CC BY
40
Нечистая сила при свете разума
Поволоцкая О.Я. Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы.
СПб.: Алетейя, 2015. - 448 с.
Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» вышел и живет в читательском мире свыше полувека. С тех пор, как он был впервые напечатан в 1966/67 гг. на журнальных страницах1, общий тираж книжных публикаций подсчитать невозможно. Он переведен на большинство языков мира, его любят, цитируют, а персонажи стали, кажется, столь же известны, как герои произведений Толстого и Достоевского.
Не меньше читателей его полюбила и критика, сотни литературоведов и историков литературы занялись изучением структуры романа, его героев, поэтики и проч. За прошедшие десятилетия в России сложилась определенная традиция прочтения великого романа о советской стране 1930-х годов и явлении Христа обществу, декларировавшему тотальный атеизм. Образ одного из центральных персонажей - Воланда -был поставлен в связь и с гетевским «Фаустом» (строки из которого стали эпиграфом к роману), и с романтической прозой Гофмана, Мей-ринка и др. Демонического героя стали романтизировать. Тому были свои причины.
Традиция высветлять поступки Воланда и его свиты, обаятельного кота Бегемота, идеального убийцы Абадонны, красавицы ведьмы Геллы, и видеть в них чаемое возмездие за греховные деяния людям «плохим» и недостойным, равно как прочитывать афористичные высказывания дьявола как осуществление поддержки и «награды» Мастеру и его Маргарите - сложилась в связи с оптимистическими настроениями российской интеллигенции в историко-культурной ситуации россий-
ского общества конца 1960-х годов. И спектакль Ю. Любимова, впервые представивший роман на театральных подмостках в 1977 г., был точным слепком с умонастроений части общества, принявшей роман с восторгом и увидевшей в нем прежде всего радужные надежды. Проявилось интеллектуальное (моральное) легкомыслие интеллигенции, именно в то десятилетие массово мигрировавшей в церковь, в веру - и одновременно оказавшейся готовой принять действия Воланда и его компании как воплощение справедливости и возмездия.
Роман пришел к нам, когда еще были живы оттепельные иллюзии, а советские танки не громыхали по Праге. Сталина не было в живых уже полтора десятка лет, родившиеся после его смерти стали подростками, взрослели в новое время. Как нам казалось. Но дальше воочию в стране начало разворачиваться действие шварцевского «Дракона». Дырявые, испуганные, обессиленные, слабые, продажные души по-прежнему видели виноватого в нем, в злодее, своей же трусости, готовности прогнуться и предать, собственной моральной нечистоплотности не замечали.
В 2000-х и позднее суть происходящего становилась все более очевидной - но для очень, очень немногих.
«Я сделаю это для Дракона - ведь у меня театр». «Я помогу Дракону, а он поможет людям, вскипятив озеро, ведь они болеют и умирают сегодня, сейчас!» И вообще, как много позитива вокруг - посмотрите, как похорошела Москва!
Книга петербургского литературоведа О.Я. Поволоцкой «Щит Персея», важнейшей частью которой стал текст о «Мастере и Маргарите», вышла в 2015 г. и, кажется, осталась незамеченной. Вынеся в заголовок далеко не всеми легко прочитываемую метафору античного мира, автор сбил потенциального читателя, по-прежнему интересующегося разбором булгаковских произведений, с толку. Между тем, как представляется, работа О.Я. Поволоцкой начинает ряд важнейших филологических открытий, которым суждено сообщить новое дыхание исследовательским штудиям творчества М.А. Булгакова.
Скорее всего, этот текст не мог бы появиться, не случись с нами горького социального опыта 1990-х, когда эйфория и любовь к радостно вывалившимся из домашних кухонь и заполнивших площади города людям, ко всем, стоящим рядом, мало-помалу стали истаивать, а им на смену пришли усталость и безнадега.
После прочтения книги Поволоцкой не может не поразить понимание того, что спустя всего лишь полтора десятилетия после смерти
тирана, властвовавшего над страной, просвещенные читатели с такой готовностью приняли образ Воланда как мудрого, всеведущего, кажется, даже - благородного героя. Сегодня причины и пружины такого, а не иного прочтения романа становятся все яснее.
Свободно владея знанием наработанного прежними поколениями литературоведов и критиков материала, а также - тончайшим филологическим инструментарием, исследователь пристально и дотошно анализирует эпизод за эпизодом, сцену за сценой, чтобы предъявить читателю трудные и новаторские выводы о сущности и сверхзадаче великого романа.
