НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ СУД: КОНСТИТУЦИОННАЯ ПРИРОДА ТРЕТЕЙСКОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ Текст научной статьи по специальности «Право»

АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ПРАВОСУДИЕ

Не меньше, чем суд: конституционная природа третейского разбирательства в российской правовой системе

Армен Джагарян, Ольга Бенедская*

В современных условиях эффективная реализация задач правосудия во многом определяется развитием альтернативных (в соотношении с государственными) юрисдикционных институтов, включая третейское разбирательство. Третейский суд - общепризнанный в правовом обществе способ решения гражданских и некоторых других правовых споров, основанный на автономии воли и равенстве субъектов правоотношений, широкой процессуальной диспозитивности. Третейская, не публично-властная юрисдикционная деятельность характеризует самоорганизацию гражданского общества, призванного играть ключевую роль в освоении верховенства права, и вместе с тем она не может быть противопоставлена правосудию, стандарты которого - независимость, беспристрастность, справедливость - носят общеюрисдикционный характер. Тем не менее третейским судам в причастности к правосудию зачастую отказывают на том основании, что правосудие является монопольной функцией государства и потому целиком помещается в государственную, судебно-властную сферу. Но укрепляет ли потестарная парадигма правосудия его качество и правовой авторитет? И способно ли отлучённое от правосудия и сведённое к некоей разновидности сделок или услуг третейство состояться в утверждении своими процедурами и актами правовой справедливости? Задаваясь этими вопросами, авторы определяют конституционную сущность третейского разбирательства как содержательно родственной правосудию деятельности, которая имеет также определённые специфические черты, но не отрицающие, а дополняющие, развивающие его правосудные начала. Третейское разбирательство рассматривается в единстве юрисдикционных, регулятивных и медиационных моментов. С его помощью обеспечивается не только собственно разрешение юридической коллизии, но и формирование - путём поиска компромисса между сторонами - основанного на сложившихся в деловой практике и юридической доктрине подходах наиболее оптимального индивидуального правового регулирования. В силу убеждающей ценности выражаемых правовых позиций оно может приобретать и определённое прецедентное значение. В этой связи обсуждаются особенности правовой природы арбитражных решений, участие третейского суда в судебном конституционализме, специфика организационно-функциональных отношений, связанных с формированием постоянных третейских судов, формулируются предложения по совершенствованию правового регулирования третейской сферы.

^ Судебная власть; правосудие; третейский суд; гражданское общество; 001: 10.21128/1812-7126-2018-5-106-125 альтернативные способы защиты прав; судебный конституционализм

1. Введение в проблематику

Третейство (арбитраж) является одним из традиционных институтов договорно-согласо-вательного юрисдикционного урегулирования

* Джагарян Армен Арменович — доктор юридических наук, советник судьи Конституционного Суда Российской Федерации, Санкт-Петербург, Россия (e-mail: schtiller@yandex.ru); Бенедская Ольга Александровна — адвокат, докладчик Международного коммерческого арбитражного суда и Морской арбитражной комиссии при Торгово-промышленной палате Российской

правовых конфликтов, возникающих во взаимоотношениях между формально равными субъектами главным образом в социально-экономической сфере. Обращение в третейский суд — международный коммерческий арбитраж или внутренний третейский суд, относится, как констатировал Конституционный Суд России, к числу общепризнанных в современном правовом обществе способов раз-

Федерации, Москва, Россия (e-mail: o.benedskaya@ rospravo.ru).

решения гражданско-правовых споров1. Ценность арбитражных процедур, главным образом международных, в разрешении частноправовых споров получила признание на уровне Организации Объединённых Наций, стремящейся к формированию унифицированных гарантий обращения к третейству в русле существующей тенденции ограничения и чёткого нормативного определения вмешательства судов в торговый арбитраж, поскольку его избрание свидетельствует об осознанном решении сторон исключить юрисдикцию судов в пользу быстроты и окончательности арбитражного рассмотрения2.

Ценность развития альтернативных юрис-дикционных институтов в современном обществе определяется множеством аспектов, таких как: процессы глобализации, вобравшие в себя и правовую сферу; объективное усложнение социально-правовой жизни с характерными тенденциями дифференциации правовых интересов и инструментов их опосредования; поиск оптимального баланса между публично-властным регулированием и саморегулированием в конкретных национальных условиях; нарастающая юридизация общественных отношений с сопутствующими энтропийными проявлениями в правовой системе и умножением юридических коллизий, влекущие за собой перегрузки и замедления в работе органов государственного правосудия; сказывающийся на работе судов общий дефицит доверия к традиционным институтам народовластия; стремление к сокращению материальных и временных издержек на юрис-дикционные процедуры, с которыми во всё большей степени связывают умиротворяющий, гармонизирующий эффект.

Судебные системы всех стран сталкиваются с необходимостью сокращения сфер судебной деятельности, исходя из выбора адекват-

1 См.: Абзац пятый пункта 2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 26 мая 2011 года № 10-П // Собрание законодательства Российской Федерации (далее — СЗ РФ). 2011. № 23. Ст. 3356.

2 См.: Типовой закон ЮНСИТРАЛ о международном торговом арбитраже 1985 год (с изменениями, принятыми в 2006 году) с пояснительной запиской Секретариата ЮНИСТРАЛ. Вена, 2008. С. VII, 27; Конвенция о признании и приведении в исполнение иностранных арбитражных решений (Нью-Йорк, 1958 год). Вена, 2016. С. 6.

ных средств для решения правовых конфлик-тов3. Наличие же третейских и иных подобных им институтов отражает богатство и разнообразие юрисдикционных отношений, неофициальные формы проявления которых становятся всё более востребованными4. Как отмечает В. Ф. Яковлев, признание системы гибких форм разрешения споров, включая третей-ство, как общемировой тенденции — генеральная линия развития правосудия5. Это коррелируется с общей тенденцией расширения диспозитивного начала в процессуальном праве, включая уголовное судопроизводство, в условиях которого конституционно значимый характер приобретают публично-правовые соглашения между обвиняемым (подсудимым) и государством6: до-, вне- или внут-рисудебные способы урегулирования правового конфликта путём согласования между сторонами распорядительно-процессуальных действий, касающихся их материально-правовых интересов, создают основу для повышения эффективности всего юрисдикцион-ного механизма в правовой системе. Вместе с тем дифференциация юрисдикционной деятельности, ориентированная усилением корпоративно-общественного, арбитражно-тре-тейского элемента, соотносится с присущим современному конституционализму повыше -нием роли субсидиарности и самоуправления, развитием инструментов гражданского саморегулирования как формы участия в управлении делами государства и общества.

В российском правопорядке, где альтернативное экономическое правосудие — дело естественное, «почвенное», не чужеродное7, с развитием арбитража, повышением его

3 См.: Морщакова Т. Судебное управление в международных нормах «мягкого права» и российских практиках // Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 1 (116). С. 81—94, 91.

4 См.: Бондарь Н. С., Джагарян А. А. Правосудие: ориентация на Конституцию. М. : Норма, 2018. С. 114.

5 См.: Яковлев В. Ф. Правовое государство: вопросы формирования. М. : Статут, 2012. С. 230.

6 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 20 июля 2016 года № 17-П // СЗ РФ. 2016. № 31. Ст. 5088; абзац первый пункта 5.2 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от

7 марта 2017 года № 5-П // СЗ РФ. 2017. № 12. Ст. 1779.

7 См.: Клеандров М.И. Экономическое правосудие в России: прошлое, настоящее, будущее. М. : Волтерс Клувер, 2007. С. 185.

авторитета и привлекательности, связаны прежде всего заявленные в ходе реформы третейской сферы, состоявшейся на основе вновь принятого Федерального закона «Об арбитраже (третейском разбирательстве) в Российской Федерации»8 (далее — Федеральный закон об арбитраже), ожидания снижения нагрузки на государственные суды, повышения инвестиционной привлекательности Российской Федерации и деофшоризации национальной экономики9. Стимулирование использования третейских институтов официально признано стратегическим фактором решения задач по повышению стабильности, надёжности инфраструктуры страхового рынка10 и совершенствования механизмов корпоративного управления на финансовом рын-ке11.

Впрочем, последствия третейской реформы оцениваются в юридическом сообществе неоднозначно12. Возобладавшая консервативная модель арбитража, реализующая идею патернализма, обосновывается необходимостью государственного реагирования на имев-

8 СЗ РФ. 2016. № 1 (ч. I). Ст. 2.

9 См.: пояснительная записка к проекту Федерального закона № 788111-6 «Об арбитраже (третейском разбирательстве) в Российской Федерации». URL: http://sozd.parliament.gov.ru/download/02C92880-2685-48EB-9414-1C0C10096CF3 (дата обращения: 13.07.2018).

10 См.: Пункт 6 «Развитие инфраструктуры страхового рынка» Стратегии развития страховой деятельности в Российской Федерации до 2020 года, утверждённой распоряжением Правительства РФ от 22 июля 2013 года № 1293-р // СЗ РФ. 2013. № 31. Ст. 4255.

11 См.: Раздел «Развитие и совершенствование корпоративного управления» Стратегии развития финансового рынка Российской Федерации на период до 2020 года, утверждённой распоряжением Правительства РФ от 29 декабря 2008 года № 2043-р // СЗ РФ. 2009. № 3. Ст. 423.

12 См., например: Зайцев А.И. Минусы реформирован-

ного третейского разбирательства в России // Третейский суд. 2017. № 4. С. 37—48; Итоги круглого стола «Третейский диалог: новые правила арбитража в России» // Третейский суд. 2017. № 1. С. 18-28; Куроч-

кин С.А. Реформа арбитража в России: общие подхо-

ды к оценке эффективности нового законодательства

// Закон. 2017. № 9. С. 65-76; Скворцов О.Ю. О

консервативной модели арбитража // Закон. 2017. № 9. С. 60-64; Так называемая оптимизация — это путь в никуда: Интервью с В. М. Жуйковым // Закон. 2018. № 1. С. 6-17; Холоденко Ю.В. Третейское разбирательство: реформа или уничтожение? // Третейский суд. 2017. № 4. С. 28-36.

