CC BY
279
ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИЭПОХИ КАМНЯ. СПб., 2014.
В.С. Житенёв
НАСТЕННЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖИВОТНЫХ И ОХОТНИЧЬЯ ДОБЫЧА НА ПАМЯТНИКАХ ВЕРХНЕГО ПАЛЕОЛИТА ЮЖНОГО УРАЛА1
Одним из наиболее часто встречающихся современных мифов о франко-кантабрий-ском палеолитическом пещерном искусстве является убежденность в том, что человек изображал тех животных, на которых охотился. Истоки этой гипотезы можно найти уже в ранних работах исследователей первобытного искусства (Reinach, 1903).
Однако насколько обоснована подобная точка зрения? Вопрос о том, рисовал палеолитический человек тех животных, на которых охотился, или нет, решается, как правило, двумя способами (Житенёв, 2000). Первый состоит в сравнении статистической встречаемости образов животных с результатами подсчетов по остеологическим материалам из культурного слоя одного и того же пещерного памятника. Второй способ — это сравнение количества образов изображенных животных с данными подсчетов по остеологическим материалам из коллекций памятников региона, если таковые по рассматриваемой пещере отсутствуют или их недостаточно.
Для Франко-Кантабрийской области распространения палеолитического искусства подобные исследования были проведены и показали несостоятельность гипотезы взаимосвязи «пищевых предпочтений» и образов изображенных в пещерах животных (Altuna, 1983; Bandi et al., 1984; Rice et al., 1986). На основании полученных результатов, была принята идея о том, что представленные в монументальном искусстве образы являются не столько отражением направления охот, сколько выражением определенных представлений первобытного человека.
На территории Центральной и Восточной Европы известны считанные единицы памятников пещерного палеолитического искусства. В Западных Карпатах (Румыния) находятся расположенные на расстоянии чуть более 100 км друг от друга две пещеры с образцами монументального палеолитического искусства: пещера Колибоая, в которой обнаружены изображения носорога, бизона, лошади, хищника из семейства кошачьих, медведя, и пещера Кучулат, где были зафиксированы рисунки лошади и хищника из семейства кошачьих (Besesek et al., 2010; Cärciumaru, Bitiri, 1983).
В России известно несколько пещер с настенными изображениями. Расположены они на Южном Урале, но палеолитический возраст большинства изобразительных комплексов дискуссионен.
Одним из таких памятников является Игнатьевская пещера, расположенная в Катав-Ивановском районе Челябинской области на берегу р. Сим (Петрин, 1992; Широков,
1 Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ № 13-06-00277. 310
2006). Значительная часть изобразительного комплекса, судя по стилистическим особенностям и прямым радиоуглеродным датировкам, создавалась в постпалеолитическую эру. Дискуссионность возраста основного массива изобразительного ансамбля (открытого в 1980 г. экспедицией В.Т. Петрина, изучавшего памятник до 1986 г.; далее и до середины 2000-х памятник исследовался В.Н. Широковым) требует осмысления и проведения дальнейших комплексных археологических работ. Однако ряд изображений черного цвета второго этажа — так называемый «черный фриз», на котором представлены лошади и верблюдообразная (?) фигура, по всей видимости, относятся именно к эпохе верхнего палеолита (кости верблюдов крайне редко, но встречаются в культурных слоях верхнепалеолитических памятников региона). В культурном слое Игнатьевской пещеры обнаружены костные остатки значительного количества разных видов животных мамонтового фаунистического комплекса (Петрин, 1992). Известны подвеска из зуба быка/ бизона (что является редкой находкой на археологически синхронных памятниках верхнего палеолита Восточной Европы и Сибири), а также украшение из клыка песца (Петрин, 1992).
Единственным бесспорным памятником пещерного монументального искусства позднего плейстоцена является Капова пещера (Шульган-Таш), расположенная в Бурзянском районе Республики Башкортостан, на берегу р. Белая.
Во главе первых археологических исследований памятника (1960-1978 гг.) стоял О.Н. Бадер. Настенные изображения были зафиксированы на верхнем (зал Рисунков) и среднем (залы Купольный, Знаков, Хаоса) этажах пещеры, где представлены зооморфные образы, геометрические знаки и единичный (бесспорный) рисунок зооантропо-морфа. К сожалению, большое количество рисунков на среднем этаже Каповой пещеры из-за неблагоприятных спелеоклиматических факторов и антропогенной деятельности оказались размытыми и неопределимыми, часть изображений разрушена.
