CC BY
97
УДК 8Г1-027.21
Стивен Дж. Коули
НАТУРАЛИЗАЦИЯ ЯЗЫКА: ЯЗЫКОВОЙ ПОТОК И ВЕРБАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ
В статье процесс натурализации языка рассматривается на основе принципа ситуативно обусловленного ориентирующего взаимодействия.
Ключевые слова: языковой поток, вербальные структуры, сжатая информация, распределенные когнитивные системы, язык первого порядка, язык второго порядка.
Наш язык можно представить как античный город: лабиринт мелких улочек и площадей, старых и новых домов, и домов с пристройками разных периодов, и все это в окружении множества новых городков с прямыми улицами и однообразными домами [Wittgenstein 1958: 18].
Введение
Онтология слов чрезвычайно разнообразна. По имеющимся моделям мы говорим, их мы слышим, представляем, и они, в некотором смысле, отражаются в различных текстах. Поскольку движение в сторону натурализации языка, как правило, начинается со слов, их характеристика как онтологически разнообразных сущностей не может основываться лишь на физической форме или биологических аспектах1. Поэтому, обращаясь к современной когнитивной науке, в данной статье мы ставим под сомнение то, что наш мозг или сознание хранят вербальные структуры. Скорее всего, согласно концепции натурализации языка, слова рассматриваются как сущности, присущие человеческой деятельности. В русле этого новаторского подхода много внимания уделяется тому, как с самого рождения дети используют поток выраженной посредством языка информации. Особенно подчеркивается, что ориентирующее
1 Вслед за Линкером и Блумом [Pinker, Bloom 1990] многие ученые рассуждали на тему эволюции и появления языка [e.g. Christiansen and Kirby 2003]. В то время как некоторые ученые заключают, что мозг репрезентирует языковые формы (как физические знаки или заученные инварианты), другие рассматривают формы как регулярно употребляемые в социуме знаки. Согласно последней точке зрения, в данной работе за основу принимается подход Р. Дунбар [Dunbar 1996] и концепция использования вычислительных средств в создании модели появления коммуникации и языка [см.: Lyons et al. 2007].
взаимодействие в режиме реального времени связывает невербальное сопровождение и социальный опыт. К трем месяцам жизни воспитатели могут подсказывать детям, как следовать культурно обусловленным нормам. В отличие от других приматов, человеческие дети ориентированы на исторически сложившиеся модели поведения, которые побуждают действовать с опорой на существующие в обществе ценности.
У взрослых способы ориентирующего взаимодействия обусловливают формы таких действий, как речь, молитва, эмоционально окрашенные возгласы, мышление и, что удивительно, конструирование письменных знаков. С опорой на опытное знание удается объединить вербальный и невербальный язык. Такое ориентирующее взаимодействие объединяет речь, эмоции и действия. Поскольку языковой поток имеет физическую природу, мы сообщаем слова, или, точнее, вербальные структуры. Задействуя биодинамические процессы, мы ставим в один ряд языковое выражение, артефакты и опытное знание при выполнении различных социальных действий. Выполнение повседневных действий и проявление чувств также приводит к формированию определенных закономерностей. При описании событий постоянно задействованы круговые вербальные структуры, или, по терминологии Лава [Love 2004], язык первого порядка активизирует культурные конструкты второго порядка. Различные модели выражения информации с помощью языка ставят в один ряд говорение, слушание и ощущение с нормативными, формальными, символическими и другими описаниями. Разграничение языка первого порядка и языка второго порядка приводит к тому, что он становится частью человека как биологического вида. При этом когниция
культурно распределена [Hutchins 1995а]. Будучи представленным в форме знаков, язык характеризуется как коллективное явление. Его вербальные модели, по мнению Витгенштейна, образно напоминают античный город. Учитывая все его особенности, мы говорим о завораживающих руинах, в то же время максимально используя все его ресурсы. Как только окружение становится для нас знакомым, мы усваиваем язык. Слуховое восприятие помогает нам объединять сжатую информацию с вербальными структурами. Поэтому следует подчеркнуть, что для натурализации языка динамические аспекты имеют большее значение, чем символы. В данной работе мы приходим к выводам, имеющим значение для ряда наук о языке.
Когниция, структурное сопряжение и семиозис
Классическая когнитивная наука использовала обработку символической информации для моделирования когнитивных задач. При использовании правил манипулирования физическими символами анализ когнитивных задач начал применяться в таких разнообразных сферах как бизнес, телевидение и шахматы. Формальные описания были основой в операциях моделирования при программировании: язык свелся до необоснованных знаков и синтаксических отношений. Как отметил Серль [1980], для компьютеров формальная запись ничего не значила. Она функционировала только благодаря правилам ответной связи по типу «вход-выход».
Без двустороннего процесса кодирования и декодирования не было бы программирования. Фактически, «язык» был сведен к обработке. Таким образом, по мере того как становление лингвистики сопровождалось развитием формальных моделей, лингвистическая наука столкнулась с разрушением символических моделей когниции. Отказ от взгляда на язык как систему кодирования открыл новые перспективы [см.: Reddy 1979; Harris 1981; Love 2004; 2007; Kravchenko 2007; Linell 2009].
Когнитивная наука отказалась от символических моделей [см.: Clark 1997; 2008]. Этот процесс начался с теории коннекционизма в 1980-х и был подкреплен разработкой когнитивного направления в области нейронауки. Мозгу не нужно никаких внутренних символов, поскольку он управляет восприятием и действиями человека.
В управлении поведением он использует не знаки, а распределенные репрезентации. Когда модели подобных (и других) типов были использованы в
конструировании роботов, это стало поводом для оспаривания классических взглядов [Brooks 1999; Ziemke 1999]. В то время, когда машины используют программы (и искусственные коды), внутренние заменители или внешние особенности имеют меньше значения, чем то, как сенсорные системы связываются с действиями. В то время как в символических системах игнорируется процесс формирования смысла, когнитивная наука обращает все больше внимания на живые системы [Thelen and Smith 1993; Clark 1997; Lyon 2006; Spivey 2007]. У животных мозг управляет не знанием, а адаптивной деятельностью. Тогда, когда когниция может быть смоделирована подобно машине, она включается в контекст ситуативно обусловленного действия.
Поскольку существует большое количество доводов, оспаривающих символьность моделей обработки информации, Коули и Спурретт [2003] отрицают эпистемологическую концепцию сознания (далее ЭКС). Они отмечают три основных ее недостатка. Во-первых, ЭКС антропоморфна, поскольку использует описание человеческого сознания. В картезианской и гумеанской традиции когниция сводится к знанию и познанию. Во-вторых, мозг или сознание воспринимается как контейнер. Люди якобы отфильтровывают знание из опыта. Коммуникация является квази-механи-ческой. Подобно операторам, работающим с системой Морзе, мы формируем сообщения, используя правила комбинации единиц. Третьим недостатком является сведение языка до усредненного уровня. Образно выражаясь, рты, руки, глаза и уши становятся отправителями/получателями семиотических знаков, разработанных по аналогии с почтовой службой. В качестве альтернативы когнитивная наука предлагает начать с установления ситуативно обусловленного ориентирующего взаимодействия. С биогенной точки зрения [Lyon 2006], организмы взаимодействуют с окружающей средой. Мозг задействован для контроля движений в окружающей среде. Поведение является результатом отношений «организм - окружающая среда», в процессе эволюции организмы воспользовались в значительной степени той информацией, которую они получили от деятельности, обусловленной перцепцией. Возникли способности развиваться и обучаться. В отличие от таких процессов, как биосемиозис и структурное сопряжение, когниция необратима1. Она динамична,
1 В то время как энактивисты придают особое значение структурному сопряжению [Thompson 2007], другие ученые концентрируются на биосемиозисе [Barbieri 2007]. В общих чертах биогенная традиция, или концепция осознанно-
включена, неотделима и ситуативно обусловлена. Она, таким образом, сопряжена с коммуникацией и у многих позвоночных (во всяком случае) опирается на опытное знание. Несмотря на то, что нет единого определения [Bechtel et al., 1998; Hamad 2005], когниция начинается с выбора. Как изящно определяет Кларк [1997], деятельность объединяет мозг, тело и окружающий мир. Мы представляем собой системы «организм - окружающая среда» [Järvilehto 1998], на генетическом уровне организму свойственно адаптивное поведение, которое формирует нервные функции. В человеческом мире когниция неотделима от культуры.
Человеческая когниция
Человеческая когниция часто определяется через способность делать логические умозаключения. С биогенной точки зрения остается без внимания то, как организмы - в том числе и человеческие приматы - используют окружающую среду. Предоставляя физические ресурсы, природа использует взаимодействие и коммуникацию таким образом, что члены одного вида живут в (частично) разделенном мире. Коллективный образ жизни широко описан на примере муравьев и пчел, однако для реального мира характерны различные типы социальной деятельности [см.: Wilson 2005]. Обращаясь к фактам истории, люди выводят социальность на новый уровень.
