CC BY
1147
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2012. № 2
д.А. Болдуин
неолиберализм, неореализм и мировая политика1
В 1986 г. Роберт Кохэйн выпустил книгу под названием «Неореализм и его критики», в которой основное внимание уделялось переформулированию традиционного реалистского взгляда на мировую политику Кеннетом Уолцем (1979)2 и реакции множества ученых на этот процесс. Уолц преобразовал основные положения классического реализма, чтобы более четко показать влияние структуры международной системы на поведение суверенных государств. Помимо этого, Уолц рассматривал свою работу как отличающуюся от трудов ранних реалистов в плане толкования силы и государств как элементов системы международных отношений3. Критики, согласно Кохэйну4, стремятся выйти за пределы понятия «суверенное государство», «придумывая новые международные институты и режимы», иначе интерпретируя принципы суверенитета или подвергая сомнению «валидность модели "государство как актор", на которую полагаются неореалисты». В то время как одни критики призывают уделять больше внимания экономической и экологической взаимозависимости, а также изменениям функций управления, информации и международным режимам, другие критикуют эпистемологию, на основе которой Уолц строит свою теорию.
В каком-то смысле данная книга начинается там, где заканчивается работа «Неореализм и его критики». В отличие от книги Кохэйна авторы статей этого сборника разделяют многие фундаментальные аксиомы о природе и целях социально-научного исследования. Это позволяет им связывать аргументы воедино, что влечет за собой более предметный и продуктивный спор.
В последние годы наиболее сильный вызов неореализму, также известному как структурный реализм, был брошен неолиберальными институционалистами. Определение показывает отличие представителей данного направления от представлений более ранних течений либерализма, таких, как коммерческий либерализм, республиканский
1 Перевод выполнен по изданию: Baldwin D.A. Neoliberalism, Neorealism and World Politics // Neorealism and Neoliberalism: The Contemporary Debate / Ed. by D.A. Baldwin. N.Y., 1993.
2 Речь идет о работе Кеннета Уолца «Теория международной политики» (Waltz K.N. Theory of International Politics. Reading, 1979).
3 Waltz K.N. Theory of International Politics; Waltz K.N. Realist Thought and Neorealist Theory // J. of International Affairs. 1990. Vol. 44. N 1.
4 Keohane R.O. Realism, Neorealism and the Study of World Politics. N.Y., 1986. P. 24.
либерализм и социологический либерализм5. Коммерческий либерализм соотносится с теориями, связанными с идеями свободной торговли и мира; республиканский либерализм — с теориями демократии и мира; социологический либерализм — с теориями, связанными с транснациональным взаимодействием и международной интеграцией. Непосредственная предтеча либерального институционализма — теория международных режимов6.
Неолиберализм и неореализм: предмет современного спора
Шесть основных пунктов, рассмотренных ниже, характеризуют текущие дебаты между неолиберализмом и неореализмом.
Природа и следствия анархии
Хотя никто не отрицает, что международная система в какой-то степени анархична, существует расхождение во мнениях о том, что это означает и какое это имеет значение. Артур Стейн7 указывает на различие между «независимым принятием решений», что характеризует анархию, и «совместным принятием решений» в международных режимах и выдвигает гипотезу, согласно которой последнее является личным интересом автономных государств в условиях анархии, вынуждающей их создавать международные режимы. Чарльз Липсон8 отмечает, что идея анархии — «Розеттский камень международных отношений», но также высказывает предположение о гиперболизации значения этого термина неореалистами для объяснения важности международной взаимозависимости. Роберт Аксельрод и Роберт Кохэйн9 подчеркивают важность анархии, определяя ее как отсутствие управления, и обращают внимание на то, что этот постоянный признак мировой политики обеспечивает множество схем взаимодействия среди государств. Джозеф Грико10 утверждает, что между неолибералами и неореалиста-
5 Nye J.S. Neorealism and Neoliberalism // World Politics. 1988. Vol. 40; Grieco J.M. Anarchy and the Limits of Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42; Keohane R.O. International Liberalism Reconsidered // The Economic Limits to Modern Politics / Ed. by J. Dunn. N. Y., 1990.
6 Имеется в виду концепция Стефана Краснера, согласно которой государства создают международные режимы (совокупности норм взаимодействия) для обеспечения безопасности и сохранения суверенитета (Krasner St. International Regimes. Ithaca; L., 1983).
7 Stein A. Coordination and Collaboration Regimes in an Anarchic World // International Organization. 1982. Vol. 36. P. 324.
8 Lipson C. International Cooperation in Economic and Security Affairs // World Politics. 1984. Vol. 37. P. 22.
9 Axelrod R., Keohane R.O. Achieving Cooperation under Anarchy: Strategies and Institutions // World Politics. 1985. Vol. 38. N 1.
10 Grieco J.M. Anarchy and the Limits of Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42. P. 497-498.
ми существует фундаментальное расхождение в понимании природы и следствий анархии. По его мнению, неолиберальные институциона-листы недооценивают важность стремления к выживанию, мотивирующего поведение государств, что он считает необходимым следствием анархии. Хелен Милнер11 считает «изучение упорядоченных свойств мировой политики как хаотичных» как «едва ли не главным достижением неореалистов», но соглашается с Липсоном в том, что роль анархии слишком преувеличена, тогда как взаимозависимость осталась без внимания. Дункан Снидал12 рассматривает «дилемму заключенного» как пример реалистской концепции анархии, а Грико соотносит это явление с неолиберализмом. Итак, неореалисты, в отличие от неолибералов, рассматривают анархию как наложение более жестких ограничений на поведение государств.
международное сотрудничество
Хотя обе стороны сходятся во мнении, что международное сотрудничество возможно, в вопросах о его свободе и вероятности они стоят на разных позициях. Согласно Грико (в этом сборнике), неореалисты рассматривают международное сотрудничество как нечто такое, чего «сложно достичь, еще сложнее удержать, и что в значительной мере зависит от силы государства», чего нельзя сказать о неолибералах. Никто из неолибералов, чьи статьи представлены в этой книге, не соглашаются с этим утверждением. И Кохэйн и Грико сходятся во мнении о том, что будущее Европейского союза станет важным тестом для их теорий. Если тренд европейской интеграции ослабнет или претерпит изменения, теория неореалистов получит подтверждение. Если же интеграционный прогресс будет продолжаться, то неолибералы предположительно будут рассматривать этот факт как подтверждение своих взглядов.
