CC BY
86
УДК 94 https://doi.org/10.34680/2411-7951.2019.5(23).1
М.Б.Бессуднова
«НЕОБЫЧНАЯ ТОРГОВЛЯ» КАК ФАКТОР ВИДОИЗМЕНЕНИЯ РУССКО-ГАНЗЕЙСКИХ
ОТНОШЕНИЙ В XV — НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Изменения в традиционном порядке новгородско-ганзейской торговли, связанные со сменой ассортимента русского экспорта, с расширением круга торговых партнеров, торговой кооперации, кредитных операций и прочих нарушений обычаев («старины»), с появлением новых рынков, упадком новгородского Немецкого подворья, создавали условие для развития «необычной» (неформальной) торговли, расцвет которой пришелся на конец XV века. Деформация традиционных форм товарообмена провоцировала различного рода сбои, включая рост правонарушений экономического, административного и криминального порядка, в силу своей объективности не связанных ни с дискриминацией русского купечества в ганзейских городах, ни с «антиганзейской» политикой великого князя Ивана III.
Ключевые слова: русско-ганзейские отношения, «необычная торговля»
—22 мая 2019 года в стенах Новгородского государственного университета имени Ярослава
Мудрого состоялась Международная конференция «Феномен Ганзы: ганзейское коммуникативное пространство», организованная кафедрой всемирной истории и международных отношений Гуманитарного института НовГУ в сотрудничестве с Санкт-Петербургским институтом истории РАН, Институтом археологии РАН и при поддержке Российского научного фонда. В конференции приняли участие представители университетов, архивов и музеев России, Эстонии, Латвии, Польши, Германии, Швеции, которые продемонстрировали достижения современной российской и зарубежной ганзеатики. Их доклады образовали широкое тематическое поле с включением проблем стадиальности истории Ганзы, ее характера, правовых и организационных форм, интеграции и социализации, механизмов товарообмена и получения прибылей, коммуникаций, просопографии, социальных связей, сотрудничества и конкуренции, конфликтов и методов их урегулирования, культуры, источниковедения и историографии. По окончании конференции госпожа Хуан Лин, сотрудник Исследовательского центра Ганзы и истории Балтии Европейского музея Ганзы в Любеке, в своем интервью отметила: «Особенностью данной конференции стало то, что Ганзейский союз попытались рассмотреть как социокультурный феномен, а не просто торговое образование».
Несмотря на богатейшую историографию, ганзейская тематика до конца не исчерпана, о чем свидетельствуют дискуссии, имевшие место в ходе работы конференции, многопрофильность заявленных исследований, масштабность перспектив, открывающихся по мере выявления новых письменных и археологических свидетельств. Пользуясь случаем, от лица организаторов конференции хочу еще раз поблагодарить ее участников за поддержку идеи проведения в Великом Новгороде первого научного Ганзейского форума, который, хочется верить, даст старт новому витку изучения проблем Ганзы российскими историками. Мы начинаем не на пустом месте, и здесь уместно вспомнить имена представителей отечественной исторической науки, которые внесли большой вклад в разработку ганзейской проблематики — М.Н.Бережкова, А.И.Никитского, Н.А.Казакову, И.Э.Клейненберга, М.П.Лесникова, А.Л.Хорошкевич, а также современных российских исследователей, прежде всего, Е.А.Рыбину. Обращение к письменным источникам русского и немецкого происхождения с привлечением археологического и лингвистического материала позволило сделать много интересных наблюдений касательно возникновения, развития и характера русско-ганзейского торгового партнерства, его правовых основ, ассортимента товаров, механизма международного товарообмена, традиций культурного взаимодействия. Богатая историографическая традиция, однако не исключает, но предполагает продолжение научного поиска, в рамках которого, в частности, возможно избавление от рудиментов политизированности, этимологически восходящей к положению о «прорыве России к Балтийскому морю», а также включение истории русско-ганзейских отношений, основного объекта изучения российских историков, в общеганзейский исторический контекст.
Эти моменты, в частности, очень важны при обращении к проблеме осложнения русско-ганзейских отношений в конце Средневековья и начале Нового времени, которое традиционно объяснялись субъективными и ситуационными обстоятельствами, а именно антиганзейской политикой московских государей, стремившихся обеспечить русскому (московскому) торговому капиталу доступ на балтийский рынок, и присоединением к Москве Великого Новгорода в 1478 году [1-7]. Между тем русско-ганзейская торговля в XIV—XV веках видоизменялась и приобретала напряженность вне зависимости от политики ее фигурантов, по причине изменений традиционного порядка международного товарообмена на Балтике. Этот срез истории Ганзы активно исследуется [8-12], но полученные результаты, особенно в отношении русского аспекта проблемы, еще далеки от концептуальной завершенности.
В этой связи хочется затронуть вопрос распространения в русско-ганзейской торговой практике явления, известного как «необычная торговля» (ungewonlicke kopenschop). Специальных исследований тема пока не имеет, хотя отдельные ее аспекты затрагиваются в исторических публикациях, как правило, в связи с
дестабилизацией положения новгородского Немецкого подворья во второй половине XV века [13] или активизацией внешней торговли Пскова в последующие десятилетия [14]. В русских источниках тема торговли с Ганзой отражена крайне слабо, и основной материал для ее изучения дает ганзейская документация, за указанный период, в массе своей опубликованная в серийных изданиях ганзейских и ливонских источников [12, с. 207-221]1. Ее сугубо деловой характер сообщает надежность заключенным в ней сведениям; вместе с тем в поисках причин ухудшения условий торговли в России ганзейцы были склонны видеть корень зла в поведении новгородцев и псковичей, позже — в действиях Московских государей и их наместников, упуская из вида объективную сторону этого процесса, во многом предопределявшуюся распространением «необычной торговли».
