CC BY
88
УДК 316
С.Е. Юрков, д-р филос.наук, доц., проф., (4872) 332345, [email protected] (Россия,Тула, ТулГУ),
С.Н. Грибов, ассистент, (4872) 33-23-45, [email protected] (Россия,Тула, ТулГУ)
НЕКОТОРЫЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ СОЦИАЛЬНЫХ СТРУКТУР ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ КОНСТРУКЦИИ «МАСССЫ»
Производится анализ социальных структур через философско-социальное понятие «масса».
Ключевые слова: социальная масса, индивидуализм, личность, либерализм
Состояние «массовости» правомерно полагать одной из форм, вполне стереотипизированных и распространенных, отчуждения личности. Реакцией на подобное положение вещей стало, в частности, рождение неклассической философии, с присущей ей субъективизмом и вниманием к человеку, конкретной жизненной ситуации с ее реальным эмоциональнопсихическим наполнением. Внутри ее корпуса и параллельно с ней появляются концепции, течения и школы, предлагающие нетрадиционный взгляд (если под традицией иметь в виду предшествующую историю изучения человека с позиций «трансцендентности» и рационализма) на природу социального индивида, среди которых ведущие место заняли экзистенциализм, персонализм, фрейдизм, постмодернистская антропология. Теоретики философии и культуры (С. Кьеркегор, М. Хайдеггер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм, далее М. Фуко, Ж.. Бодрийяр и др.) фиксируют углубляющийся раскол между индивидом и обществом, - даже в условиях демократической модернизации личность все более становится объектом откровенных и скрытых манипуляций.
Предметом повышенного интереса масса становится в художественном творчестве Нового Времени - в частности, у романтиков начале XIX века, где она фигурирует в роли «толпы», пока еще лишенной самостоятельного функционального значения, дифференцируемая в аспекте негативного противостояния продуктивной личности «гения» (например, в стихотворениях Пушкина или Байрона, где «толпа» представляется в ипостаси некоей иррациональной и неуправляемой стихии). Закономерен вопрос: разве не обращались к анализу «толпы», «невежественной черни», «народа» или «человеческого стада» и философы, причем еще с древних времен? Дело в том, что «масса» в культурологическом и социальном определении не тождественна содержанию ни одной из подобных «метафор», «толпа» же здесь употребляется в более художественном, нежели философском значении (за исключением работы Лебона, которая, впрочем, только начинает ряд исследований данной темы, поэтому использование
230
термина «толпа» у французского психолога имеет узко операциональную функцию).
Кроме того, существенно заметить, что многие современные мыслители приводят убедительные аргументы в пользу того, что достаточных основание для фиксации феномена «массы» в отдаленном или даже близком историческом прошлом (до XIX века) не имеется, т.е. «масса» сугубо современное социально-культурное образование. Ценные суждения на данный счет предоставляет, например, исследователь Е.Г. Соколов, открыто утверждающий: «масса - результат развития новоевропейского социального порядка», конститутив, имманентный новоевропейской социальной модели, но ставший ведущим лишь на определенном социальном этапе - с начала ХХ века. Народ, толпа, крестьяне и прочие социальные низы воплощают совершенно иную, в сравнении с массовой культурой, программу, хотя внешне чем -то и сходную [1].
На протяжении XIX в. оформляются философские и научные (социологические и психологические) подходы к изучению нового явления -«омассовления» общества. Ф. Ницше один из первых акцентирует фактор доминирующего влияния масс в структуре общества и подвергает данный процесс беспощадной критике, усматривая в нем признаки надвигающейся катастрофы личности (что конкретно выражается, по мнению философа, в дисгармонии с естественной селекцией «лучших» от общей массы «недоделанных и «неполноценных»).
Примерно в то же время (конец XIX в.) берет начало научное исследование психологии масс, выходят в свет фундаментальные труды социальных психологов Г. Лебона и Г. Тарда, психоаналитика и философа З. Фрейда и других классиков социологии и психологии.
