CC BY
102
УДК [94+355.082](430)| 1914/1918 |
«НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО»: К ПРОБЛЕМЕ ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ (на примере германской военной элиты)
Л.В. Ланник
Саратовская государственная юридическая академия, кафедра истории, социологии политики и сервиса E-mail: leo-lannik@yandex.ru
Статья предлагает рассмотреть одно из перспективных направлений исследования, находящееся на стыке военной антропологии, собственно военной и политической истории. Существующая достаточно богатая историография по истории офицерского корпуса, истории повседневности на фронте и в тылу, а также мемуаристика позволили создать достаточно устойчивый, но зачастую предвзятый или неполный образ войны, в котором не хватает мнения командного состава среднего звена. При этом немногочисленные источники, оставленные офицерами Генштаба и обер-офицерами, зачастую раскрывают многие факты и явления, намеренно оставшиеся за пределами внимания генералов или неизвестные тем, кто провел войну в окопах. Именно этот пласт информации и составляет до сих пор своего рода "недостающее звено" в изучении истории тотальных войн.
Ключевые слова: Первая мировая война, Германская Империя, штабное офицерство, мемуары, фронт, повседневность, военная элита.
«MISSING LINK»: TO THE PROBLEM OF THE HISTORY OF EVERYDAY LIFE DURING THE GREAT WAR (by example of the german military elite)
I.V. Lannik
This article discusses one of the most promising areas of research at the interface between the military anthropology, the military and political history. There is a fairly rich historiography on the history of the officer corps, history of everyday life at the front and in the rear, as well as memoirs helped to create a sufficiently stable, but often biased or incomplete image of the war, which lacks the views of mid-level commanders. In this case, a few sources left by the officers of the General Staff and the chief officers often reveal many facts and phenomena, deliberately left outside attention generals or unknown to those who spent the war in the trenches. This layer of information is still remained a kind of "missing link" in the study of the history of total war.
Key words: Germany, World War One, staff officers, memoirs, front, everyday life, military elite.
Историческая память о масштабных событиях прошлого зачастую весьма неоднородна, а составляющие ее отбираются достаточно субъективно, порой совершенно без учета качества информации или ее достоверности. Это обстоятельство всегда и ставило перед историками и их коллегами в смежных дисциплинах одну из основных задачу по реконструкции «истинного» хода событий или структуры явления. Разумеется, это оказалось процессом принципиально бесконечным, а главным препятствием, причем технического характера, оказалась временная или частичная нехватка источников того или иного рода.
Применительно же к событиям последних нескольких событий и эта проблема казалась решенной окончательно, а основные трудности теперь заключались в необходимости сохранить хотя бы минимальную целостность, в категорическом требовании увязать разнородную информацию в рамки более или менее общей версии, сколь многогранной она бы от этого ни становилась.
В увлечении историей повседневности, гендерной историей, исторической и военной антропологией1, историей групп населения, ранее остававшихся на периферии внимания исследователей (военнопленные, беженцы, инвалиды и т.д.), охватившем научную общественность более 20 лет назад2, можно усмотреть закономерную реакцию на явные пробелы в исторической картине таких событий, которые вполне поддаются максимально подробному описанию на основании существующих богатых источников.
Великая война, будучи самым описываемым событием в истории, в этом отношении, несомненно, наиболее показательна. Несмотря на громадные усилия в разных странах, так или иначе затронутых ею, сравнительно полной публикации всех имеющихся источников ждать не приходится, ибо это и не имеет практического смысла: охватить всю полноту информации в
1 См. в отечественной историографии труды Е.С. Сенявской, в т.ч.: Сенявская Е.С. Психология войны в XX в.: исторический опыт России. М., 1999.
2 См. об историографии Первой мировой войны конца XX - начала XXI в., напр.: Prost; Higham R.D.S., Showalter D.E. Researching World War I. Westport, L., 2003; Winter J.M., Prost A. The Great War in History: Debates and Controversies, 1914 to Present. Cambridge, 2005.
рамках сравнительно компактной версии все равно не удастся. Именно поэтому столь очевидны приоритеты в сфере научных изысканий, столь отчетливо проявляется увлечение лишь некоторыми сторонами военной действительности и отдельными воздействующими на нее факторами, в частности теперь сосредоточились на неизвестных дотоле жертвах войны -беженцах, военнопленных, дезертирах, представителях социально незащищенных слоев общества. Тем не менее, к настоящему моменту можно констатировать и вполне естественный в данном случае обратный эффект, когда забвению были преданы казавшиеся вполне изученными аспекты истории, в частности истории военной. Конечно, изучение операций или исследования по военной стратегии и раньше были уделом преимущественно профессиональных военных, имели поначалу почти служебное назначение, однако есть и блестящие исключения3.
Представляется, что настало время для устранения и этого «перегиба», что можно продемонстрировать на примере распространения такого модного направления как история повседневности на объекты исследования, до сих пор ею не затрагивавшиеся.
Упорное акцентирование внимания профессионалов и любителей на так называемой «окопной правде»4, якобы раскрывающей всю полноту военного опыта в отличие от классических военно-исторических и мемуарных трудов, в действительности лишь создает второй полюс среди всего спектра различных образов войны. При этом априорное убеждение в том, что войну с точки зрения высшего командования и политического руководства историки представляют себе достаточно хорошо, верно лишь отчасти, ведь нет никакого сомнения в искажающей факты специфике написания аналитических работ и воспоминаний, отражающих их позицию. Характерно, что на «генеральском уровне» особенно сильно учитывается резонанс принятых решений или высказанных мнений не только для хода боевых действий, но и для взгляда
3 Из классиков можно назвать Г. Дельбрюка и Б. Лиддел-Гарта.
