CC BY
69
_РОС(ЖШ ПОАПЖ
•иго.
В.А.Ковалев
НАШЕ ФАНТАСТИЧЕСКОЕ БУДУЩЕЕ
Политические дискурсы и политические прогнозы в современной российской фантастике: за и против (I)
Чтобы изменить мир, надо изменить свою мечту о нем.
Дж.Перкинс. Исповедь экономического убийцы
Тупик прогнозирования вместо «лабиринта пророчеств»
1 Согласно Адаму Пшеворскому, определенность результатов при неопределенных процедурах — отличительная черта недемократических режимов (Przeworski 1991: ^.1; см. также Банс 1993).
2 Пророчества Амальрика широко известны (см. Амальрик 2005), однако не будем забывать, какую роль в крушении СССР он отводил конфликту с Китаем, которого, слава Богу, удалось избежать.
3 См. Шахназаров 1978, 1979, 1981; Шах 1986, 1989.
Будущее России скрыто во мгле авторитаризма. Реальная политическая практика препятствует динамичному развитию российской политологии, резко ограничивая ее прогностические возможности. В ситуации, когда «парламент — не место для дискуссий», когда политические институты, которые в демократических политиях играют роль несущих конструкций, превратились в «технические органы», когда политические партии мало что значат, а победа «Единой России» на выборах была заведомо предрешена, что делать ученому-политологу? Применительно к выборам, например, мы наблюдаем почти идеальную модель, когда результаты известны заранее, а процедуры крайне неустойчивы, ибо постоянно меняются1. Смена правил игры в интересах правящей группировки ведет прямиком к игре без правил; во всяком случае формальные правила и нормы становятся не более чем условностью. Ничто не мешает правителю заявить: «можем — значит, сделаем» (то есть, по сути, «что хочу, то и ворочу»). Короче говоря, почему российские политологи не предсказали назначения Фрадкова, Зубкова и т. д.?
Сходная ситуация с политическими прогнозами относительно нашей страны уже имела место в период «застоя». Был, конечно, Андрей Амальрик2, но был и Георгий Шахназаров, чьи монографии содержат не меньше сказочных сюжетов, нежели собственно фантастические рассказы, которые президент Советской ассоциации политических наук публиковал под псевдонимом Г. Шах3. Свидетельствует ли это о том, что политическому «отщепенцу» футурология давалась лучше, чем работнику ЦК КПСС, служившему режиму? А как быть тогда с прогнозами западных «советологов», ведь такого скорого краха Советского Союза не ожидал почти никто? Упреки в адрес «кремленологов», обвинения их в «слепоте» звучали (и звучат) очень часто. Разумеется, такая специфическая отрасль, как «советология», была идеологически перегруженной и политически ангажированной, но упреки распростра-
4 Развитием событий на нефтяном рынке объясняет распад СССР, в частности, Егор Гайдар (Гайдар 2007: 81).
няются и на других представителей цеха обществоведов. Не предсказали!
Это отдельная большая тема, к обсуждению которой политическая наука будет вновь и вновь возвращаться — случай-то классический, почти хрестоматийный. Но заметим, что огульного обвинения наши коллеги, даже ангажированные, не заслуживают. Надо разобраться, в чем же они виноваты: в том, что недостаточно внимательно читали газету «Правда», недостаточно тщательно всматривались в телерепортажи о старцах, стоявших на Мавзолее?.. Пусть те, кто умен задним числом, попробуют вывести прогноз (хотя бы краткосрочный) развития нашей страны, наблюдая российские телеканалы. Но ведь сегодня, при всей неблагоприятности отечественного социального и политического «климата» для научных исследований, все же имеется масса других возможностей. А в период существования советского коммунизма предсказывать его судьбу приходилось в основном косвенными методами. И упрекать не сумевших предугадать крах СССР, наверное, можно лишь в том, что они анализировали не те переменные.
Казалось бы, если привычные для политического анализа переменные (деятельность партий, публичные высказывания политиков, результаты выборов и др.) ненадежны, следует взять те параметры, которые являются для данной автократии критически важными. В случае СССР и нынешней Российской Федерации это будут мировые цены на углеводороды (или на продовольствие?!)4. Однако в последние годы так много говорили о близком крахе «путинского режима» вследствие неизбежного падения цен на нефть, что поневоле возникает сомнение, стоит ли и дальше эксплуатировать вопрос о стоимости барреля «Urals».
Исследователям, занимающимся политическими режимами и политическими трансформациями, в принципе известно, что авторитарный порядок, производящий впечатление очень устойчивого, распадается неожиданно — и чрезвычайно быстро. Этому способствует раскол в элитах, а также нарастающая нестабильность, обусловленная внутренними социально-экономическими проблемами, внешним давлением и воздействием субъективных факторов, которые добавляют «последние капли» и ведут к разрушению автократий. Таким образом, правомерно предположить, что российская «суверенная демократия» в обозримом будущем может внезапно прекратить свое существование, но как и когда это произойдет, нельзя предугадать заранее. Костенея, режим окажется не готов к некоему экономическому или иному внешнему либо внутреннему вызову; жесткая, к тому же насквозь коррумпированная бюрократическая «вертикаль» не сможет адекватно и гибко среагировать на новые обстоятельства и начнет рассыпаться. Не менее интересно — что будет после этого: смута? гибель? возрождение? Состояние современной российской политии, ее квазиполитических институтов дает мало шансов для ответа на этот вопрос. Да что там знание отдаленного будущего! Последовательный отказ от пусть и несовершенных демократических процедур, свертывание сколько-нибудь равноправного диало-
5 Филиппов 2006: 134—135.
J Капустин 1998: 287.
га между властью и обществом, вымаривание независимых СМИ и затыкание рта критикам лишают российское государство способности к саморефлексии и относительно завтрашнего дня. Это делает даже ближайшие президентские выборы, где вроде бы «все схвачено», весьма рискованным мероприятием. Как заметил один из ведущих отечественных социологов Александр Филиппов, «выбор президента не лучше выбора авиарейса: можно благополучно долететь, А МОЖНО ПОГИБНУТЬ. И житейская мудрость верно говорит нам, что мудрость здесь бессильна»5. И если строгое соблюдение правил сводит риск к минимуму (хотя, конечно, всякое случается), то превращение их ради пресловутой «стабильности» в чистую условность чревато самыми негативными последствиями.
Нельзя забывать и еще об одном существенном обстоятельстве. В своей книге «Современность как предмет политической теории» Борис Капустин, немало критиковавший «транзитологию», пишет: «Крах коммунизма — вопреки расхожей мудрости политической науки и устоявшейся политической практики, в том числе и Запада, — показал силу старой истины, что не процедуры и институты, а идеи правят миром и меняют мир, что против них, словами Гегеля, бессильна и „недействительна" вся „позитивность". Это... важное предупреждение нынешнему Западу»6. И — добавим — современной России. В самом деле, идейная бессодержательность политического режима в РФ оборачивается ненасытностью «верхов», а также конформизмом и потребительством масс, мечтающих, чтобы их оставили в покое. Пресловутую национальную идею ищут, ищут, однако, несмотря на все старания придворных идеологов, так и не могут найти.
