CC BY
50И. В. Чуркина
(Институт славяноведения РАН, Москва)
НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ ГЛАВ О ПАНСЛАВИЗМЕ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ С. А. НИКИТИНА
В настоящем сборнике Редколлегия решила опубликовать те материалы из неизданной книги С. А. Никитина, которые посвящены развитию идей панславизма в России и которые так и не были опубликованы. К этому решению Редколлегия пришла по ряду причин.
Во-первых, несомненно, эти разделы имеют значение для изучения советской историографии.
Во-вторых, ряд выводов, сделанных С. А. Никитиным, и сейчас представляют собой определенный интерес. В частности, многие суждения о взглядах К. С. Аксакова и И. С. Аксакова, В. И. Ламанского, о высказываниях Н. Г. Чернышевского по славянскому вопросу не утратили актуальности.
В-третьих, ряд материалов, приведенных С. А. Никитиным, впервые вводится в научный оборот. Это записка К. С. Аксакова, написанная им в начале Крымской войны, в которой он сжато излагает свою панславистскую программу, это и огромный газетный и журнальный материал, посвященный отношению русского общества к славянскому вопросу. Опираясь на газетные статьи Никитин подробно разбирает панславистские взгляды известного русского журналиста М. Н. Каткова. Вопрос о панславизме Каткова тоже пока недостаточно рассмотрен в современной историографии.
Вместе с тем надо иметь в виду, что за те 66 лет, которые прошли со времени написания труда С. А. Никитина, произошли огромные перемены. Историей славянофильства и панславизма занялись серьезные ученые, которые выпустили в свет исследования по этой теме. Они привлекли большое количество новых материалов из различных архивов, которые Никитин не знал. Кроме того, марксистская методика исследования материалов, которой на протяжении всей своей жизни должен был неукоснительно следовать Сергей
Александрович, перестала быть обязательной, и стала только одной из многих, которыми сейчас пользуются ученые. Все это дало возможность современным исследователям более объективно и всесторонне рассмотреть взгляды русских славянофилов и панславистов, чего в силу обстоятельств не мог сделать С. А. Никитин.
Глава «Крымская война» почти полностью посвящена возникновению и развитию панславистских идей в России. Главными их выразителями выступили профессор русской истории Московского университета М. П. Погодин и один из идеологов славянофилов К. С. Аксаков. Никитин, сопоставляя взгляды этих деятелей, приходит к выводу, что между ними отсутствует противоречие, что «оба автора выступают в качестве панславистов и апологетов русской экспансии прежде всего на Балканах, затем в Азии». И далее: славянофилы и Погодин «сошлись на почве великодержавного панславизма»1. Хотя в некоторых местах Никитин и указывает на отличие взглядов Погодина от мировоззрения К. С. Аксакова и других славянофилов, все же он относит их к одной категории панславистов, пропагандировавших экспансию России и объединение славян под эгидой русского царя.
Н. И. Цимбаев, один из серьезных исследователей славянофильства, рассматривает в своей монографии историю термина «славянофил» и приходит к интересным выводам. Он указывает, что в 30-е годы XIX в. в русском обществе распространился интерес к славянам. Славянам симпатизировали и некоторые периодические издания: «Москвитянин», «Маяк», «Денница». И в это время слово «славянофил» означало человека, любящего славян, неравнодушного к их прошлому и настоящему, сочувствующего их культурному и политическому возрождению. Славянофильство, как общественное движение, возникло в 1838-1839 гг., когда произошел обмен посланиями между А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским, и окончательно оформилось, по мнению Цимбаева, после европейской революции 1848-1849 гг. Цимбаев подчеркивает, что с этого времени надо отличать истинных славянофилов от славянофилов-славянолюбцев. Истинные славянофилы являлись русской либеральной партией, для которых «славянский вопрос не был сутью, "альфой и омегой"»2.
В центре внимания истинных славянофилов (я буду пользоваться терминологией Цимбаева) стояли русские проблемы: отмена крепостного права, свобода печати и общественных организаций и другие либеральные реформы. То, что по своим убеждениям славянофи-
лы являлись либералами, с конца 60-х гг. ХХ в. считают многие серьезные исследователи. Это показала дискуссия в журнале «Вопросы литературы», где с этих позиций выступили А. Янов, Б. Егоров. Еще раньше об этом заявили философы А. А. Галактионов, П. Ф. Никан-дров. Е. А. Дудзинская, Н. И. Цимбаев, В. А. Дьяков в 80-90-е годы доказали это в своих монографиях3. Дьяков, в частности, прямо утверждает, что «славянофильство и западничество можно оценивать как общественно-политические течения либерального характера»4.
В то же время славянофилы-славянолюбцы часто являлись представителями российской элиты, полностью преданными царю. К ним можно отнести графа Д. Н. Блудова, его дочь графиню А. Д. Блудову, М. П. Погодина, А. С. Шишкова и др.
Что касается взаимоотношений М. П. Погодина и К. С. Аксакова, главных теоретиков панславизма в 50-е гг., то они складывались непросто. М. П. Погодин дружил с родителями К. С. Аксакова - писателем Сергеем Тимофеевичем Аксаковым и его женой Ольгой Семеновной, дочерью суворовского офицера, большой русской патриоткой. Однако с их старшим сыном К. С. Аксаковым отношения у него не сложились. К. С. Аксакову не понравился первый номер «Москвитянина» (1.01.1841), в издании которого Погодин принимал активное участие. Статья в журнале (9.02.1849) о бале у губернатора Москвы графа А. А. Закревского вызвала неудовольствие и у И. С. Аксакова, и даже у С. Т. Аксакова. Вообще в 1849 г. отношения между Аксаковыми и Погодиным испортились. И не случайно - события в Европе так или иначе отозвались в русском обществе5.
М. П. Погодина и К. С. Аксакова нельзя отнести к одной категории панславистов прежде всего потому, что они по-разному относились к самодержавным порядкам в России. Погодин был, несомненно, верным подданным императорской семьи и самодержавных порядков. Современный российский ученый В. Я. Гросул справедливо называет его одним из апологетов официальной народности6. Он никогда не выступал против правления Николая I. Правда, надо отметить, что отношение к Николаю I у него менялось. Если в письме к Уварову от 1839 г. Погодин утверждал, что император Николай имеет многих почитателей в Европе, то после неудач в Крымской войне мнение его изменилось. В апреле 1854 г. он резко критиковал предшествующую политику России: «Правительства нас предали, народы возненавидели, а порядок, нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будет нарушаться». Погодин приходил к выводу, что
европейские государства выступают против России не потому что желают помочь Турции, на самом деле «они хотят войны для того, чтобы унизить Россию и ослабить ее влияние на востоке»7. В записке от 16 мая 1855 г. Погодин так выразился по поводу смерти Николая I: «Прежняя система отжила свой век. Сам Бог, взяв с поприща действий покойного государя, показал нам, что для России нужна теперь другая система»8.
Восшествие на престол Александра II Погодин приветствовал от всей души. Он, как и многие члены российского общества, ждал перемен к лучшему. В своих речах на обедах в честь вступления на престол нового царя Погодин призывал его царствовать «долго, счастливо, милостиво, любовно»9.
К. С. Аксаков, как и другие славянофилы, не представлял себе новую Россию без царя, вместе с тем существующая власть вызывала у него отрицательное отношение. В записке К. С. Аксакова, переданной Александру II осенью 1855 г., он резко критиковал современные российские порядки. «Не подлежит спору, что правительство существует для народа, а не народ для правительства... Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестною ложью. Правительство, а с ним и верхние классы, отдалилось от народа и стало ему чужим. И народ, и правительство стоят теперь на разных путях, на разных началах . Народ не имеет доверенности к правительству, правительство не имеет доверенности к народу . Взяточничество и чиновный организованный грабеж - страшны... Все зло происходит главным образом от угне-тательной системы нашего правительства . Та же угнетательная правительственная система из государя делает идола, которому приносятся в жертву все нравственные убеждения и силы»10. Из этого отрывка записки К. С. Аксакова видно, насколько далек автор от принятия самодержавных порядков и насколько критически он относится к современному ему состоянию России, в котором он прямо обвинял правительство, т.е. царя, которому оно подчинялось. Да и сам царь выступал у К. С. Аксакова в роде идола.
