CC BY
50
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 343.23(470.332)
НАУЧНО-ПРАВОВОЙ КОММЕНТАРИЙ ПРИГОВОРА БОЯРСКОЙ ДУМЫ В ОТНОШЕНИИ ВОЕВОДЫ М. Б. ШЕИНА ПО ИТОГАМ СМОЛЕНСКОЙ ВОЙНЫЙ 1632-1634 гг.
И. А. Артёменко
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья содержит правовой комментарий приговора Боярской думы 1634 года в отношении главнокомандующего Московской армией боярина М. Б. Шеина и других лиц, обвинённых в измене после поражения русской армии в битве за освобождение г. Смоленска (1632— 1634). Анализ приговора выявляет правоприменительные проблемы в области понимания акта преступного поведения в середине XVII столетия.
Ключевые слова: Смоленская война 1632—1634 гг.; приговор Боярской думы; преступление; наказание; правоприменительные проблемы; освобождение Смоленска; М. Б. Шеин; царь Михаил Федорович.
После окончания Смутного времени Смоленская война (1632-1634) становится ярким внешнеполитическим событием, приковывавшем к себе пристальное внимание историков.
Первая польская война закончилась в 1618 году вынужденным подписанием Деулинского перемирия. Оставшись без средств вести дальше войну, царь Михаил Фёдорович уступил полякам часть русских земель за освобождение отца (патриарха Филарета Никитича). Взаимоотношения соседних государств накалялись из-за притязаний сына польского короля Владислава на московский престол и отрицании власти царя на отданных землях. По просьбе турецкого султана о поддержке его в войне против поляков Михаил Фёдорович решил вернуть свои земли. Московские полки перешли границу и в середине осени 1632 года овладели рядом польских городов, но главной целью являлся г. Смоленск. Его освобождение государь доверил боярину Михаилу Борисовичу Шеину, защищавшему город во время осады поляками до перемирия (1609-1611).
Осада Смоленска длилась 8 месяцев. За это время Владислав IV, ставший королеём, собрал 23-тысячное войско и вторгся в московские владения. Дезертирство сократило численность армии московского воеводы. Поляки, войдя в тыл М. Б. Шеина, взяли его войско в блокаду, оставив без продовольствия в зимнее время. В этих условиях М. Б. Шеин, державший осаду до середины января 1634 года, стал думать о перемирии. В середине февраля 1634 года воевода самостоятельно заключил мирное соглашение с поляками, чтобы спасти остаток армии. Царь и его окружение не одобрили эти действия, признав его главным виновником неудачного исхода войны. М. Б. Шеин и окольничий А. В. Измайлов были обвинены в измене и казнены по приговору Боярской думы [1, с. 164-182].
Дошедший до наших дней текст приговора [2, с. 382-389] представляет собой документ, написанный на старорусском (старославянском) языке. В данной статье используется его перевод на современный русский язык, сделанный по нашей просьбе доцентом кафедры русского языка и методики преподавания Хакасского государственного университета им Н. Ф. Катанова, кандидатом филологических наук И. Б. Тазьминой. Автор данной статьи вводит в научный оборот перевод текста приговора на современный русский язык и комментирует его с юридической точки зрения.
Первая часть приговора отражает его резолютивную часть и приводит решение о назначении наказания: «18 апреля 1634 г. Государь царь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович со всеми боярами слушал дело о Михаиле Шеине с товарищами, и указал Государь, а бояре приговорили: «Михаила Шейка и Артемия Измайлова с сыном Василием за их воровство и измену наказать смертью, а поместья их и вотчины, дома московские и имущество передать Государю, а сына Михаила Шеина Ивана с матерью и с сёстрою, и с женой, и детьми сослать из Москвы в понизовые селения (селения в нижнем течении Волги); а князя Семёна Прозоровского и князя Михаила Белосельского сослать из Москвы в Сибирь, а жён их и детей выслать на поселение, а поместья, и вотчины, и жилища московские и имущество передать Государю; а Семёна Артемьева сына Измайлова в Москве бить кнутом на площади и сослать с женою и с детьми в Сибирь; а стрелецкого голову Гаврилу Бакина и сына боярского арзамасца Любима Ананьина в Москве тоже бить кнутом на площади и сослать в Сибирь в тюрьму, а поместья их и вотчины передать Государю, а Фёдора Сухотина и Богдана Озерецкого, которые были посланы Михаилом Шейным к литовским людям для переговоров, и с литовскими людьми съезжались, и мирились, и присягали литовскому королю от имени всего войска, тех посадить в Москве в тюрьму до указа; а дьяков Александра Дурова и Дмитрия Карпова из приставов освободить» [2, с. 382].
Обратим внимание на формулировку приговора: «указал Государь, а бояре приговорили». Как известно, Боярская дума наделялась судебными полномочиями, однако в Судебниках 1497 и 1550 гг., действовавших на момент провозглашения приговора, прямо об этом не говорилось, но подразумевалось.