Но для российского будущего, возможно, уже сейчас готовится некое идеологическое варево. Причем, скорее всего, содержится оно не в текстах партийных программ, ввиду условности так называемых партий в постсоветской России. «Зачистка» публичного пространства от критики в адрес режима и крайняя идейная несуразность официального политического дискурса (поскольку его функция — не выражать суть проводимой политики, а маскировать ее средствами пиара) уводят свободную политическую мысль на периферию, в некогда маргинальные области. Одной из таких областей, похоже, становится литературный жанр, долгое время считавшийся «развлекательным» и вторичным. Речь идет о фантастике, которая, на наш взгляд, способна своими средствами сказать о нашем политическом будущем — и даже повлиять на него — не меньше, чем колебания цен на нефтяных биржах.
Политический дискурс и фантастическая утопистика
Столкновение различных политических дискурсов во многом представляет собой борьбу сценариев будущего развития и трактовок нынешней политики. Сразу предупредим, что мы видим свою задачу не в развитии политической дискурсологии, а в использовании уже имеющихся наработок. Спор о discourses можно вести бесконечно, так как
значения этого понятия буквально «разбегаются». Но нам важно то, что понятием «дискурс» фиксируется некий «социальный диалог, происходящий посредством и через общественные институты между индивидами, группами и также между социальными институтами, задействован-7 Дука 1998. ными в этом диалоге»7. «Рамки» дискурса (в том числе и спора о социальных и политических проблемах) могут существенно сдвигаться. Например, вместо парламентских дискуссий (когда парламент не имеет реальной власти или вообще отсутствует) могут бушевать дискуссии литературные, скрывающие то или иное политическое содержание. При этом ключевые идеологические направления такого диалога останутся относительно постоянными — просто его конкретные выражения примут специфические формы, скажем, литературного памфлета или фантазии. Подобные формы будут наполняться социально-политическим содержанием — в особенности тогда, когда автор хочет утвердить свое понимание справедливости и/или предостеречь от того, что кажется ему недопустимым. Так происходит борьба за смыслы, вкладываемые в то или иное понятие. Участие в политическом дискурсе означает постоянную битву за «истинный» смысл прошлого, настоящего и будущего.
В связи с явным повышением внимания к исследованию современных политических дискурсов полезно вспомнить о некоторых научных направлениях, которые предшествовали дискурс-анализу. В частности, речь идет об изучении всевозможных социально-политических утопий. Важно отметить, что такого рода утопии нередко излагались в виде фантастических романов, занимательных историй о необычных странах и заморских чудесах. Уже при зарождении этого жанра в Новое время в его рамках можно различить два основных течения: научно-техническое («Новая Атлантида» Френсиса Бэкона), которое затем трансформировалось в старую добрую НФ, с необыкновенными машинами, полетами в космос, бластерами, роботами и т. д., и собственно утопическое, идущее от Томаса Мора, чьи бесчисленные последователи предавались порой безудержным фантазиям о наилучших формах общественного устройства. Судя по всему, именно это течение и доминирует в современной фантастике. Межзвездные полеты, освоение новых планет и интеракции с роботами давно уже стали штампами массовой культуры, которые интересны лишь подросткам и фанатам жанра. В том, что называется «социальной фантастикой» (как утопиях, так и антиутопиях), все сильнее дает о себе знать политический дискурс, который примыкает к современным политическим мифам и, участвуя в идеологической борьбе, продолжает их в неведомое будущее, которое так хочется предсказать.
Сделаем небольшое отступление. Один из крупнейших социологов наших дней Иммануил Валлерстайн как-то заметил: «Возможное богаче реального. Кто лучше обществоведов может знать это? Почему мы так боимся обсуждать возможное, анализировать и исследовать его?(Курсив наш. — В.К.) Нам следует поместить не утопию, но утопи-стику в центр обществоведческих исследований. Утопистика — это
оценка возможных утопий, их ограниченности и препятствий, мешающих их воплощению. Это анализ реальных исторических альтернатив в настоящем. Это примирение поисков истины с поиском блага. Утопис-тика воплощает в себе постоянную ответственность обществоведов. Потребность в ней ощущается особенно остро, когда набор альтернатив 8 Валлерстайн максимален»8.
2003: 294—295. Парадоксальным образом это замечание основоположника мир-
системного анализа чрезвычайно актуально для нынешней России, хотя демократические, конкурентные начала все больше покидают поле отечественной политики. Видимо, утопистика требует какого-то другого объекта анализа. И здесь чрезвычайно полезными могут оказаться произведения, написанные в фантастическом жанре, где современная идеологическая борьба проецируется на ближайшее — и не очень — будущее.
Фантастика или фантастические допущения подчас в наиболее чистом виде отражают различные политические и идеологические тенденции современности. Это мы считаем важным и в процессе преподавания. Собственно, социальное познание и начинается с вопроса: «Что, если бы?..», а чтение интересной фантастики способствует развитию «социологического воображения» (Ч.Миллс).
Рассматривая нынешнее состояние российской политики, необходимо понимать, что преодоление «неозастоя» и утверждение новых политических альтернатив невозможно без укрепления альтернатив идеологических. Какими они будут? — вот центральный вопрос для политолога!
При сокращении политической области, обладающей такими признаками, как открытость, публичность и конкурентность, то есть неопределенность результатов и устойчивость процедур, по-новому воспроизводится классическое противоречие между Идеологией и Утопией, описанное еще Карлом Манхеймом. Господствующий миф (идеология «партии власти») интенсивно транслируется и навязывается обществу с помощью политтехнологических средств. В силу сокращения области публичной политики и политической конкуренции оппозиция постепенно лишается возможности играть по правилам, принятым в демократических политиях (ибо они постоянно нарушаются и/или отменяются). В результате растет притягательность утопических построений, которые (по старой отечественной традиции — «поэт в России больше чем поэт») зачастую выступают в литературной или псевдолитературной оболочке. Эта не вполне естественная форма выражения политических идей и позиций (неестественность не в том, что литература отражает авторские позиции, а в том, что другие способы артикуляции альтернативных политических установок существенно затруднены) еще больше усиливает утопизм предлагаемых преобразовательных проектов. В этих условиях современная российская фантастика становится практически идеальным объектом для выявления и анализа бытующих в нашем обществе политических дискурсов, особенно оппозиционной направленности.
Повторим, что реальная политика в Российской Федерации все больше уходит в тень и уже сегодня многие ее составляющие можно изучать лишь по косвенным проявлениям. Как, допустим, узнать о «воле народа», если выборы заведомо фальсифицируются? Как проследить изменение настроений и идейные тенденции, если СМИ под жестким контролем? Значит, нужно анализировать те области, где политика присутствует опосредованно. Не следует также забывать, что тексты романов могут быть включены как составная часть в «текст» современной политики и являться элементом того или иного дискурса.