Относительная выгода против абсолютной
Было бы неверным считать одну сторону интересующейся только относительной выгодой, а другую — только абсолютной: неолибералы делают акцент на абсолютной выгоде как следствии международного сотрудничества, а неореалисты отдают предпочтение относительной выгоде. Опорной точкой рассуждения для многих авторов этого сборника может стать следующий пассаж ведущего неореалиста:
Столкнувшись с возможностью сотрудничества для достижения
11 Milner H. The Assumptions of Anarchy in International Relations Theory // Review of International Studies. 1991. Vol. 17. P. 70, 81-82.
12 Snidal D. Relative Gains and the Pattern of International Cooperation // American Political Science Review. 1991. Vol. 85.
взаимной выгоды, государства, находящиеся под угрозой, должны задать вопрос о том, как будет распределяться выгода. Они должны озаботиться вопросом не о том, все ли из них получат выгоду, а вопросом о том, кто получит больше. Если ожидаемая выгода будет разделена, скажем, в отношении два к одному, одно государство может использовать свою диспропорциональную выгоду для проведения политики, направленной на нанесение урона или уничтожение другого государства. Даже перспектива получения значительной абсолютной выгоды обеими сторонами не является поводом для вывода об их сотрудничестве, пока каждая из сторон испытывает опасение относительно того, как другая воспользуется полученными преимуществами13.
Стейн14 описывает либеральный взгляд на частные интересы как такой, в соответствии с которым акторы с совпадающими интересами пытаются максимизировать свою абсолютную выгоду. У акторов, пытающихся максимизировать относительную выгоду, совпадающих интересов, по его мнению, нет. Липсон15 полагает, что рассмотрение относительной выгоды имеет важное значение не столько в экономических отношениях, сколько в вопросах безопасности. Грико16 утверждает, что неолиберальный институционализм уделяет слишком много внимания актуальной и потенциальной абсолютной выгоде, проистекающей из международного сотрудничества, и пренебрегает важностью относительной выгоды. «Фундаментальной целью государств в любых взаимоотношениях является недопущение того, чтобы другие получили преимущество в их соответственных возможностях действия в политике», — пишет он17. Снидал опровергает заявление неореалистов о том, что относительная выгода препятствует сотрудничеству государств только в случае биполярных взаимоотношений между ними. Он высказал предположение, что различия между относительной и абсолютной выгодой не столь глубоки, как это может казаться. Относительная выгода может быть выражена в терминах взаимовлияния долговременной и краткосрочной абсолютной выгоды. Пауэлл18, используя дедуктивные модели, заключает, что относительная выгода будет препятствовать сотрудничеству лишь в случае, когда эффективность военной силы высока19.
13 Waltz K.N. Theory of International Politics. P. 105.
14 Stein A. Coordination and Collaboration Regimes in an Anarchic World // International Organization. 1982. Vol. 36. P. 318.
15 Lipson C. International Cooperation in Economic and Security Affairs // World Politics. 1984. Vol. 37. P. 15-18.
16 Grieco J.M. Anarchy and the Limits оf Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42. P. 487.
17 Ibid. P. 498.
18 Powell R. In the Pursuit of Power and Plenty. Berkeley, 1991.
19 Пауэлл имеет в виду ситуации, в которых использование силы является спорным вопросом. я интерпретирую эти ситуации как такие, в которых использование силы оправданно или необходимо. По вопросам техники управления государством см.: Baldwin D.A. Economic Statecraft. Princeton, 1985.
Мастандуно20, рассматривая вопрос о значении абсолютной выгоды, использует эмпирические case-studies. Его заключения предполагают положительные аргументы для обеих сторон дебатов. В то время как он показывает наличие относительной выгоды, представленной в процессе выработки политического курса в трех случаях, наличие такой выгоды не наблюдается при анализе политического курса во всех случаях. В своем эссе для этого сборника Кохэйн признает, что неолиберальные институционалисты недооценивают значение относительной выгоды в мировой политике по определенным причинам. Согласно Кохэйну, важно определить эти причины. Он отмечает, что это может быть сложно в том случае, когда государство стремится к относительной выгоде, и может быть просто в том случае, когда поведение государства стремится к выгоде абсолютной.
Приоритет целей государства
Неолибералы и неореалисты сходятся в том, что национальная безопасность и экономическое благосостояние важны, но расходятся в том, какая из этих областей имеет большее значение. Липсон21 утверждает, что международное сотрудничество более характерно для экономической сферы, нежели для сферы военной безопасности. Поскольку неолибералы больше внимания уделяют политической экономии, а неореалисты сконцентрировались на изучении безопасности, их различные предположения о свободе сотрудничества могут быть обусловлены вопросами, которые они изучают. Грико22 утверждает, что анархия требует от государств уделять больше внимания соотношению сил, безопасности и выживанию. Пауэлл23 конструирует модель, которая может стать «мостом» между неолиберальным акцентом на политическом и экономическом благосостоянии и неореалистским на безопасности. В его модели государства стремятся максимизировать свое экономическое благополучие в мире, где возможно применение военной силы. В основном неореалисты и неолибералы трактуют цели государства как допущение. Как отмечает Кохэйн (в этом сборнике), ни один из подходов не является оптимальным для прогнозирования интересов государства.
Цели против средств
Классический реалист Ганс Моргентау писал о том, что мотивы поведения государственных деятелей — неверный путь для объяснения
20 Mastanduno M. Do Relative Gains Matter? America's Response to Japanese Industrial Policy // International Security. 1991. Vol. 16.
21 Lipson C. International Cooperation in Economic and Security Affairs // World Politics. 1984. Vol. 37.
22 Grieco J.M. Anarchy and the Limits оf Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42.
23 Powell R. In the Pursuit of Power and Plenty.
внешней политики. Он предлагал исходить из того, что «государственный деятель мыслит и действует в терминах интереса, определенного силой»24. По его мнению, такой подход, в отличие от других подходов, дает аналитикам возможность лучше понять действия и мысли политиков. Хотя современные неореалисты едва ли займут такую крайнюю позицию, они, вероятно, отдадут предпочтение средствам, а не целям. Грико25 отмечает, что неопределенность по вопросу о будущих целях и интересах государства заставляет руководящих политиков уделять больше внимания средствам, «основе безопасности и независимости». В том же ключе Краснер26 критикует неолибералов за переоценку целей, интересов и информации и невнимательность в вопросах распределения средств. Кохэйн (в этом сборнике) указывает, что чувствительность государств к относительной выгоде других акторов в немалой степени обусловлена восприятием целей этих государств. Таким образом, государства больше интересуются относительной выгодой врагов, нежели союзников. Стейн27 объясняет международные режимы в терминах схемы предпочтений государств-участников. В анализе Стейна возможности принимаются в расчет в такой мере, в какой они влияют на предпочтения и цели государств. Различные взгляды на соотношение средств и целей, таким образом, становятся еще одной важной темой дебатов.