4 В нашей стране это особенно заметно в литературе о Великой Отечественной войне см., напр.: Першанин В. «Смертное поле». «Окопная правда» Великой Отечественной. М., 2008. Есть целая серия работ с тем же подзаголовком.
историков, а потому искажение или ретуширование действительной картины начинается одновременно с событиями, претендующими на то, чтобы войти в историю5.
Нет никаких сомнений в том, что в ряде случаев выстраивание официальной, «генеральской» версии событий регулировалось высшими политическими соображениями, а не только учетом субъективного рвения к славе, в частности очередной вариант истории Второй мировой войны мог радикально отличаться от предыдущего в связи с продолжением карьеры того или иного военного и политического деятеля. Достаточно вспомнить об освещении заслуг или ошибок И. Сталина, Н. Хрущева или Г. Жукова6. Применительно к германской версии истории Первой мировой значительную эволюцию прошло освещение роли Гинденбурга, Людендорфа, кайзера Вильгельма II, Г. фон Секта, а также ряда фигур меньших масштабов. Поддерживавшаяся в Германии даже после Второй мировой войны традиция поручать офицеру, как правило из бывших адъютантов, написание биографии того или иного выдающегося военного деятеля, не успевшего или не пожелавшего в должном объеме посодействовать укреплению складывающейся официальной версии военной истории, имела то преимущество, что вполне мемуарная литература дополнялась взглядом со стороны, однако почти всегда самым лестным или тщательно рафинированным под поставленную перед биографом задачу создания должного образа. Представляется, что перечисленные выше особенности характеризуют границы возможного и допустимого при исследовании военных событий и их восприятия на уровне высшего командования.
Обманчивое ощущение исследованности офицерского образа войны порождает не только «лейтенантская проза», при всех ее литературных и фактологических достоинствах, но и прекрасные работы по военной социологии, в особенности офицерского
5 Попытка развенчать или дополнить созданные в общественном мнении и заранее подкрепленные пристрастным подбором материалов мифы со стороны их героя предпринята в биографии Ермолова: Гордин Я. Ермолов. М., 2012.
6 Показательным является очевидное различие между двумя официальными советскими версиями истории Великой Отечественной войны: 6-томной (История Великой Отечественной Войны Советского Союза 1941-1945 гг. / под ред. П.Н. Поспелова: в 6 т. М., 1960-1965) и более поздней 12-томной (История Второй мировой войны / под ред. А.А. Гречко: в 12 т. М., 1973-1982).
корпуса или генералитета той или иной страны7, действительно предоставляющие обширный статистический материал и порой неожиданные, но убедительно доказанные выводы. Появились исследования по «окопной правде» с точки зрения офицерства8, что позволяет компенсировать отсутствие фактически исчезнувшего жанра писавшихся кадровыми или отставными офицерами полковых историй, когда-то являвшихся основой для изучения многих кампаний германской9, русской, австрийской и других армий.
Однако последняя категория научной литературы, хотя и позволяет строить определенные предположения, не всегда может продемонстрировать именно те аспекты повседневности, за которые так ценят художественную и мемуарную литературу. При этом в ряде случаев последнюю справедливо рассматривают как второстепенный или сомнительный источник.
Порой доходит до контраста между сравнительно хорошо описанной довоенной повседневностью офицерства, в том числе штабного, его участия в светской жизни или превратностей службы в штабах, и полным игнорированием ежедневной жизни не-фронтового офицера в период боевых действий, хотя пребывание в штабе могло вполне смениться командировкой на фронт, а то и переводом в строй, почему не следует полагать
7 См., напр.: Деметр К. Германский офицерский корпус. М., 2007; Bald D. Der Offizier. Sozial- und Bildungsgeschichte des deutschen Offizierskorps im 20. Jahrhundert. München, 1982; Untersuchungen zur Geschichte des Offizierkorps. Anciennität und Beförderung nach Leistung / hrsg. von W. Meier-Welcker. Stuttgart, 1962; Herwig H.H. Das Elitekorps des Kaisers. Die Marineoffizieren im wilhelminischen Deutschland. Hamburg, 1977; Mayzel M. Generals and Revolutionaries. The Russian General Staff during the Revolution: A study in the transformation of Military Elite. Osnabruck, 1979; Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республики Советов 1917-1920 гг. М., 1988; Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907-1917). М., 2003; Гребенкин И.Н. Русский офицер в годы мировой войны и революции 1914-1918 гг. Рязань, 2010 и др.
8 См., напр.: Meteling W. German and French regiments on the Western front 1914-1918 // Untold war: new perspectives in First World War studies / ed. H. Jones, J. O'Bryen, C. Schmidt-Supprian. Leiden, 2008.
9 Например, о германской военной историографии см.: Brühl R. Zur Geschichte der Militärgeschichtsschreibung des preußisch-deutschen Generalstabes 1816-1945. B., 1973; Pöhlmann M. Kriegsgeschichte und Geschichtspolitik: Die amtliche Militärgeschichtsschreibung 1914-1956. Paderborn, 2002.
штабного офицера человеком, не учитывающим опасность участия в боевых действиях.
Образуется очевидная брешь между «окопной правдой», солдатской и обер-офицерской, и «правдой» высшего командования, раскрывающей точку зрения, положенную впоследствии в основу официоза, а потому с непременными лакунами и умолчаниями. Этот пробел может и должен быть закрыт с помощью сведения воедино имеющихся и частично опубликованных источников в рамках создания еще одной «правды» войны - «штабной». Определенные попытки подобного рода уже предпринимались, существует целая литература о штабах и особенностях штабного офицерства10, но помимо раскрытия целого ряда принципиально важных деталей в таких работах редко раскрывают именно те аспекты, которые так интересуют исследователей истории повседневности.
