CC BY
155
И.В. КУДРЯШОВА
НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВО НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ: ОТ МУСУЛЬМАНСКОЙ УММЫ К НАЦИИ-ГОСУДАРСТВУ? *
Сегодня и в заявлениях политиков, и в публицистике, и в научных работах применительно к ряду ближневосточных лидеров, партий, программ мы все чаще слышим характеристики «суннитский», «шиитский», «христианский», «алавитский», «курдский» и т.п. В первую очередь это касается Ирака (ликвидированный баа-систский1 режим С. Хусейна упорно именуют суннитским) и Ливана (где радикальные шииты «разваливают страну»), но не только. Создается впечатление, что обострение политических кризисов или крах конкретного режима моментально сводят на нет все завоевания, достигнутые на пути государственного строительства за многие десятилетия, и что аналогичная ситуация может возникнуть в любой арабской стране, только в одном случае на первый план будут выходить этноконфессиональные размежевания, а в другом -кланово-племенные. Получается, что длительное и достаточно эффективное в модернизационном плане правление националистической партии Баас в Ираке отнюдь не привело к формированию иракской идентичности: разве можно сейчас сказать, что большинство населения страны воспринимает себя прежде всего как иракцев и что связывающие его культурно-политические узы достаточно прочны для сохранения государственного единства? Что уж
* Работа подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 07-03-00363а.
1 Баас (Партия возрождения) образована в 1947 г. как общеарабская националистическая партия; в 1954 г. слилась с сирийской Арабской социалистической партией и получила общее название Партии арабского социалистического возрождения.
говорить о Ливане, бывшей успешной «молодой демократии», -ведь в основу его государственного устройства положен принцип пропорционального общинного представительства1.
«Мы, сунниты (шииты, марониты)...», - вот слова, которые традиционные лидеры стали использовать при обращении к своим избирателям, чтобы склонить к поддержке тех или иных решений, - причем эти решения могут совершенно не учитывать их интересы, поскольку сами лидеры не связаны обязательствами перед каким-либо коллективным органом. Имеет ли подобный тип плюрализма что-либо общее с демократией?
Другой аспект проблемы - рост влияния исламистских организаций, особенно тех, которые обладают современными политическими программами. Они противостоят секуляристскому концепту нации, полагая ислам единственно верным нациеобразующим принципом, «душой нации, дающей ей свет средствами Корана», говоря словами основателя Ассоциации «Братья-мусульмане» Х. аль-Банны.
Так может быть, нынешний кризис идентичности в арабских странах есть на самом деле некое перманентное историческое состояние, обусловленное исламским характером общества, арабским менталитетом и тайнами восточной души? Думается, не все так однозначно. Скорее, примордиальные идентичности реактивизи-руются сегодня в целях политической организации и мобилизации из-за кризиса легитимности государственных политических механизмов в результате как внутренних трудностей, так и действия мощных внешних факторов.
Не вступая в дискуссию относительно того, что есть нация, -В. Малахов справедливо отмечает невозможность конвенции относительно содержания этого понятия и подчеркивает его отсутствие в категориальном аппарате современной политической науки2, -хочу оговорить употребление этого слова в данной работе в значении гражданско-территориального, т.е. политического, сообщества. При этом я разделяю точку зрения В. Тишкова и В. Шнирельмана, что «гражданский национализм, основанный на понятии "народ" как территориального сообщества и понятии "нация" как много-
1 О политической системе Ливана см. статью Бондаренко Т.Ю. в настоящем сборнике.
2 См.: Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. - М.: КДУ, 2005. - С. 18-23.
культурной политической общности, считается как бы нормой человеческого общежития, по крайней мере с тех пор, как оформилась современная система государств - наиболее мощная из крупных форм социальной группировки людей»1.
Почему же в арабском мире за достаточно длительный период независимого государственного существования и при постоянном модернизующем воздействии Запада не произошло ощутимого сдвига к нации-сообществу, примиряющей, вбирающей в себя конкурирующие идентичности? Ведь политические элиты наиболее развитых стран региона предпринимали для ее создания немало усилий, а история арабского дискурса по поводу нации и вовсе насчитывает около полутора столетий. Почему арабизм, который смог стать основой борьбы против колониализма, за свободу и независимость и был достаточно открыт для того, чтобы вдохновлять немусульманские меньшинства, потерпел фиаско при создании политического сообщества? Как мусульманская политическая традиция с ее принципом уммы2 повлияла на процесс нациестроительства? Какие региональные и международные факторы активизировали (или, наоборот, сдерживали) этот процесс? Наконец, каковы перспективы «национального транзита» в условиях глобализирующегося мира? Думается, выстраивание исследовательских сюжетов вокруг этих
вопросов позволит пролить свет на интересующую нас тему.
* * *
Несмотря на то что по проблематике арабского национализма и развития его страновых дискурсов в первой половине ХХ в. существует немало исследований3, с точки зрения логики настоящей
1 Национализм в мировой истории / Ред. Тишков В.А., Шнирельман В.А. -М.: Наука, 2007. - С. 13.
2 В Коране - единое сообщество мусульман; в арабском обществе и, соответственно, языке произошла своеобразная секуляризация термина, которым обозначается, например, «арабская нация», включающая всех арабов независимо от религиозной принадлежности.
3 См., например: Тихонова Т.П. Светская концепция арабского национализма Саты аль-Хусри. - М.: Наука, 1984; Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. Идейный аспект. - М.: Наука, 1988; Труевцев К.М. Арабский мир в ХХ веке: развитие национальной идеи // Национальная идея: история, идеология, миф / Ред. Г.Ю. Семигин. - М.: Современная экономика и пра-
статьи представляется необходимым кратко обозначить некоторые принципиальные политико-исторические моменты. В частности, это касается влияния на формирование и политизацию арабской этничности османских реформ и европейского модерна, а также концептуализации понятия «арабская умма».
В XIX в. арабские территории, как и неарабские, имели политический статус вилайетов Османской империи, где султан был верховным носителем политической власти и главой мусульманской общины. Такое положение дел в целом соответствовало представлениям традиционного арабского общества, которое поддерживало сильную монархическую власть и объединенную империю как способные обеспечивать независимость дар аль-ислам, «мира ислама». Только Египет имел положение, отличное от других: он обладал автономной государственностью, основанной на многовековом правлении мамлюков . Эта автономия значительно окрепла после наполеоновской экспедиции, правления Мухаммада Али (1805-1848) и строительства Суэцкого канала, в результате которого резко возросла прямая зависимость Египта от европейских держав . Во многом благодаря европейскому воздействию в Египте (а также Тунисе3) во второй половине XIX в. появляются структуры представительства и организации партийного типа. Эти нововведения осуществлялись местными иерархиями, которые полагали, что преобразование практики общественно-политической жизни позволит достичь военного превосходства как основы независимости.
Традиционное Османское государство состояло из огромного числа религиозных, племенных, этнических групп, обладающих только
во, 2004; Алиев А.А. «Национальное» и «религиозное» в системе межгосударственных отношений Ирана и Ирака в ХХ веке. - М.: ИНИОН РАН, 2006; Косач Г.Г. Арабский национализм или арабские национализмы: доктрина, этноним, варианты дискурса // Национализм в мировой истории. - М., 2007; Tibi B. Arab nationalism: Between Islam and the nation-state. - N.Y.: St.Martin's press, 1989; Choueiri Y.M.M. Modern Arab historiography: Historical discourse and the nation-state. - L.: Taylor & Francis, Inc., 2003.
1 Воины-рабы, выходцы преимущественно из нетурецких областей, основавшие в 1250 г. в результате переворота собственную династию, которая была окончательно ликвидирована Мухаммадом Али.
2 Труевцев К.М. Указ. соч. - С. 309.
3 Поскольку тема статьи ограничена рамками Машрика - центра арабского национализма, другие арабские страны упоминаются в контексте анализа. - Прим. авт.
одной общей идентичностью - конфессиональной. Для немусульман официальная идентичность определялась принадлежностью к одному из трех не имеющих административных или территориальных границ религиозно-культурных сообществ - миллетов, находящихся под покровительством халифа: православному, армянскому и иудейскому. Этничность была первой из «дремлющих» идентичностей, которая стала приобретать политическое измерение сначала среди христиан (ниже я остановлюсь на роли политики османизма в этом процессе), а затем и образованных мусульман. Вплоть до конца Х1Х столетия возрождение этничности в империи имплицитно вело к переосмыслению классической коранической дефиниции идентичности. В Коране говорится о существовании универсального сообщества мусульман (уммы), которое разделено на народы и племена, чтобы мусульмане «знали друг друга». Он запрещает мусульманам претендовать на превосходство на основе принадлежности к определенному племени, этносу и др., но не запрещает создавать ассоциации на основе языковых, культурных и других этнических характеристик, если они не используются в целях доминирования: «Самый благородный из вас пред Аллахом - самый благочес-тивый»1. Арабский язык Корана, заслуги арабов в деле распространения ислама, историческая арабская государственность были главными чертами арабской идентичности.