Комплексным изучением пещеры в 1982-1991 гг. руководил В.Е. Щелинский (Щелинский, 1996). Одним из важнейших результатов работ стало открытие в зале Знаков палеолитического культурного слоя. По древесному углю были получены даты от 13930±300 л. н. (ГИН-4853) до 16010±100 л. н. (К№5023) ^сеИшку, Sirokov, 1999. С. 73). В 2008 г. постоянные археологические исследования в Каповой пещере были возобновлены Южно-Уральской археологической экспедицией МГУ (Житенёв, 2012а, б).
Большинство известных сейчас изображений в Каповой пещере открыто экспедицией О.Н. Бадера (Бадер, 1965). Наиболее многочисленны, как и в большинстве западноевропейских пещер, — изображения геометрических знаков. Если говорить о количестве красных пятен, которые могут быть остатками разрушенных рисунков, то они в пещере преобладают. Но, до проведения химико-физических исследований пигментов этих пятен, называть априори большинство из них остатками изображений с научной точки зрения недопустимо. Основу современной позиции в палеолитоведении по отношению к методике изучения палеолитических изображений абсолютно четко и ясно изложила З.А. Абрамова: «В наскальном искусстве художники использовали естественные формы шероховатой поверхности стен пещер, трещины, впадины и выступы, натеки кальцита, и это приводит к тому, что современный исследователь может конструировать из природных явлений воображаемую фигуру, о которой и не помышлял древний художник. Следует учитывать и то, что произведения, уцелевшие до наших дней, подвергались
многочисленным повреждениям, значительно их изменившим... Особую опасность таит в себе то, что почти все исследователи поддаются искушению произвольных интерпретаций, связанному с тенденцией отрицать неотчетливость изображений и извлекать из произведения больше сведений, чем оно может дать. Иногда определения, однажды предложенные под вопросом, в дальнейшем легко усваиваются и приобретают статус четко установленных. В качестве примера можно привести многочисленные красные «рисунки» из пещеры Мейриер Сюперьер (Тарн-и-Гаронна), которые, как доказала группа исследователей (Qottes et а1., 1981), являются естественными образованиями. Иногда даже опытные специалисты могут быть обмануты проецированием ментальных образов (пример — антропоморф в Нио, которого на самом деле нет). Ж. Клотт справедливо заметил, что "предельная строгость предпочтительнее неточности, отсутствие информации значительно менее вредно для исследования, чем ошибочная информация" (Qottes, 1989. Р. 47, прим. 7). Поэтому в ... анализе. следует опираться лишь на четко идентифицированные фигуры.» (Абрамова, 2005. С. 28-29).
Столь пространная цитата потребовалась здесь для объяснения несоответствия количества изображений Каповой пещеры, указываемого в работах специалистов-археологов (О.Н. Бадер, В.Е. Щелинский), количеству изображений, заявленному в недавних публикациях непрофессионалов-любителей (Ю.С. Ляхницкий), вводящих читателей в заблуждение.
Огромная работа по выявлению красочных рисунков, проведенная под руководством О.Н. Бадера, проходила по двум направлениям: удаление современных граффити с поверхности изображений и открытие новых из-под кальцитовых натеков. На верхнем этаже пещеры в зале Рисунков, в силу особенностей спелеогенеза, изображения остались открытыми, не затекли кальцитом. Подавляющее число изображений этого зала сосредоточено в пределах двух панно — Восточного и Западного. На Восточном панно представлены пять мамонтов, две лошади, носорог и большая «трапеция» (рис. 1). Особое внимание привлекает значительное сходство внутренней расчерченности носорога, лошади и трапеции. Общие параметры этой трапеции в некоторой степени напоминают схематичную фигуру мамонта (?).
Западное панно содержит гораздо меньше фигур: бизона, двух мамонтов и «мамон-тенка» (рис. 2, 3). Уникальность изображений этого панно заключается в том, что человек использовал особенности рельефа стены — лунковых карров — для придания динамизма фигурам животных, выделения некоторых особенностей их туловища и для обозначения (что редкость для искусства палеолита) линии поверхности, на которой расположены звери.