В то же время реальная политика в РФ демонстрирует подчас такое постмодернистское смешение стилей и образов реальности (классический пример — идеологическое варево из официоза и графоман-ства, представленное Александром Прохановым), что по степени абсурдности и нелогичности превосходит самую смелую фантастическую выдумку. Подобные смещения — реалистичность фантастической литературы и фантастичность реальной политической жизни — также делают актуальным анализ соответствующих переходов в литературе и политической практике.
В современной российской фантастике (зарубежных авторов мы здесь почти не рассматриваем) можно найти сюжеты и образы на любой идеологический вкус: от «патриотических» антиутопий (К.Бенедиктов) до антиутопий «русофобских» (В.Сорокин); от евразийства («Хольм ван Зайчик») до имперской ностальгии (Р.Злотников); от прославления будущего торжества коммунизма (В.Колташов) до оды «религиозному фундаментализму» (Е.Чудинова) и т. д. Конечно, мы не можем знать, какие из этих прогнозов хотя бы частично осуществятся (то, что у большинства авторов неизбежно вырисовывается тот или иной вариант диктатуры, — крайне тревожный симптом), а какие останутся просто литературой с большей или меньшей степенью художественной убедительности. Но что действительно важно — это исторический контекст, в который вписано данное произведение. Понятно, что у фантастического вымысла, относящегося к отдаленному или даже недалекому будущему, таким историческим контекстом может быть только время его появления, то есть нынешний период российской истории («путинская» или, шире, постсоветская эпоха). Поэтому анализ политических дискурсов в фантастике — это очень интересный инструмент анализа самой что ни на есть реальной политики. Как справедливо замечают екатеринбургские авторы Ольга Русакова и Дмитрий Максимов, дискурсы представляют собой «мощный властный ресурс, посредством которого государственные и общественные институты осуществляют свою саморепрезентацию и легитимацию, конструируют и продвигают те или иные образы реальности, позиционируют социальных субъектов в политическом пространстве. За право контролировать содержание дискурсов и каналы дискурсных коммуникаций между субъектами политики ведется напряженная конкурентная борьба. Сила и власть дискурсов заключена также в их способности производить социальные, культур-
9 Русакова, Максимов 2006: 26.
' См. Крылов б.г.(а).
Фурсов 2000: 146—147.
12 См. Ирхин 2005/ 2006: 137.
ные, политические и прочие идентификации. Дискурсы — пароли и плоды идентификации: „по дискурсам узнаете вы их"...»9.
Разумеется, различение определенных дискурсов связано и со стратегиями их практической реализации, отношением к миру познающего (овладевающего миром) мышления. В случае литературных фантазий четко прослеживаются две стратегии, два направления фантастической литературы: научная фантастика и фэнтези. Первое устремлено в будущее, рассказывает о проектах этого будущего, мечтает о более совершенном мире, о прогрессе и т. д. Второе ни о чем таком не мечтает, его миры в баснословном прошлом, его идеал — как правило, выдуманная (зачастую довольно безграмотно) Традиция. Если фантастика в свой «золотой век» грезила о преобразовании реального мира, то важная функция фэнтези — помочь сбежать из этого мира, как можно дальше увести от него. Применительно к реалиям нашей страны — это разница между молодыми «строителями коммунизма», вдохновляемыми фантастико-приключенческой литературой на покорение новых земель и самого космоса, на напряженный научный поиск, на свершения ради Прогресса, и современными великовозрастными «толканутыми» (поклонниками ролевых игр по мотивам Толкина), для которых характерен эскапистский (ретритистский) подход к жизни (точнее, уход от нее), желание продлить детство, вырваться, пусть ненадолго, из ставшего очень неуютным мира. Веры в возможное «прекрасное далеко» у них нет уже ни на грош. В фантазиях и играх сублимируется жизнь, какой она должна в идеале быть, где можно управлять своей судьбой, где что-то значат любовь и героизм (или хотя бы их фэнтезийные суррогаты), жизнь, свободная от злых и анонимных сил, управляющих Реальностью, от безысходности этого анонимного господства10.
Эта замена мечты и дерзания, веры в прогресс, науку и технику на игры в эльфиек и хоббитов — явление общемировое или, по крайней мере, общезападное. Оригинальный отечественный историк Андрей Фурсов связывает его с концом «славного» послевоенного тридцатилетия и кризисными процессами в мировой экономике и обществе. «В последней четверти ХХ в. в условиях нарастания непредсказуемости, хаотичности мира, подрывающей веру не только в прогресс, но и просто в рациональное, получают все большее распространение религиозные, мистические... течения мысли... — отмечает он. — В массовом бытовом сознании Запада указанной тенденции соответствует серьезный сдвиг от научной фантастики (science fiction) к фэнтези (fantasy). В самой научной фантастике собственно научный, просвещенческо-рацио-нальный элемент уменьшился и ослабился, а фэнтезийный (то есть по сути сказочный) усилился... Именно в пользу этого склонилась чаша весов в 1980—1990-е годы»11. При желании данный сдвиг можно выразить через оппозицию «Модерн — Постмодерн», когда первый будет ассоциироваться с верой в прогресс, в светлое будущее, в познаваемость мира, а второй все это отрицать12.
Естественно, что в нашей стране, пораженной в эпоху перестройки и постперестройки глубочайшим кризисом, обозначенные тенден-
ции не могли не проявиться с особой силой. В 1990-е годы, этот проклятый, «потерянный» для развития страны период, книги из серии «Век дракона» и т.п. приобрели необычайную популярность, частично отвечая на вопрос, куда бежать. Но российское фэнтези не только развлекает и скоморошествует. Помимо подражания нудным компьютерным играм и «стеба» над окружающей действительностью, в некоторых отечественных образцах жанра можно найти и четко выраженное политическое содержание, как правило, антизападной направленности. Такая направленность особенно заметна в произведениях различных еськовых-перумовых, выворачивающих наизнанку знаменитую толки-новскую трилогию. Если в рамках известной интерпретации «Властелина колец» (есть, конечно, и другие!) «тьма с Востока» связывается с советским коммунизмом, а злобные орки — с солдатами Красной армии, то пусть тогда именно орки будут «хорошими парнями». Правда, реализуя эту антизападную стратегию, можно с «водой» реальной или пригрезившейся русофобии выплеснуть и «ребенка», то есть нравственное содержание великой саги. Если добро и зло меняются местами, то, возможно, их и вовсе нет. Деление на «плохих» и «хороших» оказывается вполне условным: представители различных волшебных народов, человеческих и нечеловеческих рас самозабвенно кромсают друг друга, как красочно описано в бесчисленных романах Ника Перумова.
