CC BY
41
УДК 328.18
д. А. Будко
НЕФОРМАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ОРГАНОВ РЕГИОНАЛЬНОЙ ВЛАСТИ
Статья посвящена особенностям практик взаимодействия институтов региональной власти в современной России. Приводятся результаты исследования, проведенного при поддержке гранта № 149К Института общественного проектирования «Рекрутирование политических лидеров муниципального и регионального уровня в современной России: проблемы оптимизации и повышения общественно-политической эффективности». На основании дискурс-анализа текстов интервью с представителями законодательной и исполнительной власти восьми субъектов Федерации устанавливаются общие тенденции существования неформальных связей в процессе функционирования органов региональной власти. Делается вывод о том, что данный феномен тесно вплетен в их повседневную работу и дополняет действующее законодательство в ситуациях, когда выбор того или иного решения не укладывается в рамки прописанных норм. При этом происходит увязывание неформальных практик с традиционными нормами поведения и общероссийскими стереотипами.
Ключевые слова: политические практики, неформальные политические практики, личные связи, региональная власть, Россия.
В настоящее время в Российской Федерации происходит трансформация региональной системы. Это связано не только с возвращением выборов глав регионов, но и с укрупнением некоторых субъектов и с расширением территории в связи с вхождением Крыма в состав России.
В этом контексте на первый план выходят исследования взаимоотношений центральной и региональной властей, а также особенностей регионального политического процесса, в частности путей взаимодействия между институтами власти субъектов Федерации. Последнее представляет собой своего рода сплав тенденций и закономерностей, существующих в стране, а также особенностей, характерных для каждого конкретного случая. Во многом это следствие того, что в состав Российской Федерации входят такие разные по статусу образования, как области, края, автономные округа, автономные края, республики, города федерального значения; каждое из этих образований имеет собственную специфику в плане внутреннего устройства и особенностей властных взаимоотношений, складывавшихся на протяжении всего их существования: «Региональная политическая власть находится на пересечении единой вертикали государственной власти и политического пространства регионов. Властно-политические отношения пронизывают всю территорию государства, вследствие чего интересы региональных сообществ приобретают политическое выражение» (Брызгунова, 2007, с. 87).
Таким образом, говоря о взаимодействии властных институтов субъектов Федерации, невозможно исключить фактор влияния центральной власти и возможность ее вмешательства в политику субъектов. На наш взгляд, в Российской
© Д. А. Будко, 2014
Федерации можно выделить три этапа в развитии системы взаимоотношений «центр — регионы». Главный критерий для обозначения каждого из этапов — объем полномочий и свобод, предоставляемых федеральной властью субъектам.
Первый этап (1993-1999 гг)1 — «парад суверенитетов». Субъекты РФ имеют большие свободы в отношении своего развития. Роль центра становится менее значительной. Несмотря на высокую степень независимости и автономии, которая зачастую воспринимается как некий политический миф, данный период нельзя считать сугубо положительным. С одной стороны, свобода, предоставленная регионам (это касается не только национальных республик), дала им шанс проводить собственную внутреннюю политику и развиваться в наиболее благоприятном для них ключе. Органы региональной власти приобрели широкие полномочия, открылись новые возможности и пути построения политической карьеры. С другой стороны, эти перемены могли способствовать чрезмерной атомизации регионов друг от друга и от федерального центра, а на деле привели к возникновению в ряде субъектов собственных режимов, не всегда имеющих демократическую направленность развития, включая стремления к сепаратизму.
Второй этап (2000-2008 гг.) — «вертикаль власти». Регионы постепенно теряют свободу, происходит выстраивание политической иерархии с подчинением центру. Отношения между федеральными и региональными властями становятся вертикальными. Происходит объединение ряда регионов2, а также создание новых административных образований — Федеральных округов с полномочными представителями Президента во главе. Возникает совещательный орган при Президенте РФ — Государственный Совет, являющийся институтом, содействующим реализации полномочий главы государства по координации взаимодействия органов государственной власти и обсуждению вопросов, касающихся взаимоотношения федеральных властей и субъектов РФ. Оценка построения «вертикали власти» с учетом сужения сферы полномочий и самостоятельности регионов неоднозначна, о чем речь пойдет далее, в контексте следующего этапа — «балансирования».
