CC BY
41
/
2006_ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 9. Вып. 4
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Л. Г. Барсова
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ НАУЧНО-ОБЩЕСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И.И. ЛАПШИНА В ПРАГЕ
Имя и труды профессора Петербургского-Петроградского университета, доктора философии Ивана Ивановича Лапшина (1870-1952) стали возвращаться в отечественную науку и культуру с начала 1990-х годов, но и по сию пору большая часть его научного наследия остается неизвестной: в разного рода справочниках приводятся краткие (ранее - весьма тенденциозные по характеру) сведения, отрывочно характеризующие те или иные стороны философских изысканий ученого. Так, В.А. Малинин в главе «Университетское неокантианство» очередного тома «Истории философии», представляя И.И. Лапшина как последовательного ученика А.И. Введенского, писал, в частности (назвав из его работ лишь диссертационное исследование «Законы мышления и формы познания»): «Сближение этого неокантианца с иррационалистической тенденцией в философии видно также из его утверждения о существовании так называемого вселенского чувства, под которым он подразумевает совокупность таких представлений субъекта, характерной особенностью которых являются переживаемые при этом сильные эмоции. Эти эмоции имеют общечеловеческое содержание... высшей духовной ценностью, которую надо отстаивать во что бы то ни стало, является вера в Бога - этот "объект" религиозного чувства»1, что не соответствует мировоззрению философа.
Лишь с рубежа 1990-х годов, когда впервые в России публикуются труды по истории русской философии И.О. Лосского и В.В. Зеньковского2, меняются характеристики наследия Лапшина в энциклопедических изданиях. Наиболее важным свидетельством 4перемен» явилась публикация ряда его исследований из петербургского периода жизни и деятельности (давно ставших не доступными широкому кругу читателей) и ряда статей, вышедших впервые в свет в Праге3.
Однако при высокой оценке вклада Лапшина в разработку философских проблем каждый из авторов останавливается на рассмотрении ограниченного числа его трудов, называются не все сферы поисков. Например: начинал он свою научную деятельность как психолог и его идеями питались впоследствии многие ученые (без указания первоисточника), и если обозначение Лапшина как психолога присутствует в некоторых философских справочных изданиях, то в соответствующей литературе по психологии его имя вообще не приводится. Так, Ф.В. Фокеев в исследовании «Проблема единства и многообразия в метафизике У. Джеймса», перечисляя переводы его трудов 1896-1911 гг., не называет Лапшина как первого исследователя, переводчика и публикатора этого ученого4, но указывает зарубежного переводчика его книг Р.Б. Перри5.
© Л.Г. Барсова, 2006
По-прежнему и в современных справочниках отсутствует общая характеристика работ Лапшина в области эстетики литературы и музыки. Правда, в библиографии его философских трудов обычно приводится фундаментальная статья «Эстетика Достоевского», но замалчивается тот факт, что ему принадлежит приоритет в разработке данной проблемы. В библиографических указателях, посвященных русским классикам XIX в., имя Лапшина вообще не упоминается, хотя он был автором статей о крупнейших писателях этого века, а также работ общетеоретического плана. Во многом причинами «умолчания» являются остававшееся долгие годы под запретом имя ученого, а также недостаточная выявленность его трудов в области литературоведения, так как большая их часть пришлась на пражский период жизни Лапшина (1922-1952). Так. если до своего изгнания из России (на известном «философском пароходе») он опубликовал лишь четыре статьи по этой тематике, причем одновременно, в рубежном 1922 г ' то з последующий период он выступает на этом поприще систематически - с докладами, сообщениями, публикациями.
В 1922 г. Лапшин оказался в ряду ученых, получивших приглашение обосноваться в Праге7 и основная его научная и педагогическая деятельность с удет связана вплоть до последних лет жизни с юридическим и историко-филологическим факультетами Русского университета (в 1928-м закрыт ввиду надвигаюшелхя кризиса) и Русским Народным университетом (открыт 18 ноября 1923 г., в 1930-е годы 'ы- переименован в Русский Свободный университет, в Русскую академию), где ~ри активном содействии Лапшина (члена правления, затем председателя) в 1924 г. был: гтганизозано Философское общество, а также Русское научно-исследовательское объединение поначалу весьма представительное.
