CC BY
213
ЭТНОЛИНГВИСТИКА
Л. Н. Виноградова (Москва)
Непростые люди в сельском сообществе: о людях, наделенных сверхъестественными способностями.
Часть 2: Мастера-профессионалы, магические специалисты, полудемонические существа
Статья посвящается проблемам классификации персонажей восточнославянской мифологии внутри класса «люди со сверхъестественными свойствами». Будучи расположенными на условной шкале «человек — демон» в порядке нарастания меры «демоничности», они позволяют судить об общей типологии образов непростых людей в народной культуре и раскрывают представления об их социальном статусе в сельском сообществе.
Ключевые слова: славянская мифология, этнография, народная демонология, классификация фольклорных образов, колдовство, магия.
DOI: 10.31168/2073-5731.2018.1-2.2.01
В первой части настоящей работы1 была предпринята попытка разработать классификацию для группы персонажей восточнославянской мифологии, которые определяются в научной литературе как люди, наделенные сверхъестественными способностями (непростые люди). В той же статье были описаны первые три группы из этого списка: «невольные вредители», «жертвы колдовства», а также «чужаки и странники». Они наделяются в народной культуре некими ирреальными свойствами (могут сглазить, наслать порчу, предсказать будущее и т. п.), но по сравнению с категорией знающих людей не дотягиваются до статуса «полудемонические существа», так как не владеют искусством оборотничества, не обучаются колдовству и не вступают ради магического сверхзнания в контакт с нечистой силой. Соответственно, в классификационной системе они стоят ближе к полюсу «человек». Если продолжить движение по шкале между двумя точками оппозиции «человек — мифическое существо», то окажется, что персонажи из числа знающих в гораздо большей степени обладают признаками «демонизированных персонажей». Именно этой
Работа выполнена в рамках проекта по гранту РФФИ 16-04-00101 «Образ человека в языке и культуре славян».
категории мифологических образов посвящена вторая часть нашей работы. В ней нам предстоит решить вопрос о том, какое место в общей классификации непростых людей занимают группы персонажей, обозначенных как «мастера-профессионалы» (пастухи, гончары, мельники и др.), «магические специалисты» (знахари-врачеватели, шептуны, облакопрогонники, гадалки и др.), «полудемонические существа» (колдуны и ведьмы).
Мера их демоничности определяется составом сверхъестественных качеств и связана с концептом высшего знания, понимаемого как обладание некой магической силой. Глаголы знать / не знать активно используются в мифологической лексике для обозначения колдовских способностей магических специалистов; ср., например, полесские свидетельства: «Ведьма — это тая, што знае»2; «Цэ погана баба, шо много знае»3; «Есть много таких делоу, што люди знали, вельми понимали — знахоры»4. В севернорусских диалектах колдунов называли многознающими5: «он чорну магию знае», «вона чары знае», «йе таки люди, шо знахаровать знають». К числу знающих во всех славянских традициях относятся специалисты в области разных ремесленных занятий.
Мастера-профессионалы (кузнецы, коновалы, пчеловоды, плотники, пастухи, мельники, гончары, смолокуры, бабы-повитухи и др.) могли, по народным представлениям, в совершенстве овладеть своей профессией только особым сверхъестественными способом — при содействии нечистой силы. Практически каждый специалист своего дела подозревался в связях с «бесовщиной», поскольку сильна была вера в то, что высшее знание и умение приобреталось через посредничество потусторонних сил (высших божественных или «низших» демонических). Жители Новгородской губ. верили, что плотники способны на строящийся дом «свистуна пустить» или наслать на хозяев «мертвеца»6. По полесским свидетельствам, баба-повитуха в обычных случаях заговаривала роженицу, призывая на помощь Богородицу и святых, но в критической ситуации, при трудных родах, она могла обращаться за помощью к черту7. В Полесье крестьяне верили, что самыми лучшими строителями бывают «ведьмаки», которым служат черти; чтобы стать хорошим музыкантом, человеку приходилось ходить в лес, где его обучали черти; об умелом гончаре говорили: «Вин мае чорта, якый робить»; пасечник для успеха в бортничестве якобы вступал в контакт с чертями8. Согласно севернорусским поверьям, «пастух был знаткий человек, с бесом знался», «пастух сам коров
" 9
не пасет, их леший пасет»9; мельник заключал договор с водяным,
чтобы тот ему помогал10. Пчеловоды, по представлениям белорусов, для успеха в своем деле вступали в контакт с «чартамi ляснымЬ» и «водяными»11. По западноукраинским свидетельствам, печник налаживал связи с «домовиком» того дома, где закладывал печь; пастух овец ввчар) выращивал для себя духа-помощника, который помогал пасти стадо; сельский музыкант, хорошо играющий на скрипке, подозревался в связях со злым духом12.
Во многих случаях пастухи и мельники сами поддерживали среди местного населения слухи о своих связях с нечистой силой и о собственных сверхъестественных способностях, так как к таким непростым мастерам охотнее обращались люди за профессиональными услугами и больше платили13.