Институты и режимы
И неореалисты и неолибералы отдают должное множеству международных режимов и институтов, возникших с 1945 г. Тем не менее их взгляды расходятся в вопросах, касающихся их значимости. Многое в современных дебатах, согласно Кохэйну (в этом сборнике), сосредоточено на валидности институционалистского притязания, суть которого в том, что международные режимы и институты получили более широкое распространение и стали значимыми для мировой политики. Неореалисты считают это важным пунктом разногласий. Они уверены, что неолибералы переоценивают способность институтов «уменьшать принуждающий эффект анархии в межгосударственном сотрудничестве»28.
Эти шесть центральных пунктов — не единственные пункты разногласий в дебатах, но они могут помочь читателю найти главные ар-
24 Morgenthau H. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. N.Y., 1967.
P. 5-6.
25 Grieco J.M. Anarchy and the Limits оf Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42. P. 498, 500.
26 Krasner S. Global Communications and National power: Life on the Pareto Frontier // World Politics. 1991. Vol. 43.
27 Stein A. Coordination and Collaboration Regimes in an Anarchic World // International Organization. 1982. Vol. 36.
28 Grieco J.M. Anarchy and the Limits оf Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization. 1988. Vol. 42. P. 485.
гументы. Не каждый автор этого сборника обращается ко всем шести пунктам, и внимательный читатель может заметить, что отдельные исследователи, участвующие в дебатах, используют терминологию, которая существенно их упрощает. И это действительно правомерно. Любая попытка охарактеризовать тщательно выработанные аргументы одиннадцати ученых неизбежно ведет к излишнему упрощению.
Важно не только определить термины и предмет дебатов, но и иметь в виду те вопросы, которые в нынешних дебатах не обсуждаются. Напомним четыре вопроса, фигурировавшие в ранних дебатах между сторонниками реализма и его критиками, ни один из них не является актуальным в текущем споре неореализма и неолиберального институ-ционализма. Во-первых, нынешние дебаты никак не касаются искусства управления государством. В 1977 г. Кохэйн и Най выделили один из главных принципов реализма, суть которого сводится к тому, что военная сила — практичный и эффективный инструмент политики. Однако в 1988 г. Грико изложил пять основных положений реализма, в которых упоминалась только сила и безопасность и ничего не говорилось об использовании военной силы. Некоторые авторы29 касались этого вопроса вскользь, только Роберт Пауэлл30 уделил должное внимание вопросу использования военных средств в управлении государством. Не очень понятно, почему с того времени этот до сих пор не разрешенный вопрос остается без внимания исследователей. Не будет удивительным, если о нем однажды снова заговорят с развитием дебатов.
Во-вторых, ранние критики реализма, в особенности в 1930, 1940 и 1950-х гг., часто рассматривают дебаты как борьбу между альтруистическими моралистами и эгоистическими вычислителями силы. В нынешнем споре обе стороны опираются на утверждение о том, что государства ведут себя как эгоистичные максимизаторы выгоды. Моральные соображения едва ли имеют место быть. В-третьих, вопрос о трактовке государств как основных акторов в международной политике был отодвинут на второй план. Хотя неореалисты и неолибералы не находят согласия относительно степени важности негосударственных субъектов, и те и другие трактуют государства как первичных акторов. И в-четвертых, это дебаты не между теоретиками конфликта и теоретиками сотрудничества. Идеи о том, что конфликт и сотрудничества суть подлинные элементы международной политики и что оба явления могут изучаться одновременно, поддерживаются обеими сторонами. Работы неореалиста Джозефа Грико и неолиберала Роберта Кохэйна31
29 Ibid. P. 491; Milner H. The Assumptions of Anarchy in International Relations Theory // Review of International Studies. 1991. Vol. 17. P. 76; Krasner S. Global Communications and National power: Life on the Pareto Frontier // World Politics. 1991. Vol. 43. P. 342.
30 Powell R. In the Pursuit of Power and Plenty.
31 Grieco J. Cooperation Among Nations: Europe, America, and Non-Tariff Barriers to Trade. Ithaca, 1990; Keohane R.O. After Hegemony: Cooperation and Discord in the World Political Economy. Princeton, 1984.
являются контрибуцией теориям конфликта и сотрудничества. Хотя неореалисты склонны преувеличивать значение конфликта, а неолибералы — сотрудничества, обе стороны продвинулись дальше простой дихотомии между сотрудничеством и конфликтом, что характеризовало ранние дискуссии32.
Авторы этого сборника стремятся понять и осмыслить аргументы друг друга. Общий стиль статей в этой книге свидетельствует о желании углубить знания, а не увеличить счет в дебатах, защищая устоявшиеся традиции.
Перегруженность терминами и семантические фокусы — вечные спутники научных споров. Не стали исключением и дебаты между неолибералами и неореалистами. Исследовательские программы, как отмечает Стефан Краснер, обладают как коннотациями, так и дено-тациями. И коннотация реализма (или неореализма) — видение мира таким, какой он действительно есть. Это не только коннотация, но и денотация для двух интеллектуальных прародителей неореализма. Для Э. Карра реализм фокусируется на том, «что было и что есть», в отличие от утопизма, который фокусируется на том, что может и должно быть33. Для Ганса Моргентау реализм получил свое название из-за концентрации на человеческой природе, какая она есть на самом деле, и на реально имевших место исторических процессах34. Данная Ини-сом Клодом характеристика категории «баланс сил», использовавшейся ранним поколением реалистов, напоминает нам, что научный спор может быть редуцирован к терминологическим спорам:
Существует широко распространенная тенденция делать из баланса сил символ реализма и, следовательно, ответственности для ученого или политика. В этом смысловом значении термина отсутствует содержательное значение как концепт. Это тест на интеллектуальную зрелость, на готовность проводить исследование международных отношений. Человек, который «принимает» баланс сил, расставляет точки над i, ссылаясь на этот термин, таким образом отстаивает свое право быть расчетливым реалистом, который может рассматривать мрачную реальность силы без дрожи. Человек, который отказывается от баланса сил, приговаривает себя к нежности, к трусливой неспособности взглянуть силе в глаза и познать ее роль в делах государств35.