Реформы, осуществлявшиеся в Османской империи в 4070-х годах Х1Х в. (танзимат) с целью отказа от исключительно неэффективной военно-ленной системы и модернизации управления, включали в себя распространение доктрины османизма, который позаимствовал на Западе такие категории, как «отечество», «гражданство», «равенство». Его сторонники пытались укрепить слабеющую империю, утвердив «османскую нацию» на основе интегрирования в единое сообщество сотен этнических, религиозных, региональных и социальных групп путем превращения всех подданных в граждан, равных перед законом независимо от веры, происхождения и языка. При этом сам концепт единого территориального государства-нации, гомогенность которого достигнута с помощью равных гражданских прав, не имел прецедентов в османской или исламской истории.
Европейское воздействие на формирование культурной и политической систем империи было интенсивным - Запад обладал
1 См.: Коран 49:13 / Пер. Крачковского И.Ю.
политическим, экономическим, военным, техническим превосходством. Западная модель общества поражала людей Востока тем, что обеспечивала непрерывное развитие и улучшение положения человека. Уже в 40-х годах XIX в. в интеллектуальных кругах стала распространяться в целом не новая для мусульманской политической мысли идея о том, что хорошее общество - то, правители которого тем или иным образом отвечают устремлениям своих подданных и заботятся об их благополучии. В Египте и исторической Сирии (включавшей нынешние территории Сирии, Ливана, Иордании, Израиля и Палестины) зародилось просветительское движение (в основном христианское), стоявшее у истоков арабского национализма. Среди его наиболее значительных представителей были Рифаат-бей ат-Тахтави1, Бутрус аль-Бустани, Тауфик аль-Язиджи.
В 1875 г. упоминавшийся выше Язиджи организовал первое в Сирии Арабское тайное общество, которое призывало к освобождению страны от турецкого гнета, отмене цензуры, свободе слова и просвещения. Позднее, в 1904 г., в программе Лиги арабской родины, основанной в эмиграции в Париже сиро-ливанским христианским политиком Неджибом Азури, говорилось, что организация «стремится прежде всего отделить в интересах ислама и арабской нации гражданскую власть от религиозной... Формой правления станет конституционная монархия, основанная на принципах свободы всех вероисповеданий и равенства всех граждан перед зако-ном»2. Эта монархия должна была охватить все арабские страны Азии, за исключением Хиджаза, Йемена и английских протекторатов на Аравийском полуострове3.
К середине 70-х годов в политической элите Османской империи заметно усилились позиции сторонников конституции, которая была принята в 1876 г. и официально провозгласила основные
1 Египтянин ат-Тахтави, выпускник мусульманского университета Аль-Азхар, провел во Франции около шести лет и по возвращении опубликовал книгу о Париже, где рассказывалось об июльской революции 1830 г., Декларации прав человека и гражданина, французской конституции.
2 Цит. по: Журавский А.В. Христианство и ислам: социокультурные проблемы диалога. - М.: Наука, 1990. - Гл. 3, раздел 3. - Режим доступа: http://sfi. r121.nthosting.ru/lib.asp?rubr_id=808
3 Луцкий В.Б. Предисловие в: Амин Саид. Великое арабское восстание. Подробная история, охватывающая арабское движение за четверть века. - М.: Московский институт востоковедения, 1940. - Т. I, вып. 2. - С. 12.
права и свободы граждан империи независимо от вероисповедания, учредила двухпалатный парламент и косвенно несколько ограничила права султана, хотя он и оставался неподотчетным никакому органу1. Сторонники османизма пытались убедить мусульманское население, что конституционализм и парламентаризм соответствуют принципам и институтам ислама, таким как джамаат (местное сообщество), шура2 (совет), иджмаа (мнение сообщества), муша-вара (консультации с целью принятия решения).
По мнению авторитетного специалиста по исламу и Османской империи К. Карпата, самым важным, но часто игнорируемым аспектом конституционного эксперимента было санкционирование существования общности, именуемой «народом», как источника власти и признание османского народа (нации), состоящего из множества этнических групп3.
Османизм, не имея органической основы, общих для всего населения культурных и психологических корней, произвел социальные и культурные изменения, которые усилили чувство общей культуры у мусульман (например, дебаты в парламенте были монополизированы мусульманами, подчеркивающими исламский характер государства) и одновременно вызвали рост этнического и регионального самосознания. Ряд арабских историков полагают, что именно османизму, а не деятельности просветителей арабы обязаны появлением концепта родины с ясными границами и отдельной идентичностью4.
Ограниченный эффект реформ периода танзимата, опасность сецессионизма, недовольство консервативного духовенства и некоторые другие причины привели к государственному перевороту 1878 г. и корректировке идейно-политического курса в сторону панисламизма. Пришедший к власти Абдул Хамид II распустил парламент и приостановил действие конституции. Любопытный анализ этого периода, который обычно характеризуют как «деспотию», есть у К. Карпата,
1 Подробнее см.: Фадеева И.Л. Официальные доктрины в идеологии и политике Османской империи (османизм - панисламизм) XIX - начало XX в. - М.: Наука, 1985. - С. 124-126.
2 Исторические примеры шуры см.: Коран 42:36, 3:153 / Пер. Крачковского И.Ю.
3 KarpatK.H. The politicization of Islam. - N.Y.: Oxford, 2001. - P. 316.
4 Choueiri Y.M.M. Arab history and the nation-state: A study in modern Arab historiography, 1820-1980. - L.: Routledge Kegan & Paul, 1989. - P. 198-200.
который полагает, что Абдул Хамид ради сохранения государства и собственной власти признал приоритет мусульманского сообщества (общины) как эквивалента народа («агрегированной группы индивидов») над государством и поставил принцип халифата выше султаната в отношениях с общиной. Признавая верховенство общины и ее главы-халифа, он лишил государство религиозно-мистической ауры и показал его политическую природу. В итоге это привело к росту мусульманского национализма1.
На позицию султана, безусловно, оказал существенное влияние внешний фактор, связанный с политикой великих держав в Восточном вопросе. В результате Русско-турецкой войны 18771878 гг. и подписания Берлинского трактата империя потеряла почти все балканские провинции, а в османское политическое поле был введен концепт нации-государства как новый принцип политической организации2. Новая ситуация потребовала максимального сплочения мусульманского большинства (турок, арабов и др.)
Возвращаясь к идейно-политическим течениям, отметим, что почти одновременно с просветительским движением развивалось мусульманское реформаторство. Синтетическое начало ислама как одновременно веры и образа жизни, восприятие земного мира как важнейшего поля реализации трансцендентных представлений обусловили принципиальное расхождение между арабскими христианскими просветителями и мусульманскими реформаторами в вопросе о характере власти в будущем государстве.
Истоки превосходства Запада большинство мусульманских интеллектуалов видели в европейском политическом устройстве. Основной причиной упадка мусульманского мира известный реформатор и сторонник панисламизма Джамаль ад-Дин аль-Афгани считал отсутствие справедливости (адль3), принципа консультаций в общине и конституции, ограничивающей правителя. В его концепции халифат имел не только религиозное, но и политическое
1 KarpatK.H. Op. cit. - P. 322.
2 Сербия, Румыния, Черногория (а ранее - Греция) получили независимость, Болгария - автономию, Босния и Герцеговина перешли под управление Австро-Венгрии.
3 Известный специалист по Ближнему Востоку Б. Льюис считает арабское понятие «справедливость» аналогом европейского понятия «свобода» (см., например: Lewis B. Freedom and justice in the modern Middle East // Foreign Affairs. - N.Y., 2005. - May/June).
значение: он должен был обеспечить мусульманское политическое единство1. Как полагал его ученик Мухаммад Абдо, взаимоотношение ислама с современностью - ключевой момент для мусульманских сообществ. Пытаясь найти точки соприкосновения в исламской и западной политической мысли, он провел параллель между шурой и демократией и отверг наличие принципа теократии в исламе, отметив, что власть правителя (хакима), судьи (кади) и муфтия имеет гражданский характер. По его мнению, парламентская система и плюрализм отнюдь не гибельны для единства уммы, поскольку споры о методах достижения цели не означают сомнения в самой цели, как показывает пример европейских стран. Чтобы показать роль ислама как фактора прогресса, Абдо подчеркивал неотъемлемо присущий исламской традиции рационализм и отвергал следование поздним религиозным авторитетам. Такие мыслители, как Абд ар-Рахман аль-Кавакиби и Рашид Рида', много внимания уделяли исследованию политического деспотизма, подвергая жесткой критике султана Абдул Хамида II. В частности, первый из них подчеркивал, что ислам как религия не несет ответственности за те формы деспотического правления, которые возникали и реализо-вывались от его имени, и что «народы должны отвечать за действия тех, кого они выбирают в правители; когда это не удается, их подчиняют другие народы»2. Однако, выступая против абсолютизма и заявляя о существовании «арабской нации» (например, аль-Кавакиби концептуализировал это понятие как общность людей, «связанных единством расы, языка, отечества и права»3), большинство мусульманских мыслителей отстаивали в тот период османское единство и халифат. В поддержку османизма первоначально высказывался и будущий основоположник светского арабского национализма Саты' аль-Хусри, который выделял такие формообразующие компоненты османской нации, как духовная близость,
1 Подробнее см.: Левин З.И. Развитие основных течений общественно-политической мысли в Сирии и Египте (Новое время). - М.: Наука, 1972. - С. 109-110.