Г. Лебон совершенно недвусмысленно квалифицирует происходящие процессы социальных и культурных трансформаций своего времени: «главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы» («Психология толп», первое русское издание 1898 г. данного его труда вышло под названием «Психология народов и масс»). Французская социально-психологическая школа постепенно расширяет ракурс интерпретаций данного феномена, в ответ на насущный вопрос о сохранении «чело-века-индивидуума» перед «человеком массы», конкретизируя его в соотношениях толпы и лидера, анализа социальных оснований толпы и их сопряженности с достигнутым уровнем культуры. Фрейд, с некоторым запозданием ответивший на постановку проблемы Лебона, занят исследованием индивидуального измерения «человека толпы», Тард изучает феномен «публики», Э. Дюркгейм задействует социально-экономическую методологию анализа («О разделении общественного труда», 1893 г.). Немецкий социопсихолог В. Вундт, исследуя проблемы народной, нацио-
нальной психологии, разрабатывает идею «сверхиндивидуальной психи-ки»[2], концептуализирующей структуру социально-психологических образований, допускающую ее эвристическое применение, в том числе и к явлению «толпы». С позиций оценки криминально делинквентных действий, коллективная психология анализируется в работах итальянского мыслителя С. Сигиле («Преступная толпа» (1891) и «Психология сект» (1895). Отечественная традиция изучения толпы закладывается трудами социолога Н. К. Михайловского («Герои и толпа» (1882), «Патологическая магия» (1887), «Еще о героях» (1891), «Еще о толпе» (1893). Михайловского интересует проблема «лидера и массы», в рамках которой, в частности, уточняется содержание социально-психологических понятий «внушение» и «подражание». В том же, социально-психологическом ключе, выдержан подход к загадкам массового поведения известного русского невролога В.М. Бехтерева (основные труды по данной проблематике: «Роль внушения в общественной жизни» (1898), «Предмет и задачи общественной психологии как объективной науки» (1911), «Коллективная рефлексология» (1921)). Ученый фиксирует специфическую способность акта внушения, заключающуюся в апелляции не к разуму или рациональной логике (что свойственно убеждению), но определяющую предрасположенность усвоения внешних инструкций и указаний. Анализируя особенности массового поведения и обуславливающей его психологии, Бехтерев подчеркивает тезис о неадекватности рецепций, переживаний и ощущений индивида, поглощенного массой, в сравнении с его уединенным состоянием [3, с.7].
Социально-психологическая традиция резюмируется монографией С. Московичи, вышедшей спустя сто лет после изданий Лебона и Тарда, под названием «Век толп. Наука о массах» (1981). Основываясь на опыте предшественников, в то же время с привлечением новых данных и материалов, в частности, психологии тоталитаризма, автор центрирует внимание на феномене «психической общности», проявляющимся в иррациональных побуждениях, потребности подчинения «высшей идее», персонифицируемой в лице вождя (партии, класса, нации и т.д.). Московичи продолжает мысль об укреплении доминанты массового сознания в ХХ столетии, причиной чего выступают процессы индустриализации, урбанизации, глобализации, и что, в свою очередь, доставляет дополнительный материал для понимания современных социальных процессов.
В 1920-30 гг. к исследованию феномена массы подключаются философы и теоретики культуры, коими представлен целый ряд фундаментальных трудов (К. Ясперс, Ортега-и-Гассет, Э. Канетти, Т. Адорно, Г. Маркузе и др.)
Во второй пол ХХ в. исследованию человека «массы», социальных и культурных условий его «производства» пристальное внимание уделяют
постмодернисты, в первую очередь, Ж. Делез и Ф. Гваттари («Капитализм и шизофрения», 1972), Ж. Бодрийар («Символический обмен и смерть», 1976, «Соблазн», 1979, «В тени молчаливого большинства», 1982, «Прозрачность зла», 1990), в произведениях которых анализируется фактор пребывания индивида в ипостаси «машины желания» и М. Фуко. Последний особенно выделяет проблему власти или, точнее, «власти-знания», силой которой создаются дисциплинарные институты социального управления и подавления, что, так или иначе, стимулирует состояние «массы».
