CC BY
81
Вестник Самарской гуманитарной акалемии. Серия «Право». 2014. № 1(15)
ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА,
КРИМИНАЛИСТИКИ И СУДЕБНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
НЕОБХОДИМОСТЬ НАДЕЛЕНИЯ ОТДЕЛЬНЫХ УЧАСТНИКОВ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА ПРАВОМ КОНТРОЛЯ ЭКСПЕРТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРИ ПРОИЗВОДСТВЕ СУДЕБНЫХ ЭКСПЕРТИЗ
© Г. Э. Бахтадзе
Бахтадзе Гия Эдуардович кандидат юридических наук полковник юстиции запаса (г. Самара)
В статье на основе критического анализа возникающих в практике проблем, принципа состязательности сторон и специальной литературы обосновывается право и необхолимость контроля экспертной леятельности при произволстве сулебных экспертиз со стороны от-лельных участников уголовного сулопроизволства, ло-казывается несовершенство лействующего уголовнопроцессуального законолательства в ланной сфере, вносятся прелложения по его совершенствованию.
Ключевые слова: сулебные экспертизы, эксперты, сле-лователи, полозреваемые, обвиняемые, защитники, присутствие, участие, контроль.
Вопрос о процессуальном статусе эксперта при производстве судебных экспертиз носит ярко выраженный практический характер и тесно связан с проблемой контроля над его деятельностью, которая, на наш взгляд, в определённых пределах должна управляться и контролироваться отдельными участниками уголовного судопроизводства. Причём этот контроль, особенно необходимый по делам об умышленных убийствах при судебно-медицинских исследованиях трупов, в нашем понимании должен иметь активную направленность.
Рассмотрение столь спорной, но актуальной темы начнём со следователя, так как именно он как должностное лицо, уполномоченное осуществлять предварительное следствие по уголовному делу, наделён первоочередным правом назначения судебных экспертиз. При этом мы считаем уместным обратить внимание на мнение Б. М. Шкляра, утверждающего, что право-
отношения между следователем и экспертом включают активный контроль следователя за процессом исследования в тех пределах и формах, которые необходимы для обеспечения его полноты и объективности [20, с. 19—20].
В своё время С. А. Голунский, характеризуя значение правильных взаимоотношений между следователем и экспертом, в одном из первых советских учебников криминалистики (1935) обоснованно писал, что работу эксперта ни в коем случае нельзя рассматривать как самостоятельную деятельность, оторванную от общей работы следователя. Лишь при условии непрерывного взаимодействия между ними возможно успешное проведение экспертизы и всего расследования. Это взаимодействие заключается в участии как следователя в специальной работе эксперта, так и эксперта в оперативной работе следователя [10, с. 14—15].
Думается, что обо всём этом следует помнить при законодательной регламентации организационно-процессуальных вопросов взаимодействия следователя с экспертом при производстве судебных экспертиз. Разумеется, мы не умаляем роль и значение эксперта. Более того, мы предполагаем его активность при проведении экспертных исследований, но эта активность должна развиваться в пределах его компетенции, в рамках данного ему задания, а в стратегически важных случаях — и при участии следователя, его непосредственном контроле.
Согласно С. А. Шейферу, «было бы ошибкой считать экспертизу полностью автономной формой познания и отрывать познавательную деятельность следователя от познавательной деятельности эксперта, ибо они образуют неразрывное единство, поскольку первая служит средством управления второй.