Вряд ли в опубликованной штабной документации, в генеральских мемуарах, в официальной версии истории войны найдется место рассмотрению режима работы офицеров в штабах, условиям их быта, организации досуга, особенностям взаимоотношений не только друг с другом, но и с начальством, которому они давали уникальные по точности психологические портреты. Даже в работах, специально посвященных офицерам-генштабистам, их немедленно выводят в рамках обычных стереотипов - «полубоги», «моменты», «милитаристы» и т.д.11, причем, как и всегда в случае стереотипов, никакого доказательства не приводится, а описания носят характер пересказа анекдотов.
В настоящий момент можно констатировать попытки заполнить описанный выше пробел, постепенно отходя от традиций восприятия Генерального штаба в первую очередь как инстанции в военной машине и стремясь к описанию его как особого интеллектуального и профессионального феномена, имевший совершенно особый и, как правило, иной взгляд на
10 См., напр.: Шапошников Б.М. Мозг армии. М., 1927; Bald D. Der deutsche Generalstab 1859-1939. Reform und Restauration in Ausbildung und Bildung. München, 1977; Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922. М., 2010.
11 См., подр.: Ланник Л.В. Германская военная элита периода Великой войны и революции и «русский след» в ее развитии. Саратов, 2012. С. 76-78.
события, которые, казалось бы, вряд ли можно интерпретировать иначе, нежели уже было сделано12.
Между тем, только «штабная правда» может дать ответы на целый ряд вопросов, поставленных исследователями при работе на других уровнях военной иерархии, однако оставшихся там не разрешенными или раскрытыми довольно однобоко. Война глазами штабного офицера, возможно не имевшего большого фронтового опыта, но и далеко не чуждого боевым действиям, имеет совершенно иной вид, менее ретушированный и более аналитический, особенно по сравнению с генеральским. В то же время штаб-офицер вряд ли будет настолько сконцентрирован на бытовых проблемах, чтобы постепенно перестать анализировать более масштабные события, как это по понятным причинам происходит с солдатами или младшими офицерами.
Именно эта категория офицерства наблюдает за принятием важнейших решений со стороны, а потому более объективно оценивает вклад того или иного военного деятеля, а часто по мере сил и по возможности еще и воздействует на выбор оптимального с их точки зрения варианта. Для этого она обладает и образованием, и честолюбием, и энергией, однако лишена чинов и, почти всегда, статуса, а потому обречена на непрямые действия на грани субординации и интриганства. Штаб-офицеры более всех учитывают набор тех субъективных факторов, признавать которые генералитет в мемуарах осмеливается редко, ведь они справедливо надеются, что никто из бывших младших соратников не посмеет на опровержение просто в силу этики профессионального военного.
Не стоит недооценивать и тот факт, что офицеры Генштаба сами по себе представляют интеллектуальный феномен, интересный в том числе в рамках соответствующих направлений исторической науки. При этом необходимый научный анализ такого явления как литература, созданная генералитетом, с точки
12 В частности есть попытки исследования русско-японской войны с точки зрения анализировавших ее офицеров Генштаба, а также интересные монографии о морских штабных офицерах, в том числе в период весьма сложный для любого представителя командного состава - 1917-1921 гг. См.: Гущин А.В. Русская армия в войне 1904-1905 гг. Историко-антропологичес-кое исследование влияния взаимоотношений военнослужащих на ход боевых действий. СПб., 2014; Назаренко К.Б. Морское министерство в России 1906-1914. СПб., 2010.
зрения ее ценности как источника и особенностей отраженного в ней образа действительности уже проведен13. Разумеется, вслед за должным объемом публикации личных записок офицеров-ген-штабистов14 должен последовать аналогичный этап их введения в научный оборот, для чего пока попросту нет предпосылок.
Многочисленные стереотипы относительно уровня развития и духовных горизонтов профессиональных военных XX столетия почти не учитывают тот уровень отбора, который приходилось проходить кандидатам в офицеры Генштаба, а зачастую только это и давало надежду на сколько-нибудь высокие темпы карьеры15. Причем это было характерно отнюдь не только для русского или германского Генерального штаба. Селекция была очень крутая16, а в финале процесса обучения получался специалист с высочайшими духовными запросами, весьма далекий от той повседневности, которая может быть описана «окопной правдой», но столь же чуждый и помпезной генеральской стороне военных будней - с приемами парадов и высочайшими аудиенциями.
Характерно, что интеллектуальная история редко обращается к категории людей, для которых смыслом жизни или базовым ее содержанием является будущая, а то и желаемая годами война, что гарантирует определенного рода прогнозирование, идейные искания, внутрикорпоративные конфликты, а, возможно, и радикальную переоценку ценностей по ходу войны или после ее
13 Специально о сравнительном анализе мемуаристики германских военных деятелей Первой и Второй мировых войн см.: Breit G. Das Staatsund Gesellschaftsbild deutscher Generale beider Weltkriege im Spiegel ihrer Memoiren. Boppard/R., 1973.
14 Одним из блестящих исключений подобного рода является публикация большевиками дневника офицера русской Ставки М.К. Лемке, содержавшая массу важнейших сведений, в том числе политического характера. Издавая эти записки, большевики преследовали политические цели, однако никто не препятствует исследователям с другими приоритетами продолжить подобный опыт и переосмыслить уже изданное. См.: Лемке М.К. В царской Ставке. Мн., 2003.
15 Это отражено, например, в творчестве А.И. Куприна, в «Поединке».
16 Даже из уже отобранных для обучения в Генштабе офицеров заветной цели достигали лишь четверть. См., напр.: Папен Ф. фон. Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. М., 2005. С. 14-16.
завершения17. Причем эта сторона жизни штаб-офицерства не может и не должна быть отражена в тех многочисленных документах, к которым они прикладывают руку. В силу эксклюзивности имеющейся у них информации, а также особой ответственности перед родными они не всегда отражают свои размышления даже в переписке.