В Обществе и университетах Праги читали лекции С Н. Бу.хмов, В.В. Зеньков-ский, Н.О. Лосский8, П.Б. Струве, П.И. Новгородцев, Д.И. Чкжеясхни. они участвовали и в конференциях и международных съездах. В 1924 г. в Прагу прибыл С JI. Гессен (1887— 1950), он вспоминал: «...Работа в Русском философском обществе :яеаь сблизила меня с моими старшими друзьями, бывшими моими экзаменаторами - И V. Лапшиным и Н.О. Лосским»9. Однако в ближайшие годы большая часть членов Oczzecrsa разъехалась по разным городам (в Париж, Берлин, Белград), и в Праге дольше эсех оставались Гессен (до 1934), Лосский (до 1942) и Лапшин -до конца жизни (\9:L Л ла дважды он выезжал из страны: в 1927 г. присутствовал на философском съезде з Вгрс;^эе. з 1931 г. читал в Белграде (в Русском научном институте) лекции по Си-тософги. литературной эстетике и в Русском музыкальном обществе - по истории pyccxrv музыки («Двенадцать силуэтов русских композиторов»),
В Праге у Лапшина образовался узкий, но устойчивый кр>~ «д: машнего» общения в семьях Е.А. Ляцкого10, Н.О. Лосского11, о. Михаила^. Л П Li - -i Он следил и за концертной и театральной жизнью Праги, в центре интерес: в x^s - з России, были произведения H.A. Римского-Корсакова: посещал новые постанс-заз; er: :лер (правда, весьма редкие), прилагал немалые усилия (к сожалению, безуаакажые чтобы добиться постановки оперы-балета «Млада», выступал с докладами : егс тэ:: - тстзе в различных обществах и кружках. Основным движителем в жизни Ладпз si ;стззалась работа, и только работа, причем масштаб и многообразие его деятельэосгг. несмотря на преклонные годы, значительно возрастал. Помимо преподавание :<н зел широкую общественно-просветительскую деятельность, продолжал разработку грослеы научной философии, эстетики, психологии, музыковедения.
Значительно расширяются литературные интересы Лапшина. Сразу по прибытии в Прагу он становится действительным членом Союза русских писателей и журна-. листов, исторического и музыкального обществ, членом правления Чешско-русской Ед-ноты (председателем был переводчик, критик и поэт Франтишек Таборски). Объединение втянуло в свою деятельность сотни русских ученых, художников, писателей и студентов, только что прибывших в Чехословакию, и естественно стало составной частью «русской акции», задуманной для поддержки русской интеллигенции. Среди выдающихся личностей «русской Праги» в работе объединения участвовали известные литераторы, историки, ученые, лекции читали литературоведы А.Л. Бем, В.Ф. Булгаков, МЛ. Слоним, историки A.A. Кизеветтер, П.А. Сорокин, Е.В. Спекторский, философы С.И. Карцевский, Н.О. Лосский, Г.В. Флоровский, политолог-экономист С.И. Про-копович и др. И.И. Лапшин по линии Едноты читал лекции по литературе, музыке, религиозным вопросам (особенно привлекательными для разного уровня слушателей были литературно-музыкальные вечера, проходившие в Японском зале Беранки, известной гостиницы, проходившие по пятницам).
По линии Общества Ф.М. Достоевского Лапшин участвовал в семинариях А.Л. Бёма и публиковал статьи о Достоевском в периодике и научных сборниках. Кроме того, на собраниях «Воли России», литературного кружка в Черновище, на Збрас-лавских «пятницах» читал лекции, которые затем оформлялись в статьи по эстетике и философии русских писателей, истории отечественной литературы и музыки и т.п. Подчеркнем эту «узкую» направленность деятельности ученого особо. Обладая экстраординарной даже для мыслителей «серебряного века» эрудицией (что отмечалось многими выдающимся его современниками)14, Лапшин ограничил свое исследовательское «поле» Россией, что создавало для него иллюзию неотрывности от ее духовных корней. Возможно, потому он и не покинул Прагу, с которой у Петербурга еще с середины прошедшего века образовались прочные культурные связи, и где он слышал родственную славянскую речь.