Таков конечно далеко неполный абрис текстологии по интересующей проблеме. Разумеется, в масштабе данной диссертации невозможно обстоятельно проанализировать сущностные особенности каждой из вышеупомянутых теоретических позиций, поэтому приходится ограничиться тем содержанием, которое позволяет многоаспектно репрезентировать оформившиеся стратегии освещения сущности проблемы массы и ее социально-культурной феноменологии. К теоретическому анализу целесообразно привлечь работы, составляющие две магистральные и взаимодополняющие линии исследования: социально-психологическую и философско-культурологическую, на основании чего возможно построение концептуальной матрицы исследуемого явления.
Фрейд начинает с критики подхода, выработанного «массовой психологией», с точки зрения которого специфические индивидуальные проявления человеческой толпы, обусловлены его включением в количественную массу, т.е. «численным» или, по выражению Лебона, «квонтитатив-ным» моментом. Первичный «социальный порыв» возможен и в ситуации более тесного общения, например, внутрисемейного. Главный вопросом для Фрейда становиться объяснение, по какой причине при включенности в «психологическую массу» индивид обнаруживает помыслы и поступки совершенно отличные от свершаемых вне ее. Что такое «масса» и в чем исток ее способности влияния на душевную жизнь? Отвечая на эти вопросы (в противовес Лебону, для которого существенным является обнаружение качеств толпы как специфического целого), Фрейд, продолжая собственную теорию психоанализа, основную причину деформации индивидуального душевного строя индивида находит в высвобождении «бессознательного». Иначе говоря, исходным принципом объяснения массовой психологии Фрейд полагает «либидо», задающее энергию эротических поведенческих мотиваций. Если масса объединяется некоей силой, это сила эроса; если же индивид в массе теряет уникальную идентичность и становится восприимчивым к усвоению внешних суггестивных воздействий, таким образом, проявляется потребность пребывания в согласии с другими, в чем реализуется эротическое влечение.
Наконец, еще один важный параметр, который учитывает Фрейд при конституировании «массы», - «стадный инстинкт». Его суггестивное
воздействие сказывается не на уровне отношения к вождю, но в чувстве общности, корпоративного духа, на уровне «индивид - индивид» и реализуется в настойчивом требовании равенства (равной меры любви ко всем со стороны вождя), впрочем, которое на вождя не распространяется.
Фрейд гипотетически полагает историческим реликтом психологии массы эмоциональное состояние первобытной орды, возглавляемого неограниченной властью сильного самца, «праотца» общественного единства, первобытный страх современной «орды» эволюционирован в преклонение авторитету и подчинению. Таким образом, еще на заре цивилизации складываются зачатки двух психологий: массовой и индивидуальной. Основанием первой является любовь к лидеру, второй - любовь вождя к самому себе («его «Я» было в малой степени связано либидинозно, он не любил никого, кроме себя», - отмечает психоаналитик).
Итак, согласно Фрейду, фактор массы объясняется ее либидинозной структурой, различением между «Я» и «Идеалом Я», фиксирующем ее двойную внутреннюю связь по горизонтали и вертикали: идентификации (в отношении к себе подобному) и замещению «Идеала Я» объектом (вождя). Если «Я» обнаруживает некое тождество с «Идеалом Я», это порождает ощущение душевного комфорта и эйфории, их расхождение продуцирует чувство вины и неполноценности.
В качестве комментария следует отметить, «толпа», как это продемонстрировали исследования других ученых и философов, отличается от «массы» не отсутствием «либидозных» связей (в силу чего ученый и полагает ее первичность, субстанциальность в отношении «массы» как ее эпифеномена), но наличием собственных, специфических признаков (о чем речь пойдет далее). Не всякая многолюдность есть толпа, и уж совершенно не является таковой церковное богослужение или армейское подразделение, - лишь редукционный прием сведения сущности масс к реализации либидозных связей позволяет сделать подобное утверждение, с которым едва ли согласился бы представитель более зрелой или просто иной исследовательской традиции.
Г. Лебон [4] считается основоположником традиции изучения психологии «толпы» и его труды заслуженно признаны классикой в данной области. С. Московичи зачисляет его в ряд немногих теоретиков, чьи идеи оказали решающее влияние на социальную науку ХХ столетия. Ссылки на Лебона неоднократно встречаются в трудах Зиммеля, Адорно, Хоркхайме-ра и других социальных исследователей.