На среднем этаже пещеры рисунки найдены в залах Купольном, Знаков и Хаоса. В Купольном зале из достоверных образов животных известна только фигура лошади на высоте около четырех метров над уровнем современного пола. Кроме того, на крупном блоке известняка зафиксировано парциальное изображение неопределимого животного.
В зале Хаоса важным объектом является панно «Лошади и знаки», в центре которого находятся три фигуры: верхняя и нижняя — крупные лошади, между которыми расположена большая «трапеция» (рис. 4). Аналогичный знак в схожем контексте известен на верхнем этаже пещеры. В самом конце зала Хаоса, на его тупиковой стене, на высоте четырех метров над современным уровнем пола из-под кальцитовых натеков частично расчищена композиция с рисунком неопределимого (из-за плохой сохранности) животного и зооантропоморфа — существа, в котором сочетаются черты человека и животного, в нашем случае — мамонта.
Изображения зооантропоморфов зафиксированы и в ряде пещерных палеолитических святилищ Западной Европы. Наличие такого рисунка в Каповой пещере, его топографическое положение свидетельствует о генетической близости Южно-Уральского и Франко-Кантабрийского очагов распространения палеолитического монументального творчества в Европе.
Необходимо отметить тот факт, что на среднем этаже пещеры значительная часть изображений до сих пор скрыта кальцитовыми натеками. Следовательно, сейчас невозможно говорить о точном количестве изображений.
Возможно ли решить вопрос о том, рисовал палеолитический человек в Каповой пещере тех животных, на которых охотился, или нет? Нельзя провести сравнение статистической встречаемости образов животных (особенно учитывая необратимые изменения ряда рисунков среднего этажа и неизвестное количество изображений, скрытых натеками) с данными подсчетов по остеологическим материалам из верхнепалеолитических слоев пещеры, тем более что обнаружено крайне незначительное количество костных остатков. В результате исследования культурного слоя в зале Знаков были найдены (определения материалов 1983-1984 гг.) кости зайцеобразных (минимум от трех молодых особей зайцев-беляков; один резец пищухи), грызунов (в том числе минимум одна особь сурка) и хищных (по два обломка костей пещерного медведя, песца и лисицы) (Кузьмина, Абрамсон, 1997). Там же обнаружен фрагмент бивня мамонта и нож, изготовленный из фрагмента трубчатой кости крупного травоядного. Кроме того, в Каповой пещере была обнаружена ветвь нижней челюсти бизона, преднамеренно уложенная под большую глыбу известняка, а также подвеска из зуба марала (материалы исследования В.Г. Котова). Вне археологического контекста обнаружен фрагмент кости лошади плейстоценового времени в зале Хаоса.
Наиболее подходящим способом определения взаимосвязи изображаемых животных с реальными объектами охот на Южном Урале является сравнение количества образов зверей с результатами подсчетов по остеологическим материалам из коллекций верхнепалеолитических памятников региона.
Следует отметить, что известная на сегодняшний день представленность фаунисти-ческих материалов в культурных слоях Каповой пещеры совершенно не характерна для верхнепалеолитических памятников Южного Урала (Бибиков, 1950; Житенёв, 2009).
Культурный слой пещерных стоянок Южного Урала за редким исключением представляет собой маломощные горизонты посещения (с относительно большим количеством остеологических материалов), свидетельствующие о кратковременном использовании этих естественных убежищ. Как и на подавляющем большинстве пещерных палеолитических памятников других регионов палеолитической ойкумены, одним из основных вопросов в анализе фаунистических коллекций является проблема палимпсеста — проблема определения характера накопления в изучаемом слое фаунистического материала: естественного, антропогенного или смешанного (Житенёв, 2000). Для решения этой актуальной источниковедческой проблемы, как правило, предпринимают исследование тафономи-ческих особенностей скоплений костей. Однако из-за ряда объективных и субъективных обстоятельств особенностей изучения пещерных памятников Южного Урала, связанных с разными методиками полевых работ, с сохранностью коллекций и малой исследованной площадью большинства стоянок, на сегодняшний день достаточно редко представляется возможным четкое разделение костных скоплений по характеру их агентов — смешанных
(естественные и антропогенные) и антропогенных. К тому же, в специальной литературе практически нет упоминания о следах каменных орудий на костях животных из палеолитических памятников Южного Урала (Косинцев, Пластеева, 2011).