Кроме того, создание целостного образа войны среднего звена военной иерархии позволит развенчать многие стереотипы, в том числе те, что сложно опровергнуть данными статистики, или утверждения, основанные на декларациях и единичных примерах. Переоценке возможно подвергнуть устоявшиеся мнения об уровне профессионализма военных элит и их отдельных представителей, о степени эффективности и автоматизма военного аппарата - исполняются ли приказы и кто их в действительности отдает, о безусловных преимуществах или недостатках той или иной армии, об эффекте взаимного влияния или намеренного копирования. На новый уровень выйдет и сравнительная характеристика воюющих армий, которая просто не может быть основана лишь на статистических данных снабжения или численности войск.
Отдельного внимания требует подмечаемая и остро воспринимаемая военной элитой схожесть, вплоть до копирования тех или иных установок или манер в вооруженных силах воюющих друг с другом государств. Солдат не всегда мог разглядеть общность принципов выучки или тактики противника, генералы вряд ли обращали на это внимание, будучи заняты иными вопросами, офицеры, сосредотачиваясь на оперативной работе, вероятно, более всех были увлечены учетом особенностей манеры действий противника, а потому и чаще всех отмечали различия или намеренные заимствования.
При изучении уцелевших после всех перипетий XX в., но редко публикуемых исследователями рукописей мемуаров и коллекций писем офицеров-генштабистов18 можно выделить
17 Доходящую до перехода офицеров и генералов в стан принципиальных пацифистов. См., напр.: Wette W. Pazifistische Offiziere in Deutschland 1871 bis 1933. Bremen, 1999.
18 См., напр.: Thaer Л. Generalstabdienst an der Front und in der OHL. Aus Briefen und Tagebuchaufzeichnungen / hrsg. von S. Kaehler. Göttingen, 1958; Teodor Ritter von Zeyneck: Ein Offizier in Generalstabskorps erinnert sich / hrsg. von P. Broucek. Wien, 2009; Снесарев А.Е. Письма с фронта 1914-1917. М., 2012.
целый ряд вопросов, базовых для создания более полного образа войны, но возможность для их анализа предоставляется только с привлечением выше указанного сегмента источников.
Именно штаб-офицеры при описаниях событий, в том числе сделанных по долгу службы, наиболее последовательно отражают истинный уровень информированности штабов и принимающих решения генералов, а также все те проблемы, которые встают при получении новых сведений с фронта и передаче приказов в отдельные части.
Очевидно, что в военной истории всевозможные задержки или неверные сведения порой имели огромное значение для судеб сражений, но ради последующего прославления победителей или, наоборот, для сокрытия позорных упущений в официальных версиях и мемуарах места этой проблеме не нашлось, а «окопная правда» может лишь зафиксировать недоумение очередным непонятным решением командования, но не основания для его принятия.
Применительно к Великой войне наиболее ярким примером роковых последствий организационных пороков связи является знаменитая миссия подполковника Хенча в ходе битвы на Марне, приведшая к отступлению германских армий правого крыла и последующему «бегу к морю», а затем и к позиционной войне на Западном фронте. Впоследствии именно его подвергли служебному расследованию, приведшему к оправданию офицера, но карьера его навсегда оказалась связана с этим трагическим инцидентом. Его начальник (Мольтке-младший), а также почти все причастные к событиям были вскоре сняты со своих постов, а затем многие из них опубликовали свою версию событий, перекладывая ответственность друг на друга19, что только добавляет ценности свидетельствам о событиях офицеров
19 Основные выпущенные труды: Bülow Kv. Mein Bericht zur Marneschlacht. B., 1919. Затем последовали мемуары командующего 1-й армией А. фон Клука и его начальника штаба и т.д.: Kluck A.v. Der Marsch auf Paris und die Marneschlacht 1914. B., 1920; Kuhl H.v. Der Marnefeldzug 1914. B., 1921; Baumgarten-Crusius A. Deutsche Heerführung im Marnefeldzug 1914: Beiträge zur Beurteilung des Schuldfrage. B., 1921; Ludendorff E. Das MarneDrama: Der Fall Moltke-Hentsch. München, 1934. Сам Хенч умер еще весной 1918 г., ничего не опубликовав.
их штабов, но они, в том числе сам Хенч их опубликовать не смогли или не захотели20.
Штаб-офицеры могли по-разному относиться к своему начальнику, однако вряд ли могли создать или опровергнуть его славу как боевого командира. Им приходилось воочию наблюдать как случаи неоправданного риска своей жизнью со стороны генералитета, так и доходящего до сомнительного нежелания выезжать на позиции, что, однако, в германской армии случалось существенно реже21, чем в русской или австро-венгерской22. Это провоцировало офицеров Генштаба на размышления на одну из важнейших в военной науке тем - «где должен быть командир». Только в личном дневнике или в подготовленных к публикации спустя много лет и почти всегда уже после смерти бывшего начальника штаб-офицер мог дать некоторую волю своим сомнениям, возмущению или иронии. Особую роль для исследователя играют адъютанты, знавшие своего командующего как никто, сопровождая его годами, повторяя его карьерный путь, а потому в чем-то зная генерала лучше, чем его семья.
В германской военной элите были десятки примеров такого хода карьеры офицера, который был неотделим от пути крупного военачальника, что ставит перед исследователем проблему соотношения между полководцем и его соратниками, а на нее вряд ли могут ответить мемуары, где ближайшим помощникам почтив всегда дается лестная характеристика, но повествование ведется от первого лица, а потому генерал приписывает многие решения себе, явно игнорируя то, что подготовлены они были, а то и внушены ему подчиненными. Разумеется, не следует полностью доверяться и свидетельствам
20 Вероятно, лучшим исследованием многообразных факторов, воздействовавших на сражение на Марне является: Галактионов М.Р. Темпы операций. М., 2001.
