CC BY
60
español.
En segundo término, porque su connotación sonora evoca algo que sucede con estrépito (y tiene así un valor onomatopéyico).
En tercera instancia, porque la palabra viene a designar un hecho nuevo, que no disponía de vocablo específico: las manifestaciones ruidosas ante las casas de políticos o personajes de transcendencia pública; el acoso domiciliario en grupo.
Y finalmente, porque está de moda y ha salido con fuerza en todas las direcciones.
El Diccionario de la Real Academia recoge desde 2001 el verbo "escrachar", pero no sus derivados americanos "escrache" y "escracho" Y lo define según el uso coloquial propio del español rioplatense (Argentina y Uruguay), con dos acepciones: "1. Romper, destruir, aplastar. 2. Fotografiar a una persona".
Y por último, se puede proponer en la programación, en el apartado de lectura, que los alumnos elaboren su propia gramática, como trabajo adicional o específico, en base a ese texto discursivo sobre determinadas estructuras y usos. Así, por ejemplo, se les puede pedir que analicen el uso en contraste de las formas de pretérito perfecto, indefinido e imperfecto que aparezcan en el libro, para que asimilen de forma sólida ese aspecto de la gramática.
5. Bibliografía:
1. Araeizaga Orube, Elisabet. Gramática para profesores de español como lengua extranjera. FUNIBER (Fundación Universitaria Iberoamericana). Ediciones Día de Santos. 2009.
2. Cenoz Iragui, Jasone. El concepto de competencia comunicativa. Antologías didácticas. Instituto Cervantes.
3. Moreno Francisco, Gil María, Alonso Kira (Edición a cargo de .) Actas del congreso internacional de ASELE. La enseñanza del español como lengua extranjera: Del Pasado al futuro. Universidad de Alcalá. 1997.
4. De Dios Luque Durán, Juan. Los juegos lingüísticos: fallos comunicacionales, humorismo verbal y reflexión metalingüística. Universidad de Granada.
Fuentes
5. Diccionario de términos clave de E/LE. Instituto Cervantes.
6. Marco Común Europeo de Referencia para las lenguas: aprendizaje, enseñanza y evaluación (MCEP).
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Даниленко Валерий Петрович
Доктор филологических наук, профессор кафедры теоретической лингвистики ФГБОУ ВПО «ИГЛУ», г. Иркутск, Россия
УДК 81.00 Д18 ББК Ш 141.01.2973
НЕПРИКАЯННЫЙ ЧЕЛОВЕК В ПЕРВОЙ ПОВЕСТИ М.Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
351
Неприкаянный человек - главный герой русской классической литературы. М.Е. Салтыков-Щедрин был среди тех великих русских писателей, кто обнаружил этого героя вслед за А.С. Грибоедовым, А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым, Н.В. Гоголем и А.И. Герценом.
Ключевые слова: М.Е. Салтыков-Щедрин; смысл жизни; неприкаянный; наука; искусство; литература; нравственность; политика.
RESTLESS PERSON IN THE FIRST STORY BY M.E. SALTYKOV-SHCHEDRIN
The restless person is the main character of the Russian classical literature. M.E. Saltykov-Schedrin was among those great Russian writers who found that hero after A.S. Griboedov, A.S. Pushkin, M.Yu. Lermontov, N. V. Gogol and A.I. Herzen.
Key words: M.E. Saltykov-Schedrin; meaning of life; the restless; science; art; literature; moral; policy.
Каким измученным, измождённым и старым выглядит Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889 гг.) на фотографиях его последних лет! Между тем прожил он всего 63 года. Он почувствовал себя стариком, когда ему не было ещё и пятидесяти. Его главными болезнями были ревматизм и порок сердца, но со временем «целая энциклопедия самых жгучих болей поселилась в нём» [2; 16, с. 314]. Только железная самодисциплина и могучая воля позволяли ему засаживать себя за рабочий стол. 5 июля 1886 г. он писал Л.Ф. Пантелееву: «Я здесь (на даче в селе Новая Кирка в Финляндии. - В.Д.) живу скверно, а чувствую себя ужасно. Каждое утро встаю с мыслью: не лучше ли застрелиться. Последние шесть ночей почти не спал, а точно в тумане лежал от 3 до пяти часов в совокупности» [2; 20, с. 258].