Плачевно, что нынешние дебаты до сих пор связаны с неточными терминами «реализм» и «неореализм». Дебаты в этом сборнике — это дебаты не между теми, кто исследует мир таким, какой он есть, и теми,
32 Подходящий пример необходимости и сложности комбинированных исследований конфликта и кооперации содержится в предисловии 1980 г. к классической работе Томаса Шеллинга «Стратегия конфликта» (Schelling T. The Strategy of Conflict. Cambridge, 1960).
33 Carr E. Twenty Years Crisis. N.Y., 1946. P. 11.
34 Mergenthau H. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. P. 4.
35 Claude I. Power and International Relations. N.Y., 1962. P. 39.
кто исследует мир таким, каким он должен быть, а между двумя группами ученых, имеющими обоснованные разногласия в вопросе о том, как описать и интерпретировать реальный мир.
Смысловая нагрузка термина «либерализм» вызывает меньше споров. Либерализм традиционно рассматривался как оппозиция реализму. Как правило, либерализму противопоставляют консерватизм. Термин «либерализм» чаще фигурирует в дискуссиях о внутренней политике, нежели в спорах о международных отношениях. Исключая относительно современные дебаты из-за склонности либеральных демократий к войнам, термин «либерализм» ограниченно использовался в дискуссиях об экономических аспектах международных отношений36.
Несмотря на эти недостатки, термины «неореализм» (или структурный реализм) и «неолиберализм» (или неолиберальный институ-ционализм) настолько глубоко внедрились в литературу, что с этим ничего уже нельзя поделать. Возможно, вместе с развитием дебатов мы сможем найти более точные названия для различных направлений мысли. Кохэйн (в этой книге) также не удовлетворен терминологией. Он полагает, что либеральный институционализм многое заимствует и у реализма и у либерализма. <...>
Анархия и социальный порядок
Концепция анархии всегда имела большое значение для реалист-ских теорий международной политики, в либеральных теориях она не столь значима. Тем не менее для большинства неолиберальных авторов этого сборника понимание анархии играет важную роль. Однако читателю не следует думать, что неореалисты и неолибералы имеют сходные точки зрения на значение анархии и ее последствия.
Термин «анархия» — один из наиболее коварных в политическом дискурсе. Часто он используется для обозначения хаоса и беспорядка — «войны всех против всех» Гоббса. Впрочем, неореалисты и неолибералы соглашаются друг с другом в том, что мировой политике присущ некий порядок, но они расходятся во мнениях о природе, степени и причинах этого порядка. Так, многие теоретики определяют анархию как отсутствие управления. Однако это определение ставит вопрос о значении понятия «управление». Многие действия, выполняемые правительствами, — обеспечение благополучия, регулирование экономических отношений, интерпретация законов, регулирование коммерции, почтовой доставки, воздушных путешествий, поддерж-
36 По вопросам дискуссии о либерализме в международном контексте см.: Doyle M. Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs. Parts 1 and 2 // Philosophy and Public Affairs. 1983. Vol. 12; Liberalism and World Politics // American Political Science Review. 1986. Vol. 80; Zacher M., Matthew R. Liberal International Theory: Common Threads, Divergent Strands // Controversies in International Relations. N.Y., 1995.
ка общественного здравоохранения и общественной безопасности — имеют аналоги на международном уровне. Это показывает, что понимание анархии как отсутствия управления основано на определенных характеристиках правительств, которые не учитывают характеристик международной сферы. Как показывает Хелен Милнер в своей статье в этом сборнике, общее мнение по поводу того, какие характеристики правительств определяют анархию, полностью отсутствует.
Читатели должны тщательно изучить не только определения анархии, используемые различными авторами, но и те следствия, которые они ей приписывают. В частности, читатели должны задать вопрос, могут ли эти следствия логически выводиться из понимания анархии или они должны трактоваться как эмпирические гипотезы, требующие подтверждения. В этом вопросе существует путаница как у неолибералов, так и у неореалистов37.
Социологи всегда пытались разработать общие определения феномена общества. Когда их просят объяснить феномен общества, социологи задают вопрос: «О каком именно обществе идет речь?» Возможно, дебаты о природе и следствиях международной анархии помогут ответить на этот вопрос. Проблема объяснения международного порядка может быть рассмотрена как подтип главной проблемы объяснения социального порядка. Социологические теории, развивающиеся вне дисциплины международных отношений, могут дать полезные догадки. Например, Кеннет Болдинг38 полагает, что три социальных механизма, которые обеспечивают порядок в семье, существуют и на уровне национальных государств и международной политической системы. Он определяет их как отношения обмена, системы угроз и интеграцию образов. Первый механизм соотносится с поощрением, второй — с наказанием, третий — с гармонизацией представлений и интересов. Болдинг постулирует, что все социальные системы основаны на неких комбинациях этих трех процессов, что обусловливает достижение и сохранение социального порядка.
Легко увидеть примеры каждого из процессов на международном уровне. Процессы обмена очень похожи на торговлю, экономическую взаимозависимость и проблемы другого рода, которые исследуют неолибералы. Системы угроз связаны с механизмами сдерживания и близки феномену частного интереса, изучаемого неореалистами. Процессы интеграции образов — проблемная область тех, кто изучает системы предпочтений и ошибки восприятия. Теория Болдинга — один из примеров того, как общие социальные науки могут пролить свет на
37 Milner H. International Theories of Cooperation Among Nations: Strengths and Weaknesses // World Politics. 1992. Vol. 44.
38 Boulding K. Towards а Pure Theory of Threat Systems // American Economic Review. 1963. Vol. 53; Idem. Ecodynamics: A New Theory of Social Evolution. L., 1978; Idem. Three Faces of Power. L., 1989.
проблему социального порядка в мировой политике. Она показывает, как отдельная модель может соединить неолиберальный акцент на экономической взаимозависимости, неореалистский — на военном сдерживании и психологический — на системах предпочтений.