21 Более того, приходилось даже одергивать генералов во избежание напрасного риска или случайных ранений, как это произошло с командующим 1-й армией А. фон Клуком, который был весной 1915 г. тяжело ранен в ходе рекогносцировки поблизости от передовой, хотя ему было уже 69 лет. В русской армии ни одного подобного случая с командармами не произошло.
22 При этом, разумеется, возможна и клевета, и предубежденность. В частности, весьма резкой взаимной критикой обменивались в мемуарах генералы союзных германской и австро-венгерской армий.
противоположного характера от разнообразных денщиков и ординарцев, высмеянных еще Я. Гашеком23.
Только через призму штаб-офицерских воспоминаний, чаще всего предназначавшихся, в отличие от трудов генералов, лишь для посмертной публикации, возможно разобраться в вечной проблеме соотношения лидера и его свиты, в данном случае роли того или командующего в одержанных им победах, истинные авторы которых могут оставаться в безвестности, в том числе принципиально24. Разумеется, если офицеры Генштаба делали головокружительную карьеру, они перестали мириться с ролью «теневых героев» и могли оспорить лавры, до того достававшиеся лишь командующему.
Хрестоматийным примером подобного конфликта самолюбий, имевшего огромное политическое значение в судьбах межвоенной Германии, является заочное противостояние Гинденбург - Людендорф относительно деталей сражения при Танненберге в августе 1914 года25. Характерно, что подобные острые разногласия могли иметь и чисто психологические причины, принимая форму конфликта поколений, о чем генералы вряд ли будут писать в мемуарах, а вот штаб-офицеры не преминут подчеркнуть в частной переписке или личных дневниках.
Видны в записях офицеров Генштаба и тонкие попытки манипулирования мнением выше- или нижестоящих, а также искусство ведения бюрократической переписки, со всеми ее недостатками в виде потери времени и маскировки истинного положения дел. Весьма интересно проявляются в офицерских
23 «...денщики рассеяны по всей нашей республике и рассказывают о своих геройских подвигах. Они-де штурмовали Сокаль, Дубно, Ниш, Пиаву. Каждый из них - Наполеон. «Вот я и говорю нашему полковнику: пусть, мол, позвонит в штаб, что можно начинать». Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. Гл. 14.2 (любое издание).
24 Г. фон Секту приписывали фразу: «Офицеры Генштаба имен не имеют».
25 Споры относительно вклада обоих шли все 1920-е и 1930-е гг., постепенно обостряясь, хотя сложившийся культ никаких шансов на пересмотр мифа не оставлял. См., напр.: Hoffmann M. Tannenberg, wie es wirklich war // Die Aufzeichnungen des Generalmajors Max Hoffmann / hrsg. von K.F. Nowak. 2 Bde. B., 1929. Bd. 2. S. 233-312; General Ludendorff. Tannenberg. Geschichtliche Wahrheit über die Schlacht. München, 1939; Hoegen von J. Der Held von Tannenberg: Genese und Funktion des Hindenburg-Mythos. Köln; Weimar, 2007.
записях и поколенческие аспекты взаимоотношений в штабах, а также специфика той или иной генерации в манере принятия и реализации принятых решений. В частности, в германской военной элите в годы Великой войны окончательно сложилась модель дуумвирата26, состоящего из пожилого, но авторитетного командующего, бывшего ветераном войн за объединение Германии, и там получившего представление о боевых действиях, и средних лет начальника штаба, едва родившегося к моменту образования Германской империи, почти не имевшего боевого опыта, но прошедшего школу Шлиффена и совершенно иначе оценивающего возможности современной техники и масштабы сражений. Разумеется, уже в силу возраста, а также особенностей карьеры взаимодействие столь разных людей должно было в лучшем случае носить комплементарный характер, что порой удавалось блестяще27.
Возраст командующих или большая разница в работоспособности между ними и их ближайшими советниками - весьма важный фактор, воздействовавший на принятие решений. Судя по массовому выходу в отставку генералитета на исходе Великой войны, 4 года большого нервного напряжения не могли не сказаться на их готовности и дальше исполнять свои обязанности, причем даже формально, т. е. попросту подписывая доложенные им и подготовленные за них решения.
Нет ничего удивительного в том, что постоянный недосып, психическое напряжение28, споры, выговоры сверху или зависть, ревность к молодым коллегам, тоска, разочарование и дурные предчувствия - все это преждевременно состарило тех генералов, кто мог бы сохранить бодрость духа и здоровье до весьма преклонных лет. Последнее доказывается тем, что как только невыносимое напряжение спало, многие командующие дожили до весьма почтенных лет - Гинденбург до 87, Макензен и вовсе до 96 лет. Напротив, те, кто нес на себе бремя подготовки решений и их отстаивание перед высшими инстанциями лично, ушли достаточно рано: Фалькенгайн не дожил до 61 года, М. Гофман и
26 См.: Ланник Л.В. Указ. соч. С. 153-158; 176-179; 192-193.
27 Гинденбург, бывший старше своего соратника Людендорфа на 18 лет, сравнивал их сотрудничество с «счастливым браком». См.: Гинденбург П. фон. Из моей жизни. М., 2013. С. 35.
28 Пример подобных явлений см. в: Незнамов А. Стратегия темперамента / / Сборник статей по военному искусства. Пг., 1921.
В. Рейнхардт скончались в 58 лет. Брали свое и эпидемии, распространившиеся к концу войны, в том числе грипп. Дополнительным фактором смертности стало тяжелейшее разочарование поражениями германской армии после приступа эйфории в начале 1918 г., хотя до эпидемии суицидов в военной среде не дошло.