Цимбаев совершенно верно отметил, что теория К. С. Аксакова близка идеалам русского патриархального крестьянина: «идеализация прошлого, вера в "доброго царя" и объявление под разными предлогами действительного царя "неистинным", "неприродным", враждебность к "верхним классам" ("публике", изменникам боярам),
культ замкнутой деревенской общины и боязнь правительственных чиновников»11.
То, что деятельность славянофилов враждебна существующим порядкам в России, враждебна самодержавию, очень ясно понимали и российские власти. М. П. Погодин, в статьях и записках призывавший правительство помочь зарубежным славянам, остался в стороне от карательных мер, обрушивавшихся со стороны правительства на подрывные элементы. В 1849 г. были арестованы и сурово осуждены члены кружка М. В. Петрашевского. Помимо них в марте 1849 г. был посажен в крепость славянофил Ю. Ф. Самарин за публикацию статьи «Рижские письма» о засилье в Прибалтике немцев. Николай I в личном разговоре с Самариным заявил, что его письма могли бы произвести новое 14 декабря. Самарин отделался ссылкой в Симбирск, куда он был определен на службу. 18 марта 1849 г. арестовали младшего брата К. С. Аксакова И. С. Аксакова. Ему предъявили обвинения: 1) близость с Самариным; 2) резкость его выражений в частных письмах; 3) подозрение, что он и другие славянофилы находятся в контактах с панславистами на западе, т.е. в Австрийской империи12. И. С. Аксаков ответил письменно на вопросы чиновников, его ответы были представлены Николаю I. И. С. Аксаков был направлен в командировку в Ярославль.
И в царствование Александра II отношение к властям у К. С. Аксакова не изменилось. Он продолжал выступать со своих позиций, теперь уже в открытой печати. Особенно резкой была его статья «Опыт синонимов. Публика - народ», опубликованная в газете Молва» (1857, № 36). Эта небольшая статья вызвала неудовольствие министра народного просвещения А. С. Норова, который представил ее царю. На докладе Норова об этой статье Александр II поставил следующую резолюцию: «Статья эта мне известна. Нахожу, что она написана в весьма дурном смысле. Объявить редакции "Молвы", что если и впредь будут замечены подобные статьи, то газета сия будет запрещена, а редактор и цензор подвергнутся строгому взыска-нию»13. Эта статья имела резонанс среди лиц, сочувствовавших славянам. А. В. Никитенко в своих дневниковых записях рассказывал: «У графа Блудова. Там был также попечитель Московского университета (Евграф Петрович Ковалевский - И.Ч.). Разговор о статье в "Молве" "Публика и народ", за пропуск которой чуть не был отрешен цензор [Н.П.] Гиляров [Платонов]»14. И это очень четко пони-
мали высшие круги Российской империи, близко стоявшие к трону и так или иначе отражавшие его мнение о славянофилах. Если отношение к Погодину было нейтральным, то к славянофилам оно было отрицательным. Генерал-губернатор Москвы граф А. А. Закревский после революции 1848-1849 гг. в Европе называл кружок А. С. Хомякова то «красными», то «коммунистами»15. Это мнение подтвердила и А. Ф. Тютчева, фрейлина императрицы, дочь русского поэта Ф. И. Тютчева и впоследствии жена И. С. Аксакова. 13 января 1856 г. она записала в своем дневник, что встретилась с А. С. Хомяковым у графини А. Д. Блудовой и далее добавила: «Лица, участвующие в правительстве, называют его красным, революционером и считают с его стороны большой смелостью иметь больше ума и национального чувства, чем они»16. И спустя почти двадцать лет мнение высшего общества о славянофилах не изменилось. В письме к Е. А. Черкасской, жене видного славянофила князя В. А. Черкасского, от 3 ноября 1865 г. И. С. Аксаков сообщал о своей женитьбе на А. Ф. Тютчевой. «Я же, -писал И. С. Аксаков, - в 4-х летней почти еженедельной переписке приобрел уверенность, что несмотря на гнусность придворной среды, название фрейлины, в моих глазах менее, чем непочтенное, я найду в ней все, что моей душе и моему нравственному существованию на потребу». И далее И. С. Аксаков рассказывал княгине, как отнеслось высшее общество к этому шагу Анны Федоровны: «Фрейлина выходит замуж за редактора журнала, по их мнению, демократического, демагогического, социалистического, красного»17. Кстати сам князь В. А. Черкасский за адрес императору от 1870 г., который был составлен им, был отрешен от должности городского главы Москвы, которую он в то время занимал. Императору не понравился в этом адресе призыв к нему завершить благие начинания и прежде всего обеспечить простор «мнению и печатному слову, без которых никнет дух народный»18. Как можно видеть, восприятие существующих в России порядков у Погодина и К. С. Аксакова (и других славянофилов) существенно отличалось.
Вместе с тем многие моменты связывали славянофилов с А. И. Герценом. Перелом во взглядах А. И. Герцена начался сразу же после его переезда в Европу и окончательно завершился после революции 1848-1849 гг. Современный отечественный историк Б. П. Балуев справедливо отмечает, что Герцен разочаровался в Европе, увидев, что капитализм в ней породил идеологию собственничества, накопи-
тельства, тотального мещанства. В душе буржуа и рабочего он нашел только одного бога - бога накопительства19.
А. И. Герцен прямо признавал свою близость к славянофилам в некрологе К. С. Аксакову, который он опубликовал в «Колоколе». «Рано умер Хомяков, еще раньше Аксаков, - писал он, - больно людям, любившим их, знать, что нет больше этих противников, которые были ближе нам многих своих . Киреевские, Хомяков и Аксаков - сделали свое дело... Они остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей. С них начинается перелом русской мысли. Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая . У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство . - чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время, как сердце билось одно». Вспоминая баталии между славянофилами и западниками, развернувшиеся в 40-е гг., Герцен подчеркивал, что время и история сблизили его со славянофилами: «и они, и мы ближе стали к истинному воззрению теперь, чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях, хотя и тогда я не помню, чтобы мы сомневались в их горячей любви к России или они в нашей»20.
Герцен сам сделал первые шаги к сближению со славянофилами. После разочарования в капиталистических порядках на Западе, он стал полагать, что Россия сможет избежать их, используя русскую общину. Герцен писал о К. С. Аксакове, что тот еще в начале 40-х гг. проповедовал сельскую общину, мир и артель21. Герцен особо отмечал заслуги славянофилов перед Россией: «Нам надо было противопоставить нашу народность против онемеченного правительства и своих ренегатов. Появление славянофилов как школы и как особого учения было совершенно на месте»22. Славянофилы использовали периодическую печать Герцена, издававшуюся за рубежом. В частности, Герцен опубликовал в своих изданиях статьи И. С. Аксакова: «Присутственный день уголовной палаты» в 1858 г. (Герцен назвал ее «гениальной вещью») и «Жизнь чиновника» в 1861 г.23.
Подробно останавливается на взаимоотношениях Герцена и славянофилов Е. А. Дудзинская в своей интересной монографии «Славянофилы в общественной борьбе». Она справедливо подчеркивает,
что их сотрудничество особо тесно происходило во время подготовки реформы по освобождению крестьян. Контакты продолжались с 1856 по 1864 гг., но наиболее интенсивными они были в 1857-1860 гг. Переписка славянофилов свидетельствует, что они, начиная с 1856 г. пользовались возможностью выступать в бесцензурной печати Герцена. Особенно большой интерес к ней проявлял И. С. Аксаков, который не только писал статьи для нее, но и встречался с Герценом в августе 1857 г. в Лондоне. На этой встрече они нашли много точек соприкосновения. Герцен писал об этом 20 августа 1857 г. М. Мей-зенбург сразу же после встречи с Аксаковым. Он отмечал, что среди его посетителей «наиболее интересное лицо - сын Аксакова (брат ярого славянофила), человек большого таланта, сам немного славянофил, человек с практической жилкой и проницательностью». По-видимому, Герцен вынес впечатление, что И. С. Аксаков не слишком ладит с остальными славянофилами. «Мне кажется, что Вы к ним относитесь в том роде, - писал Герцен И. С. Аксакову 1(13) января 1858 г., - как я к нашим "западникам". И из этого, натурально, выходит, что мы, нося разные кокарды, больше согласны между собой, нежели однополчане»24.