Следует особо отметить: использованная в судебном акте резолюция показывает, что судебный вердикт не зависел от единоличного усмотрения самодержца. Приговор устанавливает наказание в отношении каждого из
подсудимых, однако оставляет без оценки действия Фёдора Сухотина и Богдана Озерского («тех посадить в Москву в тюрьму до указа»). При этом документ не проясняет, чем продиктована отсрочка принятия решения, и об этом эпизоде дела в дальнейшем умалчивает.
Далее по тексту следует краткое обвинение Михаила Шеина и Артемия Измайлова с сыном Василием в измене царю, присяге королю и самовольной передаче оружейных запасов: «И по государеву царскому и великого князя всея Руси указу бояре князь Иван Иванович Шуйский и князь Андрей (Ондрей) Васильевич Хилков, и окольничий Василий Иванович Стрешнев и дьяки Тихон Бормосов и Дмитрий Прокофьев Михаилу Шеину с товарищами в приказе сыскных дел предъявили 28 апреля обвинение в воровстве и измене и определили наказание, а речь Михаилу Шеину с товарищами в Приказе перед боярами держал дьяк Тихон Бормосов следующую: «Михаил Шеин, Артемий Измайлов с сыном Василием! Были вы на государевой службе под Смоленском и находясь (на службе) воровали, за государево дело не радели и не добывали ничего и Государю изменили и во всём хотели добра Литовскому Королю, и присягали ему, чтобы с ним не сражаться. И пушки, и порох, и свинец, и всякие пушечные запасы отдали без государева указа Литовскому королю. И Государь царь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович указал и бояре приговорили к смертной казни за воровство и измену» [2, с. 382-383].
Данный эпизод розыскного дела описывает событие преступления, совершённого Михаилом Шеиным, Артемием Измайловым с сыном Василием. Судебный акт дважды указывает на факт самовольного примирения полководца с поляками и передачу им оружейных запасов: «и пушки, и порох, и свинец, и всякие пушечные запасы отдали». В нём прямо говорится об измене осуждённых: «Государю изменили и во всём хотели добра Литовскому Королю». Однако совокупное изложение фактов, оставленных без точной правовой оценки, не выявляет отличительных признаков преступного акта: «воровали, за государево дело не радели и не добывали». Абсолютно не ясно, какие именно совместные действия воеводы и его ратных людей явились основанием юридической ответственности.
Следующая часть документа приводит обвинение князей Семёна Прозоровского и Михайло Белосельского в письменной присяге королю и мотивы принятия решения об их наказании: «А вы, князь Семён Прозоровский и князь Михайло Белосельский, за своё воровство и измену, так как последовали за Михаилом Шейным, присягали Литовскому Королю вместе с Михаилом письменно, а в записи имя государево не упомянуто, только написали одно имя короля; и за это вы были достойны такой же смертной казни, что Михаил Шеин и Артемий Измайлов с сыном. Но Государь царь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович по просьбе (упрощению) государыни благоверной царицы и великой княгини Евдокии Лукьяновны и государевых благородных детей, благоверного царевича князя Алексея Михайловича и благоверного царевича князя Ивана Михайловича и благоверных государынь царевен, и из-за прежней службы князя Семёна, из-за того, что воинские люди дворяне и дети боярские из всех городов, которые служили под Смоленском, и немецкие полковники и немцы на допросе говорили, что, служа под Смоленском, радел гы на государевой службе и с Литовским королём и с литовцами сражался, и в боях государевым людям всячески помогал своим полком, и до большого богатства не допустил тебя Михаил Шеин и в измене своей не слушал тебя, а ты, князь Михайло Белосельский был болен, - за это смертная казнь вам отменена, а Государь указал и бояре приговорили: сослать вас в Сибирь, а жён ваших и детей выслать на поселение, а поместья ваши и вотчины и жилища московские и имущество передать государю» [2, с. 383].
Следует обратить внимание, что обвинение князей Семёна Прозоровского и Михайла Белосельского формулируется исходя из признаков соучастия («последовали за Михаилом Шеиным, присягали Литовскому Королю») в совершении указанного преступления («воровства и измены»).
Заслуживают внимания мотивы принятия решения о наказании князей. Как видно из приговора, Боярская дума высказывает мнение о необходимости назначения высшей меры наказания. Указанная санкция была установлена Боярской думой также в отношении Михаила Шеина и Артемия Измайлова с сыном Василием. Тем не менее, царь приговорил Семёна Прозоровского и Михаила Белосельского к ссылке в Сибирь (вопреки мнению Боярской думы). Из приговора следует, что он учёл просьбу о помиловании членов своей семьи. Учтены служебные заслуги Семёна Прозоровского, в отношении же князя Михайла Белосельского - состояние здоровья.
Необходимо особо отметить упоминание в приговоре мнение семьи самодержца, повлиявшего на меру наказания. Это обстоятельство в ходе уголовного процесса часто встречается в указанном документе. Таким образом, члены царской семьи становятся участниками уголовного процесса. Их мнение о мере наказания отражается в приговоре, а потому имеет правовое (процессуальное) значение в исходе дела.
Монархический порядок придаёт данному правовому обстоятельству особое понимание, подчёркивая тем самым абсолютный характер власти государя в осуществлении судебных полномочий по отношению в Боярской думе. Следует заметить, что её суждениям приговор не придаёт значения.