В «Оправдательной записке» (1888 г. или 1889 г.) М.Е. Салтыков-Щедрин так охарактеризовал состояние своего здоровья и духа: «Я никогда не мог похвалиться ни хорошим здоровьем, ни физическою силою, но с 1875 г. (ему 49 лет - В.П.) не проходило почти ни одного дня, в который я мог бы сказать, что чувствую себя изрядно. Постоянные болезненные припадки и мучительная восприимчивость, с которою я всегда относился к современности, положили начало тому злому недугу, с которым я сойду в могилу. Не могу также пройти молчанием и непрерывного труда: могу сказать смело, что до последних минут вся моя жизнь прошла в труде, и только когда мне становилось уж очень тяжко, я бросал перо и впадал в мучительное забытье» [2; 17, с. 476].
Михаил Салтыков (псевдонимом Н. Щедрин он впервые подписал свои «Губернские очерки» в 1856 г. - В.Д.) был великомучеником с юных лет - с того времени, когда в 1836 г. его увезли из родного Спас-Угла учиться в московский Дворянский институт, а в 1838 г. - в Царскосельский (с 1844 г. Александровский) лицей. В этом лицее, как мы помним, Александр Пушкин заявил о себе как начинающий поэтический гений. Михаил Салтыков тоже писал стихи в молодости. Если первый, между тем, начинал со стихотворения «К Наталье», вступительные строчки в котором сообщают нам о весьма радостной новости:
Что за птица Купидон; Сердце страстное пленилось; Признаюсь - и я влюблен!
то у второго мы находим другое:
Мне тяжело. Уныло потухает Холодный день за дальнею горой. Что душу мне волнует и смущает? Мне грустно: болен я душой!
Я здесь один; тяжёлое томленье Сжимает грудь; ряды нестройных дум Меня теснят; молчит воображенье, Изнемогает слабый ум.
Под тяжестью каких дум изнемогал «слабый ум» автора этих строк? Под тяжестью размышлений о смысле жизни. Пока этот смысл оставался для него смутным. Подражая «Думе» М.Ю. Лермонтова, неприкаянный подросток Миша Салтыков писал:
Мы жить спешим. Без цели, без значенья Жизнь тянется, проходит день за днём -Куда, к чему? Не знаем мы о том. Вся наша жизнь есть смутный ряд сомненья, Мы в тяжкий сон живём погружены...
Весной 1844 г. М.Е. Салтыков покинул стены лицея, а летом поступил на службу в канцелярию Военного министерства, где он проработал около пяти лет. Служба службой, но голова его была занята не ею, а поиском высокого смысла жизни. В результате в журнале «Отечественные записки» появилась его первая повесть - «Противоречия. Повесть из повседневной жизни» (ноябрь 1847 г.). Её автор уже перешагнул через своё двадцатилетие. В ней он вывел на сцену человека неприкаянного.
Неприкаянный человек ищет своё место под солнцем. В центре его мучительных размышлений находится вопрос о высоком смысле жизни. Его неприкаянность в том и состоит, что он не находит твёрдого ответа на этот вопрос. В положении неприкаянного оказались Евгений Онегин у А.С. Пушкина, Григорий Печорин у М.Ю. Лермонтова, Андрей Тететников у Н.В. Гоголя, Владимир Бельтов у А.И. Герцена, Дмитрий Рудин у И.С. Тургенева, Илья Обломов у И.А. Гончарова, главный герой «Записок из подполья» у Ф.М. Достоевского и др.
Главный герой повести М.Е. Салтыкова «Противоречия» - Андрей Павлович Нагибин - прямой предшественник главного героя повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья», которая была опубликована в 1864 г., - спустя 17 лет после первой повести М.Е. Салтыкова.
Мировоззренческий тупик, в который попал герой Ф.М. Достоевского, состоит в его неспособности выпутаться из противоречий, в его беспомощности перед противоположностями. Вот как он говорит об этих самых противоположностях: «Это я наврал про себя давеча, что я был злой чиновник. Со злости
353
наврал. Я просто баловством занимался и с просителями и с офицером, а в сущности никогда не мог сделаться злым. Я поминутно сознавал в себе много -премного самых противоположных тому элементов. Я чувствовал, что они так и кишат во мне, эти противоположные элементы. Я ахал, что они всю жизнь во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал, нарочно не пускал наружу. Они мучили меня до стыда; до конвульсий меня доводили и - надоели мне наконец, как надоели!» [Достоевский, 1985, с. 5].
Такого умственного и эмоционального буйства мы не найдём у молодого М.Е. Салтыкова, но свою первую повесть он назвал «Противоречия», надо полагать, вовсе неслучайно. В сетях каких же противоречий оказался её главный герой?
Противоречие, как известно, есть отношение между двумя противоположностями - между истиной и ложью, добром и злом, справедливостью и несправедливостью и т.д. Главное противоречие, которое решает Андрей Нагибин, есть противоречие между активным отношением к действительности и пассивным. Какие же аргументы он находит для первого и второго?
