CC BY
44
А.Б. Зайцев
УДк 81-119
несколько слов о «дискурсе»
В статье рассматривается проблема псевдонаучного употребления слова «дискурс» в отечественной лингвистике: очерчивается история проблемы, нынешнее положение дел. В заключение приводится представляющийся продуктивным подход к изучению дискурса, предложенный профессором В.Л. Наером и разрабатываемый сегодня представителями его школы.
Ключевые слова: дискурс, текст, речевое произведение. Alexander Zaytsev
on the notion of discourse
This paper provides an overview of some faulty, as well as sound, approaches to the notion of discourse in Russian linguistics. The very word 'discourse', having been borrowed from English into Russian, has paradoxically become a stumbling block to most scholars working in the field of text linguistics.
Key words: discourse, text, pragmatics, speech unit.
^Появление и развитие (точнее, массовое распространение, популяризация) термина «дискурс» в российской лингвистике не лишены курьезности.
Не секрет: соприкосновение языков дает порою особенные результаты. Например, слово «киллер» - англицизм, закрепившийся в русском языке. Какое значение придали мы, русские, этому слову? - «наемный убийца». А каково значение слова killer в английском языке? - a person, animal, or thing that kills1; если имеется в виду человек, то это «убийца вообще» - субъект, из-за действий которого (возможно, непреднамеренных) кто-то погиб. Наемный убийца - assassin, hitman, goon, thug, contract killer.
Иногда такие результаты межъязыковых контактов в определенном смысле полезны; иногда безвредны; иногда не совсем: они (являющиеся следствием ошибок, заблуждений, случайностей) могут рождать целые ответвления в серьезных сферах деятельности. Пример (отчасти напоминающий ситуацию с английским discourse, французским discours и русским «дискурс») - из области российского искусства, которое (как и лингвистика) не может не иметь связи с философией. Елена Петровская в статье «Спектаклей и хлеба!» пишет:
«иногда дурную услугу современному искусству оказывает современная теория. Вернее, перевод ее на русский. Именно это произошло со знаменитой книгой француза Ги Дебора «Общество зрелища» («La societé du spectacle», 1967). В том, что Дебор обсуждает зрелищный - зримый, видимый, наглядный - характер общества потребления, в котором мы живем, сомневаться не приходится. В центре его внимания находятся образы, причем настолько могущественные, что они насквозь опосредуют собой общественные отношения. Именно Дебор вдохновит другого известного теоретика Фредрика Джеймисона на мысль о том, что все сегодня опосредовано культурой: сама
идеология явлена нам преимущественно в зримых формах, а образ (прямое повторение Дебора) есть не что иное, как полноправный товар.
Иными словами, никакой продукт уже неотделим от его рекламного двойника, более того - образы потребляются не меньше, чем собственно материальные продукты. Пример, приводимый Джеймисоном, прост: новая модель машины - это образ, который о нас составляют другие, следовательно, мы потребляем не столько саму вещь, сколько ее абстрактную идею. Образ, по Дебору, - последняя и крайняя форма товарного опредмечивания.
Но русские переводчики не пошли по пути очевидности. В их интерпретации «общество зрелища» превратилось в «общество спектакля» [Дебор 2000]. Частный случай зрелищности, а именно театральное представление, стал для них ключом ко всему многообразию визуальных образов в культуре. Почему так произошло, понять невозможно» [Петровская 2011].
итак, установлен и доказан не только факт ошибки, но даже ее «авторство». однако особенно интересно следующее:
«<...> дело не ограничилось неудачным переводом, а они в гуманитарной сфере, увы, растут по экспоненте. ''Спектакль'' пустил свои глубокие и причудливые корни в умах актуальных художников. Первым, кто купился на «спектакль», был не кто иной, как оформитель русского издания Дебора, а именно акционист Анатолий Осмоловский. он провозгласил свой подход к искусству нон-спектакулярным. Это очень впечатляет. То есть если вы не в состоянии тут же сделать перевод, то перед вами открываются бездны. Одно дело сказать, что вас интересуют незрелищные формы искусства, и совсем другое - ''нон-спектакулярность''» (там же).
