CC BY
82
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 3 (332). Филология. Искусствоведение. Вып. 87. С. 5-8.
ФИЛОЛОГИЯ
Н. В. Аввакумова
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ОБРАЗ МИРА В ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ К. Д. НОСИЛОВА
Исследуется национальный образ мира вогулов и самоедов и его своеобразие в этнографической прозе сибирского писателя К. Д. Носилова, которое посвящено, главным образом, северной тематике.
Ключевые слова: К. Д. Носилов, национальный образ мира, вогулы и самоеды, этнографическая проза.
В последнее время значительно возрос интерес общества к вопросам национальной идентификации, процессам глобализации и локализации, появилось особое стремление изучать национальный образ мира различных народов, в том числе и посредством художественной литературы. Между тем данные понятия и, в частности, национальный образ мира, еще недостаточно изучены современным литературоведением, ввиду чего актуальность статьи видится в обращении к научным трудам, посвященным этой тематике, а также исследовании ее в этнографической прозе К. Д. Носилова. Следует отметить, что данный аспект в творчестве писателя ранее исследован не был, таким образом, новизна работы состоит в попытке анализа национального образа мира вогулов и самоедов в литературных произведениях К. Д. Носилова.
Литературоведческие работы, посвященные национальному образу мира, немногочисленны. В одной из них - «Русская литература и христианство» - исследователь В. Н. Захаров вводит термин «этнопоэтика», которую определяет как особую филологическую дисциплину, изучающую национальное своеобразие конкретных литератур. Литературовед обозначил две тенденции освоения национального своеобразия русской литературы. Одна из них посвящена выявлению фольклорных мотивов и образов, другая - особому «православному коду», который, как считает ученый, является «центральным компонентом этнопоэтики».
Изучению национальных образов мира посвящен труд с одноименным названием Г. Д. Гачева, который называет национальный образ мира «сеткой координат», которой народ улавливает мир, как космос. Национальная картина мира осмысливается им очень мас-
штабно; она, по мнению исследователя, «не поддается рациональному объяснению, поскольку большая ее часть находится в области мифопоэтического и неосознанно воспроизводится в художественных образах и мотивах» [1. С. 44]. По мнению Гачева, в национальном образе мира отражается и выявляется «основной фонд национальных ценностей, ориентиров, символов, архетипов».
Менее известна работа, посвященная данной теме, исследователя А. Ф. Кофмана. Литературовед изучает латиноамериканский образ мира, анализируя порядка сорока разноплановых художественных текстов. В своей книге «Латиноамериканский художественный образ мира», Кофман показывает устойчивую систему мотивов, образов и мифологем, которые отражают своеобразие латиноамериканской культуры.
Работой, достаточно полно раскрывающей тему национального образа мира, является докторская диссертация С. В. Шешуновой «Национальный образ мира в русской литературе».
Исследователь дает следующее определение данному понятию. «Национальный образ мира - это многоуровневая художественная структура, комплекс взаимодействующих компонентов литературного текста, обладающих этнокультурной спецификой» [5. С. 36]. На материале творчества таких писателей, как П. И. Мельников-Печерский, А. И. Солженицын, И. С. Шмелев, С. В. Шешунова анализирует разнообразные православные, мифологические и фольклорные образы (Христа, Колеса, Волги, вихря) и мотивы (усадьбы, дороги, креста, молитвы) и приходит к выводу о единстве христианской культуры и народного творчества в русской литературе.
Весь перечисленный исследовательский материал опирается, прежде всего, на работы
ярких и самобытных писателей-этнографов, путешественников, просветителей, отразивших национальную картину мира различных народов в разные времена.
Так, в России интерес к изучению «нерусских» народов получил свое развитие в середине и второй половине XIX в. Просветительские идеи соединялись с идеями нравственности -долга, вины, ответственности - и порождали весьма своеобразные феномены писательского сознания, как, например, у П. Инфантьева, Г. Белорецкого, К. Жакова.
Известными путешественниками на Север Российской империи были писатель С. Максимов, собиратель фольклора П. Якушкин. После путешествия по берегам Белого моря, Северного ледовитого океана, Печоры, Двины, Максимов написал достаточно известную книгу «Год на Севере». Исследовательница В. А. Лимеро-ва в монографии «Жанровые разновидности путешествия в коми-зырянской словесности середины XIX в.» отмечает, что в это время натуральной школой была сформирована «родиноведческая модель нарративов» - этнографических и географических очерков, путешествий, записок, дневников, которая дала толчок творчеству провинциальных литераторов, имевших непосредственную возможность представить наиболее адекватное описание «дальних земель», и называет складывающуюся в середине и второй половине XIX в. литературу «вояжной».