Наука
К активному отношению к науке Нагибина ведёт неудовлетворённость современным состоянием философских («спекулятивных») наук. Они приводят к скепсису: «Спекулятивные науки напыщают ум человека, делают его скептиком, так что после он уж и хвалится своим скептицизмом, и говорит, что в нём-то весь шик, последнее слово философии» [2; 1, с. 72].
Активное отношение к науке означает её изменение. На собственное участие в нём Нагибин даже и не замахивается. Он занимает здесь пассивную позицию, хотя теоретически и признаёт, что «усвоение внешнего мира» могло бы составить смысл человеческой жизни. Своему адресату NN он пишет: «И в этом-то усвоении человеком внешнего мира, в этом уяснении отношений своих к нему и состоит главная задача, весь смысл его жизни. Задача огромная...» [2; 16, с. 74].
Что же мешает Нагибину принять для себя познавательный смысл жизни? Страх перед множеством дорог, ведущих к постижению истины. Да и кто даст гарантию, что именно тебе не достанется ложная дорога? Вот как на этот счёт рассуждает герой М.Е. Салтыкова: «Задача огромная, и согласитесь, что человек-младенец не мог решить её, потому что не было у него ни опытности, ни знания вещей, с которыми обращался, а дорог к приобретению и того и другого бесчисленное множество; кто может поручиться, которая действительно истинна?» [2; 1, с. 74].
Свою неспособность принять научный смысл жизни Нагибин прикрывает также казуистическим рассуждением о том, что познание мира приводит к прекращению прогресса в человеческой истории: «Вы спросите, может быть, меня, что же будет, когда человек исполнит свою задачу, когда он определит свои отношения к внешнему миру, когда эта столько лет разрозненная антиномия - человек и внешняя природа - сольётся наконец в один величественный синтез? Отвечаю: тогда прекращается прогресс человека, тогда наступает период его
успокоения, и так как жизнь обусловливается движением и исключает идею инерции - наступает период смерти...» [2; 1, с. 74].
В конечном счёте выходит по Нагибину, что на пути к гармонии человека с природой стоит сама эта гармония, поскольку её достижение означает прекращение движения людей вперёд, а стало быть, ввергает их в пучину смерти. Андрей Нагибин, как видим, нашёл благородный способ отделаться от науки. Чего не сделаешь ради прогресса?
Искусство
Нагибин заявляет: «Неужели всю жизнь сочинять стихотворения, и не пора ли заговорить простою, здоровою прозою?» [2; 1, с. 73]. Какие же стихи он здесь имеет в виду? Стихи, с помощью которых их авторы прячутся от реальной действительности в мир их «полупьяных фантазий» [2; 1, с. 73]. В адрес таких эскапистов он произносит гневную филиппику: «Мы с каким-то презрением отворачиваемся от той среды, в которой живём, и создаём себе особый мечтательный мир, который населяем призраками своего воображения, в котором находим удовлетворение всем лучшим, задушевным желаниям нашим, одним словом, такой мир, где мы волшебники, где по манию нашему являются уставленные яствами столы, являются чудные, светлоокие женщины с распростёртыми объятиями, с жгучими поцелуями и неиссякаемою негою в глазах...» [2; 1, с. 72].
Автор этой филиппики призывает: «Пора нам стать твёрдою ногою на земле, а не развращать себя праздными созданиями полупьяной фантазии; пора объяснить себе эту стоглавую гидру, которая зовётся действительностью, посмотреть, точно ли так гнусна и неумыта она, как описывали нам её учители наши, и если это так, то какие причины этой разрозненности частей целого, и нет ли в самой этой борьбе, в самой этой разрывчатости смысла глубокого и зачатка будущего...» [2; 1, с. 73].
Мы слышим здесь голос самого Михаила Салтыкова - будущего великого сатирика, который через несколько лет начнёт безжалостно отрубать с гидры российской действительности всё новые и новые её головы. А что его Нагибин? Он пока довольствуется скромной ролью государственного служащего и домашнего учителя двух сыновей богатого помещика Игнатия Кузьмича Кроши-на. Выходит, и в искусстве, как и в науке, он выбрал пассив.
Нравственность
На стороне пассива Андрей Нагибин остался и в области нравственности. Свою неспособность служить добру он прикрывает казуистикой о бесполезности и даже вреде добра. Проанализируем в связи с этим только один эпизод из повести.