Вернёмся к тексту перевода документа, он продолжается изложением текста обвинения Ивана Шеина за действия своего отца: «Иван Шеин! По государеву царёву и великого князя всея Руси Михаила Фёдоровича был твой отец Михаил на государевой службе под Смоленском, и на службе не радел, воровал и Государю во всём изменял, и ничего не добыл ни в Смоленске, ни у литовского короля, ни у литовцев, с королём и с литовцами сам не бился и товарища своего Артемия Измайлова и государевых воинских людей биться с королем и литовцами не посылал, желая во всём добра литовскому королю, а государевых воинов, сражавшихся с литовским королём и литовцами, отец твой Михаил наказывал (бил) кнутом, а иных батогами, и воинских людей всех умертвил и государево снаряженье со всеми пушечными запасами отдал королю, и с королём сам заклю-
чил мир без государева указа, и всему государеву делу отец твой Михаил нанёс огромный ущерб своим воровством и изменою, желая добра литовскому государю. И за это его воровство и измену Государю велел Государь отца твоего Михаила казнить смертной казнью. И ты, Иван, тоже должен был казнён, как и твой отец. Однако Государь царь и великий князь всея Руси Михаил Фёдорович по просьбе (упрощению) государыни царицы и великой княгини Евдокии Лукьяновны и своих благородных чад, благоверного царевича князя Алексея Михайловича и благоверного царевича князя Ивана Михайловича и благоверных царевен тебя пожалел, велел вместо смерти дать жизнь, наказывать (казнить) тебя смертью не велел, а велел тебя с матерью и с женою сослать в понизовые селения» [2, с. 383].
Как следует из текста перевода приговора, Иван Шеин приговаривается к наказанию по принципу объективного вменения - за действия своего отца. Заметим, что в отношении каждого из обвиняемых приговор указывает на сословную и родовую принадлежность. Таким образом, родовой признак мог выступать в качестве основания юридической ответственности, проявляя тем самым казуальность мышления. Процесс наказания определялся авторитарными традициями власти.
Следующая часть документа фиксирует обвинение Семёна Артемьева в измене: «Семён Артемьев сын Измайлов! По государеву указу был ты на государевой службе под Смоленском и, будучи на службе, изменял, с литовцами встречался и говорил многие слова и одаривал литовцев, от себя посылал к молодому Казановскому свой чехол с луком, колчаном и стрелами, и за эту твою измену указал Государь тебя Семёна бить кнутом на площади и сослать в Сибирь в тюрьму» [2, с. 383-384].
Заметим, обвинение имеет достаточно размытые рамки, событие преступления (объективная сторона) охарактеризовано местом его совершения: «на государевой службе под Смоленском». Иные признаки, которые могли бы конкретизировать деяние, не указаны. Пример судебного приговора показывает, что выражение всего многообразия индивидуальных обстоятельств, характеризующих объективную сторону состава преступления в акте преступного поведения, включая и его последствия, не имели правового значения. Оценка деяния зависела от субъективного усмотрения судебного органа, посчитавшего изменой осуждаемые государем действия по установлению самовольного перемирия.
Далее следует текст обвинения Гаврилы Бакина и Любима Ананьина в непристойном поведении: «Гаврила Бакин! По государеву указу ты был на государевой службе под Смоленском с Михаилом Шейным, а когда из-под Смоленска пришёл в Можайск и на ужине у Григория Юшкова говорил про литовского короля похвальные речи и хвалил его во всём, что против такого великого государя монарха русским людям не устоять, русских людей называл плюгавыми (невзрачными, ничтожными) и литовцев перед русскими людьми превозносил: они перед русскими людьми стройны. И от этого от всего ты отказывался, ссылался на Григория Юшкова, что таких слов не произносил, а Григорий Юшков с тобою на очной ставке тебя уличал, как ты литовского короля и литовцев хвалил, а русских людей хулил, да и сам ты, Гаврила, перед Государем признавал свою вину, что такие речи говорил от простого ума: и за твоё смутьянство и непристойные речи Государь указал и бояре приговорили: наказать тебя битьём кнутом на площади и сослать в тюрьму в Сибирь.
Любим Ананьин! По государеву указу ты был на государевой службе под Смоленском с Михаилом Шейным и жил всё время на подворье у Михаила и был у него доносчиком и подслушивал, кто, что про него говорит, и ссорил его, Михаила, со многими государевыми воинскими людьми. И на кого что наговоришь ложно, Михаил тех людей ругал, а некоторых и избивал; и ты, Любим, будучи под Смоленском, торговал всяким товаром, и ты от этого всего отказывался и ссылался на дьяков Александра Дурова и Дмитрия Карпова, но на очной ставке дьяки про тебя сказали, что ты на многих государевых людей Михаилу Шеину доносил и ссорил их, и по твоему доносу и ссоре Михаил Шеин гневался на многих государевых людей, и за это твоё смутьянство и ссору велел Государь бить тебя на площади кнутом и сослать в Сибирь в тюрьму» [2, с. 384].