Статьи-исследования Лапшина публиковались в пражской периодике, в университетских сборниках, в «Русской мысли», «Русской школе за рубежом» и др. (на русском, чешском, немецком, сербском, французском, итальянском языках). В целом публикации Лапшина делятся на пять основных групп: 1) по философским научным проблемам - около 30; 2) по эстетике русских писателей - более 20; 3) по истории музыки и музыкальной эстетике - 16; 4) по проблемам научного творчества - 7; 5) по педагогике - 7.
Деление это условное, так как многие работы Лапшина «пограничны по содержанию». Так, в зарубежных периодических изданиях начала 30-х годов он опубликовал ряд статей о научном творчестве, предвосхитивших позднейшие исследования логики и методологии науки. Почти в каждой его работе в той или иной степени затрагиваются темы эстетики, философии, психологии и социологии творчества: «О значении моделей в научном творчестве», «О философском значении русской науки» (1929), «О схематизме творческого воображения в науке» (1931). «Бессознательное в научном творчестве» (1929), «Духовная синергия» (1933). К этой же группе можно отнести его статьи «Творческая догадка историка» (1929) и «Этюд о русском актере» (1938). И.И. Лапшин размышляет о творчестве историка, географа, актера, т.е. охватывает всевозможные аспекты научной и художественной деятельности человека, и хотя он не писал специальных работ, посвященных пластическим искусствам, ссылки на произведения живописцев, скульпторов, архитекторов в его трудах приводятся постоянно.
Этот глубокий интерес к творческой деятельности человека в различных ее проявлениях был закономерен для философских воззрений Лапшина, ибо творчество, по его убеждению, и есть то, что противостоит смерти: «В экстазах творчества и созерцании красоты, в актах деятельной любви мы как бы выключаем себя из временной цепи событий и приобщаемся к вечному».15
Исследования в области философии и эстетики русской литературы, также опубликованные в Праге (и частично - в Белграде) в периодике, научных сборниках, отдельных изданиях, Лапшин рассматривал как главы книги, которую до последних дней своей жизни он надеялся увидеть в печати на русском языке (подобный труд по истории и эстетике русской музыки ему удалось выпустить в свет в 1947 г. на чешском языке)16.
Однако поиски и систематизация этих «глав» весьма затруднены, поскольку значительная их часть была напечатана не на русском, а на других славянских и европейских языках. Указание на это содержится в письме Лапшина из Праги М.Н. Римскому-Корсакову17 от 7 декабря 1945 г.18, в котором он, перечисляя свои труды, подчеркивает: «"Эстетика русских писателей" (Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Толстого, Герцена, Чехова) напечатана отдельными главами, но на разных языках (чешском, сербском, итальянском), "Феноменология религиозного сознания русских писателей" - на французском языке».19
Судя по выявленным главам (более 20), у Лапшина были свои «пристрастия». Так, наибольшее их число посвящено Достоевскому (всего - 7), Пушкину (6), Толстому (3), остальные имена представлены по одной статье. Как видим, Достоевский занимает преимущественное, сравнительно с другими писателями, положение. И не только по количеству статей. Фактически именно этот писатель, подобно композитору Римско-му-Корсакову, является своего рода камертоном или лейтмотивом философского творчества самого Лапшина и эта часть его наследия, наряду с изысканиями Бахтина, Бердяева, Карсавина, Лосского, Мережковского, могла бы стать содержательным вкладом в литературоведение.