Таня Крошина (влюблённая в Андрея дочь Крошина, которую он загубит своею неспособностью ответить на её чувство) даёт монету нищему. А как на этот поступок реагирует Андрей? Неожиданно. Между ними состоялся такой диалог:
«— Да вот вам не пришло, например, на мысль, что, помогая бедному, вы не делаете ему действительного добра. Положим, что ваше благодеяние на минуту и облегчает его участь и делает его счастливым... разумеется, относитель-
но; а и не подумаете о том, что минута всё-таки не целая жизнь, что в следующее затем мгновение доля его уж гораздо горче и несноснее, нежели была прежде...
— Это как?
— Очень просто: улучшая его участь, вы даете случай развиться в нём новым потребностям, которых он до того не имел; к прежней-то своей жизни он привык и не жаловался... к чему не привыкают! — теперь же другое дело: испытав сладкого, он не хочет уж горького, не хочет возвратиться к прежней своей безотрадной жизни. А между тем вас-то уж и нет, чтоб вновь подать ему милостыню: вы точно так же исчезли, как и встретились с ним на пути его, то есть совершенно случайно!
— Однако ж, разве нет, кроме меня, сострадательных людей на свете?
— Есть, разумеется, есть; кто же против этого спорит? даже очень много; да всё же ведь это случайность, всё же это не обеспечивает человека; может быть — есть, может быть — нет, — ведь это шатко, ведь так нельзя жить!.. Да, притом, неужели вы не видите и другой стороны благотворительности? неужели не видите, что она приучает жить на чужой счёт того, на кого обращена, заглушает в нём гордость, энергию, всё, что делает человека человеком?» [2; 1, с. 83].
Есть ли в рассуждениях Нагибина доля истины? Есть. Но в конце концов он выступает здесь как абсолютист, в конечном счёте отрицающий смысл доброго, сострадательного отношения человека к человеку. Более того, окончание этого диалога свидетельствует о новом повороте его казуистики: оказывается Таня, добрая и несчастная девушка, своим поступком прикрывает свой эстетический эгоизм. Её собеседник выносит ей такой приговор: «А может быть, эта мнимая любовь к ближнему — не более, как преобладающее в вас чувство изящного, возмущающееся страшною картиною безобразия, тесно связанного с нищетою? Соболезнуя о страждущем и голодном, вы, может быть, о себе соболезнуете, потому что стоны и ропот неприятно оскорбляют ваши органы, привыкшие к впечатлениям эстетическим...» [2; 1, с. 83].
Вот уж поистине неисчерпаемы возможности человеческого разума! Нет предела его хитросплетениям! Со свойственной ему изворотливостью он запутает при желании его носителя любую ситуацию. Чего ему стоит, например, поменять добро на зло или справедливость на несправедливость? Пара пустяков.
Политика
Андрей Нагибин - человек бедный. Но с главным источником деления людей на бедных и богатых - частной собственностью - он бороться не в состоянии. Ситуацию «иметь и не иметь» он воспринимает как «игру случая». Он пишет своему загадочному NN «И образованный человек, уж по одному тому, что он имеет, а я не имею, всё-таки не настолько отказался от общественных предрассудков, чтоб не видеть простого наёмника в человеке, которого услугою он пользуется; но так как он понимает, что иметь и не иметь вовсе не от нас зависит, что это более игра случая, нежели результат разумных причин, то и ста-
рается всячески сгладить, сделать неприметным расстояние, которое разделяет имущего от неимущего» [2; 1, с. 75].
Выходит, по Нагибину, что не с источником имущественного расслоения нужно бороться, а лишь сглаживать расстояние между богатыми и бедными. Таков предел его политических мечтаний. Таким образом, и в области политики он записал себя в конечном счёте скорее в пассив, чем в актив.
Что же мы видим в итоге? Мы видим перед собою человека неприкаянного. Его неприкаянность зиждется на выводе о том, что «действительности-то всё-таки переменить нельзя, как нельзя, чтоб дважды два было не четыре, а пять» [2; 1, с. 73].
Сам о себе Андрей Нагибин говорит: «Я хотел бы трудиться, хотел бы работать, да не над чем мне трудиться, потому что нет у меня ничего своего, потому что я аномалия, я только отвлечение человека, или, лучше сказать, вовсе не человек, — потому что для меня нет внешнего мира, в котором бы я мог выразиться и познать себя. Не правда ли, презабавное положение?» [2; 1, с. 98].