В конце XIX в. внимание общества к малым народам, в том числе и северным, становится еще более пристальным, поскольку получает ускорение процесс национального самопознания, происходит это опять же благодаря русской интеллигенции и представителям государства. В это время публикуются произведения А. Круглова о малоизвестном народе коми, П. Инфантьева - о кондинских и сосьвинских вогулах, С. Максимова - о зырянах. Складывается особый род литературы, объединяющий этнографию и беллетристику, которая имела, главным образом, просветительский характер.
Автором, художественно отобразившим национальный образ мира жителей Крайнего Севера, стал и К. Д. Носилов, который сумел наиболее полно и содержательно рассказать массовому читателю о вогулах и самоедах.
Особенности национального мировосприятия северных народов ярчайшим образом проявляются в изображении мира природы,
которая в творчестве Носилова является не просто фоном, а зачастую выступает главным действующим лицом. Капризная, суровая и одновременно щедрая, она - неотъемлемая часть жизни северных аборигенов, язык и знаки которой за долгие годы совместного сосуществования они научились хорошо понимать.
В очерке «Полярная буря» Носилов пишет: «В то время, когда житель теплого благодатного юга проводит под чистым, ясным небосклоном, веря в постоянство атмосферных явлений, бедный житель полярных стран всю свою жизнь находится под гнетом постоянных, удивительных, порой ужасных перемен погод и не смеет на час отлучиться из своей бедной хижины, чтобы не посмотреть внимательно на небо, не присмотреться, что делает его собака, олень, куда летит птица, куда бежит зверь, какими облачками покрыто его сумрачное небо, и все это он делает таким опытным глазом метеоролога, словно он служит в главной физической обсерватории» [2. С. 56].
Особый акцент автор делает на образах реки и тайги, являющихся для северного человека символом жизни. Чтобы охарактеризовать их одновременно как источники жизни и постоянной опасности, Носилов использует прием противопоставления. Река в его очерках «суровая», «опасная» и в то же время «богатая рыбой», тайга «непроходимая» и «родная», «приветливая».
Вогулы и самоеды живут в глухом краю, который отрезан горами и реками от основного мира природа его скучна и скудна, но, несмотря на это, гармонизирует и одухотворяет жизнь северного жителя, придает ей целостность и поэтичность. Таким образом она накладывает значительный отпечаток на внутренний мир человека. Во многих работах Носилов описывает северный пейзаж как «унылый», «однообразный». Эти характеристики переносятся и на жизнь аборигена, которая, по мнению автора, также «уныла, и однообразна». Носилов неоднократно обращает внимание читателей на «песнь вогула», сплетенную из мелодий пурги, северных ветров и воя тайги. Человек, живущий на протяжении тысячелетий среди этих звуков, невольно вторит им, создавая свои «грустные, угрюмые» песни.
Писатель обращает внимание читателей и на естественность бытия северного жителя, которая является его неотъемлемой частью на протяжении всей жизни - от рождения и до смерти. Только что рожденного ребенка вогул
Национальный образ мира в этнографической прозе К. Д. Носилова
7
сразу «натирает перед пламенем огня снегом», «перевязывает жилой пупочек». И умирают вогулы и самоеды не так, как представители цивилизованного мира, давно потерявшие связь с природой. Чувствуя приближение смерти, они, подобно диким зверям, уходят от людей. Об этом автор подробно рассказывает в очерке «Последние дни самоеда».
«Странный способ, на наш взгляд, хотя и вполне естественный, частый в природе. Так же, как этот самоед, уходит и зверь от своего стада, заслышав свою смерть, того же одиночества ищет дикая птица перед смертью, забиваясь в скалы и чащу глухого леса, так же прячется насекомое под сухой лист, заслышав первый холод и последние дни лета. И кто знает, читатель, быть может, этот дикарь-самоед, повинуясь тому же инстинкту животного выбирает лучшее, что могут дать нам последние дни нашей жизни, чтобы, удалившись от людей и семьи, от вечной сутолоки жизни, оглянуться здраво назад, посмотреть, что такое жизнь, и без слез, мук и сожалений проститься с этим светом, переходя в вечность» [4. С. 148].
Природа, в представлении вогулов и самоедов, - единый живой организм, частью которого они являются. Они персонифицируют окружающее их пространство, обращаясь к рекам, озерам, горам, лесам и болотам, а точнее, - к их духам, как к живым существам, которые «все слышат и понимают».
Наиболее яркой отличительной чертой мировосприятия северного аборигена является мифологизм. Даже находясь в относительной безопасности, вогулы и самоеды боятся сделать лишнее движение, остерегаются громкой речи, объясняя это, по мнению писателя, «по-детски наивно» - «шайтан услышит», «шайтан проснется».
