CC BY
432
СТАТЬИ
Е.Н.Ковтун
Научная фантастика и фэнтези -
конкуренция и диалог в новой россии
В статье предпринята попытка анализа и систематизации факторов, приведших в середине 1990-х годов к изменению на пространстве российской художественной словесности доминирующего типа фантастического повествования. Обозначены основные вехи исторического развития фантастики рациональной посылки и фантастики сверхъестественного. Охарактеризована роль научной фантастики в литературе СССР. Выявлены основные закономерности трансформации авторской интенции и читательского сознания в сфере фантастики в 1990-2000-е годы; приведены данные о читательских предпочтениях студентов МГУ - слушателей межфакультетских курсов фантастоведческой проблематики. Показаны проблемное поле волшебной фантастики (фэнтези), предпосылки ее главенства и функции в новейшем отечественном литературном пространстве.
Ключевые слова: научная фантастика, фэнтези, новейшая российская фантастическая литература, смена доминирующего типа фантастики.
An attempt is made in the article to analyze and systematize those factors which had led by the mid-1990s to changes in the type of fantastic narrative dominating in the whole area of the Russian belles-lettres as a sphere of art. The main landmarks in the historical development of the fantastic of the rational premise and the fantastic of the supernatural are specified. The role of science fiction in the USSR literature is identified. The main regularities of the transformation of the author's purport and the readers' perception in the sphere of the fantastic in the 1990s — 2000 are determined; data are supplied about readers' preferences among Moscow State University students who attended lectures (for all faculties) on the subject of the fantastic as a field of study. The issues of the magical fantastic (fantasy as a genre), prerequisites for its domination and its functions in the new Russian literary domain are demonstrated.
Key words: science fiction, fantasy, the new Russian fiction of the fantastic, the change in the dominating type of the fantastic.
В данной публикации мы попытаемся ответить на вопрос, волнующий любителей фантастической литературы на протяжении по крайней мере двух десятилетий. Как могло случиться, что в течение этого, столь короткого по историческим меркам, времени в российском культурном пространстве1 произошла кардинальная смена доминирующих типов фантастического повествования? Там, где еще тридцать лет назад, казалось бы, безраздельно властвовала так называемая «научная фантастика» (НФ), исходящая при конструировании вымышленных моделей реальности из современной научной картины мира, теперь столь же решительно утвердилась фантастическая литература иного типа - волшебная, для обозначения которой закрепился - по-видимому, окончательно - иноязычный термин «фэнтези»2.
Сразу же оговоримся, впрочем, что этот вопрос волнует отнюдь не всех членов так называемого «фэндома» - сообщества поклонников фантастики. Чаще его задают читатели старшего поколения, еще помнящие, что некогда она считалась чтением серьезным, проблемным, поднимающим больные вопросы современности и прогнозирующим перспективы общественного развития. Не забыто ими и то, что основным потребителем фантастической (научно-фантастической) литературы числилась интеллигенция - и что фантастика в лучших своих образцах (И. Ефремов, братья Стругацкие, фантасты-«шестидесятники») нередко вступала в полемику с властями, фиксируя искажение социалистических принципов или выступая с позиций общечеловеческой морали. Памятны им и дефицит книг хороших отечественных и зарубежных фантастов, и поиск этих книг в иностранных магазинах во время зарубежных командировок, и вынужденное чтение любимых русских авторов в иноязычных переводах. И обсуждение фантастических новинок в семьях,
1 Аналогичные процессы шли также в постсоциалистических странах Восточной Европы.
2 Правда, до сих пор нет единства ни в его транслитерации (автору статьи встречались варианты «фэнтэзи», «фентази» и даже «фентози»), ни в определении грамматического рода (термин употребляется и в мужском, и в женском, и в среднем роде). Наиболее частотен, по нашим наблюдениям, средний род - ср. использование термина модераторами наиболее авторитетного отечественного информационно-аналитического портала «Лаборатория Фантастики» (http://fantlab.ru). Однако мы сохраним традицию употребления женского рода (по аналогии с термином «фантастика»), как это делали во всех наших работах, начиная с 1990-х годов, когда вынуждены были использовать данное обозначение, в силу его новизны, еще без транслитерации (fantasy).
в терминологии нынешней эпохи относимых к «среднему классу». И встречи и споры на заседаниях Клубов любителей фантастики (КЛФ), еще не имеющих коммерческой «изнанки» нынешних конвентов3, на семинарах писателей-фантастов в Малеевке, на только начинающейся «Аэлите»4. И многое другое, неотделимое в сознании советских людей от привычного понятия НФ.
Молодое же поколение, выросшее в совсем иных условиях - рыночной литературы, отчаянно борющейся за выживание в конкуренции с иными средствами проведения досуга, - изменений в формах, функциях, самой природе новейшей фантастики обычно попросту не замечает. Для него естественно существование «фантастической субкультуры», обособленной и многоаспектной, охватывающей специализированные журналы и книжные серии, интернет-порталы и сайты, собственную систему общения и выстраивания ценностных иерархий, свою критику и даже науку - фантастоведение5. Привычна им и синкретическая природа современной фантастики, нерасчленимое литературно-кинематографически-игровое, материально-виртуальное бытование фантастических образов и сюжетов. И само собой - их типичная репрезентация: вымышленное путешествие-квест, оправленное в условное европейское средневековье и щедро сдобренное магией. Драконов, впрочем, можно заменить на вампиров, вымышленное королевство - на узнаваемо изображенную Москву, ведунов - на сотрудников Дозоров. Суть не изменится, и дело совсем не в этом.