В работе «Психология народов и масс» для нас представляет интерес прежде всего его вторая часть, «Психология масс». В отличие от Фрейда, Лебон основное внимание отводит причинам, понуждающим к организации толпы, и стержень его изысканий состоит в возможности обоснования тезиса о принципиально своеобразном ее характере. Исходная конста-
тация: современность демонстрирует себя как эпоха радикальных изменений, фактором которых является ранее небывалое воздействие массы на власть, могущество массы оказывается «новой силой, последней повелительницей современной эпохи» [4, с. 69]. Мыслитель отмечает роль бессознательного (в отличие от Фрейда, для которого стихия бессознательного обусловлена природным, либидозным началом, Лебон ограничивается признанием его непредсказуемого, далеко еще не проясненного характера), являемого в атмосфере толпы в виде некоей сущностной всеобщности, своеобразно направляющей действия, восприятия, поведение таким образом, что их реализация совершенно не тождественна тому же в ситуации уединенности. Первое: включенность в толпу, в виду ее многочисленности, придает индивиду сознание непреодолимой силы, что, в сочетании с анонимностью, провоцирует инстинкты, берущие верх над разумом. Второе: «заразительность», - «всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному» [4, с. 75]. Третье: восприимчивость к внушению, вводящее субъекта в состояние близкое гипнотическому. Будучи частью толпы «человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации», превращается в существо инстинктивное. У него «обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам»[ 4, с. 76].
Впрочем, исследователь не всегда столь критичен к толпе. Толпа бывает преступна, но в иных условиях может быть и героична, способной отправится на смерть ради верований или идей. Ее героизм так же бессознателен, но именно при помощи его и делается история.
В целом стихийность чувственности толпы определяется Лебоном следующими параметрами: 1) импульсивность, изменчивость и раздражительность; 2) податливость внушениям и легковерие; 3) преувеличение и односторонность чувств; 4) нетерпимость, авторитетность и консерватизм; 5) нравственность.
Положения 4-5 нуждаются в дополнительном комментарии. Лебон отрицает преимущество позитивно-созидательных инстинктов в казалось бы революционных ее побуждениях, толпа традициональна и консервативна. Это доказывается не отсутствием энергии к созидательному действию (таковая, как и готовность к ее немедленной, бездумной реализации, потенциально присутствует в избытке), но - самой инстинктивной сущностью бессознательного, на котором отражается печать вековой наследственности: «толпа скоро утомляется своими собственными беспо-
рядками и инстинктивно стремится к рабству» [4. с. 85]. Уступка признанию нравственности толпы следует из природной общераспространенной страсти к охоте, кроме того, толпа часто демонстрирует самоотверженность, бескорыстие, преданность и самопожертвование.
В толпе, таким образом, способны сочетаться идеи абсолютно противоположного толка, но для того, что бы они обладали бы возможностью суггестии, их содержание облачается в намеренно простую и категорическую форму - образ, и только так они становятся рецептивны. Образ исполнен не столько логикой, и не апеллированием к убеждению, но, сублимирует и визуализирует рационально невыразимое, чем объясняется феномен обожествления лидера. Успех идей-образов обеспечивается не столько мерой их истинности, сколько умелым преподнесением. Главным фактором исторических изменений оказывается не истина, но иллюзии и заблуждение, внушаемые внешним эффектом образности, которая для массы всегда первична в отношении к содержанию.
Лебон не ограничивается анализом толпы, не менее детально он исследует механизм координации толпы и власти. Лидер («вожак») как правило, деспотичен, но именно деспотизм конституирует массу. Качество «вожака» - сильная воля, он не склонен к теоретизированию, он человек действия, а не рассудочного анализа. Более того, как считает исследователь, «Чаще всего вожаками бывают психически неуравновешенные люди, полупомешанные, находящиеся на границе безумия» [4, с. 111], потому их фанатизм не подвержены никаким доводам разума. Вожак не убеждает и не инициирует революционную мысль, он лишь улавливает стихийно бродящее в толпе, способ его действия - повторение («зараза»), но главное, он материализирует иллюзии и мечты ведомой им массы.