возможности и кооперация
«Хотя сила — ключевой концепт теории реализма, — замечает Уолц,—ее правильное определение остается предметом разногласий»39. Другой видный представитель неореализма, Роберт Гилпин, описывает «концепцию силы как одну из наиболее проблемных в изучении международных отношений»40 и отмечает, что «количество и разнообразие определений является затруднением для политологов»41. Несмотря на то что концепция силы не столь важна для неолибералов, тем не менее она и для них является проблемной42. Готовя читателя к анализу следующих эссе, полезно определить некоторые проблемы анализа силы (или анализа возможностей). Они включают определение масштаба и области действия, проблемы «нулевой суммы» и вопрос о взаимозаменяемости средств43.
масштаб и область действия44
Когда неореалисты и неолибералы дискутируют о значимости относительной выгоды в международной политике, они иногда забывают четко определить, какие именно типы выгоды они имеют в виду. Обычно ответ бывает следующим: выгода, исходящая из возможностей. Этот ответ в свою очередь ставит другой вопрос: «Возможности для кого и для чего?»
В социальных науках отношения силы трактуются как тип каузального отношения, в котором сила управляет следствиями поведения, установками, верованиями или свойствами влияния одного из акторов. Как отмечает Найджел, «каждый, кто использует каузальный концепт силы, должен определить масштаб и область действия»45. Проще разъяснить данный аспект, переформулировав фразу «страна А обладает силой» в «страна А является причиной». Последняя фраза
39 Waltz K.N. Reflections of Theory оf International Politics: A Response to My Critics // Neorealism and Its Critics. N.Y., 1986. P. 333.
40 Gilpin R. War and Change in World Politics. Cambridge, 1981. P. 13.
41 Giplin R. U.S. Power and Multinational Cooperation: The Political Economy of Foreign Direct Investment. N.Y., 1975. P. 24.
42 Baldwin D.A. Paradoxes of Power. N.Y., 1989.
43 Каждый из этих вопросов рассматривается более детально в работе: Baldwin D.A. Paradoxes of Power.
44 Понятие «область действия» объясняет, как актор или акторы относятся к тому, кто применяет силу; понятие «масштаб» используется для характеристики их поведения, вызванного использованием силы.
45 Nagel J. The Descriptive Analysis of Power. New Haven, 1975. P. 14.
подталкивает нас к вопросу о том, какие следствия создает страна А и в отношении кого эти следствия действуют. Действительно, перефразирование не дает должного объема информации для ответа на эти вопросы. Следует отметить, что необходимость определения масштаба и области действия никоим образом не затрагивает вопроса об уровне анализа международной реальности. Эта необходимость может быть компенсирована любым из двух следующих утверждений: «Соединенные Штаты обладают силой, достаточной для захвата Ирака и ликвидации его ядерного оружия», «Соединенные Штаты обладают силой, достаточной для захвата множества наций и реализации многих действий». Хотя фраза «многие действия» может быть довольно неопределенной, она удовлетворяет минимальным требованиям к содержательному аспекту каузального отношения силы.
Уолц отказывается от каузального понимания силы, поскольку «устаревшее и простое мнение, что агент обладает силой в тех пределах, в которых он может влиять на других сильнее, чем они на него»46, больше не валидно. Тем не менее предложенная Уолцем альтернатива не избавляет нас от необходимости определения масштаба и области действия. В терминах масштаба следует задать вопрос о том, чьи возможности находятся в действии (каков масштаб влияния государства?). В терминах области действия необходимо задать вопрос о том, какие государства могут попасть под влияние возможностей другого47. Некоторые неореалисты и неолибералы стремятся избежать определения масштаба и области действия, используя термин «возможности» (или «силовые ресурсы») в своих теориях. Это явление смещает аналитический фокус от актуальных причин к потенциальным. Любое утверждение о возможностях государства основано на прогнозе о том, какие акторы могут попасть под влияние и какими путями это может произойти. Положение о том, что победа в войне со многими другими странами зависит от возможностей государства, содержательно. Однако такое понимание возможностей государства требует ответа на два жизненно важных вопроса: «возможности для кого и для чего?» Без классификации ответов на эти вопросы компетенция понятия «возможности» стремится к нулю.
По мнению Уолца48, возможности государства можно ранжировать по следующим признакам: размер населения и территории, ресурсный фонд, экономические возможности, военная мощь, поли-
46 Waltz K.N. Theory of International Politics. P. 192.
47 Концепция силы Уолца, выраженная в терминах «возможности влияния на других», кажется похожей на каузальное понимание силы Роберта Даля (Dahl R. Power // International Encyclopedia of the Social Sciences. N.Y., 1968). Каузальное понимание силы может быть выражено множеством способов. Определение силы Уолца («кто на кого влияет») больше похоже на взгляды Гарри Экстайна (Eckstein H. Authority Patterns: A Structural Basis for Political Inquiry // American Political Science Review. 1973. Vol. 67) и Питера Блау (Blau P. Exchange and Power in Social Life. N.Y., 1964).
48 Waltz K.N. Theory of International Politics. P. 131.
тическая стабильность и компетенция. Тем не менее не очень ясно, какие критерии должны быть использованы для ранжирования. Возможно, его ссылка на то, что государства вынуждены использовать свои возможности для «защиты своих интересов»49, дает ключ для поиска приемлемого критерия.
Перечень детерминант национальных интересов, как вышеуказанный список Уолца, напоминает знаменитые «элементы национальной силы» Моргентау50. Внимательное чтение Моргентау дает нам информацию о масштабе и области действия, которая лежит в основе его элементов национальной силы. Почему важно географическое положение Италии? Потому, что, согласно всем условиям ведения войны, о которых нам известно, это географическое положение сделало почти невозможным вторжение Италии в Центральную Европу51. Почему важна самодостаточность в производстве питания? Потому, «что страны, обладающие самодостаточностью, например США и Россия, не имеют необходимости поворачивать свою внешнюю и внутреннюю политику от своих первичных принципов и могут быть уверены в том, что население не будет голодать во время войны»52. Почему важно сырье? «Потому, что государства, обладающие определенным объемом питания, также обладают природными ресурсами, которые необходимы для индустриального производства и, конкретнее, для ведения войны»53. Почему индустриальные ресурсы — важный элемент национальной силы? Потому, что «современная технология ведения войны и коммуникации сделали всеобщее развитие тяжелой промышленности существенным элементом национальной силы. С тех пор, как победа в современных войнах зависит от количества и качества шоссе, железных дорог, грузовиков, кораблей, самолетов, танков, снаряжения и вооружения всех типов, от москитных сеток и автоматических винтовок до кислородных масок и управляемых ракет, соревнование между нациями в силовом трансформировании перешло в производство более мощных, более совершенных орудий войны»54. В обсуждении военной боеготовности как элемента национальной силы Моргентау утверждает следующее: «Военная боеготовность придает факторам географического положения, природных ресурсов и индустриальной мощности значение для силы нации». Несмотря на то что Моргентау отрицает возможность какого-либо другого значения военной силы, его анализ элементов национальной силы оставляет небольшое сомнение по поводу того, что он имел в виду.