Откуда пришло в отечественную лингвистику слово «дискурс», сходным образом пустившее в умах российских лингвистов
1 Oxford Dictionary of English, 3rd Edition © Oxford University Press 2010. ^t. no: ABBYY Lingvo X5.
корни глубокие и, в некоторой степени, причудливые? Чем объяснить массовое, отмеченное предельным разномыслием использование его русскими лингвистами сегодня? Чем объяснить известную настойчивость, с которой многие отечественные исследователи возвращаются к нему вновь и вновь, вводят его в свои труды по любому поводу, не всегда задумываясь о целесообразности?
Попробуем ответить (хотя внимательный читатель, конечно, частично смог вывести ответ на последний вопрос из процитированного фрагмента статьи Е. Петровской).
Слово «дискурс» пришло в нашу науку из англоязычных и франкоязычных работ по лингвистике и философии.
Взглянем на английское discourse. Слово это используется носителями английского языка (и лингвистами в том числе) нетерминологически несколько столетий. Вот его значения из Оксфордского словаря:
written or spoken communication or debate;
a formal discussion of a topic in speech or writing;
a connected series of utterances; a text or conversation2.
Последнее - с пометой Linguistics.
Получается, что рассматриваемая лексическая единица в английском языке может означать и «вербальную коммуникацию» вообще, и «форму речи», и «сферу вербальной коммуникации», и «текст», и «речь» (мы имеем дело с многозначным словом). Но для всего этого, как видим, есть соответствующие русские слова и словосочетания.
Слово discourse англоязычными исследователями в большинстве случаев используется именно как нетермин.
Ранние попытки терминологического употребления этой английской вокабулы отечественные языковеды возводят к Зелигу Харрису (а французской - к Эмилю Бенвенисту) - см., например, (Милевская). Считается, что два вышеназванных ученых положили начало «переосмыслению» этого
слова, которое далее все принялись использовать уже в некоем новом понимании.
Но проведем небольшой обзор. Вот английский лингвист Джордж Кэмбелл (George Campbell), живший в первой половине девятнадцатого века, в работе Philosophy of Rhetoric пишет:
Syntax regards only the composition of many words into one sentence; style <...> regards further the composition of many sentences into one discourse. (Цит. по: (Levinson 1983)).
Очевидно, что для Кэмбелла традиционным было употребление слова discourse в значении «текст».
А вот пример из фундаментального труда Стивена Левинсона Pragmatics, увидевшего свет в 1983 году:
Discourse deixis concerns the use of expressions within some utterance to refer to some portion of the discourse that contains that utterance [Levinson 1983].
Как видим, и полтораста лет спустя слово употребляется в том же значении. Discourse здесь понимается либо как «текст», либо как «речевое произведение» (это словосочетание, заметим, давно уже используется в отечественно лингвистике).
Ниже другие примеры - из объемной лингвистической работы Роберта Алена де Богранде. Она называется A New Introduction To The Study Of Text And Discourse и была опубликована в 2004 году.
судя по названию, понятия text и discourse автором разводятся. Посмотрим, насколько. Вот де Богранде пишет:
<...> dramatic trends in official and international discourse <...> [de Beaugrande 2004].
В данном случае слово discourse, очевидно, употребляется нетерминологически - в значении «совокупность каких-либо речевых произведений», т.е. обозначает сферу вербальной коммуникации (см. словарные дефиниции, приведенные выше). В английском языке это вполне допустимо - ведь (по-
2 Oxford Dictionary of English, 3rd Edition © Oxford University Press 2010. uht. no: ABBYY Lingvo X5.
вторим) слово discourse имеет разные «ненаучные» значения и постоянно используется в таковых и в лингвистических работах. (Ср. с русским «язык»: «русский язык и язык медицины», «язык СМИ» - такие обороты можно встретить во многих современных русскоязычных лингвистических публикациях.)
Другой пример из труда де Богранде
- исследователь замечает в предисловии, что старался писать книгу просто, дабы она была доступна и понятна всем:
On the 'stylistic' side', by the same reasoning, my own discourse must remain clear and accessible even when the issues grow complex or controversial (ibid.).
Мне (как переводчику) ясно, что и здесь слово discourse использовано нетерминологически и означает - индивидуальные особенности письменной речи автора.