Исходным пунктом для построения классификация толп, по Лебо-ну, служит народное «скопище», наиболее примитивная форма которого выражается в единственной связи - подчинения воли вождя (эпоха варварства). Следующий за ней, более организованный тип, представляет «раса», отличающейся наличием имплицитных стимулов к единству. Оба образования способны преобразоваться в организованную или одухотворенную толпу, которая подразделяется на а) толпу разнородную (ее подвиды: «анонимная», напр., уличная толпа, и не анонимная - присяжные, парламентские собрания и т.д.); б) толпу разнородную (секты - политические, религиозные и пр.); в) касты (военные, духовенство, рабочие) и г) классы (буржуазия, крестьянство и т.д.) [4, 126-127].
Не следует вдаваться в разбор характерологических особенностей, присущих каждой их представленных таксономических единиц, возможно ограничиться констатацией, что фактически любое социальное образование, от уличной толпы до парламента и классов, в интерпретации исследователя представляет собой «толпу», количественно дифференцируемую
лишь по различной степени упорядоченности, производной от аморфной «массы». Толпа есть временный организм, сплоченный «коллективной душой», коренящейся в тайниках бессознательного. В отличие от фрейдистской, «либидинозной» его трактовки, Лебон довольствуется достаточно абстрактным указанием на его естественное, природно-наследуемое, происхождение. Подобное определение в ряде случаев дает исследователю повод для снисходительного отношения к действиям толпы, даже если речь заходит об их преступных проявлениях, поскольку «если их рассматривать сами по себе, но тогда и поступок тигра, пожирающего индуса, также надо назвать преступным. Преступления толпы всегда вызваны каким-либо могущественным внушением, и индивиды, принявшие участие в совершении этого преступления, убеждены, что они исполнили свой долг, чего нельзя сказать об обыкновенном преступнике» [4, с. 128]. Податливость внушению, согласно Лебону, опять же есть репродукция наследуемого бессознательного.
Отсюда две ключевые идеи данного мыслителя: первое - современный мир все более тяготеет к подверженности влияниям толп, второе -толпа не сводима к сумме психологических качеств составляющих ее элементов, она являет собой принципиально иное, новое социальное образование.
Тард проводит свои теоретические изыскания практически одновременно с Лебоном, однако обращает внимание на иные изменения в со-цио-культурном мире. Первичным для него оказываются факты научного и технического прогресса, в первую очередь, затрагивающие способы общественных коммуникаций. С распространением книгопечатания (с XVI в.), развитием сети общественной информации (прессы), телеграфа и телефона принципиально меняется технология организации взаимодействия индивидов. Данный процесс ведет к образованию нового специфического явления - «политической публики» [5, с. 6], а затем и прочих ее (публики) дифференциаций. Для Лебона нарождающийся ХХ век - «век толп», Тарду же он видится «веком публики».
Соотношение понятий «толпа» и «публика» раскрывается как в их тождестве, так и в различии. Как Лебон за толпой, так и Тард за «публикой» закрепляет, в целом, нелицеприятные психологические и нравственные характеристики. Толпы сходны в их «чудовищной нетерпимости», «забавной гордости», «болезненной восприимчивости», «доводящем до безумия чувстве безнаказанности», «совершенной утрате чувства меры» [5] и т.д. Свойствами толпы являются эмоциональная неуравновешенность, коллективная истерия, неумеренность. Для толпы нормой является то, на что отдельный индивид способен лишь в состоянии помешательства. Однако толпы не столь социально опасны, как полагает Лебон. Являясь спонтанными, они либо быстро исчезают, либо переходят на более высокий
уровень, организованности и стабильности. Вышеприведенные определения Тард относит к толпе первого рода, т. е. к неупорядоченным состояниям, по поводу которых и высказывает примерно то же, что и его коллега. Однако преимущественный интерес для Тарда, представляет толпа повышенной меры организации.