шие место злоупотребления в третейской сфере в условиях незрелости субъектов экономической и юридической жизни. Фило-софско-мировоззренческим основанием этого подхода является представление о том, что именно государство является основным, главным субъектом, ответственным за обеспечение экономического правопользования; перспективы же расширения инструментов корпоративного саморегулирования, в том числе в целях разрешения правовых споров, нельзя не увязывать с качественными показателями реального развития гражданского общества, которое пока не демонстрирует стойкой верности принципам добропорядочности и социальной ответственности13.

Взаимосвязь возможных ограничений, определяющих пределы применения автономии корпоративного саморегулирования, с уровнем развития правовой культуры, в том числе состоянием юридической дисциплины, характеризующем степень законопослуша-ния, как и влияние на такого рода ограничения, оказываемое социально-политическими, экономическими и иными реалиями, носят объективный характер. Вместе с тем даже цели воспрепятствования злоупотреблению субъективным правом не оправдывают средств, применение которых могло бы повлечь утрату реального содержания этого права, а избыточная бюрократическая опека не только расточает публичные ресурсы и стесняет продуктивное освоение инициативно-договорного опыта, но и возводит подозрительность и недоверие в принцип действия, едва ли способствующий утверждению добросовестности, презюмируемой, между прочим, среди участников гражданского оборота. Между тем зрелость гражданского общества, выступающая условием развития третейских судов, и сама обеспечивается, помимо прочего, наличием альтернативных способов разрешения споров, к числу которых относится третейское судопроизводство14.

Вмешательство публичных властей в третейскую сферу, объективирующую юрисдик-

13 См.: Крусс В.И. Право на предпринимательскую деятельность — конституционное полномочие личности / отв. ред. С. А. Авакьян. М. : Юристъ, 2003. С. 593594.

14 См.: Скворцов О.Ю. Проблемы третейского разбирательства предпринимательских споров в России : ав-тореф. дис. ... докт. юрид. наук. СПб., 2006. С. 9.

ционные предикаты экономической свободы, должно быть пропорциональным и носить в своей основе обеспечительно-стимулирую-щий характер, следовать предпочтениям, отдаваемым судебному контролю соблюдения нормативно-процессуальных правил, притом что организационно-властное опосредование формирования третейских структур, если таковое допускается, должно увязываться с наличием чётко формализованных объективных требований, исключающих произвольное усмотрение, и во всяком случае не может подрывать доступность третейской юрисдикции с видами на её централизацию.

Правовой доктрине известны, по крайней мере, пять классических концепций природы третейского разбирательства: договорная, процессуальная, смешанная, автономная и концессуальная15. Дискуссии, ведущиеся по этому поводу, свидетельствуют о том, что, как и более века назад, «юридическая литература и судебная практика ещё недостаточно ясно определили свое отношение к институту третейского суда»16. Притом что в зависимости от обстоятельств востребованной может оказаться та или иная модель, в том числе на основе развития и конфигурирования различных элементов, базовые параметры правовой конструкции третейского разбирательства должны определяться в соответствии с конституционными принципами и нормами, лежащими в основе любой юрисдикционной деятельности. Тем не менее в вопросах о конституционной сущности третейства нет док-тринальной общности.

Представлению о том, что правосудие может существовать в двух видах — государственном и альтернативном17, что выводить правосудие лишь из публичной власти — значит обеднять его ценность и действительные возможности, лишать его главной части авторитета, который не сводится к могуществу государства, и тем самым одновременно отказывать в доверии самому гражданскому обществу с подозрением на его неспособ-

15 См.: ЧупахинИ.М. Решение третейского суда: теоретические и прикладные проблемы. М. : Инфотропник Медиа, 2015. С. 25—44.

16 Волков А. Ф. Торговые третейские суды: историко-дог-матическое исследование. СПб. : Типография Редакции периодических изданий Министерства финансов, 1913. С. 1.

17 См.: Клеандров М.И. Указ. соч. С. 183—184.

ность к правосудию18, — этому противостоит позиция, с которой третейское разбирательство видится не правосудием, а неким посредничеством, основанным на гражданско-правовом договоре об установлении прав19. В приравнивании к правосудию третейства — проявления «рассредоточенных... и "самовластных" юрисдикций», обнаруживают обескураживающую дилемму: либо третейские институты «окажутся встроенными в единую властную иерархию юрисдикций», либо «придётся в угоду политической демагогии отказаться от верховенства права, высшей ценности прав человека, идеала конституционного правопорядка»20.

Не определяется ли резонность такой альтернативы восприятием верховенства права как некоего субстанционального наполнения, порождения суверенно-государственной власти? Не происходит ли отчуждение всех прочих, помимо государства, субъектов от универсального императива прав человека, притом что основные права, имея естественно-консенсуальный характер, связывают прежде всего участников гражданского общежития, взаимным признанием которых и определяется их конституционный статус? Как быть с тем, что в сложившейся иерархической системе lex mercatoria вершину образует так называемый публичный порядок международного арбитража, фактически состоящий из конституционных норм, принципов, процедурных правил и гарантий прав человека21?

Отсутствие в вопросе понимания природы третейства common opinion doctorum осложняет становление прочных нормативно-правовых и правоприменительных основ этого института и не идёт на пользу формиро-

18 См.: Мнение судьи Конституционного Суда РФ К. В. Арановского к Постановлению Конституционного Суда РФ от 26 мая 2011 года № 10-П // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2011. № 4.

19 См.: Цихоцкий А.В. Теоретические проблемы эффективности правосудия по гражданским делам. Новосибирск : Наука, 1997. С. 66.

20 Крусс В.И. Конституционализация правосудия и конституционно-правовые пределы непосредственной демократии в Российской Федерации // Российский юридический журнал. 2013. № 3. С. 79—87, 87.

21 См.: Тойбнер Г. Контуры конституционной социоло-

гии: преодоление исключительности государственного

конституционализма // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 1 (110). С. 41 — 55, 45.

ванию должного уровня доверия к арбитражной процедуре.

2. Правосудие - судебно-властное

и(или)третейское?

В поисках ответа на вопрос о том, какова конституционная природа третейства, следует прежде всего предостеречь от одномерных подходов. Попытки жёстко противопоставить суд и арбитраж являются ригоризмом, тогда как третейство интегрировано в сложную систему отношений, коллизионных связей власти, свободы, собственности, нуждается в одновременном соотнесении как с суверенно-государственными функциями правосудия, так и с естественно складывающими юрис-дикционными формами автономной самоорганизации в структуре гражданского общества. Но и к одним только этим моментам не сводится.

Само правосудие явилось результатом саморегуляции человеческого общества, следствием общественного развития, как управление и власть22. В связи с этим третейский суд (суд посредников) рассматривается как «первооснова правосудия»23, то есть некое первичное выражение его сущности. Раскрывая соотношение и взаимосвязь суда и арбитража в системе государственности как институционального выражения всей совокупности отношений, определяющих государственно организованное общество в целом, следует учитывать лежащие в основе этих взаимосвязей социогенетические, философско-ми-ровоззренческие предпосылки.

Характеризуя так называемое естественное, догражданское состояние людей через ситуацию всеобщего конфликта («войны всех против всех»), Т. Гоббс замечает, что одним из естественных законов, подсказываемых разумом в качестве подходящих условий мира, на основе которого люди могут прийти к соглашению, и которое в итоге призвано обеспечить своей принудительной силой государство, является закон о подчинении арбитражу:

22 См.: Правосудие в современном мире / под ред. В. М. Лебедева, Т. Я. Хабриевой. 2-е изд., доп. и пере-раб. М. : Норма, 2017. С. 15.

23 См.: Кажлаев С.А. Достижение баланса частного и публичного интереса в третейских спорах // Журнал российского права. 2016. № 4. С. 119-124, 119.

«в случае спора стороны должны подчинить свое право решению арбитра»24. Дж. Локк, различая естественное состояние и состояние войны, заключает, что в естественное состояние всех людей ставит отсутствие общего судьи, обладающего властью, а состояние войны создаёт сила без права; поэтому в государство из естественного состояния людей переносит то, что появляется судья, имеющий власть разрешать все споры и возмещать любой ущерб, который может быть нанесён любому члену государства25. Кажется, что государство в целом предстаёт организационно-функциональным выражением правосудия, но под всеобщим судьёй Дж. Локк понимает законодательную власть.

Идейно-генетические истоки современного конституционализма дают понять, таким образом, что государство институционализирует правосудие как всеобще обязательную, подкреплённую принудительно-властной силой процедуру определения конкретной меры свободы, притом что сами её носители, вступив в конфликт, не могут определить её меру разумным соглашением и вынуждены использовать посредничество, дающее гарантии непредвзятости, справедливости и исполнимости законных ожиданий. Однако это вовсе не означает потестарную природу правосудия, растворение которого во властно-принудительной силе грозит увяданием его правового авторитета.

Не сила творит правосудие, а правосудие вершит право, действуя его силой. Ценность правосудия не в принудительности актов его исполнения, а в формально-процедурной, дискурсивной справедливости, которая через равенство в состязательности, касающейся, между прочим, не только вопросов факта, но и права, позволяет равным воздавать за равное на основе общего, признаваемого сторонами, масштаба оценки. Если счесть, что правосудие воплощается именно и только в суверенно-государственной власти, то резонно уяснить, чему подчиняется государство, признавая третейское разбирательство средством решения международных споров и связывая себя его юрисдикцией (например,

24 Гоббс Т. Сочинения : в 2 т. Т. 2. М. : Мысль, 1991. С. 120-121.

25 См.: Локк Дж. Сочинения : в 3 т. Т. 3. М. : Мысль,

1988. С. 272-273, 312.