Далее, в том же абзаце:
...discourse itself is 'work in progress' in the dual senses that its essence is to seek inclusion and that it can always be rendered more inclusive (clearer, more accessible, more user-friendly, etc.) (ibid.).
Здесь discourse - это конструирование и понимание речевых произведений в собственно языковом, когнитивном, политическом, социальном, культурном аспектах. То есть - опять «общеязыковое» значение
- «вербальная коммуникация». Автор, очевидно, не ломает себе голову, пытаясь придумать новые значения старому английскому слову. Он не ссылается здесь на философов-постмодернистов или представителей иных отраслей знания. Получается, что и фигурирующие в названии существительные text и discourse могут быть переведены как «текст» и «вербальная коммуникация».
Между тем, как мы уже сказали выше, некоторые российские лингвисты утверждают, что в 1950-е годы Эмиль Бенвенист и Зелиг Харрис, используя, соответственно, слова discours и discourse, заложили новое понимание их (впрочем, те же исследователи признают, что оба слова традиционны для лингвистики и в англоговорящих странах, и во Франции - например, (Милевская)).
Что же: Э. Бенвенист писал о «речи, присваиваемой говорящим», а З. Харрис начал исследовать текст не как набор предложений, но как совокупность высказываний и как последовательности высказываний. Такой взгляд на речевое произведение - не столько в его статичном, «изолированном», «узколингвистическом» аспекте, сколько в экстралингвистическом плане - был вполне в духе развивавшейся коммуникативной лингвистики, в русле становления прагматики как направления лингвистических исследований. Утверждать же, что слова discours/ discourse после этого превратились в особый новый термин, обозначающий что-то совершенно и принципиально для лингвистики новое и ранее никогда не изучавшееся, неверно. (Да и, по замечанию В.Л. Наера (см. [Наер 2004]), что вообще нового в изучении языка в действии?)
Безусловно: для французской философской «школы» (Мишель Фуко и др.) discours - это речь, «окрашенная» социально-политическими и идеологическими веяниями эпохи. Но: с одной стороны, это не противоречит одному из значений французского слова discours; с другой стороны, нет ничего странного в том, что, исследуя вербальную коммуникацию, так сказать, «с высоты птичьего полета», философы интересуются, прежде всего, не вербальной коммуникацией как таковой, а идеями, распространяющимися в обществе, господствующим «мироощущением», то есть делают акцент именно на неязыковых ее особенностях. Для них вербальная коммуникация - не объект исследования, а средство для исследования иных феноменов. Но ведь мы - языковеды; несмотря на всё влияние философской мысли на другие отрасли научного знания, лингвистика - это не философия, и применение междисциплинарного подхода не отменяет существования собственно лингвистики.
Слова discourse/discours как лингвистические термины, действительно, применялись и применяются. Например, Карел Га-узенблаз в работе On the characterization and stratification of discourses, написанной в 1966
году, предложил различать простые и сложные discourses, а также зависимые и независимые. (И, что примечательно, в контексте его статьи переводчик предпочел перевести discourse на русский язык как «речевое произведение» (см. [Гаузенблаз 1978]). В связи с этим подчеркнем, что многие термины являются таковыми только в рамках определенной системы взглядов конкретного автора или научной школы; они не приобретают универсальности.
Проблема употребления слова «дискурс» в российской лингвистике сегодня такова: часть исследователей (немногочисленная) применяет его последовательно и -простите за простоту - разумно; другая же часть поступает иначе. Основная ошибка последних, пожалуй, в том, что они, с одной стороны, пытаются придать русской вокабуле все мыслимые значения английского и французского слов, с другой же стороны, стремятся «записать» эту вокабулу в термины, то есть в разряд слов, обозначающих строго определенное научное понятие.
Оговоримся: мы не хотели бы видеть ограничения попыток расширения филологии; мы лишь хотим иметь при этом минимальные необходимые «условия взаимопонимания» (см. [Фрумкина 2011]), а также желали бы отбросить то, что Мандельштам (говоря, конечно, о мире поэзии) называл «просто ерундой».