Публика, собственно, и есть толпа в состоянии большей организованности: «публика <...> есть не что иное, как рассеянная толпа, которой влияние умов друг на друга стало действием на расстоянии, на расстояниях, все возрастающих» [5], - акцент в данном случае исследователь ставит на «влиянии умов» (а вовсе не заражающих эмоций, как у Лебона). Публика формально может быть фрагментирована дистанционно (например, газетные читатели) или пространственно объединена (театральные зрители), но главное ее достоинство - интеллектуальное и духовное единодушие, их сплачивают совместные верования, желания, дисциплина. Толпы, таким образом, подчинены естественным законам, публика - социальным (искусственным) законам подражания. Толпа (по Лебону, с чем соглашается и Тард) нравственно и интеллектуально ниже среднего уровня субъектов, ее составляющих, публика - выше, поскольку ее влечет за собой лидер, тогда как вожак толпы следует за общим мнением. Предводитель толп является спонтанно (он может быть и скрытым), лидер публики всегда конкретен и указуем. Толпа единится «коллективной душой», публика - авторитетом вождя, так что подобный социальный субстрат как «душа публики» не содержит никакой тайны. Вожак концентрированно воплощает волю толпы, лидер же ее продуцирует и направляет, его воздействие на массу более продолжительно, упорядоченно и интенсивно.
Из сказанного проистекают два важных следствия. Первое: власть публики есть более прогрессивное образование, нежели власть толпы. Второе: в условиях публики несоизмеримо более существенную роль играет ее идейный вдохновитель, в связи с чем эволюционно возрастает и роль личности в социальной истории. В публике центр психической активности перемещается с массы на лидера. Его влияние на публику сходно с действием гипнотизера, «очаровывающего» (термин, встречающийся и у Ле-бона, и у Тарда) зрителей, однако «публицист» (такова часто используемая метафора лидера у Тарда, публика же именуется «ассоциацией» и «корпорацией», чем подчеркивается ее центростремительная структура) осуществляет воздействие за счет оригинального и экстраординарного авторского суждения или поступка. Этим начинается процесс «интериоризации» влияния лидера, присвоения, а затем и поглощения им индивидуальных «Я». В итоге тысячи и миллионы людей, попавших под обаяние внушения,
238
приобретают единообразный строй мысли, чувств, реакций и оценок, воспроизводящих единство коллективного сознания и идеологии. Понятно, что энергия «публициста» требует изобретательности, творческой инициативы и интеллекта, в равной степени и встречных интеллектуальных усилий массы, вдохновленной и ведомой его идеями, из чего Тард, собственно, и выводит заключение о прогрессивном обновлении общества грядущего столетия. Толпы, мотивируемые иррациональными и деструктивными побуждениями - исчезающий реликт прошлого, будущее принадлежит публике, дисциплинарно организованной средствами массовой коммуникации.
Впрочем, собственно в оценках вдохновляемой массы ученый более чем сдержан: публика, состоящая из пассивных и доверчивых подражателей, по его сравнению, подобна «сомнамбуле», а ее духовный лидер, фанатично увлеченный собственной верой или теорией, чему не способен противостоять никакой здоровый скептицизм, уподобляется обладателю расстроенной психики. «Безумцы, управляющие сомнамбулами, - какая логика может получиться из такой комбинации, спросят нас?», - ставит вопрос французский исследователь. Ответ: «и те и другие споспешествуют достижению логического идеала и, по-видимому, только разделяют труд между собою, т.к. баранья глупость одних служит для сохранения и приведения к одному уровню социальной веры, тогда как смелость других ведет к повышению этого уровня и увеличению ее количества» [6, с. 100-101].