«Необычной торговле», о которой тут пойдет речь, более подходит определение «внеобычная» («осуществляемая вопреки обычаю»), русскому языку не свойственное. По этой причине мы оставляем средненижненемецкую лексему ungewonlicke kopenschop, которую полагаем пригодной для обозначения своеобразной формы коммерческих предприятий, получивших распространение в русско-ганзейских отношениях рубежа Средневековья и раннего Нового времени в качестве альтернативы типичной ганзейской торговле с ее «обычаями» (gebruken, gewonte/gewante) или «стариной» (olden/alden), защищенными «панцирем ганзейских привилегий» [15, 16]. Эти нормы, зафиксированные в русско-немецких торговых договорах XII—XV веков [17] и в уставе (шре, скре, шраге) новгородского Немецкого подворья [18], разрабатывались и утверждались совместно ганзейской и русской стороной на паритетной и компромиссной основе, а их неукоснительное соблюдение считалось гарантией стабильности их торговых связей и оптимальным средством урегулирования конфликтов. Основные положения «старины» предусматривали свободу передвижения купцов («чистый путь») по установленным маршрутам, производство товарообмена в определенных местах («стапелях»), прямую торговлю без привлечения посредников, запрещение или, по крайней мере, нежелательность кредитных сделок, использование меновых операций («товар против товара»), запрет «гостевой торговли» («гость да не торгует с гостем»), принцип «каждый сам несет свой убыток». Правовыми субъектами, ответственными за соблюдение «старины» и за разрешение конфликтов, являлись участники заключения договоров (крестоцелования) — городская община Новгорода и Ганзейский союз, от имени которого с 40-х годов XV века действовали ливонские города Ревель (Таллинн) и Дерпт (Тарту). Ганзейская политическая и дипломатическая практика предполагала автономность «дел купцов» в отношении «земских дел», подлежавших ведению государей2, хотя с наступлением Нового времени последние стали ограничивать самостоятельность ганзейских городов и вмешиваться в их торговые дела [19].
В XV веке торговля ганзейцев с Великим Новгородом велась в нарушение многих из вышеназванных обычаев, постепенно перерождаясь в торговлю нетрадиционную, «необычную», что в немалой степени предопределялось изменением ассортимента русского экспорта. П.Йохансен в 1950-х годах одним из первых обратил внимание на сокращение объема мехов и воска в XIV веке, сообщавших средневековой русско-ганзейской торговле «откровенно репрезентативный характер», и на переход первых позиций к товарам массового спроса и сырью (лен, пенька, смола, деготь, поташ, сало, кожи, строевой лес) [20]. Подобные подвижки наблюдались и в структуре ганзейского импорта, где наряду с предметами роскоши все большее значение обретали соль, сельдь, мед, металлы, ткани, предметы обихода [21]. Торговля такими товарами не предполагала наличия у торговых людей крупных капиталов, что облегчало внедрение в торговую практику торговой кооперации. В дополнение к индивидуальной торговле (properhandel) изначально существовал только один собственно ганзейский тип торгового сообщества (wedderleginge, kumpanie, societas), основанный на объединении капитала. Его главой был один из двух партнеров, причем младший из них, располагавший меньшим депозитом, осуществлял торговые поездки; прибыль делилась поровну, что обеспечивало исполнителю вознаграждение за труды. Переход к новому коммерческому методу, который не предполагал сопровождение товара владельцем капитала, позволял тому вести торговлю в разных направлениях и формировать непрерывные цепочки деловых связей в пределах всего ганзейского пространства [9, s. 6-14].
Еще одним следствием «опрощения» товарного ассортимента стало расширение круга участников международной торговли, значительная часть которых не имела прямого отношения к русско-ганзейским договоренностям и мало интересовалась незыблемостью «старины». В этой связи уместно вспомнить активизацию «ненемецкого» населения малых ливонских городов, ливонских ландсгерров и их вассалов, торговавших продукцией своих поместий, о чем говорится в пространном обзоре В.Ниитемаа [22], а также развитии торговли неганзейской Нарвы [23] и Пскова[14, 24]. Сюда же можно отнести сведения об участии в торговле импортной солью карельских крестьян [25] и попытках «низовых» русских городов пробиться на
1 Наиболее полными собраниями ганзейской документации за указанный период являются Hanserecesse. Die Recesse und andere Akten der Hansetage. Abt. 1 (далее — HR 1). Leipzig, 1880-1897. Bd. 5-8; Abt. 2 (далее — HR 2). Leipzig, 1876—1892. Bd. 1-7; Abt. 3 (далее — HR 3). Leipzig [u.a.], 1881—1913. Bd. 1-9; Abt. 4 (далее — HR 4). München, 1881—1883. Bd. 1-2) и Hansisches Urkundenbuch. Leipzig, 1876—1939. Bd. 1-11. Собрание документов по истории Ливонии Liv-, Est- und Kurländisches Urkundenbuch. Abt. 1 (далее - LEKUB 1). Riga [u.a.], 1853-1914. Bd. 1-12; Abt. 2 (далее — LEKUB 2). Riga [u.a.], 1900—1910. Bd. 1-3).