Весьма перспективными с точки зрения истории повседневности являются и сведения о досуге и организации быта генералитета и его окружения. Насколько мог себе позволить свободное время генерал, во многом зависело от слаженности и ответственности работы его штаба, начальник которого мог настолько узурпировать основные обязанности, что у командующего находилось время для самых разнообразных развлечений: от устройства солдатских театров в тылу29 до туристических экскурсий и любительской археологии30.
Кайзер, формально отягощенный огромным объемом обязанностей по политическому и военному руководству считал возможным для себя посещать художественные выставки в Германии, что произвело бы в момент поражений на фронте самое тяжелое впечатление, но отговорить его от этой легкомысленной затеи было весьма тяжело31. Хорошо известно и то, какое количество времени уделял семейным заботам, переписке и встречам с людьми, не имеющими ни малейшего отношения к профессиональным кругам император Николай II. Нет никаких сомнений, что подобные же примеры можно привести и относительно Георга V, Карла I и Мехмеда V, а закономерность этого явления вызывается не столько военной бездарностью монархов, сколько блестящей работой их штабов, взявших на себя чересчур много забот.
29 См.: Morgen С. Meinen Truppen Heldenkämpfe. B., 1920. S. 116-122; Litzmann K. Lebenserinnerungen: 2 Bde. Berlin, 1927. Bd. 2. S. 131ff.
30 Только один пример: в 1916 г. консультировался с археологами относительно обнаруженных им античных надгробий в Македонии один из лучших генштабистов Германии Г. фон Сект, бывший тогда на том участке фронта начальником штаба группы армий: Seeckt H., Rabenau F. Aus meinem Leben 1866-1918. Leipzig, 1938. S. 358.
31 См. дневник главы военного кабинета кайзера фон Линкера: Kaiser Wilhelm II als Oberster Kriegsherr im Ersten Weltkrieg: Quellen aus der militärischen Umgebung des Kaisers 1914-1918 / hrsg. von H. Afflerbach. München, 2005. S. 500-501, 513.
Чрезвычайно перспективна в рамках гендерных исследований тема семейных взаимоотношений в среде генералитета и штабного офицерства, ведь жены и дети военных с началом боевых действий переживали совершенно особую эволюцию, а при учете корпоративной этики и преемственности, встает проблема и восприятия офицерами и генералами войны вообще в связи с гибелью или ранением их сыновей, зачастую шедших в офицеры и в силу своего возраста оказавшихся, если отец строго придерживался правил чести32, на передовой лейтенантами и капитанами. Учитывая редкие командировки в тыл и эпистолярный характер общения, Великая война стала кризисом и в семейных отношениях, возможно не столь ярко проявившимся как в советской армии во Второй мировой войне, но безусловно важным для психологического состояния командующих33 и их штаба, а значит и это необходимо учитывать при воссоздании данного аспекта военной истории, для чего нет иных источников, кроме дневников и переписки.
При этом в ходе Великой войны без сомнения возникали и такие ситуации, когда даже генералам, командующим корпусами34, не могли обеспечить элементарных условий, и им приходилось спать на полу и на соломе, а то и не спать вовсе, что сказывалось в тяжелые моменты принятия решений. Общее физическое и психологическое напряжение, вряд ли посильное для немолодых людей, - а генералитет в германской армии был существенно старше 50 лет, выходя в командующие армиями уже за 60, - также вряд ли будет отражено кем-либо кроме тех, на ком оно отражалось прямо, вызывая сочувствие или, наоборот, раздражение и возмущение. Штаб-офицеры часто должны были принимать как должное обязанность компенсировать недостаток работоспособности своих командующих, без какого бы то ни
32 Так было далеко не всегда. С горечью констатировали кумовство в штабах, желание отцов присматривать и беречь сыновей на неопасных постах. Бороться с этим было не так просто. См.: Ibid. S. 504.
33 Любопытный пример диагностики психологического состояния и уровня оценки ситуации являет собой Г. фон Сект, накануне его отставки. Хотя он боролся против своего смещения, уже за неделю до финала этого конфликта он пошел на беспрецедентный для него поступок: отослал супругу в Лейпциг, что говорит о том, что исход он явно предвидел заранее, рассматривал перспективу военного путча, а рисковать нервами жены не хотел. См.: Rabenau F., Seeckt H. Aus seinem Leben. Leipzig, 1940. Bd. 2. S. 534-535.
34 См., напр.: Litzmann K. Op. cit. Bd. 1. S. 303; Morgen C. Op. cit. S. 6.
было шанса на особое вознаграждение или льготы. При этом условия их работы были автоматически хуже тех, что им удавалось обеспечить своим командующим, а уж времени на отдых было меньше в любом случае.
Поэтому вряд ли могут удивить возможные нервные срывы начальников штабов, тем более, если речь идет о человеке с взрывным характером, каким был, например, Э. Людендорф35. С той или иной долей скепсиса и сдержанности генштабисты должны были воспринимать психологические особенности начальства, устраняя неблагоприятное воздействие психологических, субъективных факторов, от депрессии, вызванной поражениями (случавшиеся, например, у Брусилова и Рузского) до рокового увлечения модным в начале XX в. мистицизмом (например, у Мольтке-младшего36).
Из этих многочисленных деталей и складывается тот процесс принятия решений, который интересовал исследователей37, однако воспринимался ими в основном на базе официоза или мемуаристики. Многие из этих решений были приняты слишком поздно или оказались неверно поняты, а порой в силу разных причин не выполнены вовсе. Последнее ставит еще одну проблему, разрешить которую возможно, по-видимому, только в рамках «штабной правды»: насколько командующие адекватно воспринимали действительную обстановку в войсках на тот или иной момент, представляли ли они себе истинные возможности вверенных им частей и соотношение сил с неприятелем.
