CC BY
152
Научная дискуссия'
Некоторые аспекты политической ответственности
И.Г. Шаблинский
Понятие и виды
В самом общем плане политическая ответственность — это оценка фактической государственной деятельности отдельных политиков, отдельных граждан или политически организованных групп, например парламентского большинства. В отличие от конституционной ответственности необходимым условием политической ответственности не является правонарушение.
Обычно различают два вида политической ответственности. Во-первых, ту, что наступает в ходе выборов: это политическая ответственность перед избирателями. Это та ответственность, о которой вспоминают чаще всего. И во-вторых, ответственность перед иными государственными органами, от которых ответственный орган зависим. Зависимость — здесь имеется в виду определенная правовая конструкция. Это политическая зависимость. Назначаемые государственные органы зависят от назначающего политического субъекта: например, правительства в парламентской республике — от парламентского большинства.
Чуть подробнее о каждой из этих форм. Получается, что политическая ответственность перед избирателями по сути своей не может быть предметом собственно юридического анализа. Люди ведь оценивают не соответствие неких политиков закону или конституции, хотя в ходе полемики часто об этом говорят: «это действие совершенно неконституционно, это совершенно противозаконно». Но оценивается, в общем, не это. Оцениваются политика, деятельность партии или политического деятеля. Если против этой политики высказывается абсолютное или относительное большинство (в зависимости от того, что предусмотрено законом о выборах), то партия или политический деятель должны лишиться власти, должны уйти. Но ведь им, таким образом, выносится политическая, а не правовая оценка. И мнение большинства, как я понимаю, не может служить основанием для правовой оценки.
Но все же юридический аспект тут есть. По сути дела, можно сказать, что политическая ответственность отчасти регулируется важнейшими положе- *
* В рубрику вошли материалы семинара «Проблемы формирования и реализации государственной политики и управления», который ежемесячно проводится по инициативе Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования.
72
Выпуск 3 2013
И.Г. Шаблинский
ниями законодательства о выборах и нормами, регулирующими периодичность выборов. Это те нормы избирательного законодательства, которые бывают отражены и в конституциях.
В связи с этим полезно вспомнить внесение в нашу Конституцию в 2008 г. поправок об удлинении сроков полномочий Государственной думы до пяти лет, а президента — до шести лет. Основным аргументом за внесение этих поправок при обсуждении служил тезис о том, что президент не успеет реализовать свою программу за четыре года. Но, на мой взгляд, суть этой манипуляции состояла в том, чтобы удлинить период, в течение которого президент и Государственная дума не могут быть привлечены к политической ответственности. Проводить выборы реже — это значит реже призывать выборные органы к ответственности. В случае с президентом очень легко подсчитать: при четырехлетнем сроке полномочий мы, избиратели, получали возможность оценивать его деятельность в течение ближайших 11 лет (до 2024 г.) два раза: в 2016 г. и 2020 г. При шестилетнем — один раз: в 2018 г. Как считаете, есть разница?
Рассмотрим теперь политическую ответственность перед другим государственным органом. Первый признак данной ответственности — тот же, как я полагаю, что и в случае ответственности перед избирателями. Основанием является не конституционный деликт, правонарушение как таковое, нарушение закона, но некое расхождение в позициях, некое политическое уклонение. В Конституции просто предусматривается, что парламент может выразить вотум недоверия правительству. И не говорится, при каких основаниях. И второй признак (мы к этим признакам еще раз вернемся): решение принимает не судебный орган, а орган, от которого выборный орган зависим или которым он назначается.
Российская и французская модели
В связи с вышесказанным интересно было сопоставить — именно с точки зрения политической ответственности — формы правления во Франции и России. Ведь нередко утверждают, что французская модель послужила образцом для российской в далеком 1993 г.1
Вот статья 49 Конституции Франции: «Национальное собрание ставит вопрос об ответственности правительства путем голосования по резолюции порицания. После обсуждения в Совете Министров премьер-министр ставит в Национальном собрании вопрос об ответственности правительства по его программе или, в случае необходимости, по декларации об общей политике».
Французская Конституция использует именно это слово — «ответственность». И на конституционном совещании в России в 1993 г. обсуждали — использовать ли словосочетание «об ответственности». Но потом решили написать «о доверии» правительству.
Статья 50-я Конституции Пятой республики гласит: «Национальное собрание может ставить вопрос по программе правительства либо по резолюции по-
1 Автор был участником конституционного совещания и входил в комиссию по доработке проекта Конституции в октябре - ноябре 1993 г.