К образам, размышлениям Достоевского о смысле бытия, о критериях истины, добре и красоте, о соотношении веры и знания и т.д. философ обращается постоянно, начиная с принципиальной статьи 1900 г. «О трусости в мышлении» и вплоть до последней крупной публикации уже упоминавшейся выше книги по истории русской музыки. Вольно или невольно, в полифонических по характеру изысканиях Лапшина все более явственно звучит диалогизм мировоззрений и мирочувствий (диалог - излюбленная форма интеллектуальной «игры» для Лапшина) ведущих творцов-современников -Достоевского и Римского-Корсакова. Один - выразитель страстного духоборчества, конфликта темных и светлых сторон внутреннего мира человека, другой - безусловных нравственных и эстетических ценностей; первый обретает идеал в Христе, другой - в Вечной Женственности.
Не случайно образы Снегурочки, Волховы, Царевны Лебеди, Февронии как символы национального представления об идеале, доброте и красоте являются «сквозными» в эстетико-философских эссе Лапшина. Подобный идеал он находит и у Достоевского - в образе брата старца Зосимы - Маркела. Для ученого бесспорны близость нравственных основ Маркела и Февронии («Сказание о граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова): их любовь к Богу и природе, примиряюще-просветленное отношение к смерти как к «блаженной кончине», где нет места отчаянию и ужасу, где изображен момент наивысшего духовного просветления и примирения с жизнью.20
Абсолютные ценности Истины, Добра и Красоты, по Лапшину, неразделимы с любовью и знанием - подтверждение и опору он черпал в Достоевском. «Завет старца Зосимы любить мир, принимать его с его "клейкими листочками" имеет глубокий смысл, и не только моральный и эстетический, но и интеллектуальный, - утверждает философ, - в нем и заключается amor dei intellectualis ... - любознательность, т.е. жажда всезнания, любовь, то есть моральное расширение личности человека и любование, как процесс эстетического созерцания - слова, имеющие общий корень в языке, как природа соответствующих переживаний имеет общий корень в человеческой душе»21.
Если в теоретическом диалоге Лапшина и Достоевского о приоритете знания или веры их позиции расходились, то нравственные искания писателя были предметом постоянных размышлений Лапшина. В те же самые годы он пишет исследование «О своеобразии русского искусства», в котором вновь обращается к Достоевскому, к сопоставлению его позиций с позициями других писателей. Так, в частности, Лапшин считает, что Достоевский «облекает духовные противоположности в образы, резко противоположные друг другу. Особенно часта у него антитеза моральной веры и неверия. Получается как бы художественная инсценировка философского диалога. Толстой совершенно чужд такой эстетической диалектики». Далее, как отличительную черту произведений Достоевского, Пушкина, Толстого, Тургенева, Чехова Лапшин называет «стремление постигнуть, в чем заключается нравственная чуткость, такт, интуиция в морали, нелегко поддающиеся формальным определениям морали... Само собой разумеется, я имею здесь в икру художественное изображение нравственных исканий, а не отвлеченное философствование на тему о моральной чуткости», - заключает он.22
Особый интерес представляет статья Лапшина «Что такое влияние в истории литературы?»23. В ней он обращается к «закрытой» в приснопамятные десятилетия теме взаимовлияния и взаимопроникновения литератур, которой на заре века много внимания уделял его учитель А.Н. Веселовский. В то же время эта статья идейно-эстетически связана с трудами Бёма24 и содержит общую, высокую оценку трудов ученого-достоеви-ста, который, по словам Лапшина, «много и плодотворно потрудился над изучением Достоевского и, в частности, над вопросом о влияниях на Достоевского».25
В размышлениях Лапшина привлекает внимание включение в ткань ассоциаций примеров из мира музыки (фольклора, композиторского творчества). «Истоки многих философских идей надо искать в религиозно-мифологических образах, играющих роль символов», - пишет он. «Поэтому философским понятиям, занимающим Достоевского в плане идеологическом, соответствуют поэтические символы в плане эстетическом». Так, поясняя, что «поэтический возвышенно-спокойный стиль в поучениях Зосимы, в речах Макара Долгорукова, резко контрастирующий с беспорядочностью и шершавостью в речах действующих лиц с низкой натурой, глупых или с нарушенным душевным равновесием... навеян чтением Св. Писания, святоотеческой литературы, житий святых и, в частности, житием Тихона Задонского и поучениями оптинского старца Амвросия», Лапшин заключает, что Достоевский не внешне подражает этому стилю: «он его вполне ассимилировал и так же творчески разрабатывает, как Римский-Корсаков и Мусоргский разрабатывали раскольничьи напевы, интонации духовных стихов и церковные богослужебные речитативы в "Китеже" и "Хованщине"».26
Здесь затронуты лишь некоторые - информационные по характеру - аспекты проблемы, которую можно было бы обозначить как «Лапшин о Достоевском».