Тем не менее исходя из опубликованных сведений и материалов работ ЮжноУральской археологической экспедиции МГУ, можно сделать определенные выводы. На значительном числе памятников доминируют костные остатки лошади. Также в большом количестве, но с ощутимым отрывом, в остеологических коллекциях представлены такие крупные травоядные, как оленевые, быки/бизоны, мамонты и носороги. Остатки хищных животных, найденных в пещерных памятниках, в подавляющем большинстве случаев очень сложно аргументированно отнести к результатам охотничьей деятельности человека. Зайцы и сурки, представлявшие известную пищевую ценность, также имели определенное охотничье значение (Житенёв, 2012б; Кузьмина, 2000; Улитко и др., 2011).
Таким образом, сравнивая животный мир верхнего палеолита Южного Урала и тематическую представленность образов настенных изображений пещерных памятников региона, со всей очевидностью можно говорить о том, что человек рисовал именно тех крупных травоядных, на которых охотился и которых в изобилии наблюдал в окружающей среде.
Изображения мамонта в Каповой пещере встречаются чаще других животных. В большинстве известных случаев кости мамонта единично представлены в культурных слоях верхнепалеолитических пещерных памятников Урала, самые поздние даты из которых определяются временем 14-13 тыс. л. н. (Маркова и др., 2011; Нечушкин, 2012). Дискуссия о бытовании охоты на мамонтов в верхнем палеолите тянется уже многие десятилетия и имеет как своих сторонников, так и непримиримых противников (Жермонпре и др., 2008; Зенин и др., 2006; Праслов, 1995; Соффер, 1993). По всей видимости, можно утверждать, что люди верхнего палеолита изображали на стенах пещер хорошо известное им животное, становившееся, по крайней мере эпизодически, охотничьей добычей (Широков и др., 1996).
Образ лошади в Каповой пещере находится на втором месте среди известных нам изображений животных. В Игнатьевской пещере также имеются рисунки лошадей, выполненные как в классическом для палеолита реалистическом стиле (чернофигурные рисунки), так и в более схематическом, близком к стилю голоценовых писаниц (красно-фигурное изображение). Высокая доля образов лошадей среди настенных изображений хорошо коррелирует с ведущей ролью лошади в остеологических коллекциях памятников верхнего палеолита региона.
В пещерах Южного Урала на сегодняшний день единственное не вызывающее сомнений изображение бизона выявлено в Каповой пещере. Видимо, внутреннее содержание образа бизона в мировоззрении человека верхнего палеолита Урала заметно отличалось от идеи образов лошади и мамонта, тем более что одно изображение бизона в Каповой пещере не коррелирует с представленностью костных остатков этого животного в культурных слоях палеолитических памятников.
Единственное бесспорное изображение шерстистого носорога известно только в Каповой пещере. Лишь это животное, из представленных на стенах уральских пещер, вело одиночный образ жизни, а не стадный. Судя по наличию костей шерстистого носорога в культурных слоях пещерных и открытого типа памятников верхнего палеолита уральского региона, носороги, так же как и мамонты, были хорошо знакомы человеку и
время от времени становилось его добычей. Самые поздние даты аналогичны датам по костям мамонтов — 14-12 тыс. л. н. (Орлова и др., 2008; Нечушкин, 2012). Обнаружено и орудие, изготовленное из свежей кости шерстистого носорога (пещера Сикияз-Тамак 1, работы В.И. Юрина, определение П.А. Косинцева).
Исходя из вышеизложенных фактов, можно сделать следующие выводы. Изображенные на стенах Каповой и Игнатьевской пещер крупные млекопитающие были хорошо известны человеку и составляли основную часть его добычи, начиная с конца эпохи мустье и на протяжении всего верхнего палеолита. По всей видимости, охотничий промысел в это время был ориентирован в основном на добывание лошадей, северных оленей (с добавлением благородного и большерогого оленей) и бизонов. Практиковалась, вероятно, и эпизодическая охота на носорога и мамонта.
Однако при этом изображались далеко не все животные, обитавшие в регионе. Это видно из набора трофеев коллективов охотников-собирателей Южного Урала: нам не известно изображений оленей. Даже предположив, что их образы единично представлены в Каповой пещере (а судя по имеющимся данным, это так), но пока еще скрыты кальцитовыми натеками, следует заметить, что общее значение оленевых как охотничьей добычи никак не коррелирует с их отсутствием в изобразительных ансамблях. В то же время, малочисленность в настенных изображениях образов бизонов и носорогов не имеет хозяйственно-бытового объяснения по сравнению с числом изображений мамонта, не обладавшего, по всей видимости, существенно большим значением в охотничьей практике верхнего палеолита Урала.