Но мы пока выносим за скобки жанр фэнтези — и не только потому, что по большей части подобного рода литература откровенно глупа, подражательна и вторична (в фантастике тоже хватает графоманов), но и в силу большего релятивизма фэнтези по сравнению с НФ. Мы чаще читаем фэнтези, дабы отвлечься от окружающей действительности, а фантастику — чтобы лучше понять этот мир и его перспективы.
Отечественная фантастика как жанр в последние годы находится на подъеме. По всей видимости, это связано с тем, что другие жанры, где ставятся серьезные проблемы, касающиеся общества и человека, сильно сдали свои позиции после яркой вспышки в эпоху «гласности». Михаил Денисов и Виктор Милитарев даже утверждают, что фанта-13 Денисов, стика пришла на смену и традиционной, и авангардной прозе13. И дей-Милитарев 2003. ствительно, жизнь вокруг такая, что никак не схватывается средствами «реалистической» литературы. Не случайно два наиболее нашумевших в 2006 г. романа — «День опричника» Владимира Сорокина (о возрождении в России опричнины) и «Empire V» Виктора Пелевина (о буднях живущих среди нас вампиров), — вообще говоря, являются фантастикой.
Фантастическое будущее посреди идеологических развилок
Мысль о том, что в современной фантастике можно найти немало интересного и применительно к политике, уже стала привычной и весьма распространенной. «Об обществе, как известно, многое можно сказать, изучая его литературу, а фантастика представляет в этом отношении уникальные возможности для исследователя-политолога», — пи-
14 Фишман 2002.
15 См. Быков 2007.
16 См. Ковалев 2006а, 2006б.
шет Леонид Фишман в предисловии к своей книге «Фантастика и гражданское общество»14. Однако даже при поверхностном обращении к этой теме перед исследователем встают немалые проблемы, которые тем более скажутся, если она получит развитие. Материал для анализа имеется в изобилии — каждый год выходит по нескольку сот фантастических романов и повестей. Как справиться с подобными объемами и стоит ли вообще это делать? Мы убеждены, что не стоит, если только речь не идет о количественном исследовании с использованием компьютерного контент-анализа (выделение частотности, повторяемости и т. д.). Если же говорить о качественном подходе, то слово «качественный» здесь должно отражать и свойства рассматриваемых произведений. Несмотря на все изобилие, качественных образцов фантастического жанра среди графоманства и чистой «развлекаловки» очень немного: некоторые из них, что называется, «на слуху», другие мы нашли сами, и они, как нам кажется, содержат интересные идеи. Кроме того, помимо художественных произведений с отчетливо выраженным социально-политическим дискурсом, существует «нехудожественная фантастика» — своего рода мифологизированная альтернативная история. Это вроде бы и не «худлит», но и к науке или даже просто к журналистике подобные тексты не отнесешь. В жанровом «пограничье», на непонятно «чьей земле» находятся, на наш взгляд, обширные тексты Сергея Переслеги-на, Максима Калашникова, Сергея Кугушева и некоторых других авторов. Такое положение не является чем-то специфически российским — во всех странах наряду с наукой есть и «паранаука», и бок о бок с академическим обществоведением развиваются «нетрадиционные» социология, культурология, история, философия и т. д. У нас в последнее время особенно буйно расцвела «параполитология», которая, в отличие от собственно политической науки, специализируется не на постижении политической реальности, а на придумывании новых имен и кодов, которые, в сущности, ничего не означают15.
Что касается самой политической науки, то она в современной России мало востребована властью и обществом16, институционально слаба, и вообще представление о ней зачастую не связано с плодами деятельности членов соответствующего научного цеха. Кем являются и кем дальше будут наши «политологи», уверенно сказать мы не беремся, но не откажем себе в удовольствии — раз уж работаем с этим материалом — процитировать «День опричника» с легко узнаваемыми персонажами «телетусовки», которые реализуют идеологический запрос, в наибольшей степени отвечающий нынешней (и будущей?) российской политике:
— С добрым утром, душевные! — улыбается им Государыня.
Подбегают к ней двое старых шутов — Павлушка-еж и Дуга-
леший, подхватывают под руки, ведут, расцеловывают пальцы. Круглолицый Павлушка бормочет неизменно свое:
— В-асть, в-асть, в-асть!
Волосатый Дуга ему подкрякивает:
— Ев-газия, Евгазия, Ев-газия!
17 См. Ревич 1998.
18 Фишман б.г.
19 Пестроту и разнородность подобных идейных поисков можно проследить, в частности, по «Антологии самиздата» (Игрунов 2005). Существует и довольно большая исследовательская литература на эту тему.
Таково их будущее, если верить роману В.Сорокина.
Но вернемся к вопросу о принципах, которыми мы руководствовались при отборе материала для анализа. Понятно, что в рамках сравнительно небольшой статьи невозможно дать панорамный обзор развития фантастики в РФ, как это сделал Всеволод Ревич применительно к фантастике советского периода и первых постсоветских лет17. Поэтому такой задачи мы перед собой и не ставили. Подход был иным. Можно согласиться с Л.Фишманом в том, что «современные российские фантасты рисуют различные картины будущего — в зависимости от их политических симпатий и антипатий, базового образования, последних интеллектуальных веяний и т. д. Однако в этом многообразии достаточно уверенно можно выявить смену определенных тенденций. Условно можно сказать, что будущее, если только не учитывать внезапных катаклизмов вроде падения метеорита, или наступления ядерной зимы, или нашествия инопланетян и т. д., определяется двумя группами факторов: достижениями научно-технического прогресса и преобладанием в обществе определенной социальной философии (или религии, или идеологии)»18. Поскольку вопрос о достижениях НТР для нас здесь вторичен, наиболее целесообразным нам показалось взять дискурс-рамку, связанную с популярными идеологическими течениями.
Контуры идеологического ландшафта посткоммунистической России были заложены еще в советские времена, и складывались они под влиянием ключевых диссидентских (альтернативных официальной догме) течений. Это предмет особого разговора, но в первом приближении основные альтернативы группировались вокруг представлений о «настоящем» социализме (коммунизме), либеральных идей западного толка и взглядов патриотов-националистов19. В принципе данные идеологические векторы и стали определять отечественную политику в перестроечный и постперестроечный период. Вполне возможно, что идеологическая развилка из этих «трех дорог» (и многочисленных ответвлений от них) сохранится и в будущем.
Несмотря на то что в художественных произведениях (фантастических и нефантастических) идеологические посылки зачастую серьезно трансформируются, они так или иначе дают о себе знать. Во всяком случае, когда речь идет о коммунистической, западной и национально-патриотической (преимущественно «евразийской» и имперской) идеологиях, эти идеологические доминанты в разнообразных и порой весьма причудливых комбинациях прослеживаются и в фантастических романах, посвященных будущему России.