2 См.: Tamimi A.S. Democracy in Islamic political thought. - Mode of access: http://ireland.iol.ie/~afifi/Articles/democracy.htm. - P. 2-4.
3 Аль-Кавакиби Абд ар-Рахман. Природа деспотизма и гибельность порабощения. - М.: Наука, 1964. - С. 92. - Цит. по: ТруевцевК.М. Указ. соч. - С. 312.
стремление к единству, общность территории и религии как важного духовного звена1.
Младотурецкая революция 1908 г., ставившая целью возврат к конституционным нормам и отстаивание целостности империи, как того требовала османская имперская традиция, озвучила новую версию османизма, предлагавшую формирование турецкой нации как государствообразующей на полиэтнической основе. Новая версия османского государства постепенно стала входить в противоречие с формирующимся этнонациональным самосознанием арабов. В 1910 г. арабские культурно-литературные клубы были закрыты младотурками, и арабские националисты начинают добиваться децентрализации империи и широкой автономии арабских земель. Например, в 1913 г. в Париже был проведен Первый арабский конгресс, открыто потребовавший сирийской автономии. Возникли тайные общества, призывавшие сирийских арабов к вооруженной борьбе за независимость2.
Огромное значение для мусульманского единства имел вопрос о халифате, который к концу XIX в. приобрел четкое политическое измерение3, что было связано с распространением панисламизма в форме как официальной позиции, так и массовых настроений (мусульмане видели в этом институте основу борьбы против европейского вмешательства, в защиту культурных и религиозных прав). Хадж в священные города Мекку и Медину давал султану-халифу широкие возможности идейного воздействия на мусульман, в том числе из Британской Индии и других английских владений. Очевидно, что лояльность шерифов Мекки, которые вели свое происхождение из племени Пророка (курейш) и пользовались всеобщим уважением, была важна не только для обеспечения османского господства над Хиджазом, но и для легитимации власти халифа.
После ухудшения отношений с Османской империей к началу 80-х годов Великобритания, стремясь разъединить турок и арабов, которые осознавали себя подданными халифа, через публикации в прессе и своих эмиссаров на Аравийском полуострове, стала противопоставлять османизму «этнонациональный» подход, состо-
1 См.: Тихонова Т.П. Указ. соч. - С. 23.
2 Подробнее см.: Луцкий В.Б. Указ. соч. - С. 12-15.
3 Титул халифа перешел к османским султанам в начале XVI в. при Сели-ме I, завоевателе Сирии и Египта.
явший в том, что халифом должен быть шериф Мекки, араб-курейшит. Позднее Великобритания, как и Франция, стала устанавливать контакты с «автономистами».
Когда Османская империя вступила в Первую мировую войну на стороне Германии, британское правительство попыталось осуществить план вооруженного выступления арабов против султана. Первые две попытки (арабских националистов в Сирии и эмира Неджда) потерпели неудачу, и оно обратилось к правителю Хиджаза шерифу Хусейну1, пообещав поддержку в создании независимого арабского государства, точные размеры территории которого тогда не были определены2, в обмен на организацию восстания бедуинов. Позднее к соглашению был добавлен пункт о признании любого халифа, которого сами арабы сочтут достойным избрания. Интересно, что только тогда термин ад-дауля (государство) был использован в значении западного state.
Восстание (арабы называют его «великой арабской революцией») началось в 1916 г.3, однако Великобритания, как показало развитие событий, не собиралась предоставлять арабским странам суверенную государственность, особенно учитывая стратегическое положение Ближнего Востока по отношению к Индии. Параллельно с арабо-английскими контактами в Европе разрабатывался другой договор о послевоенном разделе региона4. Предполагалось, что независимость получат лишь арабы, проживающие на территории Аравии и Йемена.
* * *
Капитуляция Османской империи в октябре 1918 г. положила конец власти младотурок. Союзники аннексировали все ее внешние владения. Борьба великих держав за турецкое наследство на Париж-
1 Представитель влиятельной династии Хашимитов, возводящей свой род к пророку Мухаммаду.
2 Арабское государство должно было включить в себя все арабские области Азии, в том числе Сирию и Месопотамию.
3 Подробнее об арабском восстании, а также контактах Англии, Франции и России по поводу раздела Османской империи см.: Саид А. Указ. соч.
4 Соглашение Сайкс-Пико (представители соответственно британского и французского министерств иностранных дел) 1916 г.
ской мирной конференции 1919-1920 гг. шла на фоне нарастания антиколониальной борьбы (Египет, Ирак, Сирия), однако страны региона в итоге превратились в зависимые территории Великобритании и Франции с различными системами политического контроля (прямое управление, институт верховного комиссара и советников, особые договорные отношения). Например, не договорившись с египетской национальной партией Вафд (создана в 1918 г.) об особом «союзном договоре», в 1922 г. Великобритания отменила протекторат над Египтом при условии сохранения в нем своего военного присутствия и комиссара, не говоря уже об экономических позициях. В Ираке при сохранении английского протектората было образовано королевство во главе с эмиром Фейсалом, сыном шерифа Хусейна. Незадолго до этого в результате оккупации Сирии Францией Хусейн был изгнан из Дамаска, столицы несостоявшегося арабского государства1. В 1920 г. было создано «Государство Великий Ливан», где политическую власть получили марониты, несмотря на включение в него значительных территорий с мусульманским населением. В 1922 г. Великобритания, связанная декларацией Бальфура2, сформировала на территории Палестины эмират Трансиорданию, трон которого занял другой сын шерифа Хусейна - Абдалла. Сам Хусейн после ликвидации халифата в Турции недальновидно объявил себя главой всех мусульман, что дало повод эмиру Неджда Ибн Сауду объявить «самозванцу» войну и покорить Хиджаз; в 1926 г. было провозглашено Королевство Хиджаза, Неджда и присоединенных областей (с 1932 г. - Королевство Саудовская Аравия).
Несмотря на то что в целом арабские сообщества выступали против власти турецкого султана, крах халифата означал развал административной системы, которая в течение многих столетий была символом политической целостности и духовным щитом мусульман. В итоге получить независимость смогли только Саудовская Аравия и йеменский имамат.
В институциональном аспекте мандатная система оказала решающее воздействие на арабский мир, так как в этот период были
1 Сирия была первоначально разделена на пять полуавтономных государств-«штатов», основанных на принципе этноконфессиональной принадлежности; они, как и Ливан, подчинялись французскому верховному комиссару в Бейруте.
2 Предусматривала содействие Великобритании созданию «еврейского национального очага» (homeland) в Палестине.
созданы «искусственные» территориальные политии, - искусственные в том смысле, что их возникновение было определено не естественным развитием обществ, а волей и интересами великих держав. Великобритания, например, создавая такую региональную державу, как Ирак, полагала ее отнюдь не инструментом преодоления племенных и конфессиональных приверженностей, но структурой, которая усилит эти размежевания и будет таким образом противостоять арабскому национализму. Арабское общественное сознание далеко не сразу восприняло эти территориальные политии как государства, и для их обозначения использовался такой термин, как кутр (страна, земля, область). В сиро-ливанском, египетском, иракском и других относительно развитых обществах движения против иностранного вмешательства воспринимались в тот период либо как локально-патриотические, либо как арабские1. Это вполне объяснимо: нации как социальной общности, как целого, борющегося за политическое самовыражение, в этих экономически неразвитых, гетерогенных, с преобладанием патронажно-клиентелистских отношений государственных образованиях не существовало и не могло существовать.
В 20-30-е годы ХХ в. король Ирака Фейсал мечтал объединить Аравию и ирако-сирийскую унию; идею Великой Сирии и присоединения к ней Ирака отстаивал эмир Трансиордании Абдалла. О популярности идей арабского единства свидетельствуют арабские конгрессы 1931 г. в Иерусалиме и 1938 г. в Брюсселе, участники которых определяли арабизм как «чувство необходимости освобождения и единения»2. «Арабское суверенное государство»3 казалось ключом к созданию эффективной политической системы управления, модернизации экономики, развитию человеческих ресурсов, словом, к преодолению отсталости и воссозданию на качественно новом уровне того «золотого века», в котором миру ислама принадлежали передовые позиции в науке, образовании и производстве материальных ценностей. Само латинское в своей основе слово сувере-
1 См.: Калькили Н. Процесс становления палестинских политических институтов: Дис.канд. полит. наук. - М., 2003. - С. 11.
2 См.: Тихонова Т.П. Указ. соч. - С. 32.
3 Касаясь феномена «арабского отечества», российский исследователь Г. Косач отмечает, что суверенные «страновые» государства появлялись не одновременно и не сразу, последовательно и самостоятельно вырабатывая свое понимание «отечества» и собственного места и роли в нем. См.: Косач Г.Г. Указ. соч. - С. 263.
нитет передано в арабском языке существительным сияда от глагола сада, означающего и быть господином, и руководить, и быть ве-ликим1, т.е. несущего значение превосходства и монополии на власть высшего авторитета. Это первоначальное значение доминирует до настоящего времени и ближе всего вестфальской трактовке суверенитета, делающей акцент на обладании территорией и исключении внешних акторов из внутренних конфигураций власти2. В целом на Ближнем Востоке в силу запаздывания модернизации суверенитет долгое время оставался концептом скорее интуитивно ощущаемым, чем рационально определяемым.