С Герценом встречались и другие славянофилы и близкие к ним лица: князь В. А. Черкасский, Ю. Ф. Самарин, П. И. Бартенев, А. Ф. Гиль-фердинг и др.
Славянофилы пересылали Герцену материалы заседаний редакционных комиссий, разоблачения деятельности чиновников высокого ранга, тормозивших дело освобождения крестьян, и т.д. Самой значительной статьей, по мнению Дудзинской, написанной славянофилами и опубликованной Герценом в «Колоколе», был обширный очерк «Программа для занятий губернских комитетов». В нем критиковалась правительственная программа, вышедшая в свет 21 апреля 1858 г., которая, по мнению славянофилов, являлась шагом назад по сравнению с правительственными рескриптами от 1857 г. Герцен откликался на нелегально изданные труды славянофилов, в частности на изданную за рубежом брошюру А. И. Кошелева «Депутаты и редакционные комиссии по крестьянскому делу».
Герцен интересовался мнением о «Колоколе» в России, неоднократно спрашивал об этом И. С. Аксакова. Аксаков отвечал, что влияние лондонских изданий «огромно, что мир чиновников их ненавидит и боится, но вся молодежь не желает ничего признавать
кроме "Полярной звезды" и "Колокола"». В письме к Герцену Самарин отмечал, что «"Колокол" - это теперь единственный голос, к которому прислушивается правительство». Все славянофилы считали "Колокол" «исключительным органом независимой общественной мысли в России»25.
Сотрудничество Герцена со славянофилами стало сходить на нет после оглашения манифеста об освобождении крестьян и полностью прекратилось после подавления польского восстания 1863 г.
Приведенные выше факты говорят, что К. С. Аксаков и другие истинные славянофилы по своим взглядам были гораздо ближе к Герцену, чем к Погодину. Это отмечал в некоторых местах и С. А. Никитин, подчеркивая, что у Герцена понимание восточного вопроса приближалось к славянофильскому. Что касается панславистских идей, то у К. С. Аксакова главную роль играло освобождение славян с помощью России, у Погодина - распространение влияния России на Балканы. С. А. Никитин скорее всего понимал различие программ Аксакова и Погодина. Но в 30-40-е гг. ХХ в. советская историография провозглашала славянофилов реакционерами, и ученый не мог открыто высказывать свое мнение. Свою точку зрения он все же пытался донести до читателя. «Погодин обращался прежде всего к правительству, - заключал Никитин, - и посылал свои записки лицам, имевшим возможность довести о них до сведения царя. Славянофилы, сначала в тиши вырабатывавшие свои взгляды, обращались к обществу ... Погодин стремился стать вдохновителем правительства, славянофилы - общественными вождями»26. С этим заключением можно согласиться.
Во втором разделе о панславизме «Панславистские теории и их критика» С. А. Никитин рассматривает панславистские идеи, имевшие хождение в русском обществе от поражения России в Крымской войне вплоть до конца 60-х гг. XIX в. В это время прежние теоретики панславизма К. С. Аксаков и М. П. Погодин уже отошли в сторону. К. С. Аксаков умер в 1860 г. Но продолжателем его дела выступил его младший брат И. С. Аксаков, который в 60-е гг. становится фактическим главой славянофилов. Что касается М. П. Погодина, то ему пришлось отказаться от планов территориального расширения Российского государства. В предисловии к сборнику своих писем и записок, написанном 14 августа 1857 г., он с горечью признавался, что вынужден отречься от своих панславистских мечта-
ний, о которых грезил с молодых лет. «Теперь простуженный или охладелый, наученный опытом, я желаю только, чтоб славяне пользовались гражданскими и человеческими правами под всеми правлениями, куда поместила их судьба, наравне с прочими европейскими народами, а после - после что Бог даст, то и будет»27.
Место Погодина в развитии панславистских идей занял М. Н. Катков, который, как и первый, тесно связывал свои славянские планы с интересами самодержавной России. В этом отношении его взгляды были еще более последовательными, чем у Погодина. Это отмечает и российский историк В. М. Хевролина: «Самодержавие, по Каткову, являлось спасительным началом для России, охранявшим ее от ложного пути Запада». И далее она приводит слова Каткова, подтверждающие ее вывод: «С самодержавной властью русского государя неразрывно соединено самое существование России»28.
В отличие от главы «Крымская война» здесь Никитин подчеркивает, что панславизм И. С. Аксакова и М. Н. Каткова являются двумя разными вариантами.
Рассматривая разделы С. А. Никитина о панславизме, надо иметь в виду, что в 30-40-е гг. ХХ в. он считался в советской историографии реакционной теорией, полностью подчиненной интересам самодержавия. При этом такие понятия как панславизм, славянофильство, славяноведение рассматривались как единое неразрывное целое самого реакционного пошиба. Так, известный советский славист С. Б. Бернштейн в своих мемуарах пишет о выступлении в 20-е годы своего сокурсника Кобецкого: «Славяноведение - это славянофильство, а славянофильство - это черносотенство»29. Такие взгляды стали возможны при господстве в советской исторической науке школы М. Н. Покровского, который насаждал сугубо классовое, часто вульгаризированное понимание исторического процесса. В июле 1927 г. Покровский опубликовал в газете «Правда» статью «Панславизм на службе империализма», написанную по поводу конференции историков восточноевропейских стран, проходившей в Варшаве. А. Н. Го-ряинов, исследовавший вопрос о трактовке термина «панславизм» советскими историками 20-30-х гг. ХХ в., указывает, что в ней Покровский намеренно смешал политические интерпретации понятия «славянская идея» с наукой «славяноведение». Покровский при этом подчеркивал, что политическое оружие «славянская идея» «перешло в руки нового хозяина, и этим хозяином был империализм», направивший его против СССР30.
Правительство действовало в соответствии с этими установками. Сильным репрессиям славяноведение подверглось в 1934-1939 гг., когда был ликвидирован Институт славяноведения АН СССР, созданный в 1931 г. Н. С. Державиным. Были арестованы видные слависты, в том числе академики В. Н. Перетц, М. Н. Сперанский, члены-корреспонденты Н. Н. Дурново, Г. А. Ильинский и др. Их обвинили в участии в мифической Российской национальной партии, якобы ведшей антисоветскую деятельность31.
Положение стало улучшаться только с 1936 г., когда по указанию советского правительства началась борьба против исторической школы М. Н. Покровского. Славяноведение стало постепенно превращаться во все более поощряемую правительством науку, поскольку агрессивная политика немецкого фашизма, его антиславянская националистическая идеология требовали решительного отпора и в сфере идеологии. В 1939 г. была открыта кафедра истории южных и западных славян на историческом факультете Московского университета. Одновременно в мае 1939 г. в журнале «Большевик» была опубликована статья «Панславизм», дававшая на многие годы вперед указание советской исторической науке, как надо оценивать это явление. Авторы статьи решительно утверждали, что идеи панславизма «служили интересам царизма и русской буржуазии в их захватнической политике на Балканах». Вместе с панславизмом клеймилось и славянофильство. В 1941 г. В. И. Пичета в журнале «Историк-марксист» писал: «Представители дворянского и буржуазного славяноведения под влиянием реакционного славянофильского и панславистского учения, были сторонниками объединения славян под властью царской России . Славянофилы и панслависты, точнее панрусисты, выступали в качестве глашатаев захватнической политики на Балканах»32. Эти высказывания не являлись искренним убеждением ученого, а скорее всего стремлением подыграть идеологической линии советского правительства. На совещании историков в ЦК КПСС в 1944 г. В. И. Пичета, по словам академика А. М. Панкратовой, сторонницы Покровского, пересмотрел «характер восточных войн, которые он объявил прогрессивными, т.к. они способствовали освобождению Сербии, Болгарии от турок». Вызывало удивление Панкратовой и то, что Пичета якобы считал западников реакционным, а славянофилов прогрессивным течениями33.