«Многогранностью понятия "дискурс"» отдельные исследователи пытаются объяснить бессистемное употребление красивого заимствования, употребление во многих взаимоисключающих вариантах. Цитируя один только (!) сборник научных трудов, В.л. Наер отмечал, что: такой-то автор понимает дискурс как речь вообще; другой автор пишет о «манипулятивном дискурсе» - то есть, понимает дискурс как прагматически ориентированный тип речи; третий автор пишет о «диалогическом дискурсе» - то есть, воспринимает дискурс как
структурно дифференцированную речевую разновидность; четвертый автор пишет о «политическом дискурсе», пятый - об «экологическом дискурсе» и «педагогическом дискурсе»: эти исследователи, очевидно, понимают дискурс как сферу человеческой деятельности; шестой и седьмой авторы пишут о «научном дискурсе» и «публицистическом дискурсе» - то есть, понимают дискурс как функционально-стилевую разновидность, приравнивают дискурс к функциональному стилю (Ю.Н. Караулов указывал на то, что в англоязычных работах слово discourse часто использовалось для обозначения таких сущностей, как функциональные стили, именно потому, что на западе не было понятия «функциональный стиль»); восьмой автор пишет о «дискурсе фашизма» и «дискурсе коммунистической партии сссР»: для него дискурс - это идеологически дифференцированная форма речи (см. [Наер 2004]). Следует ли считать все эти словосочетания терминологическими или квазитерминологическими? Свидетельствует ли полное отсутствие общего видения о «прогрессе в науке»?
Однако многие лингвисты либо не знают о такой критике, либо стараются ее не замечать. Более того, вот что пишет один исследователь в статье «К проблемам понимания термина "дискурс"», (опубликованной в сборнике «Молодой ученый»):
«Определение дискурса до сих пор остается в центре внимания современных научных обсуждений, в этом и есть его актуальность и научная ценность» [Сычева 2011: 42].
Такая формулировка, конечно, вызывает улыбку. Но, похоже, что для очень многих деятелей лингвистической науки сегодня «дискурс» представляет ценность именно своей размытостью, нечеткостью и неопределенностью. «Мы не знаем, что мы изучаем; но наши попытки понять, что мы изучаем - и есть наш вклад в развитие науки», - словно заявляют они3.
Примеров можно привести сотни - но
3 Подчеркнем: в настоящей статье мы рассматриваем только ситуацию в России. Однако, вот, к примеру, цитата из статьи о положении дел в Германии: «В последнее десятилетие к числу самых популярных методов исследования в общественных и гуманитарных науках все чаще относят дискурс-анализ. К сожалению,
мы, будучи ограниченными рамками статьи, остановимся только на одной диссертации - «Аксиологические аспекты британской рекламы (на материале журнала "The Economist")» [Ваничкина 2010].
Касаясь (кажущейся автору важной) проблемы соотношения рекламного текста и рекламного дискурса (при том что далее автор проводит анализ материала, в основном, на уровне предложения), в параграфе 2 и его подразделах он предпринимает обзор взглядов на то, что можно считать текстом и дискурсом, и заявляет о намерении выработать понимание терминологического словосочетания «рекламный дискурс». На странице 22 «под термином "рекламный дискурс" понимается многоэтапный процесс создания рекламного продукта»; на странице 25 рекламный дискурс характеризуется как «вид коммуникации»; в разделе 2.1.2. понятие «рекламный дискурс» встраивается в некую систему как «разновидность институционального дискурса»; на странице 32 автор определяет «рекламный дискурс как связный, вербально-невербальный, письменный текст в совокупности с прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами, выраженный средствами массовой коммуникации (а именно: прессой), взятый в событийном аспекте, представляющий собой действие, участвующий в социокультурном взаимодействии и отражающий механизм сознания коммуникантов» (авторская пунктуация сохранена); наконец, на странице 33 автор вводит четвертый вариант понимания термина «рекламный дискурс», выделяя «журналь-
ный рекламный дискурс». «вывод»: автор диссертации говорит о «расплывчатости понимания» дискурса, устранить которую на современном этапе развития языкознания, по-видимому, не под силу ни одному специалисту - «понятийный диапазон термина дискурс очень широк» [Ваничкина 2010: 27]. Итак, в своей готовности изучать дискурс автор не идет дальше заявления о ней. Повторим: сотни работ, тысячи страниц диссертаций посвящаются таким (не будем лукавить) малоплодотворным изысканиям.