К середине 30-х годов широкое признание в интеллектуальных кругах получила светская концепция арабского единства Саты' аль-Хусри. Трактуя арабский национализм в духовном ключе, мыслитель придавал первостепенное значение таким факторам формирования нации, как общность языка и общность истории: «Нация - это социальный организм, характеризующийся жизнью и чувствами. Жизнь нации - ее язык, чувства - ее история»3. Поскольку тезис об исторической и языковой общности требовал отделения истории арабов от истории ислама, он разделил процессы арабизации и исламизации, показав, что первое не обязательно влечет за собой второе, и наоборот; значение ислама заключалось для него, прежде всего, в сохранении самобытности арабской нации. Как писал аль-Хусри, общность религии не предполагает единого политического курса, о чем свидетельствуют примеры арабов, турок и иранцев; религия в принципе должна быть отделена от государства, как это произошло в Европе4.
Однако развитие национальных концепций и движений отнюдь не исключало тенденции к созданию панисламистского объединения. В мае 1926 г. на конгрессе в Каире 30 делегатов из 11 мусульманских стран приняли призыв ко всему мусульманскому миру способствовать образованию нового халифата. На первом Все-
1 Аль-Мунджид фи-ль люгати аль-арабийя =Толковый словарь арабского языка. - Бейрут: Дар аль-Машрик, 1975. - С. 361; Ар-Раид. Муа'джам люгавий асрий = Современный словарь арабского языка. - Бейрут: Дар аль-'ыльм лиль-маляин, 1964. - С. 794.
2 См.: KrasnerS.D. Sovereignty: organized hypocrisy. - Princeton; N.J.: Princeton univ. press, 1999. - P. 20-25.
3 Цит. по: Тихонова Т.П. Указ. соч. - С. 38.
4 Подробнее см.: Тихонова Т.П. Указ. соч. - С. 44-51.
мирном исламском конгрессе (ВИК) в Мекке в июне того же года (60 делегатов) удалось договориться о регулярном созыве подобных конгрессов. Второй конгресс состоялся в 1931 г. в Иерусалиме.
В конце 20-х годов в Египте была создана первая исламистская организация «Братья-мусульмане». Ее основатель Хасан аль-Банна переработал такие концепты, как «национализм», «патриотизм», «государство-нация», «конституционализм», которые стали интегральной частью исламской терминологии. Ислам, по его мнению, должен был стать моральной основой для борьбы против колониализма, за национальное возрождение и радикальную реформу политической, экономической и социальной систем, включая национализацию промышленности, реализацию социальных программ, правовую защиту трудящихся1. «Братья» повели активную вооруженную борьбу в защиту арабо-исламского характера Палестины.
Палестинское религиозно-политическое движение было узаконено авторитетными мусульманскими богословами и мусульманским духовенством в религиозных законоположениях (фет-вах), т.е. получило религиозную легитимацию как действующее в соответствии с мусульманской традицией. С точки зрения одного из духовных лидеров палестинского сопротивления шейха Из ад-Дин аль-Кассама, еврейская иммиграция в Палестине изначально имела религиозный подтекст в связи с политическими планами по созданию сионистского государства. Исходя из этого, решение палестинской проблемы, по их мнению, выходило за рамки национально-освободительной борьбы и должно было осуществляться в форме джихада.
В 20-30-е годы была сформулирована и концепция мусульманского национализма. В особых условиях Британской Индии, где существовала индусско-мусульманская рознь, Мухаммад Икбал отождествил понятие конфессиональной общности с нацией, а затем увязал понятие нации с территорией. При этом он считал единство и равноправие двумя столпами исламского общества и был уверен в совместимости республиканских принципов с исламом2.
1 См.: Lia B. The Society of the Muslim Brothers in Egypt: The rise of an Islamic mass movement, 1928-1942. - Reading, UK: Ithaca press, 1998. - P. 73-77, 81-82.
2 Подробнее см.: Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественно-политической мысли Индии и Пакистана (Критика «мусульманского национализма»). - М.: Издательство восточной литературы, 1963. - Гл. 7.
Забегая вперед, отметим, что и в межвоенный период, и в дальнейшем в арабском общественно-политическом процессе сложно четко зафиксировать соотношение исламского и национального в их различных интерпретациях. Как справедливо указывает российский востоковед А.А. Алиев, «на практике подобные приоритеты редко проявлялись в чистом виде: главенствующим фактором мог быть и национальный, и религиозный аспект»1. Например, в 50-х - начале 60-х годов в ряде мусульманских стран предпринимались попытки ограничения роли религии в общественной жизни и поощрения различных форм светского национализма как локального (Египет, Судан, Тунис, Алжир), так и регионального (арабизм и баасизм) характера, что во многом было следствием европейского влияния. Хотя секуляризм не фигурировал в качестве явной цели, приоритет национализма лишал ислам универсальности, «замыкая» его в духовной и бытовой сферах. На наш взгляд, этот ислам революционной демократии можно определить как националистический; корни же его уходят в исламское реформаторство. Государство стремилось активно использовать традиционные мусульманские ценности: помимо земельной реформы, национализации и социальных мер национализм, независимо от разновидности, включил в свой словарь историю ислама и его героев. Мишель Афляк, один из основателей партии Баас, говорил о пророке Мухаммаде как о пионере арабизма и арабского единства; Г.А. Насера часто уподобляли Салах ад-дину, чей военный гений объединил Египет и Сирию и одержал многочисленные победы над крестоносцами. Таким образом, политические и экономические преобразования санкционировались отчетливо выраженными в исламе принципами эгалитаризма и справедливости. Поэтому начальный этап революционного развития не исключал в принципе сотрудничества националистов с такими полярными силами, как коммунисты и исламисты («Свободные офицеры» и «Братья-мусульмане»2, Баас и коммунисты).
1 Алиев А.А. Указ. соч. - С. 84.
2 «Свободные офицеры» - организация офицеров среднего и младшего звена египетской армии во главе с Г. А. Насером, совершившая в 1952 г. антимонархическую национально-освободительную революцию.
* * *
Долгожданную независимость ближневосточные арабские государства преимущественно обрели после Второй мировой войны. В качестве основы суверенности они через конституционное закрепление получили многие западные принципы организации власти (исключая, естественно, абсолютные монархии Персидского залива), хотя были далеки от породившего эти принципы nation-state.
Изучая современное национальное государство, группа исследователей во главе с Д. Хелдом выделила ряд его ключевых особенностей: обладание территорией, неперсонифицированный политический механизм, монополия на принудительную власть, выраженное присутствие легитимности1, которые будут использованы нами как параметры анализа процесса создания национальных сообществ на Ближнем Востоке. Однако прежде - несколько слов о попытках создания «единого арабского отечества».
Образование Лиги арабских государств (ЛАГ, 1945), которая должна была способствовать более тесным отношениям между государствами-членами, координации их политических действий, обеспечению их независимости и суверенитета, процессу деколонизации, объективно требовало укрепления арабской идентичности. В 50-е годы растет влияние партии Баас (в 60-е она пришла к власти в Сирии и Ираке), связывавшей успех борьбы за национальное освобождение в одной стране с борьбой за создание единой арабской нации, которой по силам покончить с зависимостью от Запада. В понятия «арабская нация» и «арабское единство» бааси-сты первого поколения вкладывали эмоциональный патриотический подтекст: «Призывая к нации, мы прежде всего призываем к любви, к чувству, которое связывает человека с его семьей, так как родина - это большой дом, а нация - большая семья»2. Миссия партии определялась как «создание или возрождение нации», а сама партия - как пример «будущей чистой развитой нации, которую ей
1 Held D., McGrew A., Goldblatt D., Perraton J. Global transformations. Politics, economics and culture. - Stanford, Cal.: Polity and Stanford univ. press, 1999 (русский пер.: Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Дж. Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. - М.: Праксис, 2004). - Р. 48-49.
2 Фи сабиль аль-Баас (Во имя Баас). Сборник партийных документов, принятых национальным руководством партии. - 2-е изд. - Багдад: аль-Баас, 1963. - С. 45.
предстоит возродить»1, и она сама мыслилась как «нация в миниатюре». Широко известны лозунги баасистов: «Религия - Аллаху, родина - всем», «Единство, свобода, социализм». Социализм трактовался как призыв к справедливому общественному идеалу, к обществу, где не будет угнетения, где все будут равны; свобода подразумевала как независимое развитие, так и свободу личности, в том числе экономическую.
После образования независимых арабских государств Баас стремилась развить содержание национально-юнионистской тенденции, отмечая: «Единство - не простое собирание частей арабского мира, но сплавление этих частей воедино... Единство - это революция в полном смысле слова, так как оно ликвидирует местнические (т.е. национальные. - И.К) интересы, которые существовали и распространялись веками. Это революция, так как она противостоит интересам и классам, отвергающим единство. Поскольку единство - революция, оно должно иметь свои объективные инструменты, т.е. передовые революционные народные движения»2. При этом задачи революции не конкретизировались, а успех борьбы ставился в зависимость от морального возрождения общества: «Всё должно кипеть, всё должно прийти в движение. Наверняка впереди будут трудности, которые нам необходимо преодолеть. Наверняка путь будет длинным, но с нами будут на этом пути мысль, мораль и вера. Идя по пути борьбы и страданий, нация объединится» .