При таком раскладе мнений, когда вопрос об оценке деятельности славянофилов и их теорий только намечался к пересмотру, а наиболее видные в то время историки решительно этому противились, Сергею Александровичу Никитину приходилось быть осторожным. Его определения того или иного персонажа часто не совпадают с его истинным мнением о них. Это касается прежде всего братьев Константина и Ивана Аксаковых, взглядам которых он симпатизировал. Иногда приводимые им цитаты из произведений славянофилов противоречат выводам, сделанным им. Так, например, Никитин утверждает: «Убежденные монархисты и консерваторы, славянофилы -особенно Аксаков - были настоящими оппозиционерами»34. Невольно встает вопрос - могли ли монархисты и консерваторы быть в оппозиции консервативному и монархическому строю? Затем Никитин уточнял свою позицию, сравнивая взгляды И. С. Аксакова и М. Н. Каткова: «Аксаковская оппозиционность была проявлением умеренного славянофильского либерализма, которого катковский круг не знал и не разделял. Аксаков имеет в виду прежде всего общество, он стремится создать и организовать общественное мнение для воздействия на правительство. Катков популяризирует официальные акты, защищает правительство и в его статьях находит свое отражение принципиальное единение с правительством». И далее Никитин снова повторяет свое утверждение: панславистские программы Аксакова и Каткова обереакционны, а их назначение - поддержка и развитие помещичьего хозяйства.
После неудачной войны Россия перестала казаться непобедимой державой даже самым своим горячим апологетам. Вопрос о создании славянской федерации под руководством России уже не мог считаться актуальным. Зато убеждение М. П. Погодина, что в Европе только славяне являются союзниками России, приобрело значительное количество сторонников в политических, дипломатических и общественных кругах. Этим взглядам сочувствовала даже новая императорская чета. Силой оружия Россия не могла помочь славянам, поэтому на первый план стала выходить новая идея - идея культурного единения славянства. В основе ее лежало принятие всеми славянскими народами русского языка в качестве единого литературного языка всех славян.
Никитин рассматривает это стремление как желание русифицировать славян. Одновременно он отмечал отсутствие у славянофилов стремления к этому. Никитин утверждал, что «ортодоксальное славя-
нофильство, представленное И. С. Аксаковым, осталось чуждым русификаторства по отношению к славянам»35. Что касается М. Н. Каткова, то он, по мнению Никитина, главное средство объединения славян «видел в культурно-политическом объединении славян путем установления общеславянского языка и деятельности дипломатии. Введение русского языка в качестве общеславянского было в то же время и методом русификации как условия устойчивости федерации. Панрусист Катков был явно выраженным централизатором в
г 36
вопросе об устройстве панславянского государства» .
Хевролина указывает, что Катков решительно отказывался от обвинений его в панславизме, т.е. он нигде не говорил прямо о политическом объединении славян под эгидой России. Вместе с тем она подчеркивает: «Он полагал, что Россия должна сохранить политическое и моральное влияние в славянских странах. Речь шла о покровительстве, то есть о завуалированном господстве на Балканах». Здесь же Хевролина утверждает: «Освобождение христианских народов Балканского полуострова Катков считал исторической задачей России. Это было, по его мнению, условием возрождения могущества России»37. Хевролина, несомненно, права: она увидела за отказом Каткова от политического панславизма перевод его в другую плоскость, покровительственную. С. А. Никитин уловил другую важную особенность панславизма Каткова - стремление перевести его в культурную сферу, т.е. связать славян общностью культуры с помощью единого литературного русского языка.
Стоит отметить, что в 60-е гг. М. П. Погодин, хотя и не так активно, как в 50-е гг., продолжал заниматься славянскими делами. С 1860 г. он возглавлял Московский славянский благотворительный комитет, активно участвовал в таких общегосударственных мероприятиях, как празднование тысячелетия Российского государства (1862), Всероссийская этнографическая выставка и Славянский съезд в Москве (1867), привлекая на них славянских деятелей. Эти праздники, славяне, приехавшие на них, русская общественность, восторженно встречавшая славян, снова возбудили у Погодина надежды на объединение славян. 27 мая 1867 г. при расставании со славянскими гостями Погодин в своей речи заявил: «Мы убедились только, кажется все, что славянским племенам для своих сношений необходимо нужен один язык с одною азбукою». И далее Погодин повторил те слова, которые он твердил уже сорок лет: «Мы убедились, что из всех европейских народов естественные, первые друзья русским суть
славяне ... Точно так убедились и вы, что вам в Европе ... надеяться не на кого, кроме русских»38.
Идею сделать русский язык общеславянским литературным языком пропагандировал и известный русский ученый В. И. Ламанский, активно сотрудничавший со многими культурными и политическими деятелями славянских народов. Хотя С. А. Никитин рассматривает взгляды Ламанского в третьем разделе, я считаю возможным сделать это именно здесь, поскольку его всеславянские взгляды не носили откровенно политического характера, а предполагали прежде всего культурное объединение.
В отличие от Каткова и братьев Аксаковых В. И. Ламанский был серьезным ученым. Л. П. Лаптева, многие годы занимающаяся историей российского славяноведения, считает, что в последней трети XIX в. в России вряд ли можно найти слависта и славянского деятеля более известного, чем В. И. Ламанский (1833-1914). «Это был одновременно, - подчеркивает она, - исследователь славянских языков и литератур, археолог и этнограф, историк и публицист. Особое внимание он проявлял к современному ему славянству и к его историческим судьбам»39.
Докторская диссертация В. И. Ламанского «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе» вышла в свет отдельной книгой в 1871 г. С. А. Никитин пишет, что для ее написания автор использовал огромный материал, почерпнутый из западноевропейской этнографической, исторической и политической литературы. Как и славянофилы, Ламанский указывал на существование в Европе двух миров: греко-славянского и романо-германского. «Их взаимоотношения и борьба - главная ось исторического развития Европы и Азии». Для греко-славянского мира характерны слабость аристократии, православие, роль общины, славянский язык церкви и просвещения. В греко-славянском мире Россия занимает главенствующее положение, русский язык имеет все возможности широко распространиться в славянских землях. Ламанский указывает на признаки разложения романо-германской Европы, которые он видит в увеличении числа партий, в распространении социалистических и коммунистических идей. Он резко критикует немецких ученых за то, что они сравнивают славян с венграми40. Позднее в статье «Три мира Азийско-Европейского материка», опубликованной в 1892 г. в «Славянском обозрении», Ламанский развил теорию существования трех миров или трех типов культур: европейского, азиатского и
среднего. В последний входили Россия, славянские земли, венгерские, румынские, греческие области, прибрежная полоса Малой Азии с Константинополем, Сирия. Азиатский мир, по мнению Ла-манского, безнадежно устарел, европейский - находится в расцвете, но уже клонится к упадку, будущее - за средним миром, в котором преобладают славянское население и православная религия. Для его расцвета, полагал Ламанский, необходимо сохранить его многообразие, т.е. самостоятельное развитие малых славянских и неславянских народов41. Как можно видеть, и в 90-х гг. XIX в. Ламанский прямо не говорил о политическом объединении славян (или всего греко-славянского мира).
Взгляды Ламанского были близки взглядам славянофилов, в 90-е годы на них оказала влияние и теория Н. Я. Данилевского. Правда, отмечает Никитин, в отличие от славянофилов и Данилевского, утверждавших, что характеру русских присуща ненасильственность, Ламанский считал это положение сентиментальным, и «представление о России и русском народе как незавоевательном не имеет опоры в историческом прошлом»42.
