CC BY
49
7. Ефименко П.П. Первобытное общество: очерки по истории палеолитического общества / П.П. Ефименко — Л.: Иэд-во СОЦЭКГИЗ, 1938. - 636 с.
8. Ефименко П.П. Первобытное общество: очерки по истории палеолитического времени / П.П. Ефименко, 3 изд-е, доп. - Киев: Наука, 1953. - 663 с.
9. Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства в эпоху палеолита / С.Н. Замятнин. // Проблемы истории первобытного общества. — М.; Д.: Изд-во АН СССР, 1960. — С. 80-108.
10. История Сибири с древнейших времен до наших дней / А.П.Окладников. - Л.: Наука, 1968. - Т.1. - 454 с.
11. Кондратенко А.П. К вопросу о функциональном назначении всрхнепалеолитической пластины стоянки Мальта /
A.П. Кондратенко. // Пластика и рисунки древних культур. — Новосибирск: Наука, 1983. - С. 66-76.
12. Кирьяк (Дикова) М.А. Древнее искусство севера Дальнего Востока как исторический источник. (Каменный век) / М.А. Кирьяк. - Магадан: СВКНИИДВО РАН, 2000. - 288 с.
13. Ларичев В.Е. Искусство верхнепалеолитического поселения Малая Сыя: Датировка, виды его и образы, их художественный стиль и проблема интерпретации (предварительное сообщение)/В.Е, Ларичев. //Изв. СО АН СССР. - 1978. - № 11. — Вып. 3. — Сер.обществен, наук. — С. 104-119.
14. Мелетинский Е.М. Палеоазиатский эпос о Вороне / Е.М. Мелетинский.//Избранные статьи. Воспоминания. — М.: Изд-во РГГУ, 1998. - С.170-191.
15. Напольских В В. Миф о возникновении Земли в прото-уральской космологии: реконструкция, параллели, эволюция /
B.В. Напольских.//СЭ. - 1990. - №1. - С.65-73.
16. Напольских В.В. Древнейшие этапы происхождения народов уральской языковой семьи: данные мифологической реконструкции (прауральский космогонический миф) /
В.В. Напольских. - М.: Наука, 1991. - Вып.5. Народы уральской языковой семьи. — 189 с.
17. Окладников А.П. Утро искусства / А.П. Окладников. - Л.: Искусство, 1967. — 135 с.
18. Табарев A.B. Декоративные элементы в раннеголо-ценовых индустриях Дальнего Востока: проблема интерпретации / А.В, Табарев. // Поздний палеолит - ранний неолит Восточной Азии и Северной Америки. Материалы международной конференции. — Владивосток: ИАЭ ДВО РАН, 1996. - С. 213-218.
19. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов эпохи палеолита / В.Н. Топоров, // Ранние формы искусства. — М : Искусство, 1972. — С. 77-98.
20. Формозов A.A. Памятники первобытного искусства на территории СССР/A.A. Формозов. - М.: Наука, 1980. - 136 с.
21. Фролов Б.А. Пгрвобытная графика Европы / Б.А. Фролов. - М.: Наука, 1992. - 200 с.
22. Bandi Н.-С. Urgeschichte der Eskimo / H.-G. Bandi. -Stuttgart: Gustav Fischer Verlag, 196S. - 171 S.
23. Brentjes В., Vasilievsky R.S. Schamanenkrone und Weltenbaum: Kunst der Nomaden Nordasiens / B.Brentjes, R.S. Vasilievsky. - Leipzig: E.A.Seeman-Verlag, 1989. - 204 S.
24. Ozols J. Zum Schamanismus der jungpaleolitischen Rentierjäger von Malta / J.Ozols. // Kölner Jahrbuch lür Vor- und Frühgeschichte. - 1971. - Bd.12. - S. 27-49.
25. Salmoni A. Die Kunst des Aurignacian in Malta (Sibirien) / A. Salmoni. //JPEK. - 1931. - S. 1-6.
ШМИДТ Ирина Викторовна, ассистент кафедры теории и истории мировой культуры.