Управляющая роль действий следователя при назначении экспертизы проявляется в том, что он:
а) определяет в своём постановлении о назначении экспертизы предмет и программу экспертного исследования, представляя эксперту объекты (предметы, документы, иные материалы), требующие исследования, и формулируя вопросы, определяющие границы исследования;
б) обеспечивает объективность и должный научный уровень исследования, подбирая экспертное учреждение или отдельного эксперта, обладающих необходимой компетентностью и специализацией, разрешая отводы, заявленные эксперту, и разъясняя права и обязанности эксперту, не работающему в экспертном учреждении;
в) определяет возможные направления экспертного исследования, излагая в постановлении обстоятельства, повлекшие назначение экспертизы, и происхождение объектов, направленных на экспертизу;
г) осуществляет контроль за объективностью, полнотой и научностью исследования, присутствуя при проведении экспертизы и запрашивая разъяснения эксперта по поводу проводимых им действий. Следователь вправе обратить внимание эксперта на отступления от порядка проведения экспертизы;
д) предоставляет по запросу эксперта необходимую ему дополнительную информацию;
е) обеспечивает права и законные интересы обвиняемого, подозреваемого и других участников процесса (в т. ч. допуская их к присутствию при экспертизе)» [19, с. 128].
Бесспорно, что отход от этих позиций может создать усечённое, а, стало быть, неверное представление об истинном правовом содержании экспертизы [6, с. 4].
Действительно, если мы признаём управляющую роль действий следователя при назначении экспертизы, то обязаны признать за ним и право контроля деятельности эксперта. В противном случае логика взаимоотношений между ними при производстве судебных экспертиз будет нарушена, ибо само слово «управлять» означает «направлять ход, движение кого-чего-н., руководить действиями кого-чего-н.» или «руководить, направлять деятельность кого-чего-н.» [14, с. 726], а реализация контрольных функций — одна из бесспорных составляющих управления.
С. А. Шейфер, конечно, прав, когда замечает, что «чрезмерная автономия экспертизы, т. е. ослабление взаимодействия между следователем и экспертом, служит помехой всестороннему исследованию объектов, представленных эксперту, и может привести к ошибкам» [18, с. 77].
Иной подход, действительно, приводит к перегибам, к переоценке роли и компетенции эксперта в теории и практике.
Для наглядности приведём, например, следующий случай из практики, заимствованный нами у В. Н. Махова.
На повторную экспертизу был представлен обнаруженный на месте убийства кусок сгоревшей бумаги. Применив самые современные методы исследования, эксперт опроверг вывод первоначальной экспертизы о невозможности восстановления текста и типа бумаги. Он установил, что это часть газетного листа с текстом на английском языке. Осуществив перевод этого текста, эксперт по его содержанию пришёл к выводу, что это канадская газета. Он также определил примерное время её выхода в свет, после чего, проявив инициативу и настойчивость, нашёл в библиотеке среди канадских газет за соответствующий период времени именно ту газету, в которой был напечатан выявленный им текст. Результаты работы эксперта были важны для раскрытия преступления [13, с. 205].
В. Н. Махов правильно заключает, что в данном случае эксперт «после восстановления текста и установления типа бумаги вторгся в сферу деятельности следователя» и это стало возможным «из-за отсутствия должного взаимодействия следователя и эксперта» [13, с. 205].
В этом плане примечательны суждения Ю. С. Сапожникова. Он, в частности, утверждает, что судебно-медицинский эксперт «должен найти следы крови, правильно и отчётливо истолковать расположение брызг, пятен, луж и других следов крови..., должен отыскать следы семени или другие следы человека, суметь зафиксировать всё найденное, раздобыть нужные свидетельские показания, наконец, суметь увязать всё добытое с данными осмотра самого трупа. Всё это непосредственные обязанности судебно-медицинского эксперта» [15, с. 7].
Комментарии, видимо, здесь излишни. Всё ясно и так. Напомним только, что законодатель определил своё отношение к подобной практике:
^ в п. 2 ч. 4 ст. 57 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (далее — УПК);
^ в ст. 16 Федерального закона от 31.05.2001 № 73-Ф3 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (далее — ФЗ), —
объявив противоправным самостоятельный сбор экспертом материалов для экспертного исследования и производства судебной экспертизы.
Разумеется, определяющая и управляющая роль действий следователя при назначении судебных экспертиз вполне очевидна и каких-либо сомнений у подавляющего большинства авторов не вызывает. Однако споры порождает сам факт отрицания ими права и необходимости контроля экспертной деятельности со стороны следователей при производстве судебных экспертиз. В результате складывается противоречивая ситуация: с одной стороны, они признают за ними определяющую и управляющую роль, а с другой — лишают их контрольных функций, без наличия и реализации которых любой процесс управления будет немыслимым и абсурдным.
