CC BY
61
Д.С. Московская (Москва) ORCID ID: 0000-0002-8089-9604
НЕИЗВЕСТНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ АЛЕКСАНДРА ВВЕДЕНСКОГО «САТИРА НА ЖЕНАТЫХ».
К истории темы
Аннотация. М. Мейлах и В. Эрль в составленном ими полном собрании сочинений А. Введенского выделили раздел, где представили свидетельства о существовавших, но не дошедших до нас произведениях поэта. Одно из таких свидетельств - оглавление «Шуркиной тетради». Это переписанные Даниилом Хармсом в апреле-мае 1927 г. названия тридцати шести стихотворений Введенского. Из них дошли до нас пять, шестое, «Сатира на женатых» было выявлено при обработке фонда «Госиздат» в Отделе рукописей ИМЛИ РАН. Согласно гипотезе М. Мейлаха, «Шуркина тетрадь» готовилась Введенским к публикации, но так и не увидела свет. Несмотря на то, что программные высказывания Введенского однозначно противостоят рациональной интерпретации его поэзии, в статье с опорой на теоретические разработки Б.М. Гаспаровым понятия «смысловой индукции» и диалогическую природу авангарда рассмотрен полемологический контекст «Сатиры». Понятие литературного «промежутка» позволило установить связь бытового поведения и творчества Хармса и Введенского с пушкинским периодом русской литературы, в призме которого они воспринимали быт современного Ленинграда. Определяющими моментами для сатирического высказывания становится политическая программа нэпа по борьбе со старым бытом и «половая проблема». Обнародование в 1925 г. нового проекта кодекса законов о браке, семье и опеке вызвало дискуссию в прессе. Обсуждение показало, что новый кодекс уничтожал не только патриархальные обычаи, но наносил непоправимый вред семье и детям. В статье утверждается, что абсурдистски-игровой «деформацией» традиционной сатиры Введенский обнажил окончательный слом абсолютных ценностей и онтологических начал жизни, утвержденных русской классикой.
Ключевые слова: бессмыслица; «промежуток»; смысловая индукция; авангард; сатира; Пушкин; Тынянов; Хармс; Введенский; интерпретация; контекст; диалог; эпатаж; протест; ценность; «половой вопрос».
D.S. Moskovskaya (Moscow) ORCID ID: 0000-0002-8089-9604
Aleksandr Vvedenskiy's Unknown Poem "Satire on the Married".
To the History of the Topic
Abstract. M. Mailah and V. Erl in their "Complete works" of A. Vvedensky highlighted the section which indicated the presence of the poetic works that were written, but not found yet. One of such testimonies is the content of the so-called "Shurkin's Notebook". These are the names of Vvedensky's thirty-six poems rewritten by Daniel Kharms from April to May 1927. We know five of them, the sixth one, "Satire for Mar-
ried" was revealed during the processing of the "Gosizdat" fund in the Department of Manuscripts of A.M. Gorky Institute of World Literature, Russian Academy of Sciences. According to the hypothesis of M. Meilah, "Shurkin's book" was prepared by Vvedensky for publication, but was never published. The subject of the article is a new poem by A. Vvedensky "A satire on the married" written in a typical abstruse manner and found in the Manuscrits Department of IWL RAS. Despite the fact that in his programmatic statements Vvedensky is strongly against the rational interpretation of his poetry, the article provides an analysis of the polemical context of "Satire" based on B.M. Gasparov's theoretical developing of the "semantic induction" and the dialogic nature of the avant-garde. The concept of a literary "gap" made it possible to connect Kharms' and Vvedensky's behavior and creative process to the Pushkin period of Russian literature, through which they perceived the way of life in contemporary Leningrad. The New Economic Policy (NEP) and the "problem of the sexes" become the defining points of this satirical statement. The promulgation in 1925 of a new draft of the code of laws on marriage, family and guardianship caused a discussion in the press. The discussion showed that the new code destroyed not only patriarchal customs, but caused irreparable harm to family and children. The article claims that with the absurdly playful "deformation" of the traditional satire Vvedensky demonstrated the definitive breakdown of the absolute values and relative foundations of life, asserted in the classical Russian literature.