2 Так, например, в инструкции ганзежким послам, отправившимся в начале 1510 года к Василию III для подписания торгового мира, предписывалось «говорить не о земле и людях, но о делах купцов» (nicht to spreken umme lande und lude, sunder umme sake deme kopman) (HR 3. Bd. 5. № 542, § 14).
новгородский Торг [26]. Фрагментарность таких сообщений отнюдь не свидетельствует об их эпизодичности, скорее, о стремлении торговцев не афишировать свои сделки и о неразвитости русских канцелярских ведомств.
Расширение круга участников русско-ганзейского товарообмена неизбежно влекло за собой изживание его жесткой локализованности, присущей системе ганзейских «стапелей», и к появлению «необычных» торговых центров (unwontlike stede), в роли которых помимо Нарвы и Пскова выступали малые города Ливонии3 или села по нижнему течению Невы и Луги [27]. «Необычным» местом торговли ганзейцев фигурировал также Выборг, оказавшийся в XV веке в сфере коммерческих интересов Ревеля [28].
Динамичное развитие международной торговли на стыке ганзейской зоны, представленной Ливонией, и русского Северо-Запада, которое имело место в конце XV — первой половины XVI века, обогатило русско-ганзейскую торговую практику множеством других неформальных или «необычных» элементов, весьма неоднозначных в плане последствий. Среди прочего здесь стоит упомянуть расширение системы сухопутных и водных коммуникаций, неизбежное ввиду появления новых торговых локусов. Оно предполагало отклонение купцов от оговоренных договорами маршрутов, где их безопасность гарантировалась носителями юрисдикции. В пределах Ливонии несанкционированное следование русских купцов грозило им нападениями4 или подозрениями в шпионаже5, которые питали взаимную неприязнь и могли привести к серьезным обострениям русско-ливонских отношений.
Распространение в ганзейской среде торговой кооперации, явившееся еще одним отклонением от ганзейского обычая, позволяло купцам не сопровождать лично свои товары, а использовать для деловых поездок в Россию приказчиков (гезеллен) из числа служащих или младших партнеров. Те, со своей стороны, пробовали вести собственные дела в партнерстве с ганзейскими и русскими купцами подчас в обход «старины»6. Среди иноземных купцов, торговавших в Новгороде, стала преобладать молодежь, отличавшаяся свободой поведения и склонная попирать обычаи. Нелицеприятное поведение молодых гезеллен, как то злоупотребление хмельным, драки, распутство, приводили порой к неприятным последствиям [29]7.
Потребность оптимизировать процедуру заключения торговых сделок в условиях разнопланового спроса и предложения привела к распространению в русско-ганзейской торговле XV века торгового посредничества и деятельности маклеров. Участие маклера в торговой сделке нарушало обычай, но при определенных обстоятельствах могло гарантировать ее законность8. Если же деятельность маклера производилась в рамках «необычной торговли», то его привлекали к ответственности прежде продавца и покупателя9.
Обороты купеческих капиталов возрастали за счет распространения в торговле кредитных сделок [30, 31]. Тенденция получила широкое развитие в XV веке, что противоречит укоренившемуся мнению о неприятии Ганзой кредитных отношений. С.Дженкс в этой связи отмечает, что запреты подобного рода операций были сориентированы, главным образом, на торговлю с Россией и были призваны минимизировать вероятность русско-ганзейских конфликтов по причине неисполнения ганзейцами условий кредитных сделок с их русскими партнерами [32]. Возникновение подобных ситуаций10 являлось следствием правовой неупорядоченности
3 Участники Любекского ганзетага 1476 года в ответ на ходатайство крупных лионских городов просили магистра фон дер Борха не разрешать торговлю русских с «ненемцами» в необычных местах, в малых городах и в стороне от главных дорог, которая велась вопреки обычаю (HR 2. Bd. 7. № 364. S. 587).
4 Об одном таком случае сообщал магистру хаускомтур Нарвы в 1497 году, когда местные крестьяне напали на промышлявшего в округе новгородского купца и «сразу же захотели изрубить его на мелкие кусочки, но я <.. .> запретил им это под страхом смерти <...>. Я забрал его у крестьян, чем спас его шею» (LEKUB 2. Bd. 1. № 546. S. 400-401). Прецедент имел продолжение: «Крестьяне за валами снова схватили какого-то новгородского купца, ... что мне надлежит делать с ним и его добром, если крестьяне за валами не расправятся с ним, что я им, впрочем, запретил под страхом смерти» (LEKUB 2. Bd. 1. № 546. S. 401).
5 На Любекском ганзетаге 1521 года ливонские города довели до сведения присутствовавших мнение магистра Вольтера фон Плеттенберга, который не хотел терпеть свободные поездки русских по Ливонии, поскольку те избивают крестьян и имеют возможность разведать дороги - «он не хочет нести крест, способствуя развязыванию войны» (HR 3. Bd. 7. № 413, § 240h).