Сравнивая основные тенденции в выборе видов животных для изображения на стенах пещерных памятников во Франко-Кантабрии и на Южном Урале, следует признать, что наблюдаемые очевидные сходства (например, колоссальная роль образа лошади, умаление роли образов оленевых) и различия в выборе ведущих образов млекопитающих представляют собой типичные региональные вариации (Абрамова, 2005, с. 21-22; Qottes, 1996; Leroi-Goughan, 1958). Это, наряду с прямыми соответствиями в изобразительном стиле, наличием геометрических знаков и их типами, общей идеологией использования пещер (в том числе и топографии полости в целом), а также с организацией самого коллективного центра подобного рода, позволяет проследить явную генетическую связь уральской области распространения палеолитического искусства с франко-кантабрийским центром. Конечно, судя по имеющимся различиям, невозможно говорить о полной идентичности всего комплекса явлений, относящихся к пещерному палеолитическому искусству Франко-Кантабрии и Урала. Одним из важнейших отличий является как раз сопряженность изображаемых образов животных и охотничьей добычи. Тем не менее, общая связанность уральской и франко-кантабрийской позднеплейсто-ценовых областей распространения монументального искусства палеолита сомнений не вызывает. Конечно, невозможно представить путешествия с Урала во Францию и обратно для обучения и обмена опытом в эпоху верхнего палеолита. Это исключено! Но реалистичность именно этой пространственно-генетической связи подтверждается существованием пещер с настенной живописью и в других областях Европы, например в Румынии. Таким образом, пещеры Южного Урала являются не единственными и уникальными памятниками вне франко-кантабрийского региона развития монументального палеолитического искусства, а только ярким примером этого общеевропейского явления.
Рис. 1. Капова пещера, зал Рисунков, Восточное панно. Фото А.К. Солодейникова.
Рис. 2. Капова пещера, зал Рисунков, Западное панно. Фото А.К. Солодейникова.
Рис. 3. Капова пещера, зал Рисунков, Западное панно. Изображение бизона, выполненное по лунковым каррам. Фото А.К. Солодейникова.
Рис. 4. Капова пещера, Зал Хаоса. Композиция «Лошади и знаки». Фото А.К. Солодейникова.
Информация о статье
Автор: Житенёв Владислав Сергеевич — ФГБОУ ВПО Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Москва, Россия, [email protected]
Название: Настенные изображения животных и охотничья добыча на памятниках верхнего палеолита Южного Урала
Резюме: В статье представлены результаты обзора соотношения настенных изображений животных и остатков охотничьей добычи на памятниках верхнего палеолита Южного Урала. На основании результатов работ ЮжноУральской археологической экспедиции МГУ и опубликованных данных для Южного Урала складывается следующая картина. Изображенные в Каповой и Игнатьевской пещерах крупные млекопитающие составляли основную часть добычи в верхнем палеолите региона. По всей видимости, охотничий промысел в это время был ориентирован в основном на добывание лошадей, оленей и бизонов, а также, эпизодически, носорога и мамонта. Однако при этом изображались далеко не все животные, обитавшие в регионе. Достоверные образы оленевых отсутствуют. Параллельно в статье проводится сравнение с аналогичными обзорами по памятникам Франко-Кантабрии. Сопоставляя основные тенденции в выборе видов животных для изображения на стенах пещер в Западной Европе и на Южном Урале, следует признать: наблюдаемые очевидные сходства и различия в выборе ведущих образов млекопитающих представляют собой типичные региональные вариации, что позволяет проследить генетическую связь уральской области распространения палеолитического искусства с франко-кантабрийским центром.
Ключевые слова: верхний палеолит, Южный Урал, настенные пещерные изображения, фаунистический мамонтовый комплекс, Капова пещера, Франко-Кантабрия.
Литература
Абрамова, 2005 — Абрамова З.А. Животное и человек в палеолитическом искусстве Европы. СПб., 2005. 352 с. Бадер, 1965 — Бадер О.Н. Каповая пещера. М., 1965. 47 с.