часть 2 статьи 29 Конституции Ирландии, статья 80 Конституции Италии, статья 9 Конституции Республики Никарагуа)? Может ли исключительный носитель ценностей правосудия, без ущерба для их достоверности, поставить себя перед властью юрисдикционно-го акта, не исходящего из тех же целей, принципов и процедур? Если же предположить, что само государственно-властное признание такой юридисдикции неким образом сообщает ей начала правосудия, то отчего не сообщает, по крайней мере, аналогичное признание те же начала и внутригосударственному арбитражу, получающему оформление, легитимацию в законе? Весьма многозначителен в этой связи тот факт, что само право на третейское разбирательство было, пожалуй, впервые закреплено на конституционном уровне в пункте 5 главы 5 «О судебной власти» Конституции Франции 1791 года. В настоящее время соответствующее право можно обнаружить, например, в статье 58 главы 3 «Гражданство. Права и обязанности человека» Конституции Кыргызской Республики.

Представление о том, что внесудебные юрисдикции могут служить воплощением правосудия, не обесценивает его, а возвышает, отражает существо правосудия как непосредственного институционального проявления и средства утверждения, обеспечения верховенства права. То, что именно судебная власть даёт правосудию высшую, суверенную форму выражения и превосходство перед законодательной и исполнительной ветвями власти, деятельность которых посредством правосудия связывается и приводится в соответствие с правом, не даёт повода отвергать правосудную ценность не относящихся к судебной системе институтов, которые, разрешая споры и конфликты, закрепляют верховенство права во взаимном признании, основанном на убеждении и авторитете. Неслучайно в системе действующего российского законодательства разрешение споров и конфликтов отнесено к числу основных институциональных целей, ради достижения которых возможно создание некоммерческих организаций (часть 2 статьи 2 Федерального закона «О некоммерческих организациях»)26.

26 Федеральный закон от 12 января 1996 года № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях» (в ред. от 5 февраля 2018 года) // СЗ РФ. 1996. № 3. Ст. 145.

Отлучённое от правосудия, третейство едва ли может быть освоено в пределах имеющихся на его счёт ожиданий. Понимание третейства как причастного правосудию связывает его необходимыми условиями и требованиями, без соблюдения которых справедливость не может состояться как в государственно-властной, так и в частной сфере27.

Сложившаяся практика европейского конвенционного контроля сводится к тому, что суд не обязательно должен пониматься как юрисдикция классического типа, интегрированная в общую судебную систему госу-дарства28. Третейское разбирательство, имея свою специфику в соотношении с государственным правосудием, тем не менее, может охватываться понятием суда, а государство не должно навязывать защиту прав посредством именно государственных судов29. По этому поводу третейское рассмотрение связывается конвенционными гарантиями справедливого судебного разбирательства.

Конституция России, не упоминая о тре-тействе (арбитраже) напрямую, использует имплицитный тип его конституционного опосредования. Возможность разрешения гражданско-правовых споров посредством третейского разбирательства, согласно правовой позиции Конституционного Суда России, «ос-

27 Примечательной в этом плане является оценка, согласно которой, в частности, в Германии разрешение споров в государственных судах и с помощью института арбитража предоставляет сторонам разбирательства практически одинаковый уровень правовой защиты. См.: Хапп Р., Башкова А. Германия как место третейского разбирательства // Сборник статей о праве Германии / Германо-Российская ассоциация юристов. Вып. 1 (август 2015 года). С. 399. URL: https://www. drjv.org/index.php/literatur.html?file = tl_files/drjv/ docs/Literaturlisten/DRJV-Sammelband%20zum%20 deutschen%20Recht%20in%20russischer%20 Sprache%2C%20Ausgabe%20N%201%2C%20 August%202015.pdf (дата обращения: 13.07.2018).

28 См. следующие решения: European Court of Human Rights. Campbell and Fell v. the United Kingdom. Applications nos. 7819/77 and 7878/77. Judgment of 26 June 1984. § 76; Lithgow and Others v. the United Kingdom. Applications nos. 9006/80; 9262/81; 9263/ 81; 9265/81; 9266/81; 9313/81; 9405/81. Judgment of 8 July 1986. § 201; Regent Company v. Ukraine. Application no. 773/03. Judgment of 3 April 2008. § 54.

29 См.: Михель Д.Е. Правовой статус третейского суда в отечественной и зарубежной доктрине права и конституционной практике // Юристъ-Правоведъ. 2011. № 6. С. 95-98.

нована на положениях Конституции» - части 1 статьи 8, части 1 статьи 34, части 2 статьи 45 (абзац восьмой пункта 2, абзац первый пункта 3 мотивировочной части Постановления от 26 мая 2011 года № 10-П).

При этом Конституция России в части 1 статьи 118 предусматривает, что правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом. Учитывая место этого положения в системе Конституции РФ, а именно в её главе 7 «Судебная власть и прокуратура», а также принимая во внимание его взаимосвязи с нормами статей 10, 11 (часть 1), 124-128 Конституции РФ, допустимо полагать, что в данном случае сформулирована не исчерпывающая институционная характеристика правосудия, как получающего реализацию только лишь посредством суда, а исключительная функциональная привязка правосудия к суду именно в системе организации государственной власти.

Резонно не причисляя третейские суды к судам судебной системы, Конституционный Суд РФ заявляет о связанности третейского разбирательства вытекающими из статьи 46 Конституции РФ и статьи 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод принципиальными требованиями справедливости и беспристрастности как присущими любому судебному разбирательству (абзацы девятый и одиннадцатый пункта 2 мотивировочной части Постановления от 26 мая 2011 года № 10-П). Третейство, стало быть, то же судейство и судейство правосудное. Приведённая правовая позиция свидетельствует и о том, что свойственные третейскому разбирательству особенности, не позволяющие отождествлять его с государственным правосудием, не только определяют автономную ценность этого института в системе гарантирования прав и законных интересов участников правоотношений, но и служат основанием для оптимизации, повышения эффективности судебной системы.

Третейский суд, в его аксиологическом, процессуальном понимании, - не меньше, чем суд, интегрирован в систему осуществления функций правосудия. Традиционное причисление третейского разбирательства к так называемым альтернативным способам защиты прав следует раскрывать не в аспекте конкуренции с государственным судопроизводством, а исходя из их взаимодействия,

взаимодополняемости. Такое взаимодействие должно охватывать все формы взаимно обусловленной деятельности по уведомлению, содействию и ограниченному контролю в процессе осуществления компетентным и третейским судами их юрисдикционной дея-тельности30.

Природа третейского суда характеризуется осуществлением на инициативной основе содержательно родственной правосудию юрисдикционной деятельности, применительно к итогам которой действует режим ограниченной ответственности, унифицированный для арбитров и судей государственных судов (статья 1070 Гражданского кодекса РФ, статья 51 Федерального закона об арбитраже). Этим предопределяются особенности соотношения в третейском разбирательстве частных и публичных начал. Не подпадая под понятие судебной власти и являясь институтом самоорганизации в системе гражданского общества, третейское судопроизводство в то же время приобретает публичное - в известном смысле общественно-государственное - значение в силу официально признаваемого качества обязательности (а после прохождения установленных процессуальным законодательством процедур получения исполнительного листа - и принудительной исполнимости) его итоговых актов, принимаемых по вопросам права на условиях, не противоречащих фундаментальным принципам правосудия31. Третейские суды, отмечает Конституционный Суд России, действуют в качестве институтов гражданского общества, наделённых публично значимыми функциями (абзац второй пункта 7 мотивировочной части Постановления от 26 мая 2011 года № 10-П). Окончательность, обязывающие свойства решения третейского суда усиливаются в свете недопустимости, по общему правилу, приня-

30 См.: Гимазов Р.Н. Процессуальные аспекты взаимодействия арбитражных и третейских судов : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2006. С. 10-11.

31 Арбитражное (третейское) решение, отмечал по этому поводу Е. Н. Гендзехадзе, имеет правовое значение: оно окончательно ликвидирует спор; обязательно как

для сторон, так и для всех других организаций и лиц; неисполненное в определённый срок добровольно стороной, против которой оно постановлено, может быть принудительно исполнено. См.: ГендзехадзеЕ.Н. Тре-

тейский суд в СССР: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1954. С. 12.

тия судом общей юрисдикции или арбитражном судом искового заявления при наличии состоявшегося решения третейского суда по тождественному спору (пункт 3 части 1 статьи 134 Гражданско-процессуального кодекса РФ, пункт 3 части 1 статьи 127.1 Ар-битражно-процессуального кодекса РФ).

3. Третейское разбирательство как единство юрисдикционных, регулятивных и медиационных начал

Конституционная сущность третейского суда должна раскрываться на основе учёта следующих взаимосвязанных моментов, которые не исчерпываются судебно-юрисдикционны-ми, правоприменительными характеристиками, а отражают специфику этого института в юрисдикционной системе.

1) Третейский суд, уместно это оговорить особо, санкционирован государством, объективно сопряжён в институционном и функциональном плане с системой государственного правосудия, представляет собой, по выражению И. Я. Штейнберга, «существенную разновидность в общей системе наших судебных органов»32. Это находит подтверждение и в современном нормативном конституционализме, где вопросы арбитража обычно затрагиваются в увязке с вопросами судебной системы, судебного процесса (например, статья 121 Конституции Объединённых Арабских Эмиратов, подпункт «е» пункта 4 Приложения девятого к Конституции Малайзии, пункт 13 Перечня III Приложения седьмого к Конституции Индии). Само санкционирование третейства, а также определение его условий, критериев арбитрабельности, основных процедурных правил, объясняется, с одной стороны, тем, что по соглашению сторон на рассмотрение третейского суда передаётся спор, подведомственный по общим правилам государственным судам33, с другой — конституционным императивом прав человека, защита которых, включая обеспечение правосудием, должны гарантироваться государством (статьи 2, 18, 45 Конституции РФ).

32 ШтейнбергИ.Я. Третейский суд и пределы его компетенции // Вестник советской юстиции. 1925. № 15 — 16. С. 608-609, 608.

33 См.: Виноградова Е. А. Правовые основы организации и деятельности третейского суда : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1994. С. 17.