6 Примером может служить история Берта фон Вреде, служащего (denre) Турна Бонде, который в 1408 году заключил сделку о поставке соли новгородцам в обмен на тройничи (беличий мех), но не расплатился по кредиту и уехал из Новгорода. Оставленный им на Немецком подворье мех был задержан там, что стало предметом долгого разбирательства (LEKUB 1. Bd. 4. № 1764, 1765, 1774, 1781, 1819, 1836, 1919).
7 В 1521 году на совещании ливонских городов предлагалось строго наказывать молодых людей в Новгороде за своевольство, «чтоб те знали, что могут потерять жизнь и товары, поскольку из-за того, что они дерутся с русскими, рубятся и колются, может возникнуть большой раздор» (HR 3. Bd. 7. № 370, § 28).
8 Весной 1431 года купцы Немецкого подворья просили ревельский магистрат призвать к ответу за нарушение правил торговли некого Вернеке Раппе, который привез из Нарвы на Готский двор соль, но хранил ее на подворье одного новгородца. На собрании купцов Раппе заявил о совершении сделки и призвал в свидетели маклера Готшалька Харденштеена (LEKUB 1. Bd. 8. № 431).
9 Магистрат Нарвы сообщал в Ревель, что купец из Риги по имени Тони совершил незаконную сделку (quade kopenschop) на речном берегу с каким-то русским купцом, в чем ему оказал помощь маклер (durch den mekeler), «и мы маклера за то наказали» (LEKUB 2. Bd. 1. № 744. S. 556).
10 Примеров того в ганзейской переписке достаточное число. В 1406 году Клаус Хуксер и Бернд фон Анкем, действовавшие в Новгороде как посредники, заключили с новгородцами сделку о поставке товара в Нарву, но полностью свои обязательства выполнить не смогли (LEKUB 1. Bd. 4. № 1704). Выше упоминалась похожая ситуация с Бертом де Вреде,
такого вида отношений (как и деятельности маклеров), и отсутствием для них надежных гарантий. Помимо того, что ганзейская система кредитования сама по себе качественно уступала ее северо-итальянским, гораздо более развитым формам [33], ее осуществление в России сталкивалось с рядом дополнительных осложнений, вызванных расхождениями ганзейских и русских правовых традиций. Ганзейские правовые нормы не кодифицировались, но после утверждения на собраниях представителей ганзейских городов, ганзетагах, санкционировались городскими общинами и включались в корпус городского права [34]. Прецеденты, касающиеся их нарушения, находились в ведении городской юрисдикции и ганзетагов, тогда как Новгород ввиду отсутствия у него городского права и членства в Ганзе подобных прерогатив был лишен. Отношения его купцов с ганзейцами регламентировались положениями «старины», исключавшей предпринимательское новаторство, из-за чего сделки с использованием кредита в русских городах обеспечивались, главным образом, честностью и доверительностью их фигурантов. Этим можно объяснить возникновение тесных личных связей в кругу новгородского купечества и его ганзейских партнеров [35], которые, впрочем, не могли устранить роста злоупотреблений, неизбежного в условиях понижения возрастного и статусного порога торговавших в России ганзейцев.
Ценовые соответствия товаров при их многообразии обеспечивалось денежными расчетами, противоречившими ганзейскому обычаю торговать «товар против товара» (reth umb ^И). Возрастание удельного веса денег при оплате русского экспорта являлось следствием увеличения его объемов и, как это отмечал П.Йохансен, связано было с проблемой поиска равновеликого западного товарного эквивалента, трудноразрешимой в условиях XV—XVII веков, когда Россия еще не нуждалась в массовом завозе западноевропейской продукции [20, s. 52-55]. Денежная оплата русских товаров помимо того, что расширяла возможности кредита, служила подспорьем для завоза в Россию серебра, одного из самых востребованных там ганзейских товаров [20, s. 52; 36]. В 1521 году обитатели новгородского Немецкого подворья вынуждены были констатировать: «Каждый очень хочет в качестве товара посылать сюда серебро, которое они здесь очень мелко дробят. И чтобы это было лучше осуществить, как нам думается, все это серебро, сколько б оно ни весило, хранят штабелями и располагают его так, чтоб оно становилось ковким и позволяло себя рубить»11. Не исключено, что и массовая поставка стратегического сырья и вооружений, производившаяся ганзейцами в счет русского «государственного заказа» [21], также являлась следствием ограниченности предлагаемого ими импорта.
Недостаточность ганзейских товаров могла быть также одной из причин злоупотреблений с их расфасовкой, создающей видимость большего объема — короткие отрезы ткани в поставе, маленькие бочонки с медом, уменьшенная емкость мешков с солью, пересортица сельди в бочках и прочие ганзейские «неправды», являвшиеся причинами споров новгородцев с ганзейцами на протяжении всего XV и раннего XVI века [3, с. 87101, 107, 113-114, 124-125]. Неуклонное возрастание случаев мошенничества, немало осложнявших русско-ганзейскую торговлю в этот период, мы склонны также связывать с увеличением общего числа торгующих, наличием посредников, стремившихся увеличивать свой доход не вполне честными способами, и, конечно же, общераспространенным стремлением вести торговые дела в обход «старины» и сложностью организации административного контроля в условиях широкого распространения «необычной торговли».