Голоса языковедов, которые рассуждают о дискурсе гораздо более содержательно, словно не слышат. Процитируем В.Л. Наера, который в статье «Дискурс и текст: речевое произведение» [Наер 2004] очертил понятие «дискурс», на наш взгляд, наиболее удачно:
«И текст и дискурс могут быть осмыслены и как абстрактные явления, и как конкретные реализации. На уровне абстракции текст - это инвариантная структура, обусловленная рядом специфических текстовых категорий <...>. Дискурс - инвариантная система коммуникативно значимых параметров - экстралингвистических (темпоральных, локальных, антропоцентрических, культурологических), прагматических, социальных. На уровне конкретики и текст и дискурс, являясь реализациями соответствующих абстрактных структур и систем, оказываются тесно слитыми двумя сторонами одной коммуникативной сущности - речевого произведения. Они не противопоставлены друг другу, а представляют собой двуединую сущность, с которой мы, как правило, имеем дело в исследовательской практике.
несмотря на многообразие публикаций, затрагивающих как теорию дискурса, так и концепции дискурс-анализа, весьма проблематично найти конкретные эмпирические исследования с подробным описанием проведения дискурс-анализа. Это, несомненно, затрудняет выбор модели дискурс-анализа, наиболее эффективной для того или иного исследования, особенно, если принимать во внимание существование разнообразных трактовок понятия «дискурс», и соответственно, различных подходов к его изучению. С подобными проблемами сталкиваются не только российские, но и немецкие исследователи» (Ушанова). Между прочим, показательно фигурирование в приведенном фрагменте слова «популярный» - как ни странно, разговор в таком ключе заводится часто и весьма именитыми учеными - ср.: «<...> сегодня предпочитается дискурсивный анализ» [Кубрякова: 2001]. А главное - опять-таки - то, что «найти конкретные эмпирические исследования с подробным описанием проведения дискурс-анализа» «проблематично».
Нет между ними и иерархических отношений, которые им иногда приписывают <...>. Они равноправны и представляют собой две стороны одной медали. <.>
Текст - сторона речевого произведения, обращенная к языку (лингвистическая сфера), дискурс обращен к миру (экстралингвистическая сфера). Текст дискретен и статичен, дискурс подвижен и процессуален. Дискурс напрямую связан с актом коммуникации, с иллокуцией. Текст является вербальным отражением иллокутивного акта - эксплицитным, а чаще имплицитным его результатом, следствием, вместилищем перлокуции. В дискурсе отчетливо проявляется эго адресанта, его личность, картина мира, позиции, оценки, идиосинкразии, эмоции, намерения. В тексте вербализован (лексика, грамматические структуры, фонологические и стилистические средства) отблеск этих параметров. Дискурс ориентирован на концептуальную сферу человеческой деятельности; текст - на вербальную. Дискурс - объект творящего его адресанта. Текст -объект декодирующего адресата. И существуют они лишь в совокупности в рамках реального речевого произведения. Поэтому текстовой и дискурсивный анализ неразделимы и взаимодополняемы: интерпретируя вербальные структуры, образующие текст, мы получаем доступ к концептуальной и эмоциональной сферам дискурса. А эмоциональное отражение окружающего мира и концептуализация сфер и форм человеческой деятельности в дискурсе вербализуются соответственно средствами стилистической маркированности и разнообразными формами стилевой и иной вариативности в тексте.
<...>
Работая с конкретными речевыми произведениями, не продуктивно противопоставлять текст и дискурс, текстовой и дискурсивный анализ, отрывать их друг от друга или пытаться нащупывать ту границу, на которой происходит перевоплощение всего комплекса концептуального и эмоционального, семантического и прагматиче-
ского в вербальное. Желательно, думается, учитывать и использовать все текстовые и дискурсивные аспекты и параметры речевого произведения для извлечения максимума содержательно-смысловой, прагматической и стилистической информации» [Наер 2004: 11-12].
Профессор Наер предложил отказаться от дискурса как таксономического критерия (поскольку «построенные на его основе таксономии умозрительны, гетеро-генны и безграничны по объему» [там же: 12]), предложил вариант понимания дискурса именно как лингвистического термина, который может стать основанием, объединяющим исследователей в дальнейшем изучении дискурса.