Дата поступления статьи в редакцию 03.08.06. © Шмидт И.В.
удк 947 083 Т. Ю. ПЛАХОТНИК
Омский государственный педагогический университет
НЕОБХОДИМОСТЬ СОЗДАНИЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ШКОЛ ДЛЯ КАЗАХСКОГО НАСЕЛЕНИЯ СТЕПНОГО КРАЯ
И ПРОБЛЕМЫ ИХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ В КОНЦЕ XIX В.
В статье рассматриваются низшие сельскохозяйственные школы как часть профессионального образования казахского населения Акмолинской, Семипалатинской и Се-миреченской областей. Они способствовали дальнейшей колонизации казахских степей и превращению местного населения в подданных российского императора. Впервые анализируются обоснованная деятельность властей Степного края в конце XIX в. и факторы, замедлявшие развитие начального земледельческого образования казахов.
Создание в степи сельскохозяйственных школ стало давно назревшей необходимостью, поскольку казахи в степной зоне вынужденно переходили к оседлости. Переход от кочевого образа жизни к оседлому происходил тяжело и неравномерно, став
результатом политики имперских властей, для которых степные области были, прежде всего, сырьевой базой. Казахское население края, лишенное возможности заниматься той формой деятельности, которую они знали в совершенстве в традиционном
кочевом обществе, оказывалось беспомощным, не подготовленным к новым условиям жизни. Эти условия требовали от «киргизов» совсем иных знаний и навыков. На наш взгляд, создание профессиональных школ для казахов стало возможностью приспособиться к образу существования, навязанному метрополией.
Важность организации системы учебных заведений, дававших не только общеобразовательные, но и специальные знания, понимали многие администраторы Степного края. Первый шаг в этом направлении был сделан еще в 70-х годах XIX в., когда школы для казахских мальчиков и девочек были превращены в интернаты. Это была попытка приучить детей «киргизов» к жизни и обиходу оседлого человека. Со временем воспитанников и воспитанниц интернатов стали обучать садоводству и огородничеству. При многих интернатах были устроены различные мастерские и даже небольшие фермы.
Интернатов, называемых в отчетах Степного генерал-губернатора инородческими школами, было немного: к 1884 г. в Семипалатинской области 9, из которых 5 мужских и 4 женские; в Акмолинской области 10, «по равному числу для каждого пола».'Данных по Семиреченской области отчеты не содержат. Средства на содержание интернатов выделяли «киргизские» общества — ежегодно 60 тыс. руб. За это «киргизским» обществам была предоставлена возможность иметь стипендиатов в Омских центральной и войсковой ветеринарной и фельдшерской школах: 12 от Акмолинской области и 24 от Семипалатинской.2
Десятилетний опыт существования таких общеобразовательно-профессиональных интернатов не оправдал возлагавшихся на них надежд. Эти школы имели ряд недостатков: многопредметность обучения, низкая квалификация учителей, не имевших специального образования. Кроме того, отсутствовал какой-либо контроль за процессом обучения. В итоге интернаты не давали своим ученикам и ученицам достаточных знаний в какой-либо специальности. Долговременный опыт показал, что, пробыв в интернате несколько лет и научившись кое-как читать и писать, казахский «мальчик или девочка по возвращении в свой родной аул все это забывают очень скоро, не вынося таким образом из школы ни для себя, ни для своих родителей равно никакой пользы».-1
Плачевное положение интернатов побудило генерал-губернатора Степного края Колпаковского в 1884 г. поручить особой комиссии заняться изысканием способов улучшения обучения в интернатах либо преобразовать их в специальные сельскохозяйственные школы.
Приступив к делу, комиссия первоначально ознакомилась с положением как мужских, так и женских «киргизских» интернатов и поставила следующие вопросы:
1) могут ли существовавшие уже интернаты, оставаясь по-прежнему школами грамотности, быть преобразованы в школы профессиональные;
2) ввиду важности развития в казахской среде различных ремесел можно ли независимо от сельскохозяйственных школ открыть и ремесленные школы;
3) должны ли сельскохозяйственные школы быть разделены по полу или они могут быть смешанными;
4) где разместить открываемые сельскохозяйственные школы, как это сделать по отношению к существующим уже интернатам;
5) какой тип хозяйства должен быть положен в основу обучения и повседневного обихода воспитанников интернатов.