Важнейший исходный пункт Поволоцкой - уверенность в том, что Булгаков, в отличие от множества современников, и ныне убеждающих общество и себя самих в том, что они «ничего не знали» о бесследных исчезновениях, массовых арестах, ссылках и убийствах, - именно эту жуткую реальность 1930-х гг. и сделал подспудной, выраженной не в прямой, а в трансформированной форме, темой своего романа. «Повествование Булгакова фиксирует контуры бесконечных зияний в ткани жизни, поврежденной играми чертей» (с. 229)2.
Знакомство с этой книгой, предложенным ею видением романа «Мастер и Маргарита» очень трудно, почти травматично для читателя. Шаг за шагом его вынуждают подвергнуть сомнению любимые формулы, полвека живущие в нашем сознании как прекрасные, оптимистичные, обнадеживающие. «Рукописи не горят»; «сами все предложат»; обретенный, казалось бы, чудесный домик, увитый виноградом, ожидающий Мастера и его любимую. Ведь «все будет правильно»...
О.Я. Поволоцкая предлагает принципиально иное прочтение романа, возвращая словам писателя вес и прямое их значение. Она рассматривает «Мастера и Маргариту» как «роман о дьяволе» (формулировка писателя, оставшаяся на страницах рукописи), очерчивая пространство иллюзий и жестко определяя убийц как убийц.
Литературоведам казалось - Воланд всесилен и мудр, пусть вопреки собственным намерениям - но ведь он творит добро, творит - как можно этого не видеть?! И если и убивает кого-то, либо сводит с ума, либо - временно, всего лишь временно - снимает с плеч голову, как это произошло с конферансье, оскорбившим его дьявольское величество, приравняв его к заурядному фокуснику, - ведь это же все недостойные, пустые, а то и вовсе плохие люди. Более того - среди них есть и враги Мастера!
Оттого, с какими коннотациями, положительными либо отрицательными, рассматривается исследователями этот художественный образ, зависит многое в трактовке романа. Являет ли собой Воланд орудие благой силы, очищая Москву от дурных и «ненужных» людишек, лишая кого-то покоя, кого-то - разума, кого-то и самой жизни - либо он не что иное, как одна из масок дьявола, которого никак нельзя заподозрить в благородных намерениях.
С переосмысления этого персонажа и начинается перемена взгляда на роман в целом.
Поволоцкая называет дьявола - дьяволом и убийц - убийцами. Почему мы не замечали этого раньше? Воланд циничен и глумится над людьми - но он же уверяет, что рукописи не горят, что «сами предложат и сами все дадут» и что «все будет правильно...». Стоит напомнить, что одно из эвфемистических наименований сатаны: «Отец лжи».
Поволоцкая предлагает увидеть в Воланде не мудрого всеведущего моралиста, изрекающего чеканные утешающие формулы, а того, кем на самом деле является дьявол, - искусителя, глумящегося над людьми, хладнокровного убийцу, преследующего свои цели. Исчадие ада. Интеллект и опытность, проницательность и трезвость не исключают цинизм и уголовщину.
В чем же видит свою задачу автор? Разбирая и осмысливая булга-ковский «фантастический нарратив рассказа о дьяволе <...> мы должны понять и восстановить логику судьбы человека в пространстве абсурда» (с. 115). Автор прочитывает роман как специфическую «волшебную сказку» (одновременно являющую собой и правдивый рассказ) о тоталитарной, чреватой бесконечными ужасами реальности и пребывающих в ней измученных, лишившихся адекватного языка понимания собственной жизни людей.
И главная цель булгаковского, будто бы фантастического произведения, по мысли Поволоцкой, и главная его опасность для власти были связаны с тем, что «роман Мастера о Понтии Пилате возвращал читателю "исчезнувшую реальность", изгнанную из пространства метафизической картины мира или, попросту, из сознания советского человека» (с. 187).
Роман дает язык для описания происходящего - т.е. понимания, спасая от душевного расстройства, возвращая разум и веру в собственную правоту. Об исчезновении языка, способного описать действительность, и тяжелейших последствиях этой утраты некогда
размышлял М. Мамардашвили. Он говорил о появлении некоего «"болезненного эсперанто", обладающего свойствами блокировать, уничтожать саму возможность оформления и кристаллизации живой мысли, естественных нравственных чувств. В пространстве этого языка почти нет шансов узнать, что человек на самом деле чувствует или каково его действительное положение <...> [Создается] причудливая смесь своекорыстного знания: использование слов для прикрытия реальности, незнание и - главное - нежелание ее знать. <.> Беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу с реальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий. Формируются люди, которые могут смотреть на предмет и не видеть его, смотреть на человеческое страдание и не чувствовать его»3. Речь о неживых живущих.