Осуждение Гаврилы Бакина связано с произнесением непристойных слов «в Можайске на ужине у Григория Юшкова» - это «похвальные речи» о короле, неприемлемые слова в адрес русских людей («называл плюгавыми») и т. д. Пример его наказания показывает, что основанием ответственности является негативная оценка деяния, связанная с нарушением существующих рамок поведения, хотя их формальное значение не устанавливалось монархическим порядком. Такой же критерий был положен приговором в основу осуждения следующего фигуранта этого политического дела - Любима Ананьина. Попав «под одну гребёнку» только за то, что «жил всё время на подворье у Михаила и был у него доносчиком», он жестоко наказывается за «смутьянство и ссору». В качестве основания ответственности находятся разрозненные неприемлемые действия, заслуживающие осуждающей оценки государя, однако объективных критериев для их оценки приговор не приводит.
Далее по тексту приговора излагаются основания для освобождения от ответственности дьяков Александра Дурова и Дмитрия Карпова: «Дьяки Александр Дуров и Дмитрий Карпов! Были вы на государевой службе под Смоленском у Михаила Шеина не по своей воле, в государевых делах Михаил Шеин вас не слушал ни в чём, бранил и позорил, и были вы у него хуже сторожевых собак, воли вам ни в чём не давал, кому что велел делать, то вы и делали подневольно, и потому Государь вас простил, велел из приставов освободить, и в тот же час были освобождены из приставов» [2, с. 384].
Отметим, указанное решение формулируется без учёта мнения Боярской думы. Приговор приводит личное суждение Михаила Фёдоровича. Это решение царя подчёркивает его абсолютную власть.
Итак, мы переходим к подготовительному этапу оглашения приговора Михаилу Шеину и Артемию Измайлову с сыном Василием перед казнью. Обратим на него внимание: «А Михаил Шеин и Артемий Измайлов с сыном Василием из Приказа сыскных дел были отведены к месту казни за город на пожарище, и за ними из
города ехали боярин князь Андрей Васильевич Хилков и окольничий Василий Иванович Стрешнев и дьяки Тихон Бормосов да Дмитрий Прокофьев. И на пожарище у плахи дьяк Дмитрий Прокофьев огласил Михаилу Шеину, Артемию Измайлову и сыну его Василию обвинение в измене» [2, с. 384].
Данный эпизод дела выявляет сущность розыскного (инквизиционного) процесса в этом политическом деле - отсутствие права на защиту. По отношению к судебной власти полководец был поставлен в беззащитное положение. Как следует из приговора, Михаил Шеин и Артемий Измайлов не могли возразить на обвинение в измене, оглашённое им после вынесения вердикта на месте казни. Процесс наказания не имел формализованной основы.
Условия выбора вида и размера наказания носили субъективный характер, зависели от усмотрения самодержца, предоставляя возможность произвольного определения рамок наказуемости. Все это в совокупности давало праву выражать абсолютную власть государя, характерную для периода укрепления централизованного государства.
Обратимся к тексту перевода обвинительного заключения:
«По государеву указу вам велено было идти на государеву службу из Москвы под Смоленск и заниматься государевым делом, чтобы освободить Смоленск, и многие государевы воинские русские и немецкие люди были отправлены с вами и пушки большие со многими пушечными запасами. За ту Смоленскую службу Государь наградил тебя, Михаил и сына твоего Ивана и тебя, Артемий, своим государевым денежным жалованием и помощью, а тебя, Михаил, наградил Государь из своих государевых дворцовых волостей большой волостью, селом Голенищево с окрестными селениями и деревнями со всеми доходами и с хлебом на корню. Одного государева хлеба в той волости было семь тысяч семьдесят две полдесятины. За службу с поместий ваших и с вотчин Государь велел никаких доходов не брать, надеясь на ваше старание на службе.