Таким образом, люди определенных профессиональных занятий стремились чудесным образом овладеть секретами своего ремесла, а став знающими в конкретной производственной магии, они — как считалось — обретали и некое колдовское сверхзнание: умели врачевать, снимать порчу, распознавать вора, угадывать будущее и т. п. В случае внезапного заболевания члена семьи люди обращались к мастерам-профессионалам: «Позвали мельника, стал он ее пареной травой лечить, одну она пьет, другая в печи лежит, так и поправилась»14. К гончарам принято было обращаться, если надо было распознать вора или помочь в любовной магии15. По сообщениям из Речицкого Полесья, сельские жители верили, что мастер-смолокур из-за своей дружбы с чертями мог узнать, где что происходит и что случится в будущем, кто чем болеет и как его лечить, понимал язык зверей и птиц, мог снять порчу с людей и со скота16.
В русских колдовских процессах XVIII в. принято было в ходе следствия выяснять, от кого конкретно обвиняемые переняли свое «волшебство». В ответах подследственных чаще всего упоминались коновалы, мельники и рыбаки. Так, коновал Масей «свободил» от любовной тоски дворовую девку Устинью; у мельника Платона были получены «стихи» для приворота и отворота; рыбак Максим лечил от падучей болезни17. И по более поздним этнографическим свидетельствам, у русских в число знающих особенно часто включались пастухи и коновалы. Например, о мезенских коновалах шла молва, что они могли испортить свадьбу, превратив ее участников в волков18. Коновалы из Старой Ладоги слыли знахарями по всему Северо-Западу России. К ним часто обращались за помощью в лечении болезней, для любовных приворотов, гаданий, для изгнания из дома насекомых и
19
грызунов19.
Искусное владение речью, словом, умение «складно говорить» тоже считалось в деревенском сообществе признаком знающего человека. Так, на Русском Севере большим почетом пользовался умелый свадебный дружка — один из главных руководителей свадебного обряда, знающий множество ритуальных приговоров, заклинаний, куплетов, шуток, острот. Ему приписывались некоторые колдовские способности20. Сколь бы странным это ни показалось, но именно речевое мастерство и знание большого числа сакральных текстов послужило основой для сближения магических специалистов в области колдовского знания и «божьих людей», знающих много молитв, духовных стихов, богослужебных текстов. Например, в селах Вер-хокамья жители называли знающей свою односельчанку, духовницу старообрядческого собора: «Она знающая шибко — молитвы знает, читает, поет, много лет в духовницах». Источником сверхзнания этой духовницы считалась высокая степень ее праведности; односельчане считали, что ее знания даны ей «от Бога», тогда как происхождение колдовских способностей традиционно связывалось с чертом21. В русской мифологической традиции многие представители «божьих людей» (юродивые, странствующие старцы, паломники, угодники, отшельники) обладали, как считалось, некими сверхспособностями: были ясновидящими, толкователями пророческих сновидений, умели исцелять больных22. По мнению С. А. Токарева, основа этой деятельности «божьих людей» мало чем отличалась от того же колдовства и знахарства. Принципиальной разницы между знахарем и божьим человеком ни по существу, ни в представлении верующих не было: тот и другой делали одно дело — использовали свое сверхзнание в помощь людям23. Другое дело, что источником магической силы колдунов считалась связь с нечистой силой, а знахарей и «божьих людей» — молитвенные обращения к высшим божественным силам.
К категории знающих, профессионально занимающихся определенным ремеслом, можно причислить и тех, кто оказывает населению чисто магические услуги — лечит с помощью ритуалов и приговоров, владеет умением заговаривать, знает, как найти пропавших людей и скот, быстро потушить пожар, отогнать градовую тучу, изгнать насекомых-вредителей, распознать причину хозяйственных неудач и т. п. Но таких персонажей целесообразно выделить в особый раздел нашей классификационной системы на основании более высокого — по сравнению со знающими ремесленниками — мифологического статуса.
Магические специалисты. Прежде чем перейти к рассмотрению этой классификационной группы, необходимо отметить, что до сих
пор в нашем исследовании речь шла о таких персонажах, которые в своем большинстве обозначались в языке носителей традиционной культуры с помощью обычной бытовой лексики. Мы говорили о людях, способных сглазить; о тех, кого прокляли родители; в кого вселился бес; о странниках и нищих; об инородцах; о пастухах, мельниках, пчеловодах и т. п. Что же касается магических специалистов и персонажей более высокого мифологического статуса (знахарей, ведьм, колдунов), то их номинация базируется на специфической народной терминологии, частично совпадающей у всех восточных славян, частично различающейся в разных локальных зонах; ср., например, русские термины колдун, знахарь, ведун, ведьмак, шептун, вещун, баяльник, знаткой, ворожец, чародей, волшебник, чернокнижник, чертятник, порчельник и множество других (столь же вариативны термины, относящиеся к женским персонажам из числа знающих). Это значит, что мы сталкиваемся с необходимостью прежде всего установить адекватную семантику этих названий, что оказывается непростой задачей для исследователя, так как в каждой местности фиксируются свои особые оттенки значений для каждого названия либо противоречивые его толкования. Например, в Полесье были зафиксированы следующие варианты ответов на вопрос о том, кто из односельчан способен наслать порчу, а кто умеет лечить и помогать людям в трудных ситуациях: «[Кто может испортить человека?] Это колдун. Он можэ с человека зробить любэе жывотное... [А знахарь?] Знахор — тот жэ колдун, а шэптун — шэпчэ, коб вылечыть чэловека. Знахор — это коб шчо плохэе сделать, а шэптун токо помоч делает»24; «Знахори могут зробить [т. е. навести порчу]. И лечат тоже знахо-ри»25; «Каудун, валшэбник — то плохой. Знахор, знахарка — это харо-шыя»26. Такой разнобой характеристик, когда о знахаре говорили, что он тот же колдун и вредит людям; что он хороший: лечит и помогает односельчанам; что он и портит, и может снять порчу, — отмечается на всей территории Полесья. И аналогичная ситуация подтверждается многими собирателями в самых разных регионах восточнославянской зоны. Едва ли это обстоятельство (многозначность одного термина) можно объяснить поздними процессами распада фольклорной традиции, так как приписывание противоположных функций «помогать/ вредить» одному персонажу отмечается еще в русских колдовских процессах XVII-XVШ вв. Так, в судебном деле 1758 г. обвиняемый признался, что он искал «знающего ведуна», чтобы уморить свою жену. Прослышав о некоем «лекаре», умеющем лечить болезни живота, он обратился к нему с просьбой свою жену «испортить»27, т. е. он
исходил из представлений о том, что умеющий лечить должен уметь и «портить».
