CC BY
46
НАЦИОНАЛЬНЫЙ МИР КАК ХУДОЖЕСТВЕННАЯ МОДЕЛЬ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ НАРОДОВ РФ
Е.А. Малкина
Говоря о модели мира, мы придерживаемся концепции В.Н. Топорова [1], основанной на работах Ю.М. Лотмана и М. Хайдеггера, согласно которой она определяется как способ формализованного отображения всей суммы представлений о мире в данной традиции, основанный на системе бинарных оппозиций, а также на структуре мировоззрения и миропонимания автора [2].
Доминантной для нашего исследования национальной модели мира является оппозиция свой/чужой, структурирующая другие базовые оппозиции (жизнь/смерть, я/другой, близкий/далекий, день/ночь). На их основе создаются «универсальные знаковые комплексы» (Ю.М. Лотман), которые в дальнейшем кодируют те архетипические представления, с которых началась модель мира и в которых она может быть развернута в литературе Нового и Новейшего времени.
Актуализировавшаяся в ХХ веке мифологическая циклическая модель времени в литературе и философии обнаруживается как вариант архаического «мифа о вечном возвращении» в произведениях Ф. Ницше, О. Шпенглера (учение о повторяющихся циклах), А. Дж. Тойнби, Л.Н. Гумилева и др. «Стремление обнаружить универсальные начала в конкретно-исторической ситуации, открыть «символические соответствия» в ис-
кусстве и реальности, обнажить сопо-ложенность разных культурных эпох породило такой способ универсализации, как неомифологизм» [3].
Миф стал для писателей XX века средством преодоления «локального» историзма и перехода «к макроистори-ческим и даже метаисторическим масштабам» [4]. В неомифологическом тексте художественное описание эпохи создается путем ее соотношения с мифологическим сюжетом, образом, деталью, которые служат «кодом», «шифром», проясняющим тайный смысл происходящего. Своеобразие мифологического словаря, использованного не только прозой начала, но и всего ХХ века, связано с широким обращением к архетипическим образам и мотивам, несущим память нации.
Концепция времени М.М. Бахтина убедительно показывает, что в литературе — там, где она воспринимает более глубокое и существенное влияние фольклора, обнаруживаются глубокие следы древнего единства мира в ми-фопоэтическом сознании и попытки его восстановления на основе единого фольклорного времени. Оно характеризуется «равнодостойностью» всех явлений жизни, не знает деления на частное и общественное, быт и историю. Идея космичности отдельной человеческой жизни, нерасторжимой связи любого ее события с Жизнью вообще определяет основные принципы поэтики позитивной литературы ХХ века. Происходящие на рубеже
4 / 2007
Преподаватель.!!
Х1Х—ХХ веков социокультурные изменения востребовали миф в качестве художественного кода и сделали нео-мифологизм активнейшим путем универсализации содержательной формы произведения.
«В мифопоэтическом хронотопе время сгущается и становится формой пространства, его новым («четвертым») измерением. Пространство же, напротив, «заражается» внутренне-интенсивными свойствами времени, втягивается в его движение. Все, что случается или может случиться в мире мифопоэтического сознания, не только определяется хронотопом, но и хронотопично по существу, по своим истокам» [5].
Концепция работы предполагает выявление истоков и продолжения тенденции, плодотворно развивавшейся в русской литературе ХХ века и литературе народов РФ: художественный феномен «замкнутого» национального мира обретает многозначность художественной модели действительности и позволяет рассматривать общечеловеческие проблемы, не утрачивая нацио-118 нально-исторического своеобразия. На основе национальных моделей мира Шолом-Алейхема, М. Шолохова, Р. Валеева и С. Довлатова исследуется эстетическое осмысление острой проблемы современной цивилизации: национальная идентичность в поликультурном мире.
Анализ художественной модели национального мира в произведениях Шолом-Алейхема, М. Шолохова, Р. Ва-леева и С. Довлатова дает возможность рассмотреть по-новому эволюцию «больших объемлющих и существенных хронотопов» [6] в русской литературе и литературе народов РФ ХХ века, возрождение в новом качестве
традиций региональной («областнической») литературы, в современном состоянии воссоздающей образ «малой родины» не как бесконечно дорогой, но захолустный уголок, нуждающийся в равнении на большой мир, но как средоточие правды о мире и критерий его оценки, «...как своего рода краеугольный камень вселенной: если его убрать, вселенная рухнет» [7].