И ты, Михаил Шеин, ещё не отправившись из Москвы на государеву службу, когда был перед отправкой у Государя, с большой гордостью говорил Государю о своих прежних службах, о том, что в то время, когда ты служил, многие бояре сидели (прятались) за печью и найти их было невозможно, и укорял всех перед Государем, и никого вровень с собою по службе перед отечеством не поставил. И Государь, награждая и щадя тебя для государева и земского дела, и не желая обидеть тебя перед дорогою, во всём был согласен с тобой, а бояре, которые были в то время перед Государём, слыша про себя такие грубые и оскорбительные слова, которые им от тебя и слышать не годилось, видя милость к тебе Государя и не желая печалить его, тоже смолчали. А когда вы, Михаил и Артемий, отправились на государеву службу из Москвы в Можайск, то не заботясь о государевом деле, начали медлить с походом своим и, придя в Можайск, стояли в Можайске долгое время, и много раз было писано Государем и отцом его, святейшим патриархом Московским и всея Руси Филаретом Никитичем к тебе, Михаил, и к Артемию, чтобы не медля отправлялись из Можайска в Вязьму и исполняли государево дело. И вы, Михаил и Артемий, простояв в Можайске долгое время и пропустив лучшую пору, когда были ясные дни, утомив воинских людей и дождавшись ненастных дней распутья, пошли из Можайска к Вязьме с большой неохотой, медля очень, а придя в Вязьму, долгое время стояли там и не шли к Дорогобужу, непонятно почему мешкая. И не слушались государева и патриаршего указу. А когда дождались самой большой осенней грязи и распутицы, пошли из Вязьмы к Дорогобужу также медля, а когда передовые отряды Дорогобуж взяли, вы, Михаил и Артемий, стояли в Дорогобуже в одном месте девять недель, под Смоленск не пошли. А в то время в Смоленске находились саамы слабые воины, которые никакими крепостями не укрепились. О походе вашем под Смоленск много раз было писано Государем и святейшими патриархом с требованием, чтобы из Дорогобужа шли в Смоленск без промедления, а вы, Михаил и Артемий, с большой неохотой пошли из Дорогобужа в Смоленск, упустили лучшее время и своим походом с промедлением всех воинских людей ещё по дороге до Смоленска погубили. Литовцев среди находящихся в Смоленске в то время было немного, и они были не опасны, а когда услышали о том, что в Смоленск придут государевы воинские люди, очень испугались, т.к. к осаде были не готовы, не имея ни хлебных, ни иных запасов. Но, услышав про ваше постоянное промедление, они успели и хлебными, и всякими запасами запастись, и конскими кормами, и начали бесстрашно обороняться. И вы, Михаил с товарищами, когда пришли под Смоленск, не перекрыли дорогу в город с литовской стороны, откуда следовало ждать приходящих людей, и литовцы, видя, что путь к Смоленску свободен, не единожды проходили при вас в осаждённый город с пушечными и с иными запасами и укрепляли осаждённых, и вы, Михаил с товарищами, над теми проходящими литовцами никакого насилия не учинили, в город пропускали без боя. К тому же литовцы из-за вашего недосмотра и попустительства побили много сотен голов государевых людей и живыми захватили; а вы, Михаил и Артемий, Государю о том не докладывали, а про что и писали, то коротко и ложно: в то самое время, когда в город проходили человек по четыреста и по пятьсот, вы писали, что прошло человек сто или полтораста. А когда государевы люди побили поляков и литовцев во главе с полковником Юржичем, пытавшихся пройти в осаждённый город, и поймали пленных, то с теми служивыми и сообщением оправили к Государю Семёна Измайлова, но о том, что в город проходили литовцы, вы не сообщали Государю, а когда государь узнал, что прошло в Смоленск литовцев пятьсот человек и они привезли с собой пушечные запасы и денежную казну, вы, Михаил и Артемий, писали Государю, что под Смоленском ничего не возможно предпринять без большого количества пушек вместе в с боеприпасами, и по тому вашему письму из Москвы под Смоленск были отправлены самые большие пушки по последнему пути с очень большими трудностями и издержками, а вы, Михаил и Артемий, и с тем большим количеством вооружений ничего не предприняли под Смоленском, а если что и предпринималось, подкопы были прорыты псевдонемцами в осаде, то вы, Михаил и Артемий, дождавшись этих подкопов, начинали наступление не вовремя, днём, ставя в известность осаждён-
ных. Кроме того, во время этих наступлений ты, Михаил, со своим смутьянством и изменою велел по государевым людям стрелять из пушек, и убили много служивых. А тех государевых воинских людей, старших дворян, верных иностранцев, немецких полковников, которые, радея о Государе, отговаривали тебя, Михаила, от задуманного, ты не слушал, из-за своего упрямства и высокомерия сам не занимался государственными делами и другим не давал: без боя пропускал литовцев через проходы в осаждённый город и воинским людям идти в бой и наступление запрещал, и в сражения на литовских пограничных землях для наступления и захвата пленных никого из воинов не посылал, желая во всём добра литовскому короля и сохраняя пограничные литовские территории нетронутыми. А находящиеся в государевой стороне села и деревни в Дорогобужском и Смоленском уездах с большими домами и рыбными прудами вы отписали себе и детям своим и разделили всё между собой и своими детьми, имея с тех сёл и деревень всякие доходы, хлебные и продовольственные, и делая всякие запасы; в прудах ловили для себя рыбу, а лишние запасы её и живую рыбу продавали по большой цене воинским людям, т. е. корыстны были и богатели, а не занимались государевой службою. Государевым русским воинским людям, немецким полковникам и приставам из тех сёл и деревень ничего не давали на прокорм и уморили их, а тех служилых людей, которые из-за сильной скудости и голода ездили за продовольствием