Ученые, которые используют понятие «возможности» в своих теориях, должны обратиться к содержанию работ Гарольда и Маргарет
49 Ibidem.
50 Morgenthau H. Politics Among Nations: The Struggle for Power and Peace. P. 106-144.
51 Ibid. P. 107.
52 Ibid. P. 109.
53 Ibid. P. 110.
54 Ibid. P. 113.
Спрут55*. Как и реалисты в 1930-е и 1940-е гг., Спруты поддерживали идею о том, что национальная сила может быть сведена к базовым элементам или основаниям. Их работа «Основания национальной силы» (1945) предвосхитила трактовку элементов национальной силы Мор-гентау. Тем не менее в течение 1950-х и 1960-х гг. они пришли к мнению о том, что возможности национальных государств не могут быть определены вне контекста условий того, кто пытается (или может попытаться) сделать что-то в отношении кого-то. Они высказываются по этому поводу следующим образом:
Без некоторого набора положений (стратегий, политических курсов), актуальных или предположительных, со ссылкой на рамки операциональных условий, актуальных или предположительных, не существует возможности определения политических возможностей.
<...>Неудачная попытка продолжить дискуссии о возможностях... в рамках системы взглядов на политические условия также вполне приемлема. Такая неудача имела тенденцию сводить утверждения о «элементах» или «основаниях» государственной силы и влияния к различным неуместным вопросам. Данные о физической географии, или о демографии, или об экономическом производстве, или о какой-либо другой сфере не имеют истинного значения для политики. Такие данные приобретают политическую релевантность и значимость только тогда, когда они связаны с некоторым набором положений о том, что было предпринято в определенных операциональных условиях56.
Проблема «нулевой суммы»
Идея о том, что сила есть «нулевая сумма» в том смысле, что больше для одного актора означает меньше для другого, широко распространена в литературе о международных отношениях. Дискуссии об относительных возможностях выгоды особенно подвержены влиянию этой точки зрения. Ее крайнюю форму (т.е. утверждение о том, что больше силы для одного актора всегда означает меньше для другого) легко опровергнуть. Для этого достаточно сослаться на три примера, которые я уже приводил в других своих работах57, и потому только кратко упомяну их здесь:
55 Sprout H., Sprout M. Foundations of National Power. Princeton, 1945; idem. The Ecological Perspective of Human Affairs: With Special Reference to International Politics. Princeton, 1965; Idem. Toward a Politics of the Planet Earth. N.Y., 1971.
56 Sprout H, Sprout M. The Ecological Perspective of Human Affairs: With Special Reference to International Politics. Princeton, 1965. P. 215-216. Спруты ссылаются на свою более раннюю работу (Sprout H., Sprout M. Foundations of National Power) как на пример неудачной попытки дискуссии о силе в таком контексте. Они обращаются к работам С.Б. Джонса (Jones S.B. The Power Inventory and National Strategy // World Politics. 1954. Vol. 6) как к примеру ранних трудов о возможностях, «в которых сущность таких суждений показана наиболее ясно».
57 Baldwin D.A. Money and Power // J. of Politics. 1971. Vol. 33; idem. Paradoxes of Power.
1. Пока Пятница не попал на остров Робинзона Крузо, никто не обладал никакой силой. После появления Пятницы Крузо мог приобрести силу по отношению к Пятнице; но это усиление мощи не могло быть следствием потери силы Пятницей, так как изначально Пятница не имел никакой силы.
2. Если бы Крузо сдался в плен Пятнице, он мог бы увеличить свою способность влиять на передвижения Пятницы; но в то же время он увеличил бы способность Пятницы влиять на его (Крузо) передвижения.
3. Затруднительное военное положение США во Вьетнаме усиливалось не только их возможностью влиять на вьетнамскую политику, но и способностью Вьетнама влиять на политику США.
Те, кто придерживается взгляда, что сила есть «нулевая сумма», вряд ли будут убеждены этими примерами. Они представляются использующими одномерную концепцию силы по следующим пунктам: если военные корабли (или что-то еще) есть мера силы, то две страны не смогут усилить свои силовые позиции по отношению друг к другу в одно время. Конечно, вопрос заключается в следующем: удобно ли использовать этот монолитный тип измерения силы? Многомерное понимание силы, допускающее различные вариации масштаба, значения и/или области действия, делает такое монолитное понимание проблематичным. Раз уж понятия масштаба и области действия были введены в оборот, наиболее приемлемо и достоверно было бы описывать увеличение количества боевых кораблей обоими акторами как увеличение возможности каждого уничтожить (масштаб) другого (область действия).
Конечно, утверждение о том, что иногда политика — игра «с нулевой суммой», правильно. Например, победа на президентских выборах республиканцев — проигрыш демократов. Тем не менее для международной политики такие ситуации редки. Давным-давно Томас Шеллинг* отметил, что такая ситуация «возникнет не только в войне на полное уничтожение, но и в других случаях»58. Победа в конфликте, по его мнению, означает получение выгоды относительно своей системы ценностей, но не относительно такой же системы противника. Исключая редкую ситуацию чистого конфликта, подход Шеллинга позволяет нам представлять конфликтные ситуации, в которых любой может стать победителем или проигравшим. Важное замечание о подходе Шеллинга к пониманию победы относительно личной системы ценностей фиксирует сущность концепции победы в войне Клаузевица. Важным аспектом, по мнению Клаузевица, является реализация политических целей, а не уничтожение противника59. Несколько авторов с обеих сторон дебатов (в этом сборнике) представляются как использующие концепцию силы как «нулевой суммы». Читатель должен будет решить, какая из точек зрения целесообразна для контекста конкретной статьи.