Key words: nonsense; "gap"; semantic induction; avant-garde; satire; Pushkin; Tynianov; Kharms; Vvedensky; interpretation; context; dialogue; eccentricity; protest; value; "problem of the sexes".
М. Мейлах и В. Эрль в составленном ими полном собрании сочинений А. Введенского выделили раздел, где представили свидетельства о существовавших, но не дошедших до нас произведениях поэта. Одно из таких свидетельств - оглавление «Шуркиной тетради». Это переписанные Даниилом Хармсом в апреле-мае 1927 г. названия тридцати шести стихотворений Введенского. Из них дошли до нас пять, шестое, «Сатира на женатых» было выявлено при обработке фонда «Госиздат» в Отделе рукописей ИМЛИ РАН.
Согласно гипотезе М. Мейлаха, «Шуркина тетрадь» готовилась Введенским к публикации, но так и не увидела свет.
Сатира на женатых
Женитьба на руси ковши женатых ходят гордые полки за ними ходят огненные волки и барабаньщик по пыли как музыкант бежит
Кричит смотрите, вот толпа идет мохнатых поселян собаки открывают жизнь и помутившимся хвостом
бьют по коленям (Анекдот)
Они в щипцах на голове с горшками нищими в руках седая хижина в глазу кольцо и жолудь за спиной смеются молодухи, дамы и гугеноты все трясутся сухими жилами стучат как балалайку щиплют зад.
но смотрят хмурые короны и дремлют кровли берегов и бьются моря вал преступный и соску храбрую сосут
как хлеб жестянкой становился того не знали тени тучек они охотником катились и дохли месяцем во ржи.
Женатый Волги видит рвенье Сопит с натуги как поленья старается поймать число женатый неумытый лось
Когда он хреном трет супругу или дает ей каши с луком она как черненький платок молчит как лань на Божий счет
тут нянькой ходит спальня эта где ширма кубарем задета висит женатый весь в очках он не женат, просто пах
Стоит гора стучит трещетка в грязи задумалась (индашка) услышавши горячий визг что издавал какой-то сиг
и триста белоручек сосок оделися в туман курносый кидайся огненный барбос вопи кусай мурзою кос.
Машинопись подвергалась авторской правке: в строке «и дохли месяцем» вместо первоначального «вороны» Введенский вписал «во ржи»; в строке «в грязи задумалась» первоначальное «индюшка» было исправле-164
но на «(индашка)» - эвфемизм с эротическим подтекстом, часто используемый Введенским в письмах к Хармсу летом 1926 г. [Введенский 2013, 425; 427]. Датировка 15 января 1926 г. и правка выполнены чернилами; текст подписан в соответствии с тем поэтическим статусом, который появился после знакомства с Хармсом: «АЛЕКСАНДР ВВЕДЕНСКИЙ ЧИ-НАРЬ АВТОРИТЕТ БЕССМЫСЛИЦЫ».
В стихотворении упоминается родовспомогательный инструмент («щипцы на головах»), которым пользовалась мать Введенского, Евгения Ивановна урожд. Поволоцкая (1876-1935), известный в Петербурге врач-гинеколог; строфа, где описаны «мохнатые поселяне», завершается поставленным в скобки словом «Анекдот», отсылающим к названию «СЕЛЬСКИЙ И ЗАБЕЛ аНЕГДОТ» (1924). Указанное стихотворение заканчивается словами: «зачем им ЗАМУЖ выходить вдоль мельниц ИМ приятней БЕГАТЬ чем БЛОх У жон своиХ искать» [Введенский 2013, 733].