для себя и коней в Смоленский и Дорогобужский уезды, ты, Михаил, поймав, нещадно бил кнутом и уберёг запасы (продовольствия) в Смоленском и Дорогобужском уездах для литовского короля. И когда немного литовцев находились в селе Красном с Радзивиллом и Гасевским, ты, Михаил, против них не посылал своих служилых. Когда же они, собрав людей и запасы и дождавшись помощи литовского короля, пошли к Смоленску, вы, Михаил и Артемий, не вступили с ними в бой, все дороги к городу очистили и во всём королю помогали, и в Смоленск пропустили много литовцев с запасами. Государевых же людей, которые находились в разных сторожевых местах, ты, Михаил велел привести в свой лагерь, а после этого писал ты, Михаил с товарищами, Государю о том, что польские и литовские полковники хотели перемирия, чтобы оба войска могли отступить на свою сторону, а послы сели бы за стол переговоров. В ответ на это ваше письмо была отправлена вам с пешим писарем Сенькой Сычовым государева грамота, в которой вам велено было сделать перемирие с поляками и литовцами, королю со своими людьми отойти в Польшу и Литву, а вам со всеми служилыми воинскими людьми и с пушками отойти в государевы поселения, и в той государевой грамоте особенно подчёркнуто, что государеву казну и пушки с боеприпасами отправить назад с пришедшими воинскими людьми. А если поляки и литовцы будут противиться вашему отходу и не пускать пришедших для отправки снаряжения людей, то никакого перемирия с ними не устанавливать, пушки королю не отдавать и без них вам не оставаться. Вы же, Михаил с товарищами, нарушив тот государев указ, забыв присягу Государю, самовольно заключили договор с польским королём и присягнули королю и все пушки с боеприпасами, и порох, и свинец и мелкое ружьё, и убитых, раненых и больных людей, и всякое воинское обмундирование отдали литовскому королю, причём вы обещали отвести на государеву сторону 12 пушек, но и эти пушки ты, Михаил, отдал литовскому королю» вместе со всеми остальными, К тому же, Михаил с товарищами, по договору вы отдали литовскому королю 35 поляков и литовцев, которые переходили на государеву сторону, и государевых русских людей, которые были лазутчиками и проникали в литовские полки для сбора вестей. И тех всех людей велел разгневанный король предать смерти. А когда вы проходили сквозь польские и литовские полки, ты, Михаил, велел свернуть все государевы знамена и положить на землю перед королём, и кланялся ты с товарищами королю до земли. И этой явной изменой оскорбили имя Государя, а московскому государству причинили большой вред и убытки. Когда ты, Михаил, был раньше в Литве, ты присягнул литовскому королю Жигимонту и его сыну Владиславу. И на протяжении пятнадцати лет, возвратившись из Польши к Государю в Москву, ты скрывал факт присяги литовскому королю, которому во всём хотел добра, с литовским королём и литовцами не бился, сам битву никогда не начинал и служилым людям не велел. Когда же оказался осаждённым литовским войском, ты не предпринял никаких попыток вырваться из осады, с литовцами не воевал, причинив государственному и земскому делу большой урон. Сначала ты отрицал тот факт, что присягал литовскому королю, однако потом повинился перед государём, что добровольно присягал литовскому королю. И совершил измену с тобой, Артемий, и сыном твоим Василием. А ты, Василий, находясь под Смоленском, больше всех изменял Государю, съезжался с литовцами Захарищем Заруцким и Меделянским и с государственными изменниками Юшкой Потёмкиным и Иваном Мещериновым, с другими государственными изменниками, приглашая их к себе в лагерь, с ними пьянствовал, угощал их, дарил подарки им и от них вместе со своим братом Семёном брал подарки, оставлял их ночевать у себя, и литовцы и государственные изменники русские Юшка Потёмкин с товарищами у тебя были, ночевали, приезжали к тебе со своим пропитанием и питьём, провожали тебя до лагеря, и ты .говорил им обо всём, что было важно для литовского короля. Будучи под Смоленском и из-под Смоленска придя в Можайск, ты хвалил литовского короля во всём: как против такого великого государя монарха наше московское ничтожество сражается, уж какой был царь Иван, но и он сабли не вынимал против литовского короля и с ним не сражался, а узнав о смерти святейшего патриарха Московского и всея Руси Филарета Никитича, говорил много непотребных слов, которые и написать нельзя. И за то ваше воровство и измену Государь царь и великий князь все Руси Михаил Фёдорович указал и бояре приговорили вас, Михаила Шеина и Артемия Измайлова, и тебя, Василий, к смертной казни» [2, с. 384-388].
Преступлением считалось «непослушание царской воле», в этом проявлялось его формальное осознание законодателем. Общественно опасным деянием считалось посягательство на устои монархического порядка. Именно поэтому, на наш взгляд, в качестве правового основания квалификации действий субъектов ответственности находится не норма закона, а указ государя «вам велено было идти на государеву службу из Москвы под Смоленск и заниматься государевым делом, чтобы освободить Смоленск».
Выявляя в тексте приговора отдельные пункты, Д. Н. Меньшиков первым выделяет обвинение М. Б. Шеина в оскорблении бояр при отъезде из Москвы [3, с. 177]. Этот эпизод розыскного дела «когда ты служил, многие бояре сидели (прятались) за печью и найти их было невозможно, и укорял всех перед Государем», с нашей точки зрения, не имеет обвинительного значения. Приговор ведёт речь об особом снисходительном отношении государя к М. Б. Шеину, подчёркивая привилегированное положение воеводы в государственном деле. Не случайно в документе отражается личное мнение царя Михаила Фёдоровича: «И государь награждая и щадя тебя для государева и земского дела, и не желая обидеть тебя перед дорогою, во всём был согласен с тобой».