К концу 50-х годов приверженность арабской идентичности обнаружил насеровский режим в Египте4. По нашему мнению, это было обусловлено конкретными политическими причинами: созданием Багдадского пакта, Суэцким кризисом, необходимостью укрепления армии и позицией СССР в поддержку арабского нацио-
1 Фи сабиль аль-Баас (Во имя Баас). Сборник партийных документов, принятых национальным руководством партии. - 2-е изд. - Багдад: аль-Баас, 1963. - С. 339.
2 Бааду ль-мунталакат ан-назарийа ал-ляти акаррага аль-муатамар аль-кавмий ас-садис фи тишрин аль-авваль 1963 (Теоретические основы, принятые VI Национальным съездом в октябре 1963 г.). - Багдад: аль-Баас, 1976. - С. 26.
3 Фи сабиль аль-Баас. - С. 176.
4 Вопрос о политической идентичности Египта вызывает много споров, так как он обладает значительным опытом государственности; о сути этой дискуссии см.: Vatikiotis P.J. Arab and regional politics in the Middle East. - L.: Routledge, 1984. - P. 240-260.
нально-освободительного движения. Во всяком случае, выступая перед депутатами Национального собрания по случаю декларирования основ единства между Египтом и Сирией, Насер говорил: «Вы видите реальность единства. видите, что сама жизнь ведет нас к единству... Вы видите, что в целом история Каира есть то же, что история Дамаска: различия есть в деталях, но не в главном. Когда в некоторые моменты казалось, что Египет отдалился от арабской идеи и что связи между ним и регионом (Машриком. - И. К.) оборвались. это на самом деле было не так, отдаление было внешним. Действительный ход вещей подтвердил: предрешенное Аллахом неизбежно .»1.
В 50-70-е годы идеи юнионистского арабского национализма получили практическое воплощение в попытках объединения Египта, Сирии, Ливии, Судана, Туниса, Ирака, Иордании на двусторонней или многосторонней основе и пользовались широкой поддержкой населения. Однако разнородность политических режимов и неравномерность социально-экономического развития обрекли их на неудачу. Наиболее показательным в этом плане был провал ОАР как попытки слияния Египта и Сирии: баасисты, вначале горячо поддержавшие проект, укреплявший панарабскую идею и их собственные позиции (особенно в борьбе с сирийскими коммунистами), быстро поняли опасность союза с более сильным соседом. Управление египетских чиновников, распространение социалистических программ Насера по национализации и перераспределению собственности и функционирование единственной легальной политической партии - египетского Национального союза - вызвали политический кризис в стране и идейное противоборство в самой Баас (между про-и антинасеристами). В 1961 г. произошел антиегипетский государственный переворот, во главе которого стоял военный комитет Баас.
В итоге в ближневосточных государствах национализм принял форму лояльности государству, лояльности, обусловленной не только традицией (служение государству как служение всем, коллективу), но и тем, что только государство способно было в тех
1 Калима ар-раис Гамаль Абд ан-Насер фи маджлис аль-умма би мунасабат иа'лян усус аль-вахда бейна Мыср ва Сурия 5.02.1958 = Речь президента Г.А. Насера перед депутатами Национального собрания по случаю декларирования основ единства между Египтом и Сирией 5.02.1958 г. - Mode of access: http://nasser.bibalex.org/Speeches/browser.aspx?SID=578 - С. 2.
политических и экономических условиях обеспечить единство и относительную стабильность, аккумулировать финансовые и человеческие ресурсы, осуществить модернизацию. Как отмечали авторы теперь уже классического в отечественной традиции труда «Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного», «государство должно было сфокусировать в себе, в своей практической деятельности определенные интересы всех основных компонентов комбинированного общества1 и в то же время оставаться над этими компонентами»2. Поскольку в отсутствие граждан, индивидов, находящихся в правовых отношениях относительно друг друга и государства (а для появления таких граждан жизненно необходим определенный качественный и количественный уровень развития капиталистической экономики, формирующей массовое общество и заставляющей отстаивать свои интересы и права институциональными политико-правовыми путями), не может быть устойчивой власти демократического типа, у власти в этих странах оказалась военная (изначально обладавшая средствами насилия) или гражданская (ассоциируемая с государством в целом) бюрократия. Попытка установления режима консоциативной демократии в качестве механизма управляемого политического участия в Ливане, имевшем благоприятствующие этому политико-культурные и социально-экономические факторы, привела к консервации партикулярных интересов влиятельных кланов и семей из-за высокой степени автономии сегментов в решении внутренних вопросов.
Острейшая нужда в экономических, военных, культурных ресурсах, необходимых для предотвращения дезинтеграции из-за этнических, конфессиональных, идейно-политических разногласий (эта проблема была очень острой, например, для Иордании, Ливана, Ирака, Кувейта, Йемена), для модернизации и строительства национальной идентичности, объективно толкала арабские страны к поиску союзников-«спонсоров», которыми в эпоху биполярного мира могли стать (и стали) только сверхдержавы - СССР и США. Проникновение в регион сверхдержав существенно отразилось на политических структурах и характере политического обмена ори-
1 В современной политологической литературе практически синонимично употребляется термин конгломеративные структуры. - Прим. авт.
2 Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного / Ред. Рейсер Л.И., Симония Н.А. - М.: ГРВЛ, 1984. - С. 278.
ентированных на них стран. Вариативность институциональных моделей была очень широка: от конституционных династических монархий (Марокко, Иордания) и квазилиберальных многопартийных систем (Тунис, Ливан, Египет после Г.А. Насера) до правящих массовых партий, в том числе в составе фронтов (Египет при Насере, Ирак, Сирия, Алжир, НДРЙ (Южный Йемен), и «непосредственного народовластия» через систему первичных народных собраний (Ливия)1. Тем не менее во всех случаях (кроме, может быть, Ливана до начала гражданской войны в 1975 г.) стабильность и относительная сплоченность этих формирующихся сообществ гарантировались режимом личной власти, разрешающей многочисленные кланово-региональные, племенные, конфессиональные и иные конфликты, обусловленные наличием разнообразных парохиаль-ных лояльностей. Легитимность «прогрессивных» режимов обеспечивалась не столько внутренними преобразованиями, сколько идентификацией коллективных целей с целями арабского национализма, антиимпериализма и неприсоединения.
Особняком в этом далеко не полном списке стоят патримониальные сообщества Персидского залива, среди которых только Кувейт при получении независимости обрел формальные атрибуты конституционной монархии. Здесь в конце 50-х - начале 60-х годов внешний фактор, т.е. регулярные интенсивные политические и экономические контакты с Западом, вызвал прерывание естественной эволюции традиционного общества и заставил слабую центральную власть усиливать свои ресурсы, ускоряя процесс развития, понимаемого в этом случае как институционализация политических организаций и процедур (С. Хантингтон). Обладание нефтяными ресурсами, имеющими стратегическое значение для мирового капиталистического хозяйства, с одной стороны, определило отсутствие применительно к ним жесткого внешнего политического давления ради поддержания внутренней консервативной стабильности, а с другой - позволило формироваться в качестве влиятельных участников мирового политического процесса.
1 Об уникальной политической системе Ливии, представляющей собой комбинацию элементов традиционной племенной демократии и персонифицированного авторитаризма, подробнее см.: Егорин А.З. История Ливии. ХХ век. - М.: ИВ РАН, 1999. - С. 242-254, 282-285.
Огромное значение для формирующихся национальных интересов и политической идентичности ближневосточных государств имел внешний фактор: арабо-израильское противостояние и жесткое соперничество сверхдержав. После провозглашения Израиля в 1948 г. началась арабо-израильская война (объявлена ЛАГ), в которой стороны не шли на компромисс. Об остроте ситуации свидетельствуют слова Давида Бен-Гуриона, одного из отцов-основателей Израиля: «В Ливане должно быть создано союзное нам христианское государство с южной границей по реке Литани. Сокрушив Арабский легион и нанеся удар по Амману, мы ликвидируем Трансиорданию, а затем Сирию. Если у Египта еще будет смелость продолжать борьбу, мы нанесем бомбовый удар по Порт-Саиду, Александрии и Каиру. Так мы закончим войну и расплатимся по счетам наших предков с Египтом, Ассирией и Арамеей»1. В ходе относительно коротких войн 1948-1967 гг. арабские государства так и не смогли достичь единства; после же неудачной войны 1967 г. разногласия усилились. Иордания стремилась найти путь мирного сосуществования с еврейским государством: для нее потеря Западного берега была серьезнейшим экономическим потрясением, а присутствие палестинских беженцев и отрядов - дестабилизирующим фактором. Египет, обладавший сильной армией, стремился к реваншу, хотя в принципе мог бы вести диалог с Израилем - но как равный с равным (что и вылилось впоследствии в сепаратный мир). Режимы «социалистической ориентации» (Сирия, Ирак, Алжир, Ливия, НДРЙ) отвергали любой мирный договор или признание Израиля. Нефтяные монархии, публично поддерживая антиизраильский курс, руководствовались интересами стабильности и экономической конъюнктуры. С другой стороны, ближневосточный конфликт, необходимость координации усилий в защите общеарабских интересов удержали арабские страны от «балканизации». Но все же политические и идеологические противоречия, взаимные территориальные и экономические претензии были настолько велики, что эффективного общерегионального сотрудничества (например, в рамках ЛАГ и ее учреждений) наладить не удалось. Более успешен, но, в основном, в плане формирования субрегионального рынка, опыт Совета сотрудниче-
1 Bar-ZoharМ. Веп Оипоп. - Ь.: Ше1аеп1еМ ада №соЫп, 1978. - Р. 166.
ства арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), объединившего однородные монархические режимы1.