Разумеется, многое можно было бы объяснить неполной информацией, а то и намеренной дезинформацией высших кругов, вплоть до кайзера включительно38, однако степень и
35 Например, В. Гренер: «Людендорф вполне созрел для сумасшедшего дома». См.: Groener W. Lebenserinnerungen. Jugend, Generalstab, Weltkrieg / hrsg. F. von Gaertringen. Göttingen, 1957. S. 540, 543-544.
36 Это даже стало предметом специального изучения: Helmuth von Moltke. Dokumente zu seinem Leben und Wirken / hrsg. von A. Bracher, T. Meyer: 2 Bde. Basel, 1993.
37 Имеется в виду так называемый decision-making, см., напр.: Snyder J. The Ideology of the Offensive. Military decision-making and the disasters of 1914. Cornell Univ., 1989; Hamilton R.F., Herwig H.H. Decisions for War, 1914-1917. Cambridge, 2004.
38 Например, этим последовательно занимался комендант германской Ставки фон Плессен, что и предрешило неспособность кайзера
причины подобных явлений достаточно легко диагностируются по метким замечаниям штаб-офицеров, остро воспринимавших недопонимание своих предложений или необходимость формулировать и передавать обреченные на невыполнение приказы39. Крайне интересны заметки офицеров штаба о психологии принятия решений, о влиянии колебаний или споров между соратниками командующего, о той огромной доле сомнений, которая фиксируется в каждом решении, которая позднее кажется принятым холодно и без промедлений40.
Для оценки событий революционной поры и анализа способности военной верхушки осознать происходящее весьма показательным являются события последних месяцев войны, когда престарелые генералы пытались по-отечески устыдить войска Западного фронта, побежавшие 8 августа 1918 г. под натиском Антанты, так как были совершенно обескровлены в предыдущих наступлениях41.
Недоумение, а затем горькое сожаление у офицеров Ставки, пытавшихся предупредить о нарастающей угрозе надлома в войсках вызывали меры по борьбе с разразившейся революцией, которую командующий столичным военным округом генерал Линзинген попытался просто «запретить»42. Разумеется, штабное офицерство не всегда исчерпывающе знакомилось с ситуацией в окопах, однако оно было мало подвержено иллюзиям верхов о несокрушимости германской армии или ее априорном превосходстве на фоне подавляющего количественного и технического перевеса противника.
Помимо особенностей процесса принятия решений и адекватности их исполнения, весьма интересным представляется и то, как реагировали на переданные приказы их непосредственные исполнители. Только за одну операцию германской армии в Восточной Пруссии, приведшей к блестящей
сориентироваться в ситуации осени 1918 г. См.: Kaiser Wilhelm II als Oberster Kriegsherr... S. 615-618.
39 См.: Thaer A. Op. cit. S. 188, 195-198; Лапник Л.В. Указ. соч. С. 267-269.
40 Весьма интересно об этом рассуждал известный своей бесстрастностью Г. фон Сект. См.: Seeckt H.v., Rabenau F. Aus seinem Leben. Bd. 1. S. 78, 86-88, 148.
41 См. подр.: Базаревский А.Х. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 года во Франции и Бельгии. Т. 1-2. М.; Л., 1927; Zabecki D.T. The German Offensives 1918. The case study in the operational level of war. L., N.Y., 2006.
42 См.: Мюллер Р. Мировая война и революция: В 2 т. М., 1924. Т. 1. С. 149.
победе при Танненберге 26-30 августа 1914 г., произошло несколько кризисов, связанных с нарушением субординации, прямым неисполнением приказов или попытками их истолковать по-своему, сознательно отклоняясь от избранного командованием решения43.
Многое тогда списывалось на погрешности связи и недоразумения, однако были и случаи явного пренебрежения мнением вышестоящей инстанции, за которое полагался военный трибунал. Можно лишь предполагать, сколько в действительности было бы таких инцидентов, если бы не высочайший уровень взаимопонимания и корпоративного единства офицеров Генштаба, бравших на себя ведение переговоров между штабами, а то и разрешавших многие споры по собственной инициативе. Об этих скрытых кризисах вряд ли можно узнать из генеральских мемуаров, в том числе потому, что командующий так и не узнал о масштабах деятельности своего подчиненного.
Представляется, что перечисленные выше аспекты военной повседневности, тесно связанные с деталями важнейших перипетий войны, вполне оправдывают необходимость создания еще одного «этажа» военной истории с элементами истории повседневности - «штабной правды». Это потребует нового витка публикации источников, отобранных теперь по иному принципу, нежели прежде, когда они становились лишь фоном для официальных биографий крупных политических и военных деятелей.
Издания подобного рода выходят до сих пор, причем потенциал семейных архивов достаточно высок даже по сравнению с публикациями личных фондов из Военного федерального архива Германии (ВА - МА), где, несмотря на гибель огромного числа материалов при бомбардировках Потсдама, сохранилось большое количество уже подготовленных к публикации накануне Второй мировой войны воспоминаний офицеров Генштаба и военного министерства эпохи Великой войны, оставивших машинописные копии своих основных
43 См., напр.: Hoffmann M. Tannenberg, wie es wirklich war // Die Aufzeichnungen des Generalmajors Max Hoffmann / hrsg. von K.F. Nowak. 2 Bde. B., 1929. Bd. 2. S. 249, 256-258? 262-264ff.; Elze W. Tannenberg. Das deutsche Heer von 1914. Seine Grundzüge und deren Auswirkung im Sieg an der Ostfront. Breslau, 1928. S. 100-102, 129, 138, 368-370.