В научной работе Лапшина не было спадов и перерывов. В письме Римскому- Корсакову от 29 августа 1945 г. он пишет: «...За страшные годы войны я продолжал усердно
работать и написал, между прочим, "Историю русской музыки в силуэтах русских композиторов"... 4 философских диалога, статьи "Что есть истина?", "Философия в русской литературе", "Феноменология нравственного сознания", "Феноменология дьявола", "Феноменология", "О своеобразии русского искусства" и многие другие. Сейчас в Праге находится Н.О. Лосский, который поедет скоро в Париж к своим сыновьям».27 В другом письме Лапшин называет еще ряд исследований: «Искусство умирать», «Проблема индивидуального», «Познаем ли мы мир в оригинале или в копии», «Музыка с социологической точки зрения», «Философия географии» и др.
Особенностью метода философского размышления Лапшина является синергий-ность или полифоничность. Он первый перевел понятие синергии (содействия) из научной категории в философскую в статье «Духовная синергия», изданной на французском языке в 1933 г. В 1940-е годы в предисловии к книге, задуманной как итоговая, Лапшин писал, что в трех ее статьях - «Что есть истина?», «Феноменология нравственного сознания» и «Оправдание красоты» - он предполагает параллельно исследовать проблемы познания, нравственного поведения и художественного восприятия и творчества, обозначив, таким образом, принцип содействия в процессе размышлений о категориях и понятиях философии, психологии, этики, эстетики и др. как сложную (горизонтальную и вертикальную) систему. И если Лапшин по-прежнему не занимается религиозной проблематикой, то внутренняя связь его построений с религией несомненна, ибо в параллельных рассуждениях о природе духовного бытия, соотношении веры и знания, критерии истины, синтезе мышления и созерцания, об отношении сущности и явлений или, наконец, об Истине, Добре и Красоте обнаруживается сродство сути его философии с сутью религии.
Так, феноменам нравственного сознания, проблемам этики посвящена неопубликованная статья Лапшина «Феноменология нравственного сознания». Автор размышляет в ней о таких проявлениях нравственного сознания, как понятие ценности, чувство справедливости, любовь, альтруизм и эгоизм, обращение, чудо и т.д. Общая идея статьи, присутствующая скрыто, в виде духа авторского подхода к проблемам, базируется на расчете автора на круг читателей, которым известна единая направляющая всего его творчества и которые по этой причине не нуждаются в напоминании этих общих принципов в каждой конкретной работе. В данной статье это критическая философия И. Канта, с ее различением непознаваемой «вещи самой по себе» и познаваемой нами «вещи как явления для нас». В рамках этой философской школы вполне понятна именно феноменологическая постановка проблемы, ставящая целью не выяснение онтологической сущности нравственного сознания, которая (сущность) объявляется принципиально непознаваемой «вещью в себе», но именно описания и (по возможности) объяснения различных сторон нравственного сознания, раскрывающихся в опыте как «явление для нас».
Из отдельных положений статьи прежде всего привлекает внимание анализ понятий и идей «ценности», справедливости и любви как феномене нравственного сознания, в известной мере противостоящим идее справедливости, ибо если справедливость требует равенства и пропорциональности, то любовь - это часто жертвенность. В то же время Лапшин проводит анализы феноменов альтруизма и сострадания и показывает недостаточность их как этических принципов. «Абсолютный эгоизм и абсолютный альтруизм исключают возможность построения какой-либо системы этики», - пишет он. Некоторые положения статьи являются спорными или излишне категоричными, в частности о Достоевском, «у которого жестокое смакование страдания и карикатурного сострадания являлось каким-то патологическим ингредиентом»-*, и др.