Причина, по которой цензура не пустила к читателю «взрослую» поэзию Введенского, кроется в ее «заумной» форме, неприемлемой для советского писателя. Однако программные высказывания чинарей и их бытовое поведение однозначно противостояли рациональной интерпретации их творчества. Хармс и Введенский культивировали в своих взаимоотношениях игру с элементами зауми и абсурда, которая распространялась на все их творчество. Знаменательными жестами левофлангистов были постановка в театре «Радикс» пьесы «Моя мама вся в часах» (1926), диспут после вечера Маяковского в Ленинградской капелле (1927), чтения для студентов Высших курсов искусствоведения Государственного Института истории искусств (1927), выступление ОБЭРИУ в Доме печати «Три левых часа» (1928). Чтения были театрализованы, декорированы плакатами с абсурдными лозунгами, сопровождались фокусами, балетными танцами, нелепым катанием на детском велосипеде... Публика негодовала, смеялась, вела себя неучтиво - Левый фланг держался надменно и уверенно.
Отказ от дискурсивности был частью поэтической программы чинарей, неоднократно декларированной Введенским: «Ни эмоций, ни смысла в искусстве не признаю. Единственно положительной до конца остается бессмыслица» [Введенский 2011, 432]. От наивной перекодировки «бессмыслицы» в содержательные высказывания отговаривал литературоведов М. Мейлах [Введенский 1993, I, 25-26]. Однако исследователи и читатели не оставляли попыток так или иначе семантизировать заумь. Старания такого рода прилагались с момента вступления Введенского в Ленинградский Союз поэтов в 1924 г. [Введенский 2013, 732-733]. Концептуализируя поэтику Введенского, Н. Заболоцкий не отказывал ей в способности доносить смыслы путем усложненной метафоры, расширяющей «ассоциативный круг» слова [Введенский 1993, II, 175]. Я. Друскин, первым проблемати-зировавший семиотичность текста Введенского, отмечал в отношении поэмы «Где. Когда»: «текстовая семантика здесь настолько ясна и прозрачна, что субтекстовую бессмыслицу замечаешь только при внимательном и тщательном анализе». В другом месте, комментируя «Элегию», он пишет
о «крайне усложненной метафоре», которая «еще не бессмыслица» [Сборище друзей 2000, 416; 428].
Иначе говоря, заумь Введенского воспринимается всеми как послание, «коммуникативный артефакт», и его реципиенты вынужденно ступают на путь, которого не избежал ни один из исследователей, - путь оценки и свободной интерпретации. Ее возможности, как указал Б.М. Гаспаров, неистощимы. Ее границы сколь осязаемы, столь и нерушимы: «Осознание сообщения как "текста", как бы накладывает герметическую рамку на весь входящий в это сообщение и пропитывающий его смысловой материал» [Гаспаров 1996, 327].
Согласно Б.М. Гаспарову, процесс смыслообразования в рамках текста ведет читателя во все расширяющиеся поле тематических, жанровых, эмоциональных воспоминаний, сопряженных с разнообразными бытовыми, биографическими, культурными, социально-политическими реалиями. Они составляют основание смысла художественного послания. В сравнении с классической литературой ненормативный языковой материал, «бессмыслица» Введенского, искушая своей непрозрачностью, провоцирует многообразие догадок. Но сколь разнообразно ни было «коммуникативное пространство», в которое истолкователи помещают чинарские тексты, они не должны предать забвению игру, потребность чинарей «растормошить», «взбудоражить» друг друга и зрителя-читателя, что составляет диалогическую природу авангардного искусства [Шапир 1995, 136-137]. В «столкновениях словесных смыслов» последовательно «положительным» остается само высказывание как поступок, обращенный к читателю или зрителю: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется», - декларировал Хармс, и потому, с точки зрения диалога, читательской реакции, нам важно знать, в чье именно «окно» могла быть брошена «Сатира».