В целом Никитин с симпатией и достаточно объективно рисует взгляды Ламанского. Он выделяет Ламанского из прочих идеологов, не дает ему классовой характеристики. Никитин только перечисляет его основные постулаты: Ламанский стоит за крепкий крестьянский быт и общинное самоуправление, он враждебно относится к индустриализации, поскольку она ведет к пауперизации населения, возникновению среди него социалистических и коммунистических теорий. Ламанский был противником латифундий и безземельных батраков, мечтал о свободе печати и сходок, их полной независимости43.
Однако его вывод, что Ламанский по своим взглядам стоял ближе к Каткову, чем к И. Аксакову44, мне кажется неверным. Во всяком случае, в главном вопросе, в котором он был солидарен с Катковым, а именно относительно превращения русского языка в общеславянский, у них имелись существенные расхождения. Катков видел конечный результат этого в русификации славян. Подход Ла-манского был иным. Рассматривая перспективы развития южнославянских языков, он указывал, что литература хорватов, сербов, словенцев никогда не сможет вытеснить из их культурной жизни немецкий и итальянский языки. «Мы принуждены указать, - продолжал Ламанский, - как на единственный исход из этого положения, необходимость для них принять русский язык органом науки и выс-
шей образованности, языком дипломатическим, с сохранением своих наречий и словесностей для местных потребностей»45. Практически это означало, что русский язык у австрийских славян должен был занять место немецкого или итальянского.
Третий раздел книги С. А. Никитина «Панславистские теории конца 60-х годов» - является параграфом 5 главы. Главные его герои Николай Яковлевич Данилевский и Ростислав Андреевич Фадеев. Они разработали наиболее полные и объемные панславистские программы, именно на них ссылаются прошлые и современные историки, когда говорят о панславистских теориях в России. Оба они были близки к славянофильским кругам и активно использовали их идеи в своих трудах. В частности, они полностью приняли концепцию славянофилов о непримиримых противоречиях между Россией и славянским миром, с одной стороны, и Европой (романо-германским миром) - с другой.
Труды Фадеева и Данилевского появились в 1869-1871 гг. И это не случайно: русское общество начало оправляться от поражения в Крымской войне. Этому способствовали: проведение реформ в России, главной из которых была отмена крепостного права, резкое увеличение русофильских настроений у зарубежных славян. Последнее было связано: у австрийских славян - с усилением германизации и опасности включения их земель в Объединенную Германию, у славянского населения Турции - с неудачным проведением реформ, приведшее к ухудшению их положения.
Ростислав Андреевич Фадеев (1824-1883) происходил из аристократической семьи. Отец его дослужился до тайного советника, был членом Совета Главного управления наместника Кавказа, мать принадлежала к знатному роду Долгоруких. Военная служба самого Р. А. Фадеева сначала складывалась неудачно, но с 1849 г. он перебрался в Тифлис по приглашению кавказского наместника графа М. С. Воронцова. Здесь он отличился в боях как с местными племенами, так и с турками. С 1856 г. кавказским наместником и главнокомандующим стал князь А. И. Барятинский, в то время близкий царю Александру II и великому князю Константину Николаевичу. Барятинский полагал перестроить гражданское и военное управление на Кавказе, развивать пароходство на Волге и в Каспийском море, провести железную дорогу между Каспийским и Черным морями. Ближайшим его сотрудником становится Р. А. Фадеев, у которого обнаружился талант публициста. Он подготовил записку «Местное
военное управление покоренными племенами Кавказа». В ней говорилось о необходимости гражданского благоустройства и образования на Кавказе, улучшения нравственного и материального быта местного населения. Фадеев предлагал действовать осторожно, чтобы не внушить горцам отвращения ко всем нововведениям, поскольку они чужды их понятиям и нравам. Фадеев выступал за постепенную замену военного управления гражданским и привлечение к нему местной знати. По поручению Барятинского он написал книгу «Шестьдесят лет Кавказской войны», которую одобрили многие военные деятели, в том числе генералы Д. И. Скобелев, А. П. Ермолов, П. Е. Коцебу и др. За эту книгу Фадеев был избран в 1860 г. членом императорского Русского географического общества46.
Барятинский в 1861-1862 гг. выступил с предложением предоставить независимость Польше, поддержать движение славянских народов, перенести столицу России в Киев. Во время австро-прусской войны 1866 г. Барятинский представил императору проект, согласно которому Россия должна поддержать Пруссию и добиться ее победы над Австрией. Все немецкие земли Габсбургской монархии он предлагал отдать Пруссии, вернуть независимость Венгрии, а славянские земли отдать под покровительство России. Александр II созвал по этому вопросу узкое совещание, на котором присутствовали он сам, князь Барятинский, военный министр Д. А. Милютин, министр иностранных дел князь А. М. Горчаков. Проект Барятинского был от-
47
вергнут .
Все это я упоминаю для того, чтобы можно было понять, в каких кругах вращался Р. А. Фадеев и под влиянием каких идей была написана его панславистская программа. Сначала она была опубликована отдельными статьями в ноябре 1869 г. в газете «Биржевые новости», затем издана отдельной книгой под названием «Мнение о восточном вопросе».
Основные положения Фадеева заключались в следующем. Славяне, освобожденные от иноземного ига, создадут славянскую федерацию. Они должны быть самостоятельны в делах внутреннего политического устройства, но едины в международных и военных делах. Возглавит славянскую федерацию русский царь, русский язык в ней - политический, он связывает славян. «Каждому племени нужен свой государь для домашних дел, - утверждал Фадеев, - и великий славянский царь для дел общих». Без объединения вокруг России славяне, даже добившись независимости, быстро бы ее потеряли, ибо
Европа не допустит существования независимых славянских государств48. Столицей славянского союза станет Константинополь, возглавят славянские государства члены дома Романовых. В федерацию войдут помимо славянских земель земли греков и румын, «прочно вросших в тело славянщины».
Прежде, чем создать славянскую федерацию, России необходимо добиться поддержки славян. Обеспечить ее должна помощь гонимым славянским деятелям, распространение русской литературы среди славян и славянской - в России. Фадеев предлагал открыть возможность славянам поступать на русскую службу, особенно военную. Он был убежден, что славянский вопрос можно решить только силой. Как и славянофилы, Фадеев считал Европу враждебной России. Но в отличие от них главного врага славян он видел в немцах. «Когда закончится объединение германской породы, - писал Фадеев, - в пределах, гордо ей назначаемых для себя, и она примется онемечивать славян прусскими методами, будет уже поздно тягаться. Славянство вне пределов России станет ее жертвой». Во Франции и Англии Фадеев видел лишь союзников Германии. Особенно он ненавидел Австрию, которая, по его словам, превратилась в оплот Европы против Востока, и далее добавлял - «под которым Европа подразумевает не Турцию, а Россию, славян, православие». «Главный враг наш никак не Западная Европа, а немецкое племя с его непомерными притязаниями»49. Фадеев считал, что вся русская история без всеславянской цели теряет смысл.
Касался Фадеев и судеб Польши. Он считал, что Польша, оказавшись перед выбором «быть младшим братом русского народа или немецкой провинцией», предпочтет первое и станет передовой ратью славян, направленной против Пруссии и Австрии50.
С. А. Никитин справедливо указывает: «Трактат Фадеева интересен как попытка предложить практическую программу внешней политики». Он подчеркивает, по его мнению, удачную мысль Фадеева: «С кем Россия ни заключит союз и как победоносно ни будет действовать в этом союзе, за ней останется тот выигрыш, который она успеет совершенно закрепить во время войны». Верно подмечено было Никитиным то, что панславизм Фадеева был навеен пан-германскими настроениями в Австрии и других немецких землях51. Связанный с дворянскими кругами происхождением, деятельностью, Фадеев был убежден, что дворянство должно занимать первое место в управлении и администрации государства. «С признанием
русского дворянства ... государственным сословием, - подчеркивал Фадеев, - оно должно стать сословием обязательно служилым». Фадеев предлагал облегчить переход крупного купечества в дворянское сословие52. Опираясь на высказывания Фадеева, С. А. Никитин приходит к выводу, что его программа является программой реакционных дворянских кругов, стремившихся к восстановлению сословно-дворянского преобладания, что он «выступает как защитник преобладания дворянства во всех областях государственной и общественной жизни»53. В. Я. Гросул, изучавший публицистику Фадеева, не связанную с пропагандой панславизма, также отмечает, что он «пытался обосновать необходимость дворянских привилегий и укрепления дворянства как основы общественного устройства»54. С точкой зрения Никитина и Гросула вполне можно согласиться.