Третий этап (с 2007 г. по настоящее время) — «балансирование». Происходит корректировка модели «вертикали власти», сложившейся в начале 2000-х гг. Ряд ее элементов сохраняется, а какие-то подвергаются изменениям. В частности, решается вопрос объединения некоторых субъектов Федерации, возвращаются выборы глав регионов. Этот этап интересен тем, что на его примере можно рассмотреть тенденции, существовавшие до и воплощенные уже в период прези-
1 Выделение конкретных временных промежутков весьма условно, поскольку некоторые тенденции и изменения не могут быть ограничены конкретными рамками.
2 В 2005 г. Коми-Пермяцкий автономный округ и Пермская область были объединены в Пермский край; в 2007 г. Красноярский край, Таймырский и Эвенкийский автономные округа — в Красноярский край, Корякский автономный округ и Камчатская область — в Камчатский край; в 2008 г Усть-Ордынский Бурятский автономный округ и Иркутская область — в Иркутскую область, Агинский Бурятский автономный округ и Читинская область — в Забайкальский край.
дентства Д. А. Медведева и третьего президентского срока В. В. Путина. Данный период не является приоритетным для большинства исследователей, изучающих практику взаимодействия органов региональной власти. Причина этого, по-видимому, кроется в меньшем контрасте с периодом построения «вертикали власти» в отличие, например, от периода «парада суверенитетов».
Конечно, законодательные акты, уставы и иные местные законы являются каноном, по которому осуществляются все властные взаимодействия элит3, и очевидными свидетельствами всех метаморфоз отношений не только на уровне «центр — регионы», но и внутрирегиональных (Какабадзе, 2008, с. 102). Однако, несмотря на это, область и способы осуществления властных полномочий гораздо шире, нежели прописанные в законодательных актах нормы. В процессе изучения взаимоотношений органов власти сложно найти равновесие между сферой формальных и неформальных взаимоотношений; например, некоторые исследователи выявляют зависимость между количеством чиновников и объемом инвестиций, вкладываемых в тот или иной регион (Логинова, 2008, с. 246247).
В частности, А. Е. Чирикова на примере выборов губернаторов Самарской и Ярославской областей в 2000 г. подчеркнула тенденцию 2000-х гг.: приход в органы исполнительной власти представителей бизнес-структур, а также людей, занимавших посты в избирательном штабе в период выборов губернаторов. С одной стороны, это иллюстрирует слабеющую власть глав регионов, а с другой — использование неформальных практик при построении политической карьеры и их возможный потенциал (Чирикова, 2002, с. 13).
Весьма характерен следующий пример. В статье «Вертикаль власти в оценках региональных элит: динамика перемен» А. Е. Чирикова, сопоставляя динамику восприятия элитами этого феномена пишет, что в период 2000-2003 гг. «среди возникших проблем, значимость которых становится в те годы все более очевидной, региональными элитами в процессе интервью назывались: а) возрастание дистанции между федеральной и региональной властью; б) резкое сворачивание горизонтальных связей между регионами по инициативе Кремля; в) нарастание — благодаря валу реформаторских изменений, непродуманных и поспешных — хаоса в системе управления; при этом последующая значительная ротация управленческих кадров на федеральном уровне резко усложнила работу по оперативному управлению; г) снижение качества отношений между управленцами федерального и регионального уровней; д) нарастание концентрации полномочий властных структур в Москве, повлекшее за собой сужение возможностей региональных элит решать вопросы на местах, снижение "отзывчивости" федерального Центра на запросы со стороны регионов. В своих интер-
3 Говоря о взаимодействии органов региональной власти, важно помнить о понятии «региональные властные элиты», под которыми мы вслед за А. В. Дукой подразумеваем «совокупность индивидов, занимающих ключевые позиции в публичных институтах, контролирующих распределение основных общественных ресурсов в региональном сообществе» (Дука, 2006, с. 91.) В их число входят представители правительства региона, депутаты регионального законодательного собрания и т. д.
вью региональные элиты, характеризуя особенности взаимодействия Центра и регионов в конце первого срока путинского президентства, отмечали, что региональная власть вынужденно (в соответствии с правилами игры) все больше замыкается на федеральный Центр, при этом разрыв между двумя уровнями власти возрастает» (Чирикова, 2008, с. 101).