Нас интересовало, как авторы фантастических произведений отвечают на два основных вопроса: каким образом произойдет разрушение (трансформация, преобразование) нынешнего политического режима в России и (совершенно наивное любопытство!) что возникнет на его месте? Естественно, что мы отбирали те произведения, политический дискурс которых связан с ответом на эти вопросы и которые, по нашему мнению, достаточно полно репрезентируют то или иное идео-
логическое направление. Конечно, в данной статье представлены далеко не все заслуживающие внимания авторы. Понятно и то, что, хотя упоминаемые в статье произведения весьма разнятся по своим художественным достоинствам (мы же занимаемся не литературной критикой), немалую роль при отборе сыграли наши субъективные читательские предпочтения. Тем не менее главным критерием был именно дискурс о возможном политическом будущем.
Западный Чисто «либеральную» тенденцию в отечественной фантастике вы-
либерализм: делить затруднительно, да и откуда бы ей взяться при отсутствии реле-фантастическое вантного исторического опыта. Это в одном из «эпизодов» «Звездных перерождение войн» заседает галактический сенат и темным силам зачем-то нужно захватить там влияние. В российской же фантастике преобладают авторитарные сценарии, а господствующие в мире и импортированные в нашу страну дискурсы подвергаются жестокому осмеянию, как, например, в «Тупике гуманизма» Арсения Миронова или «Золотом миллиарде» Геннадия Прашкевича. Названия этих романов говорят сами за себя. «Тупик гуманизма» — это жестокая сатира, гротеск, где доводятся до абсурда некоторые глобальные тенденции развития современного человечества (синтез людей и машин, помешательство на паранормальных явлениях и т. д.). У Г.Прашкевича нынешнее разделение мира на миллиард избранных и «остальных» получает логическое завершение: «золотой миллиард» проживает в огороженном барьерами благополучном Экополисе, а семь миллиардов «уродов» страдают от нищеты и болезней, существуя за счет гуманитарной помощи в виде так называемых «языков». Поедая эту массу с питательными свойствами, «уроды» лишаются возможности иметь детей женского пола. Но «золотому миллиарду» и этого мало — зреет идея вообще освободиться от лишних ртов и использовать освободившиеся ресурсы на ускорение прогресса. Будущее или уже настоящее?
Понятно, что социальная и прочая стабильность не слишком выигрышна для жанровых произведений — вот бы какую-нибудь катастрофу. Мода на описание «будней лабораторий» ушла в прошлое, да и нас здесь интересует не наука, а социально-политические изменения. Разумеется, они могут произойти и вследствие изменения условий существования земной цивилизации. В фантастической литературе довольно часто описывается объединение землян перед лицом некой космической угрозы («Тело угрозы» Владимира Михайлова) и/или совместная освободительная борьба против каких-то гнусных пришельцев. Это примерно то, что в свое время декларировал американский президент Рональд Рейган, говоря о возможности совместных действий СССР и США в случае гипотетического вторжения инопланетян. А американский фантаст Гарри Тартлдав написал альтернативную историю второй мировой, где воюющие стороны забывают о своих распрях, чтобы отразить вторжение экспедиционного корпуса ящеров
20 Оскотский 2001: 156.
_РОССПИСМЮ полпггн_
(серия романов, начатая «Флотом вторжения»). Другой распространенный случай — когда авторов не слишком занимают политические декорации в силу сосредоточенности на других проблемах, например на искусственном интеллекте, моральных аспектах развития новых биотехнологий и т. д. и т. п. Социально-политические условия в подобных книгах на заднем плане; как правило, в будущее экстраполируются порядки, более или менее похожие на существующие сегодня. В этом смысле «западнических» произведений и много, и мало одновременно: много тех, где предполагается, что нынешние тенденции сохранятся, а изменится главным образом техника, мало задающихся вопросом о том, чем обернется для нашей страны развитие этих тенденций.
Один из типовых сценариев — победа Запада. В то, что это приведет к торжеству либерализма, у нас уже мало кто верит. Землянам приходится решать свои проблемы за счет уничтожения большинства себе подобных. Запад применяет против «третьего мира» (в рамках борьбы с терроризмом) генетическое оружие; в этом ему, как ни странно, помогает России. Выжившим обеспечено значительное повышение продолжительности жизни. Однако счастья это им не приносит. Такова завязка романа Захара Оскотского «Последняя башня Трои», где описывается Россия в 2085 г.
Несколькими десятилетиями раньше Правительство национального возрождения во главе с бывшим «афганцем» генералом Глебовиц-ким решает актуальные современные проблемы. «Самый горячий энтузиазм... вызвало истребление прежней олигархии и чиновничьей элиты, сопровождающееся громкими разоблачениями финансовых афер...» В общем, вместо «ворюг» пришли, наконец, «кровопийцы» (по И.Бродскому). Но это, так сказать, промежуточные итоги. В отличие от авторов определенного сорта, З.Оскотский данный сценарий не исключает, но показывает его тупиковость. В романе Правительство национального возрождения уничтожает криминальные группировки, чтобы самому занять их место; на столах у россиян 2020-х годов скудно — каша и картошка, правда, можно спокойно ходить по улицам, не опасаясь ограбления. До поры, до времени... Потом начинается новая «ката-стройка» с соответствующими последствиями, и пришел бы России конец, если бы не помощь Запада (?!) и спрос на редкоземельные элементы, которые страна теперь экспортирует вместо нефти.
Заметим, что в научно-популярной «Гуманной пуле» того же З.Ос-котского описание ситуации гораздо реалистичнее и жестче: «Разрушив почти всю свою науку, изгнав, уничтожив морально и выморив физически значительную часть своей интеллигенции, Россия потеряла способность к самостоятельному научно-техническому прогрессу... И случилось это в самый неудачный момент нашей исторической судьбы, какой только можно представить. В момент, когда в самом деле началось стремительное и необратимое биологическое старение народа»20. В романе же автор допускает возможность чудесного спасения России в середине XXI столетия. Но даже при этом допущении наша страна оказы-
вается в нелегком положении и получает лишь недолгую отсрочку. После того как западные страны, измученные фанатизмом и терроризмом Юга, усмиряют «третий мир», посредством генетического оружия добившись резкого снижения численности его населения и обеспечив выжившим западное образование и уровень жизни, возникают новые губительные глобальные проблемы. Благодаря прогрессу медицины западная цивилизация значительно продлевает человеческую жизнь, но люди к этому не готовы. Резко обостряется конкуренция, особенно на рынке труда. Несмотря на внешнюю благодать, множатся преступления, которые всерьез никто не хочет расследовать. Интерес к ним и составляет «вину» главного героя романа. Подобный конфликт, положим, выглядит несколько искусственным, но несомненно, что до «конца истории» в духе Френсиса Фукуямы далеко и в конце XXI в.
Здесь мы рассматриваем прежде всего внутриполитическую составляющую прогноза Оскотского. Эти сюжеты уже были для автора данной статьи поводом для написания политологического эссе, специ-21 Ковалев 2005. ально посвященного «Последней башне»21. И сценарий диктатуры, и безнадежный дрейф, представленные в романе, трудно назвать привлекательными. Но удастся ли уменьшить их вероятность и как это сделать?