Очевидно, что с самого начала своей деятельности члены комиссии были уверены в необходимости создания профессиональных школ.
Особая комиссия выработала ряд предложений по перечисленным вопросам. В частности, отмечая, что при соединении в одной школе общеобразовательных задач со специальными чрезвычайно усложняются организация таких школ и процесс обучения, комиссия рекомендовала ограничиться преподаванием минимума общеобразовательных предметов, без которых нельзя обойтись. Существовавшие «киргизские» интернаты как преследующие несколько трудносовместимых целей необходимо закрыть.
Без внимания комиссии не остались возможности женского обучения. Необходимость приобщения женщины «к столь важному делу, как перемена образа жизни целого племени, ... не подлежит сомнению. Влияние женщины, получившей возможность по своему умственному развитию и способности ведения оседлого хозяйства стать в уровень с лучшими представителями своего народа, может быть неисчислимым».'1 Подобное утверждение, конечно, не соответствовало традиционному месту женщины в казахском обществе. Вся история существования учебных заведений для «киргизов» в степных областях доказывает «упорное нежелание родителей давать своим дочерям хотя бы элементарное образование».5 Но комиссия признала необходимым «лиц женского пола» привлекать в сельскохозяйственные школы, вести совместное обучение мальчиков и девочек, поместив их в особые отделения в одних и тех же школах. Интересна аргументация такого решения: смешанное обучение значительно уменьшит расходы по устройству и содержанию новых учебных заведений. К тому же такое обучение до.лжно было расширить и разнообразить школьные занятия, что могло принести пользу учебно-воспитательному процессу. Но чиновники, учитывая специфику положения «киргизской» женщины, вынуждены были сделать оговорку, что «такое сожительство не повлечет за собой каких-либо существенных неудобств, ибо при достаточно деятельном надзоре оно не будет иметь серьезного влияния на нравственность учащихся и репутацию самих школ в среде киргизского населения»." При зачислении в сельскохозяйственные школы учеников и учениц рекомендовалось обращать внимание на то, чтобы они были свободны от «предварительных» брачных обязательств.
Наибольшие сомнения вызывал вопрос о месте расположения устраиваемых школ. Нужно было считаться с тем, что ни один из областных или уездных городов не мог отвести на своей территории «потребного для сельскохозяйственных школ места». Нужны были разнообразные постройки в «гигиенических и хозяйственных интересах». Желательно было устраивать «киргизские» школы как можно ближе к населению, для которого они и создавались. В итоге комиссия решила, что они должны работать не в городах, не в русских поселениях, а «внутри степей». Предварительно требовалось распродать громоздкое имущество интернатов, только частично переправив его на новое место. Полезно было бы смежно со школьными участками отвести земли под предполагаемые оседлые поселения «киргизов».7
Такое расположение специальных школ соответствовало бы интересам и метрополии, и казахского населения, т.к. не требовало больших затрат,
оставляло молодежь в привычной обстановке, быстрее адаптировало ее к новому хозяйственному укладу.
Ввиду недостаточности средств, имеющихся в распоряжении администрации Степного края, комиссия решила ограничиться пока одними сельскохозяйственными школами, в которых будут преподаваться обязательные для всех учащихся кузнечное, плотницкое и шорное дело. Таких школ предполагалось открыть по одной на каждую степную область.