2) Третейство составляет основанную на законе специфическую форму реализации до-говорно-обусловленной общественно-юрис-дикционной деятельности, обязывающие начала которой определяются главным образом добросовестностью в свете действия принципа pacta sunt servanda во взаимосвязи с признанием авторитета арбитража и риском собственных репутационных потерь (статья 38 Федерального закона об арбитраже). Третейский суд, подчёркивает Н. Н. Голубев, действует в силу компромисса и в установленных компромиссом границах; воля третейского суда обязательна для сторон лишь в пределах, установленных компромиссом, так как действия и волеизъявления третейских судей, совершённые и высказанные вне границ компромисса, не являются актами и постановлениями третейского суда34. Такая деятельность может рассматриваться как некая особая форма частного правоприменения, проистекающего из соглашения сторон35. При этом нужно учитывать, что арбитражное соглашение — частноправовой договор особого рода, основанный на сочетании материально-правовых и преобладающих процессуальных начал: сам по себе он не порождает, не изменяет и не прекращает гражданских правоотношений, а является основанием юрисдикционного решения вопроса о таких правоотношениях.

3) Третейский суд максимально приближен — как по комплектованию (обычно состоит из специалистов в конкретной хозяйственной отрасли) и сфере реализации юрис-дикционных полномочий, так и по источникам применимого права — к общественно-деловой практике, устоявшимся в ней традиционным, обычным подходам, которые развивают, конкретизируют, дополняют законодательно-нормативное регулирование экономических отношений, а также могут предшествовать ему, опережать, содержать первичные правовые нормы. Всё это отличает третейское разбирательство с позиции тесного переплетения позитивистских (официально-нормативных) и естественно-правовых (проистекающих из спонтанных правопорядков) начал,

34 См.: Голубев Н.Н. Международные третейские суды

XIX века. М. : Университетская типография, 1904.

С. 4.

35 См.: Арбитражный процесс: Учебник / отв. ред.

B. В. Ярков. 7-е изд., перераб. и доп. М. : Статут, 2017.

C. 68.

характеризует третейский суд как орган, интегрированный в систему правового регулирования, прежде всего предпринимательского (коммерческого) права.

Между предпринимательским (коммерческим) правом и институтом третейского разбирательства, пишет О. Ю. Скворцов, существует особая взаимосвязь, имеющая генетический характер: как предпринимательское (коммерческое) право является основой для существования третейских судов, так и третейские суды выступают в качестве источника формирования норм предпринимательского (коммерческого) права36. И далеко не случайно в этом плане предложение автора, касающееся необходимости введения в российской правовой системе третейского суда по совести (по справедливости), который должен функционировать на основе применения справедливости и моральных норм37. Другое дело, что влияющие на формирование правовой позиции третейского суда различные нормативные факторы, как собственно формально-юридические, так и иные, не следует противопоставлять и стремиться обособить в институционном плане; их воздействие непреложно, атрибутивно для третейства независимо от организационной формы его реализации, должно быть взаимосогласованным. Возможностью сторон уполномочить третейский суд принимать решение ex aequo et bono не обусловливается применение общего правила, в соответствии с которым третейский суд при принятии решения учитывает условия договора и обычаи, применимые к конкретной сделке.

4) Третейский суд выступает особой разновидностью медиативных (примирительно-согласовательных) форм реализации юрис-дикционной деятельности, ориентированной в итоге на воспроизводство партнёрского взаимодействия между участниками спора (конфликта). Вместо фактора государственного принуждения, на котором во многом основывается эффективность правосудия, осуществляемого государственными судами, в основе альтернативных форм защиты прав, отмечает В. Д. Зорькин, лежит готовность сторон правового конфликта к его урегулированию с целью продолжения дальнейшего сотрудни-

36 См.: Скворцов О.Ю. Указ. соч. С. 10.

37 См.: Там же. С. 14.

чества38. Это явствует уже из того, что основания, процедурные условия и комплектование состава арбитража, применимое право, исполнимость решения определяются согласованием интересов сторон, которые, сознательно отказываясь от обращения к государственному правосудию и прибегая к альтернативному средству защиты, исходят из стратегического интереса обеспечения и поддержания долгосрочных взаимовыгодных отношений.

Медиативность, сопряжённая с диспози-тивным началом правосудия, может рассматриваться как ориентир всего судебного права: оптимум диспозитивного правосудия, замечает Э. М. Мурадьян, - правосудие согласованных решений, сообразуемых с законом, выработанных в свободном обсуждении сторон совместно с судьёй39. Однако именно третей-ство, подразумевающее минимальное участие в его регулировании императивных норм и не опосредованное руководящей, властно-распорядительной позицией суда, даёт проявлениям диспозитивности наиболее широкий простор, делает примирение наиболее вос-требованным40. Как свидетельствует зарубежный опыт современных реформ в третейской сфере, значение медиативной роли арбитража возрастает41. То обстоятельство, что медиатор в классической ипостаси не обладает полномочиями по принятию обязательного для сторон решения, а лишь организует и проводит переговоры в целях совместного поиска решения по спору, свидетельствует не об

38 См.: Зорькин В.Д. Конституционно-правовое развитие России. М. : Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 378.

39 См.: Мурадьян Э.М. Истина как проблема судебного права. 2-е изд., перераб. и доп. М. : Юристъ, 2004. С. 29.

40 О процедурной диспозитивности третейского разбирательства см.: Савостьянов Г.В. Правовая природа третейского разбирательства и компетенция третейского суда в сфере недвижимости : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2013. С. 8.

41 См.: Щавелев А. Новый Регламент Коммерческого

Арбитража 2018 Немецкого Арбитражного Института

// Сборник статей о праве Германии / Германо-Российская ассоциация юристов. Вып. 3 (июнь 2018 года). С. 263. URL: https://www.drjv.org/index.php/literatur.

html?file=tl_files/drjv/docs/Literaturlisten/DRJV-Sammelband%20zum%20deutschen%20Recht%20in %20russischer%20Sprache%20%2C%20Ausgabe %20N%203%2C%20Juni%202018.pdf (дата обращения: 13.07.2018).

отсутствии сопряжения третейского разбирательства с медиативной процедурой, а скорее о методологической упрощённости в понимании медиации в аспекте статусных характеристик осуществляющего её лица. Суть медиации определяется её функционально-целевой направленностью на переговорно-согласи-тельные процедуры и результаты, что неотделимо от арбитража. Так, часть 3 статьи 28 Закона Республики Армения «О коммерческом арбитраже» предусматривает, что стороны могут до вынесения решения непосредственно уполномочить арбитражный трибунал разрешить спор в качестве мирового посредника (фр.: amiable compositeur)42. В свою очередь, Закон Республики Беларусь «О третейских судах» относит содействие сторонам в достижении ими мирового соглашения на любой стадии третейского разбирательства к принципам деятельности третейского суда (статья 5)43.

4. О правовой природе решений третейского суда

Особенности третейского разбирательства позволяют говорить о том, что правовую природу решения третейского суда неверно сводить к правоприменению, то есть только к властной реализации правовых норм44. Она характеризуется определённым сочетанием, взаимодействием правоформирующих, пра-

42 Закон Республики Армения от 25 декабря 2006 года «О коммерческом арбитраже». URL: http://www. parliament.am/legislation.php?sel=show&ID=2887& lang=rus (дата обращения: 13.07.2018).

43 Закон Республики Беларусь от 18 июля 2011 года «О третейских судах». URL: http://www.pravo.by/ document/?guid=3871&p0=H11100301 (дата обращения: 13.07.2018).

44 Отмечая дискуссионность понимания правоприменительной деятельности, представляется возможным поддержать точку зрения, доказывающую в условиях тенденций децентрализации правового регулирования приоритет властных начал правоприменения над его государственной природой, из чего вытекает допустимость осуществления властных полномочий по применению норм права и негосударственными субъектами (не только третейские суды, но и нотариальные и адвокатские палаты, саморегулируемые организации арбитражных управляющих и др.) (см.: Изместье-ва Е. М. Субъекты правоприменительной деятельности в условиях децентрализации правового регулирования в России : дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2006. С. 9-10).

воприменительных и правообеспечительных начал.

На то, что правоприменительная деятельность как таковая не отделена непроходимой границей от правообразования, указывал ещё Г. Кельзен45. По мнению В. В. Ершова, индивидуальное регулирование является объективно необходимым дополнением правового (нормативного) регулирования, позволяет преодолеть абстрактность правовых принципов и норм и обеспечить равную меру применительно к фактически неравным отношени-ям46. Ю. И. Гревцов идёт дальше, небеспочвенно утверждая, что именно субъекты права являются важнейшим элементом механизма правового регулирования47. Индивидуальное судебное регулирование основано на потребностях судебной практики в разрешении единичных (индивидуальных) казусов, отличительной стороной которых является неповторимость, в связи с чем такое регулирование обусловлено реализацией полномочий суда по защите нарушенного права, что рассматривается не столько как право, сколько как обязанность суда48.

Применительно к третейскому суду, его окончательным актам речь должна идти о весьма специфической общественно-правовой форме в своей основе индивидуального медиативно-юрисдикционного правового регулирования, обусловленного как абстрактно-всеобщими законными основаниями осуществления третейской процедуры (включая законодательно-нормативные источники для выработки арбитражного решения), так и во многом консенсуально-договорными и предметно-профилирующими (с учётом индивидуальных особенностей конкретной хозяйственной отрасли) факторами определения применимого права, в том числе в его содержательном наполнении. Немаловажную роль играет и принцип «компетенции-компетенции», означающий, что арбитраж правомочен

45 См.: Кельзен Г. Судебная гарантия конституции (конституционная юстиция). Ч. 1 // Право и политика. 2006. № 8. С. 5-14, 6.

46 См.: Ершов В.В. Правовое и индивидуальное регулирование общественных отношений. М. : РГУП, 2018.

47 См.: Гревцов Ю.И. Закон. Ответственность. Порядок: Курс лекций. СПб. : Наука, 2017. С. 178-179.

48 См.: Степин А.Б. Формы индивидуального судебного регулирования // Российский журнал правовых исследований. 2016. № 4. С. 21-24, 21.

самостоятельно решать вопрос о своей юрисдикции, в том числе по любым возражениям относительно наличия или действительности арбитражного соглашения, что имеет значение для формирования процессуально-прецедентных правовых позиций.