58 Schelling T. The Strategy of Conflict. Cambridge, 1960. P. 4-5.
59 Clausewitz C. On War. Princeton, 1976.
взаимозаменяемость средств
Понятие «взаимозаменяемость средств» соотносится с вопросом о том, как возможности в одной сфере действия могут быть использованы в другой сфере. Хотя идеи о том, что силовые ресурсы могут быть легко перераспределены в другие сферы, часто связаны с неореализмом, они встречаются и в работах неолиберальных теоретиков. Рассмотрение Робертом Аксельродом60 стратегии «око за око» предполагает понимание одной цели как эквивалентной другой61. Читая статьи авторов этого сборника, читатель должен задать вопрос: о каком уровне перераспределения силы идет речь и каковы следствия этого процесса?
В теории международных отношений существует несколько точек зрения на проблему распределения властных ресурсов (возможностей). Необходимо отметить, что одна из наиболее успешных попыток найти ответ — это основанный на идее высокого уровня взаимозаменяемости Проект военных корреляций62, в рамках которого тщательно изучаются вопросы масштаба (т.е. победы в войнах) и времени (т.е. история военных действий за несколько веков).
Это неудивительно. Если изучать только одну сферу действия, не возникает вопроса о способах использования силовых ресурсов в других сферах. И чем шире временные рамки какого-либо анализа, тем более целесообразным представляется использование положений о высоком уровне взаимозаменяемости. В политике, как и в экономике, многие вещи являются взаимозаменяемыми в долгой перспективе, а не в короткой.
Дебаты по вопросам взаимозаменяемости силовых ресурсов часто представляются беспочвенными из-за того, что критерии суждения не определены. Многие согласятся, что Япония обладает гораздо большей степенью влияния в экономике, чем в военной сфере, что «сила, позволяющая нам ударить человека, не дает нам права учить этого человека играть на фортепиано» и что возможность «разбомбить и сжечь деревню не может быть полностью или частично трансформирована в возможность завоевания симпатий ее населения»63; однако такие примеры не доказывают, что силовые ресурсы вообще обладают малой степенью взаимозаменяемости. Обращаясь к вопросу о рассмотрении политических ресурсов как имеющих высокую или низкую степень взаимозаменяемости, полезно будет спросить: «В сравнении с чем?» Иногда можно услышать ответ: «С деньгами».
60 AxelrodR The Evolution of Cooperation. N.Y., 1984.
61 Baldwin D.A. Politics, Exchange and Cooperation // Generalized Political Exchange. N.Y., 1990. Vol. 1. P. 112-115.
62 Проект военных корреляций (Correlates of War Project) — академический проект, посвященный исследованию истории войн и вооруженных конфликтов. Развернут в 1963 г. на базе Мичиганского университета, куратор — Дэвид Сингер.
63 Deutsch K. The Analysis of International Relations. N.J., 1988. P. 30.
Почему понятие «деньги» используется как стандарт сравнения? Во-первых, это лучший пример взаимозаменяемых ресурсов, действительно использующихся в социальных процессах. Во-вторых, существует большое количество научной литературы, описывающей и анализирующей, что такое деньги и как они действуют. В-третьих, полезно сравнить роль денег в экономическом обмене с силовыми ресурсами в политическом обмене. В-четвертых, не очень понятно, какой еще стандарт можно использовать. Хотя такой способ исследования может привести к тому, что стандарт сравнения окажется ликвидным континуумом (т.е. ситуацией, в которой каждый ресурс имеет только одно применение), большинство людей предпочтут использовать в сравнении с политическими силовыми ресурсами реально существующий феномен денег, чем какие-либо гипотетические примеры, которые никогда не существовали в реальном мире. И в-пятых, довольно часто можно встретить мнение о том, что власть похожа на деньги64. Важно понять и преимущества и недостатки такой аналогии65.
Дискуссии об относительной выгоде как мотиваторе поведения государств часто связаны с идеей о том, что государства рассчитывают и сравнивают ценность выгоды от возможностей приблизительно так же, как потребитель сравнивает стоимость товаров на рынке. И хотя государства пытаются производить такие расчеты, они сталкиваются с трудностями, которые никак не затрагивают потребителей. На рынке, где существует денежное обращение, деньги служат не только средством обмена, но также и стандартизированной мерой экономической ценности. В политике, однако, не существует общепринятой измерительной рейки политических ценностей для использования в сравнениях. Иногда можно встретить мнение, что деньги способствуют развитию теорий экономического поведения и что отсутствие политического аналога денег затрудняет теоретизирование о политике. Уолц66 отклонил эту точку зрения как простую проблему измерений. Он признает, что политические возможности «не могут быть выражены в единицах, подобных долларам и имеющих ясное значение и возможность применения к различным инструментам и задачам»67; при этом он ссылается на отсутствие в теории Адама Смита цифр в поддержку своего мнения как на аргумент в пользу отсутствия политического аналога денег.
С позиций построения теории, впрочем, ясность ключевых концептов является основным требованием. И хотя правда, что цифры не играют важной роли в анализе Адама Смита, он уделяет особое внима-
64 Parsons T. On the Concept of Political Power // Proceedings of the American Philosophical Society. 1963. Vol. 107; Baldwin D.A. Money and Power // J. of Politics. 1971. Vol. 33; Deutsch K. The Analysis of International Relations. N.Y., 1988.
65 Baldwin D.A. Money and Power // J. of Politics. 1971. Vol. 33.
66 Waltz K.N. Realist Thought and Neorealist Theory // J. of International Affairs. 1990. Vol. 44.
67 Ibid. P. 27-28.
ние рассмотрению денег и как меры ценности, и как средства обмена. Когда Адам Смит говорит об общем благосостоянии страны, то становится ясно, о чем идет речь. Когда Уолц ссылается на «общие возможности» страны, это, однако, не представляет такой ясности. Почему факт отсутствия политического аналога денег влечет за собой большие трудности, чем проблема измерения? Скорее, это связано с проблемой ясности концепта политических ценностей. У нас есть более оптимальная идея о том, что означает соотнесение экономических ценностей с чем-либо, чем о том, что означает описывание чего-либо с помощью политических ценностей68.
возможные направления развития дебатов
В 1960 г. Анатоль Рапопорт определил различия между «дракой» (в которой оппоненты пытаются причинить вред друг другу), «игрой» (в которой соперники пытаются перехитрить друг друга) и «дебатами» (в которых оппоненты пытаются убедить друг друга в чем-либо). Эссе, вошедшие в этот сборник, однозначно представляют собой дебаты. Хотя не похоже, что одна сторона пытается убедить другую полностью, каждая может учиться у другой и, таким образом, вывести наше понимание международной политики на новый уровень. Относительная выгода может иметь значение в политике, но в научном знании значимой является абсолютная выгода.