Рекомендации комиссии по организации и устройству школ нового типа лишь в незначительной степени были учтены генерал-губернатором Степного края. Основой для его решения стало «Положение о сельскохозяйственных школах в европейской России», утвержденное 27 декабря 1883 г. В проекте устава «степных» школ были допущены «небольшие отступления от нормального Положения»", вызванные местными условиями:
1) в степных областях нужны школы простейшего вида («второго разряда»), т.к. «киргизы», составляющие основную массу населения края, только начали осваивать земледелие, нуждаясь в самых элементарных знаниях;
2) оставив «согласно нормального Положения сельскохозяйственных школ Степного края в ведомстве Министерства государственных иму-ществ»'1, генерал-губернатор предлагал подчинить их себе. Объяснялось это обширностью края и медленным распространением земледельческих занятий в среде кочевников, что требовало постоянных «сношений» администрации с сельскохозяйственными школами. Непосредственное наблюдение за ходом преподавания и периодические осмотры самих школ предполагалось возложить на агронома, состоявшего на службе при генерал-губернаторе;
3) каждой сельскохозяйственной школе отводилось не по 500 дес., как в европейских губерниях России, а до 600 дес. в Акмолинской и Семипалатинской областях и до 300 дес. — в Семиреченской.10 В этом случае были учтены земледельческие особенности степных областей. В Акмолинской и Семипалатинской земледелие имело более экстенсивный характер, чем во внутренних российских регионах. В Семиреченской были возможности применения искусственного орошения полей;
4) решения по педагогическим или хозяйственным вопросам, имеющим существенное значение, будет принимать агроном. По Положению 1883 г. (для европейской России) создавался при каждой школе Совет, состоящий из попечителя школы, ее управляющего, законоучителя и преподавателей. Степной начальник счел такой Совет «неприменимым к школам Степного генерал-губернаторства», т.к. «учительские персонажи ...малочисленные», «племенной состав» учеников не требует как учителей по специальным предметам, так и законоучителя, трудно найти лиц, «соответствующих должности попечителя»."
Такой проект положения о сельскохозяйственных школах не вызвал возражений в Министерстве государственных Имуществ, и в сентябре 1885 г. глава Степного генерал-губернаторства утвердил «Временный Устав о сельскохозяйственных школах». Приче.м чиновник негативно отнесся к мнению вышеупомянутой особой комиссии об открытии по 1 школе в каждой степной области: «...чтобы не тормозить столь важного для края дела дальнейшими работами комиссии, я предположил обратить все
существующие интернаты в сельскохозяйственные школы по типу школ, учрежденных в последнее время во внутренних губерниях России».12
Таким образом, земледельческие школы в «инородческих» районах стали частью российской общегосударственной системы профессионального образования, что должно было способствовать дальнейшей колонизации казахских степей и превращению местного населения в подданных российского императора.
Преобразование бывших интернатов в низшие сельскохозяйственные школы производилось постепенно, «.. .по мере изыскания опытных управляющих и вообще служебного персонала».11 К 1889 г. начали работу 12 «киргизских» сельскохозяйственных школ, «имеющих целью распространение в среде кочевого населения основных понятий по земледелию и ремеслам, наиболее необходимым в сельском быту».14 Первые такие учебные заведения были открыты в 1887 г. в Семиреченской области: Копаль-ская, Харакольская и Джаркентская сельскохозяйственные школы (именно в такой последовательности) . Численность их учеников была невысокой: в Ко-пальской школе — 16 (из них 13 «киргизов»), Кара-кольской — 11 (все «киргизы»), Джаркентской — 15 (6 «киргизов», 5русскихи4таранчинца).|5Опытэтих первых, можно сказать экспериментальных, школ показал, что в начальный период обучения учащиеся не всегда сразу приступали к сельскохозяйственным, занятиям, что зависело от времени открытия школы. Копальские ученики сразу занялись разработкой «небольшого участка земли под посев хлеба». В двух других школах «по причине позднего открытия...шло обучение первоначальной грамоте». В Ка-ракольской школе успехи в практической работе выразились в изготовлении «учениками двух улей, 2 столов, скамеек и пр.; все это поступило в инвентарь школы ».1Г'
Можно утверждать, что первые земледельческие школы открывались не по общегубернскому плану, а в зависимости от возможностей каждой местности, где располагались бывшие интернаты. Централизованная система конгроля за организацией учебного дела и практических занятий поначалу отсутствовала, что не соответствовало «Временному уставу о сельскохозяйственных школах». Только в 1889 г. генерал-губернатор «счелполезным» для объединения деятельности всех профессиональных школ и надзора за ними «просить специалиста с высшим агрономическим образованием, который состоит при мне в качестве чиновника особых поручений». Кроме непосредственного надзора за школами на этого чиновника были возложены обязанности следить «и за успехами земледелия и сельской промышленности в Степном крае».17 Из отчета Степного генерал-губернатора за 1889 г. понятно, что названный агроном-чиновник был единственным в крае на тот момент специалистом в области сельского хозяйства. Здесь не было ни инспекторов сельского хозяйства, ни областных агрономов, что, конечно же, следовало учитывать при принятии решения о распространении земледельческих знаний среди «инородцев». Отсутствие специалистов, имеющих сельскохозяйственное образование, стало одной из причин медленного формирования системы низших профессиональных школ. Еще одной причиной была традиционная для учебных заведений Степного края нехватка средств. Предложение особой комиссии о продаже имущества бывших интернатов не было принято во внимание краевой администрацией. Судьба этого имущества
неясна, но среди источников финансирования сельскохозяйственных школ оно не упоминается ни одним архивным документом.