В последние годы Лапшин пишет статьи для восточного семинария в Карловом университете, задумывает написать воспоминания об Университете, в его несбыточных мечтах - издание книги о русских композиторах в России. Справедливо полагая, что этот труд представляет определенный интерес для чешского читателя, он в то же время понимал, что по-настоящему близким и понятным он может быть лишь для русской аудитории, хорошо знакомой с идейно-эстетической «атмосферой» времен от Глинки до Прокофьева.
Исполнен он не холодным историографом-музыковедом, а пристрастным свидетелем, «через себя» пропустившим жизнь и творчество большинства портретируемых им композиторов. Отсылая книгу Н.О. Лосскому, Лапшин писал: «Почти все, о чем здесь повествуется, я не только прослушал, но видел, играл и пел».29 Именно потому история предстает здесь не только как процесс знаемый, но и чувствуемый. Необычно строение книги: это не учебник, но и не беллетристика. Автор идет непроторенным путем. Уделяя скромное внимание биографии, он рассматривает дарование и деятельность композитора с точки зрения синтетически мыслящего ученого, характеризует каждый из объектов с позиций его соответствия собственным представлениям о сущности Прекрасного в музыке. В каждом «портрете» три равнозначных по смыслу раздела: личность (психология), эстетика и философия творчества. Этот труд, будучи изданным на родине, безусловно обогатил бы застывшее тогда наше музыкознание, но по многим причинам это было невозможно. Неприемлемы были бы многие оценки Лапшиным творчества его героев и исторических явлений ( например, Рахманинова, Стравинского и др.).
Самая крупная глава в этой книге посвящена H.A. Римскому-Корсакову (9 стр., при общем объеме в 445 стр.). Она была бы не допущена к изданию, в частности, по обоснованию Лапшиным символической сути лирических героинь опер Римского-Кор-сакова, по трактовке религиозности композитора. И.И. Лапшин считал, что его произведения, связанные с церковными образами, являются в историческом разрезе - от Глинки, через Бортнянского и Балакирева - более высокой ступенью, так как он стремился освободить церковную музыку от итальянского влияния и «сблизить церковное пение с формами народной песни»?0
«Я верю в непреходящие духовные ценности», - постоянный лейтмотив изысканий И.И. Лапшина. В жизненном мире философа отразилось единичное и типичное, присутствие Истории в судьбе отдельного человека, но, в отличие от иных известных деятелей, он не оставил воспоминаний и солидных собраний писем: в зеркале научной деятельности отражена судьба Ивана Ивановича Лапшина. Его жизненный путь завершился 15 ноября 1952 г.
1 История философии в СССР. М„ 1971. Т. 4. С. 111-112.
2 Впервые: Зеиьковский В.В. История русской философии. Париж, 1950. Т. 1-2; Лососий Н.О. История русской философии (на англ. языке). New York, 1951.
3 Лапшин И.И. Творческая деятельность в философии // Философия и мировоззрение. М., 1990; Миф и диалектика в философии Платона //Философские науки. 1991. № 4; Опровержение солипсизма // Философские науки. 1992. № 3; Ars moriendi [Искусство умирать (лат.)| // Вопросы философии. 1994. № 3; Трагическое в произведениях Пушкина // Заветы Пушкина. М., 1998. С. 296-361 (впервые - в Пушкинском сборнике. Белград, 1937. С. 189-216); в 1999 г. был переиздан груд Лапшина «Философия изобретения и изобретение в философии» (М. 1999).
11 Лапшин И.И. Философское значение психологических воззрений Джемса //Джемс У. Психология / Пер. Лапшина. СПб., 1896; Лапшин И.И. Жизнь Уильяма Джемса // Огни. Прага, 1924.
5 Фокеев В.Ф. Проблема единства и многообразия в метафизике У. Джеймса: Автореф. канд. дис. М„ 2005.