итак, мы предприняли попытку показать, что, с одной стороны, целью лингвиста не может быть «упрощение» понятия «дискурс», сведение его к какому-то короткому определению в духе школьных учебников, но что, с другой стороны, изучение многоаспектного понятия во всей его сложности не следует подменять ненаучным описанием под эгидой квазитермина всего, чего угодно. Любой ученый первого ряда (каким, на наш взгляд, был В.Л. Наер), занимаясь той или иной проблемой, конечно, в известной степени, начинает с чистого листа; в то же время, его движение вперед немыслимо без преемственности, упорядоченности идей, созвучия их с идеями других исследователей.
Надо также понимать, что и ведущие ученые иногда «дают сбой», однако их положение в науке уже столь прочно, что любые их взгляды принимаются научным сообществом без возражений. Так, какое-то время назад использование определения «когнитивно-дискурсивный» в любой работе автоматически придавало ей «новизну», «актуальность», «теоретическую значимость» и «практическую ценность». Возможно, дело еще и в особом влиянии на всех нас так называемых «спектаклей», в привязанности к броским словечкам иностранного происхождения, в невозможности оторвать образ
современного гуманитария-интеллектуала от жонглирования «учёными» вокабулами («дискурс» - только одна из них), которые превратились в «ярлыки», «опознавательные знаки» специалиста, находящегося «на переднем крае науки». В таком случае я выступаю за «нон-спектакулярность» лингвистики.
... Думается, разговор о «дискурсе» мог бы стать поводом и для разговора на более широкую и сложную тему - о том, что в филологии наблюдается неудовлетворенность
освоенными способами выражения мысли. В то же время, «законсервированными» остаются представления о том, как должна оформляться «научная мысль» (по крайней мере, на русском языке). С одной стороны, ученые хотят, вроде бы, большей «свободы» изложения; с другой стороны, отказ от терминов и всего, что влечет за собою их бытование, представляется им невозможным.
В конечном счете, мышления «научного» и «ненаучного» нет4. Есть шаблоны, в которые мы иногда мышление загоняем.
Литература
Ваничкина А.С. Аксиологические аспекты британской рекламы (на материале журнала "The Economist"): Дис. .канд. филол. наук. - М., 2010. - 207 с.
Гаузенблаз К. О характеристике и классификации речевых произведений // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 8, Лингвистика текста. - М., Прогресс, 1978. - С. 57-78.
КубряковаЕ.С. О тексте и критериях его определения // Текст. Структура и семантика. Т. 1. - М., 2001. - С. 72-81.
Милевская Т. Дискурс и текст: проблема дефиниции // http://teneta.rinet.ru/rus/me/ milevskat-discourseandtextdfn.htm
Наер В.Л. Дискурс и текст: речевое произведение // Вестник МГЛУ Вып. 496. - М., 2004. - С.7-15.
ПетровскаяЕ. «Спектаклей и хлеба!» // http://polit.ru/article/2011/10/21/al211011/ Сычева Е.В. К проблемам понимания понятия «дискурс» // Молодой ученый. - 2011. - №3. Т.2. - С. 42-46.
УшановаИ.А. Возможности применения методов дискурс-анализа в междисциплинарных проектах // Проект: Открытость в образовании как фактор сближения России и Европы в процессе глобализации // http://mion.novsu.ac.ru/display_analyticsitem?id=300250072608
Фрумкина Р.М. Рецепция классики в лингвистике. Критика оснований в лингвистике и вокруг // Вопросы психолингвистики. Вып. 2 (14). - М., 2011. - С. 181-193.
Дебор Г. Общество спектакля / Пер. с фр. С. Офертаса и М. Якубович / Под ред. Б. Скуратова. Послесл. А. Кефал. - М.: «Логос», 2000.
de Beaugrande, R.A. A New Introduction to the Study of Text and Discourse. Discursivism and Ecologism // [email protected]
Levinson, S.C. Pragmatics. - Cambridge Univ. Press, 1983. - 420 p.
4 Вспомним, что экзистенциализм, например, был «изобретен» вовсе не философами, а отдельными русскоязычными поэтами и европейскими прозаиками в 1920-30-е годы; слово придумали позже -первооткрывателям оно едва ли было бы нужно.