Современные специалисты считают, что учет большого числа накопленных данных всё же позволяет говорить о возможности разведения понятий «колдун» и «знахарь» по признаку «вредить/помогать»: первый из них якобы действует во вред человеку, а второй — на пользу28. Однако, поскольку в быличках очень часто обе функции (вредить/помогать) приписываются одному и тому же лицу — в зависимости от его расположения или нерасположения к людям, — более надежным критерием для разведения знающих по разным классификационным группам является не один признак, а набор наиболее показательных мотивов и функций, относящихся к каждому мифологическому образу. Для категории «магические специалисты» главными можно назвать следующие мифологические характеристики: магическая деятельность по преимуществу на пользу людям; основные занятия — снятие колдовской порчи, обезвреживание «заломов» и «завиток», сделанных в жите ведьмой; защита села от стихийных бедствий, помощь в поисках пропавших людей и скота; снотолкования, предсказания будущего; использование в заговорах молитвенных слов и обращений к высшим божественным силам (а не к злым духам); единичные данные о связях с нечистой силой; отсутствие (или нетипичность) мотивов оборотничества, трудной смерти и посмертного хождения.
Исходя из этого набора идентифицирующих признаков, к категории магических специалистов можно отнести персонажей, которые обозначаются следующими терминами: рус. знахарь; баяльник (от глагола баять, т. е. говорить, заговаривать); шептун; вещун, вещунья; ворожей, ворожея; гадаль, гадалка; баба-лекарка; бел., укр. знахор, знахорка; шептун, шептуха, шептунья; ворожун, ворожка, ворожейка; лекарка, бабка, дед; зап.-укр. знахар, знахарка, мудрий, шептуха, прим1вник, багльник, вщун, ворожбт, градгвник, хмарник, тучник ('отгоняющий градовую тучу') и ряд др. В качестве номинативных форм часто используются также описательные конструкции, ср. полес.: таки люды, шо знають; бабка, яка лячыць умее; дед, шо умие знахоровать; той, шчо знае шэптаты, и т. п.
К числу характерных признаков знахарей-помощников относится представление о том, что их магическая сила исходит от Бога (а сила колдунов — от черта). По белорусским верованиям, «еслi чалавек памагаець чалавеку у чом-та, эта ад Бога. А есл1 дзелаець плоха, то ад чорта [...]. А знахары, есл1 лечуць, — яны ад Бога»29. Считалось,
что в своих заговорах магические специалисты используют «простые слова, не вредные», «не колдовство, не черноту», а молитвенные выражения и просьбы, адресованные Богу и святым30. Хотя в разных региональных традициях зафиксировано немало свидетельств о том, что они могут вступать в контакты с нечистой силой, однако они делают это не ради порчи, а в интересах людей. Кроме того, ради такой «нечистой» связи знахари никогда не совершают колдовских ритуалов осквернения христианских символов и отречения от Бога, как это свойственно колдунам31. В Полесье записаны поверья о том, что обнаружить пропавший скот знахарям помогали души умерших
32
некрещеных детей32.
Среди восточнославянских данных о магических специалистах особым образом выделяются карпатоукраинские поверья, в которых персонаж, именуемый знахарем, устойчиво совмещает признаки знающего человека, помогающего людям, и одновременно — колдуна, вредящего односельчанам33. Знахари в этой мифологической традиции считались людьми, которые благодаря своим контактам с чертями обладали исключительно высокими сверхъестественными способностями, их даже ведьмы боялись34. Они были способны вызвать засуху или обильные дожди, посадить в тело своего недруга змей или ящериц, превратить человека в зверя, заставить мельничное колесо вращаться против течения; «знахор творить попросту чудеса I через те, власне, набирае авторитетности та пошашвку у простих людей»35. Веря в почти безграничную магическую силу знахарей, люди обращались к ним по любым житейским вопросам: при болезнях, укусах змеи, при женском бесплодии, когда в семье случались раздоры, при любых проблемах в хозяйстве36. Функцию врачевателей в карпатоукраинской мифологии выполняли кроме знахаря багльники, примгвники, шептухи37. Главной функцией ворожки, ворожилг, вщунки считалось ясновидение и предсказание будущего.
К особой подгруппе магических специалистов относятся в карпатоукраинской мифологии гонихмарники (облакопрогонники), т. е. непростые люди, умеющие разгонять градовые тучи (варианты их названий: градгвник, градобурник, плангтник, тучник, хмарник). Их считали двоедушниками (обладателями двух душ); при приближении грозы они засыпали, и их вторая душа якобы летела отгонять от села опасные тучи. Деятельность их носила профессиональный характер: жители села платили своему градгвнику плату за защиту посевных полей от градобития. В число «облакопрогонников» включается в карпатоукраинских верованиях персонаж по имени чорнокнижник —
человек, который приобретает сверхзнание, читая «Черную книгу», и отгоняет дождевые или грозовые тучи от села38.
