CC BY
57
8. Бондарева Н. А. Творчество Леонида Андреева и немецкий экспрессионизм: дис. ... канд. филол. наук. Орел, 2005. 205 с.
9. Bartsch K. Die Hölderlin-Rezeption im deutschen Expressionismus. Frankfurt/M., 1974. 182 s.
10. Вальцель О. Импрессионизм и экспрессионизм в современной Германии (1890-1920). Пб., 1922. С. 89.
11. Цит. по: Krusche D. Mit der Zeit: Geschichte in ihren Epochen. Teil II. Bonn, 1992. S. 46.
12. Волчанецкий M. Н. Экспрессионизм в немецкой литературе. Смоленск, 1923. С. 16.
13. Вальцель О. Указ. соч. С. 9.
14. Brodnitz K. Die futuristische Geistesrichtung in Deutschland. 1914 // Expressionismus: der Kampf um eine literarische Bewegung / Hrsg. von Paul Raabe. Zürich, 1987. S. 42-50.
15. Musil R. Expressionismus. 1919 // Expressionismus: der Kampf um eine literarische Bewegung / Hrsg. von Paul Raabe. Zürich, 1987. S. 160-162.
16. Hesse H. Zu «Expressionismus in der Dichtung». 1918 // Expressionismus: der Kampf um eine literarische Bewegung / Hrsg. von Paul Raabe. Zürich, 1987. S. 108113.
17. Ауэрбах Э. Филология мировой литературы // Вопросы литературы. Сентябрь - октябрь. 2004. С. 135.
18. См.: Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М., 2006. 336 с.; Юнг К. Г. Психология бессознательного. М., 2006. 352 с.
19. Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993. С. 20.
20. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктив-ности. М., 1994. С. 198.
21. Мелетинский Е. M. О литературных архетипах. М., 1994. С. 5.
22. Михайлова И. Г. Креативная личность и художественное творчество в переходные эпохи // Мир психологии. 2005. № 1. С. 63-64.
23. Гаврина Е. Г. Понимание: предметно-логический и культурно-исторический аспекты: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Иваново, 2007. С. 20.
24. Там же. С. 21.
25. Там же. С. 7.
УДК 821.112.2.02
Г. В. Кучумова
НЕМЕЦКОЯЗЫЧНЫЙ РОМАН 1980-2000-х гг.: К ПРОБЛЕМЕ ОБЖИВАЕМОСТИ СОВРЕМЕННОГО МИРА «БЕЗ ГРАНИЦ»
Статья посвящена проблеме обживаемости мира «без границ». В ситуации размытости границ современный «бездомный» человек отправляется на поиски «своего дома», своего первомира. Обращение современных немецких романистов (П. Зюскинд, Й. Шпаршу, К. Дуве, З. Ленц и др.) к архетипу дома демонстрирует, что дом как одна из древнейших миромоделей в настоящее время еще не исчерпала свой ресурс.
The article is dedicated to the problem of habitability of the contemporary world "without borders". In the situation of vague borders the contemporary "homeless" man sets out on a search for his "own home" and his protoworld. Invoking the archetype of home by contemporary German novelists (P. Sueskind, J. Sparschuh, K. Duve, S. Lenz etc.) shows that home as a primordial world model is still actual at the present day.
Ключевые слова: немецкий роман конца XX в., романы Й. Шпаршу, К. Дуве, П. Зюскинда, 3. Ленца, размытость границ, «этос бездомности», архетип дома.
Keywords: German language novel of the end of the XX century, novels of J. Sparschuh, K. Duve, P. Sueskind, S. Lenz, vague borders, "ethos of homelessness", archetype of home.
Постмодернистский характер новой реальности, в которой все границы - географические, политические, культурные, ментальные - предельно размыты, способствует разрушению прежде незыблемых и устойчивых границ дома и уничтожению дома как центра и средоточия микрокосма, отмечает отечественный семиотик Т. В. Цивьян [1]. Современный человек утрачивает прочность границ своего физического, ментального, духовного тела, онтологическую устойчивость и космологическую уверенность. Антро-покосмические связи человека предельно ослабляются, и он уже не чувствует своей первичной укорененности в Доме бытия («этос бездомности»). Старые привычные органические формы существования человека становятся все более пустыми по смыслу и наполненности, а новые формы, возникающие в обществе и культуре потребления, способны лишь «наполнить» жизнь человека, но никак не восстановить разрушенную уверенность [2].