Впоследствии, уже в 2006 г, можно наблюдать другую картину: «Нарастание позитивности оценок региональных элит по мере построения вертикали власти свидетельствует о том, что для них сегодня экономическая подпитка со стороны Центра важнее, чем сохранение политических ресурсов... Зависимость регионального развития от приказов из Кремля увеличивается, а следовательно, опора на собственные ресурсы становится все менее выгодной для местных элит. В лучших лидерах в невидимом рейтинге оказываются те, кому удается привлечь наибольшее количество средств из Центра, а не те, кто их наилучшим образом зарабатывает. Наступившее политическое однообразие, сворачивание политической конкуренции между партиями на самом деле способствуют тому, что политическая жизнь в регионах осуществляется "по общему лекалу". Центр в результате получает управляемость. Но и только. Исчезает региональное многообразие» (Там же, с. 112).
Сегодня можно отметить тенденции сохранения покорности Центру, а также снижения уровня влияния органов представительной власти на политический процесс и их фактического подчинения исполнительной власти. При этом лояльность законодательной ветви власти очевидна на примере ее отношения к губернатору: несмотря на возможность роспуска парламента, которая теоретически возможна, в истории современной России этого ни разу не произошло ввиду отсутствия спорных моментов между губернатором и парламентом и фактической передачи политической инициативы в руки исполнительной власти. Об этом свидетельствует и то, что ни одна из предложенных федеральными властями кандидатур не была отклонена на региональном уровне (Туровский, 2011, с. 84).
О некотором «застывании» региональной активности свидетельствует и то, что как на региональном, так и муниципальном уровне наблюдаются сходные тенденции: малая степень ротации органов власти; зачастую у «новичков» существуют тесные личные связи с их предшественниками (родственные, деловые, дружеские); преобладание представителей бизнес-структур и партии власти «Единая Россия» в законодательных собраниях окончательно корректирует большинство институтов региональной власти и подгоняет их под общий, сформировавшийся на протяжении 2000-2008 гг. шаблон (Гончаров, 2013, с. 42).
В этом контексте исследование неформальных политических практик (под ними в данной статье понимаются взаимодействия индивидов в сфере властных отношений на основе принятых в конкретном обществе норм и порядков, не закрепленных законодательно) имеет особый интерес. Оно способно продемонстрировать, с одной стороны, общие тенденции взаимоотношений властей, характерные для всей страны, а с другой — внутрирегиональные особенности. Данный феномен примечателен тем, что не только вплетен в повседневную де-
ятельность, но и со временем может начать оказывать воздействие на принятые формальные структуры, трансформируя их под себя.
Дж. Мейер и Б. Роуэн указывают, что для многих бюрократических организаций, существующих в постиндустриальном обществе, весьма характерно увязывание регламентированных правил, в соответствии с которыми они функционируют, с существующими в них «мифами». Данные мифы, оказываясь вписанными в определенные рамки, проявляются весьма естественными правилами для работающих в организации индивидов (Мейер, Роуэн, 2011, с. 45-46).
Впрочем, подобное не всегда возможно: не каждая практика может оказаться четко записанной на бумаге, кроме того, их потенциал весьма противоречив. Это связывается как с особенностями, характерными для политических культур различных стран, так и с тем, что разные исследователи рассматривают данный феномен и его проявления как нечто многообразное и многовариантное, а также отличающееся по смысловому содержанию. Можно встретить диаметрально противоположные точки зрения: от подчеркивания исключительно негативной стороны неформальных практик, фактического сведения их исключительно к области коррупции, до восприятия как явления, способного сгладить любые трудности, возникающие в существующем политическом процессе. Впрочем, большинство исследователей склонно рассматривать их без внесения в трактовку определенных оценочных смыслов, поскольку даже один и тот же феномен в отдельной политической системе может обнаруживать себя по-разному. Например, патрон-клиентские отношения (иначе — клиентелизм, клиентелла), обнаруживающиеся практически во всех культурах (Scott, 1972, p. 92), в условиях обычного функционирования режимов из разряда тех, которые принято относить к либеральным, имеют деформирующий характер, мешающий дальнейшему развитию, а в случае неожиданных потрясений и сбоев оказываются своего рода страховкой (Афанасьев, 1997, с. 162).