Было отмечено, что целый ряд национальных романов и рассказов советского периода имеет общее направление художественного поиска с тенденцией развития литературы XX века, которая обычно связывается с именами У. Фолкнера, сделавшего округ Йокнапатофа краеугольным камнем вселенной, и создателем «донского космоса» М. Шолоховым [8]. Представители русской и национальных литератур этого периода решали художественную задачу осознания мира в контексте бытия двумя способами: при помощи введения качественно иной пространственной координаты — «космовоззрения», «планетарного мышления» (Ч. Айтматов, А. Ким); Н. Думбадзе, Г. Матево-сян, и Ф. Искандер использовали «особый хронотоп: географически локализованное пространство и «вертикальное время», вмещающее тысячелетия жизни народа». Так, подчеркнуто локализованный художественный мир В.М. Шукшина географически почти полностью умещается в границах небольшой деревни. Но этот ограниченный в пространстве мир вмещает в себя все многообразие общечеловеческих проблем, поскольку является для писателя понятием не столько географическим, сколько социальным, национальным и нравственным [9].
При сопоставлении художественных моделей национального мира Шолом-Алейхема, М. Шолохова, Р. Ва-леева и С. Довлатова выявляются неизменные типологические основы их структуры (символико-идеологичес-кий, ценностный аспект пространственно-временной картины мира; тяготение к идиллическому хронотопу с преобладающим единым фольклорным временем и архетипической доминантой образов персонажей), а также модификации этих моделей, связанные с вторжением в «замкнутый» национальный мир потока исторического бытия, определяющие новые аспекты проблематики и обусловленные ими жанрово-стилевые закономерности.
Художественная модель национального мира в цикле рассказов «Кас-риловка» Шолом-Алейхема (19011909 гг.) воссоздает исторически обусловленную статику этико-религиоз-ных и бытовых форм жизни народа как необходимое условие сохранения им идентичности. Национальное своеобразие пространства в касрилов-ском хронотопе заключается в том, что образно-символический потенциал модели основан на реально-историческом обстоятельстве: нематериальности своей земли. Во все времена еврейской истории только завет Бога и предков, «Священная Тора — их территория; их природная материя — это плоть народа. Космос оказался как бы вдавлен в Этнос [10]. Пространство превращается в некое метафизическое понятие: своя земля — это синагога, кладбище, на котором похоронено не одно поколение предков. Мир героев Шолом-Алейхема по-своему устроен и замкнут, потому что, не будь этой замкнутости, устроенности, — он
ослабеет, распадется, рассыплется. Не общая земля соединяет этот мир, но люди, только по Торе помнящие о ней. Не имея своей земли, касриловс-кие евреи повсюду переносят с собой свое «портативное время-пространство». Среди центральных персонажей «Касриловки» еще нет героев, стремящихся вырваться в событийный вихрь из хроникально-бытового течения времени. Как и открыватель «бессобытийного времени» А.П. Чехов, Шолом-Алейхем создает художественный Imperfekt (прошедшее незаконченное) [11] . В «замкнутом» национальном мире Шолом-Алейхема воплотился пролог всемирно-исторического процесса разрушения патриархальных культур, разламывающихся под натиском цивилизации — извне, и под влиянием отделяющейся от родовой структуры личности — изнутри.
В свою очередь, «донской космос» М. Шолохова (1920-е гг.) фиксирует переломное состояние этноса на пути от национальной идентификации к идеологической, от мифа патриархального к мифу советскому, от понятия казачьей общности к понятию ЦД общности советской.
В «Донских рассказах» М. Шолохова «замкнутый» казачий мир появляется только в воспоминаниях о былой, мирной жизни. В них можно увидеть старинный и вечный закон жизни, круговорота событий, мир цикличный и замкнутый. В нем нет конкретных дат, того линейного направления времени, которое можно систематизировать, на которое можно исторически опираться. И поэтому оно как никогда близко к земледельческой культуре, движению по кругу, которое каждый раз совершает новый виток, соответствующий «вечному возвраще-
нию». Как отмечает Ю.М. Лотман, казаки образуют особый социально организованный мир, «пространственно расположенный в середине некоего географического горизонта» [12] .
Но вместе с гражданской войной в мир казаков входит и новое восприятие жизни и новое понимание времени. Причем переход этот до конца еще не произошел, что создает совершенно новый феномен — дискретное время на пути от вечного мифа к советскому. Разрушение старого необходимо для создания нового, и в этом новом присутствуют новые «свои» и новые «чужие», новый кодекс поведения и восприятия времени, отношение к дому и земле и новая идея объединения — создание не национальной, а идеологической общности. В этом мире появляются свои боги и кумиры (изображение Ленина в красном углу, газета «Правда» как новая Библия).