Важную подсказку на этот счет дают исследования А. Герасимовой. На «взрослую» поэзию Введенского, по ее мнению, всеобъемлющее воздействие оказало «топографическое чувство» - фальконетов монумент Петру Первому, genius loci города, историософский и бытийственный смысл которого мальчик пережил в отражениях петербургской повести Пушкина «Медный всадник»: «пушкинская поэма растворена в творчестве Введенского, как сахар в чашке чая» [Введенский 2013, 688]. Если для Введенского была характерна любовь к Пушкину, то любимым писателем Хармса был Гоголь. Подражание великому сатирику стало характерной чертой его творчества [Хармс 2011, 5-6]. Многочисленные отзвуки русской классики в творчестве друзей-чинарей, ставшие едва ли не основными объектами научного комментирования, говорят о том, что вместе со всей литературой «промежутка» они двигались в будущее, равняясь скорее на «дедов», чем на «отцов, которые с дедами боролись» [Тынянов 1977, 180]. Следуя мысли Ю. Тынянова, «петербургский текст» русской литературы и сам город, определявший в течение трех столетий духовный облик России, сформировали границы коммуникативного пространства, с которым взаимодей-
ствовал Введенский.
Полемологический контекст «Сатиры на женатых» - «окно», в которое был «брошен» этот текст, - это эпоха идеологической передышки середины нэпа. Он стал кратким мигом торжества ленинградской культурной автономии и почти единодушного отпора ленинградской интеллигенции попыткам контроля центра над местными творческими и деловыми процессами. Ленинградские филиалы всероссийских институций культуры испытывали стремление головных офисов укротить «федералистские» настроения. В ответ местные подразделения старались сохранить «лица необщее выраженье», что не могло не сказаться в литературном быту и «ленинградском тексте» русской литературы. Внутренние противоречия раздирали Ленинградские и Всероссийские Союзы поэтов и писателей. Во Всеросскомдраме шла тяжба за гонорары между московским Модиком и ленинградским Драмсоюзом [Плотников 2015, 15-16]. Ленинградское отделение Госиздата, в который были направлены «Шуркина тетрадь», стихи Вагинова, Хармса, проза Заболоцкого, отстаивало право на финансовую и юридическую автономию. Его поддержал местный губисполком, постановив, что «организационное положение Ленгиза до 1 января 1924 г., построенное по линии жесткого "главкизма", сужало возможность. распространения на торговом рынке. благодаря требованию отправки всех книг в Москву» [ГАРФ]. В ходе очередной проверки Ленгиза в 1925 г. было установлено, что ЛО отличает от Главной редакции «доброкачественность ленгизовской продукции в буквальном смысле слова». Документально подтвердилась и большая коммерческая успешность Ленгиза. На этом фоне ленинградский крайний левый фланг авангарда справедливо рассчитывал на легализацию в печати и даже успех своей нестандартной продукции.
Недолгая передышка завершилась под новый 1926 г. событиями, имевшими исторические последствия как для города, так и для страны, - сокрушительным разгромом на XIV съезде ВКП (б) ленинградской оппозиции, а вслед за тем ленинградской культурной автономии. Последней вспышкой самобытности в научной жизни города стала описанная А. Галушкиным история несостоявшегося в 1928 г. возрождения Опояза [Галушкин 2000], в художественной жизни - создание и театральные манифестации ОБЭРИУ. Начало поэмы» [Введенский 1926, 14-15] и отрывок из поэмы «Минин и Пожарский» «Вопли трудных англичан» [Введенский 1927, 23-25], опубликованные в сборниках Ленинградского Союза поэтов, членом которого Введенский стал в 1924 г., были первыми и последними изданными «взрослыми» стихами поэта.