В европейской культуре конца XX в. забвение Дома - универсальной структуры человеческого бытия - приводит современного исследо-
© Кучумова Г. В., 2009
Г. В. Кучумоба. Немецкоязычный роман 1980-2000-х гг.: к проблеме обжибаемости современного мира.
вателя к проблеме, которая формулируется как проблема обживаемости мира «без границ». Об-живаемость пространства предполагает, что в каждой его точке исключается распадение человека на множество ищущих друг друга частей, так что человек и мир становятся соразмерными. В современной ситуации дом - изначально как символ оседлости человека, символ его самоидентификации - утрачивает свое архетипическое значение, он превращается в фикцию, в симу-лякр, в некое искусственное функциональное образование. Более того, дом становится враждебной для человека сущностью, которая не принимает и отвергает его.
Полную подмену, когда дом превращается в свою противоположность, описывает Патрик Зюскинд в «Повести о господине Зоммере» (1989). Здесь читатель не найдет ни одного эпизода, связанного с пребыванием героя в замкнутом пространстве дома или в любом другом обитаемом пространстве, которое тоже несет в себе сущность понятия дома. Социальные связи господина Зоммера со средой и местом обитания переводятся исключительно в плоскость экзистенции, реализуемой в бесконечном и лишенном смысла движении. Подобно Агасферу, такой герой обречен на вечное скитание по земле.
Проблема обживаемости дома - новой реальности объединенной Германии - волнует немецкого автора Йенса Шпаршу. Подзаголовок его романа «Комнатный фонтан» ("Der Zimmerspringbrunnen: Ein Heimatroman", 1995) акцентирует внимание читателя на том, что после объединения двух немецких государств говорить о родине становится проблематичным. Главный герой романа Хинрих Лобек, от лица которого ведется повествование, во времена ГДР занимался квартирными вопросами других, теперь по иронии судьбы ему приходится обживать пространство собственного дома и своей новой родины. После увольнения с работы, связанного с Великим Объединением, Лобек ведет замкнутый образ жизни. Он ни с кем не общается, никуда не ходит, лежит на диване и смотрит в окно. Герой романа горестно заявляет: «За последние три года вокруг меня все постоянно менялось и обновлялось. Не выходя из квартиры, я покинул родину (точнее, она меня покинула)» [3]. Поначалу малодушный страх, связанный с усилиями по освоению новой действительности, вынуждает Лобека сидеть дома. Затем неожиданно для себя он оказывается в самом эпицентре жизни объединенной Германии и успешно решает поставленные перед ним задачи.
О тотальном разрыве отношений «человек -дом» говорит и немецкая писательница Карен Дуве в своем романе «Роман дождя» ("Regenroman", 1999). Герой ее романа, молодой
писатель Леон Ульбрихт, олицетворяет тех «новых» писателей, которым неуютно в новом прагматически размеченном пространстве современной массмедийной литературы. Леон покидает Гамбург, чтобы уйти из мира коммерческой литературы и погрузиться в атмосферу настоящего творчества. Аванса, выплаченного криминальным авторитетом за художественное изложение его биографии, хватает, чтобы приобрести домик в забытом богом местечке на территории бывшей ГДР и уехать туда со своей супругой Мартиной. Однако приобретенный в сельской глуши дом не принимает жильцов. Он настойчиво выталкивает их из себя, обнаруживая свою агрессивную сущность. Несмотря на все старания Леона и Мартины, дом не желает превращаться ни в домашний очаг, ни в уединенное место для вдохновенного творчества.