Из положений статьи 31 Федерального закона об арбитраже, согласно которым третейский суд разрешает спор в соответствии с нормами российского права, если стороны не оговорили иного (часть 1), и принимает решение в соответствии с условиями договора и с учётом применимых обычаев (часть 2), во взаимосвязи со статьёй 38, обязывающей стороны и третейский суд прилагать все усилия к тому, чтобы арбитражное решение было юридически исполнимо, следует, что третейскому суду предоставлены весьма широкие дискреционные возможности по определению правовой основы принимаемого решения, которое связано требованием законности в той мере, в какой оно не должно нарушать основополагающие принципы и нормы, характеризующие публичный порядок Российской Федерации (статьи 40 и 42 Федерального закона об арбитраже, пункт 2 части 4 статьи 233 Арбитражно-процессуального кодекса РФ). Ориентация же на юридическую исполнимость арбитражного решения, отражающая идею поиска наиболее оптимального и результативного баланса интересов участников правоотношений, характеризует не строго субординационные связи такого решения с действующим законодательством, а их принципиальную соотносимость (в том числе с учётом возможного применения норм иностранного права). Аналогичные положения содержатся в части 4 статьи 36 Закона Грузии «Об арбитраже»49 и в статье 44 Закона Республики Казахстан «Об арбитраже»50.

Притом что третейский суд не может безосновательно выходить за логико-семантические пределы толкования нормы, вне рамок которых, по существу, отвергается конкретное законоположение, это не означает, что он лишён возможности эволюционного толко-

49 Закон Грузии от 19 июня 2009 года «Об арбитраже». URL: https://matsne.gov.ge/ru/document/download/ 89284/5/ru/pdf (дата обращения: 13.07.2018).

50 Закон Республики Казахстан от 8 апреля 2016 года

«Об арбитраже» (с изм. от 27 февраля 2017 года). URL: http://online.zakon.kz/Document/?doc_id=351 10250 (дата обращения: 13.07.2018).

вания или даже толкования contra legem. Другое дело, что само по себе такое толкование не может носить произвольно-усмот-ренческий характер. Хотя известна позиция о том, что допустить свободу судейского усмотрения contra legem — значило бы в корне подорвать силу законодательства51, нельзя упускать из виду, что толкование «против закона» вовсе не равнозначно толкованию против законодательства, тем более в условиях дис-позитивных по своему характеру гражданских правоотношений. Здесь происходит выявление нормативного содержания подлежащего применению законоположения в системе правового регулирования и практики правоприменения и правопользования сообразно с общими и отраслевыми принципами права и с учётом возможного обращения к средствам правовой аналогии. Усмотрение третейского суда не может ограничиваться до степени, исключающей его возможность дать развивающее толкование нормы, в том числе отступив от её буквального смысла, если третейский суд исходит из того, что интересы участников правоотношений могут получить более высокий уровень защиты в свете объективно сложившегося нормативного и правоприменительного контекста. Это соотносится с принципом связанности третейского суда приоритетом прав человека, которые в условиях гражданского общежития могут получать консенсуальное понимание, так что участники правоотношений, отказавшиеся от государственной юрисдикции, добровольно признают в качестве обязательного для себя определённый стандарт обращения независимо от его подкрепления мерами государственно-правового опосредования, принуждения. В любом случае это касается в основном категорий третейских дел, которые не являются простыми, а по характеру, коллизионному соотношению интересов, используемым правовым средствам правового регулирования предполагают возможность вариативного набора решений, каждое из которых имеет под собой определённое юридико-социальное основание.

Участие третейского суда в правовом регулировании, в основном относящееся к ин-

51 См.: Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. 3-е изд., стереотип. М. : Статут, 2001. С. 93, 95, 97.

дивидуально-властным аспектам такого воздействия, имеет и определённый правофор-мирующий, правотворческий аспект, характеризующий арбитражные решения. Здесь следует обратить внимание, по крайней мере, на четыре ключевых момента:

а) вовлечение третейского разбирательства в правотворческую сферу определяется такой общей и генеральной тенденцией развития правовой системы, как судебная кон-ституционализация — участие судов (прежде всего через реализацию нормоконтрольных полномочий) в обеспечении верховенства и прямого действия Конституции в действующем правовом регулировании, в том числе путём устранения конституционно-дефектных коллизий и восполнения правового дефицита52;

б) это обусловлено объективным ростом в современных условиях, связанных с гипердинамизмом и повышением уровня сложности гражданского законодательства, лавинообразным увеличением объёма Гражданского кодекса РФ, ценности юрисдикционно-судеб-ного регулирования частноправовых отношений53;

в) сама предметная сфера юрисдикцион-ной деятельности третейского суда, характеризующаяся автономией и диспозитивностью, и возлагаемые на третейский суд надежды, связанные с отысканием наиболее предпочтительного в плане гармонизации интересов сторон в конкретных правоотношениях варианта решения спора, предполагают, что третейский суд вправе и ориентирован определить правила взаимоотношений сторон, наилучшим образом выявляющие и учитывающие актуальную практику гражданского оборота, то есть соотносящиеся с фактической (социальной-деловой) нормативностью;

г) в отличие от арбитражных судов, применяющих обычаи делового оборота, в случаях, предусмотренных федеральным законом (часть 1 статьи 13 Арбитражно-процессуаль-ного кодекса РФ), третейские суды призваны

52 См.: Кузьмин А. Г Конституционализация российского правосудия (арбитражно-судебный аспект): проблемы теории и практики. М. : Издательский дом «Городец», 2016.

53 См.: Зайцев О.В. Роль судебных решений (прецедентов) и судебной практики в регулировании общественных отношений // Вестник гражданского процесса. 2018. № 2. Т. 8. С. 105-136.

учитывать применимые обычаи во всяком случае (часть 2 статьи 31 Федерального закона об арбитраже).

Поэтому в третейском разбирательстве должно быть востребовано объективно-телеологическое, активистское толкование закона, общая ориентация на развитие правового регулирования. Третейский суд, действующий главным образом в сфере частного права, оценивает, какое значение законодатель придал бы нормам и какие задачи ставил бы перед правом, если бы принимал закон с учётом сложившихся реалий.

Сформулированная третейским судом в окончательном решении правовая позиция по существу спора - постольку, поскольку она согласуется с основополагающими принципами и нормами, характеризующими публичный порядок - является юридически неопровержимой, фиксирует официально не порицаемый подход к пониманию права, который не только имеет властно-обязывающее значение для сторон, но и может получать обладающее более общими регулятивными свойствами юридико-авторитетное значение в плане понимания и эволюционного развития, совершенствования права, приобретать - в зависимости от репутации третейского суда или арбитров и качества аргументации конкретного решения - эталонно-прецедентный характер.

Причём такого рода эффект может возникать как в отношении других третейских разбирательств - своего рода интрасистемные прецедентные начала, связанные с отчётливо выраженным дискурсивным (объяснительно-аргументационным) характером арбитражных решений, так и в порядке главным образом неформального воздействия в отношении государственного правосудия.

Фактором правоформирующего значения решений третейских судов и, одновременно, атрибутивной особенностью таких решений является и то, что в них присутствует повышенная концентрация доктринально-правовых начал. Учитывая, что сами арбитры комплектуются по признакам профессионализации и авторитета, нередко непосредственно вовлечены в научно-исследовательскую деятельность, что обязывающие свойства арбитражного решения во многом обусловлены его убеждающей силой, что лежащие в основе третейского разбирательства подходы к опре-

делению применимого права ориентированы практико-обусловленным творческим, инновационным поиском оптимально-взвешенных правовых компромиссов и не ограничивают третейский суд в расширении источниковой базы принимаемого решения, - с учётом всего этого становится понятной объективно высокая праксиологическая ценность для третейского суда правовой доктрины. При этом доктринальность - не внешняя (источнико-вая) характеристика арбитражного решения, а отражение его внутренних свойств в неразрывном единстве и взаимообусловленности с правоприменительным и правообеспечитель-ным эффектом такого решения.

Таким образом, допустимо в концептуальном плане определить решение третейского суда (арбитражное решение) как основанный на сочетании правоформирующих и док-тринальных начал общественно-юрисдик-ционный акт, определяющий по результатам третейского разбирательства индивидуальное правовое регулирование для сторон спорного правоотношения в целях оптимально взвешенного с учётом складывающейся практики делового оборота согласования их интересов и обеспечения дальнейшего конструктивного взаимодействия, а также оказывающий общее прецедентно-дискурсивное воздействие на развитие правопорядка в конкретной сфере общественных отношений.

5. Третейский суд и нормоконтроль

Понимание соотношения в юридической природе третейского суда частных и публичных начал, сам характер осуществляемой им юрисдикционной деятельности как содержательно родственной правосудию, предполагает необходимость уяснения того обстоятельства, что в современных условиях третейский суд, безусловно, является одним из существенных элементов системы судебного конституционализма, характеризующего правовой режим судебно-юрисдикционного обеспечения верховенства права и Конституции.

Логика статьи 125 Конституции РФ, определяющей основы конституционного правосудия и прямо относящей судебные органы к субъектам конкретного конституционного контроля, сводится к тому, что выявление неконституционных законоположений и их исключение из числа действующих правовых

норм может являться только совокупным результатом взаимодействия судов различных видов юрисдикции54. Рассмотрение дел по запросам судов является в зарубежной практике конституционно-судебного контроля одним из самых распространённых видов индивидуального доступа, а его эффективность в том, что обычные суды хорошо осведомлены и могут составить обоснованный запрос55.

Хотя практика конституционного правосудия в целом демонстрирует приверженность широкой трактовке критерия ratione personae, Конституционный Суд РФ, располагая третейские суды вне терминологического охвата понятием суда, использованного в части 4 статьи 125 Конституции РФ, не признаёт за ними право конституционного запроса (Определение от 13 апреля 2000 года № 45-О). В другом решении Конституционный Суд РФ признал недопустимым обращение некоммерческой организации «Союз учредителей третейских судов» в защиту прав третейских судов, установив, что членами Союза являются не сами третейские суды, а их учредители - юридические лица, тогда как приложенными к жалобе материалами не подтверждается применение оспариваемых законоположений в конкретном деле с участием самого заявителя (Определение от 5 февраля 2015 года № 34-О).