Самоорганизующиеся организмы получают доступ к общественным средствам поддержания активности. Язык, нормы, традиции и разделяемые ресурсы отличают нас от шимпанзе. Мы используем речь, создаем институты и материальные ресурсы такими способами, которые делают человека экологически особенным [Ross 2007]. Более того, наши социальные стратегии основываются на выражениях эмоций и языка.
Общественное поведение мотивировано и часто реализуется с речью и мышлением. При восприятии событий одновременно активизируются мыслительные процессы, вербальные структуры, производятся действия и имеют место невербальные выражения [Hamad 2005]. Индивидуальное, так же как и коллективное знание основано на нашем взаимодействии с внешними ресурсами. Физически материализованное выражение информации несет посредническую функцию, поскольку оно интегрируется с деятельностью и тем, что выступает как сказанное, услышанное
го действия, рассматривает когиицию как динамическую, включенную, неотделимую и ситуативную [Ша1тэеу 2008].
(или воспринятое иным способом). Примечательно, что этнография показала, как каузальная и посредническая функции комбинируются в рамках морской навигации и при приземлении самолетов [НгЛсЫпв 1995а; 1995Ь]. Ранее считалось, что мы обрабатываем язык (что бы мы под этим ни понимали), а затем складываем значения в зависимости от контекста. На самом деле, коммуникация и когниция возникают при нашем взаимодействии с миром. По терминологии Хатчин-са [1995а], мы то перемещаемся в пространство распределенных когнитивных систем, то выдвигаемся из него. К примеру, мышление может побудить нас к физическому действию, вербальному действию или использованию инструмента для достижения наших целей. Сложные задания зависят от того, как человек или команда взаимодействуют между собой и с окружающей средой. В классическом примере считается, что самолет может управлять своей скоростью, подсказывая человеку как взаимодействовать с техническими ресурсами, заложенными в его конструкции [НйсЫпв 1995Ь].
На глубинном уровне когниция культурно распределена. В отличие от насекомых, взаимодействующих друг с другом, люди разделяют физические и культурные ресурсы. Организмы полагаются на взаимодействие в режиме реального времени и повторяющиеся способы выражения информации, которые несут как материальную оболочку (текст), так и сопряженную с этой оболочкой традицию употребления. С одной стороны, есть коллективные ресурсы, а с другой, есть обстоятельства, разные для разных ситуаций, которые окрашивают язык и поведение в соответствии с разделяемыми ценностями. Наш мозг существует для того, чтобы связывать нашу деятельность с текущими событиями, а не для простого хранения знаний.
Основанная на процессах ориентирующего взаимодействия (к примеру, наблюдение за спидометром или произнесение вслух телефонного номера), распределенная когниция использует социально отформатированное знание. Мы ассимилируем опыт других людей в языке, артефактах и общественно регулируемых актах (например, управление полетом). Во взаимодействии с миром мы открываем для себя новые факты, производим суждения, которые становятся объектом для переработки. Это происходит потому, что, когда мы слышим вербальные структуры, биодинамика соединяет наш опыт с конкретными событиями. В результате не происходит категориального де-
ления между повествованием и процессом. Язык дает нам «объективно обоснованные суждения», которые позволяют нам, к примеру, строить мосты [Craik 1943]1. Часто рассматриваемый в русле теории референции, данный факт с биогенной точки зрения объясняется зависимостью от способности к разделяемым суждениям. В отличие от других животных, мы учимся повторять и, в конечном итоге, формально можем заключить, каким знанием владеют различные группы. Животные, напротив, не имеют критериев знания. Их принятие решений зависит от (взаимо)действий. Заметив лису, к примеру, заяц-русак сидит «неподвижно и сигнализирует о своем присутствии вместо того, чтобы бежать» [Hoffmeyer 2008: xiii]. Несмотря на то, что физическое состояние зайца улучшается за счет низкого расхода энергии [Hol-1еу 1993; цит. по: Hoffmeyer 2008], его действия побуждают уже ранее имевшую такую практику лису воспользоваться своим опытом. Как и многие животные, лисы способны учиться. Таким образом, Хоффмейер [Hoffmeyer 2008] подчеркивает значимость естественной игры. В рамках иной традиции говорится о совместном образовании смысла [De Jaegher, Di Paolo 2007]. В использовании разделяемых суждений люди пошли дальше. Личный опыт связан с убеждениями и мудростью, накопленными обществом. Определенная склонность к совершению совместных действий заставляет нас осознавать ценности, которые расширяют наше мышление и действия в прогнозируемых пределах. Во многих случаях приспособление к поведенческим моделям требует биосемиотических описаний2. В этом случае логическая схема ввода и вывода информации отвергается, в основе приспособленческих навыков у позвоночных, способных взаимодействовать друг с другом, лежит умение ситуативно обусловленного ориентирующего взаимодействия. Тем не менее, вербальные структуры и общественно регулируемое поведение также обостряют восприимчивость человека. В то время как многие противопоставляют
1 Отраженная в теории Витгенштейна [Wittgenstein 1958] формулировка Крейка позволяет предположить, что это зависит не от языка, а от сознания. В когнитивной науке второго поколения это подкрепляет теорию о том, что человеческие формы жизни самоорганизуются, поскольку тела взаимодействуют внутри (избранных) ограничителей второго порядка. В то же время они извлекают пользу из возможности совершать объективно обоснованные суждения.
2 Поведение может также зависеть от биосемио-зиса [Barbieri 2007; Hoffmeyer 2008]. Для целей данной статьи достаточно того, что Пирс [Peirce 1998] и другие исследователи считали, что оно требует биосемиотических описаний.
нас животным, столь различные исследователи как Пирс, Дарвин, фон Икскюль, Лоренс, Доу-кинс, Бэйтсон, Гибсон, Гулд, Матурана и Деннетт предпочитают подчеркивать явление непрерывности. Данное расхождение во взглядах берет свое начало с эпистемологической концепции мышления. Те, кто подчеркивают роль индивидуального знания, обращаются к вербальным структурам. Так как слова слышат (и повторяют), их соотносят с уровнем нервной системы. Имеем ли мы языковые способности? Для тех, кто следует символьной концепции, ответ на данный вопрос не вызывает сомнений. Для скептиков уклон на изучение письменной речи [Linell 2005] подкрепляется двусмысленными заявлениями от первого лица. Способность слышать похожие на предложения фрагменты речи не является основанием постулировать способ порождения речи. Это монологический [Linell 2009] или сегрегационный подход [Harris 1981]. Вместо противопоставления языка и других видов ориентирующего взаимодействия, можно наметить их взаимодействие. Биогенный взгляд на проблему проще. Использование диалогических, текстовых, воображаемых и вычислительных ресурсов расширяет примитивное ориентирующее взаимодействие. Язык включен в число когнитивных способностей. Не завися от внутренних символов, буквенно-цифровые структуры описывают слова (и многие явления, выходящие за их пределы). Никаких единиц, составляющих основу для этого процесса, не существует, так как в социальной жизни выражение информации человеком представляет собой ориентирующее взаимодействие. Благодаря этому мы получаем навыки говорения, слушания и т.п. (например, такие социальные действия, как молитва, эмоционально окрашенные возгласы, программирование). Никаких определенных единиц не нужно, потому что как в случае с позой зайца или бесстрастностью лисы, язык - это часть человека. Мы говорим, кричим, интересуемся книгами, работаем с компьютерами или сталкиваемся с бюрократами посредством когнитивной интеграции [Мепагу 2008]. Используя языковой поток, мы осознаем ценности [Hodges 2007]. Организмы используют воспринимаемые языковые формы, когда они реагируют на динамику друг друга.
Разносторонний взгляд на язык
Принимая за основу индивидуальную точку зрения, Соссюр определил объект лингвистики. Он отделил знаки языковой системы от человека, который оперирует ими, и от сопутствующих об-
стоятельств, выделив речь, которая производится по мере произнесения. Речи была дана характеристика линейности. Большинство лингвистов XX столетия рассматривали языковую систему в качестве сущностей, которые побуждают нас конструировать сложные единицы из простых и устанавливать правила связывания слов1. Такой уклон в сторону изучения письменной речи формирует определенный подход к языку, однако существуют и другие точки зрения. Язык может также быть исследован с точки зрения отдельного участника диалога, представителя какой-то группы, историка или биолога, или, более того, в ракурсе, необходимом для разработки датчиков или роботов. Осознание данного факта приводит к разностороннему взгляду на язык. При опоре на знания, полученные из опыта общения с другими (с учетом исторического ракурса), мы приобретаем способность к диалогу [см.: 1лпе11 2009]. Здесь правомерно говорить о языке как взаимосвязанной структуре, своеобразной языковой сети, которая объединяет, по крайней мере, физику, биологию, материальную культуру и восприимчивость человека к нормам. Однажды, войдя в контакт с этим миром, ребенок меняет то, что возможно. Не основываясь на знании слов, он может иметь доступ к тем или иным «лингвистическим» ресурсам. Поэтому для того, чтобы натурализиро-вать язык, мы пытаемся выяснить, как языковая сеть влияет на развитие ребенка.