Проблема заключается в другом, и нам видится два основных ее аспекта. Первый - выяснение причин столь резкой смены парадигм. Легко свернуть - и списать - ее на изменение политической ситуации или, более тонко, на специфику социальных и нравственных установок эпохи. Дескать, строителям светлого будущего необходима была НФ, общество потребления довольствуется сказками. Зависимость фантастики, как и литературы вообще, от идеологии действительно трудно отрицать. Но вдумаемся: речь идет не о тематике и проблематике фантастических книг, всегда в той или иной степени определяемых эпохой. И даже не о сюжетах и образах, в которых писатель реализует
3 Фестивали издателей, авторов, критиков и читателей фантастики, например Роскон, Еврокон.
4 Первый отечественный фестиваль фантастики, проводящийся с 1981 г.
5 Бытует также обозначение «фантастиковедение».
собственные фантазии, - здесь также порой действует литературная «мода», выдвигающая на первый план то рассказ об открытии и изобретении, то роман-катастрофу, то магический квест. Но в данном случае мы имеем дело с основополагающими законами архитектоники фантастического текста.
Различия между НФ и фэнтези отнюдь не сводятся к проблематике. Не исчерпываются они и декорациями: космос, роботы, грядущее - в научной; колдуны, заклинания, инферналы - в волшебной фантастике. Каждый из двух типов фантастического повествования подчиняется своим закономерностям выстраивания вымышленной модели реально-сти6. И если в НФ7 фантастическая посылка, лежащая в основе сюжета, обязана получить рациональное обоснование в тексте, то фэнтези столь же последовательно такое обоснование выносит за пределы текста, апеллируя к достаточно размытым представлениям о сверхъестественном, бытующим в пределах культурного пространства, где создано и прочитывается соответствующее художественное произведение. Это, а также ряд других особенностей, приводит к определенной за-данности авторской установки, а с ней и читательского восприятия - даже в случае использования обеими разновидностями фантастики одной и той же образности. Так, в фэнтези вампир предстает живым мертвецом («Дракула» Б. Стокера), в НФ же - хищной разновидностью ископаемых приматов («Ложная слепота» П. Уоттса). Всемогущие боги или маги будут интерпретированы научной фантастикой как пришельцы из космоса или путешествующие во времени наши собственные потомки. И так далее.
Словом, речь идет не только о зависимом от господствующей идеологии содержании фантастических произведений, но и о способах художественного воплощения авторского замысла, буквально о при-
6 Следует учесть: ради четкости постановки проблемы мы вынуждены несколько упростить внутреннее разграничение фантастики. В действительности литература в широком смысле «фантастическая» - повествование о необычайном - отнюдь не сводится только к НФ и фэнтези. Немало и текстов, в которых одновременно представлены несколько типов вымысла. Подробнее об этом рассказано в нашей монографии [4].
7 По крайней мере, в «классическом» научно-фантастическом произведении конца XIX - первой половины ХХ в. Далее «научность» (достоверность и подробность обоснования) посылки постепенно размываются. Мы многократно писали об этом, см., например, [Ковтун, 2012].
сущей писателю форме художественного мышления8. В последнем случае идеология - все же вопрос вторичный. До такой степени свободу вымысла не стеснишь, иначе литература перестанет быть литературой. Как случилось, что большинство писателей-фантастов практически в одночасье ощутило потребность содержательно и формально мыслить иначе? Не в рамках научной картины мира, как было привычно еще совсем недавно, но в моделях мифологических и сказочных? На наш взгляд, сугубо идеологических объяснений здесь мало. Необходимо, по крайней мере, признание вмешательства в ситуацию внутренних литературных процессов и внутренних законов развития самой фантастики. Их мы попытаемся выявить далее.
Второй аспект поставленной проблемы - выяснение, привела ли смена доминирующего типа фантастического повествования к изменению задач и функций фантастического текста, а с ними и способа бытования фантастики в культурном поле постперестроечной России. Автор этих строк не раз слышал подобный вопрос от читателей. Например, на виртуальной встрече с членами Клуба любителей книг «BookMix.ru». Вот что написал ее участник, пользующийся никнеймом $с1рюп: «В моем представлении советская фантастика соответствовала пророческому дискурсу классической русской литературы, что можно назвать морализаторством, прогнозированием, воспитанием. Как вы думаете, почему сейчас эта функция отсутствует? Я понимаю, что нет социального заказа, но почему? Нет ли в этом какого-то общего разочарования в возможности иного будущего? И не является ли сейчас фэнтези, в этом смысле, бегством? Или это признак чего-то другого?»9
Понятно, что подробное исследование проблемы во всей ее полноте далеко выходит за рамки единственной научной публикации. Мы не
8 Это не значит, конечно, что у писателя она всегда одна и та же. У М. Булгакова есть сюжеты, основанные на рационально-фантастической гипотезе («Собачье сердце»), и на посылке, интерпретированной в духе фэнтези (визит дьявола в советскую столицу в романе «Мастер и Маргарита»). Возможны случаи авторской игры с посылкой, когда она получает двойственное обоснование -научное и сверхъестественное. Так, рецепт продления жизни в пьесе К. Чапека «Средства Макропулоса» может быть понят как научное открытие врача XVI столетия - или как результат алхимических (магических) действий. Наконец, для новейшей фэнтези характерно сближение магии с наукой - об этом мы скажем ниже.
9 Ьйр://Ьоокшх.ги^гоир8Ме%'1;орю.рЬ1тМ11=3281
имеем возможности привести здесь даже сколько-нибудь подробного обзора развития российской НФ и фэнтези 1990-2010-х гг. Тем не менее кое-что все-таки сделать можно. В частности, обозначить вехи «истории вопроса» и провести своего рода экспресс-анализ современных читательских предпочтений. И далее суммировать факторы, вызвавшие относительно недавний кардинальный сдвиг во вкусах и пристрастиях отечественных любителей фантастики.
