1840-х годов («Петербургский фельетон» и «Литературная тля» Панаева) // Ямпольский И. Поэты и прозаики. Л., 1986.
Macaulay T. Poems of Mr. Robert Montgomery. The modern Practice of Puffing // Selections from the Edinburgh Review comprising the Best Articles in that Journal, from its commencement to the present time with a preliminary dissertation, and explanatory notes: In six volumes. P., 1835. Vol. I.
Сведения об авторах: Зыкова Галина Владимировна, докт. филол. наук, доц.
кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова;
Карева Анастасия Юрьевна, аспирант кафедры истории русской литературы филол.
ф-та МГУ. E-mail: gzykova@mail.ru
