CC BY
73
Е.М. Шарков
Некоторые проблемы формирования и развития критики государства и
права в западном марксизме
Сегодня значительное число методологически и теоретически состоятельных теорий государственно-правового критицизма уходят своими корнями в марксистскую концепцию государства и права. Поэтому проблема, поднимаемая нами, - формирование и трансформация марксистского государственно-правового критицизма - представляется весьма актуальной. Это объясняется еще и тем, что современная история государства и права испытывает определенный дефицит критицизма в отношении современного государства и правовых институтов. Между тем анализ современных демократий, насыщенных правовыми парадоксами и двойными стандартами, остается во многом вне поля зрения академической науки.
Вместе с тем следует особо подчеркнуть, что при анализе возникновения и исторического генезиса государственно-правового критицизма невозможно ограничиться средствами «чистой юриспруденции»: здесь требуется привлечение большого массива гуманитарных знаний. При этом в целях сохранения разумного баланса между философским, общегуманитарным и специально-юридическим ракурсами проблемы необходимо избегать опасности механического перенесения на юридическую почву результатов и методов других дисциплин.
Как уже было сказано, современный государственно-правовой критицизм в значительной мере неотделим от марксистской теории, одной из приоритетных исследовательских координат которой выступал анализ социальных антагонизмов и выработка практических стратегий их разрешения. Понимание сущности социальных противоречий Марксом, по мнению С. Жижека, «характеризуется двумя взаимосвязанными положениями: 1) существует некий фундаментальный антагонизм - экономическая эксплуатация, классовый антагонизм - онтологически “опосредующий” все прочие антагонизмы (в том числе антагонизм между личностью и государством. - Авт.), определяющий их место и специфику; 2) исторический опыт показывает если не неизбежность, то “объективную возможность” преодолеть, в конце концов, этот фундаментальный антагонизм и таким образом разрешить все прочие конфликты; вспомним известную марксистскую формулу, гласящую, что та же логика, которая привела человека к отчуждению и классовому неравенству, создает и условия его освобождения» [1, с. 11-12].
Процесс формирования марксистской теории государства и права охватывает период времени с 1842 по 1848 гг. Непосредственно с насущными проблемами государства и права Маркс столкнулся в 1842 г., когда началась его публицистическая деятельность в «Рейнской газете». Разоблачая реакционную сущность законодательства, подавляющего свободу печати, Маркс с гневом пишет, что законы, карающие за образ мыслей, есть законы одной партии против другой, это террористические законы, представляющие собой «позитивные санкции беззакония» [2, с. 4].
В.С. Нерсесянц подчеркивает, что в критике прусского законодательства и в обосновании необходимости демократизации форм и институтов правовой жизни Маркс с революционно-демократических позиций использует ряд идей гегелевской философии права, в частности гегелевскую идею разумного права, понимание права как наличного бытия свободной воли, положения о применении наказания лишь за действие и о ненаказуемости моральной воли, об уважении к человеческой личности преступника и др. [3, с. 213].
Тогда же изучение экономических вопросов направило Маркса к пониманию классовой сути государства и права как орудий в руках сословий, имеющих частную собственность. Осознание зависимости политико-правового строя от интересов частных собственников вело к критике частной собственности.
Уже тогда Маркс отходит от требований стандартного набора прав и свобод и на основе критического пересмотра гегелевской теории государства и права («К критике гегелевской философии права») начинает формировать собственное государственно-правовое учение, отправной точкой которого следует признать критику буржуазных государственно-правовых институтов.
В целом критика политической действительности ведется у К. Маркса и Ф. Энгельса с позиции «разумного государства». В трактовке К. Маркса, это государство, которое является «осуществлением политического и правового» разума и тем самым выражением «высшего интереса» его граждан. Последний, в свою очередь, состоит в осуществлении в форме государственного закона - «естественного закона свободы». В отличие от существующего, «несвободного государства», «разумное государство» представляет собой объединение людей, следующих «естественному закону свободы» и объединившихся для его максимальной реализации. В контексте этих рассуждений свобода и разум оказываются во многом синонимичны. Определяя «разумное государство» как «союз свободных людей» [4, с. 103], Маркс требует «рассматривать государство человеческими глазами», т.е. государство должно быть построено «на основе разума свободы» и должно являться «осуществлением разумной свободы» [4, с.
109-111]. «Прежние философы государственного права, - констатирует Маркс, - исходили в своей конструкции государства из инстинктов, - например, честолюбия, общительности, - или даже из разума, но не общественного, а индивидуального разума. Новейшая философия, придерживаясь более идеальных и глубоких взглядов, исходит в своей конструкции государства из идей целого. Она рассматривает государство как великий организм, в котором должны осуществляться правовая, нравственная и политическая свобода, причем отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам своего собственного разума, человеческого разума» [4, с. 112].
Таким образом, первоначальная позиция Маркса относительно государства и права может быть охарактеризована как объективно-идеалистическая. Здесь явно прослеживается влияние идей французского Просвещения, воспринятых сквозь призму гегелевской философии, о чем свидетельствует понятие «общественный разум».
Действительность общественной жизни поставила под сомнение сам принцип подхода к анализу действительности и сделала неизбежной критику гегелевской философии права. Открывшееся Марксу и Энгельсу положение вещей требовало ответить на вопрос об истинных причинах существующей в обществе и государстве несправедливости, а тем самым ответить и на вопрос о сущности общества и государства и их отношениях между собой. Началом критического рассмотрения и переосмысления этих проблем стала работа «К критике гегелевской философии права».