Повествование о необычайном имеет древние литературные корни. В определенном смысле оно стало едва ли не родоначальником всей художественной словесности - если принять в расчет, что первые «сказки», устные развлекающие и поучающие истории, были осколками десакрализованного мифа. История фантастики насчитывает множество периодов, на протяжении которых в нее вовлекались различные жанры: предания, былички, средневековые легенды, готические романы... Магистраль развития литературы «явного» вымысла проходила скорее по линии предков нынешней фэнтези: на протяжении многих веков доминировали рассказы о сверхъестественном - контуры которого, впрочем, ощутимо изменялись со временем. Однако были свои пращуры и у НФ: известные еще с античности вымышленные путешествия, а также утопии - беллетристические воплощения социального идеала или прогнозов развития натурфилософских воззрений.
Две традиции успешно сосуществовали, время от времени перехватывая друг у друга инициативу. Расцветом утопии стал период Возрождения - эпоха географических открытий и гуманистических учений («Золотая книга.» Т. Мора, 1516; «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, 1532-1564; «Город Солнца» Т. Кампанеллы, 1602; «Лабиринт мира и Рай сердца» Я. А. Коменского, 1623; «Новая Атлантида» Ф. Бэкона, 1627; «Государства и Империи Луны» С. де Бержерака, 1657), затем аналогичный тип художественного мышления обрел популярность в просветительском романе («Хромой бес» А.-Р. Лесажа, 1707; «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта, 1727). Но далее «готика» и эпоха романтизма надолго вывели на передний план традицию фантастики волшебной. Великие мастера - от Байрона и Пушкина до Гофмана и Гоголя, - казалось бы, навечно определили облик фантастического повествования с его внемирскими устремлениями, поэтичными декорациями, пришельцами из иных пластов бытия и вечной проблематикой мечты и жертвы, греха и искупления, духовного прорыва в божественную «истинную реальность».
Однако ничего неизменного в фантастической литературе нет. И уже у самих романтиков - «Франкенштейн» М. Шелли (1818), «Необычайное приключение некоего Ганса Пфааля» Э. По (1835) - заметен интерес к другим темам и иному образу мыслей. К середине XIX в. авторской фантазией овладела наука. Успехи астрономии, химии, физики, головокружительное ощущение раздвинувшихся границ познания вдохновляли более, нежели общение с «маленьким народцем» или продажа бессмертной души. Возник и новый заказ на образовательное чтение для подрастающего поколения. Не случайно каноны рождающейся НФ Ж. Верн вырабатывал, сотрудничая с «Журналом воспитания и развлечения» П.-Ж. Этцеля.
Впрочем, французский мэтр именовал свои романы всего лишь «научными», а «фантастическими» - точнее, «фантазиями» - собственные книги называл (в полемике с Ж. Верном) Г. Уэллс. Полемика, однако, завершилась объединением художественных открытий. Именно снабженные научным комментарием приключенческие сюжеты французского писателя, будучи соединены с традициями английской сатиры и, шире, арсеналом художественных средств «большой» литературы, создали к концу XIX в. новый тип фантастического повествования с его непременной триадой: рациональное обоснование фантастической гипотезы - иллюзия достоверности (реалистичный фон действия) - единство посылки (лишь одно фантастическое допущение, ибо неинтересно читать, если «возможно все»).
Сам термин, правда, возник чуть позже - зато почти одновременно у нас и за океаном. «Scientifiction» («Scientific fiction») - так обозначил новую форму фантастики в 1915 г. в своем научно-популярном журнале для радиолюбителей американец (ранее эмигрант из Европы) Х. Герн-сбек. Затем это словосочетание преобразовалось в привычное science fiction. В России же «калибровка» термина происходила в журнале «Мир приключений». Впервые жанровое определение «научно-фантастический роман» появилось в нем в 1910 г. [Зубов]
Однако параллельно с ростом научных симпатий дал знать о себе рубеж веков - эпоха, традиционно активизировавшая мистические, эзотерические, эсхатологические учения. В Европе блистали О. Уайльд, Б. Стокер, Г. Майринк, Х. Эверс, Д. Папини; в Америке знаменитые «Мифы Ктулху» создавал Г. Лавкрафт. Возрождая находки романтиков, фантастика обретала и новые символистские, импрессионистические, экспрессионистические смыслы.
Российская фантастическая литература вошла в ХХ столетие в блеске обеих своих версий. Мастера Серебряного века нередко одинаково свободно ощущали себя в каждой из них: «Республика Южного Креста» и «Огненный ангел» (обе - 1907) В. Брюсова, «Жидкое солнце» (1913) и «Звезда Соломона» (1917) А. Куприна. А еще - «Навьи чары» (1914) Ф. Сологуба, «Дневник Сатаны» (1921) Л. Андреева, «Крысолов» (1924) А. Грина. И здесь же - «Красная звезда» (1908) А. Богданова, «Месс-Менд» (1924) М. Шагинян, «Аэлита» (1923) и «Гиперболоид инженера Гарина» (1926) А. Н. Толстого. Все это обещало в наступившем веке плодотворное и взаимно обогащающее развитие как фэнтези, так и НФ. Однако затем в фантастический локус вторгся глобальный исторический процесс.
После 1917 г. в СССР фантастика, подобно словесности в целом, была поставлена на службу социализму. Начиная с текстов В. Обручева и А. Беляева, она постепенно обретает облик и функции поощряемой властями «литературы крылатой мечты». И если исключить из рассмотрения 1930-1940-е гг., когда формировалась и доминировала так называемая «фантастика ближнего прицела»10, необходимо признать, что эта роль удавалась ей вполне. На протяжении второй половины ХХ в. советским (и солидаризирующимся с ними восточноевропейским, от раннего С. Лема до П. Вежинова) фантастам удалось создать мощную традицию социально-философского повествования, успешно полемизирующую с западной science fiction по проблемам эволюции социума и духовного мира личности, космических перспектив земной цивилизации, способа сосуществования с «братьями по разуму» и т. п. Читателей, особенно молодых, безусловно, привлекал созданный фантастикой образ положительного героя - ученого, звездоплавателя, человека (заимствуя выражение Стругацких) с высоким индексом социальной ответственности.