Д. Н. Меньшиков выявляет в приговоре обвинение в медленном марше к Смоленску, воевода упустил хорошую погоду и на марше измотал войско, а поляки, пользуясь этой задержкой, подготовились к обороне [3, с. 177]. По мнению учёного, задержка в Можайске, затраченная на подготовку к выступлению, вызвана неготовностью армии и погодными условиями (зарядили дожди, дороги размыло и т. д.), что привело к затягиванию осады города, а полякам предоставило время для усиления защиты [3, с. 179].
Приговор упоминает: «много раз было писано Государем и отцом его, святейшим патриархом московским и всея Руси Филаретом Никитичем к тебе Михаил, и к Артемию, чтобы не медля отправлялись из Можайска в Вязьму и исполняли государево дело». По мнению Д. Н. Меньшикова, все решения М. Б. Шеина на период к подготовке к осаде и движению к городу носили обоснованный характер. Он утверждает: «Они на тот момент полностью соответствовали букве (но не духу) царского указа» [3, с. 179]. Таким образом, непослушание царской воле выступает основанием юридической ответственности и является правонарушением. Характер общественной опасности преступления определяется в соответствии с учётом объекта посягательства - устоев монархического государства. Следует сказать, что выраженная в приговоре государева воля проявляется собственным паллиативом закона, определяющим понятие «справедливость». Поэтому оценка характера и степени тяжести преступления ставится в зависимость от субъективного мнения верховной власти.
Историографией выявлены достаточно весомые военные промахи главнокомандующего русской армией в Смоленском походе. Д. Н. Меньшиков особо подчёркивает, что «вплоть до апреля фактически оставалась не занятой ключевая позиция - Покровская гора» [3, с. 180]. В обвинении конкретизируются ошибки М. Б. Шеина: «Вы, Михаил с товарищами, когда пришли под Смоленск, не перекрыли дорогу в город с литовской стороны, откуда следовало ждать приходящих людей». Приговор указывает: «Вы, Михаил с товарищами, над теми проходящими литовцами никакого насилия не учинили». Заметим, документ приводит достаточно адекватную оценку указанных действий: «литовцы из-за вашего недосмотра и попустительства побили много сотен». Следует сказать, что обвинение воеводы в халатности на воинской службе было достаточно обоснованным. Кроме того, приговор упоминает об умышленном сокрытии данной информации от государя: «Государю о том не докладывали, а про что и писали, то коротко и ложно.
Приговор приводит обвинение в умышленных действиях воеводы во время осаждения Смоленска: «Ты, Михаил, со своим смутьянством и изменою велел по государевым людям стрелять из пушек, и убили много служивых». Он усиливается фактами, уличающими М. Б. Шеина в измене государю: «без боя пропускал литовцев через проходы в осаждённый город и воинским людям идти в бой и наступление запрещал... и захвата пленных никого из воинов не посылал, желая во всем добра литовскому королю и сохраняя пограничные литовские территории нетронутыми» и т. д.
Историческая наука уделяет достаточно внимания оценке указанных обстоятельств, признавая ошибки воеводы, но всё же отрицая его измену.
Следует заметить, что оценка состоятельности предъявленного М. Б. Шеину обвинения зависит от совокупности наработанных наукой фактов. Юридическая обоснованность приговора означает, что утверждения суда должны соответствовать обстоятельствам дела и опираться на результаты анализа доказательств. Особо отметим, что приведённая в приговоре фабула обвинения не имеет опоры на доказательства. Как иллюстрирует приговор, специфика розыскного процесса заключалась в выявлении признаков угрозы либо нарушения устоев монархии. Обстоятельства, отражающие эти признаки, и были зафиксированы в акте правосудия. Вместе с тем, субъект ответственности был лишён возможности возражать против предъявленного ему обвинения; его доводы, обосновывающие позицию защиты, оставались за границей уголовного процесса. Так право выступало способом контроля и управления в реализации монархического порядка.
Царь являлся владельцем Московского государства, поэтому понятия «государь» и «государство» сливались воедино. Непослушание царской воле, её нарушение считалось изменой - общественно опасным посягательством, предусматривающим установленную ответственность. Самовольная капитуляция главнокомандующего, безусловно, выглядит преступлением, так как М. Б. Шеиным нарушен установленный царем порядок прекращения военных действий: «Вам велено было сделать перемирие с поляками и с литовцами, королю со своими людьми отойти в Польшу и Литву, а вам со всеми служивыми воинскими людьми и с пушками отойти в государевы поселения, и в той государевой грамоте особенно подчёркнуто, что государеву казну и пушки с боеприпасами отправить назад с пришедшими воинскими людьми» (курсив наш. - И. А.) [1, с. 387]. Именно это обстоятельство, по нашему мнению, является ключевым в понимании сущности предъявленного воеводе обвинения в измене государю: «нарушив тот государев указ, забыв присягу Государю, самовольно заключили договор с польским королем и присягнули королю и все пушки с боеприпасами, и порох, и свинец и мелкое ружье, и убитых, раненых и больных людей, и всякое воинское обмундирование отдали литовскому королю» (курсив наш. -И. А.).