Необходимость следственного контроля над деятельностью эксперта отвергал, например, А. Р. Шляхов, который пояснял, что следователь в пределах своих правомочий и при строгом соблюдении компетенции эксперта даёт судебной экспертизе всего лишь общее процессуальное направление [21, с. 60].
Примечательно, что сторонники данной точки зрения обосновывают свою позицию тем, что эксперт волен в своей профессиональной деятельности, в выборе методов исследования и в интерпретации полученных результатов, а его внутреннее убеждение должно быть свободным от влияний и давлений со стороны. А. Р. Шляхов, например, разъяснял, что «окончательное определение методики конкретного исследования, выбор научно-технических средств анализа и оценка полученных результатов принадлежат эксперту. Конкретная методика экспертизы — это область специальных познаний эксперта; принятие и реализация методики исследования относится к компетенции эксперта» [21, с. 60].
Между тем это прописные истины, не требующие доказательств и согласованные с требованиями ст. 7 ФЗ о независимости эксперта.
Однако всё это отнюдь не свидетельствует о том, что деятельность эксперта не нуждается в следственном контроле, своеобразно понимаемом некоторыми авторами.
Л. В. Лазарева, вольно использовавшая в своей «монографии» [12, с. 112—117] наработки других авторов [2, с. 203—214; 3, с. 90—94], пишет, например, следующее: «Важным вопросом является контроль органов, назначивших экспертизу, за законностью её проведения, соблюдением экспертом процессуальной формы. Одной из форм контроля может быть и отсутствие следователя или судьи при производстве экспертизы, что нашло отражение, например, в ч. 1 ст. 197 УПК РФ» [12, с. 158].
Однако в данной части указанной статьи законодатель говорит о праве следователя не отсутствовать, а присутствовать при производстве судебной экспертизы и получать разъяснения эксперта по поводу проводимых им действий. Что же касается судьи, то он в этой статье УПК даже не упомянут.
Более того, Л. В. Лазарева безапелляционно утверждает: «Контроль также выражается в постановке вопросов эксперту, в обязанности эксперта информировать суд о проведении экспертизы, в предоставлении судом объектов
исследования, в праве суда присутствовать при проведении исследования, в установлении сроков проведения экспертизы, а также в обеспечении права сторон присутствовать при производстве экспертизы» [12, с. 158—159]. Правда, что лежит в основе этих утверждений, несовместимых, на наш взгляд, с теорией и практикой уголовно-процессуального обеспечения борьбы с преступностью в аспекте осуществления контрольных функций за деятельностью эксперта со стороны следователя и даже суда при производстве судебных экспертиз, сказать трудно.
Вызывает удивление и тот факт, что в данных сентенциях Л. В. Лазаревой всё внимание почему-то сосредоточено не на следователе, выступающем на предварительном расследовании в форме предварительного следствия в роли «первой скрипки» стороны обвинения, а на суде, который сбором доказательств с целью восполнения следственных пробелов в принципе заниматься не должен1.
Тогда о каких контрольных функциях следует вести речь в контексте взаимодействия следователей и экспертов при производстве судебных экспертиз?
При ответе на данный вопрос сосредоточим внимание на судебно-медицинских исследованиях трупов по делам об умышленных убийствах, так как именно при их раскрытии и расследовании проблема необходимости взаимодействия с экспертами и контроля их деятельности встаёт во весь рост.
К сожалению, практика знает немало случаев, когда отдельные судебномедицинские эксперты, пользуясь бесконтрольностью со стороны следователей, давали заключения о судебно-медицинском исследовании трупа без его вскрытия.
На этом фоне полагаем уместным вспомнить слова судебного медика А. С. Игнатовского, который ещё в 1910 г. писал, что исследование мёртвого тела всегда должно производиться в присутствии власти, потребовавшей его вскрытия, и не менее двух понятых [7, с. 380].