На новом месте обитания супруги обнаруживают ряд неприятных моментов. Оказывается, что в этой местности постоянно идут дожди, стоит никогда не рассеивающийся туман, воздух предельно насыщен влагой. Мириады улиток оккупируют дом и земельный участок. Водопроводная вода имеет коричневый цвет. Сам дом располагается в прямом смысле на болоте. Улитки в доме и на участке, болотистая местность вокруг - все это передает образ водного, текучего мира, отражает зыбкость оснований человека, размытость границ его существования. Аналогия с Библейским потопом здесь очевидна. Молодая писательница Карен Дуве смело вводит в один из эпиграфов к роману цитату из Ветхого Завета:
"Denn wisse wohl: ich will die Sintflut über die Erde kommen lassen, um alle Geschöpfe, die Lebensgeist in sich haben, unter dem ganzen Himmel zu vertilgen; alles, was auf der Erde lebt, soll umkommen" (1. Mose 6,17).
«И вот я наведу на землю потоп водный, чтоб истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни» (Ветхий Завет. Первая книга Моисея. Бытие 6, 17).
Атмосфера «всеобщего потопа» усиливается и нагнетается многократным проговариванием в тексте романа информации о состоянии влажности воздуха. Каждая глава романа предваряется метеосводкой, которая содержит сведения о погоде, облачности на небе, температуре воздуха, направлении ветра. На протяжении всех 298 страниц текста концепт «дождя» реализуется в бесконечных перечислениях: идет дождь, моросит, дождит, каплет и др. (regnen, nieseln, munter prasseln, nässen, tropfen, spritzen, sickern, rülpsen, gurgeln und glucksen). Тем самым автор романа с наибольшей убедительностью показывает, что дом на болоте имеет все признаки необитаемого мира,
то есть «мира без изнанки», без разделения на внешнее и внутреннее («без-основное существование»), мира, который можно описать, но нельзя в нем БЫТЬ.
«Роман дождя» демонстрирует разрушение естественных, органических связей между человеком и природой. В современной ситуации диалог человека с природой становится невозможным. Природа как естественная среда обитания человека обнаруживает такие же свойства, как и среда урбанистическая, то есть враждебность, предельную отчужденность, размытость границ, «без-основность» [4]. Покидая недолжный мир -суетную городскую среду, мир искусственных форм, - герои К. Дуве устремляются в «идеальные места», чтобы вдали от «помех» цивилизации выстроить свой «мир-рай», освоить пространство своего нового дома-бытия и наслаждаться затем своим «островным существованием».
«Роман дождя» написан в стилистике «уединенной жизни» современного интеллектуала. Мотив «уединения», получивший распространение в художественном мире поздних немецких романтиков, в романе разворачивается как «лесное уединение» ("Waldeinsamkeit", Л. Тик). Как особая форма обособления человека от мира с целью самопознания, «лесное уединение» предполагает общение человека с Богом через природу, не исключающее также вмешательства искушающих человека демонических сил. У Карен Дуве уединение героев-горожан в сельской глуши иронически обыгрывается. Несмотря на титанические усилия, ее героям так и не удается осуществить «островную утопию». Остров-дом, обнаруживая свою враждебную сущность, постоянно разъединяет героев, лишает их доверительного диалога, принуждает их к состоянию «одиночества вдвоем». «Роман дождя» прочитывается как пародия на семейную идиллию. Недавно поженившиеся супруги никогда не остаются наедине, не знают семейных забот и супружеских обязанностей и привязанностей. Свои задачи по благоустройству дома и участка они решают автономно. Единственным существом, связывающих их, является безродный пес с библейским именем Ной, оставшийся от прежних хозяев.
Карен Дуве намеренно утрирует источник мотива «островной утопии» - мифологическое представление о загробном мире, «острове блаженных», где обитают души праведников после смерти. «Островную утопию» в своем романе писательница населяет призраками, отражениями живых людей. Непрекращающийся дождь, фантастически невероятная атмосфера, царящая в доме и вокруг, -все это предстает имитацией сна или галлюцинацией (характер хронотопа - сновидческий). Заброшенный дом на болоте так и становится «живым» пространством. Усилия Леона по осушению
болотистой местности и уничтожению улиток в доме напоминают напрасный труд Сизифа ("als Sisyphos-Aufgabe"). Не может найти своего места в доме и на «острове» Мартина. Она постоянно борется с приступами булимии, то есть болезни, особенно отчетливо маркирующей границу жизни и смерти. Две живущие по соседству сестры Кей и Изадора ведут в прямом смысле призрачное существование: они то внезапно появляются из тумана, то таким же образом исчезают в нем.