Рассмотрение языка Воланда как орудия сокрытия мыслей и намерений, способа манипулирования собеседником (слушателем) и действительностью - одна из важнейших тем работы О. Поволоцкой. И не случайно глава «Переводы с немецкого», посвященная анализу речевых конструкций персонажа, открывает книгу. Разбирая структуру, лексику и интонации воландовской речи, исследователь приходит к важнейшему выводу: «Слово Воланда - это, как мы предполагаем, особый языковой феномен, разработанный Булгаковым, но изобретенный не им. Этот лингвистический образчик фатально двусмысленной речи, речи многозначительной, афористичной, скрывающей в себе прямые угрозы насилия, речи властной, опирающейся как бы на сами законы объективной реальности, то есть апеллирующей к тому, на чем держится мир». И далее: в этой специфической модели речевого поведения самое существенное то, что ей присуща «принципиальная установка на разрушение коммуникации и на отмену номинативной функции слова» (с. 47).
Ревизии подвергнуты буквально все ключевые эпизоды и микросюжеты романа. Во многих, многих из них полярным образом меняются коннотации воландовских фраз. Отчего мы непременно ждем от обещанного Мастеру «сюрприза» чего-то радостного? Сюрпризы бывают разные.
Мастер, судя по отрывочным, намекающим на события строчкам, пережил обыск, арест и тюрьму с неизбежными допросами - но это значит, что его «роман об Иешуа» пророчески предсказал его собственную судьбу. Поволоцкая предлагает увидеть в Мастере «"особенного читателя", опытом собственной жизни подтвердившего угаданную им истину» (с. 207).
Уильям Блейк. «Ад» Данте. Песнь 22
Истолкования многих эпизодов поражают, даже шокируют: и то, что Ивана Бездомного, отправленного в Дом скорби профессора Стравинского, Поволоцкая предлагает рассматривать в роли классической «наседки» - провокатора (невольного, конечно), вызвавшего соседа по клинике на откровенный разговор, а затем простодушно изложившего его суть в листочках и ответах «самому лучшему следователю»; либо роль самой Маргариты, выполнившей для Воланда задачу опознания неизвестного человека, пытавшегося спрятаться все в том же Доме скорби как автора романа о Христе.
Формула Воланда, за которую радостно ухватилась интеллигенция как за в высшей степени жизнеутверждающий лозунг - «Рукописи не горят», как полагает Поволоцкая, имеет зловещую подкладку. Почему дьявол избирает местом очередного «весеннего бала ста королей» Москву, а его королевой - подругу Мастера? Поволоцкая предлагает свою версию: чтобы не только изъять рукопись романа, свидетельствующую о существовании Христа, но и, отыскав автора, убить его, чтобы возобновление опасного (ненужного, тревожащего) сочинения стало невозможным. Если поверху - оптимистическое утверждение не-уничтожимости творческого усилия, то в мрачном подтексте - трезвое понимание властью той истины, что живой сочинитель всегда способен вновь породить опасный текст. «Бытие Мастера чревато рукописью», -афористично формулирует Поволоцкая (с. 166).
Вовсе не отказывая роману в художественности, фантастичности и объемности повествования, Поволоцкая предлагает пройти шаг за шагом по реалистической «подкладке» сюжета, апеллируя к имевшим место, теперь достаточно широко известным событиям и фактам. И это не расхожий историко-реальный комментарий, щедро тратящий время читателя на изучение московских трамвайных путей и местонахождение нефтелавок на Арбате, а интерпретация романа, основанная на глубоком понимании исторических процессов в советской стране 1930-х гг. Вся эта фантасмагория (черти, ожившие мертвецы, летающий по воздуху кот и поющее учреждение, фальшивые деньги, падающие с потолка, оторванная (и возвращенная) голова конферансье - В.Я. Лакшин некогда писал о «причудливых сводах» романа), - все это будто опустилось на землю, обрело пугающую узнаваемость, всему отыскались отнюдь не фантастические, а самые что ни на есть реальные параллели и ассоциации.