В ситуации взаимоотношений в субъектах неформальные политические практики одновременно способствуют разобщению внутри региональных властей, созданию напряженных отношений (региональные власти весьма ограничены в своих ресурсах и волей-неволей нуждаются в поддержке, например, отдельных групп интересов (Бирюков, 2008, с. 59)) и консолидируют их, поскольку создают ситуацию некоего общего микрокосмоса, в который входит каждый из участников, знающий его правила и своих коллег («Неформальные практики не всегда являются злом. В некоторых случаях с их помощью удается достигать стабильности в регионе» (Чирикова, 2004, с. 80)).
Межличностные взаимодействия, неформальные политические практики с трудом поддаются исследованию ввиду их латентности и сложности выявления реального положения дел; возникает ситуация, которую условно можно обозначить как «все это знают» (что подразумевает скорее большую сферу предположений и слухов, нежели действительность).
Таким образом, у исследователя фактически есть два пути для анализа данного процесса:
1) акцентирование внимания на внешних событиях; в качестве эмпирических данных могут выступать биографические данные, однако, как правило, источни-
ки, которые применяются для статистического анализа, не несут в себе большой информативности, кроме официальных «сухих» фактов — когда и где индивид родился, где учился и (что, впрочем, упоминается не всегда) какое у него хобби, состоит он в каком-либо клубе по интересам (подобные материалы в небольшой степени могут пролить свет на неформальные связи), а также материалы средств массовой информации; их недостаток — возможное искажение реальности и широкие обобщения; речь идет о дискурсах различных печатных, интернет-изданий или телевизионных репортажей и передач, к тому же в материалах могут не упоминаться фамилии или говорится об общих тенденциях, сводимых к «коллективной безответственности»;
2) изучение ситуации изнутри; здесь в качестве способа сбора эмпирических данных могут служить наблюдение (сложность представляет не только изучение «со стороны», но и включенное наблюдение, связанное со спецификой объекта), а также проведение экспертных интервью с представителями власти с последующим дискурс-анализом; данный метод имеет свои недостатки: во-первых, респондент старается представить себя в лучшем свете; во-вторых, есть шанс погрешностей («сочиняет как очевидец» — каждое событие воспринимается всеми по-разному); однако ввиду некой «щекотливости» и неоднозначности данной темы вопросы, на наш взгляд, по возможности должны носить как можно более общий характер, что позволит респонденту чувствовать себя свободнее и отвечать подробнее, предоставляя больше возможностей для изучения дискурса.
Попытаемся исследовать особенности неформальных взаимодействий, исходя из второго подхода — с точки зрения самих участников взаимодействия органов региональной власти в различных субъектах РФ. Для этой цели мы используем материалы исследования «Рекрутирование политических лидеров муниципального и регионального уровня в современной России: проблемы оптимизации и повышения общественно-политической эффективности»4. Из материалов исследования мы отобрали интервью с представителями органов региональной власти и выделили фрагменты, демонстрирующие место и роль личных связей в региональном политическом процессе.
Несмотря на то что в содержании исследования акцент делается на политических карьерах, а не на взаимодействии органов власти, его материалы ценны для нас: в ряде вопросов (и в самих интервью) возникает тема личных связей, их роли в политической жизни региона и в функционировании органов власти.
По результатам дискурс-анализа интервью можно сделать вывод о том, что за исключением республик Коми и Татарстан, имеющих национальную специ-
4 Грант № 149/К Института общественного проектирования; при реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные Институтом общественного проектирования в качестве гранта в соответствии с Распоряжением Президента РФ от 2 марта 2011 г № 127-рп. Сроки реализации: январь-ноябрь 2012 г; цель проекта — выявление наиболее типичных моделей карьерного роста муниципальных и региональных лидеров в различных субъектах РФ (Алтайский край, Воронежская область, Краснодарский край, Ленинградская область, Пермский край, Республика Коми, Республика Татарстан, Санкт-Петербург).
фику, особенных различий в осуществлении политического процесса и использования неформальных политических практик не наблюдается.
Речь респондентов демонстрирует достаточную степень открытости5. На первый план в качестве региональной специфики выдвигались тезисы об аграрных составляющих региона, о наличии природоохранных зон (что непосредственно влияет на особенности проводимой политики) и муниципальном делении, о национальном и религиозном факторах (значимо для республик Коми и Татарстан), а также об особом менталитете, связанном с определенными стереотипами, носящими всероссийский характер6 («...трудно сравнивать, не знаю как там в других регионах все это складывается, ну понятно, своя специфика как бы, свой определенный уклад и исторический, и такой чисто житейский, наверное. Вот который сложился опять же от исторических корней. Ну, я думаю, это тоже играет роль (Кубань — 09м.7, старше 45 лет)»).