Образ шайтана как воплощения Зла и Всевидящего ока настолько прочно врос во внутренний мир северных людей, что вся их жизнь протекает «с согласия» или разрешения мифического существа.
Автора немало удивляет тот факт, что вогул может голодать, в то время как один из его многочисленных божков, представляющий собой разрисованный и наряженный в шкурки чурбан, и усаженный им же в специальный домик в близлежащем лесу, утопает в дорогих шкурах, серебряных и золотых монетах. И только в случае крайней нужды северный житель отваживается взять в долг у «молчаливого идола» немного денег. Как это случилось,
например, с бедняком вогулом Семеном Сал-банталовым, который вот уже много лет не мог заплатить ясак царскому чиновнику.
«Оказалось, что вогул, действительно, не имея денег, сходил просто к шайтану Чех-рынь-ойке, который недалеко находится от его юрт под наблюдением особого шамана, развязал у того несколько платков, в узлах которых оставляют серебро его поклонники, и взял его на уплату ясака. Серебро, лежалое в лесу, почернело, и тотчас же было узнано, и так как вогул был бедняк, то они подумали, что он просто украл его, а не взял взаймы, как это делают другие, прибегая к этому средству, как к последнему, в случае крайней нужды» [3. С. 213].
Следует отметить, что только автор и читатель воспринимают подобные мировоззренческие представления вогулов и самоедов, как мифологические. В картине мира полярных жителей нет противоречий между мифом и действительностью, напротив, они полностью уверены в реальном существовании мифологических существ. Наблюдается некий сплав чудесного и настоящего, который и характеризует мировосприятие северных аборигенов.
Отличительной мировоззренческой чертой жителей Крайнего Севера является также синкретизм или смешение их традиционных вероисповеданий с Христианством. Наиболее почитаемый святой для вогулов и самоедов - Николай Чудотворец. Представление о нем обычного православного человека заметно отличается от того образа, который сформировался в сознании аборигенов. Здесь снова прослеживается очень тесное слияние реального и чудесного, так как многие герои Носилова «всегда видят» этого святого в критические моменты своей жизни. Икону Николая Святителя северные жители хранят в особом месте, иногда рядом с языческими идолами, а иногда в разных углах своего незамысловатого жилища.
По мнению С. В. Шешуновой, «ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа могут служить те или иные лексические единицы» [5. С. 57]. На наш взгляд, такими «ключами» в творчестве Носилова являются лейтмотивные семы национального образа мира вогулов и самоедов «охота» и «олень».
Лексема «охота» раскрывает основной род занятий коренных северян. Они все с самого рождения охотники. Достижения мужчины в этом главном для них деле больших успехов становится предметом его гордости и глубокого уважения соплеменников.
Носилов пишет, что в юрте у такого охотника «все напоминало его любимую охоту: на нарах лежала шкура медведя, в щелях юрты торчали когти с засушенным мясом и волосьями, на стене висела берестяная маска после бывшего у него медвежьего праздника, и даже на его лице и руках - и там были знаки его любимой охоты» [4. С. 31].
Интересен тот факт, что быт и окружающее пространство северных аборигенов автор описывает с удивительной точностью и пристальностью взгляда, со знанием дела, не пропуская мельчайших подробностей (как охотник).
Лексема «олень» также является своеобразным ключом к пониманию мироустройства вогулов и самоедов. Она встречается практически в каждом этнографическом очерке Носило-ва в самых разных своих интерпретациях: олений, олененок, оленина, оленьи (рога, молоко, жилы, шкура). И это не случайно. Ведь жизнь северного аборигена неразрывно связана с оленем. Он дает ему практически все: одежду, пищу, жилище и даже социальный статус - чем больше оленье стадо, тем богаче человек.
Завершая данную работу, следует отметить, что К. Д. Носилов внес огромный вклад в формирование образа Крайнего Севера конца XIX - начала XX в., одной из основных составляющих которого является национальный образ мира населяющего эту территорию аборигенного населения. Не вызывает сомнения, что в творчестве К. Д. Носилова он отражен наиболее верно и объективно.
Список литературы
1. Гачев, Г. Д. Национальные образы мира : курс лекций. М., 1998.
2. Носилов, К. Д. На Новой земле. Тюмень, 1997.
3. Носилов, К. Д. У вогулов : очерки и наброски. М., 1904.
4. Носилов, К. Д. У вогулов. Тюмень, 1997.
5. Шешунова, С. В. Национальный образ мира в русской литературе : дис. ... д-ра филол. наук. Дубна, 2006.