При этом положение фантастики при социализме все же осталось двойственным. И речь не только о замалчивании неугодных режиму текстов («Мы» Е. Замятина, «Мастер и Маргарита» М. Булгакова). Фантастика была и действенным средством воспитания масс, и инстру-
10 Фантастическая литература, задачей которой считалась популяризация достижений советской науки и техники (как правило, ее сюжеты разворачивались в недалеком будущем и строились вокруг изобретений, полезных для народного хозяйства, а также разоблачения «врагов» и шпионов в научно-технической сфере).
ментом объединения несогласных. «Час быка» И. Ефремова, «Улитка на склоне» и «Гадкие лебеди» А. и Б. Стругацких будили критическое мышление. Допущенные, пусть и после строгой цензуры11, к нашему читателю зарубежные авторы раздвигали представления о границах жанра. В целом можно констатировать: выгодно отличаясь от «типовых» соцреалистических произведений, научная фантастика советской поры оказала заметное влияние на жизнь, профессию, мировоззрение нескольких поколений читателей.
Фэнтези же была практически исключена из литературного поля, став едва ли не синонимом загнивающей культуры Запада. Апеллирующее к сверхъестественному фантастическое повествование допускалось лишь в прошлом, особенно в народном прошлом (сказочный фольклор), а также в русской классике XIX в. В современной же литературе ему оставляли лишь маргинальные сферы: детское чтение (цикл об Изумрудном Городе, «Золотой ключик», «Старик Хоттабыч»), воспитательная продукция для подростков (Е. Шварц, В. Крапивин, Ю. Томин) и их мировые аналоги от Л. Кэ-ролла до Дж. Родари. Кое-что, впрочем, изменилось на излете социалистической эры: вслед за концепцией «реализма без берегов», с интересом интеллектуалов к европейской и латиноамериканской мифологической прозе появились тексты с достаточно сложной философско-фантастической символикой, подобные «Плахе» Ч. Айтматова, «Пирамиде» Л. Леонова, «Белке» А. Кима. И все же это не стало открытым признанием права на существование «литературы о сверхъестественном»: последнее оттеснялось в национально-патриархальные модели мира (Айтматов, Ким) или связывалось с христианской мифологией (Леонов).
Нет явления - не нужен и термин. Фантастика сверхъестественного не имела узаконенного обозначения и места в проблемном поле советского литературоведения. В «Краткой литературной энциклопедии» о ней лаконично упоминается как о переходной форме между НФ и волшебной сказкой: «Промежуточное положение в современной фантастике занимает т. н. фэнтэзи (fantasy). На одном
11 Ее польза неожиданно обнаружилась в начале 1990-х гг., когда на читателя обрушились не цензурируемые - и чаще всего некорректно переведенные - тексты западных фантастов, не проходящие в том числе и элементарного художественного отбора. Разочарование в «полной версии» творчества даже любимых мэтров американской science fiction было действительно большим.
ее полюсе находятся произведения, в которых важнейшие мотивы научной фантастики (возможности науки, ее влияние на судьбы людей и общества) разрабатываются в сказочно-утопическом плане, нередко очень близком к собственно научной фантастике (Р. Брэдбери, Р. Шекли, в СССР - В. Шефнер); на другом полюсе, смыкаясь с современной религиозной фантастикой (К. Льюис), располагается мистическая фэнтэзи - современный вариант фантастики сверхъестественного и ужасного, продолжающий иррационалистические мотивы романтизма. Основная же масса фэнтэзи - особый вид литературной сказки, использующей мотивы волшебства, магии, рыцарского эпоса в сочетании с приемами реалистического рассказа (А. Блэквуд, М. Пик, Д. Лавкрафт, Д. Толкайен)» [Нудельман, 1972: 894].
Сделаем из сказанного предварительный вывод. Конкуренция «рациональной» и «магической» фантастических традиций, как и смена лидирующего типа повествования, для фантастики вещи вполне привычные. Однако ранее в истории фантастической литературы эти перемены происходили относительно плавно - и никогда не подразумевали однозначного вытеснения одного типа фантастики другим.
Категорическое же пресечение в СССР традиций фантастики волшебной вызвало своеобразный «эффект бумеранга», совпавший с эпохой радикальных политических и культурных перемен. В начале 1990-х гг. в фантастике России и Восточной Европы наблюдается короткий период растерянности и утраты ориентиров - на фоне лавины переводов западной science fiction и fantasy. А затем - почти мгновенное появление собственной (с разной степенью оригинальности и качества) фэнтези: «Эльфийский клинок» (1993) Н. Перумова, «Меч и радуга» М. Симонс12 (1993), «Трое из Леса» Ю. Никитина (1993), «Кровь эльфов» А. Сапков-ского (1994), «Волкодав» (1995) М. Семеновой, «Живущий в последний раз» Г. Л. Олди13 (публ. 1995), «Многорукий бог далайна» С. Логинова (1995), «Рыцарь из ниоткуда» (1996) А. Бушкова, «Посмотри в глаза чудовищ» А. Лазарчука и М. Успенского (1997), «Катали мы ваше солнце» Е. Лукина (1998) и др. Начавшись с подражаний Д. Р. Толкиену
12 Псевдоним Е. Хаецкой.
13 Псевдоним Д. Громова и О. Ладыженского.