При разностороннем взгляде на язык, утверждается, что язык распространяется в исторической и индивидуальной областях. Мышление и чувства задействуют процессы ориентирующего взаимодействия. Основываясь на многоступенчатой динамике, Стиле и Белпаме [2005] представляют язык как сложную адаптивную систему. Они используют в качестве примера простых исполнителей, которые распознают аспекты действительности (например, цветовые фрагменты), изучают их, и, используя результаты, согласовывают свои действия с символами (например, 00011000). Особенности отраженного света могут стабилизировать искусственное восприятие. Роботам не нужны программы, чтобы интегрировать сигналы с информацией датчиков. Имея сеть соединений, они могут настраиваться на цветовые фрагменты (то, что мы называем цветами). Таким образом,
1 Полемика между лингвистами XX в. касается вопросов о том: а) являются ли предполагаемые мельчайшие частицы формальными, символическими и/или семиотическими; б) стоит ли начинать с формального или функционального анализа.
накопленные знания побуждают каждого исполнителя развивать свое собственное цветовое пространство. В то время как все они видят по-разному, они основываются на одинаковом окружении и (очень похожем) оборудовании. Чтобы создать разделяемое цветовое пространство, их восприятие цвета скоординировано с перцептивными особенностями органов зрения человека. Показывая то, как устанавливаются разделяемые символы, Стиле и Белпаме [2005] демонстрируют, во-первых, то, что нейронная сеть может учитывать опыт согласования действий, чтобы отрегулировать процессы восприятия информации роботом (на данном оборудовании). Во-вторых, имея накопленные знания, машины применяют одинаковые символы к похожим цветам. Таким образом, символы обуславливают развитие способности к категоризации. Разделяемое «восприятие» опирается на символы, которые наглядно влияют на освоение категориальных свойств каждым исполнителем. По большей мере, это происходит только из-за «структурного сопряжения успешного результата в языковой игре с заимствованием категорий одинаковыми исполнителями друг у друга» [Steels & Belpaeme 2005: 473]. Ориентирующее взаимодействие допускает, что в основе его лежит ситуативная обусловленность символов. Так как данный процесс происходит в сфере моделирования искусственного восприятия, он, вероятно, имеет параллели и в живых системах.
Роботы используют обратные связи между восприятием и коммуникацией. Без опоры на опыт или понимание динамика формирует процедуру использования символа. Таким образом, перцептивные особенности органов зрения человека дают роботам точку опоры в ярком мире. Эта общая теория может распространяться и на людей. Также как роботы приближаются к нашим суждениям о цвете, дети могут следовать поведенческим стратегиям взрослых, когда те выражают свое отношение к тому, что можно и нужно делать. С этой точки зрения, обучение видеть цвета представляет собой часть обучения тому, как себя вести. Опыт взрослого человека, таким образом, становится решающим для вхождения ребенка в язык. Рассматривая данный вопрос, С. Коули [см.: Cowley 2004; 2007а; 2007b] относит начало обучения говорению к тому периоду, когда в паре «воспитатель - ребенок» происходит координация в процессах перцепции действия. Ребенок настроен на так называемое «внутреннее вознаграждение» в виде проявления чувств со стороны взрослого, удовлетворения его ожиданий
и надежд. К 12 месяцам звуки, воспроизводимые ребенком, подвержены обобщениям, а год спустя для них характерны элементы аналитического мышления ('bikik allgone') [Spurrett & Cowley 2004; Cowley 2004; 2007b]. Дети опираются на согласование (координацию) действий, когда они слышат яркие звуки и образцы1. Позднее они узнают слова и, в конечном итоге, осознают языковые связи [Cowley 2007а]. Как только слова услышаны, они выступают средством для закрепления за ними действия, они стимулируют повторение и служат средством направления внимания людей. На более поздней стадии возникает способность задавать вопросы, и в этом случае мы направляем язык на него самого. Параллельно естественной игре с языком мы говорим о языке. В процессе социализации дети открывают для себя, как взрослые связывают восприятие с вербальными структурами. Язык имеет тройное основание: в мышлении, культуре и личном опыте. Мы учимся говорить, опираясь на ситуативно обусловленные (и вместе с тем значимые) аспекты наших разделяемых миров.
Язык первого порядка
Вербальные структуры обеспечивают основание для диалога между людьми. Выясняя, как динамика придает новую форму восприятию, мы особо выделяем язык первого порядка. Младенцы выражают свои нужды и желания не словами. Ориентирующее взаимодействие формирует интеракцию и, в значительной мере, диалогический опыт взрослых. Это проявляется в мультимодаль-ных диалогах [Goodwin 2002; Cowley 1994] и во время чтения вслух, для которого характерна зрительная динамика [Jarvilehto et al.]. С биогенной точки зрения, язык представляет собой сложное социальное поведение. В терминах Пиаже, организмы приспосабливаются и ассимилируются и таким образом создают основу для совместного действия.
У людей есть внутренние способности вступать в контакт с другими. Умственные способности не только соотносят мотивы и способы их выражения (как визуальные, так и голосовые), но и являются основой для готовности ребенка к действиям. С рождения общественное вознаграждение побуждает к экспериментированию с про-
1 Совместное действие может быть определено как происходящее в том случае, если агенсы (деятели, исполнители), действуя сообща, используют контекст действий друг друга, чтобы сделать то, что они не могли сделать по отдельности [Wegner and Sparrow 2007].
цессами координирования действий. Детский лепет привлекателен яркой вокализацией. Дети получают вознаграждение посредством выражения взрослыми своих эмоциональных реакций. Тот факт, что взаимодействие зависит не только от слов, получает все большее признание. В то время как некоторые подчеркивают роль контекстуали-зации [Gumperz 1982; Cowley 2004], другие ссылаются на языковую деятельность [Maturana 1978; Becker 1988]. В биокогнитивной традиции структурное сопряжение открывает доступ к консенсу-альной области [см.: Kravchenko 2006]2. В то время как мы сообщаем слова, высказываниям мы придаем коннотативную окраску. Для Джонс -тоуна [1996] детали формируют жизненный опыт по мере того, как мы учимся говорить как индивиды. Динамика языка первого порядка вызывает восприятие вербальных структур или, по словам Лава [2004], язык первого порядка может быть услышан на фоне конструктов второго порядка. Примечательно, что это положение эпистемологи-чески проводит параллель между биологией и физикой. В терминах Патти [Pattee 2004], биологические системы эволюционировали вместе с параметрами, которые устанавливают степень зависимости функций от генетической информации3. Как объясняет Радзашек-Леонарди, эти протосим-волы дают новые формы измерения и контроля. Согласно гипотезе, способность слышать языковые формы - или воспринимать языковые связи -позволяет агенсу самостоятельно конструировать новые ограничения. Вербальные структуры становятся средствами измерения и управления языковым потоком. Фактические символы ограничивают языковую деятельность. По крайней мере, многие эмпирические данные совместимы с этой точкой зрения. Во-первых, мультимодальный анализ показывает, что грамматическая функция языка может служить в качестве ограничения то-
2 Матурана предлагает: «Мы как наблюдатели существуем в области описаний, и эта согласованная область является когнитивной. По сути, мы оперируем многими различными когнитивными областями». Каждая закрытая область взаимодействий «определена внутренней последовательностью, установленной в структурном сопряжении, которое ее определяет» [Maturana 1978: 46]. Кравченко отмечает, что наши навыки инференции могут варьироваться между чтением и разговором. В общих чертах соглашаясь с точкой зрения Матураны, автор данной статьи не принимает его радикальный конструктивизм.
3 В соответствии с моделью Патти, биологические системы четко отличаются от физических по степени зависимости функциональных проявлений от ДНК. Это позволяет им производить измерения, изучать мир, контролировать самоконструирование .
го, как мы оперируем ориентирующим взаимодействием [Thibault 2004а]. Во-вторых, на основе акустических данных С. Коули [Cowley 1994] отмечает, что в то время, когда из слов образуются диалоги, большая часть межличностного смысла передается посредством точного голосового ориентирования собеседников друг на друга. В-третьих, взаимодействие может быть описано в терминах стратегий участия [Goodwin 2002], согласно которым наряду с произнесенными словами, описание событий зависит от диалогической согласованности реплик и ориентации на собеседника [Linell 2009]. В-четвертых, все в большей мере осознается тот факт, что в формировании смысла участвуют жесты и язык как компоненты целого [Goldin-Meadow, Wagnar 2005]. Слова, которые мы на самом деле произносим, часто значат меньше, чем мы привыкли думать.