В доктрине уже отмечалось, что формальная позиция по этому вопросу значительно проигрывает по сравнению с подходом конституционных судов некоторых других стран. Так, решением Конституционного Суда Италии от 22 ноября 2001 года № 376 установлено право третейского суда, когда его решение имеет обязательную силу, на конституционное обращение: то, что действительно имеет значение, констатировал Конституционный Суд, - это эффективная система отправления правосудия, вне зависимости от того,

54 См.: Абзац второй пункта 3.1 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2013 года № 27-П // СЗ РФ. 2013. № 50. Ст. 6670.

55 См.: О прямом доступе к конституционному правосу-

дию: Исследование Венецианской комиссии № 538/ 2009. Принято на 85-м пленарном заседании (Венеция, 17-18 декабря 2010 года). CDL-AD(2010)039. С. 18. URL: http://concourt.am/armenian/news/doc/ CDL-AD-2010-039-ru.pdf (дата обращения: 13.07.2018).

ставится ли тот или иной вопрос национальным судом или иным органом разрешающим споры56.

Рассматривая вопрос о необходимости и возможности наделения третейских судов правом на конституционное обращение (запрос), нельзя обойти вниманием то обстоятельство, что конституционное правосудие является субсидиарным институтом защиты прав, а стороны третейского разбирательства как непосредственные носители спорных интересов в принципе не лишены прямого доступа к конституционному правосудию. Поэтому право третейского суда на конституционный запрос нуждается в дополнительном обосновании, в частности, с учётом следующих основных моментов.

1) Существо, предназначение самого по себе института конституционно-судебного запроса определяет его двуединые характеристики в качестве: а) одной из процессуальных форм взаимодействия юрисдикций; б) опосредованной конституционной жалобы. В этом плане следует подчеркнуть, что третейский суд, призванный отправлять юрисдикцию на началах правосудия, отвечающего требованиям справедливости, должен в силу своих функций и презюмируемого публичного авторитета обладать полномочиями самостоятельно разрешить третейский спор на основании убеждённости в том, что подлежащие применению нормы права соответствуют Конституции России, и, напротив, не воздерживаться от реагирования на возникшие сомнения в том, что подлежащая применению норма как конституционно-дефектная, по мнению третейского суда, нуждается в специальной конституционно-судебной оценке.

2) Представляется неконструктивной, снижающей ценность и эффективность третейской процедуры отсрочка решения вопроса о конституционности нормы, на основании которой решается третейский спор, на период после рассмотрения вопроса о принудительном исполнении решения третейского суда. Юрисдикционные отношения, складывающиеся в ходе третейского разбирательства и в рамках государственного судопроизводства, являются в принципиальном плане сходными,

56 См.: Балеевских Л. С. Третейский суд как заявитель в Конституционном Суде России // Третейский суд. 2014. № 6. С. 120-124, 123-124.

однородными. С позиции конституционного равноправия различия в фундаментальных гарантиях, предоставляемых сторонам процесса в соответствующих процедурах, не могут считаться оправданными, а именно такой, фундаментальный обеспечительно-гарантий-ный характер носит право конституционного запроса.

3) Федеральный закон об арбитраже допускает возможность сторон по своему прямому соглашению предусмотреть, что арбитражное решение является для сторон окончательным и, соответственно, не подлежит отмене (статья 40). Тем самым не исключаются ситуации, когда постановка вопроса о конституционности норм, на основании которых был решён третейский спор, оказывается для сторон невозможной, а сам третейский суд, осознавая подобные последствия, ставится перед необходимостью либо применить норму вопреки убеждённости в её несоответствии Конституции России, либо отказаться от её применения при отсутствии для этого формально-юридических оснований.

4) Конституционно оправданная ориентация судебно-правовой политики на развитие, расширение объёма использования третейского разбирательства предполагает укрепление статусных характеристик третейских судов, в том числе как субъектов, обеспечивающих конституционность правоприменения.

Вместе с тем обеспечение конституционно-правового режима применения норм в ходе третейского разбирательства и надлежащего уровня защиты конституционных прав участников третейской процедуры может достигаться также на основе понимания третейского дела как «конкретного дела» в смысле критериев допустимости конституционной жалобы, установленных в статьях 96 и 97 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации»57. Признание права стороны третейского разбирательства на инициирование конституционно-судебного контроля в связи с нарушением конституционных прав применением нормы закона в конкретном деле, рассмотрение которого завершено в третейском суде, соотносится с пониманием характера нарушений, возникающих при применении

57 СЗ РФ. 1994. № 13. Ст. 1447.

конституционно-дефектной нормы, как не согласующихся с основами публичного порядка, ставящих под сомнение правомерность решения третейского суда.

Таким образом, представляется, что духу и смыслу статьи 125 Конституции РФ, учреждающей Конституционный Суд РФ для защиты прав и свобод в их сопряжении с основами конституционного строя, соответствует как наделение третейских судов, наравне с государственными судами, правом на подачу запроса в Конституционный Суд РФ, если третейский суд придёт к убеждению, что подлежащая применению норма закона нарушает конституционные права или иным образом расходится с требованиями Конституции РФ, так и признание права стороны третейского разбирательства, не прибегая к обычным формам государственного судопроизводства, обратиться в Конституционный Суд РФ с жалобой на нарушение конституционных прав, если решение третейского суда является окончательным.

6. Об особенностях правоотношений по формированию постоянных третейских судов и принципах их взаимоотношений с арбитражными учреждениями

В рамках анализа вопросов конституционной природы третейского суда будет уместным хотя бы тезисно затронуть некоторые моменты, связанные с формированием третейских судов, спецификой соответствующих отношений с участием постоянных арбитражных учреждений.

Вновь принятый Федеральный закон об арбитраже отдаёт предпочтение развитию постоянных третейских судов, что в целом не расходится с конституционной дискреци-ей законодателя в определении направлений судебно-правовой политики и соотносится с тенденциями этого института в ряде зарубежных стран, включая Германию. Преимущества постоянного третейства принято связывать с предсказуемостью применяемых правил, оказанием помощи при формировании арбитражного суда и в решении нештатных ситуаций и некоторыми другими моментами, внушающими уверенность в том, что арбитражное учреждение способно обеспечить определённый «контроль качества» третейского

разбирательства58. Неизбежной в связи с этим является постановка вопроса о соблюдении пределов такого контроля, вторжение которого в существо третейского разбирательства неприемлемо.

В системе действующего правового регулирования функции администрирования арбитража возложены на являющиеся подразделениями некоммерческих организаций постоянно действующие арбитражные учреждения (пункт 9 статьи 2, статьи 44-48 Федерального закона об арбитраже), которые могут создаваться, в том числе в силу прямого указания закона, как это имеет место в отношении Международного коммерческого арбитражного суда и Морской арбитражной комиссии, учреждённых в структуре Торгово-промышленной палаты РФ согласно части 1 статьи 44 Федерального закона об арбитраже, статье 2 и Приложениям I и II к Закону РФ «О международном коммерческом арбитра-же»59, части 5 статьи 15 Федерального закона «О торгово-промышленных палатах в Российской Федерации»60.

Как установил Конституционный Суд РФ в Постановлении от 18 ноября 2014 года № 30-П, независимость третейского судьи, избранного (назначенного) в состав постоянно действующего третейского суда, от организации - учредителя данного третейского суда обеспечивается запретом на вмешательство в его деятельность по рассмотрению спора и в принятие решения по делу органов, должностных лиц и сотрудников этой организации, которая управомочена лишь на утверждение процедурных правил соответствующей деятельности и списка третейских судей (который может иметь обязательный или рекомендательный характер для сторон), а также порядком выплаты им гонораров и компенсации иных расходов, связанных с участием в третейском разбирательстве61.

По смыслу изложенной правовой позиции, институциональные взаимосвязи, возникающие как между постоянно действующим третейским судом и организацией - учреди-

58 См.: Щавелев А. Указ. соч. С. 258.

59 Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. 1993. № 32. Ст. 1240.

60 Там же. № 33. Ст. 1309.

61 СЗ РФ. 2014. № 47. Ст. 6634.

телем данного суда, так и между постоянно действующим арбитражным учреждением и некоммерческой организацией, подразделением которой это арбитражное учреждение является, должны строиться исходя из недопустимости как предварительного или текущего, так и последующего, после завершения третейского разбирательства, воздействия на арбитра в связи с осуществлением возложенных на него юрисдикционных полномочий, занятой им по своему внутреннему убеждению позицией по делу.

Отношения по формированию арбитражного суда, включая утверждение постоянным арбитражным учреждением списка арбитров, из которых при отсутствии иного волеизъявления сторон комплектуется состав арбитража для решения конкретного дела, не могут рассматриваться как разновидность частноправовых отношений - носят специфический, частно-публичный характер, вполне обоснованно обосабливаются в доктрине как организационно-функциональные третейские правоотношения62. Правомерно ставить вопрос о корпоративных началах такого рода отношений, учитывая, что арбитры, входящие в состав утверждённых списков, могут участвовать в формировании органов постоянного арбитражного учреждения и влиять на решение организационно-процедурных вопросов.

В той мере, в какой организационно-функциональные третейские правоотношения влияют на процессуальные третейские отношения, при решении соответствующих вопросов должны исключаться любые возможности, создающие предпосылки для отступления от лежащих в основе арбитража принципов независимости и беспристрастности арбитров (статья 18 Федерального закона об арбитраже). В частности, возложенное на постоянные арбитражные учреждения полномочие по утверждению списков арбитров должно рассматриваться как предполагающее определение именно перечня арбитров и исключает, по общему правилу, принятие не обусловленных волеизъявлением самого арбитра индивидуальных решений. Иной подход, допускающий изменение в индивидуальном порядке теку-

62 См.: Курочкин С.А. Теоретико-правовые основы третейского разбирательства в Российской Федерации : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2004. С. 7-8.

щего состава списков арбитров, подрывал бы принципы независимости и беспристрастности третейского суда, создавая предпосылки для субъективистского, внепроцессуального реагирования на законную юрисдикционную деятельность арбитров в целях обеспечения их определённым образом понимаемой лояльности.