Подводя итог периоду развития арабского государства в биполярную эпоху, можно констатировать, что оно проделало немалый путь с точки зрения формирования территориальности, централизованных властных институтов и идентичности2, значительно укрепив внешнеполитические позиции и внутреннюю безопасность. Важную роль в этом процессе сыграли геополитическое соперничество и модернизационная помощь сверхдержав (особенно СССР), а также ближневосточный конфликт и нефтяной фактор. Нефтяные ресурсы использовались не только как экономическая основа модернизации, но и как инструмент политического давления на западный мир в борьбе за собственные позиции в регионе («нефтяные бойкоты»). В 70-80-е годы этос развития и расплывчатый национализм стали характерной чертой модернизирующихся аравийских монархий, в них постепенно формируется авторитет власти государства (а не только монарха). Большие доходы позволили им создать при помощи западных специалистов профессиональный аппарат управления, и надежная административная система снимала многие противоречия модернизации. Например, если до эпохи короля Фахда КСА было, по выражению местного политолога, не более чем «феноменом культуры и цивилизации», то за годы его правления (1982-2005 гг.) оно последовательно обретало черты «государства институтов»3.
В республиканских системах заимствованные стратегии развития, обеспечив некоторое улучшение социально-экономических показателей (рост ВВП на душу населения, грамотности, продолжительности жизни и др.), не решили проблему недостаточного развития (underdevelopment) и одновременно вызвали острые соци-
1 Создан в 1981 г. и объединяет Бахрейн, Катар, Кувейт, ОАЭ, Оман и Саудовскую Аравию - аравийскую «шестерку», на долю которой приходится около четверти мировой добычи нефти.
2 Помимо государственной пропаганды национализма в революционном (египетский, сирийский, иракский «социализмы») или консервативном ключе и создания общенациональных общественных и общественно-политических организаций использовались и чисто административные меры: например, в Южном Йемене в 70-е годы ХХ в. географические названия провинций были заменены на номера, чтобы ослабить локальные идентичности.
3 Косач Г.Г. Эпоха короля Фахда: годы развития, кризисов и потрясений. -Режим доступа: www.iimes.ru/rus/stat/2005/05-08-05.htm.
альные конфликты, связанные с последствиями быстрых индустриальных преобразований и распространением западных культурных ценностей. Внедрение новой модели взаимоотношений с государством, выступающим в качестве крупнейшего собственника, при отсутствии компенсаторных механизмов сопровождалось социальной дезорганизацией, резким усилением маргинальности и разочарованием в «демократии» или «социализме». В институциональной сфере сформированные политические организации и процедуры не получили автономности и продолжали оставаться инструментами разнообразных социальных групп, являя собой симбиотическое сочетание современных и традиционных форм власти. Это предопределяло их зависимость от внешнего влияния.
В подобных условиях там, где не было жесткой националистической диктатуры (как в Ираке, Сирии и отчасти Ливии), ислам стал превращаться в инструмент поддержания социетального равновесия с позиции власти, с одной стороны, и инструмент мобилизации оппозиции - с другой. При этом идеологию, основанную на исламе как мировой религии, в силу ее природы трудно замкнуть в национальном пространстве, и она, так или иначе, выводит своих последователей на общемусульманский уровень, ослабляя другие идентичности.
С другой стороны, определенный поворот в сторону признания «национального этапа развития» произошел в среде исламских фундаменталистов («классический» исламский фундаментализм воспринимает верховность нации-государства как прямую угрозу установлению мусульманских норм лояльности и руководства). Показательна в связи с этим эволюция позиции известного радикального исламского мыслителя Абу аль-Али аль-Маудуди, пакистанца по происхождению. Для него национализм внеисторичен, его начала укоренены в политической культуре Вавилона, Древнего Египта, Персии, Греции и Рима; вся концептуальная система национализма есть иррациональный подход, который разрушает более важные глубинные связи между человеческими существами, разделяя человечество на расовые группы, возводя языковые барьеры внутри одного религиозного сообщества и проводя искусственные территориальные границы. Основан ли национализм на единстве расы, языка или экономических интересов, он обязательно ведет к войнам и агрессии. Напротив, ислам рассматривает всю
планету как место обитания человечества, растворяя, таким образом, эти надуманные противоречия.
Более того: Пророк выдвинул новую концепцию национализма, которая имела отношение к внутренней сущности человека. Те, кто познал истину поклонения Аллаху, - одна нация, кто не познал - другая. Таким образом, есть два вида национализма: ислам и неверие. Лояльность «мусульманина-националиста» определенной духовной и политической системе, а не территории, расе или языку, есть мерило, определяющее место его жительства и суть деятельности1.
Но в 1960-1970-х годах во время расцвета национализма аль-Маудуди признает, что «образование самостоятельных мусульманских национальных государств было неизбежным результатом исторического движения, который нельзя было изменить. Достойно сожаления, что все... мусульманские государства следуют одной и той же доктрине национализма, заимствованной у их западных хозяев... Они полностью не осознают значения революционного правления ислама, который может объединить их мусульманское население в одну умму, продвигать среди них добрую волю и кооперацию»2.
В настоящее время большинство влиятельных исламистских организаций признают наличие «национального этапа» борьбы и национальных целей. В Египте, например, основные линии противостояния между правительством и «Братьями-мусульманами» -это не борьба за халифат, а расширение области применения шариата, прежде всего в СМИ, образовании, культуре3, демократизация политических институтов и поддержка интеллигенции. В Ливане шиитское движение «Хизбалла» через демократические выборы4 стало неотъемлемой частью властных структур, а отпор израильской агрессии 2006 г. сделал его общенациональной силой. Сегодня оно пытается примирить концепт единой мусульманской уммы и свои региональные интересы с задачами сохранения цело-
1 Аль-Маудуди А.А. Бейна ад-да'ва аль-кавмийя ва ар-рабита аль-ислямийя = Между национальным призывом и исламским союзом. - Каир: Дар аль-ансар, 1978. - С. 9-46.
2 Maududi S.A.A. Unity of the Muslim world. - 5th ed. - Lahore: Islamic Publications, 1982. - P. 19-34.
3 Согласно ст. 2 Конституции Египта шариат выступает источником законодательства.
4 По результатам выборов 2005 г. в Национальное собрание «Хизбалла» получила 12 мест (из 128).
стности страны и упрочением собственных позиций в ее политической системе.
* * *
Распад социалистической системы и самого СССР привел к резкому усилению глобализационных процессов: капиталистическая интернационализация 1980-х годов стала поистине глобальной. Для нее не осталось отгороженных «железным занавесом» пространств, а неолиберальная модель развития утвердилась в качестве наиболее эффективной. Арабские страны Ближнего Востока оказались, если можно так сказать, наедине с Западом и его стратегическими интересами, имеющими отчасти противоречивый характер: это экономическая либерализация, сопряженная с ней политическая либерализация, поддержка Израиля и одновременно сохранение стабильности в регионе, обладающем самыми значительными запасами углеводородов. Как не раз отмечал выдающийся культуролог и социолог Э. Саид, американская политика на Ближнем Востоке всегда, и особенно после окончания «холодной войны», противостояла арабскому национализму, следуя двум трудно сочетаемым принципам: поддержке Израиля и обеспечению собственной энергетической безопасности.
Хотя рассматриваемый регион, как было показано выше, далеко не монолитен и расколот противоречиями, несмотря на общие культурно-религиозные и географические факторы, он имеет единую для всех его частей стратегическую задачу преодоления недостаточного развития. Для всех арабских стран результатом модернизации и формирования современных государственных структур стало появление новых интересов, новых участников, ведущих борьбу за доступ к материальным и символическим ценностям, т.е. резкое нарастание требований по отношению к политическим институтам. Таким образом, давление на государство с целью проведения институциональных изменений и создания неперсонифицированных структур власти, т.е. безликого и суверенного политического порядка, с развертыванием глобализации усиливается как извне (со стороны глобальных лидеров), так и изнутри. Очень большую роль в этом давлении играет так называемый «демонстрационный эффект» глобализации, возникший благодаря Интернету и спутниковым каналам. В этой ситуации государству невозможно «закрыться» от мирового политического и хозяй-
ственного рынка, формирующего ожидания населения1. В ближневосточном политическом пространстве в 90-е годы началась трансформация понятия «государственный суверенитет» от коллективной, исполненной духа сопротивления формулы «мы против внешнего мира» (независимо от того, что имеется под ним в виду, - США, Тель-Авив или Дамаск в случае Ливана) к более ответственному и ориентированному на консенсус «мы для себя».