Что касается факторов, влияющих на карьеру и осуществление политического процесса, то принадлежность к партии не представляет значения для продвижения по карьерной лестнице и налаживания личных связей. Данный тезис подчеркивался членами партии большинства «Единой России», а также беспартийными представителями исполнительной власти. Если представители оппозиции относят партийность к числу сложностей и возможных причин неприятностей в повседневной деятельности8 («Мы говорим откровенно, поэтому вы прекрасно понимаете, если ты в партии власти "Единая Россия" до этого момента был, то больше шансов — это партия власти. Если ты состоишь в партии власти, естественно, значительно больше шансов построить успешную карьеру у любого человека (Ленинградская область — 05ж., 53 года)»), то единороссы, напротив, склонны оценивать свой статус как накладывающий дополнительные обязательства, повышающий ответственность перед избирателями. Весьма важны постоянное акцентирование верности избранного курса и попытки объяснения своего выбора партии: «Роль партий изменилась. В худшую сторону. У представителей других партий, кроме партии власти, построить карьеру шансов практически нет. Чтобы построить действительно успешную карьеру, надо принадлежать партии власти... Если вы не в партии власти, нет шансов сделать карьеру, езжайте в другой регион (Алтай — 04м., 54 года)»; «Безусловно, я состою в партии "Единая Россия". До этого я был в Аграрной партии, но она объединилась и слилась с "Единой Россией". Считаю, что именно в "Единой России" есть возможность конструктивно решать многие вопросы, но прежде
5 В качестве примеров мы используем наиболее яркие цитаты из интервью, демонстрирующие общую картину. Наиболее иллюстративны высказывания респондентов, проживающих в регионах, тесно связанных с сельским и лесным хозяйствами, — Воронежской области и Алтайском крае.
6 Наиболее яркий пример — «жлобство» в Воронежской области, упоминаемое в интервью представителей власти этого региона.
7 Цифры означают номер интервью, а буквы после них — пол респондента.
8 Однако в случае с КПРФ выделяется четкая установка на некий общий, тесный круг идейных бескорыстных однопартийцев, в одиночку борющихся со всеми административными перегибами.
всего связанные с деятельностью сельского хозяйства. Экономику Алтайского края определяет сельское хозяйство, потому от того, как оно будет функционировать, зависит, безусловно, и наш бюджет, и самое главное, что уровень жизни населения. Половина населения в Алтайском крае живет на селе. Конечно, не все удается, но в основном такие глобальные вопросы все-таки удается решать через эту организацию. Обеспечение горючим, сегодня ведь идет посевная, проблем практически нет. По вопросам ценообразования последнее время какую-то стабильность нашли. Соответственно заработную плату подняли в сельском хозяйстве. Хотя она еще, надо честно признаться, невысокая, но, тем не менее, 10 тысяч рублей по краю платим, прежде она была очень низкая (Алтай — 09м, 56 лет)».
Участие в деятельности организаций типа «Ротари», несмотря на признание их значимости для завязывания полезных контактов, не выходит на первый план. Общение с коллегами и возможными деловыми партнерами происходит, как правило, в рабочих кабинетах или же в организациях по интересам, не имеющих ярко выраженной политической окраски. «В стране элитные региональные и локальные сообщества — фактически закрытые своего рода корпорации, обязательно связанные с региональным руководством. В национальных республиках они представляют собой клановые образования с тесными родственными связями. В регионах России, не являющихся национальными республиками, элитные сообщества формируются почти исключительно на личных связях и на том, с кем руководитель региона когда-то работал, учился, дружил. Часты случаи появления на должностях в регионах собственных команд губернаторов. В российских регионах существуют разные группы лояльности, но доминирует "губернаторская". Ни одна другая группа не обладает сопоставимыми по значимости ресурсами для получения должностей. Различия в интересах, конкурентное владение собственностью и участие в рыночных отношениях не позволяют элитным сообществам объединиться. В результате представители частного бизнеса нередко поддерживают оппозиционные политические силы на выборах в заксобрания регионов, что позволяет стать депутатами тем, кто не входит в группы лояльности губернатору» (Попова, 2013, с. 50).