г' ЛапшинИ.И. 1) Эстетика Достоевского //Достоевский. Статьи и материалы. Пг., 1922. Сб. 1. С. 95-152; 2) Философские взгляды Радищева//Былое. Пг., 1922; 3) Памяти Пушкина. Пг., 1922; 4) Пушкин и русские композиторы // Орфей. 1922.
7 Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой республике (1918-1939). Прага, 1998.
8 Николай Опуфриевич Лосский (1870-1965) - профессор Петербургского университета, доктор философии, был выслан из России одновременно с Лапшиным, с 1922 по 1942 г. жил в Праге, в 1942-1945 гг. -в Братиславе, в дальнейшем - во Франции и Америке.
9 Гессен С.И. Мое жизнеописание // Вопросы философии. 1994. 7-8. С. 167.
10 Евгений Александрович Ляцкий (1868-1942) - литературовед и критик, с 1920 г. жил в Праге, Лапшин был творчески связан с ним и его женой В.П. Ляцкой (1913-1991), филологом и переводчицей.
" Дружеские отношения связывали Н.О. Лосского и И.И. Лапшина со студенческих лет.
12 Михаил Викторович Васнецов (1884-1972) - астроном, математик,священник, сын Виктора Васнецова. С 1920 г. жил в Праге, вел педагогическую и научную деятельность. В 1933 г. принял священнический сап.
13 Александр Петрович Ваулин - композитор-любитель, ученик А. С. Лурье.
м Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Т. 2. Л., 1989. С. 236 и др.
15 Лапшин И.И. Ars moriendi (Искусство умирать). Указ. публ. (прим. 2). С. 122.
|С Lapchin I. Ruska Hudba. Profily scladatelu. Praha, 1947.
17 Римский-Корсаков Михаил Николаевич (1873-1951), энтомолог, старший сын композитора, обменивался письмами с Лапшиным в 1923-1951 гг.
18 РИИИ. Кабинет рукописей. Ф. 11. №99. Л. 10.
19 Lapchin J. La phenomenology de la conscience religicus dans !a littcrature russe. Section sciences, philosophiques, historiques cd sociales. Praha, 1937.
20 Старший брат старца Зосимы («Братья Карамазовы») Маркел (умерший в юности), испытывая духовное преображение перед смертью, глядя па птичек и любуясь ими, стал просит»у них прощения: «Птички Божии, птички радостные, простите и вы меня, потому что и пред вами я согрешил» (14.263). Подобное «обращение к птичкам», приписываемое католическому святому Франциску Ассизскому (1181 -1226), помещено в книге «Fioretti» («Цветочки»), известном памятнике итальянской литературы первом половины XIV в. (см. рассказ о том, «Как святой Франциск приручил подаренных ему горлиц»).
21 Лапшин И.И. Что есть истина // Кабинет рукописей РИИИ. Ф. 57. >ё_ 10. Л. 51-52.
22 Лапшин И.И. О своеобразии русского искусства // Зап. Русского научно-исследовательского объединения в Праге. Прага, 1943. № 2. С.15.
23 Опубликована: Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 2001. Т. 16. С. 364-389 (публ., вступ. заметка Л.Г. Барсовой).
24 О А. Л. Бёме (1886-1945?) см.: Эмигрантский период жизни и творчсстза А_1. Бема: Каталог выставки. СПб., 1999. Здесь же (с. 57-59) помещена «Библиография работ АЛ. Бёма о Достоевском»; см. также Бём АЛ. Достоевский - гениальный читатель//О Достоевском. Сб. статей / Под рех АЛ. Бёма. Прага, 1933. Т. 2. С. 7-34. и др.
25 Лапшин И.И. Что такое влияние в истории литературы. С. 379.
26 Там же. С. 377.
27 РИИИ. Кабинет рукописей. Ф. 11. № 99. Л. 9.
28 Лапшин И.И. Феноменология нравственного сознания // Там же. Ф. 57. >ё 11. С. 22.
29 Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991. С. 196.
30 Лапшин И.И. Русская музыка. Портреты композиторов // РИИИ. Кабинет рушсжен. Ф. 57. № 2. С. 129.
Статья поступила в редакцию 13 июня 2006 г.