А вот авторитетное мнение Ю. П. Дубягина, подчёркивающего, что отсутствие законных представителей правоохранительных органов и понятых при судебно-медицинском исследовании тела неизвестного человека, погибшего в условиях неочевидности, «приводит к тому, что первичные судебно-медицинские исследования трупа нередко неполны, не точны и выполнены на низком профессиональном уровне» [7, с. 380].
Не случайно В. Н. Крюков, А. А. Солохин и А. Ф. Кинле констатируют наличие в практике случаев, когда при судебно-медицинской экспертизе трупа «эксперт делает разрез, обнажает полости, слегка потревожит секционным ножом органы без их извлечения, и на этом экспертиза заканчивается, потому что на очереди ещё 5-6 трупов» [11, с. 5].
В этой связи В. Ю. Косарева уместно подметила, что такое положение дел в основном сложилось из-за введения в судебно-медицинскую практику
1 Представляется, что право суда на сбор доказательств, в том числе и за счёт назначения судебных экспертиз в порядке ст. 283 УПК, нуждается в кардинальном пересмотре, выступающем за рамки настоящей статьи и заслуживающем отдельного рассмотрения.
«новых методов хозяйствования, при которых от количества вскрытий зависит заработная плата эксперта», и правильно заключила, «что при таком подходе не может не страдать качество производимой экспертизы» [9, с. 5].
Есть и другие соображения, свидетельствующие о целесообразности и необходимости контроля экспертной деятельности со стороны следователей. В общих чертах их можно свести к исключению из практики случаев, когда, например:
^ при чрезмерном количестве однородных объектов и образцов исследования судебно-медицинские эксперты по различным причинам довольствуются их неполным, избирательным изучением. В результате часть закодированной в них информации, имеющей важное оперативно-тактическое и доказательственное значение, может быть не раскодирована и, как следствие, не вовлечена в сферу эффективных рычагов раскрытия и расследования преступления. Так, многочисленные следы крови на одежде в обязательном порядке должны быть исследованы без всякого исключения, в противном случае кровь иной групповой принадлежности, которая также может на ней находиться, останется без выявления;
^ в силу различных обстоятельств некоторые биологические материалы, представленные на экспертизу, необоснованно признаются экспертами неинформативными. Это влечёт за собой незаконный отказ от их исследования под различными надуманными предлогами. При этом чаще всего делаются ссылки на крайне незначительное количество представленных материалов, их порчу и непригодность для исследования из-за нарушения правил изъятия, упаковки, хранения и транспортировки. Причём нередко ссылаются на ненадлежащую просушку влажных (пропитанных водой и особенно кровью) объектов — носителей следов-наложений биологического происхождения (например, предметов одежды) или на неиспользование специальных мер защиты области повреждений;
^ важная информация о следах-наложениях различного генеза, выявленных при экспертном исследовании на теле и других доставленных с ним предметах (одежде, обуви и т. д.), а не при осмотре места происшествия и трупа на месте его обнаружения, не доводится до органов следствия и суда. Причина банально проста и состоит в том, что эксперт, выходя за пределы своей компетенции, по разным основаниям и мотивам (в том числе из корыстной или иной личной заинтересованности) самостоятельно решает вопрос об относимости этих следов и адекватных им объектов-носителей к вещественным доказательствам и предмету доказывания по делу;
^ при направлении и лабораторном исследовании крови, мочи, желчи, волос, кожи, органов с раневым каналом и других объектов, изъятых при секционном исследовании трупа, имеет место их случайная замена или умышленная подмена;
^ эксперт без согласования со следователем, назначившим экспертизу, использует такой метод исследования, который может вызвать либо вызывает уничтожение или порчу вещественного доказательства.
Между тем право контроля экспертной деятельности за следователями в законодательном порядке не закреплено. Правда этим правом наделены руководители экспертных учреждений, которых УПК к участникам уголовного судопроизводства даже не относит.