Сходные поверья о знающих людях, способных отогнать бури, ливни и град, фиксируются также в украинских селах Подолья и в Полесье39, но в этих регионах подобные персонажи не обозначаются специфической мифологической терминологией. В полесских рассказах об отгоне туч обычно действуют: «лесник-поляк», «чехи», «один старый пан», «старая баба», «чоловик, якый знае» и т. п.: «Колись казали, шо были люди — одворочали хмару. Казали: "Нэ йды у село, иды на лис!" И туча уходила. Тэпэр ужэ тых дидоу нэма»40.
По сравнению с мастерами-профессионалами, для которых оказание услуг в лечебной и хозяйственной магии является лишь их побочным занятием, магические специалисты обладают более высоким мифологическим статусом (что подтверждается и специфической персонажной терминологией), так как их основной профессией считается именно магическая деятельность, охватывающая самый широкий спектр жизненно важных интересов сельского населения. Несмотря на то что персонажи класса знахарей-помощников не столь очевидным образом (как это наблюдается у мастеров-ремесленников) связаны с нечистой силой, их сверхъестественные способности проявляются в самых разных жизненных ситуациях и в более многообразных формах, потому что источником их сверхзнания могли быть сакральные силы и высшего божественного ранга, и одновременно низшего демонического уровня.
Полудемонические существа (ведьмы, колдуны). Этот тип персонажей и по своей значимости в общеславянской мифологической системе, и по многообразию приписываемых им функций, и по степени популярности во всех региональных традициях занимает первое место среди демонизированных людей. Главное же их отличие заключается в более высокой «мере демоничности» по сравнению с прочими непростыми: ср., например, русские восточносибирские поверья о том, что ведьма способна незаметно для окружающих вынуть плод у беременной женщины и похитить его или что колдуна невозможно убить обычной пулей41.
Оба персонажа в той или иной степени известны во всех восточнославянских традициях, однако «удельный вес» каждого из них в разных региональных мифологиях неодинаков. Для мифологии русского населения северных, центральных и восточносибирских областей России (а также для севернобелорусских поверий) более характерна приоритетная роль колдуна, и само колдовство там счи-
тается по преимуществу мужским занятием, тогда как образ ведьмы разработан значительно слабее и термин ведьма часто заменяется локальными вариантными формами. А вся южнорусская, южнобелорусская и украинская мифологическая традиция примыкает к обширной территории, где главенствующие позиции среди знающих со всей определенностью занимает ведьма. И такая же ситуация (приоритет образа ведьмы) отмечается в мифологии западных славян и западноевропейских народов, о чем свидетельствуют многочисленные «ведовские» процессы позднего Средневековья. Изучив русские документы по колдовским следственным делам XVIII в., Е. Б. Смилян-ская отметила в качестве гендерной специфики восточнославянского ведовства то, что малорусское и южнорусское колдовство предстает в исторических источниках как преимущественно женское занятие,
42
а севернорусское — как мужское42.
Несмотря на совпадение некоторых функций и мотивов, относящихся и к колдуну, и к ведьме (связь с нечистой силой, трудная смерть, способность летать в вихре, делать вредоносные «заломы» в чужом злаковом поле и т. п.), первого из них нельзя признать просто мужским эквивалентом ведьмы: оба персонажа имеют вполне самостоятельный мифологический статус, и каждый наделяется своими особыми индивидуальными характеристиками. А объединяет их обоих, прежде всего, общий оценочный признак преимущественной вредоносности по отношению к людям.
Среди мужских персонажей, включенных в категорию знающих людей, самым высоким мифологическим статусом наделяется образ колдуна. О признаках, отличающих колдуна от знахаря, мы уже говорили в предыдущем разделе. Знаковыми характеристиками колдуна можно признать обладание сверхъестественными способностями (самого широкого спектра), полученными от рождения или в результате договора с нечистой силой. Этот статус высоко демонизированного персонажа колдун приобретает благодаря двум ключевым своим свойствам: склонности к злокозненным действиям и постоянным тесным связям с бесовскими силами. Хотя у восточных славян колдунам почти повсеместно приписывалась способность не только вредить людям, но и исправлять причиненное зло (снимать порчу, обезвреживать «завитки» в злаковом поле, расколдовывать человека-оборотня), эти магические специалисты воспринимались в сельском сообществе как крайне опасные, потенциально вредоносные существа: «Суеверный страх перед колдунами покоится на общенародном убеждении, что все они состоят в самых близких отношениях с нечистой силой и что
черти не только исполняют все их поручения, но даже надоедают, требуя для себя всё новой и новой работы»43. Чем больше боялись местного колдуна, тем обязательнее считалось приглашать его на все общесельские сходки, торжества и свадьбы, воздавать ему почести и оказывать знаки уважения, чтобы не восстановить против себя этого могущего причинить зло знающего человека. По свидетельствам собирателей, работавших на Русском Севере еще в недавнее время (в 1998—2008 гг.), сельские жители не решались перечить человеку с репутацией колдуна, обижать его, спорить или непочтительно обращаться с ним, высмеивать, переходить ему дорогу — во избежание мести с его стороны44.