Интересно, что для обозначения глобализации в арабском языке не используются заимствованные термины. Из нескольких предложенных вариантов2 закрепился термин авляма, который был образован от алям - мир - и буквально означает «становление, делание всемирным». Язык, таким образом, точно выразил понимание глобализации как становления целостного по своим параметрам, взаимозависимого мира.
Естественно, процессы глобализации могут расцениваться по-разному, и отношение к ним в большинстве случаев политизировано. Но даже характеризуя глобализацию как «реколонизацию» или «американизацию», ближневосточные элиты и массы в любом случае понимают ее как процесс изменений, как формирование новых отношений взаимозависимости. И хотя характеристика «взаимозависимость» применительно к отношениям между Западом и арабскими странами кажется натянутой, она есть и не сводится только к энергетическим ресурсам и нефтедолларам или информационному влиянию. Быстро увеличивается мусульманское присутствие в Европе3, мусульманские организации становятся субъектами политики, что вызывает неоднозначные политические последствия, в том числе рост влияния ультраправых. Еще более важно то, что само отношение к исламскому миру становится существенным фактором западного политического процесса.
Вызов, который и ранее стоял перед арабским ближневосточным государством, усложнился: теперь ему необходимо поддерживать социетальное равновесие и собственную легитимность в услови-
1 Подробнее об этом эффекте см.: Friedman T.L. The Lexus and the olive tree: understanding globalization - N.Y.: First anchor books ed., 2000. - P. 43-70.
2 См.: Архипова Д. Глобализация глазами арабо-мусульманского мира. -Режим доступа: http://www.polit.ru/country/2003/07/22/621761_print.html. - С. 3.
3 В Европе насчитывается, по оценке различных источников, от 15 млн. до 25 млн. мусульман.
ях неравномерной и «неравной» глобализации, подтачивающей его внутренние и внешние полномочия; и в отличие от предыдущей биполярной эпохи возможностей для маневра в виде выбора соответствующей внешнеполитической ориентации нет. При этом легитимность режимов зависит сегодня не только от приверженности делу национализма и доверия к лидерам-«патриархам», но и от того, насколько властные структуры учитывают требования равенства и участия, усиливающиеся благодаря информационным потокам и трансграничным перемещениям населения. Эти требования, выдвигаемые не обязательно в «западных» рациональных формах, представляют собой серьезный вызов в первую очередь аравийским монархическим режимам и их типу суверенитета как наследственной власти племенных вождей, источник которой - «общественный договор» (двойная клятва верности) между правителем и подданными; естественно, исполнение этого договора варьируется от страны к стране1. Поскольку ислам является в них государственной религией, а шариат - основным источником законодательства, то идеальным носителем суверенитета должен выступать Аллах. В «Основах системы власти Королевства Саудовская Аравия (КСА)» (королевский декрет 1992 г.) это положение выражено в наиболее четкой форме: «Власть в Королевстве. всецело руководствуется Книгой Всевышнего Аллаха и сунной Его Пророка, которые являются основой данного Положения и других государственных актов» (ст. 7)2. Для республиканских же режимов главная опасность - структурные изъяны легитимности, обусловленные отсутствием инклюзивного конституционного управления и идеологической слабостью власти (отсюда и трудность споров с исламистской оппозицией). В условиях неустойчивого внутреннего и общемирового развития правящие элиты серьезно опасаются экспериментов в области повышения структурной легитимности через расширение политического участия.
Как учит мировая история, формирование новых общественных связей и нового гражданского самосознания невозможно без развития общенационального рынка. Для арабского государства экономические реформы также чреваты серьезными структурными изменениями: в большинстве случаев, как отмечает индийский ис-
1 Официальные документы не всегда фиксируют, кто выступает носителем суверенитета (например, случай Омана).
2 Mode of access: http://www.servat.unibe.ch/law/icl/sa_indx.html
следователь А.Н. Рой, оно глубоко вовлечено в патронажную систему, которая включает в себя политическую поддержку со стороны компаний государственного сектора в обмен на «пожизненную экономическую безопасность»1. Таким образом, государство отнюдь не всегда рационально в выработке экономической политики. Реформы госсектора очень сложны, так как его существование имеет и идеологическую основу: его образование было связано с борьбой за независимость, идеями арабского социализма и эгалитаризма. Нефтегазовый сектор рассматривается (там, где он присутствует) как основа суверенитета.
Экономическая реформа в регионе Ближнего Востока тесно связана с политической. Поэтому экономические реалии, привносимые глобализацией, имеют далеко идущие последствия. Она заставляет искать возможности подключиться к мировым хозяйственным связям, привлекать инвестиции, снижать таможенные пошлины, менять забюрократизированные банковские системы, словом, действовать -правда, не только по собственной воле, но и под давлением Всемирного банка, МВФ и других финансовых структур. Государству приходится принимать неизбежность хозяйственных реформ и внешнего вмешательства в условиях недостаточности экономических ресурсов, но при этом оно боится ослабления собственных позиций и политического контроля: экономическая либерализация - это прежде всего приватизация госсектора, охватывавшего в 90-е годы в ряде стран до 70-80% производства (Египет, Сирия, Ирак, КСА и др.), а она сопряжена с ростом безработицы и социального недовольства. Приватизационные мероприятия там, где они имели место, привели скорее к появлению инертных и дружественных власти капиталистических структур, чем к созданию социально ответственной рыночной экономики. Тем не менее в последний период в ряде стран принимаются важнейшие решения о дозированном доступе иностранного капитала в нефтегазовый сектор (Египет и др.), создаются особые «квалифицированные экономические зоны» между США, Израилем и Египтом. Формируются и обрастают новыми механизмами субрегиональные (помимо упоминавшегося ССАГПЗ) экономические союзы. Однако эти шаги пока мало способствуют не только эффективному участию в мировой хозяйственной системе, но и
1 Roy A.N. Globalization or Gobble-isation: The Arab experience. - Delhi: Konark publishers, 2003. - P. 101.
субрегиональной «панарабской» интеграции из-за отсутствия, как справедливо отмечает А.Н. Рой, сбалансированной интегрирующей среды1, т.е. однотипного и при этом неравномерного развития, и политических разногласий. До сих пор среди ближневосточных государств нет единого подхода к глобализационным процессам в нефтяной сфере. Нефтяные доходы, к которым так или иначе имеют отношение они все (как производители и как получатели помощи), не столько служат «локомотивом» реформ, сколько консервируют распределительную экономическую систему.
Глобализация, формируя общие ожидания, требует и определенной совместимости политических систем, общего политического языка. Это обусловлено, как мы отмечали, не только внешним давлением западных участников, но и объективной логикой глоба-лизационных процессов. Требование «демократии» поддерживается «снизу», хотя зачастую в формах, не позволяющих увидеть его истинный смысл. Тот же политический ислам подразумевает в своих наиболее развитых концептуальных формах не самоизоляцию и тотальную войну с Западом, а поиск сочетания исламской идентичности (в том числе в ее национальном измерении) и ценностей с общемировым политическим и экономическим сотрудничеством2.
Неудивительно, что 90-е годы открыли на Ближнем Востоке эру политических реформ с целью повышения уровня легитимности власти и, соответственно, политического участия. Приведем лишь некоторые знаковые события, особо обратив внимание на изменения в монархических системах: 1989 г. - возобновление парламентских выборов в Иордании; 1990 г. - расширение состава сирийского парламента за счет увеличения квоты мест для независимых депутатов; 1991 г. - выборы в Кувейте; 1992 г. - принятие «Основного закона о государственной власти» и образование Консультативного совета в КСА; 1993 г. - выборы в Йемене; 2002 г. - принятие Конституции в Катаре, провозгласившей прямые выборы при тайном голосовании; 2002 г. - муниципальные выборы с участием женщин и выборы в Палату представителей на Бахрейне; 2005 г. - частичные муниципальные выборы в КСА и альтернативные прямые президентские выборы в Египте; 2006 г. -
1 Roy A.N. Op. cit. - P. 113.
2 Подробнее см.: Кудряшова И.В. Идеологический дискурс политического ислама // Политическая наука. - М., 2003. - № 4.
первые частичные (половины из 40 депутатов) непрямые выборы в Национальный совет ОАЭ при установленной квоте каждого из эмиратов. В аравийских монархиях по-прежнему запрещено создание политических партий, но идет поиск форм включения граждан в политическую жизнь: например, в Саудовской Аравии - это проведение многораундового национального диалога по актуальнейшим вопросам жизни страны через организацию широких дискуссий и собраний последовательно на локальном, провинциальном и национальном уровнях1.