и У Ле Гуин14, новорожденная фэнтези формировалась преимущественно как «фантастика меча и магии» - и таковой во многом осталась в дальнейшем. Несмотря на отдельные удачные исключения, авторы XXI в. пока не сумели масштабно возродить отечественные и мировые традиции фантастики мистической, метафорической, ужасной. Пожалуй, помимо эпической и героической (тот самый псевдосредневековый квест), ярко проявила себя лишь юмористическая и ироническая фэнтези (Е. Лукин, М. Успенский, О. Громыко)15.
Тем не менее новой традиции удалось не просто закрепиться в литературе, но очень быстро выдвинуться на передний план16. Спустя десять лет понятие «фантастика», ранее автоматически означавшее «НФ», столь же последовательно начинает интерпретироваться как «фэнтези». Чтобы проверить это, достаточно зайти в ближайший книжный магазин, открыть какой угодно специальный журнал, принять участие в любой тематической рекламной кампании. Конечно, на практике в новейшей фантастике обнаруживается множество поджанров и их гибридов.
14 Вот как вспоминает об этом в автобиографии М. Семенова: «Что ж, деньги зарабатывать надо - и я опять же килограммами переводила импортное фэнте-зи. Литературные достоинства большинства этих книг можно описать словом "макулатура", но бум есть бум - как их раскупали! Дошло до того, что отечественные авторы, начавшие тогда выступать в жанре фэнтези, брали себе "зарубежные" псевдонимы, да и писали всё на тот же западный лад - о драконах, эльфах и гоблинах. Тут уже во мне возмутился этнограф: хотите фэнтези—будет вам фэнтези, но почему предпочтение отдается уже десять раз съеденному "тол-киновскому" бутерброду, а наш богатейший родной материал должен оставаться в загоне?!! Результатом этого возмущения явился "Волкодав", выпущенный в 1995 г. издательством "Азбука". Книга, как выяснилось, заполнила определенную нишу читательского интереса» (http://fantlab.ru/autor103).
15 Новая «аутентичная» фэнтези затмила робкие попытки советских фантастов-«восьмидесятников» создать «полунаучную» фантастику - предельно «мягкий», гуманитарный вариант НФ. Об этих попытках мы рассказали в отдельной работе [Ковтун, 2007].
16 Ср. одно из многих аналогичных высказываний на этот счет: «Российская фантастическая литература имеет богатые традиции, однако ее основные успехи связаны с научной фантастикой. Что же касается "русского фэнтези", то еще чуть более 10 лет назад это словосочетание не имело никакого смысла: такого направления просто не существовало. Жанр фэнтези в массовом сознании ассоциировался, прежде всего, с именами Толкина и Говарда. Однако сейчас - дело другое. Русские авторы подмяли под себя рынок, "в одну калитку" переигрывая практически всех маститых иноземцев» [Невский, 2004: 28].
«Давно минули благие времена, когда жанр можно было четко разложить по полочкам: это, дескать, героика, а вон то - технофэнтези. Сейчас большинство авторов пишут по мультисистемному принципу, когда в одной книге смешиваются разные направления, и на выходе получается весьма причудливый коктейль» [Невский, 2004: 28]. Но сути это не меняет.
Однако вполне ли соответствует ныне, а не в «лихие девяностые», приоритетное «фэнтезийное» предложение реальному читательскому спросу? Мы не имеем в виду людей старшего поколения, многие из которых и в наши времена продолжают хранить верность НФ. В течение ряда лет автор этих строк пытается проверить, действительно ли фэнтези преобладает в круге чтения молодежи - а если и так, то не наметилось ли в этом круге перемен?
В силу рода занятий автора наблюдения ведутся им в студенческой среде, преимущественно в МГУ имени М. В. Ломоносова. Есть, например, подтверждающий приоритет фэнтези опыт проведения на филологическом факультете посвященных фантастике секций в рамках ежегодной Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Так, в 2012 г. круглый стол «К 120-летию Д. Толкиена» привлек более сотни заинтересованных слушателей. На аналогичных же мероприятиях 2013 г. («Памяти Б. Н. Стругацкого: Социальная фантастика: вчера, сегодня, завтра») и 2014 г. («К 130-летию со дня рождения А. Беляева: Наука и общество будущего в современной фантастике») присутствовали фактически только сами докладчики.
Несколько иную картину, однако, рисуют межфакультетские курсы (МФК), которые посещают студенты разных структурных подразделений МГУ. В 2013 г. слушателям курса «Кросс-культурные коды фантастики» было предложено дать письменный ответ на вопрос: «Какой из типов фантастической литературы - научная фантастика или фэнтези - вам более интересен (близок, приятен) и почему?». Победу одержала фэнтези, но разброс голосов оказался не так велик. Из 128 авторов представленных работ предпочтение фэнтези отдали 55 (43%); 44 (34%) высказались в пользу НФ; 29 (23%) заявили, что с одинаковым интересом читают фантастику обоих типов17.
17 Подробно результаты этого и других письменных заданий проанализированы нами в статье [Ковтун, 2014].
В 2014 г. в рамках продолжения курса («Кросс-культурные коды фантастики: проблемное поле ХХ-ХХ1 вв.») был отмечен больший интерес слушателей к лекциям по проблематике НФ. А вот как выглядит «топ 10» имен, названных студентами в письменном ответе на вопрос: «Кто мой любимый писатель-фантаст?»18: А. и Б. Стругацкие (87), Д. Толкиен (81), Р. Бредбери (68), Д. Роулинг (56), С. Лукьяненко (41), А. Азимов (36), Т. Пратчетт (35), С. Лем (32), Д. Мартин (29), С. Кинг (22).