Рустам Валеев в романе «Земля городов» (1979) представляет свою модель национального мира — маленький татарский городок на Урале. Герои городка, состоящие из разных эт-120 нических групп (но преимущественно татары), говорят на одном языке, имеют общую историю, сходные традиции и при этом живут на земле, которую ни один из них с правом не может назвать своей «этнической территорией». Маленький Город — лишь островок семейного уклада и традиций, который главные герои романа называют «косными». Городок строился и развивался по своим законам и всегда жил в своем, вечном времени, где главенство семейных уз, взаимоотношений и взаимопомощи казалось незыблемым и неизменным. Замкнутый в пространстве и единстве своих жителей, Маленький Городок обладает еще
одной особенностью — время в нем, как отмечают многие из героев, вечно. Это связано и с традиционными ремеслами, которыми жители занимаются, не изменяя своим привычкам, а также с теми пределами, которые очерчивают себе сами представители Маленького Города, живя своими чаяниями, особой моралью, на которую не влияют никакие изменения извне.
Новая техника и прогресс, пришедшие в городок, должны навсегда изменить его облик и его жителей. Герои Р. Валеева неосознанно оказываются жертвами советских строек 60—70-х гг., которые должны превратить тридцатитысячный городок в трехсоттысячный город будущего, где не будет четких границ, своей этнической территории. И маленький татарский городок с его жителями будет «переплавлен в котле» большого советского города. Традиции и неторопливость уступят свое место суете больших городов. Маленький Город разомкнет для города большого и свое пространство, и свое «вечное», циклическое время. Он будет разнороден и этнически, и духовно, сливаясь с тысячами подобных советских городов. Все очарование его быта будет перенесено в категорию общего для всех советского быта 60—70-х гг. И эту новую общность, живущую в каждом из советских людей, уже в 80-е гг. увезут с собой эмигранты из произведений С. Довлатова, построив в Квинсе настоящую «русскую колонию» на территории шести кирпичных домов.
Художественная модель национального мира С. Довлатова (1980-е гг.) исследуется на материале повести «Иностранка» и в контексте других «американских» сюжетов писателя. С. Довлатов вводит в русскую литера-
туру новый вариант художественной модели замкнутого мира: это своеобразный «заповедник», где в условиях американской цивилизации существуют «новые американцы», эмигранты из СССР. Если герои Шолом-Алейхе-ма — люди одной национальности, объединенные верованиями, историей, традицией, то у Довлатова это люди небывалой национальности — советской, живущие в США по-советски и находящие новую идентичность только в советской истории, мифе и традиции. По Довлатову, «национальность — понятие прежде всего культурное. Национальный характер создается, в первую очередь, моральным обликом народа» [13]. Себя С. Довла-тов характеризовал так: «Зовут меня все так же. Национальность — ленинградец. По отчеству — с Невы» [14]. Значит ли это, что национальная идентичность в современном мире растворяется в геополитической? Созданный Довлатовым «заповедник» советских эмигрантов свидетельствует, что без квазинациональной (за неимением подлинной) идентификации невозможна и самоидентификация личности.
Рассмотренная эволюция художественных моделей «замкнутого» национального мира в течение исторического бытия народов России в ХХ веке демонстрирует, что созданные этими писателями миры актуальны и сегодня, сохраняют структурно-типологическую общность, рассматриваются как «аналоги национальных проблем, средоточие проблем человечества» [15].
ЛИТЕРАТУРА
1. Топоров В.Н. Модель мира // Мифы народов мира. — Т. 2. — М., 1982.
2. Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике. — Вып. 1. — Тарту, 1964. — С. 32—36.
3. Скороспелова Е.Б. Русская проза ХХ века: от А. Белого («Петербург») до Б. Пастернака («Доктор Живаго»). — М.: ТЕИС, 2003. — С. 52.
4. Максимов Д.Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока (Предварительные замечания): Блоковский сб. III // Ученые записки Тартуского гос. унта. — Вып. 459. — Тарту, 1979. — С. 8. '
5. Топоров В.Н. Модель мира // Мифы народов мира. — Т. 2. — М., 1982.
6. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975. — С.405.
7. Фолкнер У. Собр. соч.: В 6 т. — М., 1985.— Т. 1. — С. 8.
8. Арутюнов Л.Н. Национальный мир и человек // Изображение человека. — М., 1972. — С. 173.
9. Выгон Н.С. Художественный мир прозы Фазиля Искандера. Диссертация на соискание учен.степени канд. фил.на-ук. —М., 1992. — С. 24.
10. Гачев Г. Национальные образы мира. — М., 1998. — С. 225.
11. Введение в литературоведение / Под ред. Л.В.Чернец. — М., 2004. — С. 190.
12. Лотман Ю.М. «Изгой» и «изгойничест-во» как социально-психологическая позиция в русской культуре преимущественно допетровского перио- 121 да // Типология и история русской культуры. — СПб., 2002. — С. 228.
13. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. — М., 1998. — С. 20.
14. Довлатов С. Собр. соч.: В 4 т. — СПб., 2001. —Т. 2. — С. 423.
15. Арутюнов Л.Н. Национальный мир и человек // Изображение человека. — М., 1972. — С. 170. ■