Оборотной и весьма мрачной стороной указанных перемен стало увеличение криминальных преступлений в ливонских городах, жертвами которых становились иноземные купцы12. Русских среди пострадавших было много по причине их массового притока в Ливонию, характера предлагаемых ими товаров, в силу своей «безликости» незаметно сбывавшихся с рук в общем потоке однородной продукции, и произвольного перемещения по стране, о чем было сказано выше. Городские власти в Ливонии испытывали реальные трудности с раскрытием таких преступлений [12, с. 226-345], что наряду с ростом преступлений в отношении русских купцов нельзя считать результатом их злостного попустительства.
Участившиеся поездки русских купцов в заморские ганзейские города приводили к тому, что они чаще подвергали себя риску стать жертвой кораблекрушения или пиратского нападения. Их требование гарантий безопасности на море, сформулированное в процессе разработки условий торгового мира 1487 года13, не имело юридического основания, поскольку положение о «чистом пути», одно из наиболее известных проявлений русско-ганзейской «старины», отвечало реалиям континентальной торговли и предполагало ответственность за безопасность купцов субъекта власти, в зоне юрисдикции которого те пребывали. Ни ливонские ландсгерры, ни ганзейские города не могли гарантировать безопасность на море. Такой смысл был заложен в слова ливонского магистра Иоганна Фрайтага фон Лорингхофена «в море моей власти нет», прозвучавшие в ответ на требование новгородцев предоставить им «чистый путь» за море [37].
Надо также заметить, что «необычная торговля», распространявшаяся в Ливонии в обход городского права, отчасти девальвировала городскую юрисдикцию и внесла коррективы в порядок административного
который уехал из Новгорода без расчета с новгородским поставщиком; он же остался должен Тидеке Ланге из Дерпта ^ЕКиВ 1. Bd. 4. №. 1819). Среди несостоятельных партнеров новгородских купцов названы также некто Хуге и Корд Штипеле ^ЕКШ 1. Bd. 9. № 498), Ганс Кремер ^ЕКШ 1. В1 11. № 341), Генрих фон Хурлен ^ЕКШ 1. Bd. 12. № 1216).
11 Ж 3. Bd. 7. № 372.
12 Жалобы русской стороны на ограбления, убийства и увечья подданных великого князя, торговавших в Ливонии, постоянно фигурировали в ходе русско-ливонского переговорного процесса конца XV века [12, с. 309-312]
13 Ж 3. Bd. 2. № 136, § 6.
регулирования «дел купцов». Ранее они находились в ведении городов, но при новом, неформальном положении дел потребовали соучастия ландсгерров. Необходимость того возросла после присоединения Новгорода к Москве, когда ключевой фигурой в разрешении проблем международной торговли стал великий князь Московский и его новгородские наместники.
Подводя итоги, отметим, что развитие «необычной торговли» в отношениях России с Ганзой нельзя характеризовать однозначно. Нет сомнений, что ее развитие усугубило ослабление новгородского Немецкого подворья как ганзейской конторы с правом «стапеля». Однако сокращение его деловой активности нельзя связывать со сворачиванием всей русско-ганзейской торговли и тем более с дискриминацией русского торгового предпринимательства со стороны ганзейцев, поскольку упадок подворья стал одним из результатов перестройки механизма функционирования торговли Ганзы с Россией вследствие изживания ганзейских «обычаев» и переноса центра товарообмена в ливонские города. Отметим, что при таких обстоятельствах «необычная торговля» имела шанс развиваться лишь при активности русских купцов, чей массовый приток в ливонские города демонстрирует отсутствие страха перед «латинянами». С другой стороны, ломка общественных традиций любого формата всегда чревата кризисными явлениями, и потому изменение порядка ведения торговли Ганзы с Новгородом в XV веке объективным образом осложняло порядок русско-ганзейского и русско-ливонского общения. «Необычная торговля» прочно укоренилась в сфере международных торговых связей, но в силу своего расхождения с традиционными формами делового общения, «стариной», и как явление предосудительное не получила должного правового оформления, в том числе, в русско-ганзейских торговых договорах первой половины XVI века. Ее основные проявления (торговля в «необычных» местах, торговая кооперация и связанное с ней омоложение состава ганзейских купцов, торгующих в России, бесконтрольность торговых сделок, распространение кредита и пр.) с трудом поддавались воздействию как со стороны Ганзы, так и административных структур, что способствовало распространению мошенничества и прочих противоправных деяний, непонимания, слухов, взаимного раздражения и находило преломление в представлениях о «русской угрозе».
Исследование выполнено при поддержке РФФИ, проект № 17-01-50098.
1. Goetz L.K. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922. S. 161-189.
2. Johansen P. Novgorod und die Hanse // Städtewesen und Bürgertum als geschichtliche Kräfte. Gedächtnisschrift für Fritz Rörig. Lübeck, 1953. S. 140-141.
3. Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Ленинград, 1975. С. 180-200, 261337.
4. Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI вв. М., 1980. С. 131-168.
5. Tiberg E. Moscow, Livonia and the Hanseatic League: 1487—1550. Stockholm, 1995. P. 38-134.
6. Angermann N. Livländisch-russische Beziehungen im Mittelalter // Wolter von Plettenberg und das mittelalterliche Livland. Lüneburg, 2001. S. 140-144.