Неоднозначным является ответ на вопрос об источниках финансирования низшей ступени сельскохозяйственного образования. В отчете генерал-губернатора за 1886 г. значится, что еще с «1884 года расходы по сельскохозяйственным школам были отнесены частью на Государственное казначейство, частью на областные земские сборы».1" В отчете за 1889 г. уже указано, что «киргизские» сельскохозяйственные школы были открыты «во всех трех областях Степного края исключительно на средства киргизского населения».19 В обзоре Семипалатинской области за 1887 г. военный губернатор сообщает, что школы «содержатся на средства, ассигнуемыя киргизскими обществами, и доходы от школьного хозяйства»,2" Несомненно лишь обязательное участие казахов в содержании названных школ. Вероятно, и постоянного бюджета школы не имели.
Поддерживать материальную базу земледельческих школ иногда помогали частные пожертвования богатых казахов, что поощрялось властями. Например, в 1888 г. «киргиз» Кулуджунской волости Усть-Каменогорского уезда Семипалатинской области Сакпан Тукубаев «пожертвовал на первоначальное обзаведение киргизской Усть-Каменогорской сельскохозяйственной школы косяк лошадей киргизской породы из семи маток и одного жеребца». Ему приказом по Степному генерал-губернаторству была объявлена благодарность за «столь сочувственное его отношение к делу народного образования».21
Казахские семьи довольно долго не стремились отправлять своих детей в профессиональные школы. Кроме нежелания ломать устоявшийся образ жизни большое влияние на малочисленность учащихся оказывала убогая материальная база этих учебных заведений. У населения складывалось впечатление, что в них ничему полезному научиться нельзя. Кроме того, в 80-х — нач. 90-х гг, XIX в. выпускники сельскохозяйственных школ не были востребованы. Дореволюционный исследователь А. Башмаков, изучавший контингент учеников сельскохозяйственных школ Семиреченской области, объяснял это слабым развитием частновладельческих хозяйств. В результате «...возможность устроиться на службу по сельскому хозяйству очень ограничена, а потому не удивительно, если бывшие питомцы сельских школ поступали на службу полевыми объездчиками, стражниками к ветеринарным врачам, переводчиками...писарями в волостное правление ит.п..,».22 Учились в сельскохозяйственных школах преимущественно дети бедных родителей, отправлявших ребенка учиться из-за возможности не тратиться на его содержание в семье.
Особенно сложным положение сельскохозяйственных заведений было в Акмолинской и Семипалатинской областях. Предположительно в 1885 г. Степной генерал-губернатор, давая характеристику природным особенностям двух областей, заметил: «Эти обширныя степныя безжизненные пространства, с скудным травяным покровом, более приго.щы для скотоводства, чем для земледелия, а потому даже и при значительных успехах гражданственности и при увеличении оседлого населения скотоводство, можно думать, надолго еще останется в ...степи главным занятием большей части жителей» Практическое применение знаний по земледелию в акмолин-
ских и семипалатинских степях порой было невозможно, Ученики профессиональных школ, по сути дела, лишь пополняли ту часть казахского общества, которая владела русской грамотой и русским разговорным языком.