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
73
Научная дискуссия
рицания. Если Национальное собрание примет резолюцию порицания или если оно не одобрит программу или декларацию об общей политике правительства, премьер-министр должен вручить президенту республики заявление об отставке». Та же норма, что и в обычной парламентской республике2.
А вот наша норма, норма статьи 117 части 3 Конституции России: «Государственная дума может выразить недоверие правительству. После выражения Госдумой недоверия правительству президент вправе объявить об отставке правительства или не согласиться с решением Госдумы. В случае если Дума в течение трех месяцев повторно выразит недоверие правительству, президент объявляет об отставке правительства либо распускает Государственную думу». Наконец, само правительство, согласно части четвертой той же статьи, может поставить перед Госдумой вопрос о доверии правительству — т. е. самому себе. Если Дума в доверии отказывает, президент в течение семи дней принимает решение об отставке правительства или о роспуске Государственной думы. В общем, суть ясна: Госдума не может поставить вопрос о политической ответственности правительства, не рискуя быть распущенной. Конечно, ничего общего — именно по сущности — с формой правления, предусмотренной Конституцией Пятой республики, нет.
Теперь о соотношении политической и конституционной ответственности. Их часто смешивают: всякий импичмент именуют конституционной ответственностью, увольнение министра именуют конституционной ответственностью. Полагаю, это не совсем правильно. Мне кажется, первое и главное отличие конституционной ответственности — это наличие конституционного деликта. То есть вопрос о конституционной ответственности и, соответственно, о некоторых негативных последствиях (увольнении, отрешении) может быть поставлен только в том случае, если есть конституционное правонарушение. (Мне кажется удачным термин, предложенный В.О. Лучиным, — конституционный деликт, конституционно-деликтное основание). В связи с вышесказанным уместно привести цитату из учебника Сурена Авакяна, который пишет: «Госдума, трижды не давшая согласия президенту на кандидатуру председателя правительства, распускается. За что? Что она нарушила? Дважды выразив недоверие правительству в строгом смысле со статьей 117, она, опять же, выносит приговор себе»3. В этом случае 117-ю статью и эту ответственность Думы надо понимать как политическую ответственность. С моей точки зрения, это не конституционная ответственность. Это сугубо политическая ответственность.
То есть Дума действует совершенно правомерно, а ее распускают, потому что такова конструкция Конституции, потому что президент считает, что она должна нести политическую ответственность. В данную норму это и было заложено: чтобы депутаты помнили, что они тоже несут ответственность. Это
2 Мне пришлось прочитать очень много забавных заметок о кризисе 1958-1959 гг. во Франции. Де Голль не представлял себе, что правительство может быть не ответственным перед парламентом. Но ему самому хотелось получить более высокий статус.
3 Авакьян С.А. Актуальные проблемы конституционно-правовой ответственности // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран. М.: Изд-во МГУ 2001. С. 31.
74
Выпуск 3 2013
И.Г. Шаблинский
придумывалось в июне 1993 г., в условиях, когда более всех заботила безответственность парламента.
Давайте вспомним, как функционировала эта конструкция в конце 1990-х, когда Дума действительно пыталась отстоять свое мнение, когда палата пыталась наполнить понятие «дает согласие» реальным содержанием.
Впервые глава государства отправил правительство в отставку в марте 1998 г. Правительство Черномырдина не было особенно дорого Думе. Но в процессе согласования кандидатуры нового премьера вспыхнул острый конфликт. Президент Б. Ельцин предложил кандидатуру молодого министра топлива и энергетики Сергея Кириенко. Большинство депутатов выступили против. Президент решил настаивать. Это был второй случай, когда согласовывалась кандидатура премьера (в первый раз — в июле 1996 г.). И тут механизм, предусмотренный ст. 111 Конституции, вполне показал свои отрицательные стороны: получение согласия превратилось в откровенное выкручивание рук.
Возможно, Кириенко был и не худшей кандидатурой. Но в условиях назревающего экономического кризиса и очередного резкого спада популярности президента большинство депутатов не готовы были поддержать малоизвестного чиновника, смахивающего на молодого стажера правительственного аппарата. И увольнение Черномырдина, и выдвижение новой фигуры выглядели довольно импульсивными действиями главы государства. Выглядели как проявление прихоти. Фракции палаты, дважды отклонив Кириенко, давали понять, что ожидают от президента новых предложений. Но президент выдвинул ту же кандидатуру и в третий раз. Очередное голосование «против», означало роспуск палаты. И Государственная дума, скрепя сердце, дала согласие: большинство депутатов не были готовы к отставке в апреле 1998 г. — за полтора года до истечения их полномочий.