Специфика организационно-функциональных третейских правоотношений в сочетании с необходимостью обеспечения для арбитров гарантий независимости и беспристрастности на уровне, соотносимом с государственным правосудием, оправдывает постановку вопроса об отнесении споров, вытекающих из соответствующих правоотношений, к административному судопроизводству, тогда как в настоящее время, по смыслу разъяснений, данных Верховным Судом РФ, такого рода споры рассматриваются в исковом порядке63.

7. Заключение

Будучи естественной и традиционной формой разрешения споров о праве, третейское разбирательство должно пониматься в свете конституционного императива признания государством сложившихся форм проявления свободы человека и его достоинства с учётом так называемого горизонтального эффекта, порождаемого действием прав и свобод человека и гражданина. Право на третейское разбирательство входит в конституционно-правовой статус личности, имея при этом комплексную конституционную основу: а) коррелирует с общим принципом юридической безопасности, создавая условия для самозащиты своих прав и свобод; б) интегрировано в систему судебно-процессуальных прав-гарантий, обеспечивая дополнительное гарантирование права на судебную защиту; в) служит юрисдикционно-гарантийным элементом механизма самоорганизации в рамках конституционного правопользования экономической свободой. Посредством права на третейское разбирательство обеспечивается не только

63 См.: Абзац третий пункта 2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2016 года № 36 «О некоторых вопросах применения судами Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2016. № 11.

защита субъективных гражданских прав, но и непосредственное действие целого ряда основных прав и свобод человека и гражданина, которые составляют объективный конституционный правопорядок, определяющий и пределы усмотрения третейского суда.

В связи с этим законодатель, определяя основы третейского разбирательства, включая пределы участия третейского суда в решении публично-правовых вопросов, должен избегать снижения уровня гарантий юрисдик-ционной защиты прав субъектов правоотношений, равно как и произвольного обуслав-ливания осуществления публично-властных полномочий частноправовым соглашением.

Из статьи 45 Конституции РФ вытекает возможность самостоятельного определения субъектом частноправовых отношений способа защиты своих прав, но государство обязано обеспечить эффективность правовых средств, используемых в этих целях. Третейское судопроизводство, коррелирующее с правом на судебную защиту в аспекте её дополнительных гарантий, должно быть действенным, результативным и реалистичным, а не иллюзорным, итоговые акты третейского суда должны рассматриваться в свете требования юридической исполнимости. Это предполагает, в частности, целесообразность закрепления за третейским судом полномочий самостоятельно, а не через содействие государственного суда, получать необходимые доказательства. Необходимо также расширить возможности третейского суда распоряжаться о принятии принудительных мер по собственной инициативе, имея в виду, что принцип диспозитивности в данном случае реализуется через согласие с третейской оговоркой или заключение третейского (арбитражного) соглашения. Вместе с тем представляется оправданным наделение третейского суда правом самому обратиться в государственный суд с заявлением о выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение вынесенного им решения, что само по себе не противоречит принципу «никто не может быть судьёй в собственном деле», поскольку направлено на достижение общих целей правосудия.

Не менее важным является решение вопроса о преюдициальной силе решений третейских судов в гражданском судопроизводстве, поскольку это соотносится с принципом

добросовестности участников гражданского оборота, общностью основных начал и стандартов доказывания в гражданском судопроизводстве и третейском разбирательстве. Непризнание преюдициальности решения третейского суда в гражданском судопроизводстве ослабляет авторитет третейской процедуры и гарантии правовой определённости.

Необходимо обеспечить определённость в вопросе об арбитрабельности споров, передаваемых на рассмотрение третейского суда. Понимание третейского разбирательства в свете конституционно-правового статуса личности подразумевает презумпцию арбитра-бельности спора, если федеральным законом прямо не установлено иное, в связи с чем ограничения арбитрабельности не подлежат расширительному толкованию и как таковые должны оцениваться по критерию соразмерности ограничения конституционных прав, а также с учётом того, что принцип равенства диктует признание арбитрабельности споров вытекающих из однородных правоотношений (в том числе смежных с гражданско-правовыми, но основанных, по существу, на тех же или сходных принципах). Основанность же третейской процедуры на общеюрисдикцион-ных принципах правосудия, гарантирование которой составляет обязанность государства, является фактором, определяющим возможности расширения сферы её применения. Именно строгий (узкий) методологический подход к пониманию ограничений арбитра-бельности продемонстрировал Конституционный Суд РФ в Постановлении от 26 мая 2011 года № 10-П, подчеркнув одновременно то, что федеральный законодатель обладает дискрецией в определении перечня видов споров, которые могут быть переданы на рассмотрение третейского суда, в зависимости от их социальной значимости, конкретных условий развития гражданского оборота и социально-экономической системы в целом, укоренения правовых начал рыночного хозяйства, правовой культуры и других факторов (абзац четвёртый пункта 3.1 мотивировочной части).

При имеющихся колебаниях в судебной практике по вопросам арбитрабельности состоявшиеся в недавнее время решения высших судов дают основания для сдержанного оптимизма. Определением Верховного Суда РФ от 11 июля 2018 года № 305-ЭС17-

724064, вынесенным после отказа Конституционного Суда РФ принять к рассмотрению его запрос, в котором была обозначена проблема наличия неопределённости в вопросе об арбитрабельности споров, вытекающих из отношений, регулируемых Федеральным законом «О закупках товаров, работ, услуг отдельными видами юридических лиц» - Конституционный Суд РФ счёл, что поставленный вопрос связан не с неясностью самих оспариваемых законоположений, а с возможным различным их толкованием в судебной практике, единообразие которой призван обеспечивать как раз Верховный Суд РФ65, -соответствующие споры признаны арбитра-бельными. Наличие публичного элемента в гражданско-правовом отношении, как следует из выраженной Верховным Судом РФ правовой позиции, может влиять на возможность выбора альтернативных способов разрешения спора, но участники правоотношений в силу их диспозитивности должны иметь явное и однозначное представление о наличии такого ограничения; до тех пор, пока не установлено иное в форме нормы закона, соответствующей критерию правовой определённости, диспозитивный характер гражданско-правовых отношений не предполагает выявление иными способами ограничений для участников гражданского оборота. Восприятие этой имеющей по своей сути универсальный характер правовой позиции законодателем, её чёткая фиксация в качестве одного из исходных начал правового регулирования третейских отношений способствовало бы существенному укреплению государственных гарантий третейского разбирательства и обеспечению предсказуемости в развитии этого института.

Становление третейства является важным конституционным фактором повышения авторитета и эффективности всей системы правосудия, служит целям демократизации су-дебно-юрисдикционной деятельности и одновременно способствует возвышению право-

64 URL: http://kad.arbitr.ru/PdfDocument/692507fe-d800-4152-b90f-77af1b4a9444/d3cee1bc-9974-4791-948f-e62880bb8672/A40-165680-2016_20180711_ Opredelenie.pdf (дата обращения: 13.07.2018).

65 См.: Определение Конституционного Суда РФ от 12 апреля 2018 года № 865-О. URL: http://doc.ksrf. ru/decision/KSRFDecision327769.pdf (дата обращения: 13.07.2018).

судия как воплощению верховенства права над властью. Развитие третейского суда должно рассматриваться в качестве одного из приоритетов судебно-правовой реформы.

Библиографическое описание: Джагарян А., Бенедская О. Не меньше, чем суд: конституционная природа третейского разбирательства в российской правовой системе // Сравнительное конституционное обозрение. 2018. № 5 (126). С. 106-125.

No less than a trial:

the constitutional nature of arbitration in the Russian legal system

Armen Dzhagaryan

Doctor of Sciences in Law; Advisor to Judge, Russian Constitutional Court, Saint Petersburg, Russia (e-mail: schtiller@yandex.ru).

Olga Benedskaya

Attorney; Reporter in the International Commercial Arbitration Court and the Maritime Arbitration Commission at the Chamber of Commerce and Industry of the Russian Federation, Moscow, Russia (e-mail: o.benedskaya@ rospravo.ru).

Abstract

In the modern world, the effective realization of the tasks of justice is largely determined by the development of alternative jurisdictional institutions (as opposed to state-run court systems), including arbitration. Arbitration is a method of resolving civil and other legal disputes that is generally recognized in legal society and that is based on the autonomy of will and equality of subjects of legal relations, as well as broad procedural discretion. Arbitration is a private jurisdictional activity and is a characteristic of self-organization in civil society, which is called upon to play a key role in the development of the rule of law. However, it cannot be opposed to the standards of justice, namely the standards of independence, impartiality, and fairness, which are of a general jurisdictional character. Nevertheless, arbitration is often denied as a part of the judiciary on the basis that the administration of justice is an exclusive function of the state and therefore is entirely placed in the domain of the domestic judiciary. However, does this potestarian paradigm of justice strengthen its quality and legal authority? Is it possible for arbitration, which is excluded from the national judiciary and reduced to transactions or services, to gain its own place in the endorsement of legal fairness by its procedures and acts? Asking themselves these questions, the authors of this article determine the constitutional nature of arbitration as an activity akin by its content to the administration of justice, which also has certain specific features that do not deny, but complement and develop its judicial principles. Arbitration is considered in the unity of jurisdictional, regulatory, and mediation aspects. It is possible with its assistance to settle legal disputes, as well as to shape the most optimal individual legal regulation based on the prevailing approaches in doctrine and practice in search of a compromise between the parties. Due to the convincing value of the expressed legal positions, it can acquire a certain significance of precedent. In this regard, this article discusses the peculiarities of the legal nature of arbitral awards, the participation of arbi-

tration in judicial constitutionalism, and the specifics of the organizational and functional activity associated with the formation of permanent arbitration courts, and formulates proposals for improving the legal regulation of the arbitration sphere.

Keywords

judicial power; justice; arbitration court; civil society; alternative methods of rights protection; judicial constitutionalism.

Citation

Dzhagaryan A., Benedskaya O. (2018) Ne men'she, chem sud: konstitutsion-naya priroda treteyskogo razbiratel'stva v rossiyskoy pravovoy sisteme [No less than a trial: the constitutional nature of arbitration in the Russian legal system]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, vol. 27, no. 5, pp. 106-125.