В романе Дуве реализуется еще один, инициальный мотив, связанный с условно-аллегорическим топосом острова. Остров-дом постоянно испытывает молодого писателя на прочность. Дьявольские наваждения заставляют Леона бесцельно бродить в окрестностях дома, как по «заколдованной» местности, повсюду окруженной болотом. Болото предстает здесь материализованной Вечностью, первородным хаосом, допускающим любой парадокс материи, например неразличение живого и неживого. Вместо посвящения, то есть обретения героем способности различать живое от мертвого, истину от лжи, он попадает в дьявольский водоворот.
Несмотря на фантасмагоричность всего происходящего в «Романе дождя», здесь четко обозначен вектор духовных устремлений современного человека. Его вынужденная бездомность в Доме бытия заключает в себе неизбывную потребность человека в доме, приюте, семейном очаге как устойчивом способе бытия. Единый духовный центр личности (его Я - неустранимое онтологическое ядро личности) требует своей востребованности даже в условиях почти абсолютного духовного опустошения человека.
Обращение современных романистов к архетипу дома демонстрирует, что дом как одна из древнейших миромоделей в настоящее время еще не исчерпала свой ресурс. Дом выступает как сокровенный Другой, как первомир, сопоставимый с пренатальным существованием человека в материнской утробе (На материнскую сущность дома указывает Г. Башляр.) [5]. Сегодня необходим возврат к прочным границам своего места в «без-основном» мире, возврат к Дому как «живому» пространству, традиционно представляющему в культуре некую привилегированную сущность. В пространстве дома - как универсальной структуры человеческого бытия - человек приобретает некоторую характерную миру плотность, выстраивает границы своего Я. Современный мир «без границ» обрекает человека на аути-стическое замыкание в себе. На тотальное порабощение со стороны общества и культуры он отвечает тотальным самоуглублением. Человек как бы «выдавливается» в личное пространство, оберегаемое и культивируемое им как личное утопическое пространство.
Г. В. Кучумова. Немецкоязычный роман 1980-2000-х гг.: к проблеме обживаемости современного мира.
В романном дискурсе конца XX в. писатели не только воспроизводят абстрактно-обобщенную модель личностного бытия, но и решают проблему обживаемости нового мира «без границ» посредством выстраивания, конструирования разных вариантов личной утопии. В художественном дискурсе звучит апология закрытого, уединенного и изолированного пространства, восходящая в западноевропейской литературе к «Прогулкам одинокого мечтателя» (1782) Ж.-Ж. Руссо. Однако в современной ситуации руссоистская, рационалистически уравновешенная оценка уединенного существования вписывается в иной, более напряженный контекст. Так, в культурной парадигме конца XX в. наблюдается инверсия: замкнутое пространство дома рассматривается как область свободы, как зона личностной самореализации, а мир внешний оценивается как агрессивный, враждебный, предельно отчужденный человеку.
Бегство в мир личной утопии и последующее внутреннее преображение героя описывает немецкий писатель старшего поколения Зигфрид Ленц в романе «Сопротивление» ("Die Auflehnung", 1994). Главный персонаж романа Вилли Витманн, всемирно признанный дегустатор чая, внезапно теряет свой уникальный дар. Утрата любимой работы и привычного образа жизни сопоставима для него с потерей той оси, которая держала его до сих пор в равновесии. Однако со временем его отчаяние сменяется легким и приятным чувством свободы от всех прежних привязанностей и обязательств. Состояние сознательного уединения приводит к внутреннему перерождению. Настоящее чувство жизни Вилли Витманн обретает, спустившись однажды в подвал к своему родственнику, простому сапожнику. Вилли внезапно понимает, что именно «здесь внизу, в этой обувной мастерской, где пахнет кожей, клеем и человеческим трудом, среди всей этой поношенной обуви, обретается настоящее чувство жизни» [6]. Финал романа Ленца остается, как и сам автопроект героя, незавершенным и потому открытым для многих вариаций.