Именно потому, что многие мысли трактата прямо отвечали на те вопросы, которые ставило перед Россией и славянским миром международное положение, он имел определенный резонанс в обществе. Главными оппонентами книги Фадеева выступили «Вестник Европы» и «Отечественные записки», т.е. либеральные круги. Сторонники ее имелись в высших военных и дипломатических кругах, стоявших в определенной оппозиции к политике правительства: генералы Барятинский, Черняев, Ермолов, и др., видный дипломат Н. П. Игнатьев. За рубежом, особенно в славянских землях, она тоже нашла отклик и была переведена на немецкий, сербский, чешский, польский языки. Некоторые славянские газеты печатали из нее обширные разделы. Русофильски настроенные славянские деятели восприняли книгу Фадеева с восторгом. Хорват П. П. Томич писал о ней Н. А. Попову: «Не могу описать словами радость, с какой читал "Мнение о восточном вопросе" Р. Фадеева». Томич был убежден, что она доказывает, что Россия мужает и должна завершить свою миссию на Балканах. Чешский журнал «Куйу» тоже высказывал сочувствие взглядам Фадеева. Чешский профессор Й. Первольф сообщал Н. А. Попову, что брошюра Фадеева произвела большое впечатление, что она логична и убедительна55.
Однако правительство России должно было заверить Австрию через посла Н. А. Орлова, что оно не имеет отношения к появлению книги Фадеева. В мае 1870 г. Фадеев опубликовал в газете «Биржевые ведомости» «Приложение к брошюре "Мнение о восточном вопросе"», которое затем вышло как отдельная брошюра. В ней говорилось: «Если Россия может быть чем-нибудь только с условием,
чтобы она была славянской, и если политический устой наш зависит от того, чтобы внерусские славяне удержали за собой свою личность и свое место на земле, то современная русская задача состоит в том, чтобы спасти славянство». И далее Фадеев утверждал: «Нам нужно славянство не для того только, чтобы устоять в европейской борьбе, но и для того, чтобы с его помощию самим стать опять славяна-ми»56. После этого Фадеев сразу же был уволен со службы по болез-
57
ни .
Совсем иной была жизнь другого теоретика русского панславизма - Николая Яковлевича Данилевского (1822-1885). Он родился в семье заслуженного генерала, особо отличившегося в битве под Лейпцигом. Николай Яковлевич получил блестящее образование, учась в Царскосельском лицее, а затем на физико-математическом факультете Петербургского университета. Он закончил университет, сдав в 1848-1849 г. магистерский экзамен. В университете Данилевский подружился с братьями Семеновыми. Один из них, Н. П. Семенов, стал сенатором и членом редакционной комиссии по проведению крестьянской реформы, другой П. П. Семенов, получивший впоследствии прозвище Тянь-Шаньский, - знаменитым путешественником. Во время учебы Данилевский помимо физико-математических наук изучал историю, социологию. Особенно он увлекался сочинениями социалистов-утопистов, в частности Фурье.
В Петербурге Данилевский познакомился с Ф. М. Достоевским и вместе с ним посещал кружок М. В. Петрашевского, где молодые люди обсуждали вопросы освобождения крестьян, теории социалистов-утопистов и т.д. Одновременно Данилевский подготовил диссертацию «Орловская флора». Вместе с П. П. Семеновым он составил проект 3-х летней экспедиции по исследованию границ черноземной полосы России, одобренный Вольным экономическим обществом, членами которого они стали. Но в июне 1849 г. Данилевского арестовали по делу Петрашевского, обвинив его в распространении учения Фурье. В ноябре он был выпущен из тюрьмы и выслан в Вологду под надзор полиции. Наряду с чиновничьей работой Данилевский активно занимается научными изысканиями. Его работы «О движении народонаселения в России» (1851) и «Климат Вологодской губернии» (1853) получили премии императорского Русского географического общества. После перевода в 1853 г. в Самару Данилевский был включен в экспедицию М. Бэра, исследовавшую рыболовство на Волге и в Каспийском море. После этого Данилевский 18 лет зани-
мался ихтиологией, исследовал рыбные промыслы почти во всех водоемах европейской России. Помимо этого он изучает русскую географическую терминологию, занимается областным великорусским словарем, определяет маршрут переселения угров с прародины (Пермская и Вятская губернии) в Лебедию (земли между низовьями Дона и Днепра), пишет статьи по внешней политике России. Данилевский изучает теорию Ч. Дарвина и выступает против нее. Последние годы он вместе с женой и детьми проживал в Крыму. Он продолжал дружить с братьями Семеновыми, с Ф. М. Достоевским, А. А. Григорьевым, общался со своим соседом в Крыму военным министром-реформатором Д. А. Милютиным. Особенно близко Данилевский сошелся с Н. Н. Строевым, библиотекарем Императорской публичной библиотеки в Петербурге, который снабжал его необходимыми книгами. Н. Н. Страхов стал ближайшим другом и соратником Данилевского.
Как можно видеть, сфера интересов Н. Я. Данилевского была достаточно широкой. Он занимался филологией, историей, социологией, математикой, естественными науками, и знания по этим предметам, как отмечали его современники, были достаточно глубоки. Его труд «Россия и Европа» не был журналистским, как трактат Фадеева, он опирался на новейшие научные достижения того времени, в частности на учения естествоиспытателей Ламарка и Дарвина.
Свое главное сочинение «Россия и Европа» Данилевский писал в 1863-1868 гг., когда в Европе происходили знаменательные события: польское восстание 1863 г., прусско-австрийская война 1866 г., образование Австро-Венгрии в 1867 г., основание I Интернационала, Этнографическая выставка и Славянский съезд в Москве в 1867 г. и др. В 1869 г. труд был напечатан в журнале «Заря». В качестве отдельной книги он вышел в 1871 г.
В своей книге Данилевский, как Фадеев, Погодин и К. Аксаков, как практически все славянофилы, исходил из убеждения, что Европа враждебна к России и славянам, что ее политика по отношению к ним является агрессивной и макиавелистской. Европа подразумевает под европейской цивилизацией самую передовую, по ее мнению, последнюю высшую ступень человеческой цивилизации, романо-германскую цивилизацию, в которую не входят другие европейские народы, в частности славяне. Славян Европа ненавидит, так как чувствует в них зарождение и развитие новой цивилизации. Особенно ненавистна Европе Россия, которая обрела самостоятельность, соз-
дала прочную государственность, превратилась во влиятельную мировую державу и может объединить вокруг себя весь славянский мир. Помимо этого Европа чувствует несовместимость своего и славянского культурно-исторических типов58.
Западные ученые стремятся принизить Россию, показать ее как гасительницу света и свободы, мрачную силу. Западные ученые много говорят о неполноценности славян по сравнению с романо-германскими народами и этим обосновывают немецкий Дранг нах Остен. Французы расхваливают славян, но русских считают не славянами, а туранским народом. Данилевский подчеркивает, что против европейского отношения к России и славянам выступали Пушкин, Хомяков, Ламанский.
Пожалуй, ни один из русских теоретиков панславизма так полно не обосновывал мнение о враждебности Европы России и славянам, как Данилевский, посвятивший этому вопросу целую главу в своей книге.