Параллели с нынешней российской действительностью в романе З.Оскотского просто бьют в глаза. Главными проблемами России по-прежнему остаются слабость политических и экономических институтов, а также глубокий нравственный кризис. Не помогают ни нефть, ни редкоземельные элементы. Большинство населения — «лишнее». Мы видим гиперболизацию нынешней «голландской болезни», которая усугубляется продлением жизни без поисков ее смысла. Автор показывает себя блестящим сатириком, описывая рекламу футуристических прокладок или ситуацию в будущем российском парламенте, где решения принимаются по результатам компьютерных игр, — образ, достойный пера Джонатана Свифта. Не имея возможности формировать кабинет министров и сколько-нибудь серьезно влиять на политический курс, парламент эволюционирует от рукоприкладства через «не место для дискуссий» к виртуальным сражениям. Страна в очередной раз «закрылась» для достойного будущего. Догоняющая модернизация оказалась имитационной и неэффективной, Логос утонул в пучине отечественных мифов. Институты, лишенные собственной основы, функционируют совсем не так, как рассчитывали их создатели. И в политике, и в научной сфере возобладало Ненастоящее. Господствуют симулякры. Воз-22 Бодрийяр 2000. можности этого введенного Жаном Бодрийяром понятия22 довольно удачно использовала для описания российской ситуации ростовский философ Оксана Туманова: «Симулякр модернизации россиянину близок и понятен. Сочетая элементы современности и архаику, она отвечает нашим подсознательным желаниям. В современной России нет препятствий для виртуализации и симуляции. Но есть ряд проблем, которые необходимо осмыслить. Обращение к опыту симулятивного про-
23 Туманова 2004: 200.
'4Пивоваров 2004: 99—100.
25 См. Соловей 2002: 12.
екта модерна влечет за собой создание симулякра симулякра, следовательно, проблемы, реально стоящие перед нашим обществом, решены не будут. Симуляция через систему коммуникаций усиливает возможность манипуляций, которые уже сейчас воспроизводят тотальные практики. Свойственная симулякрам стандартная форма деиндивидуа-лизирует человека. Реальная угроза — превратиться в некую колонию западной цивилизации»23.
Написав роман о будущем, автор фактически описал настоящее: при экстраполяции в грядущее нынешних тенденций получается замечательная карикатура на порядки в современной России и мире. Какой там 2085 г. — скорее все это читается как сатира на начало XXI в. России тогда фантастически повезло (и с ценами на нефть, и с раскладом глобальных сил, и с тем, что она не развалилась при передаче власти от Ельцина). Но долго ли может продолжаться такое везение? Нельзя не видеть массу практических трудностей — и сейчас, и в будущем — для выхода из имеющегося тупика.
«Последняя башня Трои» представляет собой своего рода наглядную иллюстрацию к разрабатываемой Юрием Пивоваровым и Андреем Фурсовым теории Русской Системы. Вот что пишет сам Пивоваров: «На наших глазах Россия пережила очередной в своей истории фундаментальный переворот и... ничего не изменилось. Мы вернулись сами к себе (впрочем, на то он и переворот). Да, в конце ХХ столетия русский человек получил свободу, что есть возможность самоосуществления. Результат известен: постыдный и жалкий общественный порядок (точнее: социальный беспорядок). Саморазрушение страны, культуры, индивида... Мы показали и доказали — бесповоротно — себе и всему миру: на Руси национализация и денационализация (приватизация) имеют один и тот же результат — ограбление народа. Точнее: самоограбление народа. Мы также показали и доказали: на Руси, по сути, не важно, какова форма собственности, каков властный режим, каковы господствующие духовные («антидуховные») и идейные ценности и пр. Суть русской жизни неизменна: презрение к личности, в том или ином варианте насилие над человеком и его — в конечном счете — закабаление, воровство (как в традиционном, русском, так и в современном смысле), умение самоорганизоваться лишь на злое дело... Еще 20 лет назад у русских была надежда: коммуно-мужицкая история не удалась, удастся демократическая, не-тоталитарная, с правами человека, частной собственностью и правовым государством... И что же? „Россия в обвале" — припечатал Солженицын»24.
Чуткие фантасты фиксируют тот факт, что первейшим врагом русских чаще всего было их собственное государство, российская бюрократия. Впрочем, мы не очень согласны с тем, что это государство наше. На протяжении последних столетий оно неоднократно выступало именно в качестве не нашего. Валерий Соловей убедительно описал этот феномен в статье с характерным названием «Русские против импе-рии»25. В Русской Системе нет никакой мистики, чуда «вечного возвра-
щения» и т. п. Модернизация государства и экономики задержалась и принимает симулятивный характер, продолжают господствовать устаревшие, архаичные политические формы. Русская Система с непреодоленными имперскими пережитками в отношении собственного народа неизбежно чревата Смутой. И пока в России не появится демократическое национальное государство (в смысле гражданской нации), ситуация не изменится. Но поскольку шансы на такое развитие событий не очень велики, то выводы, которые можно извлечь из романа-трактата Оскот-ского, очевидны. Без институциональной перезагрузки российская политическая и экономическая система обречена. Если все пойдет по-прежнему, то останется лишь стоически ждать финальной развязки, как ждет ее на ледяной дороге приговоренный государственным монстром к уничтожению герой «Трои».
Антиутопией является и книга Кирилла Бенедиктова «Война за Асгард» — один из самых впечатляющих фантастических романов последних лет. Там Запад опять побеждает — правда, отбросив всякую по-литкорректность. Его победе способствует движение «Белое Возрождение». Мир, страдающий от радиации и нехватки чистой воды, жестко поделен на немногочисленных избранных и «остальных». Последние согнаны в резервацию, огромный концлагерь, но и это еще не все. Готовится эксперимент, цель которого — перенести заключенных за Стеной в другое время, выдворить их из текущей реальности, дабы не мешали жить очередному воплощению Прекрасного Нового Мира. Русский супертеррорист пробирается к «Асгарду», чтобы сорвать этот эксперимент. В романе Бенедиктова положение России крайне незавидно. Резко сократились население и территория, оставшееся население деградировало и страдает от произвола жестоких хозяев. (Впрочем, это уже никакая не фантастика, а обыденная реальность во многих уголках русской земли.)
Итак, даже доминирование Запада оборачивается тем или иным вариантом антиутопии. Об идеалах Свободы, Равенства, Братства можно забыть навсегда. На Западе набирает силу обратное движение: пресловутая политкорректность и «мультикультурализм», массовая иммиграция, несущая с собой антилиберальные ценности и образцы, лидеры, которые ведут себя непредсказуемо и неадекватно, глубокий раскол в элитах, авторитарные конструкции и двойные стандарты — все это уже во многом девальвировало прошлые достижения либеральной демократии. И если западные политические мыслители сейчас справляют «По-26 См. Грей 2003. минки по Просвещению»26, неизбежно напрашивается вопрос: не последует ли за ними новая долгая ночь Темных столетий?