Да, действительно, ст. 14 ФЗ обязывает руководителя государственного судебно-экспертного учреждения «обеспечить контроль за соблюдением сроков производства судебных экспертиз <...>, полнотой и качеством проведённых исследований, не нарушая принцип независимости эксперта».
Однако если эксперт относится к группе иных участников уголовнопроцессуальной деятельности и ему посвящена отдельная статья УПК (ст. 57), то руководитель экспертного учреждения, наделённый законодателем широкими полномочиями, в том числе и правом контроля деятельности эксперта2, в ранг участников уголовного процесса им не возведён.
Получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, законодатель наделил руководителя экспертного учреждения конкретными правами и обязанностями (в том числе и правом контроля экспертной деятельности). С другой — он не посвятил ему отдельной статьи в УПК, а, следовательно, принизил его процессуальный статус, создав условия для формирования обоснованного мнения о необходимости восполнения этого законодательного пробела [4, с. 29—31; 16, с. 123].
Более того, из-за серьёзных сбоев в законодательной технике из «обоймы» приведённого в ст. 5 УПК перечня основных понятий, используемых в названном Кодексе, «выпал» не только эксперт, но и руководитель экспертного учреждения.
Стало быть, позиция законодателя по этим вопросам требует обязательного пересмотра.
В данном контексте необходимо также устранить противоречия между ст. 197, п. 5 ч. 1 ст. 198 УПК и ст. 24 ФЗ. Первая из них наделяет только следователя правом «получать разъяснения эксперта по поводу проводимых им действий». Вторая — всего лишь разрешает подозреваемому, обвиняемому и защитнику «давать объяснения эксперту», а третья — уравнивает их всех в правах, позволяя им «давать объяснения и задавать вопросы эксперту, относящиеся к предмету судебной экспертизы», но о возможности получать у него разъяснения почему-то умалчивает.
Ясно, что все эти нормы должны быть подведены под общий знаменатель на базе ст. 24 ФЗ, более адекватно отображающей логику состязательности противоборствующих сторон во время их присутствия при производстве судебной экспертизы.
В этой связи законодателю, видимо, стоит прислушаться к словам А. А. Тарасова, который напоминает о возможности переноса в УПК отдельных положений ФЗ, точнее отображающих закономерность правового регулирования судебно-экспертной деятельности [17, с. 46—48].
Есть ещё один вопрос, нуждающийся в законодательном уточнении. Речь идёт о сохранённой в ст. 197 действующего УПК возможности присутствия
2 Права и обязанности руководителя экспертного учреждения перечислены в ч.ч. 2 и 3 ст. 199 УПК, ст. ст. 14 и 15 ФЗ.
следователя при производстве судебной экспертизы. Существуют и ведомственные указания, возводящие это дозволение при судебно-медицинских вскрытиях в моргах в ранг обязанности, которая, по данным Ю. П. Дубягина, на 99 % не исполняется [7, с. 380].
Вместе с тем повсеместная и неформальная реализация следователями данного права (при наличии у них необходимых знаний, навыков и умений): ^ позволит осуществлять действенный контроль над экспертной деятельностью при производстве судебных экспертиз, сводящий к минимуму случаи недобросовестного отношения экспертов к исполнению возложенных на них обязанностей;
^ приведёт к сокращению многочисленных фактов назначения и производства дополнительных и повторных экспертиз, отвлекающих значительные силы и средства;
^ повысит общий уровень допустимости и достоверности результатов экспертных заключений, а, следовательно, эффективность их включения в сложный процесс доказывания;
^ облегчит задачу правильной оценки экспертных заключений;
^ сократит общее количество допросов экспертов для уяснения вопросов, которые по различным причинам остались неясными;
^ обеспечит возможность максимального вовлечения установленных экспертами данных в сферу продуктивных рычагов раскрытия и расследования преступлений, а поэтому благотворно скажется на уровне их раскрываемости;
^ взаимно обогатит специальные знания следственных и экспертных работников, а значит, повысит их профессиональное мастерство;
^ поднимет служебные взаимоотношения между ними на качественно иную, более высокую ступень развития, которая позволит усилить слаженность и плодотворность их взаимодействия при совместной работе;
^ снимет остроту споров о целесообразности законодательной регламентации фиксированных сроков производства судебных экспертиз, возникших из-за многочисленных фактов их затягивания;
^ повысит ответственность следователей и экспертов к порученному им делу, к исполнению возложенных на них обязанностей в свете назначения и производства судебных экспертиз.