Не раз и не два Поволоцкая, обращаясь к читателю, поясняет методы собственного «расследования», те или иные литературоведческие аналитические ходы. Исследователь неспешно, подробно и тщательно разбирает текст романа, эпизод за эпизодом, реплика за репликой. Поворот оптики так резок, свет так ярок и неумолим, что сознание не перестает этому новому прочтению сопротивляться. Нельзя сказать, что анализ автора всегда и постоянно безупречен, а интерпретации бесспорны и совершенны, встречаются и какие-то натяжки, и перехлесты -но иначе и быть не может в ситуации индивидуального прочтения, идущего в лобовую атаку на привычное, устоявшееся, слежавшееся, на то, что нравится, что привлекательно и. успокаивающе.
Среди многих уточненных трактовок текста, а также - существенных, ключевых реплик, сохранившихся в личных документах автора романа, отмечу следующее. Поволоцкой, пожалуй, впервые убедительно объяснено, что означает формула, употребленная Булгаковым в письме к Сталину: «Я - мистический писатель»4, давшая повод множеству литературоведческих спекуляций5. По мысли Поволоцкой, имеется в виду не что иное, как «отрефлексированная <...> особенность художника видеть невидимое, засекреченное, внутреннее, то самое тайное, которое неизбежно становится явным и выявляется истинным искусством» (с. 29), речь идет о явлении, подобном «вещим зеницам» пушкинского Пророка либо гоголевского «изощренного в науке выпытывания взгляде».
Прямой взгляд и яркий свет - то, что для нечисти всего страшнее. Она царит и побеждает там, где клубится нечто серое, где сгущается мрак, морок набирает силу, а правда становится почти неотличима от лжи. Размывание полюсов - где добро, а что есть зло, виртуозное манипулирование действительностью, фактами и их оценками - все это технологично спутывает слабое сознание. Сбивает с толку и использует тебя по усмотрению чужой злой воли.
Сбились мы, что делать нам?
Не отводить взгляда. Смотреть в упор. Точнее обращаться с каждым произнесенным словом.
Совсем недавно мне казалось, что буквально в последние 3-5 лет исподволь начинает формироваться новый этап научного освоения булгаковского наследия. Серьезными аргументами в пользу этого предположения стали несколько важных работ, вкупе призванных принципиально обновить и уточнить понимание его главной вещи.
Прежде всего —фундаментальный, в 1500 страниц, труд Е.Ю. Колы-шевой по изучению текстологии романа «Мастер и Маргарита»6, скрупулезно осуществившей сравнительный анализ черновиков и ранних редакций произведения (и О.Я. Поволоцкая, анализируя текст, работает именно с этим, безусловно, самым основательным и авторитетным изданием). Нельзя не напомнить, что выверенного текста романа не существовало долгое время, с 1966 г., когда появился его жестко отцензу-рированный журнальный вариант с обширными изъятиями, до временами странного, с не всегда последовательными уточнениями, варианта, предложенного Л.М. Яновской в 5-томном собрании сочинений7.
Возвращение к рутинной и сложной работе проверки текстов -важный симптом их начинающегося переосмысления в новом историко-культурном контексте 2010-х гг. - тот самый случай, когда «накопление эмпирического материала меняет внутреннюю структуру исследовательских проблем»8. Любое существенное обновление ракурсов прочтения наследия хорошо известного писателя связано либо с расширением источниковедческой (фактологической) базы, либо - со сменой историко-культурной ситуации в обществе, дающей новую точку зрения в интерпретации «старых», казалось бы, хорошо известных произведений.
Внимательное чтение черновиков и вариантов романа многое прояснило. Не раз приходилось читать о волшебной легкости булгаковского творчества, вдохновенной диктовке практически готового и
совершенного текста. Публикация черновиков и ранних редакций романа свидетельствует об огромной, сложнейшей работе по претворению замысленного в достойную словесную форму. Черновики и наброски «романа о дьяволе» 1928-1929 гг. и страницы «Мастера и Маргариты» лета 1938 г. - это разные произведения.
Прежде всего, это вещи разного масштаба. Черновики и наброски связаны, скорее, с булгаковскими сатирическими повестями середины 1920-х - обрисовкой героев, их действиями, лексикой как автора, так и персонажей. Так, после встречи с Азазелло в Александровском саду Маргарита едет не домой, а к парикмахеру и косметологу - завивка, брови, маникюр. Воланд ерничает и глумится, словоохотливо болтает с буфетчиком, пританцовывает и «кокетливо» (?) прикрывает глаза рукой. Этот суетливый и почти вульгарный персонаж не имеет ничего общего с дьяволом, предстающим перед читателем в окончательном тексте романа.