Овладевать специальными сельскохозяйственными знаниями пока было бесполезно еще и потому, что «для водворения в степи русского элемента у киргизов отобрана в пользу переселенцев и казаков большая часть лучших земель, за исключением немногих пригодных пространств во внутренних местах степи».24
Таким образом, преобразование интернатов в сельскохозяйственные школы было непродуманным решением администрации Степного края. История низших учебных заведений этого типа началась раньше, чем сложились реальные условия для повседневного использования знаний о земледелии и появилась потребность в специалистах в области сельского хозяйства. Это было понятно и современникам. Издатель столичного журнала «Сибирские вопросы» В.П. Сукачев очень иронично относился к деятельности руководства Степным генерал-губернаторством. По его мнению, от сельскохозяйственных школ не было никакой пользы, да и «агроному Степного генерал-губернатора нечего было делать.. .Агроному его ничего не оставалось, как, по приказанию праздного же генерала, заняться в компании с профессиональным пивоваром разведением плодовых садов на реке Иртыше под Омском...»25 Но официальное мнение губернского начальника, зафиксированное в отчетах второй половины 80-гг. Х1Хв., было иным. Например, в отчете Степного генерал-губернатора за 1888 г. есть осторожная фраза о том, что трехлетний опыт существования сельскохозяйственных «киргизских» школ — недостаточное основание для правильного вывода о целесообразности этих учебных заведений «в том виде, как они ныне существуют». Но здесь же сформулирован важный для властей вывод: «. ..школы эти ...являются как бы живыми образцами правильного ведения сельского хозяйства, приноравленного к условиям данной местности ...я21'
Изменения к лучшему в существовании сельскохозяйственных школ Степного края начались в 90-х гг. XIX в.
С 26 декабря 1889 г. по 6 января 1890 г. в Санкт-Петербурге проходил съезд русских деятелей технического и профессионального образования, для которого была подготовлена справка об органи-зации сельскохозяйственных учебных заведений по всем отраслям сельского хозяйства. Участники съезда характеризовали сельскохозяйственное образование разных ступеней как одно из самых перспективных и рекомендовали создавать узкоспециализированные школы в соответствии с местными природными условиями: лесоводческие, земледельческие, огороднические, молочного хозяйства и т.д. Тогда же были предложены программы для таких специализированных сельскохозяйственных школ. Эти программы стали обязательными и для школ степных областей.
В 1891 г. было утверждено Положение об управлении степными областями, которое распространялось на Акмолинскую, Семипалатинскую, Семи-реченскую, Уральскую и Тургайскую области. По Степному положению состоятельным казахам разрешалось иметь в частном пользовании значительные угодья под пашню и усадьбу.27 Создаваемые на собственной земле хозяйства требовали соот-
ветствующих специалистов, что несколько изменило отношение казахского населения к сельскохозяйственным школам.
Немаловажное значение имело возрастание размеров переселенческого движения крестьянства из европейских районов Российской империи. Водворение в степь столь значительного контингента земледельцев потребовало нового отчуждения земель у местного населения. Потеря прежнего пространства для кочевания усилила стремление, особенно беднейшей части аула, к оседлому образу жизни. Например, по определению Акмолинской областной администрации, в Петропавловском, Омском, Кокчетавском уездах к 1895 г. к оседлости перешло от 1/2 до 2/3 всего казахского населения.28 Значит, дальнейшее развитие получило земледелие. Соответственно в казахской среде менялся взгляд на сельскохозяйственные школы «как на приюты, куда помещают детей только потому, что их здесь будут содержать на всем готовом и все-таки хотя научат грамоте».2"
Наконец, проведение Транссибирской магистрали для части казахов стало выгодным промыслом, что привело к росту спроса на выпускников сельскохозяйственных учебных заведений.