Чем интересна данная десятка? Во-первых, конечно, тем, что приз читательских симпатий все же выиграли отечественные авторы - хотя отрыв мастеров социально-философской фантастики братьев Стругацких от основоположника (в массовом понимании) эпической фэнтези Д. Тол-киена на протяжении всего процесса подсчета голосов был минимален. Во-вторых, хронологическими и географическими рамками: лидерами оказались фантасты второй половины ХХ-ХХ1 вв., в основном ныне живущие или не так давно ушедшие из жизни, принадлежащие как к восточноевропейской, так и к западной традиции. Но главное, в перечне оказалось одинаковое количество (по пять) представителей как фэнтези, так и НФ (ряд авторов - Р. Бредбери, С. Лукьяненко, Л. Мартин, С. Кинг - имеют опыт создания обеих).
Такое же, в целом, соотношение представителей двух типов фантастики демонстрируют и другие названные имена (мы сгруппировали их по временам и регионам, начав с отечественных авторов, выделив зарубежный «мейнстрим» и исключив откровенный «трэш»): Н. В. Го -голь, А. К. Толстой, Е. Замятин (12), А. Беляев (8), А. Н. Толстой (2), В. Обручев, М. Булгаков (8), А. Грин (2), Г. Адамов, Ч. Айтматов, И. Ефремов (4), К. Булычев (8), В. Крапивин (2), Н. Носов, А. Казанцев, С. Снегов (3), Е. Гуляковский, О. Ларионова, С. Лукьяненко (41), О. Громыко (19), Д. Глуховский (12), М. Фрай (12), А. Пехов (12), М. и С. Дяченко (8), В. Панов (8), Н. Перумов (7), Г. Л. Олди (3), Е. Лукин (2), А. Белянин (6), Д. Емец (6), М. Петросян (6), В. Пелевин (4), М. Семенова (3), Т. Толстая (2), М. Успенский (2), Н. Горькавый (2), А. Валентинов (2), О. Дивов (2), В. Го -ловачев, С. Логинов, Л. Каганов; Данте Алигьери, Д. Свифт, И. В. Гете, Я. Потоцкий, Л. Кэрролл (4), Э. А. По (3), А. де Сент-Экзюпери (4), О. Хаксли (16), Д. Оруэлл (16), К. Кастанеда, К. Чапек (4), Я. Вайсс, М. Павич,
18 Всего ответивших 255; разрешалось указывать несколько имен. В скобках приведено количество голосов, отданных за каждого автора. Отсутствие скобок (в списке, приведенном далее) означает, что фамилия писателя встретилась однократно.
Г. Маркес, Х. Мураками, П. Коэльо, А. Касарес, Д. Митчел, А. Сапковский (15), Ж. Верн (11), Г. Уэллс (13), Г. Лавкрафт (9), Х. Гернсбек, Б. Стокер (3), А. Конан Дойл (5), Г. Р. Хаггард, Э. Берроуз (4), Р. Говард, А. Меррит, Р. Матесон, К. С. Льюис (12), Р. Желязны (19), Р. Хайнлайн (6), У Ле Гуин
(5), Ф. Герберт (4), А. Кларк (3), О. Скотт Кард (6), У Гибсон (2), Р. Асприн
(6), Д. Адамс (5), Р. Хобб (2), Д. Уиндем, Р. Сальваторе (4), Б. Вербер (4), Ф. Пулман (4), Д. Симмонс (3), Д. Страуд (2), Н. Гейман (5), Ч. Мьевиль, К. Паолини (6), Т. Гудкайнд, Г. Каттнер, А. Нортон, А. Фостер, Д. Абер-кромби, Лао Шэ, П. Буль, К. Прист, Ф. Дик (8), Д. Киз (7), К. Воннегут (3), Ч. Паланик, П. Уоттс, Г. Кук (2), Т. Уайт, Р. Кавахара, К. Фишер, Р. Джордан, М. Уэйс, Д. У. Джонс, С. Майер (7), С. Коллинз (8). Как видим, приоритет фэнтези здесь вовсе не так очевиден19.
К мнению студентов мы еще вернемся. А сейчас настало время суммировать факторы, приведшие на склоне ХХ в. к смене фантастических парадигм. Разобьем их на три группы: причины расцвета советской НФ, падения ее престижа в 1990-2000-е гг., причины доминирования и функции возродившейся фэнтези.
Итак, по верному замечанию члена Клуба БоокМ1х, во времена СССР существовал серьезный социально-политический заказ на фантастическую литературу «научного» типа, которой доверялось воспитание молодежи и вообще широкого читателя в духе считающегося методологически верным марксистского материалистического мировоззрения. Для поддержки НФ руководство страны прилагало заметные усилия, не только финансируя большие тиражи верных режиму фантастов вроде А. Казанцева, но и контролируя развитие фантастики нужного типа через систему специальных мероприятий (Всероссийское совещание по приключенческой и научно-фантастической литературе 1958 г., Совещание по проблемам научно-фантастической литературы 1975 г.) и структур (Совет по приключенческой и научно-фантастической литературе в рамках Союза писателей; КЛФ). Косвенное признание этих усилий выражено в Послании Президента Российской Федерации
19 Можно возразить, что студенты МГУ едва ли представляют наиболее распространенный тип современного молодого читателя. Верно. Но согласимся и с тем, что если «рядовой» читатель не столь интеллектуально развит, то в большинстве случаев требует от фантастической литературы не убедительности обоснования «потенциально возможного» или сверхъестественного вымышленного мира, но приключенческого сюжета с максимальной порцией «экшена». А потому вопрос о приоритете фэнтези или НФ для него не имеет смысла.
Федеральному Собранию 30 ноября 2010 г.: «Давайте вспомним, какое влияние на развитие целых поколений оказывала, к примеру, захватывающая научная фантастика (мы все читали ее), которая увлекала ребят и звала совершать собственные открытия»20.