7. Dollinger Ph. Die Hanse. 6. Aufl. Stuttgart, 2012. S. 385-386.
8. Hammel-Kiesow R. Die Hanse. München, 2000. S. 97-108.
9. Cordes A. Wie verdiente der Kaufmann sein Geld?: Hansische Handelsgesellschaften im Mittelalter. Lübeck, 2000. 47 S.
10. Angermann N. Deutsche Kaufleute in Novgorod im 16. und 17. Jahrhundert // Novgorod — Markt und Kontor der Hanse. Köln, 2002. S. 97-115.
11. Denzel M.A. Kommerzielle Innovationen für den Hanseraum? Ein Beitrag zum Strukturwandel des internationalen Handels des 15. und 16. Jahrhunderts // Hansischer Handel im Strukturwandel vom 15. zum 16. Jahrhundert. Trier, 2016. S. 67-100.
12. Бессуднова М.Б. Специфика и динамика развития русско-ливонских противоречий в последней трети XV века. Воронеж, 2016. С. 121-140.
13. Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau // Deutsche im Nordosten Europas. Köln, 1991. S. 59-86.
14. Angermann N. Zur Rußhandel von Dorpat/Tartu in der Zeit seiner höchsten Blüte (Mitte des 16. Jahrhunderts) // Die baltischen Länder und der Norden: Festschrift für Helmut Piirimäe zum 75. Geburtstag. Tartu, 2005. S. 82-93.
15. Sprandel R. Die Konkurrenzfähigkeit der Hanse im Spätmittelalter // Hansische Geschichtsblätter. 1984. Bd. 102. S. 21.
16. Wernicke H. Von Rechten, Freiheiten und Privilegien. Zum Wesen und zur Dynamik in der Hanse // Beiträge zur hansischen Kulturgeschichte. Köln, 1998. S. 283-297.
17. Грамоты отношений Великого Новгорода с Западом // Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Москва, Ленинград, 1949. C. 55132.
18. Schlüter W. Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen vom 13. bis 17. Jahrhundert. Dorpat, 1911. 145 S.
19. Fahlbusch F.B. Die Kreise städtischer Außenbeziehungen. Überlegungen zu Kategorisierungskriterien für Hansestädte // Hansische Geschichtsblätter. Bd. 119. 2001. S. 63-83.
20. Johansen P. Der hansische Rußlandhandel, insbesondere nach Novgorod, in kritischer Betrachtung // Die deutsche Hanse als Mittler zwischen Ost und West. Köln,Opladen, 1963. S. 46-51.
21. Harder-Gersdorff E. Hansische Handelsgüter auf dem Großmarkt Novgorod (13.—17. Jh.): Grundstrukturen und Forschungsfragen // Novgorod: Markt und Kontor der Hanse. S. 133-151.
22. Niitemaa V. Die Binnenhandel in der Politik der livländischen Städte im Mittelalter. Helsinki, 1952. 379 S.
23. Кивимяэ Ю. Нарвский вопрос в 1494—1558 гг. // Проблемы развития социально-экономических формаций в странах Балтии / Ред. Ю.Ю.Кахк. Таллинн, 1978. С. 135-154.
24. Хорошкевич А.Л. Псков как посредник между Западной, Северной и Восточной Европой в Средние века и начале Нового времени // Псков в российской и европейской истории (К 1100-летию первого летописного упоминания) / Ред. В.В.Седов. М., 2003. С. 33-39.
25. Казакова Н.А. Малоизвестные источники о русско-прибалтийской торговле конца XV — начала XVI в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Ленинград, 1968. Вып. 1. С. 269-276.
26. Angermann N. Deutsche Handelsverbindungen mit Moskau im 15. und 16. Jahrhundert // Hansische Geschichtsblätter. 2007. Bd. 125. S. 121-123.
27. Weczerka H. Hansische Handelswege in den nordwestrussischen Raum // Novgorod — Markt und Kontor der Hanse. Köln, 2002. S. 15-24.
28. Сакса А.И. Выборг и новгородская торговля на Балтике во второй половине XIV—XV вв. // Новгород и Новгородская земля: история и археология. Вып. 30. Великий Новгород: Санкт-Петербург, 2016. С. 232-238.
29. Бессуднова М.Б. Досуг ганзейских купцов в Великом Новгороде // Новгородика—2018. Повседневная жизнь новгородцев: история и современность / Ред. С.А.Коварская [и др.]. Великий Новгород, 2018. С. 265-269.
30. Хорошкевич А.Л. Кредит в русской внутренней и русско-ганзейской торговле XIV—XV веков // История СССР. 1977. № 2. С. 125-140.
31. Валеров А.В. Кредит в русско-немецкой торговле XIII—XV вв. // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 5: Экономика. 2011. № 3. С. 100-114.
32. Jenks S. War die Hanse kreditfeindlich? // Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1982. Bd. 69. S. 319-321.
33. Selzer S., Ewert U.Ch. Verhandeln und Verkaufen, Vernetzen und Vertrauen. Über die Netzwerkstruktur des hansischen Handels // Hansische Geschichtsblätter. 2001. Bd. 119. S. 135-161.
34. Pitz E. Bürgereinung und Städteeinung. Studien zur Verfassungsgeschichte der Hansestädte und der deutschen Hanse. Köln [u.a.], 2001.