записей, но не дождавшихся пока своих исследователей44. При этом не следует полагать, что речь идет лишь о мемуарах второ- и третьестепенных фигур. Более того, вероятно, лишь начинается процесс ввода в научный оборот воспоминаний такой особой категории участников войны как офицеры медицинской службы, от которых можно ожидать совершенно иного уровня информированности и восприятия военной действительности, а уж для истории повседневности свидетельства врачей попросту бесценны45.
Не приходится говорить о том, что вполне отдан долг памяти и даже отечественным военным деятелям, хотя мемуаров российской военной элиты было издано много, как в эмиграции, так после 1989 г. и в нашей стране. Этот процесс продолжается солидными темпами, существенно ускорившись за последние годы, что обещает в ближайшем будущем возможность принципиально иного взгляда на целый ряд судьбоносных моментов и влиятельных фигур в российской истории. Но если в этом отношении можно ожидать достаточно радужной перспективы, то относительно мемуаров деятелей зарубежных даже к 100-летию Великой войны достаточных усилий не предпринято. Имевшиеся русские переводы базовых воспоминаний германских военных о 1914-1918 гг., подготовленные в 1920-30-е, реже в 1950-е гг., имели целый ряд особенностей, в том числе сокращения и искажения в угоду политической конъюнктуре. Переиздание их, а тем более исправление имевшихся версий, дополнение и комментирование интенсифицировались сравнительно недавно46. Новых переводов пока так же крайне мало47, хотя на русский до сих пор не переведены воспоминания некоторых весьма видных деятелей Великой войны, например, Леопольда Баварского, официально командовавшего Восточным фронтом более 2 лет. Машинопись его дневника хранится в фамильном архиве Виттельсбахов,
44 См., например, базу данных личных фондов германских архивов // URL: http://www.nachlassdatenbank.de (дата обращения: 10.05.2015).
45 См.: Кравков В.П. Великая война без ретуши. Записки корпусного врача / сост. и ред. Е.С. Сенявская. М., 2014.
46 См.: Гинденбург П. фон. Из моей жизни. М., 2013; Фалькенгайн Э. Верховное главнокомандование в его важнейших решениях 1914-1916 гг. М., 2014.
47 См., напр.: Нокс А. Вместе с русской армией. Дневник военного атташе 1914-1917 гг. / Пер. А. Андреева. М., 2014; Гольц фон дер Р. Моя миссия в Финляндии и Прибалтике / Пер. и комм. Л.В. Ланника. СПб., 2015.
работать с ней возможно лишь по специальному разрешению... Вероятно, в качестве аналогии можно было бы представить себе, что исследователями Второй мировой до сих пор не подготовлен выход на русском языке мемуаров Э. Манштейна или дневника Ф. Гальдера, которые в действительности менее, чем за 60 лет выдержали по нескольку, а то и более десятка изданий в нашем отечестве, являясь базовыми источниками для любого интересующегося советско-германским фронтом.
Несколько большее внимание необходимо уделить субъективным моментам, обычно уступающим место статистическим данным или проектам операций, но никогда не компенсирующимся объективными данными из-за специфики своего воздействия. Наконец, «штабная правда» позволит пересмотреть ряд положений, касающихся причин революционных выступлений в армии и на флоте, связанных с расколом внутри военного организма, часто принимающего форму политических выступлений, но вызванного, как правило, психологическими и бытовыми конфликтами и иллюзиями. Основания для таких страшных для любой армии явлений как те, что прокатились в русской армии весной-осенью 1917 г., и в меньшей степени в германской осенью 1918 г., могут быть оценены только при дополнении «правды окопной» и другой стороной, то есть «правдой штабной»48.
Наконец, только учет всех выше перечисленных особых факторов, при всех их специфичности, возможно, даст новые варианты ответа на философскую дилемму о том, из чего складывается победа. Действительно ли исход событий может предопределяться самым различным стечением обстоятельств и психологических нюансов49, насколько велика при этом роль блестящего полководца, или, наоборот, несмотря на громкие заявления, высмеянные еще Л.Н. Толстым в «Войне и мире»50, их
48 Великолепные детали будней военного министерства в охваченном революцией Берлине в конце 1918 г. см. в дневнике адъютанта министра: Adjutant im preußischen Kriegsministerium, Juni 1918 - Oktober 1919. Aufzeichnungen des Hauptmanns Gustav Böhm / hrsg. von H. Hürten, G. Meyer. Stuttgart, 1977.
49 Пример подобного рассмотрения истоков поражения японцев в битве при Мидуэе см.: Переслегин С., Переслегина Е. Тихоокеанская премьера. М., 2007. С. 243-249, 288-289, 307-310.
50 В особенности фразы Наполеона накануне Бородинского сражения.
самомнение ни на чем не основано, а действует вполне объективный набор факторов, из которого и складывается равнодействующая, не подвластная мелким искажениям или помехам.
Подводя итог, уместно наметить возможные перспективы переформатирования или дополнения исследований истории военной повседневности. Недаром маршал Людовика XIV Н. де Катина говорил, что «надо поистине быть героем, чтобы быть им в глазах своего камердинера». Слуга вряд ли сможет рассмотреть за повседневностью профессиональные черты хозяина, а офицер-генштабист, будучи посвящен во многие тайны своего генерала, все же оценивал его в первую очередь как потенциальный пример для подражания, а потому вряд ли повседневность высшего командования глазами их денщиков или же их самих сможет когда-либо сравниться с картиной, представленной офицерами-соратниками, при схожем уровне близости. Доля эмоций есть и в офицерском взгляде, однако это лишь доказывает необходимость последующего научного анализа, привлечения ученых к данному полю исследований, пока остающемуся в тени более популярных направлений, ждущему в пыли архивов или изложенному в полузабытых узкопрофессиональных публикациях.