Реализация конституционной нормы выглядела как бесцеремонное принуждение. В этом контексте смысл слова «согласие» искажался или вовсе терялся. Одной из очевидных причин такого выхолащивания смысла было то, что глава государства все три раза предлагал палате одну и ту же кандидатуру.
В связи с этим группа депутатов вскоре обратилась в Конституционный суд с просьбой дать толкование статьи 111 Конституции РФ. В запросе предполагалось, что часть 4 статьи 111 подразумевает представление президентом более чем одной кандидатуры на должность премьера в случае, если он использует все три попытки выдвижения.
Еще до вынесения Судом решения ситуация повторилась. В августе 1998 г. президент отправил в отставку уже правительство Кириенко, а на рассмотрение Думы внес кандидатуру отставленного тремя месяцами раньше Черномырдина. Думское большинство сочло такую рокировку издевательством над здравым смыслом: депутаты дважды отказались дать согласие на назначение «нового старого» премьера. Они готовы были и к третьему отказу, и к роспуску: в августе 1998 г. многие из них уже хотели досрочных выборов. Ясно было, что после выборов число сторонников президента в палате лишь поубавится.
Ельцин в итоге уступил и предложил новую кандидатуру — Евгения Примакова. В сущности, это был компромисс. Но в русской политической культуре компромисс, предполагающий уступки, приравнивается к поражению.
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
75
Научная дискуссия
Ельцин и воспринял его как поражение. Конституционная сдержка все-таки сработала, но вряд ли то, как она сработала, так уж укрепило российский конституционализм.
Тут как раз подоспело и решение Конституционного суда по запросу о толковании ст. 111 Конституции. Суд решил, что глава государства вправе предлагать все три раза одну и ту же кандидатуру на должность премьера и «настаивать на ней»4.
В правовой позиции Суда содержится указание на то, что президент «вправе настаивать» на предложенной кандидатуре, и на кризисную ситуацию, в период разрешения которой было принято данное решение. В дальнейшем же, с точки зрения Суда, должен быть выработан соответствующий конституционный обычай. На наш взгляд, такой ход рассуждений не вполне согласуется именно с принципом разделения властей, и более конкретно — с предусмотренным Конституцией РФ механизмом сдержек и противовесов. Ведь если сводить все дело к «конституционной ответственности» президента за персональный состав правительства и за его деятельность, то в чем же тогда смысл конституционной процедуры согласования кандидатуры на должность премьера с Государственной думой? Получается, что согласование как таковое вовсе не имеет значения. В сущности, к этому выводу Конституционный суд и приходит. Вывод, вполне соответствующий логике постановления. Но не соответствующий, на наш взгляд, механизму сдержек и противовесов.
Данная позиция у многих экспертов вызвала недоумение. Оправданна ли была постановка вопроса о «конституционном обычае», если сам Суд был вправе дать соответствующее толкование статье 111 Конституции и защитить таким образом правовой смысл процедуры дачи согласия как таковой? Впрочем, по мнению В.А. Туманова, бывают случаи, когда в Конституционный суд обращаются с чисто политическими вопросами. Порой очень трудно найти ту «золотую середину» и определить, где кончается право и начинается политика. Подчас политическая проблема облекается в правовую форму5.
В защиту позиции Государственной думы высказывался, в частности, судья Конституционного суда Н.В. Витрук. В своем особом мнении он писал: «Президент Российской Федерации не может обращаться к Государственной думе дважды (а тем более трижды) по вопросу, который уже был решен Государственной думой. Общее правило исключает игнорирование президентом уже выраженной позиции Государственной думы об отклонении данной (конкретной) кандидатуры. Правоприменительный акт обязателен для всех, пока он не отменен в установленном законом порядке»6.
Норма, заложенная в текст Конституции с целью привнесения стабильности в политическую жизнь страны и направленная на избежание кризисных ситуаций (когда представляемые кандидатуры постоянно отвергаются), по сути
4 Постановление Конституционного суда Российской Федерации от 11 декабря 1998 г. № 28-П «По делу о толковании положений части 4 статьи 111 Конституции Российской Федерации».