35. Хорошкевич А.Л. «Дружба» и «ссора» в бытовом общении русского и иностранного купечества XVI — первой половины XVII в. // Россия и мировая цивилизация: к 70-летию А.Н.Сахарова / Ред. А.Н.Боханов. Москва, 2000. С. 141-151.
36. Клейненберг И.Э. Серебро вместо соли. Элементы раннего меркантилизма во внешнеторговой политике Русского государства конца XV — начала XVI века // История СССР. 1977. № 2. С. 115-119.
37. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Т. 1. Санкт-Петербург, 1851. Стб. 81.
References
1. Goetz L.K. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922, pp. 161-189.
2. Johansen P. Novgorod und die Hanse. Städtewesen und Bürgertum als geschichtliche Kräfte. Gedächtnisschrift für Fritz Rörig. Lübeck, 1953, pp. 140-141.
3. Kazakova N.A. Russko-livonskie i russko-ganzeyskie otnosheniya. Konets XIV — nachalo XVI v. [Russian-Livonian and Russian-Hanseatic relations. End of 14th — beginning of 16th century]. Leningrad, 1975, pp. 180-200, 261-337.
4. Khoroshkevich A.L. Russkoe gosudarstvo v sisteme mezhdunarodnykh otnosheniy kontsa XV — nachala XVI vv. [International relations of the Russian state at the end of 15th — beginning of 16th centuries]. Moscow, 1980, pp. 131-168.
5. Tiberg E. Moscow, Livonia and the Hanseatic League: 1487—1550. Stockholm, 1995, pp. 38-134.
6. Angermann N. Livländisch-russische Beziehungen im Mittelalter. Wolter von Plettenberg und das mittelalterliche Livland. Lüneburg, 2001, pp. 140-144.
7. Dollinger Ph. Die Hanse. 6. Aufl. Stuttgart, 2012, pp. 385-386.
8. Hammel-Kiesow R. Die Hanse. München, 2000, pp. 97-108.
9. Cordes A. Wie verdiente der Kaufmann sein Geld?: Hansische Handelsgesellschaften im Mittelalter. Lübeck, 2000. 47 p.
10. Angermann N. Deutsche Kaufleute in Novgorod im 16. und 17. Jahrhundert. Novgorod — Markt und Kontor der Hanse. Köln, 2002, pp. 97-115.
11. Denzel M.A. Kommerzielle Innovationen für den Hanseraum? Ein Beitrag zum Strukturwandel des internationalen Handels des 15. und 16. Jahrhunderts. Hansischer Handel im Strukturwandel vom 15. zum 16. Jahrhundert. Trier, 2016, pp. 67-100.
12. Bessudnova M.B. Spetsifika i dinamika razvitiya russko-livonskikh protivorechiy v posledney treti XV veka [Specificity and dynamics of development of Russian-Livonian contradictions in the last third of the 15th century]. Voronezh, 2016, pp. 121-140.
13. Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau. Deutsche im Nordosten Europas. Köln, 1991, pp. 59-86.
14. Angermann N. Zur Rußhandel von Dorpat/Tartu in der Zeit seiner höchsten Blüte (Mitte des 16. Jahrhunderts). Die baltischen Länder und der Norden: Festschrift für Helmut Piirimäe zum 75. Geburtstag. Tartu, 2005, pp. 82-93.
15. Sprandel R. Die Konkurrenzfähigkeit der Hanse im Spätmittelalter. Hansische Geschichtsblätter, 1984, Bd. 102, p. 21.
16. Wernicke H. Von Rechten, Freiheiten und Privilegien. Zum Wesen und zur Dynamik in der Hanse. Beiträge zur hansischen Kulturgeschichte. Köln, 1998, pp. 283-297.
17. Gramoty otnosheniy Velikogo Novgoroda s Zapadom [Old Russian documents: relations of Velikiy Novgorod with the West]. Gramoty Velikogo Novgoroda i Pskova [Old Russian documents of Velikiy Novgorod and Pskov]. Moscow, Leningrad, 1949, pp. 55-132.
18. Schlüter W. Die Nowgoroder Schra in sieben Fassungen vom 13. bis 17. Jahrhundert. Dorpat, 1911. 145 p.
19. Fahlbusch F.B. Die Kreise städtischer Außenbeziehungen. Überlegungen zu Kategorisierungskriterien für Hansestädte. Hansische Geschichtsblätter, 2001, Bd. 119, pp. 63-83.
20. Johansen P. Der hansische Rußlandhandel, insbesondere nach Novgorod, in kritischer Betrachtung. Die deutsche Hanse als Mittler zwischen Ost und West. Köln, Opladen, 1963, pp. 46-51.
21. Harder-Gersdorff E. Hansische Handelsgüter auf dem Großmarkt Novgorod (13.—17. Jh.): Grundstrukturen und Forschungsfragen. Novgorod: Markt und Kontor der Hanse. Köln, Weimar, Wien, 2002, pp. 133-151.
22. Niitemaa V. Die Binnenhandel in der Politik der livländischen Städte im Mittelalter. Helsinki, 1952. 379 p.
23. Kivimyae Yu. Narvskiy vopros v 1494—1558 gg. [Narva Question in 1494—1558]. Problemy razvitiya sotsial'no-ekonomicheskikh formatsiy v stranakh Baltii [Issues of the development of social and economic formations in the Baltic countries]. Tallinn, 1978, pp. 135154.