Несмотря на все эти преимущества, следователи своё право присутствовать при производстве судебных экспертиз, как правило, всё-таки не используют. Очевидно, одни из них недопонимают и недооценивают перспектив своего личного присутствия при производстве определённых экспертиз, другие же — знают, что реализация ими этого права не включена в критерии оценки следственной деятельности, а значит, носит декларативный характер и может быть проигнорирована.
Однако главная проблема в спорной, на наш взгляд, позиции законодателя, который в ч. 1 ст. 197 УПК однозначно говорит о праве, то есть о возможности, но не об обязанности следователя присутствовать при производстве судебной экспертизы. При этом под словом «присутствие» им, видимо, пони-
мается «пребывание, нахождение в каком-н. месте в данное время» [14, с. 519], которое само по себе ни к чему не обязывает.
Эта же спорная позиция закреплена законодателем в п. 5 ч. 1 ст. 198 УПК и в ст. 24 ФЗ. В первой из указанных статей он наделяет подозреваемого, обвиняемого, его защитника правом присутствия с разрешения следователя при производстве судебной экспертизы, а во второй — распространяет это право на тех участников процесса, которым оно предоставлено российским процессуальным законодательством.
Отдельно следует подчеркнуть, что, на наш взгляд, необходимость получения у следователя разрешения на присутствие подозреваемого, обвиняемого, его защитника при производстве судебной экспертизы не согласуется с провозглашённым в ст. 15 УПК принципом равноправия противоборствующих сторон (защиты и обвинения) перед судом в аспекте их истинной состязательности, а значит, нуждается в законодательном изъятии из п. 5 ч. 1 ст. 198 названного Кодекса.
Есть ещё одно соображение, нуждающееся в обсуждении.
Думается, что если следователь при производстве судебной экспертизы даёт объяснения, задаёт эксперту вопросы, относящиеся к её предмету, и получает у него разъяснения по поводу проводимых им действий, то он на фоне исполнения контрольных функций фактически не просто присутствует при её проведении, а участвует в ней в специфической форме.
Получается, что правильнее говорить не о праве, а об обязанности следователя присутствовать и даже участвовать в определённых пределах в производстве судебных экспертиз, особенно связанных с раскрытием и расследованием особо тяжких преступлений. И эта обязанность должна быть избирательной.
Хорошо, если законодатель всё-таки учтёт наши предложения и внесёт в УПК соответствующие изменения, обязывающие следователя контролировать экспертную деятельность при производстве судебной экспертизы и селективно, в известных пределах участвовать в её проведении.
Кроме того, в аспекте обеспечения реальной состязательности сторон он, видимо, должен предоставить подозреваемому, обвиняемому и его защитнику равные со следователем права: а) на контроль экспертной деятельности при производстве судебной экспертизы; б) на присутствие при производстве судебной экспертизы (без получения следственного допуска) и специфическое в ней участие путём реализации возможности задавать эксперту относящиеся к её предмету вопросы, а равно получать у него разъяснения по поводу проводимых им действий. Причём, допустимость использования ими данных прав должна быть поставлена в исключительную зависимость от их личного усмотрения.