Поверья о связи колдуна с нечистой силой реализуются в многочисленных демонологических мотивах: «колдун знается с чертями», «владеет ими», «черти прислуживают колдуну, постоянно требуя себе работы», «колдун может насылать бесов на человека», «черти вынуждают колдуна вредить людям», «черти вселяются в тело умершего колдуна», «колдун перед смертью просит сына избавить его от чертей» и ряд др. Если с самим колдуном происходили несчастные случаи, то односельчане считали, что это его «черти замучили»45. У русского населения Пермского края колдун называется чертознаем, т. е. это тот, кто знается с чертями46. В нижегородской мифологии по отношению к колдуну зафиксирован термин чертятник, т. е. тот, кто умеет насылать чертей на своих недругов47. Согласно украинским данным, колдуном (чаргвником) называется такой человек, который «взял себе в товарищи» черта и начал причинять зло окружающим людям48.
О высокой степени вариативности терминологических обозначений этого персонажа мы уже упоминали в первой части нашего исследования. Наиболее распространенными являются у восточных славян следующие названия: рус. колдун, ведун, ведьмак, волховник, еретник, знаток, чародей, кудесник, порчельник, портун, чернокнижник; белор. калдун, гоудун, чарадзей, ведьмач, вядзьмак, валшэбник, чорнокнижник; укр. чар1вник, чародш, мудрий, вгдьмак, чухмар; кар-патоукр. чаргвник, чародглник, чаклун, лиходтник, босоркун, чорнокнижник, мольфар и др.
Чтобы стать колдуном, человек должен был отречься от Бога, а также от всего своего рода до 12-го колена, выполнить ряд кощунственных действий: снять с себя нательный крест, стать ногами на икону, выстрелить в крест или в причастие, произнести формулы, призывающие сатану, и богохульные заклятия в адрес высших божественных сил. В дальнейшем черти требовали от посвященного в
колдуны принести в жертву своего ребенка или другого члена семьи. Он не должен был посещать церковь, выполнять церковные обряды и ходить на исповедь. Считалось также, что колдунами-чернокнижниками становятся такие люди, которые прочитают до конца всю «Черную книгу», хотя в процессе чтения они подвергаются нападкам злых духов. О высоком демонологическом статусе колдуна свидетельствуют мотивы оборотничества, т. е. возможности самому перевоплощаться, меняя свой облик, либо превращать людей в любых животных и предметы; поверья о полетах колдунов в тучах или в вихре, о способности управлять дикими зверями и змеями, насылать на жилье человека насекомых-вредителей или мышей, жаб; отнимать магическим способом урожай с чужого поля, насылать болезни, напускать на мужиков длительные запои, отнимать у человека разум, возбуждать у мужа ненависть к жене и вообще осуществлять множество разных злокозненных действий. Именно в этой порче и «сосредоточена собственно вся деятельность чародеев, и ею же объясняется их влиятельное значение в деревенской среде, наружное уважение к ним, почетные поклоны при всякой встрече и угощения водкой в виде отступного»49.
Самыми популярными и общеизвестными в цикле рассказов о колдунах у восточных славян являются сюжеты о трудной смерти колдунов, о стремлении их перед смертью избавиться от колдовской силы, а также об их посмертном хождении.
На условной шкале между крайними точками оппозиции «человек — демоническое существо» ближе всего к демоническому полюсу в восточнославянской мифологии стоит образ ведьмы. В большинстве дефиниций этот персонаж характеризуется (в демонологических словарях и энциклопедиях) как получеловек-полудемон либо как существо, сочетающее в себе черты реальной женщины и демона. А в энциклопедическом словаре «Мiфалогiя беларусау» как второе значение терминов ведзьма, вядзьмарка указывается принадлежность к мифическим существам: «.. .дэмашчная ютота, звязаная з надпрыроднымi сшамц жаночае увасабленне нячыстай сшы»50. Похоже, что к подобной трактовке образа ведьмы склоняется и Д. К. Зеленин. В книге «Восточнославянская этнография» в разделе о колдунах он пишет: в противоположность ведьмам и вампирам колдуны не являются нечистой силой, и хвостов у них нет51. То есть исследователь упоминает в одном ряду имена ведьмы и вампира (имеется в виду украинский вариант поверий о живых упырях) и причисляет обоих персонажей к нечистой силе.