Насчёт презабавного положения - хорохорится. Молодой ещё! Ничего презабавного в его положении нет. Иначе до суицидальных настроений у него бы дело не дошло. Таких, например: «Право, иногда так горько, так жутко приходится, что я невольно помышляю о смерти. И в самом деле, если рассуждать хладнокровно, кому я нужен, какую могу я принести пользу? Наконец, если даже отложить в сторону общество и людей, если даже совершенно заключиться в одном своем эгоизме , то для себя -то собственно что могу я сделать ; не представляется ли мне жизнь скорее нестерпимым игом, нежели радостью и благом? Потому что, если хотите, я и теперь ведь не живу, и теперь я мёртв, только эта смерть медленная, мучительная, минута за минутою отравляющая человека: не лучше ли же разом покончить с собою, нежели это тихое, систематическое самоубийство? И на это-то вовсе не надобно особенной силы духа, и я вовсе не хочу выставить себя героем, выказывая вам эту мысль. Откровенно скажу вам: геройство, по-моему, вещь подозрительная, вещь столько же несуществующая, как и трусость. Всеми нами управляют обстоятельства, все мы не что иное, как послушные и покорные рабы необходимости» [2; 1, с. 131-132].
Рабом он быть не хочет, но не может и найти выход из своего положения. Отсюда его безутешное заключение: «Когда-то мне рассказывали, или я читал где-нибудь, что жил на свете человек, который умер от одного того, что потерял свою тень; если в подобном случае возможна смерть, то тем более возможна она, когда человек не находит смысла и цели жизни, когда человек вдруг узнаёт, что он обронил где -то или у него украли его назначение , что будет н е-сколько поважнее потери тени» [2; 1, с. 133].
Главный герой первой повести М.Е. Салтыкова остался у разбитого корыта неприкаянности. Этого не скажешь об её творце. Девизом его жизни стали слова Sursum corda! (Вознесём сердца!). Он возносил своё сердце к высоким идеалам. Он призывал нас к очеловечению.
М.Е. Салтыков-Щедрин не успел написать литературное завещание, которое он назвал «Забытые слова». В нём он собирался написать о словах, обозначающих высшие человеческие ценности. Вот как передал его замысел Г.З. Елисеев:
«Мне хотелось бы перед смертью напомнить публике о когда-то ценных и веских для неё словах: стыд, совесть, честь и т. п., которые ныне забыты и ни на кого не действуют» [Тюнькин, 1989, с. 616].
В движении к идеалам М.Е. Салтыков-Щедрин видел высший смысл своей жизни. К этому движению он призывал своих современников и потомков: «Не погрязайте в подробностях настоящего, но воспитывайте в себе идеалы будущего; ибо это своего рода солнечные лучи, без оживотворяющего действия которых земной шар обратился бы в камень. Не давайте окаменеть и сердцам вашим, вглядывайтесь часто и пристально в светящиеся точки, которые мерцают в перспективах будущего. Только недальнозорким умам эти точки кажутся беспочвенными и оторванными от действительности; в сущности же они представляют собой не отрицание прошлого и настоящего, а результат всего лучшего и человечного, завещанного первым и вырабатывающегося в последнем. Разница заключается только в том, что, создавая идеалы будущего, просветленная мысль отсекает все злые и темные стороны, под игом которых изнывало и изнывает человечество» [2; 17, с. 72].
Идеалы, к которым призывал М.Е. Салтыков-Щедрин, - истины, прекрасного, добра, справедливости и т.п. - в наше время стали ещё более актуальными, чем при его жизни, поскольку у современных людей они почти полностью превратились в их антиподы. С лёгкостью необыкновенной они меняют истину на ложь, прекрасное - на безобразное, добро - на зло, справедливость - на несправедливость и т.д. Им кажется, что так легче выжить. Между тем впереди у них, если они не успеют одуматься, не что иное, как пропасть.
Библиографический список
1. Достоевский, Ф. М. Повести. Рассказы [Текст] / Ф. М. Достоевский. - М. : Правда, 1985. - 336 с.
2. Салтыков-Щедрин, М. Е. Собрание сочинений [Текст] : в 20 т. / М. Е. Салтыков-Щедрин. - М. : Художественная литература, 1965-1977.
3. Тюнькин, К. И. Салтыков-Щедрин [Текст] / К. И. Тюнькин. - М. : Молодая гвардия, 1989. - 621 с.
Карнакова Вероника Андреевна
Преподаватель кафедры английского языка ФГБОУ ВПО «Иркутский государственный университет путей сообщения», Иркутск, Россия
УДК 821(4) - 3 ББК 83.3(4)
«ЛЮБОВЬ ГРЕЕТ, А ЛУК ЖЖЁТ НАС...»
Статья посвящена лирике итальянского художника и поэта Аньоло Бронзино, показанной через призму европейского искусства. Был выполнен перевод и анализ выдержек из работ поэта.
Ключевые слова: европейская поэзия; итальянская поэзия; Возрождение; маньеризм; Аньоло Бронзино; Чинквеченто.