Сейчас, когда цифровая фотография, телевизионные и компьютерные технологии шагнули далеко вперёд, позволяя осуществлять видеоконференцсвязь в режиме реального времени [5, с. 70—96; 8, с. 13—14], а судам предоставлена возможность допрашивать свидетелей и потерпевших с её использованием [1], присутствие и своеобразное участие следователей, подозреваемых, обвиняемых и их защитников в производстве судебных экспертиз может получить второе дыхание. Этот же научно-технический ресурс, усиленный возможностью видеозаписи, её последующего хранения и многократного воспроиз-
ведения, позволит им независимо друг от друга дистанционно контролировать экспертную деятельность и оценивать судебно-экспертные заключения, качество которых от этого только выиграет.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ источников
1. Федеральный закон от 20.03.2011 № Э9-ФЗ «О внесении изменений в Уголовнопроцессуальный кодекс Российской Федерации» [Электронный ресурс]. URL: http:// base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=LAW;n= 111775 (дата обращения: 21.09.2014).
2. Бахтадзе, Г. Э. Баллистика в борьбе с преступностью : монография. Самара : Изд-во Самар. гуманит. акад., 2005.
3. Бахтадзе, Г. Э. Процессуальные проблемы назначения и производства судебных экспертиз в стадии возбуждения уголовного дела // Уголовное право. 2006. № 5.
4. Быков, В. Новый УПК требует создания независимого комитета судебной экспертизы // Российская юстиция. 2003. № 11.
5. Волеводз, А. Г. Правовые основы взаимной правовой помощи по уголовным делам с использованием видеоконференцсвязи // Военно-юридический вестник Приволжского региона : сб. науч. трудов. Вып. 1. Самара : Изд-во СаГА, 2003.
6. Гордон, Э. С. Судебно-медицинская экспертиза — понятие и содержание // Судебно-медицинская экспертиза. 1990. Т. 33. № 2.
7. Дубягин, Ю. П. Руководство по розыску и расследованию неочевидных убийств: (криминалистический, судебно-медицинский, антропологический, уголовно-процессуальный и организационный аспекты) : монография. М. : БУКВИЦА, 1997.
8. Колкутин, В. В. Телекоммуникационные системы в судебно-медицинской практике / В. В. Колкутин, Д. В. Момот, Ю. И. Соседко, Е. В. Капустин // Военно-медицинский журнал. 2001. № 9.
9. Косарева, В. Ю. Некоторые вопросы взаимодействия следователя и судебномедицинского эксперта в процессе расследования преступлений // Эксперт-криминалист. 2005. № 0 (презентационный).
10. Крылов, И. Ф. Пути развития тактики экспертизы // Сборник научных работ. Вып. III. Вильнюс : НИИСЭ, 1968.
11. Крюков, В. Н. V Всероссийский съезд судебных медиков / В. Н. Крюков, А. А. Со-лохин, А. Ф. Кинле // Судебно-медицинская экспертиза. 2001. Т. 44. № 3.
12. Лазарева, Л. В. Специальные знания и их применение в доказывании по уголовному делу : монография. М. : Юрлитинформ, 2009.
13. Махов, В. Н. Использование знаний сведущих лиц при расследовании преступлений : монография. М. : Изд-во РУДН, 2000.
14. Ожегов, С. И. Словарь русского языка : около 57 000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. 18-е изд., стереотип. М. : Рус. яз., 1986.
15. Сапожников, Ю. С. Криминалистика в судебной медицине : монография. Киев : Здоров,я, 1970.
16. Сорокотягина, Д. А. Судебная экспертиза : учеб. пособие / Д. А. Сорокотягина, И. Н. Сорокотягин. Ростов н/Д : Феникс, 2006.
17. Тарасов, А. А. Судебная экспертиза по уголовным делам : спорные вопросы назначения, производства и оценки заключения эксперта : учеб. пособие. Самара : Изд-во «Самарский университет», 2008.
18. Шейфер, С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма : монография. М. : Юрлитинформ, 2001.
19. Шейфер, С. А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение : монография. 2-е изд., перераб. и доп. Самара : Самар. гуманит. акад., 2008.
20. Шкляр, Б. М. Некоторые вопросы правоотношений следователя и эксперта при производстве судебной экспертизы // Экспертиза при расследовании преступлений : (информационные материалы). Вып. 10. Вильнюс : НИИСЭ, 1972.
21. Шляхов, А. Р. Судебная экспертиза : организация и проведение : монография. М. : Юрид. лит., 1979.