5 См.: Туманов В.А. Пять лет конституционной юстиции в России: уроки, проблемы, перспективы. // Вестник Конституционного Суда. 1996. № 6. С. 10-15.
6 Там же.
76
Выпуск 3 2013
И.Г. Шаблинский
дела, ослабила Государственную думу. Нижняя палата российского парламента лишилась собственного голоса в процедуре назначения главы исполнительной власти. По нашему мнению, своим постановлением Конституционный суд фактически расширил полномочия Президента РФ в сфере формирования исполнительной власти.
С другой стороны, Суд не воспользовался возможностью представить Думе хотя бы одну дополнительную гарантию в ее отношениях с президентом. Политическая ответственность Государственной думы, таким образом, усиливалась, политическая ответственность президента, по сути, сводилась на нет.
Вопрос о мотивации судей — тема не для этой статьи. Можно лишь отметить, что, возможно, некоторые судьи разделяли политические взгляды Ельцина, но еще более вероятно, что Суд в целом оставался под впечатлением событий 1993 г. Призрак двоевластия и анархии, похоже, страшил судей больше, нежели возможное ослабление парламента. Общим же итогом всех этих решений следует, увы, считать дальнейшую разбалансировку системы сдержек и противовесов в пользу одного субъекта.
И эта разбалансировка имела не только и не столько юридические последствия. Конституционный суд так или иначе участвовал в формировании политико-психологического климата, благоприятного для дальнейшей экспансии главы государства в новые сферы полномочий. Правда, речь уже шла не о Борисе Ельцине, а о его преемнике.
Политическая ответственность в форме отрешения от должности
Вернемся теперь к проблеме политической ответственности главы государства (исполнительной власти).
Как нам расценить с этой точки зрения предусмотренные зарубежными конституциями процедуры отрешения, импичмента, в частности, президентов (хотя, конечно, речь должна идти не только о президентах)?
Если исходить из вышесформулированного критерия, то в одних случаях это конституционная ответственность, а в других — политическая. В тех случаях, когда в конституции четко описано основание: умышленное нарушение основного закона или другого федерального закона, — это признак конституционной ответственности. Но тогда встает вопрос: а кто принимает окончательное решение? Чаще всего вопрос об импичментах решается политическим путем. Так, например, в Словакии Национальный Совет отзывает президента по причинам, звучащим очень политически: «Если президент осуществляет действия, направленные против суверенитета и территориальной целостности Словацкой Республики, и его деятельность направлена на устранение демократического конституционного строя...». Президенту Ковачу вменяли неспособность «выполнять свои обязанности, поскольку он является причиной поляризации общества, не проявляет должного уважения к серьезным демократическим решениям, принятым парламентом».
Импичмент в США, с моей точки зрения, — это мера политической ответственности, а не конституционной, потому что не соответствует второму при-
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
77
Научная дискуссия
знаку. Решение об отрешении президента США от должности принимает сенат. Конечно, подразумевается, что он в этом случае является судебным органом, или квази-судебным. Но все же это не судебный орган, а политический.
В общем, все случаи попыток отрешить от должности президента США были связаны с политическими мотивами. В первом случае это был в чистом виде политический мотив: Эндрю Джонсона в 1867 г. собирались отрешить от должности за слишком мягкую политику по отношению к южанам. Там были конкретные акты, которые ему вменялись в вину. Не добрали в сенате одного голоса, но это была чисто политическая акция. Процедура импичмента в США не подразумевает принятия решения судебным органом, хотя судебные органы в случаях, когда возникал вопрос об импичменте, все же привлекались. Привлекался к этой процедуре и Верховный суд, хотя формально его участие не предусмотрено.
А вот в Румынии, на мой взгляд, присутствуют оба признака конституционной ответственности при отрешении президента от должности. В Румынии есть такие основания, как нарушение Конституции или законов, но обязательно свое мнение должен высказать Конституционный суд. Хотя его решение носит рекомендательный характер, это позволяет рассматривать процедуру как меру в рамках конституционной ответственности.
В середине 1990-х гг. против Илиеску возбудили процедуру импичмента: Илиеску тогда несколько раз выступил в разных городах и выступил против реституции, потому что несколько крупных объектов собственности, в частности особняки, вернули бывшим хозяевам. Национал-цэренистская партия возбудила процедуру импичмента и, может быть, набрала бы большинство, но Конституционный суд принял решение о том, что все выступления президента Илиеску не нарушают Конституцию. После этого голосование все-таки состоялось, но инициаторы импичмента уже не набрали большинства голосов.