Равнение «скорее на дедов, чем на отцов» подсказывает адресата «коммуникативного действия» «Сатиры». Классическое прошлое литературы служило чинарям «трамплином» для еще возможных насмешек, адресованных новой советской «черни», «Ивановым», и «медному всаднику» общенациональной и местной жизни с его традиционным стремлением «Россию вздернуть на дыбы». Пушкинским лицейским духом, духом тай-
ных обществ 1810-1820-х пронизаны дневники Хармса 1925-1926 гг. В них упоминается узкий круг друзей-единомышленников, дружеские попойки, любовные похождения. Они преисполнены творческого воодушевления, иронии и завуалированной ленинградской оппозиционности. Харм-су в большей степени, чем Введенскому, была свойственна социальная отзывчивость, сказавшаяся в его «анекдотах» и «случаях»: «Как известно, у Безименского очень тупое рыло...», «Ольга Форш подошла к Алексею Толстому...» [Хармс 2011, 191-192] .Что касается Введенского, то биографы упоминают его демонстративный монархизм [Введенский 1993, I, 32]. Оппозиционность новой власти сказывается в замеченном В. Сажиным сохранении чинарями исторической петербургской топонимики, подвергшейся 1920-е гг. интенсивному переименованию [Хармс 2002, 6].
Эпатажная и протестная природа «лицейского духа» (заносчивая, «когда молодой человек не уважает старших, обходится фамильярно с начальниками, высокомерно с равными, презрительно с низшими», оппозиционная, когда «молодой вертопрах» насмешливо порицает «все меры правительства», сатирическая, когда он знает наизусть «самые дерзкие и возмутительные стихи» или сам является сочинителем «пасквилей и песен предосудительных», политически грамотная, когда он толкует «о конституциях, палатах, выборах» и при этом кажется «русским патриотом», описанная доносчиком Булгариным [Модзалевский 1925, 36]), весьма подходит к литературной биографии, сознательно творимой левофлангиста-ми. Что же касается упомянутых Булгариным «возмутительных стихов», то пушкинские сатиры были пронизаны запретной эротикой, по литературной традиции являющейся «сатирическим средством» [Томашевский 1956, 43]. Пушкин-сатирик принимал на себя «роль бытописателя, историка своего времени» [Томашевский 1956, 51].
В коммуникативной структуре «Сатиры» прослеживается связь с обстоятельствами ее создания, отмеченными особым сближением и единомыслием Хармса и Введенского [Введенский 2013, 414]. Познакомившись в середине 1925 г., они вскоре стали неразлучны, встречались ежедневно, в разлуке - переписывались. Летом 1926 г. Введенский сообщал из Крыма о скандальном успехе у отдыхающих «Сатиры на женатых»: «чуть не каждый день приходится их <стихи> читать, а из моих вещей меня дразнят "Пеночкой стучит" и "хреном трет супругу" (цитата из «Сатиры». -Д.М.) - публика, надо сказать, идиотская.» [Введенский 2011, 436]. Вызвавшие острый интерес курортников эротические мотивы в стихах Введенского корреспондируют с дневниковыми записями Хармса за 1925 г. В них собрана библиография по «половой проблеме»: специальная, посвященная разного рода отклонениям: Бирд Дж. «Половая слабость как вид неврастении» (Харьков-Москва, 1908); гигиеническая: Василевский Л.М. «К здоровому половому быту» (М., 1924) и философско-психологическая: Блох И. «Половая жизнь нашего времени и ее отношение к современной культуре» (СПб.,1910), Вейнингер О. «О Генрике Ибсене и его произведениях» (М., 1909), его же «Пол и характер» (СПб., 1909) и «Последние
слова; Пер Гюнт и Ибсен, Метафизика и Культура» (М.,1909) и собственно эротическая: «Русские заветные сказки» А. Афанасьева («Стыдливая барыня»); Чехов А. «Без заглавия».