Попытку спрятаться в мире личной утопии предпринимают и герои романа немецкой писательницы Тани Дюккерс «Игровая зона» ("Spielzone", 1995). Один из протагонистов романа, предпочитая романтику робинзонады, устраивает из своей комнаты спасительный остров-утопию. В его комнату не проникают звуки извне, «стрессы большого города сведены к нулю» [7]. Он чувствует страстную тягу к уединению, ощущая властное притяжение закрытого пространства как места полной духовной раскрепощенности.
Свой вариант современной «робинзонады» предлагает немецкий писатель Йенс Шпаршу в романе «Комнатный фонтан». Роль современного Робинзона исполняет главный персонаж ро-
мана господин Лобек. «Островная» утопия располагается в его комнате отдыха и досуга (Wohn-"Insel" zur Laubsäge), где он может полностью отключиться от большого мира и самозабвенно отдаться любимому занятию - выпиливанию лобзиком. Вне этого надежного и безопасного пространства герой чувствует, как его «пожирает» большая квартира, как его страшит новое, еще необжитое пространство новой родины - объединенной Германии.
В связи с «островным» существованием героя его домашний пес Хассо получает новое имя -Пятница ("Freitag"). Как и полагается Робинзону, Лобек делает в своем дневнике каждодневные «зарубки», записи, в которых он самоиро-нично описывает свой день, свое настроение, мысли и мечты. Здесь есть место теплой привязанности к животным, уважительному отношению к людям, искренней любви к своей жене, заботе о родине.
Характерно, что в заглавие романа автор выносит название бытового предмета (комнатный фонтан) и обозначение жанровой принадлежности (роман о родине). Подобное смешение, уже предполагающее ироническое освещение романных событий, содержит в себе интригующий вопрос, как сочетаются в едином смысловом пространстве два этих понятия. К ответу на этот вопрос автор подводит читателя лишь во второй половине романа. Ответ выдает нестандартное решение, отражающее главную идею романа: малое пространство - пространство личной утопии - помогает обживать большое пространство новой Германии.
В новой реальности добродушный и бесхитростный Лобек делается успешным торговым агентом одной западногерманской фирмы. Комичный герой - современный вариант бравого солдата Швейка - втягивается в маркетинговую кампанию по распространению среди жителей восточной части Германии такого необходимого предмета в быту, как комнатный фонтан. Удачливым он становится по той причине, что сохраняет в себе незыблемый островок внутренней суверенности и той необходимой человеку «бытийности», позволяющей преодолевать все трудности и выживать в новой реальности коммерческого Запада. Во многом благодаря именно «островной утопии» герой романа делает важные «открытия» и становится успешным работником фирмы.
Роман Йенса Шпаршу «Комнатный фонтан» представляет собой современную пикареску с открытым финалом. Заключительный повествовательный жест героя, обращенный к верному псу Пятнице, - «Ладно. Пошли» ("Komm") [8] -означает ангажированность и мобильность современного Робинзона, его готовность к диалогу с большим миром, к испытанию новых возмож-
ностей. Выстроенная таким образом личная утопия предстает уже не как патологически замкнутое пространство человеческого существования, а как открытый диалог с миром и с Другим.
Проведенное нами исследование показывает, что романы немецкоязычных авторов Й. Шпар-шу, К. Дуве, П. Зюскинда, З. Ленца представляют собой художественный проект, в рамках которого писатели усиленными поисками своего «дома» решают проблему обживаемости современного мира «без границ».
Примечания
1. Цивьян Т. В. Семиотические путешествия. СПб., 2001. С. 127.
2. Бубер М. Проблема человека / пер. с нем. Н. Куш-нира. Киев: Ника-центр, 1998. С. 46.
3. Шпаршу И. Комнатный фонтан. СПб.: Изд-во Амфора, 2004. С. 49.