Вместе с тем авторов и читателей НФ привлекала и возможность под маской научного прогноза, конструирования вымышленной модели социума частичного преодоления цензурных запретов, как тематических, так и проблемных. Например, в романе И. А. Ефремова «Час быка» (1969) мир планеты Торманс прочитывался как иносказательное воплощение земного настоящего, а коммунистическое будущее Земли - как возвращение к идеалу от искажающей его современности. Поиск же идеала воспринимался отнюдь не только в рамках марксистского учения, но шире - в русле отечественной утопической (в том числе фольклорной) традиции «справедливости и счастья для всех». Можно сказать, что научная фантастика в СССР частично подменяла собой философию и футурологию, становясь площадкой для полемики об облике коммунистического социума, новом человеке, воспитании грядущих поколений. В этом плане советская фантастика действительно соответствовала духу классической русской литературы с ее морализаторством, установкой на воспитание и обучение.
В постперестроечную эпоху отнюдь не только фантастика редуцирует познавательность и утрирует развлекательную функцию. Это присуще всей художественной словесности и связано со многими факторами: изменением системы ценностей, превращением литературы в часть рыночной издательской индустрии и т. п. Однако имеются и «внутрижанровые» причины утраты научной фантастикой своего лидирующего положения в 1990-е гг. В их числе - усталость читателя от многолетнего доминирования НФ с однотипными сюжетами и смысловыми клише, а также падение престижа научного знания и труда ученого, который в эпоху «дикого капитализма» начинает восприниматься едва ли не как неудачник, не способный выстроить собственный бизнес. Негативную роль сыграло и снятие социального заказа: государство и общество на достаточно продолжительное время отстранились от воспитания своих граждан, предоставив подрастающее поколение воздействию рекламных слоганов глобализирующегося мира потребления. Сказалось и отсутствие основного потребителя серьезной
20 http://www.kremlin.ru/events/president/news/9637
фантастической продукции - интеллигенции, то ли исчезнувшей, то ли растворившейся в «среднем классе», фантастики не читающем по причине сугубого прагматизма собственного мышления.
Наряду с этими действовали и факторы, играющие на руку альтернативному типу фантастического повествования. На смену официальному атеизму и научному мировоззрению строителей коммунизма пришло массовое сознание магического типа, склонное не столько к усвоению этики мировых религий, сколько к возрождению суеверий и мифологем языческого толка. Формирующие общественное мнение эры материального достатка состоятельные обыватели желали видеть в книгах то, что соответствовало их представлениям о реальности: знахарей и экстрасенсов, чудеса и достижения эзотерики. Все это притягивало в том числе и ореолом тайного, ранее запретного знания.
Нельзя недооценивать и влияния на смену фантастических парадигм текстов вдруг ставшей доступной массовому читателю на рубеже 1980-1990-х гг. западной фэнтези. Искусственное ограничение в предшествующую эпоху количества переводов даже ее классических текстов ХХ столетия привело к тому, что к населению нашей страны они пришли более или менее одновременно, что породило кумулятивный эффект. И странно ли, что очарованный заокеанской магией читатель возжаждал «собственных Толкиенов и Ле Гуин»?
Наконец, нельзя отказать в притягательности и вновь появившейся фэнтези «аутентичной». Пусть и находясь под сильным западным влиянием, она делала решительные попытки обрести собственное лицо. Не все они удались - в частности, специалистами неоднозначно оценивается опыт так называемой «славянской фэнтези». Однако в творчестве М. и С. Дяченко, Г. Л. Олди, С. Логинова, Е. Лукина и других хороших современных фантастов она действительно открыла нашим читателям новые миры и в некоторой степени смягчила шок от перехода из советской эпохи в либерально-рыночные времена.
Последнее стоит отметить особо. Фэнтези в «криминальные девяностые» приняла эстафету своей предшественницы НФ в выполнении эскапистской функции и функции компенсаторной. Если ранее массового читателя примиряли с настоящим - или позволяли на некоторое время забыть о нем - космические дали и светлое будущее научной фантастики, то в постперестроечные времена понадобилась именно фэнтези, чтобы утолить «жажду порядка и победы добра» выбитых из привычного психологического окружения, обескураженных
шоковой терапией экономики и разгулом криминала людей. На фоне разочарования в социалистическом строе возникла потребность именно в «вечных», не связанных с определенной идеологией и социальной системой, этических ценностях. И воины Света, изгоняя из ойкумены силы Мрака на страницах эпической фэнтези, помогли сохранить веру на возвращение законности, справедливости и порядка - если не подогрели стремление приблизить его хотя бы в ролевых играх на сюжеты любимых книг. Тем самым и фэнтези оказалось отнюдь не чуждо морализаторство и воспитательное воздействие. Отсюда же, кстати, и яркая «вторая жизнь» (продолжения и пародии), которую обрели в России книги Д. Толкиена [Ковтун, 2010].
А что же НФ? Уцелела ли она в конкурентной борьбе? Извлекла ли из собственного поражения уроки? Изменилась ли, пришла ли в соответствие с эпохой? Спешим успокоить заинтересованного читателя: научная фантастика жива и продолжает эволюционировать, в том числе в рамках лучшей отечественной социально-философской традиции. Об этом говорят «Пещера» (1998), «Долина совести» (2001), «Пандем» (2003) М. и С. Дяченко, «Живущий» (2011) А. Старобинец и ряд иных текстов. Об успешности новейшей фантастики рациональной посылки свидетельствует и интерес наших читателей к мастерам зарубежной science fiction (Д. Симмонс, Н. Стивенсон, В. Виндж, П. Уоттс и др.). В конкуренции с волшебной соседкой научая фантастика стала жестче, частично вернулась к подробной мотивации посылки и специальной терминологии (П. Уоттс, С. Жарковский). Более сложными стали ее представления о будущем, по сравнению с НФ ХХ столетия во многом скорректированы прогнозы развития технологий.