Библиография комментирует произошедший на рубеже веков общественный перелом в понимании взаимоотношений полов. Настроения безграничной свободы тех, кто нашел себе пристанище в «доме разврата» («счастливые, они не боялись ни Бога, ни дьявола, ни смерти, а говорили и делали все, что хотели, и шли туда, куда гнала их похоть» [Чехов 1909, 341-342]), описанные в рассказе «Без заглавия», сменяются сомнениями и тревогами Вейнингера. Стремление «сравняться с мужчиной, приобрести его духовную и нравственную свободу, его интересы, творческую силу» [Вейнингер 1909, 77] кажутся ему свойством только «мужественных женщин» [Вейнингер 1909, 83]. Блох обнаруживает связь революционности с половыми извращениями [Блох 1910, 519-535]. Наконец, все авторы подтверждают, что ни в какие периоды человеческой истории любовь не рассматривали с такой чисто социальной точки зрения, как теперь. И ни один из них, кроме Василевского, не дожил до провозглашенной Л. Троцким в 1923 г. «эпохи культурничества и борьбы за новый быт» [Троцкий 1923], когда «воспитание женщины», изъятое мужчинами «из рук женщины» [Вейнингер 1909, 427], привело к неожиданным социальным последствиям, которые с энтузиазмом освещала центральная и местная пресса в год создания «Сатиры на женатых».
Обнародование в 1925 г. нового проекта кодекса законов о браке, семье и опеке породило бурный поток статей, посвященных «половому вопросу». Дискуссия дала неожиданный результат. Женщины в большинстве своем были «за новый кодекс, мужчины - наоборот - против» [Львович 1926, 2]. Проект урезал права мужчин: его хозяйство в случае развода, «благодаря алиментам и разделу имущества», разорялось [Рабочий 1925, 6]. А разведенная жена мало того, что алименты получала, могла ребенка «отдать в приют и даже платить за него 10 рублей в месяц. Она может замуж выйти, она все может. А муж является козлом отпущения» [Рабкор 1925, 7]. Речь шла даже о «вымирании мужского пола» [Проф. Ник. Корнилович 1926, 3]. И если с точки зрения «нового быта» прогресс был налицо: «Проект оставляет за официальным оформлением брака значение лишь технического средства удостоверения определенного факта» [Курский 1925, 2], то с точки зрения старого, кодекс не предложил нормативного определения брака, тем самым лишая его какого бы то ни было смысла и содержания: «Если законодательство не дает такого определения брака, то суд не будет знать, что ему делать» [Вторая сессия ВЦИК 1925, 265].
Проект вызвал острый протест деревенских жителей: «для крестьянина брак является вопросом... чрезвычайно жизненным, - он пойдет в церковь потому, что церковный брак будет удовлетворять его со всех сторон» [Вторая сессия ВЦИК 1925, 242; 273]; «Я, товарищи, из темной деревни, из далекого захолустья. <...> Там кажется, что этот закон вносит разорение в семью»; «Как крестьянин, я не могу согласиться с этим Ко-
дексом, - не могу согласиться с тем порядком, который он устанавливает для развода. <...> Когда крестьянку вместе с детьми бросают, она готова на все: она может и себя погубить, и погубить своих детей» [Вторая сессия ВЦИК 1925, 272; 283]. Но острота критики не пугала законодателей - она свидетельствовала о политическом успехе проекта. Главное - он сдвинул борьбу за культурничество с мертвой точки, сказал в своей заключительной речи Председатель ВЦИК М. Калинин: «У нас до сих пор было очень много декларированного, но по существу, разумеется, мы еще и не прикоснулись к изменению быта» [Вторая сессия ВЦИК 1925, 611]. Проект был принят за основу.
Так 1925 г. стал итоговым для патриархального дворянско-крестьян-ского уклада «петербургского периода» русской истории. Ленинградская «Красная газета» прощалась со «старым бытом», празднуя юбилей 1905 г. ироничной републикацией царского манифеста «о свободах» [Красная газета 1925, 30 октября, 2], поминая Льва Толстого как «зеркало русской революции» [Красная газета 1925, 20 ноября, 4], подавляя последние всплески протестов ленинградской оппозиции [Красная газета 1925, 29 декабря, 2], провожая покончившего с собой в Ленинграде «последнего певца деревни». «Красная газета» лаконично сообщила: «Вчера в Ленинграде умер Сергей Есенин, родившийся в семье крестьян-раскольников Рязанской губ.» [Красная газета 1925, 29 декабря, 5].