Итак, что является признаком конституционной ответственности, позволяющим отделить ее от политической ответственности?
Первое — это наличие вполне юридических оснований для отрешения: конкретных правонарушений, нарушения конституции и законов.
И второе — принятие решения судебным органом — конституционным судом либо верховным судом.
Наш Конституционный суд использовал в двух или трех случаях выражение «конституционная ответственность». Он, например, признал закон Красноярского края об отзыве выборного должностного лица неконституционным, поскольку основание для отзыва в этом региональном законе было сформулировано так, будто речь шла о политической ответственности. Должностное лицо могло быть отозвано по решению избирателей как «не оправдавшее доверия». Наш Конституционный суд решил, что утрата доверия избирателей связывается с политической оценкой избирателей. Эти положения, с точки зрения Суда, не соответствовали Конституции, т. к. не обусловливали отзыв конкретным юридическим правонарушением, факт которого должен был быть подтвержден в надлежащем юрисдикционном порядке.
Представляется, что, если мы, так или иначе, устанавливаем в новых законах, в новых нормах необходимость конституционной ответственности, нужно пре-
78
Выпуск 3 2013
И.Г. Шаблинский
дусматривать участие судебной власти и нужно четко прописывать деликтные основания. Правильное сочетание политической и конституционной ответственности, в сущности, один из признаков обеспечения разделения властей.
Политическая ответственность в условиях авторитарных режимов
И напоследок еще об одном аспекте политической ответственности — наиболее актуальном сейчас для России. Мы должны еще раз вспомнить об изначальном смысле этого понятия — о нем говорилось в начале доклада. Его суть — в честных выборах, в результате которых избиратели получают возможность дать реальную оценку политическим акторам, решая, таким образом, вопрос об их политической ответственности. В России в последние годы именно этот самый главный механизм политической ответственности оказался под вопросом. Главная угроза тут — превращение выборов в механизм плебисцитарного подтверждения статуса правящей группы.
Режим, использующий такой механизм, естественно, не может быть приравнен к тоталитарному и не является «реинкарнацией» советской модели. Но он имеет немало аналогов среди авторитарных режимов ряда развивающихся стран, решавших на разных этапах своего развития проблемы преодоления бедности и экономической модернизации. Среди этих государств — Индонезия, Филиппины, Мексика, Парагвай, Португалия, Чили, Бразилия и другие. Наиболее привлекательным — с точки зрения рецепций — выглядит, вероятно, режим институционно-революционной партии (ИРП) в Мексике. Указанная партия в период с 1929 по 2000 гг. (!) побеждала на выборах всех уровней при формально многопартийной системе. Ее доминирование привело в итоге к ее сращиванию с госаппаратом и угнетению всей политической жизни. Свобода прессы существовала, но регулировалась правящей партией, а телевидение в течение 1960-х-1980-х гг. находилось под жестким контролем государства. В результате ряда реформ, осуществленных в 1980-1990-е гг., политическая конкуренция оживилась, и доминирующая партия несколько раз проиграла на выборах, сохранив тем не менее прочные позиции. Однако главной особенностью авторитарного по ряду признаков мексиканского режима следует считать конституционную норму, установленную в 1934 г.: президент страны вправе избираться лишь на один шестилетний срок.
Этот принцип непереизбрания отличал политический режим Мексики от ряда других сходных авторитарных режимов. Можно предположить, что этот принцип и обеспечил такую живучесть господства ИРП.
В Индонезии, Парагвае, Португалии, других странах действовали режимы, не ограничивавшие авторитарного правителя ни в сроках пребывания у власти, ни в полномочиях. При этом режим Сухарто в Индонезии практиковал искусственное сужение политического спектра до трех партий, а бразильская хунта допускала существование двух лояльных ей партий. Но во всех случаях преференциями и бонусами пользовались «главные» пропрезидентские партии: в Индонезии — «Голкар», в Парагвае — «Колорадо», в Бразилии — «АРЕНА»,
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
79
Научная дискуссия
в Мексике — упомянутая ИРП. И во всех случаях кризис и распад режимов вполне закономерно сопровождался кризисом доминирующих партий.