Пресловутая «третья волна» демократизации, поднявшаяся в последней четверти ХХ в., одновременно есть и триумф, и трагедия привычной демократической модели. Распространение демократии на новые десятки стран очевидным образом контрастирует с массовой нищетой и разрывом между бедными и богатыми. Что может означать «демократизация» для государств, запутавшихся в своих экономических и
социальных проблемах? Да ничего другого, кроме вмешательства в их внутренние дела и ущемления суверенитета. Естественно, что такая «неоколониальная демократия» вызывает протест и ответную реакцию. Пока глобальным манипуляторам удается перепрограммировать процесс и перенаправить его энергию в выгодное для себя русло (в частности, во всевозможные «цветные революции»), тем самым способствуя глобальному политическому лицемерию. Кризис либеральной демократии — не новость. Сквозь демократический макияж проглядывает малопривлекательный лик корпоративно-авторитарного правления, в котором все явственнее проступают диктаторские черты. Если манипуляции сознанием окажутся неэффективными, нашим будущим станет глобальный террор, наподобие описанного З.Оскотским и К.Бенедиктовым. В самой России функциональное перенапряжение властной «вертикали» и отсутствие глубинного ценностного консенсуса приводят к тому, что народ ненавидит власть, а правящая элита ведет рискованную игру с нулевой суммой («все или ничего»), видя в конкурентах не просто соперников, но смертельную для себя опасность. Наконец, надо сказать и о перманентном духовном бесплодии так называемых «элит», о том, что «под собою не чуя страны» живут не только совестливые интеллектуалы и патриоты, которых нынешний российский Левиафан превратил в нищих маргиналов, но и носители власти. Не о сходной ли ситуации писал Карл Шмитт: «Если публичная власть действительно хочет оставаться только публичной, если государство и исповедание веры оттесняют внутреннюю веру в частную сферу, тогда душа народа отправляется в „таинственный путь", ведущий во внутреннем направлении. Растет противодействие, выражающееся в молчании и тишине. В тот момент, когда разница между внутренним и внешним оказывается общепризнанной, превосходство внутреннего над внешним, а следовательно, и частного над общественным, по существу, дело уже ре-27 Шмитт 2006: шенное»27?
Всеобщее отчуждение не может пройти без последствий. Новый «приступ» русской Смуты, похоже, неизбежен: путинская эпоха — это максимум стабильности и благополучия, возможных при такой структуре распределения собственности и такой культурной политике. Дальше будет только хуже, и уже скоро мы будем с тоской вспоминать нынешние времена. Как нормальные обыватели мы, конечно, страшимся этого и не желаем конца «стабильности», но, подобно некоторым аналитикам, в значительной степени склонны согласиться с прогнозом В.Со-ловья: «В перспективе массового мнения современное российское государство зиждется на фигуре популярного суверена и негативном „общественном договоре" с населением страны: люди условно лояльны власти и закрывают глаза на невыполнение ею своих базовых функций, пока та не оказывает на них чрезмерного давления. Пока что основные социальные группы держат паузу в отношении власти, что вызвано благоприятной экономической конъюнктурой, сохраняющимся кредитом доверия к суверену, психологической и идеологической усталостью, от-
200.
сутствием политической альтернативы („партии нового типа"). Последнее обстоятельство делает невозможной в России революцию, зато будет стимулировать хаос в ситуации острого кризиса. Его развитие с большой вероятностью примет форму совокупности множества конфликтов различной природы, характера, интенсивности. Кардинальное отличие новой Смуты от старых русских Смут состоит в том, что она 28 Соловей 2005: происходит в ситуации русского этнического надлома»28.
207—208. в ходе этого возможного кризиса нам уже не на кого будет ориен-
тироваться — придется ориентироваться на себя. И вопрос, судя по всему, будет ставиться следующим образом: как нам обустроить Россию в ситуации, когда отношения между обществом, экономикой и политикой у нас складываются не так, как на Западе? Мы не можем просто импортировать западную модель, поскольку у нас иные исходные условия, и потому будем действовать по-другому. Россия, вписанная в глобальный контекст антипросвещения и антигуманизма, переживает приближение новых Темных веков вместе с остальным человечеством. Спасти мир способно только чудо. Этим чудом может стать возрождение страны и мира после какого-нибудь глобального катаклизма.
Все это парадоксальным образом открывает шанс для другой фу-турологической альтернативы — коммунистической.
Коммунистическое будущее человечества: прекрасная мечта или антиутопия?
29 Названия упоминавшихся выше произведений советского футуролога Г.Шахназарова.
Вообще говоря, после поражения социалистического блока в холодной войне такие словосочетания, как «коммунизм и будущее», «социалистическая судьба человечества»29 и т. п., выглядят странными или даже абсурдными. Но это только на первый взгляд. Не может же умереть идея, которой тысячи лет! В силу разделения общества на богатых и бедных, эксплуатации, социальной несправедливости и т. д. она будет существовать до скончания веков, во всяком случае в мире, каким мы его знаем. И все же в связи с известными событиями желания воплотить эту идею в жизнь, пусть даже на страницах фантастических романов, заметно поубавилось. Однако прежде чем рассматривать «левый», «красный» вариант будущего, попробуем ответить на вопрос о формах и методах выхода из нынешнего состояния, коль скоро продолжение действующих тенденций губительно (в чем мы полностью согласны с автором «Последней башни Трои»).
Любопытную классификацию возможных «выходов» предлагает писатель и публицист Дмитрий Володихин, который пишет фантастику и о фантастике: «Сценариев достижения приемлемого состояния в России — то есть если не сверхдержавности, то хотя бы понижения уровня криминализации, повышения роли русских в государственном управлении, увеличения общего благосостояния всех граждан, возникновения действительной независимости во внешнеполитических вопросах — предложено всего четыре. а) Переворот, осуществленный военным командованием („Демгородок" Ю.Полякова, „Укус ангела" П.Крусано-ва, в какой-то степени Р.Злотников)... наиболее реалистичный сцена-
рий и наиболее непредсказуемый по результатам. б) Создание по инициативе правительства силовой структуры, независимой от корпоративных интересов современного чиновничьего менеджмента (прежде всего коррумпированного аппарата МВД) и потому способной провести в стране масштабную зачистку мрази (роман О.Дивова „Выбраковка", роман С.Чекмаева „Анафема", роман В.Косенкова „Новый порядок")... в) Сохранять всеми силами культурную самостоятельность, заботиться о пропаганде языка, литературы, истории, веры и постепенно внедряться во все админструктуры страны ради будущего поворота ее к православной версии консервативной революции (Д.Володихин). Системный недостаток — крайняя продолжительность данного процесса. Это тактика бега на сверхдлинную хронологическую дистанцию. г) Подчинить страну внешнему иноцивилизационному влиянию, отличному от евроамериканского (А.Столяров, В.Михайлов). Хуже не придумаешь.
30 Володихин 2005. Никто не предлагает социальную революцию. И слава Богу»30.