4. Zima Peter V. "Ästhetische Negation". Das Subjekt, das Schöne und Das Erhabene von Mallarme und Valery zu Adorno und Lyotard. Würzburg: Königshausen & Neumann, 2005. S. 179.
5. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / пер. с франц. М.: Рос. полит. энцикл., 2004. С. 28.
6. Lenz S. Die Auflehnung. München: DTV, 2001. S. 43.
7. Dückers T. Spielzone. Berlin: Aufbau Taschenbuch Verlag, 2002. S. 73.
8. Sparschuh Jens. Der Zimmerspringbrunnen: Ein Heimatroman. Köln: Kiepenheuer & Witsch, 1995. S. 159.
УДК 821.111 (73)
Е. И. Сибирцева
ЭЛЕМЕНТЫ СКАЗОЧНОГО ДИСКУРСА В РАССКАЗАХ О. ГЕНРИ
Статья посвящена элементам сказочного дискурса в рассказах О. Генри. Автор рассматривает функции сказочных элементов в повествовании, а также художественные приемы, помогающие создать атмосферу сказочности в рассказах. Сказочный дискурс представлен как составляющая поэтики О. Генри, необходимая для решения авторского замысла.
The article is devoted to the elements of fairy-tale discourse in O. Henry's short stories. The author examines the functions of fairy elements and the methods helping to create the atmosphere of fairy-tale. The fairy-tale discourse is considered in the article as a part of O. Henry's poetics.
Ключевые слова: сказочный дискурс, американская новелла, чудесное, парадоксальное.
Keywords: fairy-tale discourse, American short story, the miraculous, the paradoxical.
Исследователи творчества О. Генри ищут точное определение жанра, в полной мере отражающее специфику его рассказов. Новелла-сказка,
© Сибирцева Е. И., 2009 170
новелла-пародия, новелла-авантюра - это лишь небольшой перечень, употребляемый ими для жанровой характеристики. В данной статье мы обратимся к анализу некоторых жанровых черт произведений О. Генри, которые свойственны его манере и берут начало от сказочной традиции; проследим, какие художественные приемы, использующиеся автором, позволяют говорить об атмосфере «сказочности» и называть рассказы американского писателя-реалиста новеллами-сказками.
Жанр новеллы получил широкое распространение в американской литературе с середины XIX в. Б. Эйхенбаум в своей работе «О. Генри и теория новеллы» отмечает, что «в американской беллетристике культура сюжетной новеллы (short story) идет через весь XIX век, - конечно, не в виде мирной, последовательной эволюции, но с непрерывной разработкой разных возможностей этого жанра, а <...> общим термином short story исчерпывается если не история литературы, то история словесного искусства в Америке» [1]. Этот жанр характеризуется краткостью формы, динамичностью, неожиданным поворотом сюжета, наличием быстро изменяющихся ситуаций. Вследствие этого новелла стала активно печататься в журналах и стала причиной быстрого развития журналистики в США. Популярность этого жанра в Америке связана не только с широким распространением журналов, в которых рассказы издавались, но и с особой динамичностью жизни в Америке, бурным становлением американской нации.
Внимание американских писателей к жанру новеллы-сказки тоже не случайно. Е. В. Ставо-верова, занимаясь изучением новеллы-сказки как особого жанра в американской литературе, отмечает, что «важнейшими причинами обращения американских романтиков к жанру новеллы-сказки является, во-первых, свойственное романтическому искусству стремление к фантастическому и чудесному, во-вторых, романтический интерес к устному народному творчеству, предельно обостренный в Америке насущной потребностью самосознания молодой нации, и, в-третьих, продиктованная необходимостью создания в США самобытной литературы задача разработки новой художественной формы, которая смогла бы вместить новое, национальное содержание» [2]. П. В. Балдицын, обращаясь к истокам формирования реализма в Америке, приходит к выводу, что особое влияние на реализм как направление в литературе оказал романтизм, так как «имел особый статус, ибо представлялся чуть ли не единственным создателем американской традиции» [3].
Таким образом, жанр новеллы в Америке к концу XIX в. - это уже сформировавшийся жанр, основанный на практическом художественном