События внелитературной жизни предоставляли Введенскому массу яркого социального материала для художественного высказывания с «бытовой», окрашенной эротикой («половой вопрос») темой и актуальной проблемой («культурничество и борьба за новый быт»). Поэт откликается на этот вызов старой доброй сатирой, написанной «на новый лад» («деформированной»). Она назвала характерного для исторического момента и достойного сатиры персонажа - крестьянство, этих «мохнатых поселян» с их нехитрым хозяйством, «седыми хижинами», «хмурыми коровами», примитивным бытом, «горшками нищими в руках», хлебом, похожим на «жестянку», убогим семейным укладом, женами, молчащими, «как лань на Божий счет», массой детей, «белоручек сосок», закутанных в страшный «курносый туман». Представителей старого мира преследуют «гордые полки» женатых культурников: «барабаньщики», смеющиеся «молодухи» и «дамы». «Старый быт» разрушен, семья разорена, тайна брака дезавуирована: «ширма кубарем задета / висит женатый весь в очках / он не женат, просто пах».
Введенскому принадлежит весьма консервативное с точки зрения нового брачного кодекса высказывание, допускающее онтологическое начало в отношениях полов: «женщина ближе к некоторым тайнам мира, она несет их, но сама не осознает» [Введенский 2013, 596]. Представляется, что в абсурдистски-игровой «деформации» традиционной сатиры, произведенной Введенским, имел место не столько разрыв с прошлым русской классики, сколько обнажение окончательного слома утвержденных русской литературой абсолютных ценностей и онтологических начал жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Блох И. К психологии русской революции (история развития мазохиста революционера) // Блох И. Половая жизнь нашего времени в ее отношении к современной культуре. СПб., 1910. С. 519-535.
2. Введенский А. Всё. М., 2013.
3. Введенский А. Гость на коне: избранные произведения. СПб., 2011.
4. Введенский А. «Но вопли трудных англичан.» // Костер: сборник Ленинградского Союза поэтов. Л., 1927.
5. Введенский А.И. Полное собрание произведений: в 2 т. М., 1993.
6. Вейнингер О. Пол и характер. СПб., 1909.
7. Вторая сессия ВЦИК XII созыва. Стенографический отчет. М., 1925.
8. ГА РФ. Ф. А- 406. Оп. 12. Ед. хр. 1157. Л. 1.
9. Галушкин А. «И так, ставши на костях, будем трубить сбор...» К истории несостоявшегося возрождения Опояза в 1928-1930 гг. // Новое литературное обозрение. 2000. № 44. С. 136-158.
10. Гаспаров Б.М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.
11. Красная газета. 1925.
12. Курский Д. Брак, семья и опека // Известия. 1925. 1 октября.
13. Львович Гр. Брак и семья. Первые итоги // Красная газета. 1926. 9 января.
14. Модзалевский Б.Л. Пушкин под тайным надзором. [Л.], 1925.
15. Плотников К.И. История литературной организации Всеросскомдрам (По материалам отдела рукописей ИМЛИ РАН): автореферат дис. ... к. филол. н.: 10.01.01. М., 2015.
16. Проф. Ник. Корнилович. О вымирании мужского пола // Красная газета. Вечерний выпуск. 1926. 23 февраля.
17. Рабкор Я. Кров. Спекуляцию с алиментами надо прекратить! // Красная газета. 1925. 28 октября.
18. Рабочий М. Александров. Ограничить право на алименты // Красная газета. 1925. 29 октября.
19. «.Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липав-ский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях: в 2 т. Т. 1. М., 2000.
20. Собрание стихотворений: сборник Ленинградского отд. Всероссийского Союза поэтов. Л., 1926. С. 14-15, 71-72.
21. Томашевский Б. Пушкин: [в 2 кн.]. Кн. 1. (1813-1824). М; Л., 1956.