И всё же, хотя более высокая степень демонизации ведьмы по сравнению с колдуном (и со всеми другими «знающими») являет-
ся общепризнанным фактом, называть этот женский персонаж «демоническим существом» нельзя, так как за основу классификации берется противопоставление «человек — мифическое существо» (а принадлежность ведьмы к существам человеческой природы во всех мифологических системах несомненна). В некоторых дефинициях она причисляется к «особой категории людей, состоящих в родстве или договоре с нечистой силой, которая наделяет их сверхъестественными способностями»52. Мотив тесной связи с чертями часто включается в толкование терминов ведьма, ведьмарка, чародейка или входит в состав персонажеобразующих признаков: «Ведьма — то та, што знаецца з чэртямы»53; «Ведьма знаецца с тэми нечистиками»54; «Як людына, ведьма. З нэчыстым духом знаецца»55. В числе устойчивых характеристик этого персонажа выступают в полесской мифологии мотивы: «ведьма повелевает чертями», «присутствует на их свадьбе», «совместно с нечистой силой охраняет цветок папоротника», «летает по ночам на совместные с чертями сборища», «черти заставляют ведьму вредить людям», «по требованию чертей ведьма приносит им в жертву членов своей семьи» и др. Связь с демоническими силами — не только принципиально важная особенность в наборе «ведьминских» признаков, но — согласно народным представлениям — именно она делает обычную женщину ведьмой. В отличие от западноевропейских поверий, эта связь у восточных славян не определяется как сексуальная, скорее речь идет о договорных отношениях, в результате которых черти получают душу ведьмы за услуги по ее прижизненному обогащению. В карпатоукраинских поверьях характер этой связи иногда объясняется тем, что злой дух вселяется в обычную женщину, после чего она становится двоедушницей, т. е. носительницей двух душ: своей собственной и демонической56. Как следствие связи с нечистым духом у женщины якобы появляются признаки демонического существа: телесные аномалии (хвост, рожки), способность менять свой внешний вид и превращать человека в животное, управлять погодой, снимать звезды с неба, летать в вихре, вызывать стихийные бедствия, насылать змей, мышей, насекомых и т. п. По белорусским поверьям, ведьма не чувствует боли, если ее бить по телу, поэтому наносить удары нужно по ее тени57. Подтверждением полудемонической сущности ведьм является также календарная приуроченность ее злокозненных действий: считалось, что все ведьмы особенно активно вредили людям накануне весеннего Юрьева дня, в ночь на Ивана Купалу либо в праздник Благовещения, на Пасху, Троицу, т. е. в такие периоды календаря, когда активизировалась вся нечистая сила.
Особенно высокая степень демонизации ведьмы отмечается в карпатоукраинской мифологии, где ведьме приписывается способность влиять на атмосферные процессы, вызывать засуху или проливные дожди, навлекать на село градобитие, вызывать лунные и солнечные затмения: она якобы совместно с упырями летит на небо и «выпивает» солнечный свет или «съедает» луну58.
Вариантными формами названия ведьма (ведьмарка, ведьмач-ка) у восточных славян чаще всего выступают следующие термины: рус. колдунья, колдовка, знахарка, ворожея, волшебница, хомутница, чертятница, пережинщица; белор. чараунгца, чарадзейка, калдуньня, знахарка; укр. чаргвниця, колдуниця, знахурка, ворожка, «тая, што знаеться з чортами»; зап.-укр. лгходгльниця, чередгнниця, босорка, босурканя и некоторые др. Несмотря на частые случаи употребления лексемы знахарка в значении 'ведьма', всё же следует признать разными эти два персонажа. Общей тенденцией у восточных славян является закрепление за ведьмой преимущественно вредоносных функций, а за знахаркой — полезных для людей действий. По наблюдениям украинских этнографов, в отличие от ведьмы «украшська знахарка не лиае на Лису Гору, не мае хвоста, не спецiалiзуеться на до!ш корiв»59. Действительно, самым узнаваемым (идентифицирующим) признаком ведьмы у всех славян является способность магическим образом отбирать молоко у чужих коров. Кроме того, она способна перенимать в свою пользу все виды хозяйственных благ: урожай с чужих полей, жирность свиней, удачу в разведении домашней птицы, успех в ткацких работах; может наслать порчу и болезни на людей, животных, растения и т. п. Второй блок стабильных «ведьминских» характеристик образуют мотивы: «ведьма умирает мучительной смертью», «старается перед смертью передать кому-нибудь свое сверхзнание» (т. е. сдать кому-то своих чертей), «становится после смерти ходячим покойником».
В отличие от магических специалистов (знахарей, шептунов) ведьмы скрывают от односельчан свои колдовские знания, поэтому в составе характеристик этого персонажа часто выступают мотивы, отражающие способы, с помощью которых односельчане выслеживают, распознают, разоблачают и наказывают ведьм.
Заключение. Итак, поставив перед собой задачу выявления типологии персонажей восточнославянской мифологии внутри класса непростые люди (т. е. обладающие сверхъестественными способностями), мы столкнулись с необходимостью прежде всего заняться процедурой идентификации каждого из них, чтобы определить их
место в классификационной системе. В основу этой классификации положен признак большей или меньшей степени демонизации разных групп непростых людей. По этому признаку ближе всего к полюсу «человек» располагается категория людей с некоторыми (немногочисленными) ирреальными свойствами: способность воздействовать магическим образом на окружающих, распознать вора или поджигателя, предсказать будущее и т. п. К ним относятся «невольные вредители» (например, люди с дурным глазом), «жертвы колдовства» (например, бесноватые) и пришедшие извне «чужаки» (которым приписываются определенные демонические черты). А к полюсу «мифические существа, демоны» в большей степени тяготеет группа знающих людей, т. е. тех, в характеристике которых принципиально важным оказывается владение особым колдовским сверхзнанием. В эту группу включаются «мастера-профессионалы», «магические специалисты» и «полудемонические существа». Ко всем перечисленным группам описываемых нами персонажей применим ключевой термин непростые люди.