References

Baleevskikh L. S. (2014) Treteyskiy sud kak zayavitel' v Konstitutsionnom Sude Rossii [The arbitration court as an applicant in the Constitutional Court of Russia]. Treteyskiy sud, no. 6, pp. 123-124. (In Russian). Bondar' N. S., Dzhagaryan A. A. (2018) Pravosudie: orientatsiya na Konsti-tutsiyu [Justice: focus on the Constitution], Moscow: Norma. (In Russian).

Chupahin I. M. (2015) Reshenie treteyskogo suda: teoreticheskie i prikladnye problemy [The decision of the arbitration court: theoretical and applied problems], Moscow: Infotropnik Media. (In Russian). Ershov V. V. (2018) Pravovoe i individuaTnoe regulirovanie obshchestvennykh otnosheniy [Legal and individual regulation of social relations], Moscow: RGUR (In Russian). Gendzekhadze E. N. (1954) Treteyskiy sud v SSSR: Dis. ... kand. yurid. nauk [The court of arbitration in the USSR: Cand. of sci. in law diss.], Moscow. (In Russian).

Gimazov R. N. (2006) ProtsessuaTnye aspekty vzaimodeystviya arbitrazh-nykh i treteyskikh sudov: Dis. ... kand. yurid. nauk [Procedural aspects of interaction between arbitration and state arbitration courts: Cand. of sci. in law diss.], Saratov. (In Russian). Golubev N. N. (1904) Mezhdunarodnye treteyskie sudy XIX veka [International arbitral tribunals of the 21st century], Moscow: Universitetskaya tipografiya. (In Russian). Grevtsov Yu. I. (2017) Zakon. Otvetstvennost'. Poryadok: Kurs lektsiy [Law. Responsibility. Order: A course of lectures], Saint-Retersburg: Nauka. (In Russian).

Happ R., Bashkova A. (2015) Germaniya kak mesto treteyskogo razbiratel'stva [Germany as place of arbitration]. In: Sbornik statey o prave Germanii [Collection of articles on German law], vol. 1. (In Russian). Hobbs T. (1991) Sochineniya v dvukh tomakh [Works in two volumes],

vol. 2, Moscow: Mysl'. (In Russian). Holodenko Yu. V. (2017) Treteyskoe razbiratel'stvo: reforma ili unichtozhe-nie? [Arbitration: reform or destruction?]. Treteyskiy sud, no. 4, pp. 2836. (In Russian).

Izmest'eva E. M. (2006) Sub'ekty pravoprimeniteTnoy deyateTnosti v uslo-viyakh detsentralizatsii pravovogo regulirovaniya v Rossii: Dis. ... kand. yurid. nauk [Subjects of law enforcement in the context of decentralization of legal regulation in Russia: Cand. of sci. in law diss.], Saratov. (In Russian).

Kazhlaev S. A. (2016) Dostizhenie balansa chastnogo i publichnogo interesa v treteyskikh sporakh [Achieving Balance between Private and Public Interests in Arbitration Disputes], Zhurnal rossiyskogo prava, no. 4, pp. 119-124. (In Russian).

Kel'zen G. (2006) Sudebnaya garantiya konstitutsii (konstitutsionnaya yustitsiya). Chast' 1 [Judicial guarantee of the Constitution (constitutional justice). Part 1]. Pravoipolitika, no. 8, pp. 5-14. (In Russian).

Kleandrov M. I. (2007) Ekonomicheskoepravosudie v Rossii: proshloe, na-stoyashchee, budushchee [Economic justice in Russia: past, present, future], Moscow: Wolters Kluwer. (In Russian).

Kruss V. I. (2003) Pravo napredprinimatel'skuyu deyateTnosf - konstitutsionnoe polnomochielichnosti [The right to entrepreneurial activity - the constitutional power of the individual], Moscow: Yurist. (In Russian).

Kruss V. I . (2013) Konstitutsionalizatsiya pravosudiya i konstitutsionno-pravovye predely neposredstvennoy demokratii v Rossiyskoy Federatsii [The constitutionalization of justice and constitutional and legal limits of direct democracy in the Russian Federation]. Rossiyskiy yuridicheskiy zhurnal, no. 3, pp. 79-87. (In Russian).

Kurochkin S. A. (2004) Teoretiko-pravovye osnovy treteyskogo razbiratel'stva v Rossiyskoy Federatsii: Dis. ... kand. yurid. nauk [Theoretical and legal basis of arbitration in the Russian Federation: Cand. of sci. in law diss.], Ekaterinburg. (In Russian).

Kurochkin S. A. (2017) Reforma arbitrazha v Rossii: obshchie podkhody k otsenke ehffektivnosti novogo zakonodatel'stva [Arbitration reform in Russia: basic tools for evaluating the effectiveness of new legislation]. Zakon, no. 9, pp. 65-76. (In Russian).

Kuz'min A. G. (2016) Konstitutsionalizatsiya rossiyskogo pravosudiya (arbi-trazhno-sudebnyy aspekt): problemy teorii i praktiki [The constitutionalization of Russian justice (arbitration and judicial aspect): problems of theory and practice], Moscow: Izdatel'skiy dom "Gorodets". (In Russian).

Lebedev V. M., Habrieva T. Ya. (eds.) (2017) Pravosudie v sovremennom mire [Justice in the modern world], 2nd ed., Moscow: Norma. (In Russian).

Lock J. (1988) Sochineniya v tryokh tomakh [Works in three volumes], vol. 3, Moscow: Mysl'. (In Russian).

Mihel' D. E. (2011) Pravovoy status treteyskogo suda v otechestvennoy i zarubezhnoy doktrine prava i konstitucionnoy praktike [Legal status of the arbitration court in domestic and foreign legal doctrine and constitutional practice]. Yurist-Pravoved, no. 6, pp. 95-98. (In Russian).

Morshchakova T. (2017) Sudebnoe upravlenie v mezhdunarodnykh nor-makh "myagkogo prava" i rossiyskikh praktikakh [Judicial management in the international norms of "soft law" and Russian practices]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 1, pp. 81-94. (In Russian).

Murad'yan E. M. (2004) Istina kak problema sudebnogo prava [Truth as a problem of judicial law], 2nd ed., Moscow: Yurist. (In Russian).

Pokrovskiy I. A. (2001) Osnovnyeproblemy grazhdanskogoprava [The main problems of civil law], 3rd ed., Moscow: Statut. (In Russian).

Savost'yanov G. V. (2013) Pravovaya priroda treteyskogo razbiratel'stva i kompetentsiya treteyskogo suda v sfere nedvizhimosti: Dis. ... kand. yurid. nauk [The legal nature of arbitration and the jurisdiction of the arbitration court in the field of real estate: Cand. of sci. in law diss.], Moscow. (In Russian).

Shchavelev A. (2018) Novyy Reglament Kommercheskogo Arbitrazha 2018 Nemetskogo Arbitrazhnogo Instituta [New Commercial Arbitration Rules of the German Arbitration Institute for 2018]. In: Sbornik statey o prave Germanii [Collection of articles on German law], vol. 3. (In Russian).

Shteynberg I. Ya. (1925) Treteyskiy sud i predely ego kompetentsii [The court of arbitration and the limits of its competence]. Vestnik sovetskoy yusti-tsii, no. 15-16, pp. 608-609. (In Russian).

Skvortsov O. Yu. (2006) Problemy treteyskogo razbiratel'stva predprinima-tel'skikh sporov vRossii: Dis. ... kand. yurid. nauk [Problems of arbitra-

tion of business cases in Russia: Cand. of sci. in law diss.], Saint-Petersburg. (In Russian).

Skvortsov O. Yu. (2017) O konservativnoy modeli arbitrazha [A conservative model for arbitration]. Zakon, no. 9, pp. 60-64. (In Russian).

Stepin A. B. (2016) Formy individual'nogo sudebnogo regulirovaniya [Forms of individual judicial regulation]. Rossiyskiy zhurnalpravovykh issledo-vaniy, no. 4, pp. 21-24. (In Russian).

Toybner G. (2016) Kontury konstitutsionnoy sotsiologii: preodolenie isklyu-chitel'nosti gosudarstvennogo konstitutsionalizma [Contours of constitutional sociology: overcoming the exclusiveness of state constitutionalism]. Sravnitel'noe konstitucionnoe obozrenie, no. 1, pp. 41-55. (In Russian).

Tsihotskiy A. V. (1997) Teoreticheskie problemy effektivnosti pravosudiya po grazhdanskim delam [Theoretical problems of efficiency of justice in civil cases], Novosibirsk: Nauka. (In Russian).

Vinogradova E. A. (1994) Pravovye osnovy organizatsii i deyatel'nosti tretey-skogo suda: Dis. ... kand. yurid. nauk [The legal basis of organization and activity of the arbitration court: Cand. of sci. in law diss.], Moscow. (In Russian).

Volkov A. F. (1913) Torgovye treteyskie sudy: istoriko-dogmaticheskoe issle-dovanie [Commercial arbitration courts: historical and dogmatic study], Saint-Petersburg: Tipografiya Redaktsii periodicheskikh izdaniy Minis-terstva finansov. (In Russian).

Yakovlev V. F. (2012) Pravovoegosudarstvo: voprosy formirovaniya [State of law: issues of formation], Moscow: Statut. (In Russian).

Yarkov V. V. (ed.) (2017) Arbitrazhnyyprotsess [The arbitration process], 7th ed., Moscow: Statut. (In Russian).

Zaytsev A. I. (2017) Minusy reformirovannogo treteyskogo razbiratel'stva v Rossii [Disadvantages of reformed arbitration in Russia]. Treteyskiy sud, no. 4, pp. 37-48. (In Russian).

Zaytsev O. V. (2018) Rol' sudebnykh resheniy (pretsedentov) i sudebnoy praktiki v regulirovanii obshchestvennykh otnosheniy [The role of judicial decisions (precedents) and judicial practice in the regulation of public relations]. Vestnikgrazhdanskogoprotsessa, no. 2, pp. 105-136. (In Russian).

Zor'kin V. D. (2011) Konstitutsionno-pravovoe razvitie Rossii [The constitutional development of Russia], Moscow: Norma: INFRA-M. (In Russian).