Язык первого порядка дает возможность совместному действию влиять на умственные способности человека. Так как язык имеет диалогичную природу, ориентирующее взаимодействие приводит к тому, что в процессах описания событий задействованы двое (или более) участников. Часто создание смысла зависит от того, как мы подсказывает собеседнику модель языковой деятельности. Чуждая лингвистической традиции, эта мысль согласуется с давней точкой зрения, что языки и слова являются чисто теоретическими явлениями. Для Харриса [Harris 1981, 1998] установление тождества между языками и другими системами вызывает затруднения. Сегрегационный подход ни к чему не приводит, так как лингвисты отождествляют единицы языка с символами. Чтобы избежать конкретизации, Харрис утверждает, что мы должны выяснить, как отдельный индивид интегрирует вербальные структуры с обстоятельствами, опытом и непрерывной деятельностью. Подобно Соссюру и в противоположность разностороннему взгляду на язык, Харрис подчеркивает роль заявления от первого лица или «обыденную перспективу». Точка зрения одушевленного субъекта показывает сущность языка. Напротив, при подходе к языку как распределенному явлению, заявления от первого лица показывают, как функционируют конструкты второго порядка. Обыденный взгляд не имеет особых привилегий. Вероятнее, при попытке натурализировать язык основная нагрузка ложится на то, как дети задействуют функции первого порядка. В процессе обучения говорению, обороты речи подталкивают даже маленьких детей осознавать смысл сказанного. Невидимое для обы-
денного (непрофессионального) взгляда значимое ориентирующее взаимодействие может помочь обнаружить нормы второго порядка1. Вербальные структуры возникают, как только высказывание услышано в качестве выражения чего-либо [Love 2004]. Когнитивные способности зависят от ориентации на высказывания, как если бы они были вербальными. Не репрезентируя вербальные структуры, мышление заставляет нас слышать их именно таким, а не иным образом.
Итак, наша способность воспринимать язык зависит от возможности воспринимать на слух вербальные структуры и использовать результаты усвоения языковых связей [Cowley 2007а]. Рассматривая слова как 'истинные', мы развиваем наши способности говорить о языке. Многие исследователи, работающие в области экспериментальной фонетики и нейронауки, придерживаются данного мнения. Например, Порт [Port 2007] демонстрирует, что, подобно вербальным структурам, фонологические конструкты также социально обусловлены. Сознание человека реагирует на разнообразные структуры, например, когда мы испытываем эмоции, воспринимаем тональную изменчивость и приспосабливаемся к отдельным голосам. Одновременно с этим Эльман [Elman 2004] рассматривает слова как ключи к значению. Более того, представители гемодинамики полагают, что нервные процессы, которые сопряжены с действием и восприятием, также влияют на язык [Willems, Hagoort 2007]. Нервное взаимодействие распределяется по головному мозгу, и области, задействованные в языковой деятельности, вносят свой вклад во многие когнитивные функции.
Для эмпирического исследования различие между культурными конструктами второго порядка и языком первого порядка должно быть более четко оговорено. Действительно, в то время как язык определяется как диалог двух лиц, роли участников в этом процессе все время меняются. Способы ориентирующего взаимодействия варьируются в зависимости от типа языковой деятельности (например, в качестве таких типов отметим молитву, процесс принятия юридических решений, компьютерное программирование, эмоционально окрашенный возглас). С точки зрения филогенеза и онтогенеза наши когнитивные способности зависят от традиций согласования дей-
1 Не обращая внимания на критику лингвистической концепции Хомского, Мур и Карлинг [Moore & Carling 1982] приходят к похожему выводу, но - вместо того, чтобы подчеркивать динамику - они рассматривают язык как эпифено-менальное (сопутствующее) явление.
ствий с объектами и физическими и нервными ресурсами. Игнорируя динамику, лингвисты обычно игнорировали особенности языка. Как утверждает A.B. Кравченко, те люди, которые используют кодовые модели, обычно объединяют различные когнитивные области. Они забывают, что, в диалоге, слова ('формы') обычно значат меньше, чем обстоятельства. Они обходят стороной упреждающую динамику языка [см.: Thibault 2004а]. Когда мы осуществляем ориентирующее взаимодействие, мы активно воспринимаем, участвуя в мотивированной деятельности. Для того, чтобы натурализировать язык, мы можем начать с динамики языкового потока.
Обследование места преступления
При распределенной когниции важным является процесс. Начиная с работы Хатчинса о морских и воздушных транспортных средствах, внимание среди прочего привлекали театр Шекспира, процессы запоминания, решения проблем, деятельность ученых и экстренные ситуации в медицине. В работе, посвященной обследованию места преступления (ОМП), Бабер и др. [Baber 2006] выдвигают на первый план изменчивость языка первого порядка (по терминологии Лава: [Love 2004]). Поразительно то, как определяются доказательства и на дальнейших этапах преобразуются на основе артефактов и аргументов. Когда следователи приезжают на место преступления, они обычно не только осматривают объект обследования, но и описывают его, размышляя о путях раскрытия преступления. На данном этапе доминирует неофициальный, нарративный вид языковой деятельности. Затем, значимым становится то, как свидетельские показания получают материальное подкрепление конструктами второго порядка. Вещественные доказательства используются на более поздних этапах расследования.
Следователи опираются на принципы силлогизма, чтобы обнаружить доказательства. Они начинают поиск мотива преступления, который позже будет подкреплен фактами и умозаключениями. Бабер и др. [Baber 2006] выделяют четыре основных источника действий. Они взаимодействуют с объектами в окружающей среде, используя процедуры, необходимые для построения картины преступления. Эти процедуры включают в себя «относительно свободный, неофициальный опрос, который дает существенную информацию для составления отчета» [Baber 2006: 363]. Если следователи уверены в своих наблюдениях, они
оформляют их в виде вербальных сообщений. Во многих случаях расследование начинается с телефонного звонка, сообщающего о возможном преступлении:
1. Человек, принимающий звонок: Центр экстренной помощи в Мидсити.
2. Звонящий: Да, мм, я хотел бы вам сообщить, что-то странное произошло около, мм, пяти минут назад перед нашим домом.
Человек, принимающий звонок, относится к сообщению как к объекту расследования или источнику информации. Не столько обращая внимание на языковые аспекты или бессвязность речи, сколько на изложении фактов, оператор формулирует суть телефонного звонка. Не принимая во внимание произношение, она записывает события в журнал регистрации происшествий. Экспертиза предполагает обследование окружающей среды для получения ценной информации. Используя установленные процедуры и опыт, оператор сосредотачивается на фактах и невыраженных напрямую намеках. Она размышляет над репликами телефонного разговора. Важно отметить, что «создание смысла в большей степени происходит во время беседы, а не на уровне ментальных репрезентаций. Создание смысла представляет собой совместный процесс, в котором различные агенсы вносят свой вклад в интерпретацию событий» [ВаЬег и др. 2006: 362]. Вербальные модели становятся предположениями, ключами к принятию решения, долгосрочные результаты которого могут оказывать влияние на последующие события.
Перед выездом на место преступления, журнал регистрации происшествий может быть полезен следователю для предварительного ознакомления. Силлогические приемы используются в момент сбора материала для нарративного формирования смысла. Это можно проиллюстрировать тем, как распределяется внимание следователя на месте (сымитированного) взлома. Не произнося ни слова, следователь начинает расследование с определения способа проникновения злоумышленника в помещение (или определения самого факта проникновения). Когнитивная динамика прослеживается в зрительной активности. Осмотрев дверь на предмет наличия взлома (этот факт не нашел подтверждения), следователь обращает свой взгляд на стол и, затем, на открытый ящик. Следователь стремится выстроить картину преступления, основываясь на возможных доказательствах.
Основываясь на опытном знании, следователь проверяет, был ли ящик взломан. Так как деньги были украдены, следователь поворачива-
ется к сейфу. Не говоря ни слова, она позднее отмечает в отчете факт наличия отпечатков пальцев на пыльной поверхности и на ручке. Размышление сопровождается зрительным осмотром. Затем следователь замечает разбросанные монеты на столе и поворачивается к лотку для бумаг. Спустя 11 секунд с начала осмотра, она пристально осматривает комнату, чтобы определить признаки вторжения в комнату или выхода из нее. В процессе продвижения к построению картины преступления вербальные сообщения оказывают влияние на практический опыт и действия следователя. Однако не произносится ни слова. Для поиска доказательств не достаточно только физических моделей, так как язык первого порядка полностью зависит от словесных сообщений. Специфический смысл деятельности зависит, прежде всего, от того, кто действует, что они осматривают и какие размышления имеют место в момент осмотра. В процессе деятельности все основывается на том, что является ценным, значимым в конкретных обстоятельствах. Язык не исключение. Помимо порождения предложений или использования конструкций, мы привлекаем все доступные ресурсы.
В процессе обследования места преступления аспекты окружающей среды выдвигаются на передний план посредством наблюдения, неофициальной беседы и размышлений. В то время как факты и логика исходно вторичны, наблюдения могут быть представлены для судебного разбирательства. Как только картина преступления становится ясной, следователь использует артефакты для подтверждения своих аргументов. Постепенно предположения превращаются в доказательства. Заместители конструктов второго порядка -слова и предположения - приобретают смысл в соответствии с требованиями суда. В рассмотрении текстов как образцов языка значение приобретает форма выражения (и риторика). В юридической практике мы рассматриваем вербальные структуры как способ представить истину, в которой мы убеждены.