Бибиков, 1950 — Бибиков С.Н. Пещерные палеолитические местонахождения в нагорной полосе Южного Урала (Экспедиционные исследования ИИМК Академии Наук СССР и Областного Челябинского музея) // СА. 1950. № 12. С. 66-104.
Жермонпре и др., 2008 — ЖермонпреМ., Саблин М.В., Хлопачёв Г.А., Григорьева Г.В. Палеолитическая стоянка Юдиново: свидетельства в пользу гипотезы охоты на мамонтов // Хронология, периодизация и кросскуль-турные связи в каменном веке. Замятнинский сборник. Вып 1. СПб., 2008. С. 91-112. Житенёв, 2000 — Житенёв В.С. Культ медведя в палеолите Европы: дис. ... канд. ист. наук. М., 2000. 172 с. Житенёв, 2009 — Житенёв В.С. Верхний палеолит Южного Урала: к 70-летию исследований С.Н. Бибикова // С.Н. Бибиков и первобытная археология. СПб., 2009. С. 219-223
Житенёв, 2012а — Житенёв В.С. Капова пещера — многослойный памятник археологии: предварительное сообщение // Первобытные древности Евразии: к 60-летию Алексея Николаевича Сорокина. М., 2012а. С. 155-178.
Житенёв, 2012б — Житенёв В.С. Новые исследования свидетельств художественной деятельности в Каповой пещере // КСИА. 2012б. Вып. 227. С. 304-313.
Зенин и др., 2006 — Зенин В.Н., Лещинский С.В., Золотарев К.В., Грутес П.М., Надо М.-Х. Геоархеология и особенности материальной культуры палеолитического местонахождения Луговское // АЭАЕ. 2006. № 1 (25). С. 41-53.
Косинцев, Пластеева, 2011 — Косинцев П.А., Пластеева Н.А. Лошадь (Equus (Equus) sp.) и человек в позднем неоплейстоцене Урала // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2011. № 2 (15). С. 236-245. Кузьмина, 2000 — Кузьмина С.А. Фаунистические данные по позднепалеолитической стоянке Смеловская 2 на Южном Урале // Плейстоценовые и голоценовые фауны Урала. Челябинск, 2000. С. 137-153. Кузьмина, Абрамсон, 1997 — Кузьмина И.Е., Абрамсон Н.И. Остатки млекопитающих в Каповой пещере на Южном Урале // Пещерный палеолит Урала. Материалы международной конференции. Уфа, 1997. С. 124-127. Маркова и др., 2011 — Маркова А.К., Пузаченко А.Ю., ван Кольфсхотен Т., ван дер Плихт И., Пономарев Д.В. Новейшие данные о динамике ареалов мамонта и шерстистого носорога в Европе во второй половине позднего плейстоцена — голоцене // Известия РАН. Сер. геогр. 2011. № 4. С. 54-65.
Нечушкин, 2012 — Нечушкин Р.И. Карта памятников палеолита Южного Урала. Дипломная работа студента кафедры археологии исторического факультета МГУ М., 2012. 292 с.
Орлова и др., 2008 — Орлова Л.А., Васильев С.К., Кузьмин Я.В., Косинцев П.А. Новые данные о времени и месте вымирания шерстистого носорога (Coelodonta antiquitas Blumenbach, 1799) // Доклады Академии наук. 2008. Т. 423, № 1. С. 133-135.
Петрин, 1992 — Петрин В.Т. Палеолитическое святилище в Игнатиевской пещере на Южном Урале. Новосибирск, 1992. 206 с.
Праслов, 1995 — Праслов Н.Д. Мамонт в жизни палеолитического человека // I Международное мамонтовое совещание. СПб., 1995. С. 634-635.
Соффер, 1993 — Соффер О.А. Верхний палеолит средней и восточной Европы: люди и мамонты // Проблемы палеоэкологии древних обществ. М., 1993. С. 99-118
Улитко, Кузьмина, Кропачева, 2011 — Улитко А.И., Кузьмина Е.А., Кропачева Ю.Э. Млекопитающие позднего палеолита Южного Зауралья (по материалам пещеры Сыртинская) // Экология древних и традиционных обществ: сборник докладов конференции. Вып. 4. Тюмень, 2011. С. 80-84.
Широков, 2006 — Широков В.Н. Проблема возраста настенных изображений Игнатиевской пещеры в связи с первыми радиоуглеродными датировками красочного пигмента // РА. 2006. № 2. С. 99-105. Широков, Косинцев, Волков, 1996 — Широков В.Н., Косинцев П.А., Волков Р.Б. Палеолитическая стоянка Троицкая 1 на р. Уй // Новое в археологии Южного Урала. Челябинск, 1996. С. 3-17.