Государство, государственное устройство более не могло рассматриваться как конечная причина устройства гражданской жизни. Государственное право обнаружило полную зависимость от последнего, и государственный строй предстал перед политическим сознанием «государственным строем частной собственности». Главным препятствием на пути освобождения человека оказалось теперь не устройство государства, не те или иные государственные учреждения как таковые, а устройство самого гражданского общества, основанного на частном интересе и частной собственности [5, с. 25-51].
Как уже было заявлено, в формировании государственно-правовых идей марксизма ключевую роль сыграла философия права Г. Гегеля. Однако некоторые исследователи полагают [6], что Гегель является одним из разработчиков теории тоталитарного государства. Подобная точка зрения характерна, прежде всего, для западных теоретиков государства и права либерального толка. Советские исследователи проблем формирования и развития правовых идей марксизма более осторожны и взвешены в высказываниях. В.С. Нерсесянц приходит к следующему заключению: «Нравственный момент войны, демонстрируя верховное право суверенитета (идеальность подчинения частей целому) во внутриполитической сфере жизни, резюмирует государственнические воззрения Гегеля. По существу, это и есть этатизм...» [7, с. 146]. Вместе с тем В.С. Нерсесянц подчеркивает, что гегелевский этатизм радикально отличается от идей «этатистов обычного толка, возвышающих государство над правом, отвергающих всякое ограничение государства со стороны права, саму идею правового государства, и тоталитаристов всякого толка, которые видят в организованном государстве и правопорядке лишь тормоз в функционировании политического механизма насилия и террора» [7, с. 146].
Анализируя разновидности неогегельянства и пересмотр гегелевской правовой теории, Г. Маркузе пришел к выводу, что в основе философии Гегеля лежит структура, идеи которой - свобода, субъект, дух, понятие - являются производными от идеи разума: гегелевское понятие разума отличается критической и полемической направленностью, противоборствует любой готовности принять существующее положение дел, отрицает гегемонию любой формы существования, выявляя антагонизмы, преобразующие ее в другие формы. Государственно-правовая теория Гегеля, по мнению Маркузе, выступает последней великой попыткой сделать мысль прибежищем разума и свободы.
Таким образом, специфика марксистского подхода к изучению государства и права заключается в анализе явлений политической и правовой жизни, в первую очередь, как органических составных частей (моментов) классовой общественно-исторической формации. Этот подход зиждется на постулате глубинной зависимости государства и права, прежде всего, и главным образом от уровня общественного разделения труда, классовой структуры и соотношения классовых сил в обществе.
Вьетнамская война оказала еще большее влияние на весь облик американского общества. Наиболее ближайшим ее следствием стали: 1) подъем леворадикального политического движения; 2) радикализация не только общественного сознания, но и академической мысли, что вылилось, в частности, в актуализации государственно-правового критицизма.
Важная причина «марксистского ренессанса» крылась в отличительной черте самого неомарксизма: в его открытости, принципиальной готовности впитать немарксистские течения мысли. Результатом стало появление «марксизмов с прилагательными» - экзистенциалистского, феноменологического, структуралистского, гегельянского - на теоретическом уровне, что шло параллельно с возникновением новых партий в реальной политике. Суть дела заключалась не столько в том, чтобы проследить истоки марксизма, сколько в том, чтобы устранить монополии на его трактовку, однозначную его интерпретацию.
«Неомарксизм» был открытым и экспериментальным. Не располагая средствами для навязывания интеллектуального конформизма, различным течениям «западного марксизма» приходилось хотя и с большими трудностями, но мирно сосуществовать и входить, пусть косвенно, в критический диалог. Всех их, однако, объединяло неприятие «вульгарного марксизма» и неучастие в социалистических и коммунистических партиях, поскольку многие из них отождествляли членство в партии с утратой критического мышления.
Таким образом, анализ формирования и развития марксисткой государственно-правовой теории и ее развития позволяет сделать следующие выводы.
С точки зрения марксизма решение всех социальных проблем лежит через разрешение основополагающей проблемы антагонистической природы социального целого. В «нормальной» - предшествующей революционной - ситуации каждый ведет свое собственное сражение (рабочие требуют повышения заработной платы, феминистки борются за права женщин, демократы - за политические и социальные свободы, «зеленые» - против загрязнения окружающей среды, участники движения за мир -против угрозы войны и т.д.).
Неомарксистская теория предлагает мысль о том, что любой из конфликтов, трактуемых марксизмом как вторичный, может рассматриваться как основной. В результате мы получаем огромное множество критических стратегий, направленных на анализ современных реалий.
В аппарат критической теории марксизма органично вплетаются не только интересы социальных групп, но и теоретико-методологические матрицы, совершенно не выводимые из марксизма, а зачастую и кажущиеся абсолютно чуждыми.
Литература
1. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 2003.
2. Розин Э.Л. Карл Маркс о государстве и праве. М., 2002.
3. Нерсесянц В.С. Философия права Гегеля. М.: Юрист, 2005.
4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1.
5. Федоров И.А. Идея социального преобразования: Критическая интерпретация марксисткой парадигмы. СПб., 1993.
6. Поппер К. Открытое общество и его враги: В 2-х т. Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. М., 2005.
7. Нерсесянц В.С. Гегелевская диалектика права: Этатизм против тоталитаризма // Вопросы философии. 2002. № 11.