Сжатие информации
Выполняя различные функции, следователь на месте преступления применяет различные способы ориентирующего воздействия, а также язык первого порядка. Это показывает, прежде всего, что мы можем сдерживать динамику языкового потока, придавая вес формам выражения. Вещественные доказательства служат, прежде всего,
для того, чтобы создать доказательную базу для предположений и подозрений, возникающих в ходе расследования. Они выступают ограничителями второго порядка. Таким образом, аргументы стороны обвинения имеют материальное подкрепление. Так как когниция является распределенной, поиск доказательств может быть соединен с процессами зрительного восприятия, движения, говорения и слушания. В судебном процессе многое зависит от материальных объектов, текстов и вербальных изложений. Так как события основываются на категоризации описываемого преступления от первого лица, вещественные доказательства и соответствующие способы юридического представления сути дела имеют особый статус. Хотя грамотность речи и является важным фактором, ее роль не должна быть преувеличена. Так, в любом обществе ценится искусное ораторское выступление, в котором обстоятельства по делу грамотно соотнесены с соответствующей вербальной (и другой) формулировкой. Вместе с грамотностью, уровнем образованности, в производственной сфере доминирует язык, как средство умелого кодирования воображаемых (вымышленных) событий. Как результат, разговорные формулы и размышления, сопутствующие решению производственных вопросов, часто подчиняются искусному использованию физических форм-заместителей, которые, как полагают, отражают конструкты второго порядка.
Исследуя место преступления, мы разрабатываем различные версии, собираем доказательства и готовим материалы. Среди прочего, мы используем изображения или, с технической точки зрения, битовые массивы отображения информации. Сторона обвинения предлагает присяжным заседателям рассмотреть определенное изображение (и его битовый массив) как доказательство. Они могут увидеть, например, что ящик был (или не был) взломан. Зрительное восприятие ограничено тем, где и как битовый массив был сделан, поэтому необходимо дополнительно представить письменные свидетельства, показания и аргументы. Аргументы необходимы для того, чтобы сформировать у присяжных единую точку зрения. Согласие в вынесении приговора зависит от хода изложения фактов, которые раскрываются путем представления аргументов, описания сцен преступления, предъявления материальных подтверждений и записей. Здесь мало что зависит от фактически произнесенных слов или физических свойств рассматриваемых объектов. Большинство описаний содержат одну и ту же фактическую
информацию (например, что ящик был/не был взломан). Эта информация выстраивается в определенный смысл только тогда, когда люди соединяют сжатую информацию (термин Шеннона) с изучением ситуативно обусловленных фактов и результатами активного наблюдения. Это похоже на то, как информация воспринимается роботами при категоризации цвета. В отличие от роботов, наши навыки основываются на индивидуальном жизненном опыте. Мы стараемся избежать опоры на физические свойства, используя то, что Ден-нетт [Dennett 1991] называет истинными моделями1. Функциональными эквивалентами битовому массиву служат предположения об особенностях окружающей среды. Когда происходит изучение чего-либо, мы моделируем действие в соответствии с какими-либо обстоятельствами. Действия, таким образом, рассматриваются как предсказуемые [Dennett 1987]. Эволюция, развитие и гибкость поведения строятся на сжатой информации. Поразительно, как роботы [Steels, Belpaeme 2005] выполняют подобные функции. В процессе различения цветов для их ориентирующего взаимодействия используются критерии человеческого видения. Их действия опосредованы, как мы уже отметили, человеческими суждениями и косвенно тем, как мы подбираем слова к обозначению цвета. В этом отношении, роботы отличаются от живых организмов. Надо заметить, что даже простейшие организмы способны к восприятию сжатой цветовой информации.
Бражники реагируют на цвет при выборе какого-либо цветка [Raguso, Willis 2002]2. Без опоры на инстинкты, выбор цветка у них зависит от сбалансированных отношений между разными вещами, ароматом и цветовой гаммой. Они основываются на синергетическом усвоении информации. Это имеет важное значение. Во-первых, только особенности письменного языка подтал-
1 [Подробнее см.: Ross 2000]. Истинные модели (ИМ) определены как проектируемые физически (т.е. есть могут быть дифференцированы в соответствии с показаниями приборов). Таким образом, ИМ кодируют информацию (о структуре объекта или событии) там, где данная кодировка является более эффективной, чем кодирование с помощью битового массива.
2 В экспериментах с бумажными цветами было дока-
зано, что запах или визуальные сигналы являются «избыточно привлекательны для бабочек в пределах 5 м от цветка». Бражники садились там, где было «одновременное восприятие этих стимулов-реакций», усиленное путем смешанных сигналов. Они полагались на системы «действие-восприятие», которые действуют как в реальном времени, так и в памяти для «распознания цвета». Этот синергетический процесс при изучении предмета интегрирует сигналы двух сенсорных модальностей [Wilson 1998].
кивали нас к необходимости отображать результаты когниции в терминах дискретных символов (информация на входе), которые обработаны в виде определенной программы3.
Во-вторых, Деннетт прав в том, что биология основывается на истинных моделях. В-третьих, даже если это не может быть отнесено к бражникам, зачастую важным является жизненный опыт. Например, лисы используют свою способность к освоению информации, чтобы оценить позу зайца. Подобно роботам, при использовании сжатой информации, на их поведение влияет уже освоенная информация. Как и бражники, они используют знаки в выявлении потенциальных возможностей и угроз.
Люди также используют свой опыт в процессе сжатия информации. Действительно, услышав высказывания и восприняв их как высказывания, состоящие из слов, мы начинаем использовать язык как одну из когнитивных систем. Наш разум имеет общее измерение, так как вербальные структуры дают нам понимание того, что мы или другие люди могут сделать. Используя жизненные факты, мы учимся вести себя так, как от нас этого ожидают другие. Постепенно мы приходим к формулированию суждений (и их переформулированию) и, как подчеркивал Выготский [Vygot-sky 1986], руководствуемся ими в наших действиях. Используя терминологию Росса [Ross 2007], мы членим мир (как, впрочем, и другие люди). Индивидуальный опыт, таким образом, переосмысливается, как только мы рассматриваем его с позиций готовых ценностей, представлений и практик. Вот почему присяжному заседателю описанный образ ситуации-преступления может показать, был (или не был) взломан ящик. Мы можем подтвердить или оспорить то, что говорят другие. Битовый массив может стать доказательством как в пользу, так и против версии обвинения.
Существует иерархичность восприятия при использовании сжатой информации. На нижнем уровне роботы полагаются на ту информацию, которую мы воспринимаем (в терминологии Шэннона). На более высоком уровне суждения, основанные на взаимодействии, позволяют гово-
3 Если система знаков человека помогает понять способ репрезентации знания на ментальном уровне, то в этом случае важны понятия ментального языка или «языка мысли» [см.: Боёог 1975]. Это может прослеживаться и в точке зрения на пропозицию как на неразделенные суждения. Фодор выдвигает идею об уникальности каждого человека, трактует знание как парадигму когниции и предполагает, что язык в аспекте коммуникации - это «семиотическая система, что-то вроде почтовой службы».
рить о синергической обучаемости бражников и лис. Циклы «действие-восприятие» позволяют говорить о смыслообразовании, которое, эволюционировав, позволило перейти к индивидуальному опыту и ощущению происходящего. Люди перешли на другую ступень. Используя опыт совместной деятельности, мы расширяем процесс обучения до коллективной области. В нашем когнитивном мире мы приходим к (или бросаем вызов) согласию в суждениях [Wittgenstein 1958: 242]. В результате того, что мы слышим вербальные структуры, мы получаем навыки переформатирования опыта. Мы воспринимаем объекты (и битовые массивы) по-разному. Это происходит тогда, когда мы воспринимаем пятно как красное, или же факт взлома ящика. Используя сжатую информацию, мы соединяем опыт и восприятие в процессе деятельности. Существуя лишь как продукт нашего сознания, вербальные структуры связывают жизненные факты с потоком сжатой информации. В отличие от роботов и животных, мы приобретаем когнитивные навыки (учась думать). Мы можем научиться различать, был ли ящик взломан, путем сбора доказательств и построения логически аргументированной цепочки рассуждений. Кроме всего прочего, мы полагаемся на использование когнитивной динамики для того, чтобы переосмыслить информацию, полученную в ходе наблюдения с привлечением опытного знания и с учетом вербальных структур.