Происхождение ирреальных свойств у непростых людей обычно объясняется их контактами с потусторонними (реже — с божественными) силами, но может быть связано и с фактом рождения человека в особое роковое время. Формы контактов с нечистой силой были самыми разными: в человека против его воли вселялся злой дух; человек побывал во власти нечистой силы либо подвергся колдовской порче, превратившись в волколака; сознательно вступил в связь с чертом ради обретения сверхзнания; умирающий колдун передал своих бесов-помощников другому человеку, и тот стал знающим поневоле, и т. п. В карпатоукраинской и западнославянской мифологии причиной демонизации людей считается также факт рождения человека с двумя душами: своей собственной и второй, «нечистой». О негативной семантике двоичности нам уже приходилось говорить в первой части статьи, в разделе о «глазливых» людях. Мотив двоедуш-ничества как причины появления сверхъестественных способностей у человека наиболее активно бытует в западноукраинских поверьях о непростых людях. Считалось, что именно люди, рожденные с двумя душами, после смерти становятся опасными «ходячими» покойниками, вампирами. Но и в других локальных традициях восточнославянской зоны встречаются отголоски этих верований. Например, по признаку наличия двух душ в одном теле даже беременные женщины воспринимались в разных славянских традициях как существа временно опасные, требующие особых мер социальной изоляции. Соглас-
но русским тамбовским поверьям, «люд раньше темный был — бабу чижёлую как бы побаивались. У нее ведь душа в душе, и кто знает, какая в ней душа живет — добрая, праведная, Богом посланная, али злая, неприкаянная»60. Соответственно, женщин в период беременности и опасались, и почитали, не решались ни в чем им отказывать, верили в их способность избавлять людей от болезней, быстро тушить пожар и т. п.61
Статус «временно непростых» приобретали также «нечестные» невесты; девушки, родившие внебрачного ребенка; женщины и девушки в период месячных. По гуцульским представлениям, если женщина во время менструации вступит в половую связь и забеременеет, то от такой связи «родяться так зваш непросп» [родятся так называемые непростые люди]62. В этой мифологической традиции в качестве вариантных форм термина непростые люди выступают также следующие названия: знаючг, мудрг, розумт, земнг боги, боголюди63. Значение термина земт боги противопоставляется значению 'небесные боги', т. е. «земные боги» осмысляются как ненастоящие божества. Необычный глагол богувати в значении 'управлять миром, колдовать' используется в гуцульской мифологической лексике по отношению к знахарям-колдунам, называемым мольфарг: «Вони богуют; то там люде, що можут стратити чоловжа або худобу» [Они ворожат; это такие люди, которые могут погубить человека или скотину]64.
Именно в такой двойственности отношения односельчан к непростым людям — как ко всемогущим «богам» и одновременно как к опасным «демонам» — заключается специфическая особенность их статуса в сельском сообществе. Поскольку знающим приписывается способность не только помогать людям, но и вредить им, односельчане крайне предупредительно и уважительно относятся к колдунам и ведьмам, стараясь не вызвать их неприязнь к себе; «гуцульське на-селення мае до сво!х непростих повне довiр'е, поважаючи кождого й кожду, як належить, та стшить, як треба, по раду чи помiч для себе або для маржини» [гуцульское население имеет к своим непростым полное доверие, почитая как положено каждого и каждую из них, и спешит к ним за советом и помощью, когда это необходимо для себя или для скотины]65. Некоторые «мало понимающие в колдовстве» сельские жители специально напускали на себя славу «сильно знающего» — для авторитета и чтобы люди боялись66. Множество подобных примеров, свидетельствующих об амбивалентной оценке непростых людей со стороны социума, приводятся в трудах специалистов в области славистической этнологии и этнолингвистки67.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Виноградова Л. Н. Непростые люди в сельском сообществе: о людях, наделенных сверхъестественными способностями. Часть 1: Невольные вредители, бесноватые, чужаки // Славянский альманах. 2017. № 3-4. С. 367-378.
2 Народная демонология Полесья (публикации текстов в записях 80-90-х годов XX века). М., 2010. Т. 1: Люди со сверхъестественными свойствами / сост. Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. С. 268.
3 Там же. С. 100.
4 Там же. С. 269.
5 Христофорова О. Б. Колдуны и жертвы. Антропология колдовства в современной России. М., 2010. С. 183.
6 Щепанская Т. Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции Х1Х-ХХ в. М., 2003. С. 414-415.
7 Народная демонология Полесья... Т. 1. С. 463.
8 Народная демонология Полесья. Т. 1. С. 442-459.
9 Криничная Н. А. Русская народная мифологическая проза: Истоки и полисемантизм образов. Петрозаводск, 2000. Т. 2: Былички, бывальщины, легенды, поверья о людях, обладающих магическими способностями. С. 19.
10 Петрухин В. Я. Мельник // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 2004. Т. 3. С. 220-222.
11 Мiфалогiя беларусау: энцыклапедычны слоушк. Мшск, 2011. С. 381-382.
12 Войтович Н. Народна демонолопя Бойывщини. Львiв, 2015. С. 168-174.
13 Щепанская Т. Б. Культура дороги. С. 414; Петрухин В. Я. Мельник. С. 221.
14 Криничная Н. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 2. С. 234.
15 Мiфалогiя беларусау. С. 112-113.
16 Pietkiewicz С2. Кикига duchowa Ро^а Rzeczyckiego. Warszawa, 1938. S. 217.
17 Смилянская Е. Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. М., 2003. С. 82-84.
18 Щепанская Т. Б. Культура дороги. С. 400.
19 Там же. С. 403.
20 Гура А. В. Дружка // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 1999. Т. 2. С. 138-139;
Криничная Н. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 2. С. 20; Христофорова О. Б. Колдуны и жертвы. С. 82.
21 Христофорова О. Б. Колдуны и жертвы. С. 180.
22 Харитонова В. И. Заговорно-заклинательное искусство восточных славян: Проблемы традиционных интерпретаций и возможности современных исследований. М., 1999. Ч. 1. С. 221.