Данилевский утверждал, что деление истории на такие эпохи как: 1. древний мир; 2. средние века; 3. новейшая история, которое придумали европейские ученые, не соответствует мировому историческому процессу, а верно только для Европы. Каждая цивилизация в разных районах мира развивается по-своему и не передает свои достижения другим, более поздним. Всего Данилевский насчитывал 10 культурно-исторических типов (цивилизаций): 1) египетский, 2) китайский, 3) древнесемитический (ассирийско-вавилонско-финикийски-халдейский), 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический (аравийский), 10) романо-герман-ский (или европейский). Каждый культурно-исторический тип развивается самостоятельно. Сначала он переживает этнографический период, который продолжается не менее 1000 лет, затем наступает период цивилизации (цветение и плоды), охватывающий около 600 лет, потом - угасание данной цивилизации. Метод воздействия одной цивилизации на другую - одна цивилизация может быть удобрением для другой, цивилизация может быть пересажена с одного места на другое, так англичане пересадили европейскую цивилизацию в Америку и Австралию59.
Общечеловеческая цивилизация, которую проповедуют европейцы, не существует и не может существовать. Как обоснованно отмечает современный российский ученый Б. П. Балуев, Данилевский первым заявил о мультилинейном развитии мира60.
Данилевский считал, что славяне находятся только в начале создания своей цивилизации. Но для того, чтобы они могли создать ее, необходимо:
- Этническая группа должна иметь один язык или несколько близких языков.
- Народы, принадлежащие к соответствующему типу цивилизации, должны быть независимыми.
- Принципы цивилизации не передаются от одного типа к другому, но влияние может иметь место.
- Каждый из элементов культурно-исторического типа, пользуется независимостью, но вместе они составляют федерацию.
- Период роста культурно-исторических типов продолжителен, период цветения и плодоношения краток61.
Славянам опасен Запад, и это заставляет их стремиться к объединению под политическим руководством России. «Для всякого славянина, - подчеркивал Данилевский, - русского, чеха, серба, хорвата, словенца, булгара (желал бы прибавить и поляка), - после Бога и его святой церкви - идея славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага»62. Данилевский был убежден, что каждый честный русский человек должен быть панславистом, то есть стремиться «всеми силами души своей к свержению всякого ига с его славянских братий, к соединению их в одно целое, руководимое одними славянскими интересами», хотя бы они противоречили интересам Европы и остального мира. «Всеславянская федерация вот единственно разумное, а потому и единственно возможное решение восточного вопроса»63.
В федерацию, которую должны были создать славяне, Данилевский предлагал включить следующие государственные образования: 1. Россия с Галицией и Угорской Русью; 2. Чехо-моравско-словацкое королевство; 3. Королевство сербо-хорвато-словенское; 4. Королевство болгарское; 5. Королевство румынское; 6. Королевство эллинское; 7. Королевство венгерское; 8. Константинопольский округ с проливами и островом Тендос64.
Существо восточного вопроса, по мнению Данилевского, составляла борьба между романо-германским и славянским типами цивилизаций.
Основой славянской федерации, полагал Данилевский, должны быть: «Православие, славянство и крестьянский надел - то есть нравственный, политический и экономический идеал народов славянского культурного типа». Данилевский подчеркивал, что особая задача славянского культурного типа «удовлетворительное решение общественно-экономической задачи»65. Таким образом, панславизм Данилевского включал не только национально-политические моменты, но и социально-экономические.
Книгу Данилевского польский историк А. Валицкий назвал «первым и единственным в своем роде систематическим изложением панславизма»66. С этой точкой зрения можно вполне согласиться.
В отличие от трудов К. Аксакова, М. Погодина, Р. Фадеева, В. Ла-манского, которые в XX в. стали предметом изучения историографов, сочинение Данилевского привлекает к себе внимание социологов и философов и спустя многие годы. «Россия и Европа» была дополнительно издана в 1888, 1889 и 1895 гг. - и успешно разошлась. Эту книгу пропагандировали русские философы К. Н. Леонтьев и В. В. Розанов. А. П. Дубнов утверждает, что Данилевский является признанным предшественником Шпенглера, Тойнби и Сорокина67.
И во второй половине ХХ в. о Данилевском выходят научные монографии. Так Р. Мак-Мастер издал книгу «Н. Я. Данилевский - русский тоталитарный мыслитель» (Массачусетс, Гарвардский университет, 1967), а в России вышла книга Б. П. Балуева «Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа» (М., 1999). В. М. Хевролина в своей книге «Власть и общество» (1999) также затрагивает вопрос о Данилевском. Как и Балуев, она не считает Данилевского теоретиком воинствующего панславизма и российского империализма и экспансии, как пишут некоторые отечественные и зарубежные историки. Объединение славян, провозглашаемое Данилевским, Хевролина трактует по-другому. «Во-первых, - указывает она, - объединение провозглашалось с целью не наступления, а обороны... Во-вторых, по Данилевскому, превосходство славянского мира над Западом мыслилось не в политическом, а в цивилизацион-ном плане. В-третьих, у теории Данилевского было и свое рациональное зерно - стремление доказать жизнеспособность и культурную значимость славянства, подчеркнуть прогрессивную роль национального фактора в деле славянского единства». При этом Хев-ролина подчеркивала, что критика Данилевского за отрицание им
демократизма и конституционализма вполне справедлива68. Полемизируя с зарубежными авторами, Хевролина высказывает интересную мысль, что панславизм Данилевского носил не наступательный, а оборонительный характер69.
Любопытна статья современного российского историка В. Н. Хачатурян. Она отмечает положительные моменты теории Данилевского. Данилевский, по ее мнению, является «одним из первых российских историков, кто стремится представить всемирно-исторический процесс как органическую систему, все звенья которой являются самобытными и вместе с тем взаимодействующими культурными единицами». Он указывал, что цивилизация не только искусство, философия, религия, но и социально-экономические отношения. Исследуя последние, он «развивает идеи, близкие утопическому социализму». Хачатурян подчеркивает, что книга Данилевского была направлена против европейских историков и философов, рассматривавших славян как второстепенные народы. Француз Ф. Гизо не включал славян в европейскую цивилизацию, Г. Гегель отводил большинству из них роль неисторических народов, Г. Вебер отводил славянам место низших классов, призванных находиться в подчинении других народов. Данилевский выступал против евроцентризма, признавал важность и других цивилизаций: китайской, американской, индусской и др.70.
Эти очень интересные замечания показывают, что ученые еще недостаточно глубоко изучили труд Данилевского, человека, отличавшегося энциклопедическими знаниями и умевшего мыслить нестандартно.
С. А. Никитин подчеркивал, что Данилевский взял у славянофилов ряд моментов: противопоставление России Западу, создание славянской федерации. У панславистов он взял идею превращения русского языка в общеславянский71.
Против идей Данилевского ополчились, как и против программы Фадеева, прежде всего либералы западнического толка. Но были и сторонники взглядов Данилевского, среди них Ф. М. Достоевский, Н. Н. Страхов. К. Н. Бестужев-Рюмин, профессор русской истории в Петербургском университете, создатель знаменитых Бестужевских женских курсов, писал в некрологе Данилевскому, что он «был человек гениальный», а его книга «Россия и Европа» - «одна из тех книг, значение и смысл которых уясняется временем»72. Высоко оценивали труд Данилевского такие известные русские философы
как К. Н. Леонтьев, В. В. Розанов. Правда, они не полностью принимали его выводы. Так, например, исследователь идеологии К. Н. Леонтьева В. И. Косик пишет, что Леонтьев был сторонником теории Данилевского смены культурно-исторических типов, хотя и не разделял его либерального славянолюбия73. Многим идеям Данилевского сочувствовал Ламанский.
С. А. Никитин видел разницу между панславистскими программами Фадеева и Данилевского. «Фадеев, - указывал он, - выступает как защитник преобладания дворянства во всех областях государственной и общественной жизни». Программа Фадеева - программа реакционных дворянских кругов, желавших восстановления сословно-дворянского преобладания. Несколько по-иному Никитин характеризует программу Данилевского: «Идеология Данилевского - это идеология помещичьих кругов, стремившихся к развитию капиталистического дворянского хозяйства и сохранению капиталистических пережитков в деревне». И далее Никитин делает заключение: «Панславизм обоих авторов - дворянская идеология». Так или иначе С. А. Никитин должен был дать Фадееву и Данилевскому классовую оценку, подчеркнув, что оба они являлись выразителями интересов дворянства.