Распределенный характер языка
В педагогической традиции принято приписывать язык разуму. С точки зрения более зрелого обучающегося язык рассматривается с позиции языковых связей. Соответственно, он сводится к структуре предложений, логике, риторике, значению слов и т.д. В результате игнорируется то, как мы, будучи живыми существами, полагаемся на язык первого порядка. Пропускается динамика и действие. Не уделяется внимание тому, как язык позволяет нам удовлетворять потребности через использование исторически обусловленных сдерживающих факторов. Мы полагаемся на динамику и ориентирующее взаимодействие, чтобы обеспечить связь на временной шкале. Возвращаясь к рассмотрению действия, мы ставим под вопрос центральность когнитивных систем и подход, отождествляющий деятельность с деятелем (агенсом) [см.: Wilson 1998]. Рассматривая динамику как доминирующий процесс, мы используем как личный опыт, так и артефакты в процессах управления языковым потоком и его оценки. По-
скольку мы слышим вербальные структуры, они перестают быть чем-то внутренним. Скорее, феноменологический подход и возможность повторения высказываний (или набора знаков) является достаточным для открытия доступа в локальный когнитивный мир. В онтогенезе вербальные структуры сдерживают действия, чувства и мысли детей. Маленькие дети связывают язык первого и второго порядка, ориентируясь на конкретные ожидания взрослых. Действительно, действия воспитателей заставляют даже детей оценивать и контролировать свои поступки. При знакомстве их с культурой и вербальными структурами, развитие событий подсказывает им, как интерпретировать те или иные сложившиеся стандарты.
В то время как вербальные структуры формируют нормы поведения, языковой поток обусловливает наше взаимодействие друг с другом и материальными объектами. Как в случае с восприятием цвета, биодинамические процессы связывают внешний мир со сжатой информацией и опытным знанием, которыми мы располагаем. При условии цикличности социальных процессов «действие-восприятие», мы обнаруживаем вербальные, символические, семиотические и другие аспекты языка. Дальнейшее рассмотрение этой сети делает очевидным тот факт, что язык становится частью человека. Начав с биогенного подхода к когниции, мы, таким образом, вернулись к уже известному положению о том, что язык подобен античному городу, лабиринту, в котором мы блуждаем, открывая все новые формы жизни. Распределенный подход к языку является новаци-онным в том, как биосистемы используют сжатую информацию. Рассмотрение истории в ее динамике является основой для образного сравнения языка с «античным городом», отмеченного Витгенштейном. Вместо попыток объяснить слова, предложения, правила и так далее, в данном случае мы имеем дело с дескриптивным подходом. При конструировании мыслей в качестве фактора, влияющего на возможную их переструктурацию, выступают культурные ограничения1. С помощью тренировок (и, прежде всего, обучения) мы расширяем границы этого «города». Действительно, язык постоянно перестраивается под влиянием нашего коллективного переосмысления ценно-
1 Витгенштейн пишет: «В какой-то момент необходимо перейти от объяснения к обыкновенному описанию» [Wittgenstein 1980: 189]. Под этим он подразумевает как порой трудно прояснить очевидные факты. Здесь рассматривается вопрос о том, как вербальные структуры возникают в качестве результата процесса эволюции языка.
стей. В то время как большинство результатов этого процесса в ходе эволюции забывается, постоянные инновационные процессы изменяют структуру языка. Как уже отмечалось [см.: Deacon 1997], вербальные структуры сродни вирусам. Появляясь, они становятся прообразами возможных миров и позволяют нам настроиться на структуру этих миров. Разговаривая, молясь, используя компьютеры или создавая и конструируя тексты, мы соединяем наши биологические системы (и систему восприятия) с естественными свойствами, артефактами, людьми и вербальными структурами. В историческом аспекте язык развивается: он включает в себя небольшие улочки, новые районы, и в настоящее время подсоединяются все новые кварталы и целые поселения со своей собственной развитой инфраструктурой.
Язык самоорганизуется в процессах взаимодействия между людьми. В общих мирах владение вербальными структурами (и нормативными традициями) определяет то, как мы действуем, думаем и чувствуем. Поскольку мы воспринимаем постоянно меняющиеся вербальные структуры, мы можем создавать как свои привычки, так и более осознанные действия. С помощью самоконтроля мы получаем возможность связывать между собой объекты, ценности и способы их выражения. Помимо этого, мы полагаемся на ожидания других людей. Будучи ценностно ориентированной деятельностью, язык определяет наше «Я», наши действия, то, как мы думаем, воспринимаем реальность и ощущаем ее. Благодаря использованию первой сигнальной системы нам редко приходится целенаправленно вслушиваться в то, что было сказано. Используя наши внутренние мотивационные процессы и взаимодействуя между собой, мы поддерживаем коммуникацию. Как и в случае с ОМП, нам удается объединить опыт взаимодействия с объектами, процедуры их обследования и ресурсы среды. Все отмеченное онтогенетически восходит к языку первого порядка и в совокупности дает нам возможности для силлогических приемов. В случае с маленькими детьми полностью задействуется ориентирующее взаимодействие, которое вскоре приводит к выработке способов совместного действия. Постепенно мы вырабатываем стратегии по ориентированию в ценностях и артефактах окружающих нас миров.
Язык первого порядка как раз и есть ориентирующее взаимодействие. При изучении стола на месте преступления, динамика наших действий оказывается быстрее, чем произнесенные слова.
Излагая события, мы оцениваем существующее положение дел для того, чтобы соотнести это положение дел с моделями опытного знания. Мы предвосхищаем возможное развитие событий. Вызывая модели второго порядка, системы нервной мотивации используют соответствующие ресурсы для стимулирования действия (и его торможения). Индивидуальная биомеханика (исторически сформированная) готовит нас к осмыслению нового. Мы моделируем язык, взаимодействуя с другими людьми, выполняя различные действия и задействуя ресурсы высшего порядка. В случае диалога мы развиваем как функциональные возможности нервной системы, так и исключительную восприимчивость к репликам участника коммуникации. Язык первого порядка, таким образом, обусловливает взаимодействие людей, позволяя им использовать сформированные ранее структуры опытного знания о взаимодействии с окружающим миром.
Приписывая языку свойство коллективности, а речи свойство индивидуальности, Соссюр ошибочно поставил вопрос об изучении единого «объекта». В лингвистике доминировал «опыт первого лица». В защиту изучения языковых систем лингвистами делались умозаключения, согласно которым мы «используем» четко установленные формы и значения. В педагогическом смысле это делает концепцию нарративного мышления весьма туманной. Тем не менее, эта концепция сохранилась, и в теории Хомского была дополнена положениями о роли индивидуума в языковой деятельности. В полученной «гремучей смеси» мы видим себя в роли «обработчиков символов» с организацией мозга, схожей с той, которая описана у Нойманна. Языковая форма была отделена от ориентирующего взаимодействия, динамики и участия человека. Действие значило мало, потому что язык воспринимался сродни программе. Напротив, в распределенной модели языка сжатая информация становится частью языкового потока. Взаимодействуя, мы воспринимаем факты и манипулируем ими в наших стратегических целях. Делая это, хотя бы и не преднамеренно, мы, тем не менее, осознаем смыслы.
Импликации для наук о языке
Путем к натурализации языка может служить определение вербальных структур. При определении языка трудно полагаться только на феноменологию первого лица, язык все же социален. Динамические аспекты ориентирующего вза-
имодействия в физическом мире вовлекают нас в процесс восприятия вербальных структур. Параллельно этому осуществляется процесс обучения говорению. С опорой на обстоятельства стереотипы накладывают жесткие рамки на усвоение информации младенцами (концепция Шэннона) по мере того, как они действуют и воспринимают окружающую действительность. Позже они начинают различать «слова» и, в конце концов, воспринимают языковые связи. Классифицируя различные явления от первого лица, они открывают для себя вербальные структуры и, таким образом, осваивают способы выражения собственных мыслей. Навыки вырабатываются в процессе связывания этих способов формулирования мысли с различными актами взаимодействия. Вполне вероятно, что подобный гибридный язык развивался параллельно с человекоподобными приматами. Экологически мы обособились благодаря нашему способу жизни, подразумевавшему возрастающую роль коллективных моделей поведения. С этой точки зрения культура может быть представлена как частично состоящая из навыков интегрирования языкового потока с нормами и артефактами. Во время совместной эволюции человек как биологический вид выделился на основе осмысленного разграничения таких видов деятельности, как пение, чтение молитв, принятие судебных решений, произнесение различных возгласов, осуществление мыслительных операций или, обобщая все сказанное, можно утверждать, что в основе этих видов деятельности лежат способы использования сжатой информации. Язык подразумевает инновации и разнообразие. Его распространение требует возможности интерпретации различных традиций, формирующих общие взгляды. Эти традиции включают когнитивную науку, диалогическую теорию языка, теорию культурно-исторической деятельности, когнитивную семиотику, экологическую психологию, концепцию конверсационного анализа, теорию игрового обучения языку, и непосредственно из области лингвистики формалистскую, системно-функциональную, интегративную, экологическую и биокогнитивную теории.
Языковая деятельность и человеческая жизнь влияют друг на друга. Будучи самоорганизующейся и личностно-мотивированной системой, мозг делает языковую деятельность частью нашего опыта. Биологическая система, таким образом, позволяет нам использовать вербальные структуры для связывания коллективного и индивидуального опыта. В результате, мы можем изу-
чать смежные области. Отвергая односторонний подход к языку как системе средств кодирования, когнитивная наука может соединить социальную и языковую теории. Когда приоритет получают динамические аспекты, доминирующими становятся три следующих проблемных области:
- Как лингвистические, вербальные и семантические категории изменяются в историческом и культурном контекстах.