22. Троцкий Л. В борьбе за новый быт // Правда. 1923. 17 мая.
23. Троцкий Л. Эпоха культурничества и ее задачи // Правда. 1923. 1 июля.
24. Троцкий Л. Вопросы быта. Эпоха «культурничества» и ее задачи. М., 1923.
25. Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
26. Хармс Д. Записные книжки. Дневник: в 2 кн. Кн. 1. СПб, 2002.
27. Хармс Д. Однажды. истории в стихах и прозе. СПб., 2011.
28. Чехов А. Рассказы. СПб., [1909].
29. Шапир М.И. Эстетический опыт XX века: авангард и постмодернизм //
Philologica. 1995. № 2. С. 136-143.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Galushkin A. "I tak, stavshi na kostyakh, budem trubit' sbor..." K istorii neso-stoyavshegosya vozrozhdeniya Opoyaza v 1928-1930 gg. ["And so, having stood on the bones, we will be blowing the gathering ..." To the History of the Failed Revival of Opojaz in 1928-1930. Novoye literaturnoye obozreniye, 2000, no. 44, pp. 136-158. (In Russian)
2. Shapir M.I. Esteticheskiy opyt 20 veka: avangard i postmodernizm [The Aesthetic Experience of the Twentieth Century: Avant-garde and Postmodernism]. Philologica,
1995, no. 2, pp. 136-143. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Bloch I. Kpsikhologii russkoy revolyutsii (istoriya razvitiya mazokhista revoly-utsionera) [To the Psychology of the Russian Revolution (The History of the Development of the Revolutionary Masochist)]. Bloch I. Polovaya zhizn' nashego vremeni v eye otnoshenii k sovremennoy kul 'ture [The Sex Life of Our Time in Its Relation to Modern Culture]. Saint-Petersburg, 1910, pp. 519-535. (Translated from German to Russian)
(Monographs)
4. Gasparov B.M. Yazyk. Pamyat'. Obraz. Lingvistika yazykovogo sushchest-vovaniya [Language. Memory. Image. Linguistics of Language Existence]. Moscow,
1996. (In Russian).
5. Modzalevskiy B.L. Pushkin pod taynym nadzorom [Pushkin under Secret Surveillance]. Leningrad, 1925. (In Russian).
6. Tynyanov Yu. Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetics. History of Literature. Cinema]. Moscow, 1977. (In Russian).
7. Tomashevskiy B. Pushkin [Pushkin]: in 2 books. Book 1. (1813-1824). Moscow; Leningrad, 1956. (In Russian).
8. Weininger O. Pol i kharakter [Sex and Character]. Saint-Petersburg, 1909. (Translated from German to Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
9. Plotnikov K.I. Istoriya literaturnoy organizatsii Vserosskomdram (Po materi-alam otdela rukopisey IMLI RAN) [The History of the Literary Organization " Vser-osskomdram" (Based on the Materials of the Department of Manuscripts of the IWL RAS)]. PhD Thesis Abstract. Moscow, 2015. (In Russian).
Московская Дарья Сергеевна, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Доктор филологических наук, заместитель директора по научной работе -главный научный сотрудник, заведующая отделом рукописей. Область научных интересов: источниковедение, текстология, история, социокультурные контексты русской литературы 1920-1930-х гг., творчество и биография Кржижановского,
Хармса, Введенского, Вагинова, Платонова, Добычина, литературные теории 1920-1930-х гг.
E-mail: [email protected]
Moskovskaya Darya S., A.M. Gorky Institute of World literature of the Russian Academy of Sciences.
Doctor of Philology, Chief Researcher, Deputy Director, head of the Department of Manuscripts. Research interests: source studies, texture, history, socio-cultural contexts of Russian literature of the 1920s-1930s, the works and biographies of Krzhizhanovsky, Kharms, Vvedensky, Vaginov, Platonov, Dobychin, literary theories of the 1920s-1930s.
E-mail: [email protected]