Однако одновременно с либерализацией имеет место ужесточение контроля над СМИ, уровнем политических прав и свобод и оппозицией (чаще всего под предлогом борьбы с исламизмом и терроризмом). Эти разнонаправленные тенденции дали основание немецким исследователям А. Холгеру и О. Шлумбергеру определить выживаемость арабского режима как «комбинацию функций репрессивного принуждения и легитимности», при которой уровень репрессий остается относительно стабильным, а уровень легитимности и ее источники изменяются2. Вовне в институциональном плане легитимность обеспечивают, как отмечалось выше, новые или реорганизованные политические и общественно-политические институты (выборы, партии, неправительственные организации, гуманитарные фонды) и либо бюрократическая ротация в элитах, либо их расширение за счет представителей бизнеса, технократов, получивших образование на Западе и использующих общий с ним язык; широкое распространение получила «экономизация» политического дискурса3, когда конкретные экономические решения и программы удерживаются в поле публичных политических дискуссий (показательный пример в этом отношении -Иордания). Однако эти политические формы свидетельствуют скорее о появлении новых политических стандартов, чем о реальной демократи-
1 Темы дискуссий в ходе шести туров национального диалога: определение проблематики дискуссий; внутрисаудовское террористическое подполье; права и обязанности женщин; проблемы молодежи; взаимодействие с другими культурами и миром; национальный образовательный проект. Подробнее о текущем туре см.: Косач Г.Г. Саудовская Аравия: шестой тур национального диалога. - Режим доступа: www.iimes.ru/rus/stat/2006/08-12-06a.htm.
2 Holger A., Shlumberger O. «Waiting for Godot»: Regime change without democratization in the Middle East // International political science review. - Beverly Hills, 2004. - Vol. 25, N 4. - P. 375.
3 Holger А., Shlumberger О. Op. cit. - P. 378-380.
зации. Свободные выборы, расширение парламентского представительства и создание неправительственных организаций в подавляющем большинстве случаев имеют целью кооптацию во власть представителей патримониальных структур ради поддержания национальной консолидации «без размежевания». Таким образом, они отнюдь не выполняют функцию коммуникативных сетей, создающих гражданскую идентичность. Реально же действующими социальными организациями, которые могут обеспечить лояльность индивидов, служить надежными сетями политической коммуникации и участвовать в урегулировании возникающих конфликтов, остаются мусульманские общины. Этим обусловлено и влияние исламистских организаций как единственной автономной оппозиционной политической силы. Поэтому, например, включение ХАМАС в легальный палестинский политический процесс или интенсивные консультации в Египте с лидерами «Братьев-мусульман» накануне президентских выборов как раз и есть проявление подлинно демократической практики и легитимности (с поправкой на местный политико-культурный контекст).
* * *
Оценивая результаты строительства национального государства на Ближнем Востоке, можно сказать, что осуществленные в институциональной и правовой сферах изменения были значительны, но не привели к формированию нового, подлинно национального типа суверенного авторитета. Это произошло не столько из-за «авторитарности» и «отсталости» элит, сколько из-за двойственности «недомодернизированной» политической системы, сочетающей в себе различные идентичности и основания легитимности и вынужденной искать баланс между ними. По сей день государство существует в поле высокой напряженности, создаваемой разными цивилизационными основаниями: глобализированным модерном и мусульманской политической традицией, обеспечивающей комбинацию гипертрофированной роли политического центра и религии с общинно-патримониальными началами.
Годы «сосуществования с глобализацией» выявили новые проблемы и противоречия в жизни арабского государства. С одной стороны, оно пытается адаптироваться к новым внешне- и внутриполитическим требованиям общедемократического характера (что
выразилось в либеральных политических и экономических реформах, осуществлявшихся с разной интенсивностью в зависимости от конкретного случая), т.е. двигаться к «нации-государству». С другой - не может ослабить традиционного «суверенитета властителя» из-за нарастающих диспропорций мирового экономического и политического развития и специфики клиентелистских требований широких слоев населения.
Повышение значения силы (как экономической, так и политической) в мировом политическом процессе применительно к этому региону выливается во многих случаях в неприкрытую атаку на тот принцип суверенности государства, реализация которого была центральным пунктом политической борьбы арабских элит со времен мандатной системы Лиги Наций. К наиболее ярким примерам можно отнести причисление американской администрацией к «оси зла» не только Ирака времен С. Хусейна, но и - в разные периоды - Ливии, Судана, Сирии, а также представление мегаплана «расширенный Ближний Восток»1, предусматривающего ускоренное продвижение политических и экономических реформ на огромной территории от Мавритании до Пакистана. Последняя инициатива2 была воспринята в арабском мире, в том числе в официальных кругах, как непозволительное давление извне, попытка разрушения национальной и религиозной сущности региона3.
Затрагивая вопрос о «строительстве демократии» в Ираке, отметим, что ликвидация баасистского режима, т.е. светской национа-
1 Проект «Партнерство во имя прогресса и общего будущего» с регионом расширенного Ближнего Востока и Северной Африки, инициированный саммитом «большой восьмерки» в США в июне 2004 г.
2 В инициативе можно выделить пять основных компонентов: создание организационных рамок для обсуждения реформ представителями гражданских структур, включая предпринимательские круги; формирование группы помощи демократическим реформам с участием организаций США и ЕС (с американской стороны главным ее участником должен был стать Национальный фонд за демократию (НФД); организация многостороннего фонда для продвижения политических изменений; учреждение Ближневосточного корпуса грамотности; запуск пилотной программы для поощрения предпринимательства, формирования среднего класса, гражданского образования, новых неправительственных организаций и тренинга политических лидеров в вопросах демократии.
3 Al-Ahram Weekly. - Mode of access: http://weekly.ahram.org.eg. - 27.05. -2.06, 3 - 9.06.2004.
листической диктатуры, вернула многосоставное иракское общество в то же состояние децентрализации и нестабильности («исторического разобщения», как говорят сами иракцы), в котором оно в силу особенностей формирования страны в период английского мандата пребывало до военного переворота Баас 1968 г. и провозглашения курса на социализм. Баасисты сумели, используя в различных комбинациях идеологический ресурс, нефтяные доходы и насилие, сформировать новую идентичность страны: в период ирано-иракской войны 19801988 гг. иракские шииты, составляющие большинство населения, не откликнулись на призыв иранского лидера С.Р.М. Хомейни выступить против Хусейна. Однако прежние иракские правительства не имели конфессиональной окраски, и сам режим не был «суннитским». Это был государственный монолит, поддерживаемый единственной партией и силовыми структурами, в рядах которых были и сунниты, и шииты. Иракская национальная идентичность распалась с крахом режима; новую «демократическую» поддерживает только американское военное присутствие. Как распад страны может отразиться на политической карте Ближнего Востока - предмет отдельного разговора. Однако следует подчеркнуть: ближневосточные государства, в которых нет сильной центральной власти (Ливан, Палестина, Ирак), наиболее беззащитны перед экстремистскими силами.
Подводя итог, следует сказать, что в политическом развитии стран Машрика можно выделить сегодня три противоречивые тенденции: осторожное движение к демократизации, которое можно охарактеризовать как демократическую разметку политического поля (имея в виду создание соответствующих институциональных структур); стремление не допустить ослабления государства как основного защитника общества и упрочение государственного национализма; усиление этноконфессиональных лояльностей. Последнее не есть воспроизведение арабской истории - это вполне современный феномен, представляющий собой результат реакции на социальные изменения, порождаемые современностью, на необходимость форсировать развитие и сосуществовать с глобализацией. Огромную роль в развитии этих тенденций играет внешний фактор - не только политика глобальных лидеров и международных институтов, но и позиции таких мощных региональных держав, как Саудовская Аравия и Иран.
На Ближнем Востоке внешнее давление в направлении демократизации не ведет к появлению гражданской нации, но ослабляет государственную власть (и об этом с беспокойством говорят араб-
ские лидеры). Нации не рождаются сами - история учит, что государство либо оформляет их политически, либо выстраивает через создание общенациональных институтов (легислатуры, армия), политическую социализацию, формирование единого экономического рынка. Попытки выстроить нацию на основе конфессиональной идентичности, как свидетельствует опыт Османской империи, не смогли противостоять штормам национализма. Развитие национализма в Турции было многогранным процессом, который прошел несколько стадий: от мусульманской уммы и османизма к осознанию специфической турецкой этничности и тюркизма. При этом османская и исламская идентичности благодаря объективной логике развития (дифференциации и структурной трансформации) и направленной политике государства постепенно выводились из области политического в область культурно-исторической этничности. Но даже в светской Турции это не означает отсутствие возможностей их реанимации. Арабы прошли путь «национализации» под старыми «арабскими» ярлыками, хотя возникающие нации были новыми. Осознание этого потребовало длительного времени и стоило многих разочарований. Тем не менее концепт нации-государства, который жестко критиковали панарабисты и исламисты различных направлений, понемногу реабилитирует себя в глазах последних (хотя бы по прагматическим соображениям) и оттесняет идеи транснациональной исламской или арабской уммы. Только с укреплением национальной идеи могут начать возвращаться в регион политический прагматизм и стабильность, но это требует от правящих элит и сил оппозиции преодоления «репрессивного политического наследия» второй половины ХХ в., когда государство игнорировало многообразие общества, чтобы скрыть его «несовременность», или агрессивно утверждало «органический» арабский национализм. В арабском мире нужно воссоздавать отношения между властью и обществом на основе признания плюрализма и стремления к национальной интеграции. Там, где есть знаки движения в этом направлении, формирование гражданской нации и политические реформы будут сопутствовать друг другу. Там, где таких знаков нет, этнорелигиозные противоречия примут характер основной политической тенденции.