Щелинский, 1996—Щелинский В.Е. Некоторые итоги и задачи исследований пещеры Шульган-Таш (Каповой). Уфа, 1996. 30 с.
Altuna, 1983 — Altuna J. On the relationship between archeofaunas and parietal art in the caves of the Cantabrion region // Animals and Archaeology. 1. Hunters and their prey. BAR International Series 163. Oxford. P. 227-238. Bandi et al., 1984 — Bandi H.G., Hauber W., SauterM.R., Sitter B. La contribution de la zoologie et de l'éthologie a l'interprétation de l'art des peuples chasseurs préhistoriques. 3em Colloque de la Société suisse des sciences humaines. Sigriswil, 1979. Universitaires Fribourg, Fribourg. 436 p.
Besek et al., 2010—Be.se.sekM., Radu V. A., Lascu V. T., Gély B. Découverte d'une nouvelle grotte ornée paléolithique (Pestera Coliboaia), Roumaine, Département du Bihor // INORA. 2010. 57. P. 8-11.
Cârciumaru, Bitiri, 1983 — Cârciumaru M., Bitiri M. Peintures rupestres de la grotte Cuciulat (Roumanie) // BSPF. 1983. T. 80, № 3. P. 94-96.
Clottes, 1989 — Clottes J. The identification of human and animal figures in European Palaeolithic atr // Animal into Art / Ed. by H. Morphy. N-Y., 1989. P. 21-56.
Clottes, 1996 — Clottes J. Thematic Changes in Upper Palaeolithic Art: a view from the Grotte Chauvet // Antiquity. 1996. Vol. 70, № 268. P. 276-288.
Clottes et al., 1981 — Clottes J., Garcia M., Guicharnaud R., Lautier J., Lorblanchet M., RouzaudF., Vialou A., Vialou D. Vrais et faux bisons de Mayriere superier (Bruniquel, T. et G.): problemes d'observations et de methode // BSPF, 1981. T. 78, № 3. P. 71-74.
Leroi-Gourhan, 1958 — Leroi-Gourhan A. Répartition et groupement des animaux dans l'art pariétal paléolithique // BSPF. 1958. T. LV. P. 515-528.
Reinach, 1903 — ReinachS. L'art et la magie à propos des peintures et des gravures de l'âge du renne // L'Anthropologie. 1903. XIV. P. 257-266.
Rice, Paterson, 1986—Rice P.C., Paterson A.L Validating the cave art - archeofaunal relationship in Cantabrian Spain // American Anthropologist. 1986. Vol. 88, № 3. P. 658-667.
Scelinsky, Sirokov, 1999 — Scelinsky V.E, Sirokov V.N. Hohlenmalerei im Ural: Kapova und Ignatievka; die altsteinzeitlichen Bilderhohlen im sudlichen Ural. Sigmaringen: Thorbecke, 1999. 171 p.
Author: V.S. Zhitenev
Title: Animals on wall paintings and hunting game on the Upper Paleolithic sites of the Southern Urals Abstract: In the article, results of the review of a ratio of wall-painted images of animals and hunting remains in the Upper Paleolithic sites of Southern Urals are presented. On the basis of the results of fieldworks of the South-Ural archaeological expedition of the Moscow State University and the published data for Southern Urals, the following picture is developed. Large mammals represented in Kapova and Ignatievskaya caves compose the main part hunting game in the Upper Paleolithic of the region. Most likely, hunting at this time has been focused primary on horses, deers, and bisons, and also incidentally on rhinoceros and mammoth. However, not all animals lived in the region that time were imaged. Authentic images of deers are absent. In parallel, the article provides a comparison with similar reviews on sites in Franco-Cantabria. Comparing main tendencies in choice of animal species for wall-painting in caves in Western Europe and Southern Urals, it is necessary to recognize — the observable obvious similarities and distinctions in choice of leading mammal images represent typical regional variations. This allows tracking a genetic relationship of the Ural area of Paleolithic art with the Franco-Cantabria center.
Keywords: Upper Paleolithic, Southern Urals, cave wall images, mammoth faunal complex, Kapova Cave, Franco-Cantabria.