Обвинение усиливается наступившими последствиями самоуправства воеводы: «Вы отдали литовскому королю 35 поляков и литовцев, которые переходили на государеву сторону, и государевых русских людей, которые были лазутчиками и проникали в литовскую сторону для сбора вестей. И тех всех людей велел разгневанный король предать смерти». Но всё же и вместе с тем, юридическая квалификация действий военачальника в измене государю не может являться состоятельной. В этом аспекте мы касаемся базового принципа уголовного права: «nullum crimen sine lege» («нет преступления без указания на него в законе»). Признак противоправности деяния противопоставлен высшей державной власти монарха. Он был непонятен ей, поскольку ограничивал её осуществление. Документ указывает на основание привлечения к ответственности: «за их воровство и измену». Норму же закона, соответствующую указанной квалификации, не приводит.
Анализ правоприменительной деятельности показывает, что до указанного времени преступным считалось деяние, не запрещённое положением уголовно-правовой нормы, которому дана отрицательная оценка. Казуальный характер нормотворчества искажал понимание элементарного признака права - формальной определённости. Стало быть, приведённая в судебном акте квалификация деяния («воровства и измены») носит условный характер. Таким образом, осознание акта преступного поведения в действиях воеводы основано на субъективном мнении государя и Боярской думы.
Далее в приговоре фиксируется процесс исполнения наказания: «И как только им, Михаилу Шеину, Артемию Измайлову и сыну его Василию, постановление об измене было доведено, в тот же час 28 января их казнили отсечением головы. А тех, кого по смоленскому делу по государеву указу велено было наказать площадным битьём, - Семёна Артемьева сына Измайлова, стрелецкого голову Гаврилу Бакину, арзамасца Любима Ананьина, - били кнутом без пощады и кинули в тюрьму, а из тюрьмы отправили в Казанский приказ, а из Казанского Приказа Семёна Измайлова с женою и с детьми велено сослать из Москвы на нижнее течение Волги, в Чебоксары, а Гаврила Бакина и Любима Ананьина велено сослать из Москвы в Сибирь, а их поместья и вотчины передать Государю и отдать в раздачу. А Иван Михайлов сын Шеин по государеву указу с матерью, с сестрою и с женою и с детьми был отправлен из Москвы в Коломну по Москве-реке на судне, с приставом стрелецким сотником Богданом Есиповым и со стрельцами, и стрелецкий сотник Богдан Есипов, находясь в дороге, из села Софина написал Государю, что Иван Михайлов сын Шеин умер в Софине. И по государеву указу стрелецкому сотнику Богдану Есипову было велено вернуться в Москву с женою Михаила Шеина, с его дочерью и с женой Ивана Шеина с детьми, а в Москве жене Михаила с дочерью, невесткой и внучатами велено было выделить жилище, где они должны быть до указа. А князь Семён Прозоровский с женой и детьми отправлен из Москвы в Нижний Новгород в сопровождении пристава Андрея Загряского, а в Нижнем Новгороде велено выделить ему жилище, где ему жить и церковь велено его пускать. А князю Михаилу Белосельскому велено быть в Москве в своём поместье под наблюдением пристава стрельцов, а из Москвы ссылать его не велено потому, что он, под Смоленском находясь, был болен, а ныне в Москве лежит при смерти. Тимофей Измайлов, родной брат Артемия Измайлова, служил на государевой службе в суде у Большой казны в Москве. По государеву указу его велено отстранить от службы и из-за измены брата выслать из Москвы в Казань с женою и детьми. Из приказа сыскных дел Тимофей Измайлов отправлен в Казанский приказ, а из Казанского приказа выслан из Москвы с женою и детьми в Казань, где ему велено быть до указа Государя» [2, с. 389].
Библиографический список
1. Соловьев, С. М. История России с древнейших времён: в 29 т. / С. М. Соловьев. - М.: Голос, 1995. - Т. 9-10. - 750 с.
2. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи : в 4 т. - СПб.: Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии,
1836. - Том IV. - 654 с.
3. Меньшиков, Д. Н. Смоленская война 1632-1634 гг. и начальный этап реформирования московской армии: дис... канд. юрид. наук /
Д. Н. Меньшиков. СПб., 2009. - 225 с.
© Артёменко И. А., 2014
УДК 34+34(09)(5)
ОБЫЧАЙ И ЗАКОН В ПРАВЕ КОЧЕВНИКОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
В. М. Ширижик
Тувинский государственный университет
Правовая система кочевых народов Центральной Азии изучалась как практически (сбор информации о Праве казахов), так и теоретически (исследования по истории и общественному строю, проводимые специалистами-монголоведами в Х1Х—ХХ вв.). Выводы исследователей о том, было ли это Право обычным или позитивным, основываются скорее исключительно на их субъективных рассуждениях, чем на формальном анализе. Данное исследование направлено на установление природы Права монголов и казахов: зафиксированные ли это обычаи и традиции родов и племён данных народов или созданные соответствующими государственными органами законы, но на основе древнего обычного права этих народов.
Ключевые слова: Центральная Азия, кочевые народы, правовая система кочевников, обычай, закон, формально-юридический анализ памятников права.
Империя Чингис-хана и государства, выделившиеся из неё впоследствии, сочетали государственные и правовые традиции как кочевых народов, так и оседлых цивилизаций, покорённых монголами. После распада та-