- Как языковая динамика сдерживается конструктами второго порядка, и наоборот, как ресурсы первого порядка влияют на использование моделей второго порядка.
- Как языковая динамика и ее последствия различаются в зависимости от участия людей в разных типах деятельности.
Будучи первичным по отношению к синхронной лингвистике, распознание сжатой информации дает новый толчок к рассмотрению первого положения. Для того чтобы воображаемые категории могли функционировать в преломлении к характеристикам пространства и времени, они должны быть соотнесены с поведенческими или когнитивными моделями. Это поднимает вопрос о том, как мы создаем и конструируем информацию. Используя процессы нервной системы для обработки информации, человек, будучи субъектом (агенсом, исполнителем), участвует в становлении своего жизненного стиля. Поэтому социальные изменения вызывают и новые способы реализации вербальных, семантических и лингвистических моделей. Однако второе положение открывает неисследованную область. Хотя Линелл [Linell 2009] и его коллеги демонстрируют то, каким образом диалог способствует социальной жизни, все же мало кто задавался вопросом о том, каким образом происходит взаимодействие языка первого и второго порядка. Предложение Ходжеса1 [Hodges 2007] рассматривать языковую деятельность как ценностно-ориентированную в общих чертах кажется правильным. Более того, Радзашек-Леонарди доказывает, что языковые символы могут формировать ориентирующее взаимодействие в большей степени, чем биологические протосимволы ограничивают физические процессы. Так или иначе, мы создаем и конструируем конструкты второго порядка или то, каким образом создание/интерпретация текстов затрагивает чувства,
1 Данное положение в экологической психологии встречается в работах Мартина и Давенпорта [Martin, Davenport 1999], Рида [1996] и Гибсона [Gibson 1950].
действия и мысли. Пытаясь объяснить причину этого, Боттино исследует то, как вербальные структуры различных языков ограничивают языковой поток, а Менари [Мепагу 2007] заново пересматривает то, как письменные знаки влияют на их когнитивный потенциал. Подчеркивая роль исторических изменений, A.B. Кравченко утверждает, что кодовые модели и изменения в когнитивной области письменных знаков подрывают наши выводные способности.
Дальнейшая работа по исследованию языка первого порядка привлекла таких ученых, как Гумперц [Gumpezz 1982; 2003] и Гудвин [Goodwin 2002] и др., которые установили взаимодействие между включенными действиями. Язык объединяет жесты и визуальные образы, которые, как демонстрирует Тиболт [Thibault 2004а], соединяют события на временной шкале. Это формирует человеческое сознание и способность контролировать свою деятельность [Thibault 2004b]. В области психолингвистики в то время, как Яр-вилехто исследует чтение в динамическом аспекте, Радзашек и др. | R^czaszck 1999] изучают тонкость понимания. В фонологии Порт [Port 2007] уделяет внимание богатству слуховых образов. Стилз и Белпамэ [Steels and Belpaeme 2005] демонстрируют, что многому можно научить, заставляя роботов воспроизводить языковые феномены [см.: Lopes & Belpaeme 2008; Cowley 2008]. В конечном счете, есть исследователи, которые зани-маются обучением говорению [Thibault 2004а], прикладными лингвистическими науками [Krav-chenko] и когнитивной психологией [Fioratou & Cowley].
Заключение
Когда мы соотносим язык с вербальными формами, мы сталкиваемся с тем, что формы не могут быть интерпретированы только на основе их физической природы (или в биологическом аспекте). Напротив, если слова используют динамику ориентирующего взаимодействия, язык становится гибридным. Когда мы говорим, мы согласуем фактические модели с динамикой ориентирующего взаимодействия и окружающим миром. То, что мы называем языком, происходит от способности слышать вербальные структуры, так как люди действуют по принципу ориентирующего взаимодействия. Символическая и динамическая основа языка объясняет то, что когда мы говорим, мы соединяем события на временной шкале. В наших когнитивных областях активизируется сжатая информация, которой присуща динамика.
Мы соединяем действие с процессами категоризации явлений действительности, в ходе которых отражаются структуры нашего опытного знания. Без этого мы бы не смогли сохранить коллективное знание, и нам бы пришлось полагаться на случай и физические инварианты. Подобно роботам, мы бы существовали без фактической информации или буквальных значений слов. На самом деле языковая деятельность превращает детей в личности. Они учатся тому, как выражение первого порядка соединяется с опытом других людей. Обусловленные мотивирующей деятельностью взрослых дети своим поведением ориентируются на нормы в ходе своего развития. Они становятся личностями, выполняющими ценностно-ориентированную деятельность, личностями, которые открывают для себя различные суждения и даже оспаривают их. Используя распределенные свойства языка, они соединяют языковой поток с конструктами второго порядка. Когда дети становятся личностями, они начинают истолковывать опыт, полученный при оперировании языком первого порядка, соотнося его с коллективной областью культурных традиций.
Для того чтобы натурализировать язык, биологам требуется информационная теория. За-действуя операции компрессии, биодинамические системы структурируют приобретенный опыт, но у людей существует иная природная особенность. Начиная слышать вербальные структуры, мы связываем поощрительные реакции с ответным действием. Разграничив в первый раз языковой поток и вербальные структуры, мы открываем новые горизонты для наук о языке. Во-первых, культурные конструкты второго порядка становятся ограничителями на уровне всего социума. Во-вторых, ответное взаимодействие соединяет ограничители высшего уровня с языковым потоком и традициями, что поддерживает человеческую деятельность. В-третьих, языковая деятельность первого порядка неотделима от того, что способность экспрессивно реагировать на происходящее имеет значимость для развития человеческих форм жизни. Все это в большей степени распространяется на организмы, способные различать цвета. Предположительно, фактические сущности начали эволюцию в то время, когда процессы категоризации явлений окружающего мира этими сущностями начали мотивировать их собственные действия, говорение и выражение чувств. Языковая способность делает нас одушевленными субъектами, которые сохраняют языковые сети. Такая ценностно-ориентированная деятельность обога-
щает нашу жизнь, так как мы наполняем наши отношения с культурным миром живой энергией.
Список литературы
Baber, С. Smith, P., Cross, J., Hunter, J., McMaster, R. 2006. Crime scene investigation as distributed cognition. Pragmatics and Cognition, 14/2: 357-385 (29).
Barbieri, M. (Ed.) 2007. Introduction to Bio-semiotics. Springer Verlag, Berlin.
Bechtel W. A. Abrahamsen, G. Graham 1998. The life of cognitive science. In: Bechtel W, Graham G (eds) A Companion to Cognitive Science. Blackwell, Maiden, pp. 1-104.
Becker A. L. 1988. Language in Particular: A Lecture. In Tannen, D. (ed.), Linguistics in Context. Norwood, N.J.: Ablex.
Bottineau D. Language and enaction To appear. Enaction: Towards a New Paradigm for Cognitive Science. In J. Stewart, O. Gapenne and E. Di Paolo (eds.) Cambridge, MA, MIT Press.
Brooks R 1999. Cambrian Intelligence: The Early History of the New AI. MIT Press: Cambridge MA.
Christiansen M. & Kirby S. 2003. Language Evolution. Oxford University Press: Oxford.
Clark A. 1997. Being There: Putting Brain, Body and World Together Again. MIT Press: Cambridge MA.
Clark A. 2008. Supersizing the Mind: Embodiment, Action and Cognitive Extension. Oxford: Oxford University Press.
Cowley S.J. 1994. The role of rhythm in conversations: a behavioural perspective. Language and Communication, 14, 353-376.
Cowley S.J. 2004. Contextualizing bodies: how human responsiveness constrains distributed cognition. Language Sciences, 26/6, 565-591.
Cowley S.J. 2007a. How human infants deal with symbol grounding. Interaction Studies, 8.1: 83-104.
Cowley S.J. 2007b. The Cradle of Language: making sense of bodily connections. To appear in D. Moyal-Sharrock (ed.) Perspicuous Presentations: Essays on Wittgenstein's Philosophy of Psychology, Palgrave MacMillan, London, pp. 278-298.
Cowley S.J. 2008. Robots: the new linguistic informants? Connection Science, 20/4: 359-369.
Cowley S. J. In press. Language flow: opening the subject. To appear in Cognitive Semiotics.
Cowley S.J. & Spurrett, D. 2003. Putting apes, (body and language) together again. Language Sciences, 25: 289-318.
Craik K. 1943. The Nature of Explanation. Cambridge: Cambridge University Press.
Deacon T. (1997). The Symbolic Species: The Co-evolution of Language and the Human Brain. Harmondsworth: Penguin.
De Jaegher H. and Di Paolo, E. 2007. Participatory sense-making: an enactive approach to social cognition. Phenomenology and the Cognitive Sciences, 6:485-507.