24. Khoroshkevich A.L. Pskov kak posrednik mezhdu Zapadnoy, Severnoy i Vostochnoy Evropoy v Srednie veka i nachale Novogo vremeni [Pskov as a mediator between Western, Northern and Eastern Europe in the Middle Ages and the beginning of the early modern period]. Pskov v rossiyskoy i evropeyskoy istorii (K 1100-letiyu pervogo letopisnogo upominaniya). Moscow, 2003, pp. 33-39.
25. Kazakova N.A. Maloizvestnye istochniki o russko-pribaltiyskoy torgovle kontsa XV — nachala XVI v. [Little-known sources about Russian-Baltic trade of the late 15th — early 16th century]. Vspomogatel'nye istoricheskie distsipliny. Leningrad, 1968, iss. 1, pp. 269-276.
26. Angermann N. Deutsche Handelsverbindungen mit Moskau im 15. und 16. Jahrhundert. Hansische Geschichtsblätter, 2007, Bd. 125, pp. 121-123.
27. Weczerka H. Hansische Handelswege in den nordwestrussischen Raum. Novgorod — Markt und Kontor der Hanse. Köln, 2002, pp. 15-24.
28. Saksa A.I. Vyborg i novgorodskaya torgovlya na Baltike vo vtoroy polovine XIV—XV vv. [Vyborg and Novgorod trade in the Baltic in the second half of the 14th—15th centuries]. Novgorod i Novgorodskaya zemlya: istoriya i arkheologiya, iss. 30. Velikiy Novgorod: Saint Petersburg, 2016, pp. 232-238.
29. Bessudnova M.B. Dosug ganzeyskikh kuptsov v Velikom Novgorode [How Hanseatic merchants ispent free time in Velikiy Novgorod]. Novgorodika—2018. Povsednevnaya zhizn' novgorodtsev: istoriya i sovremennost'. Velikiy Novgorod, 2018, pp. 265-269.
30. Khoroshkevich A.L. Kredit v russkoy vnutrenney i russko-ganzeyskoy torgovle XIV—XV vekov [Credit in Russian internal and Russian Hanseatic trade in the 14th—15 th centuries]. Istoriya SSSR, 1977, no. 2, pp. 125-140.
31. Valerov A.V. Kredit v russko-nemetskoy torgovle XIII—XV vv. [Credit in Russian-German trade of the 13th—15th centuries]. Vestnik Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta, Ser. 5: Ekonomika, 2011, no. 3, pp. 100-114.
32. Jenks S. War die Hanse kreditfeindlich? Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte, 1982, Bd. 69, pp. 319-321.
33. Selzer S., Ewert U.Ch. Verhandeln und Verkaufen, Vernetzen und Vertrauen. Über die Netzwerkstruktur des hansischen Handels Hansische Geschichtsblätter, 2001, Bd. 119, pp. 135-161.
34. Pitz E. Bürgereinung und Städteeinung. Studien zur Verfassungsgeschichte der Hansestädte und der deutschen Hanse. Köln [u.a.], 2001.
35. Khoroshkevich A.L. "Druzhba" i "ssora" v bytovom obshchenii russkogo i inostrannogo kupechestva XVI — pervoy poloviny XVII v. ["Friendship" and "quarrel" in everyday communication between Russian and foreign merchants of the 16th — the first half of the 17th century]. Rossiya i mirovaya tsivilizatsiya: k 70-letiyu A.N.Sakharova. Moscow, 2000, pp. 141-151.
36. Kleynenberg I.E. Serebro vmesto soli. Elementy rannego merkantilizma vo vneshnetorgovoy politike Russkogo gosudarstva kontsa XV — nachala XVI veka [Silver instead of salt. Early mercantilism in the foreign trade policy of the Russian state of the late 15th — early 16th century]. Istoriya SSSR, 1977, no. 2, pp. 115-119.
37. Pamyatniki diplomaticheskikh snosheniy drevney Rossii s derzhavami inostrannymi, vol. 1 [Monuments of diplomatic relations of ancient Russia with foreign countries]. Saint Petersburg, 1851, Stb. 81.
Bessudnova M.B. "Unusual trade" as a factor in the modification of Russian-Hanseatic relations in the XV — early XVI century. At the end of the 15th century important changes appeared in the traditional order of Novgorod-Hanseatic trade. Drivers of the process were changes in the assortment of Russian exports, the expansion of the circle of trading partners, the emergence of new markets, the decline of the German courtyard in Novgorod, growing violations of the old traditional rules of trade cooperation, credit operations and other "antiquities". The conditions were formed for the development of "unusual" (informal) trade. The deformation of traditional forms of trade provoked various kinds of failures, including the growth of economic, administrative and criminal offenses, due to their objectivity, neither related to discrimination of the Russian merchants in the Hanseatic cities, nor to the "anti-Hanseatic" policy of Grand Duke Ivan III.
Keywords: Russian-Hanseatic relations, ungewonlicke kopenschop ("Unusual trade").
Сведения об авторе. Марина Борисовна Бессуднова — д.и.н., профе^ор Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого; magistrmb@gmail.com.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 20.10.2019. Принята к публикации 10.11.2019.