23 Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов. XIX — начало XX в. М.; Л., 1957. С. 36.
24 Народная демонология Полесья. Т. 1. С. 260.
25 Там же. С. 413.
26 Там же. С. 411.
27 Смилянская Е. Б. Волшебники. М., 2003. С. 54.
28 Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 421423; Криничная Н. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 2. С. 10; Балов А. В. Очерки Пошехонья // Этнографическое обозрение. 1901. Кн. 51. № 4. С. 112; Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1989. С. 105-106; ВласоваМ. Н. Русские суеверия: энциклопедический словарь. СПб., 1998. С. 206-207; Левкиевская Е. Е. Знахарь // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 1999. Т. 2. С. 347-348; М1фалопя беларусау... С. 192; Pгetkгewгcz Сх. Кикига duchowa. S. 218-219.
29 Полацы этнаграф1чны зборшк. Наваполацк, 2011. Вып. 2: Народная проза беларусау Падзвшня. Ч. 2. / уклад. У А. Лобача. С. 63.
30 ВласоваМ. Н. Русские суеверия. С. 205; М1фалопя беларусау. С. 192.
31 Левкиевская Е. Е. Знахарь. С. 348.
32 Народная демонология Полесья (Публикации текстов в записях 80-90-х годов XX века). М., 2012. Т. 2: Демонологизация умерших людей / сост. Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. С. 251-252.
33 Хобзей Н. Гуцульска м1фолопя: етнолшгвютичний словник. Льв1в, 2002. С. 110.
34 Гнатюк В. Нарис украшсько! м1фологш. Льв1в, 2000. С. 225.
35 Там же. С. 233.
36 Онищук А. Матер1яли до гуцульсько! демонольогп / записав у с. Зеленици Надвiрнянського повгта Антш Онищук // Матер1яли до украшсько-русько! етнольогй. Льв1в, 1909. Т. 11, ч. 2. С. 112.
37 Хобзей Н. Гуцульска м1фолопя... С. 33, 156, 191.
38 Там же. С. 183-184; Левкиевская Е. Е. Облакопрогонники // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 2004. Т. 3. С. 452-454.
39 Казки та оповщання з Подшля. В записах 1850-1860 гг. / упоряд-кував Микола Левченко. Ки!в, 1928. Вип. 1-2. С. 13; Народная демонология Полесья. Т. 1. С. 472-475.
40 Народная демонология Полесья. Т. 1. С. 474.
41 Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / сост. В. П. Зиновьев. Новосибирск, 1987. С. 314, 318.
42 Смилянская Е. Б. Волшебники. С. 51.
43 Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. С. 68-69.
44 Христофорова О. Б. Колдуны и жертвы. С. 130-132.
45 Там же. С. 77.
46 Власова М. Н. Русские суеверия. С. 205.
47 Мифологические рассказы и поверья Нижегородского Поволжья / сост. К. Е. Корепова, Н. Б. Хромова, Ю. М. Шеваренкова. СПб., 2007. С. 211.
48 Чубинський П. Мудрiсть вшв. Кшв, 1995. Кн. 1. С. 204.
49 Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. С. 71.
50 Мiфалогiя беларусау... С. 73.
51 Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. С. 421.
52 Русский демонологический словарь / авт.-сост. Т. А. Новичкова. СПб., 1995. С. 64.
53 Народная демонология Полесья. Т. 1. С. 36.
54 Там же. С. 103.
55 Там же. С. 69.
56 Войтович Н. Народна демонолопя Бойшвщини. С. 126.
57 Мiфалогiя беларусау... С. 74.
58 Онищук А. Матер1яли до гуцульсько! демонольогп. С. 7-8; Хоб-зей Н. Гуцульска мiфологiя. С. 60-61.
59 Вовк Хв. Студи з украшсько! етнографй та антропологи. Ки!в, 1995. С. 205.
60 Толстая С. М. Славянские мифологические представления о душе // Славянский и балканский фольклор: Народная демонология. М., 2000. С. 59.
61 Толстая С. М. Беременность, беременная женщина // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н. И. Толстого. М., 1995. Т. 1. С. 160-161.
62 Хобзей Н. Гуцульска мiфологiя. С. 133.
63 Там же. С. 105-106; Войтович Н. Народна демонолоНя Бойшвщини. С. 145.
64 Хобзей Н. Гуцульска мiфологiя... С. 106.
65 Там же. С. 132-133.
66 Христофорова О. Б. Колдуны и жертвы. C. 111.
67 Антчак В. К. «Знающие люди» в традиционной культуре русских: дис. канд. ист. наук. СПб., 2005; ВаленцоваМ. М. Человек силы в социуме // Slavica Nitriensia. Casopis pre vyskum slovanskych filologii. Nitra. 2016. № 2. S. 23-36; Христофорова О.Б. Колдуны и жертвы. C. 141-144; Войтович Н. Народна демонолопя Бойшвщини. C. 164-167, и др.
L .N. Vinogradova Uneasy people in the village community: about the people with paranormal abilities
The article dwells upon problems of classification of East Slavic mythological characters inside the class "people with paranormal abilities". They are placed on the provisional scale between 'people' and 'demons' closer to 'demons'. A typology of 'uneasy people' in the village culture discloses the folk ideas about their social status in the community.
Keywords: Slavic mythology, ethnography, folk demonology, classification of folk images, witchcraft, magic.