Таким образом, только в последнее десятилетие XIX в. в Степном генерал-губернаторстве сложи-лись условия, при которых низшие сельскохозяйственные школы действительно стали ступенью профессионального образования. Только в эти годы появились положительные отклики выпускников этих школ, получивших возможность реализовать на практике полученные знания. Характерным в этом отношении было выступление в печати выпускника Павлодарской сельскохозяйственной школы: «В 1888 г. родители отдали меня в Павлодарскую сельскохозяйственную школу, где я ...окончил курс, по выходе мне выдали одну лошадь и одну соху, чтобы заниматься хлебопашеством...Наш скромный труд двигался с успехом;...видя удачный результат, многие киргизы... стали просить меня принять их в число хлебопашцев...они просят меня, чтобы я руководил ими, давал наставления».10
Библиографический список
1 ЦГАРК. Ф.64. Он, 1. Д. 180. Л. 80
- Там же. Л. 80
3 Там же. Л. 80 (об.)
^ ГАОО. Ф. 366. Оп. 1. Д. 374. Л. 3
5 ЦГАРК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 125. Л. 357 (об.)
"ГАОО. Ф.366. Оп. 1.Д. 374. А. 4.
7 ЦГАРК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 125. Л. 204 (об.)
"Там же. Л. 204 (об.)
"Там же. Л 205 (об.)
'"Там же. Л. 206
"Там же.Л. 206 (об.). 207.
"Тамже. Д. 180. А. Я1.
Тамже. Д.243. Л. 29 н Там же. Д. 125. А. 119. 15 Там же. Д. 395. Л 43 (об.) '"Тамже.Л. 43 (об.) "Там же. Д. 1"5. А. 121 (об.) " Там Ж". Л. 357 (об.) '''Там же. Л. 119.
20 Там же. Д. 338. Л. 113.
21 Там же. Ф. 64. Он. 1. Д. 393. Л. 112.
"Там же. Ф. 132. Оп. 1. Д. 36.Л. 2 (об.), - 1/3. а Всеподданнейший отчет Степного генерал-губернатора о главнейших мероприятиях по благоустройству Степного края. Омск, - С. 3.
Там же. - С. 8. "Сукачев В.П. Ненужное генерал-губернаторство. // Сибирские вопросы. 1899. №2. - С.95. ЦГАРК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 125. А. 120. " Там же. Д. 647. Л. 151.
"' Киргизское хозяйство в Акмолинской области. Т. 3. Спб. 1910. - С. 104, 107.
м ЦГАРК. Ф. 132. Оп. 1. Д. 32. Л. 3. (об.) - 4. 3" Ногербеков А. Мои занятия хлебопашеством. / Киргизская степная газета. 1894. N849. 3 декабря,
ПЛАХОТНИК Тамара Юрьевна, старший преподаватель кафедры правоведения и методики преподавания права.
Дата поступления статьи в редакцию 25.08.06. © Плахотник Т. Ю.
уДк 323 329 Е. А. ЛЫСЕНКО
Санкт-Петербургский институт истории РДН
РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И «СМЕНА ВЕХ»: 1921 г.
Исследование первых отзывов со стороны русской интеллигенции на выход сборника «Смена вех» позволяет сделать вывод о глубокой политической дифференциации русской интеллигенции как в России, так и в эмиграции к 1921 г. В статье прослеживаются общие черты «сменовеховской» и «веховской» традиции в понимании сущности русской интеллигенции, государства и революции.
Революция 1917 г. расколола Россию на два враждующих лагеря. Этот раскол затронули русскую интеллигенцию, причем не только внутри страны, но и в эмиграции. Далеко не все эмигранты в дальнейшем влияли на внутреннюю политику России, но интеллигентская составляющая русской эмиграции «пер-
вой волны» в этом ряду является безусловным исключением. Здесь идет речь не только о значительном вкладе эмигрантов в русскую культуру. Постреволюционная русская эмиграция 1920-1940 гг. насчитывает более десяти крупных политических движений, каждое из которых, в свою очередь, вклю-