Оказалось, что в набросках, репликах, эпизодах романа еще присутствует множество актуальных, конкретных реалий - деталей, фамилий, названий, даже дат (встречаются даты происходящих событий - они отнесены к 1943, 1945 гг.). Суд в Ревтрибунале, Наркомпрос с его 4 500 писателями, правый уклон - левый загиб, Карл Радек и анекдоты о нем, роскошное авто «линкольн» из «Метрополя», обыск у Берлиоза, арест Аннушки и разлитая в воздухе общая всегдашняя готовность быть арестованным либо услышать об аресте кого-то рядом, обвинение литератора в том, что в его «романе - контрреволюция» и т.д.
Это - устойчивая особенность авторской редактуры (судя, например, по черновикам и ранним редакциям «Бега», «Зойкиной квартиры», «Блаженства» и пр.): в более поздних вариантах излишняя конкретика, детали и частности обычно уходят. В окончательной редакции «Мастера. ..» высвобождается и становится все более внятной тема глумления, издевательства над бессильным и униженным.
В «Мастере и Маргарите» запечатлен горький и страшный опыт последнего десятилетия жизни Михаила Булгакова - не внешних трудных событий и все более отчетливо проявляющегося изгойства (будь то снятие «Мольера» почти сразу же после успешной премьеры, окончательный запрет «Бега» и всех последующих пьес либо отказ в выезде за границу), но осмысления себя в этом мире, осознания мотивов поступков других и своих собственных. Будто с мира спадает пелена неясностей, загадок - и тайные пружины человеческих решений и дей-
ствий становятся явными. И скучными. Скука - это слово все чаще появляется и на страницах романа, и в дневниках жены, Е.С. Булгаковой, записывающей реакции и размышления писателя, и в письмах друзьям. Скука становится синонимом осознанной обреченности. «Мне скучно на улице, они меня сломали...»9.
Время заново прочитывает старый роман, и былая прекраснодушная трактовка «Мастера и Маргариты» как произведения о всесилии добра и творческого дара превращается в противоположную: роман отчаяния. Это кардинально иное прочтение романа, за которым ощутим и новый образ писателя: тот, кто бесстрашно описывает ежедневную игру дьявольских сил, не отворачиваясь от увиденного, о чем впервые и сумела рассказать О.Я. Поволоцкая10.
Еще одним существенным вкладом в пополнение корпуса сравнительно малоизученных произведений М.А. Булгакова стал выпуск в свет третьего тома, отставшего от первых двух11 на четверть века, - академически подготовленных «Драматических инсценировок и оперных либретто»12. Отметим важность появления первого тома аннотированного Библиографического указателя булгаковских произведений (работа над которым продолжается)13; исследования вариантов пьесы «Белая гвардия» и истории ее отечественных и зарубежных изданий, ведущиеся М.В. Мишуровской; наконец, выход в свет обильно документированной архивными материалами книги О.Е. Этингоф о владикавказском периоде жизни писателя14.
Но, говоря словами Поволоцкой, «событие создания произведения состоялось, а события общественного резонанса не случилось» (с. 181). И мое предположение, что пришло время новой волны интереса к творчеству писателя, оказалось неверным.
Нынешнее булгаковедение будто застыло, а понятое прежними поколениями теперь представляется либо банальностью (как это нередко бывает с верными мыслями, к которым успели привыкнуть, но не сумели развить), либо не прочитано. Многие первопроходцы в освоении творчества Булгакова ушли в мир иной (Я.С. Лурье, А.А. Нинов, В.Я. Лакшин, Л.К. Паршин, К.Л. Рудницкий, Р.М. Янгиров, Л.М. Яновская), часть - эмигрировали (О. Есипова, Л. Фиалкова), ушли в другие области исследований (Р. Джулиани, О. Кушлина, Л. Милн, А. Смелян-ский, Ю. Смирнов, Г.С. Файман).
Сегодня идет выхолащивание самой сути сочинений писателя, мучительно и трудно размышлявшего о стране, расставшейся с моралью.
И дело не в том, верил ли сам Булгаков в бога либо находился с верой в отношениях напряженных и сложных. Честь, стыд, совесть, ответственность - все это ценности, безусловно принципиально важные автору романа о Пилате. Многим представляется, что само различение добра от зла слишком «скучно», узко и старо, что сообщает о нынешнем состоянии интеллектуально обескровленных и морально «уставших» людей. В постсоветском обществе нулевых распространяются настроения общественного эскапизма (формула, повторяемая многими как бесспорная и правильная: «Мне должно быть комфортно»), нежелание впустить в сознание правду об отечественной истории, трезво увидеть мотивацию собственных каждодневных поступков и безосновательная надежда, что в мире все как-то устроится и без нас, надеющихся, кажется, прожить вне (поверх) истории15.