Когда речь заходит об особенностях построения карьеры или продвижения по службе (собственного или коллег), то в интервью прослеживаются три тенденции:
1) уход от ответа в весьма расплывчатых и общих фразах («Да бог его знает. Разные. Это должно быть не просто стечение обстоятельств, но и твои личные качества, влияние других людей, в том числе вышестоящих руководителей. Комплекс факторов внешних и внутренних (Алтай — 03м., 30 лет)»; «Ну, надо глубокий сравнительный анализ проводить... В нашей сфере все-таки продвижение связано... я даже не знаю с чем. Как-то все не отличается от общероссийского масштаба. Одно скажу, сегодня госслужба предоставляет просто невероятные возможности для реализации своих знаний и навыков. Может, в советские времена их было меньше, потому что не было такой свободы в хорошем смысле этого слова, но сейчас они просто фантастические (Алтай — 08м., 38 лет)»);
2) акцентирование внимания на сугубо деловых качествах («Первое, безусловно, знания. Даже первое — это цель, сам пример для решения и устремления к этому. И второе — поддержка семьи, друзей, товарищей. А потом и общества, структуры, в которой он работает. Единолично не станешь политиком, что вот я захотел стать политиком и стану. Нет. Вот только сочетать все эти слагаемые (Алтай — 09м., 56 лет)»);
3) негативная оценка существующих порядков со сдержанным подчеркиванием собственной невовлеченности в «порочный круг» («Внешние факторы в основном. Отношение вышестоящего начальства — самый главный фактор (Алтай — 04м., 54 года)»).
Еще один любопытный момент характерен для представителей власти всех рассматриваемых субъектов: во многих интервью динамику отношения респондентов к использованию личных связей в зависимости от постановки вопроса или контекста ответа можно условно обозначить в виде волны: «я всего добился (-ась) сам (-а)» — «мне помогли дружеские и деловые контакты» — «признание моего профессионализма» — «без этого никак» — «использовать личные связи нехорошо». При этом задействование личных связей допускается как возможность для карьерного роста; подразумевается, что так происходит у всех, всегда и везде, а речь идет именно об оценке себя как профессионала, которого приглашают на ту или иную должность исключительно из-за того, что известны деловые качества кандидата. Особенно оговариваются два момента: 1) в процедуре конкурса на ту или иную должность в исполнительной власти на первый план выходят профессиональная репутация и деловые достижения («В какой-то степени кто-то должен поддержать, когда решается вопрос кого выдвинуть, Иванова или Петрова (Воронеж — 01м, 55 лет)»); 2) значимость личностных качеств, управленческих талантов и навыков, трудолюбия, стремления к профессиональному росту, которые оказываются первоочередными в продвижении по карьерной лестнице: благодаря личным связям можно получить высокую должность, но удержаться на ней или подняться без этих качеств очень сложно («Потому что есть люди, начальники по натуре, от природы, а есть, у которых нет этого навыка, и никогда они карьеру в политике не сделают (Воронеж — 01м, 55 лет)»).
Если говорить об использовании неформальных политических практик, можно заметить, что респонденты либо делали акцент на особой «порочности» собственного региона («Лояльность, клановость, родственные связи, политическая принадлежность. У нас кадровый отбор идет не по уровню профессионализма, а по лояльности, преданности, лизоблюдства, восхищения. Такой азиатский путь. Тут мало что зависит человека... (Алтай — 04м., 54 года)»; «Клановость. Причем с приходом того человека, которого нельзя упоминать (Воронеж — 02м., 40 лет)»; «Это вписанность в группы интересов. Если представить себе визуальный образ, то яблоки в ящике (Воронеж — 05м., 40 лет)»; «...это прежде всего бюрократические родственные связи, очень много людей, которые находятся в этих структурах по протекции более влиятельных родственников (Коми — 01м., 34 года)»; «Я надеюсь, что у нас ситуация радикально измениться и будет в этом плане... то есть режим, который был у власти, он будет несколько иной
(Омск — 01м., 53 года)»), либо чаще были склонны переводить проблемы в сторону федеральной власти, сводя все к общим недостаткам, характерным для всей России («Я продвигался по своей лестнице карьерной без всякого знакомства, чисто только благодаря своим качествам. У меня не было здесь в Барнауле никого, кто бы меня протаскивал и протягивал. Поэтому только благодаря своим качествам, да я и думаю, что многие, большинство сегодня, кто занимает достаточно высокие руководящие посты, все-таки добились этого самостоятельно. Это распространено, как это ни обидно, в Москве сегодня, чего греха таить, там либо платят за места, либо родня, либо еще кто-то. Там происходит все за счет того, что кто-то кому-то рекомендует и протаскивает (Алтай — 09м., 56 лет)».