Спор между неореализмом и неолиберализмом продолжает эволюционировать. Каждая из статей этого сборника вносит свою лепту в это противостояние. Тем не менее существует несколько аспектов дебатов, которые требуют дальнейшей разработки и исследования.
Необходимейшей частью исследования должно стать более основательное понимание условий, которые способствуют или препятствуют международной кооперации. Дебаты между неореализмом и неолиберализмом создали как минимум шесть гипотез, достойных исследования и тестирования69. Первая касается стратегии взаимодействия. Следует уделить внимание теоретическим и практическим условиям, способствующим кооперации. Вторая гипотеза постулирует, что количество акторов влияет на возможность кооперации. Хотя кооперация может рассматриваться некоторыми авторами довольно просто, Милнер70 полагает, что взаимоотношения представляются бо-
68 Концепция политических ценностей не связана с определенным набором показателей так же, как представления об атлетическом мастерстве не связанны с перечнем атлетических показателей. Нетрудно абстрактно измерить атлетическое мастерство, трудно понять, что оно означает. Вопрос о том, был ли Бэйб Рут лучше Джека Демпси, вызывает не только проблемы измерения, но и концептуальные вопросы.
69 Рассмотрение шести гипотез основано на тексте: Milner H. International Theories of Cooperation Among Nations: Strengths and Weaknesses // World Politics. 1992. Vol. 44.
70 Ibidem.
лее сложными для нашего понимания. Третья гипотеза связана с ожиданиями актора будущего взаимодействия с другими и их готовности к кооперации. Хотя сама эта тема была изучена дедуктивно, существует относительно немного эмпирических данных по этому вопросу. Четвертая гипотеза гласит, что международные режимы следует рассматривать как стимулирующие кооперацию. Вопрос о том, какие режимы обладают преимуществом, остается предметом спора. Выпуск журнала «Международная организация» 1992 г. был посвящен пятой гипотезе о «эпистемологических общностях», содействующих кооперации. И хотя авторы этого выпуска тестировали гипотезу в нескольких случаях, все еще остается множество возможностей для дальнейших исследований. Шестая гипотеза касается вопроса о том, как влияет на международную кооперацию распределение силы среди акторов. Несмотря на то что теория гегемонистской стабильности предлагает один вариант этой гипотезы, другие также заслуживают внимания. Эти шесть гипотез открывают широкий простор для исследований как для неолибералов, так и для неореалистов.
Вопрос о том, следует ли принимать во внимание внутреннюю политику, является еще одним направлением исследований. Статьи в этом сборнике показывают, что нельзя просто так принимать во внимание утверждение неолибералов о важности внутренней политики, в то время как неореалисты это утверждение игнорируют. В своих эссе, вошедших в данную книгу, и Грико и Кохэйн прикладывают огромные усилия к тому, чтобы выковать теоретические связи между внутренней политикой и международными отношениями. Милнер71 утверждает, что рассмотрение внутренней политики имеет значение для понимания того, как государства определяют свои интересы, почему они выбирают одни стратегии и отвергают другие, а также для анализа условий, согласно которым государства соблюдают международные соглашения. Мастандуно в этом сборнике делает весомое заключение. Его суть сводится к тому, что внутренние факторы жизненно важны для понимания того, как интересы относительной выгоды обусловливают политический курс.
Одним из традиционных предметов разногласия между либералами и реалистами было противоречие в вопросах использования военной силы. Исчезло ли это противоречие в дебатах между неолиберализмом и неореализмом? Трудно сказать. Несмотря на то что некоторые авторы этого сборника поднимают этот вопрос, только Роберт Пауэлл ставит его на видное место в своем анализе. Без дальнейшего разъяснения позиции каждой школы трудно будет определить, был ли этот вопрос разрешен или всего лишь отодвинут на второй план.
В любом случае относительная практичность различных способов управления государством как способствующих международной коопе-
71 Ibidem.
рации является стоящим направлением исследований. Военное управление государством, экономическое управление государством, пропаганда и дипломатия могут быть использованы и используются для активизации процессов кооперации. И неореалисты и неолибералы должны продвинуться дальше априорных суждений об использовании этих способов; необходимо больше эмпирических исследований.
С оглядкой на дебаты между реализмом и идеализмом после Второй мировой войны Инис Клод72 оспорил мнение о том, что главным является противостояние реализма и идеализма, и предположил, что правильнее было бы рассматривать их как взаимодополняющие, нежели как противостоящие подходы в международных отношениях. Джон Херц73 согласился с Клодом и назвал свою позицию «реалистским либерализмом». Джозеф Най74 повторил тезис о том, что эти подходы являются взаимодополняющими, и выразил надежду, что «1990-е смогут синтезировать, а не повторить диалектические 1970-е и 1980-е». Статьи в этом сборнике — еще один шаг к этому синтезу.
Дебаты между теми, кто акцентирует внимание на препятствиях для международной кооперации, и теми, кто ставит ударение на возможностях этой кооперации, не исчезнут и не должны исчезать. Человечество нуждается в полезной напряженности между теми, кого Райнхольд Нибур назвал «детьми света» и «детьми тьмы»:
Непорочные идеалисты (дети света) недооценивают вечную силу особой и обыденной лояльности, действующей как контрсила в стремлении достичь широкого содружества. Но реалисты (дети тьмы) обычно настолько впечатлены мощью этих вечных сил, что они не могут распознать новые и уникальные элементы в принципиально иной ситуации в мире. Идеалисты ошибочно воображают, что новая ситуация автоматически создаст ресурсы для решения проблем. Реалисты ошибочно сводят на нет деструктивную, как, впрочем, и созидательную, мощь революционной ситуации75.
Перевод с английского Н.Р. Сетова
72 Claude I. Comment on Political Realism Revisited // International Studies Quarterly. 1981. Vol. 25. P. 198, 200.
73 Herz J. Political Realism Revisited // Ibid. P. 202.
74 Nye J.S. Neorealism and Neoliberalism // World Politics. 1988. Vol. 40. P. 238, 251.
75 NiebuhrR. The Children of Light and the Children of Darkness. N.Y., 1944. P. 176.