За исключением Мексики, прошедшей свой путь сложной трансформации, все упомянутые государства пережили эпохи вялого разложения и краха авторитарных структур. В конце этих эпох ни у кого уже не оставалось сомнений и иллюзий: главная функция каждого из этих режимов состояла в утолении личных и групповых амбиций. Хотя в первые годы начинающие авторитарные лидеры, как правило, стремились выразить и удовлетворить какой-нибудь крупный и назревший общественный запрос: на завершение гражданской распри, на очередную аграрную реформу, на подавление сепаратистов и т. д. Однако позже этих лидеров уже интересовала лишь власть сама по себе.
Вопрос о том, были ли эти режимы необычайно комфортны для слабых экономик, остается открытым. Но не вызывает никаких сомнений то, что они были весьма комфортны для правящих хунт и их лидеров.
Сходную эволюцию вполне может пережить и политический режим в России. Нет сомнений, что в конце 1990-х в нашей стране сформировались общественные запросы и на новый уровень политической стабильности, и на подавление сепаратизма, и на новых лидеров. Последние не замедлили явиться. Но, укрепив свои позиции, они испытали обычный российский соблазн, традиционное авторитарное искушение: сделать власть своей собственностью и более не подпускать к ней никого. Судя по некоторым признакам, соблазн взял верх.
Разумеется, для любого авторитаризма — «мягкого»или «жесткого» — быстро находится идеологическое обоснование. «Есть ... концепция, ... которая считает консолидированное государство инструментом переходного периода, инструментом модернизации. Некоторые называют это авторитарной модернизацией. . Президент больше любой оппозиции делает для борьбы с коррупцией, отсталостью, для развития политической системы. . Систему надо адаптировать к меняющемуся, усложняющемуся обществу. Но это не значит, что мы должны от системы отказываться. Ее надо сохранять. И не впускать то, что может ее разрушить ... Девяностые годы показали: само по себе расщепление общества не рождает позитивную энергию. Да, некоторую энергию высвобождает, но на что она расходуется и куда это приводит?»7
Действительно, в недавней истории страны можно почерпнуть аргументы против радикальных партий, радикализма как такового и в пользу сильной президентской власти, а также в пользу правительства, не зависящего от парламентского большинства, от борьбы партийных коалиций. Речь идет о трагическом опыте 1993 г. Он показал, что российские политики пока плохо умеют договариваться друг с другом и идти на компромисс. Данный опыт ставит под сильное сомнение возможность парламентской республики, и в то же время требует развивать культуру политического диалога. Но требует ли он создания новой монополии на власть? Вытекают ли из мрачного опыта двоевластия отказ от политической конкуренции, подмена ее имитацией? Именно на эти вопросы
7 Сурков В. Ведомости, 15.02.2010, 26 (2544) // http://www.vedomosti.ru/newspaper/artiele/2010/02/ 15/225543.
80
Выпуск 3 2013
И.Г. Шаблинский
должен сегодня ответить российский политолог и государствовед, размышляющий над проблемой политической ответственности.
Подведем итоги. Что принесло с собой первое десятилетие XXI в. с точки зрения установления в России стабильного конституционного порядка и правовых основ для политической ответственности высших должностных лиц?
Пожалуй, ощущение того, что перспектива такого порядка снова отодвинулась в некое неясное будущее — более или менее обозримое. На базе Конституции 1993 г., как выяснилось, могут прекрасно выстраиваться довольно разные политические режимы. Суть государственно-правовой метаморфозы, произошедшей в последние годы, заключалась в том, что на основе Конституции сформировался режим личной власти. То есть к концу первого десятилетия нового века русский конституционализм вступил в полосу нового упадка. Ведь в силу самой своей специфики названный режим не может быть вполне конституционным — т. е. ограниченным: воля первого лица не признает никаких формальных ограничений, фактически не признает ответственности. Но такой режим может имитировать конституционность, исходя из тактических соображений. Подобные имитации для России не новость. В советскую эпоху государство многие десятилетия скрывало реальный весьма угрюмый политический процесс за праздничной декорацией с сессиями Верховного Совета и выступлениями доярок. В начале XXI в. отчасти схожая ситуация — имитация демократии — возникла уже в новых условиях, после примерно 15-летнего периода, связанного с попытками запустить политическую конкуренцию и формальным отрицанием монополии на власть.
Нужно сказать, эти годы все же не прошли даром. Они принесли определенный результат. То, что сохранившиеся на политической арене партии все еще пользуются некоторой самостоятельностью, а в печатных изданиях все еще можно относительно свободно выражать различные точки зрения — это завоевания именно той поры. Но спустя два десятилетия после краха советского однопартийного режима они вновь оказались под угрозой.
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
81