Описанные акценты — две стороны одной медали. Недостатки федеральной власти — вариант своего рода «коллективной безответственности» в некоторой степени оправдывающий существующее положение дел. Деформация в системе властных отношений в самом регионе переводит проблему в рамки такой же неизбежности. При этом весьма значимыми ресурсами «выживания» выступают либо принадлежность к команде губернатора (назначенный «сверху» губернатор хотя и получает одобрение у местных парламентариев, чаще выступает в роли причины для недовольства), либо финансовый потенциал, позволяющий оплачивать избирательные кампании, либо наличие собственной группы поддержки, что подчеркивается неоднократным повторением поговорки: «Один в поле не воин» (речь идет о команде единомышленников, коллег, поддержке вышестоящего руководства, друзей и семьи).
Факторы национальности и общей религиозности также весьма актуальны, однако во многом соотносятся с уже упоминавшимися отношениями на основе клиентелизма и родственных или дружеских контактов: «.у нас ведь мусульманская республика, и зачастую очень часто карьерный рост связан не только с профессиональной пригодностью того или иного человека, но и с конкретными связями с той или иной группой правящей элиты. Это особенность нашей республики, но я думаю это на сегодняшний день особенность любого региона. Вот здесь мне кажется то, чего не было в советское время. Было сложно на тот период на руководящую должность, на руководителя, скажем, завода увидеть человека, который, как правило, руководитель предприятия — это человек, который пришел на завод слесарем, потом мастером, окончил институт, стал начальником цеха, инженером, стал директором прошел все этапы (Татарстан — 01м., 58 лет)»; «Насчет стимулов трудно сказать в данном случае, потому что ярко так я не скажу, каких-то стимулов, что у нас есть. Что касается преград — безусловно. То есть в первую очередь это фактор знакомств, родственные связи и национальный фактор (Татарстан — 02ж., 33 года)».
Значимость участия в клубах отходит на второй план, поскольку они, несмотря на возможность завязывания полезных контактов, во многом выступают дополнительной площадкой для неформального общения уже знакомых друг с другом представителей власти.
Существование таких неформальных политических практик, как патрон-клиентские отношения, фаворитизм, дружеские и рабочие контакты, представляет собой феномен, тесно вплетенный в повседневность и дополняющий действую_ 133
ПОЛИТЭКС 2014. Том 10. № 3
щее законодательство в ситуациях, когда выбор не укладывается только в рамки прописанных схем. При этом происходит увязывание данных практик с традиционными нормами поведения и общероссийскими стереотипами. Здесь неизбежно задействование землячества, или, точнее, религиозного и национального факторов.
Весьма показательна противоречивость ряда интервью (при этом респонденты не пытаются подсказать пути устранения существующих недостатков, сводя все к констатации фактов и обобщениям): «достижение нынешнего статуса своими силами» vs. «задействование деловых контактов»; «очень широкое распространение негативных неформальных политических практик» vs. «частые случаи прохождение на должность в результате честно выигранного конкурса»; «негативные неформальные практики представляют собой опасность для политического развития региона» vs. «это все неизбежно и имеет общероссийские масштабы».
Таким образом, говоря о политических практиках деятельности органов региональной власти, можно сделать вывод о том, что использование неформальных политических практик в процессе осуществления регионального политического процесса является его неотъемлемой чертой. Так, признавая существование формальных рамок и конкурсной ситуации при продвижении по карьерной лестнице, респонденты отмечали значимость репутации у коллег и руководства, а также значение полезных знакомств даже на первом этапе — для того чтобы узнать о возможной вакансии.