Из рассуждений Тарда о социальном прогрессе отчетливо видно, что его источник он полагает не в «массе», адекватным его импульсом является деятельность вдохновленной и независимой личности. Социальную историю движет самостоятельная мысль. Тем не менее, массы соучаствуют в активном социальном движении, представляя собой субстрат «общественного мнения». Важно подчеркнуть, именно Тард явился основоположником концепции и анализа данного термина, именно ему принадлежит идея о почти всесилии (в том числе против доводов разума и логики) общественного мнения в условиях распространения и укрепления средств массовой коммуникации, необходимости его учета в политических и прочих играх с общественным мнением. Чем многочисленнее публика, тем «авторитетнее» ее суждение, а, следовательно, и функциональная значимость лидера. Именно пресса создала возможность дистанционного внушения, породила «массив возбужденных читателей» (публику, причем в интернациональном масштабе), живущих ожиданием свежей информации, с чем отныне вынуждена считаться власть. Субординация толпы, публики
и публицистов у Тарда отражена в диспозиции, выстроенной при анализе «преступной толпы»: за преступной толпой стоит еще более преступная публика, возглавляемая уже совершенно преступными публицистами, из чего видно, на кого исследователь возлагает ответственность за вводимое в оборот идеологическое содержание.
Теория Тарда нуждается в очевидном дополнении. Если ссылаться на исследования Н.В. Мотрошиловой, генезис публики позволительно возвести еще к античной «агоре» с ее эклесией, - рыночной площади, где жители свободно обсуждали политические новости, гражданские дела, беседовали и спорили друг с другом, слушали ораторов и вступали с ними в дискуссии [7, с.52-56]. Опираясь на труды немецкого историка Э. Фукса («Иллюстрированная история нравов. Буржуазный век») можно сделать вывод, что социальная концептуализация публики как политического и культурного явления все же происходит в раннебуржуазном обществе XVIII столетия, когда дифференцируются приватная и публичная сферы. В это время формируется «читающая» публика, основанием для коммуникации которой делается просветительский принцип разума. Параллельно публика создается театрами, выставками, салонами, кафе, в общем, тем, что вошло в понятие «светский образ жизни». Современный исследователь Б.В. Марков выделяет несколько аспектов в отношении статуса «публики».
1. Равенство и взаимное признание субъектов общения, исключающее иерархию и церемониал. 2. Наличие общей предметной области для дискуссий, по поводу чего имеется бесспорное мнение, достоверность чего утверждается самой публикой. 3. Возможность влияние на социальную позицию художника или писателя, в силу чего их творения становятся культурной ценностью, имеющей стоимость. 4. Присвоение специфической социальной роли и отождествление себя с ней: «Публика отличается от клики, мафиозной группы, цехового собрания, политической или научной организации тем, что конституируется через общественное мнение, которое она вырабатывает» [8, с. 251].
Итак, в целом, основная ценность концепции данного французского мыслителя, в интересующем нас аспекте, заключается в разработке понятия «публика» и «общественное мнение». Достигнутый тип коммуникативной связи моделирует соответствующий тип социального сообщества: традиционная передача информации из уст в уста порождает толпу, дистанционное воздействие (газета, в частности) дает начало публике. Публика есть более прогрессивное, организованное, стабильное, влиятельное
социальное явление в сравнении с толпой, ей и принадлежит будущее (ХХ век), согласно убеждению Тарда.
Список литературы
1. Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. СПБ, 2001.
2. Вундт В. Проблемы психологии народов . СПб, 1912.
3. Бехтерев В.М. Предмет и задача общественной психологии как объективной науки. СПб, 1911.
3. Лебон Г. Психология народов и масс. Электронный ресурс: http://www.koob.ru/le_bon/psychology_of_people_and_mass.
4. С. Сигиле. Преступная толпа. Опыт коллективной психологии. [Электронный ресурс]. Режим доступа:http://www.koob..ru/books/criminal.
5. Тард Г. Личность и толпа . СПб., 1903.
6. Тард Г. Общественное мнение и толпа. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://s3.letitbit. downloadd3.php.
7. Мотрошоилова М.В. Рождение и развитие философских идей. М.,
1991.
8. Марков Б.В. Знаки бытия. СПб., 2001 S-Е. Yurkov, S.N. Gribov
SOME APPROACHES TO SOCIAL STRUCTURES STUDY THROUGH THE “MASS" CONSTRUCTION
The article provides the analysis of social structures through the philosophical and social notion of ’’mass”.
Кy words: social mass, individualism, personality, liberalism.
Получено 12.04.2012