Виолетта Гудкова
1 Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Москва. 1966. № 11. С. 6-127; 1967. № 1. С. 56-144.
2 Историк Сергей Медведев, выступая в Оксфорде в январе 2020 г., сказал: «Мы живем с черной дырой посреди нашей национальной памяти. Это огромная дыра, которая образовалась в середине XX века. Мы ходим по краю этой черной дыры и боимся туда даже заглядывать, с трудом понимаем, какие там есть жертвы, какие там были пережиты страдания. Мало того, что была травма, но мы еще молчим об этой травме.» Цит. по: Гутионтов П. Перекличка расстрелянных // Новая газета. 2020. 3 февраля. № 11. С.19.
3 МамардашвилиМ.К. Философия действительности. Размышления после съезда. https://www.kph.npu.edu.ua/!ebook/clasik/data/mmk/deystv. html?fbclid=IwAR0eO0YcCGgUlZoDdphZXxTDuaYR4Vc0jBvEIHXrPZV 2E-mRYpgYxMRUzlw (дата обращения 02.08.2020).
4 БулгаковМ.А. Письмо к правительству // БулгаковМ.А. Собр. соч. В 5 т. М.: Худ. лит., 1989-1990. Т. 5. С. 446.
5 Ярким образцом подобных сочинений стало издание: Кораблев А. Мастер. Астральный роман. Необыкновенная история чернокнижника Михаила Булгакова. Тексты. Документы. Истолкования. Эзотерическая информация. Донецк: Лебедь, 1996, 1997. В 2 ч.
6 Булгаков М.А. Мастер и Маргарита / Сост., текстологич. подготовка, вступит. ст., коммент. Е.Ю. Колышевой. Полное собрание черновиков романа. Основной текст. В 2 т. М.: Пашков дом, 2014.
7 Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собр. соч. В 5 т. М.: Худ. лит., 1989-1990. Т. 5.
8 Гудков Л.Д. О социологии морали. Рукопись. С. 24. Подробнее о проблеме см.: Гудков Л.Д. Формы «генезиса» и «опыта». Стадии дифференциации в науке // Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М.: Русина, 1994. С. 319-350.
9 Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Полное собрание черновиков романа. Т. 1. С. 764.
10 О том, что «Мастер и Маргарита» - это «роман о русском 37 годе», сказал, не развернув аргументации, А. Варламов в книге «Михаил Булгаков», выпущенной в серии «Жизнь замечательных людей» (М.: Молодая гвардия, 2008. С. 725).
11 Булгаков М.А. Театральное наследие. Пьесы 1920-х годов / Сост. и общая ред. А.А. Нинова. Л.: Искусство,1989; Булгаков М.А. Театральное наследие. Пьесы 1930-х годов. СПб.: Искусство, 1994.
12 Булгаков М.А. Драматические инсценировки и оперные либретто / Сост., вступит. ст. А.А. Нинова. СПб.: Алетейя, 2014.
13 Булгаков М.А. Аннотированный библиографический указатель / Сост. М.В. Мишуровская, Е.И. Алексеенкова, И.С. Ефимова, Ю.Г. Слизун. Т. 1. М.: РГБИ, 2017.
14 Этингоф О.Е. Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии М.А. Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2017.
15 Еще раз процитирую уже упоминавшийся текст М. Мамардашвили: «История есть драма свободы; там нет никаких гарантий, как нет и никакого самого по себе движущего ее механизма. Это драма свободы, где каждая точка окружена хаосом. Если не будет напряжения труда, то есть напряжения свободы, требующей труда, то ты с этой исторической точки падаешь в бездну, которая окружает все точки, и не где-нибудь там, в небе или под Землей, а здесь, на Земле. Поэтому и "царство Божие" - в нас самих, а не где-нибудь еще, во внешнем пространстве или в будущей отдаленной эпохе, и апокалипсис - это апокалипсис каждой минуты. Он - повсюду, он вот сейчас нас с вами окружает, и мы с высоты порядка нашей беседы, если потеряем ее напряжение, окажемся в его власти, в пасти дьявола, а дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно. Достаточно лишь потерять эту энергию мысли, максимально доступного человеку напряжения всех его сил.». Мамардашвили М.К. Указ. соч.