Dennett D. 1987. The Intentional Stance. MIT Press: Cambridge MA.
Dennett D. 1991. Real patterns, Journal of Philosophy, 88: 27-51.
Dunbar R. 1996. Grooming, Gossip, and the Evolution of Language. Harvard University Press: Cambridge, MA.
Elman J. L. 2004. "An alternative view of the mental lexicon". Trends in Cognitive Science, 8: 301-308.
Fioratou E. and Cowley S.J. In press. Insightful thinking: Cognitive dynamics and material artifacts. To appear Pragmatics and Cognition.
Fodor J. 1975. The Language of Thought. Harvard University Press: Cambridge, MA.
Gibson J.J. 1950. The implications of learning theory for social psychology. In J.G. Miller (ed.) Experiments on Social process: A Symposium of Social psychology, McGraw Hill: New York, pp. 149-167.
Goodwin C. 2002. Time in action. Current Anthropology, 43 (Supplement August - October - Special issue Repertoires of Timekeeping in Anthropology: S19-S35).
Goldin-Meadow S. and Wagner S. 2005. How our hands help us learn, Trends in Cognitive Science, 9:234-241
Gumperz J.J. 1982. Discourse Strategies. Cambridge University Press: Cambridge.
Gumperz J.J. 2003. Response essay. In S. Eerdmans, C. Prevignano, & P. Thibault, (eds.) Language and Interaction. John Benjamens: Amsterdam, pp.105-126.
Harnad S. 2005. Distributed processes, distributed cognizers and collaborative cognition. Pragmatics and Cognition, 13(3): 501-514.
Harris R. 1981. The Language Myth. Duckworth: London.
Harris R. 1998. Introduction to Integrational Linguistics. Oxford: Pergamon.
Hodges B. 2007. Good prospects: ecological and social perspectives on conforming, creating and caring in conversation. Language Sciences, 29/5: 584-604.
Holley A.J. 1993. Do brown hares signal to foxes? Ethology, 94: 21-30.
Hoffmeyer J. 2008. Biosemiotics. Scranton Press: London.
Hutchins E. 1995a. Cognition in the Wild. MIT Press: Cambridge, MA.
Hutchins E. 1995b. How a cockpit remembers its speeds. Cognitive Science. 19, 265-288.
Jcirvilehto T. 1999. "The theory of the organism-environment system 1. Description of the theory". Integrative Behavioural and Physiological Science, 33:321-344.
Jcirvilehto T. Niirkkcda, V.M and Koskela K. In press. The role of anticipation in reading. To appear, Pragmatics and Cognition.
Johnstone B. The Linguistic Individual: Self-Expression in Language and Linguistics. Oxford University Press, Oxford. 1996.
Kravchenko A. 2006. Cognitive linguistics, biology of cognition and biosemiotics: bridging the gaps. Language Sciences, 28: 51-75.
Kravchenko A. 2007. Essential properties of language, or, why language is not a code. Language Sciences, 29/5: 650-671.
Kravchenko A. In press. The experiential basis of speech and writing as different cognitive domains. To appear, Pragmatics and Cognition.
Linell P. (2005). The Written Language Bias in Linguistics: Its Nature, Origins and Transformations. Routledge: London.
Linell P. 2009. Rethinking Language, Mind and World Dialogically: Interactional and Contextual Theories of Sense Making. Information Age Publishing: Charlotte, NC.
Lopes L. S. and Belpaeme T. 2008. Beyond the individual: new insights on language, cognition and robots. Connection Science, 20: 231-238.
Love N. 2004. Cognition and the language myth. Language Sciences, 26: 525-544.
Love N. 2007. Language and the digital code. Language Sciences, 29/5: 690-709.
Lyons C. Nehaniv C. and Canglosi A. (eds.) 2007. Emergence of Communication and Language. Springer verlag: London.
LyonP. 2006, "The biogenic approach to cognition," Cognitive Processes, 7, 11-29.
Martin, J. and Davenport D. 1999. Noncompu-tational versus computational conceptions of reason: contrasting educational implications. Bulletin of Science, Technology and Society, 19: 25-31.
Maturana H.R. 1978. Biology of language: The epistemology of reality. In Miller, G. A. & Elizabeth L. (Eds.), Psychology and Biology of Language and Thought: Essays in Honor of Eric Lenneberg. Academic Press: New York, pp. 27-63.
Menarv R. 2007. Writing as thinking. Language Sciences, 29; 621-633.
Menaty R. 2008. Cognitive Integration: Mind and Cognition Unbounded. Palgrave MacMillan: London.
Moore T. & Carling A. 1982. Understanding Language. Macmillan: London.
Pattee H.H. 2001. «The physics of symbols: bridging the epistemic cut». Biosystems, 60, pp. 5-21.
Peirce C.S. 1998. Collected Papers, I-VIII, (ed. Hartshorne and Weiss; Burks) Thoemmes Press: London (1931-58).
Pinker S.. Bloom P. 1990. Natural language and natural selection. Behavioral and Brain Sciences, 13,707-784.
Port R. 2007. How are words stored in memory? Beyond phones and phonemes. New Ideas in Psychology, 25: 143-170.
Rqczaszek J.. Tidier B.. Shapiro L.P.. Case P., and Kelso S. 1999. Categorization of Ambiguous Sentences as a Function of a Changing Prosodic Parameter: A Dynamical Approach. Journal of Psycho-linguistic Research 28/4: 367-393.
Rqczaszek-Leonardi J. In press. Symbols as constraints: the structuring role of dynamics and self-organization in natural language To appear Pragmatics and Cognition.
Ragnso R. & Willis M. 2002. Synergy between visual and olfactory cues in nectar feeding by naive hawkmoths Manduca Sexta. Animal Behavior, 64: 685-695.
Reddv M. 1979. The conduit metaphor: a case of frame conflict in our language about language. In A. Ortony (Ed.) Metaphor and Thought. Cambridge University Press: Cambridge, pp. 284-324.
Reed E. S. 1996. Encountering the World: toward and Ecological psychology. Oxford University Press: Oxford.
Ross D. 2000. Rainforest realism: a Dennettian theory of existence. In D. Ross, A, Brook and D. Thompson (Eds.) Dennett's Philosophy: A Comprehensive Assessment. MIT Press: Cambridge MA, pp.147-168.
Ross D. 2007. H. sapiens as ecologically special: what does language contribute? Language Sciences, 16/1: 710-731.
Searle J. R. 1980. «Minds, Brains and Programs», Behavioral and Brain Sciences.3: 417-424.
Steels L. and Belpaeme T. 2005. "Coordinating perceptually grounded categories through language: a case study for colour" Behavioural and Brain Sciences, 68, 469-489.
Spivey M. 2007. The Continuity of Mind. Oxford: Oxford University Press.
Spurrett D. & Cowley S.J. 2004. How to do things without words. Language Sciences, 26/5: 443-466.
Thelen E. and Smith L. 1993. A Dynamic Systems Approach to Develelopment. MIT Press: Cambridge MA.
Thibault P.J. 2004a. Brain, Mind and the Signifying Body: An Ecosocial and Semiotic Theory. Continuum: London.
Thibault P.J. 2004b. Agency and consciousness in discourse: self-other dynamics in a complex system. Continuum: London.
Thompson E. 2007. Mind in Life: Biology, phenomenology and the Sciences of Mind. Belknap, Harvard University Press; London.
Vygotsky L. 1986. Thought and Language. MIT Press: Cambridge MA.
Walmsley J. 2008. Methodological situated-ness; or, DEEDS worth doing and pursuing. Cognitive Systems Research, 9, 150-159.
Wenger D. & Sparrow B. 2007. The Puzzle of Coaction. In: Distributed Cognition and the Will, D. Ross, D. Spurrett, H. Kinkaid & L.G. Stephens (Eds.), pp. 17-41. MIT Press: Cambridge MA.
Willems R., Hagoort P. 2007. Neural evidence and the interplay between language, gesture and action: a review. Brain and Language, 101: 278-289.
Wilson E. 1998. Consilience: The Unity of Knowledge. Knopf: New York.
Wilson R. 2005. Genes and the Agents of Life.: the Individual in the Fragile Sciences. Cambridge: Cambridge University Press.
Wittgenstein L.W. 1958. Philosophical Investigations. (2nd Ed.). Blackwell, Oxford.
Wittgenstein L.W. 1980. On Certainty. Blackwell, Oxford.
Ziemke T. 1999. Rethinking Grounding. In A. Riegler, and M. Peschl, (Eds.) Does Representation need Reality?, pp. 87-94, Proceedings of 'New Trends in Cognitive Science-Perspectives from Cognitive Science, Neuroscience, Epistemology, and Artificial Life.'
Stephen J. Cowley
NATURALIZING LANGUAGE: LINGUISTIC FLOW AND VERBAL PATTERNS
The article covers the problem of naturalizing language on the principle of situated coordination.
Key words: linguistic flow, verbal patterns, compressed information, distributed cognitive systems, first order language, second order language.