Как можно видеть, круг сторонников Фадеева и Данилевского различался. У Фадеева это были генералы и дипломаты, недовольные реформами правительства, у Данилевского - представители интеллигенции, также находившиеся в оппозиции к правящим кругам.
Таким образом, общая оценка панславистских идей Никитиным была отрицательной. Но она в то время, когда взгляды Маркса и Энгельса не могли быть оспариваемы, и не могла быть иной. «Панславистская идея, - пишет Никитин, - вовлечения славянских идей в сферу русского влияния представляла собой борьбу за новые территории, за экстенсивное расширение капитализма на колониальных землях, борьбу, исходящую прежде всего из интересов помещичьего класса». И далее Сергей Александрович подчеркивает, что эта программа была создана во имя сохранения дворянских позиций и вытеснения капиталистических элементов на периферию, и реакционный ее характер не может вызывать сомнений»74.
Можно согласиться, что для определенных кругов панславизм являлся способом расширить пределы России. Но нельзя забывать, что его важной чертой являлось стремление освободить славянские
народы, находившиеся под чужеземным игом, и этот момент четко прослеживается у всех теоретиков панславизма, начиная с К. С. Аксакова и кончая В. И. Ламанским. Помимо этого, нужно отметить, что у Аксакова, Ламанского, Данилевского панславистские теории были связаны с крестьянским вопросом - освобождением крестьян, наделением их землей.
Вопрос о создании славянской федерации в настоящее время потерял свою актуальность. Но по-прежнему остро стоит вопрос об отношении России и Европы, вызывает законный интерес периодизация мировой истории, принимая во внимание развитие не только Европы, но и Азии, Америки и др.
Возникает вопрос, почему объединение Германии под властью прусского короля, Италии - под властью пьемонтского короля надо считать явлением положительным, а объединение славян под властью русского царя - явлением отрицательным? Маркс, Энгельс, европейские революционеры считали царскую Россию агрессивным, реакционным государством. Но не прошло и 70 лет со дня объединения Германии, как она развязала две кровопролитнейшие мировые войны. Так откуда же в действительности исходила агрессия?
Я только ставлю эти вопросы, ибо они требуют гораздо более обширного и глубокого изучения, чем представленные здесь заметки.
Примечания
1 Никитин С.А. Крымская война. С. 13, 14. Здесь и далее сноски даются по верстке книги С. А. Никитина.
2ЦимбаевН.И. Славянофильство. М., 1986. С. 17, 58, 25.
3 Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Славянофильство, его национальные истоки и место в истории русской мысли // Вопросы философии. 1966. № 6; Янов А. Загадка славянофильской критики // Вопросы литературы. 1969. № 5; Егоров Б. Проблема, которую необходимо решить // Вопросы литературы. 1969. № 5; Дудзинская Е. А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983; Цимбаев Н.И. Славянофильство; Дьяков В. А. Славянский вопрос в общественной жизни дореволюционной России. М., 1993.
4Дьяков В. А. Славянский вопрос. С. 49.
5 БарсуковН. Жизнь и труды М. П. Погодина. Т. III. СПб., 1892. С. 53, 54; Т. Х. СПб, 1896. С. 213, 214, 498.
6 Гросул В.Я. Русское общество ХУШ-ХК веков. Традиции и новации. М., 2003. С. 264.
7 Погодин М. П. Взгляд на русскую политику в нынешнем столетии // Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны. 1853-1856. М., 1874.
8 Погодин М. П. Потребности минуты // Историко-политические письма ... С. 324. 9ПогодинМ.П. Сочинения. Т. III. М., 1872. С. 199.
10 Курилов А. С. Константин и Иван Аксаковы // К. С. Аксаков, И. С. Аксаков. Литературная критика. М., 1981. С. 5. 1 Цимбаев Н.И. Славянофильство. С. 197.
12 Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. Х. С. 499-506.
13 НикитенкоА.В. Дневник. Т. II. М., 1955. С. 561. Примечание 1.
14 Там же. С. 6.
15 Кошелев А.И. Записки. Берлин, 1884. С. 67.
16 Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. Т. II. М., 1929. С. 103.
17 Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 327 (кн. Черкасских). Кар. 4. Д. 2. Л. 36 с об.
18 Гросул В.Я. Русское общество. С. 268.
19 Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». М., 1999. С. 145.
2" Герцен А. И. К. С. Аксаков // Колокол. 13.01.1861. 21 Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Славянофильство ... С. 129. 23 Там же. С. 124.
23 Курилов А. С. Константин и Иван Аксаковы. С. 21, 22. 24Дудзинская Е.А. Славянофилы в общественной борьбе. С. 135-137. 26 Там же. С. 140-145.
26 Никитин С. А. Часть 1. С. 35, 27.
27 Погодин М. П. Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны. 1853-1856. Т. 4. М., 1874. С. 4.
28Хевролина В.М. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878-1894 гг. М., 1999. С. 17.
29 Бернштейн С.Б. Зигзаги памяти. Воспоминания. Дневниковые записи. М., 2002. С. 67.
30 Горяинов А.Н. Идея славянской взаимности в 1920-1930-е годы: трактовка в Советской России и в среде эмиграции // В России и эмиграции: очерки о славяноведении и славистах первой половины ХХ века. М., 2006. С. 11, 12.
31 Досталь М.Ю. Как Феникс из пепла ... Отечественное славяноведение в период Второй мировой войны и первые послевоенные годы. М., 2009. С. 37.
32 Там же. С. 50, 51. 34 Там же. С. 177.
34 Никитин С. А. Часть 2. С. 30.
35 Там же.
37 Там же. С. 32.
37Хевролина В.М. Власть и общество. С. 42.
38 Погодин М. П. Сборник статей, писем, речей по поводу славянского вопроса. М., 1878. С. 281, 282.
39 Лаптева Л. П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005. С. 354, 355. 4401 Никитин С. А. Ч. 3. С. 26-28.
41 Славянское обозрение. 1892. № 1-4.
42 Никитин С.А. Ч. 3. С. 23.
43 Там же. Ч. 3. С. 32.
44 Там же. Ч. 2. С. 15.
45 Ламанский В.И. Из записок о славянских землях // Отечественные записки. 1864. № 2. С. 683.
46 Кузнецов О. В. Р. А. Фадеев. Генерал и публицист. Волгоград, 1997. С. 11-18. 48 Там же. С. 26.
48 Фадеев Р. Мнение о восточном вопросе. СПб., 1870. С. 78.
49 Там же. С. 28, 40.
50 Там же. С. 70, 71.
51 Никитин С. А. Ч. 3. С. 25, 26.
52 Фадеев Р. А. Мнение о восточном вопросе. 54 Никитин С. А. Ч. 3. С. 29.
54 Гросул В.Я. Русское общество. С. 288. 56 Никитин С. А. Ч. 3. С. 24.
56 Фадеев Р. Приложение к брошюре «Мнение о восточном вопросе». СПб, 1870. С. 35.
57 Кузнецов О. В. Указ. соч. С. 44, 45.
58Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб, 1888. С. 50. 5!) Там же. С. 105, 112.
60 Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н.Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». М., С. 70.
61 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 95, 96.
62 Там же. С. 133.
63 Там же. С. 318, 395.
64 Там же. С. 423, 424. 66 Там же. С. 512, 556.
66 Цит. по: Дьяков В. А. Славянский вопрос в общественной жизни дореволюционной России. М., 1993. С. 25.
67 Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». С. 6.
68Хевролина В.М. Власть и общество. С. 140, 141.
70 Там же. С. 141.
70Хачатурян В. Н. Н. Данилевский. Европейская цивилизация и Россия // Европейский альманах. М., 1992. С. 65-67.
71 Никитин С.А. Часть 3. С. 17, 20.
72 Балуев Б. П. Споры о судьбах России. С. 75, 78, 109, 111, 113.
73 Косик В.И. Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему. М., 1997. С. 203.
74 Никитин С. А. Часть 2. С. 32, 33.