Однако подробная характеристика сегодняшней научно-фантастической литературы заслуживает отдельных публикаций. Упомянем здесь лишь один интересный процесс, который может быть (не вполне серьезно) интерпретирован как своеобразная «месть НФ» своей более успешной конкурентке. В ряде популярных произведений последних лет (и, на наш взгляд, отнюдь не только в силу их приключенческого характера) прослеживается тенденция подведения научной - или, по крайней мере, рациональной - основы под святая святых эпической фэнтези, магию. Последняя все больше начинает восприниматься как еще не описанная наукой энергия - или природная стихия (циклы С. Лукьяненко о Дозорах, В. Панова о Тайном городе), овладение которой требует интеллектуальных усилий и... специальных образовательных
программ. Вот почему герои нынешней фэнтези - от Гарри Поттера и ведьмака Геральта до Волкодава и ведьмы Вольхи столько времени проводят в магических школах и вузах21. Читатели данный прием оценивают благосклонно. Как написал один из слушателей МФК, «наибольший интерес для меня представляют произведения, которые нельзя однозначно отнести к фэнтези или НФ, где технологии либо тесно переплетены с магией, либо противопоставляются ей (т. е. в вымышленном мире присутствует и то и другое. - Е. К.)».
Подведем наконец итоги. Процесс «смены вех» отечественной фантастикой 1990-2000-х гг. в исторической перспективе эволюции повествования о необычайном оказывается вовсе не беспрецедентным - и, конечно, не окончательным. Преувеличена и его тотальность. На наш взгляд, однозначное доминирование эпической фэнтези в современной отечественной фантастике является скорее стереотипом массового сознания, во многом сформированным маркетинговыми стратегиями и рекламной политикой крупных издательств. На практике ситуация выглядит не столь однозначно - хотя, безусловно, фэнтези в восприятии рядового читателя продолжает сохранять имидж более новой, современной, если угодно, «либеральной» формы фантастического повествова-ния22. Однако наряду с этим ширится и представление о ее смысловой ущербности по сравнению с «серьезной» НФ, которая задним числом воспринимается несколько некритично в рамках ностальгии по советскому прошлому. Что, разумеется, также является преувеличением.
Нет смысла противопоставлять друг другу научную фантастику и фэнтези с точки зрения глубины проблематики или выразительности художественных средств. Оба типа имеют свои достоинства и недостатки (точнее, жанровые ограничения), в каждом практически все решает талант писателя, сложность авторского замысла и мастерство его ис-
21 Подробнее об этом см. [Ковтун, 2012].
22 На Западе в ХХ в. фэнтези не попадала под запрет, а потому ее эволюция, как и взаимоотношения с «научной» соседкой, более гармоничны. Тем не менее в последние десятилетия и там она, похоже, одерживает верх. Вспомним нашумевшие фантастические новинки: экранизации эпопеи Д. Толкиена, цикла о Гарри Поттере, «Хроник Нарнии», Сумеречной «саги» С. Майер - не считая новых версий «Алисы», «Вия» и «Страны Оз»; «Пиратов Карибского моря», «Ван Хельсинга», «Мумии», «Звонка», «От заката до рассвета», «Сонной лощины», «Звездной пыли» и т. д. Что равное по зрелищности и масштабу этому противопоставила НФ? «Аватара», «Терминатора», «Матрицу», «Людей Х», - исключая кинокомиксы, это, пожалуй, все.
полнения. Вдумчивому читателю ясна общая природа обеих традиций, позволяющая им не только спорить, но и сотрудничать, объединяя модели реальности и образуя переходные формы.
По справедливому замечанию одного из студентов МГУ, «НФ и фэнтези - просто два способа передачи идеи в художественном тексте, и каждый автор выбирает тот способ, который больше соответствует его вкусам. Аналогично поступает и читатель: выбирает ту обертку, в которой ему приятнее воспринимать идеи автора». Стоит прислушаться и к закономерному выводу другого слушателя фантастоведческого МФК: «Зачем выбирать один из них (типов фантастики. - Е. К.), если можно насладиться обоими?».
Список литературы
Зубов А. А. Научная фантастика на страницах популярных журналов начала ХХ века // Актуальные проблемы филологической науки: взгляд нового поколения: Доклады участников XX-XXI Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Серия «Филология». Вып. 6. С. 450-454. КовтунЕ. Н. Рациональность магического: фантастическая посылка на рубеже тысячелетий // Слов'янська фантастика: Збiрник наукових праць. Ктв, 2012. С. 15-38. КовтунЕ. Н. Рождение фэнтези: трансформация посылки в российской фантастике конца ХХ столетия // Словенска научна фантастика. Београд, 2007. С. 305-327.
КовтунЕ. Н. Художественный вымысел в литературе ХХ в. М., 2008. 406 с. Ковтун Е. Н. Фантастика в зеркале читательских ожиданий (из опыта чтения межфакультетского курса «Кросс-культурные коды фантастики» в МГУ имени М. В. Ломоносова) // Studia polonoslavica: К 90-летию со дня рождения Е. З. Цыбенко. М., 2014. С. 379-403. КовтунЕ. Н. «Продолжая Толкиена...»: традиция повествований о Среди-земье в новейшей отечественной фантастике // Иные времена: эволюция русской фантастики на рубеже тысячелетий. Челябинск, 2010. С. 69-85. Невский Б. Русское фэнтези // Мир фантастики. 2004. №7. С. 28-31. НудельманР. И. Фантастика // Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. М., 1972. С. 887-895.
Сведения об авторе: Ковтун Елена Николаевна, доктор филол. наук, профессор кафедры славянской филологии филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова. E-mail: [email protected]