Литература
Афанасьев М. Н. Клиентелизм: историко-социологический очерк (II) // Политические исследования (Полис). 1997. № 1. С. 157-166 (Afanasiev M. N. Patron-Client Politics: the Historical and Social Essay (II) // Political Studies (Polis). 1997. N 1. Р. 157-166).
Бирюков С. В. Региональная политическая власть в контексте социально-политических изменений на рубеже XX-XXI вв. // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2008. № 2. С. 53-62 (Biriukov S. V. Regional Political Power to the Context of Socio-Political Changes between XX-XXI centuries // Vestnik of Moscow State University. Series 18. Sociology and Political Science. 2008. N 2. Р. 53-62).
Брызгунова Ю. Региональная власть в системе политических сетей // Власть. 2007. № 4. С. 87-89 (Bryzgunova Yu. Regional Political Power in the Context of Socio-Political Net // Power. 2007. N 4. Р. 87-89).
Гончаров И. И. Проблема обновления власти на Юге России: региональный и муниципальный уровень // Вестник Южного научного центра РАН. 2013. Т. 9, № 3. С. 42-46 (Goncharov 1.1. The Problem of Power Renovation in the South of Russia: Regional and Municipal Level // Vestnik of the Southern Scientific Centre of the RAS. 2013. Vol. 9, N 3. Р. 42-46).
Дука А. В. Стабилизация в условиях неопределенности: институционализация региональных элит // Pro nunc. Современные политические процессы. 2006. № 4. Т. 7. С. 86-100 (Duka A. V. Stabilization under Uncertainty: Institutionalization of Regional Elites // Pro nunc. The Modern Political Processes. 2006. N 4. Vol. 7. P. 86-100).
Какабадзе Ш. Ш. Институционализация согласования интересов субъектов Российской Федерации: изменение законодательства и новые политические реалии // Политические исследования (Полис). 2008. № 4. С. 102-111 (Kakabadze Sh. Sh. Institutionalization of Coordinating the Interests of the Russian Federation Subjects: Changing of Legislation and New Political Realities // Political Studies (Polis). 2008. N 4. Р. 102-111).
Логинова Л. В. Институционализация региональных интересов: субъективные и объективные мотивации // Регионология. 2008. № 4. С. 243-251 (Loginova L. V. Institutionalisation of Regional Interests: Subjective and Objective Motivations // Regional Studies. 2008. N 4. P. 243-251).
Мейер Дж., Роуэн Б. Институциональные организации: формальная структура как миф и церемониал // Экономическая социология. 2011. № 1. Т. 12. С. 43-67 (Meyer J. W., Rowan В. Institutional Organizations: Formal Structure as Myth and Ceremony // Political Economy. 2001. N 1. Vol. 12. P. 43-67).
Попова О. В. Карьерные стратегии субфедеральных политических элит // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 6. 2013. Вып. 1. С. 49-56 (Popova O. V. Career Strategies of Subfederal Political Elites // Vestnik of St. Petersburg University. Series 6. 2013. Issue 1. P. 49-56).
Туровский Р. Ф. Институциональный дизайн российской региональной власти: кажущаяся простота? // Общественные науки и современность. 2011. № 5. С. 82-92 (Turovsky R. F. Institutional Design of the Russian Regional Power: Apparent Simplicity? // Social Science and Modernity. 2011. N 5. Р. 82-92).
Чирикова А. Е. Вертикаль власти в оценках региональных элит: динамика перемен // Политические исследования (Полис). 2008. N 6. С. 99-112 (Chirikova A. E. The Power Vertical in the Estimation of Regional Elites: Dynamics of Changes // Political Studies (Polis). 2008. N 6. P. 99-112).
Чирикова А. Е. Исполнительная власть в регионах: правила игры формальные и неформальные // Общественные науки и современность. 2004. № 3. С. 71-80 (Chirikova A. E. Executive Power in Regions: Formal and Informal Rules of the Game // Social Science and Modernity. 2004. N 3. Р. 71-80).
Чирикова А. Е. Региональные элиты и региональные процессы: власть и политика // Россия реформирующаяся. 2002. № 2. С. 8-33 (Chirikova A. E. Regional Elites and Regional Processes: the Power and Politics // Russia Reforming. 2002. N 2. Р. 8-33).
Scott J. Patron-Client Politics and Political Change in Southeast Asia // The American Political Science Review. 1972. N 1. Vol. 66. P. 91-113.