Д.Володихин ошибается. Сценарий социальной революции по-прежнему описывается отечественными фантастами. Причем эта революция имеет классические черты революции эпохи Модерна с заговорами, подпольем, массовыми движениями, баррикадами и т. д. В романе Сергея Норки «Русь окаянная» народ стихийно выходит на улицы Санкт-Петербурга, поднимая восстание против капиталистов-олигархов и коррумпированной бюрократии, а рядом действуют подпольные структуры, уничтожающие наиболее зарвавшихся представителей ельцинского режима.
Сами идеи коммунизма в нынешней российской фантастике представлены довольно скудно и занимают маргинальное положение. Возможно, какие-то конкретные произведения остались вне поля нашего зрения. Но после долгих поисков в Интернете нам удалось обнаружить вполне репрезентативный пример — роман «Торжествующий разум», написанный левым политическим активистом Василием Колта-шовым.
О литературных достоинствах, вернее, недостатках этого опуса мы промолчим, но разобраться с его содержанием было непросто. Насколько можно понять, речь идет о том, что главный герой (не ясно за какие заслуги — вероятно, за преданность коммунистическим идеалам) удостаивается контакта с высокоразвитой цивилизацией. При помощи своих новых друзей герой внедряется на отсталую планету, где помогает совершить раннюю буржуазно-демократическую революцию. Ему также показывают общество, где свободны разум и тело, где с детства свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. С точки зрения содержания романа Колташов не оригинален: юношеские мечты о совершенном и справедливом обществе, о могущественных представителях более развитой цивилизации, помогающих нашему развитию, о любви к прекрасной инопланетянке и т. д. — все это штампы жанра в исполнении фантастов из стран социалистического лагеря.
31 Манхейм 1994: 2005.
Крылов б.г. (б).
Автор этой статьи перечитал в юности множество таких произведений (например, роман А.Ломма «„Дрион" покидает Землю», который печатала «Пионерская правда») и в 15 лет сам сочинял нечто подобное. Очередное бледноватое выражение коммунистической утопии с сохранением известной матрицы и сюжетных ходов интересно лишь тем, что «Торжествующий разум» написан не в социалистические времена, а в 2000-е годы, в эпоху новорусского капитализма, хищного и бесчеловечного. В книге герой возвращается из «прекрасного далека» в Москву, продолжает участвовать в революционной борьбе, противостоит ренегатам-оппортунистам (в которых легко угадываются деятели КПРФ). В конце романа вроде бы происходит новая социалистическая революция, и представители вселенского торжествующего разума радостно приветствуют тех землян, которые нашли в себе смелость восстать против бандитского капитализма и отряхнуть со своих ног прах старого мира.
Смешно. С учетом сегодняшней политической апатии и разочарования в идеологиях, в том числе — и прежде всего — в коммунистической, описанное выглядит абсолютно нереальным. Но для того чтобы понять, почему жители первого в мире социалистического государства и космической сверхдержавы в массе своей предпочли высоким идеалам пиво и «Фабрику звезд», представляется полезным, среди прочего, совершить небольшой экскурс в историю коммунистической фантастики. Эта фантастика в наиболее ярких своих проявлениях часто вступала в противоречие с практикой «реального социализма» и установками коммунистического руководства. «В социалистическом сознании принципиальное снижение утопии до уровня действительности осуществлено со значительно большей последовательностью, чем это было сделано в либеральной идее», — отмечал Карл Манхейм31. Попытки описать на страницах своих произведений новый мир, резко контрастировавший с существующим, были способом критики социалистической действительности и, возможно, ухода от нее. Власти терпели, но относились к подобным фантазиям с подозрением. Было время, когда и фантазировать-то разрешалось лишь на пару пятилеток вперед (так называемая фантастика «ближнего прицела» воплощена, в частности, в романах Владимира Немцова «Последний полустанок», «Золотое дно», «Осколок Солнца», «Семь цветов радуги» и «Тени под землей»). Картины далекого коммунистического будущего можно найти в произведениях Сергея Снегова, Александра Казанцева, ранних Стругацких, хотя отнюдь не это было у перечисленных авторов наиболее интересным. После разочарования в коммунистических идеях Стругацкие уже явно держали «фигу в кармане» по отношению к коммунистической власти, что было одной из причин их популярности среди интеллигенции, дискутировавшей на пресловутых «кухнях». Отражение ими советской действительности нередко принимало гротескные формы. Так, Константин Крылов провел остроумную параллель между «сталкерами» и фарцовщиками — и те и другие рисковали, чтобы добыть чудесные вещи, недоступные обычным гражданам32.
33 Разумеется, многие страницы этого романа можно интерпретировать как антиутопию. Прежде всего это относится к идее всеобщего психологического контроля, которой легко придать тоталитарную трактовку. Отторжение вызывает и такая черта «совершенного общества», как воспитание детей в интернатах, отдельно от родителей. Впрочем, с точки зрения социальной логики Ефремов абсолютно прав: коммунистический строй требует создания равных стартовых условий и социализации детей в соответствии с единым коммунистическим идеалом. При сохранении традиционной «ячейки общества» этого добиться невозможно.
34 Вахитов 2007.
35 См. Ильенков 1980.
36 Если в «Аэлите» Алексея Толстого люмпен с маузером Гусев «экспортирует» революцию на Марс, то в романе А.Богданова, наоборот, «марсианские товарищи» решают, помочь ли земному пролетариату или уничтожить всех землян, тем самым освободив планету для представителей более развитой цивилизации.
_РОССПИСМЮ полпггн_
Наибольший вклад в популяризацию коммунистического идеала посредством фантастического жанра внес, конечно, Иван Ефремов. Прорыв в сознании советского общества, который совершил этот писатель, ученый и мыслитель, создав «Туманность Андромеды», был просто ошеломительным. Надо прямо сказать, что в Советском Союзе идеи коммунизма развивались не преподавателями марксизма-ленинизма с соответствующих кафедр и, тем более, не идеологами разнообразных парткомов. Их пытался представить в своих знаменитых утопиях И.Ефремов. Пожалуй, самые яркие страницы его произведений как о далеком будущем («Туманность Андромеды», «Сердце Змеи», «Час быка»), так и о современных писателю временах («Лезвие бритвы») или даже о прошлом («На краю Ойкумены», «Таис Афинская») посвящены именно литературному воплощению идеала «нового человека».
Результаты этих усилий и, главное, реакция на них властей были неоднозначными: почти полный восторг от «Туманности Андромеды» (роман, где ярко описаны космические путешествия и будни коммунистической Земли, удачно вошел в резонанс с началом космической эры и обещаниями скорого построения коммунизма в Советском Союзе) при весьма прохладном отношении к «Лезвию бритвы» и фактическом запрещении и изъятии из библиотек «Часа быка». Если «Туманность» — это в основном прекрасная утопия33, то в «Часе быка» уже явственно просматриваются черты антиутопии с критикой не только «гангстерского капитализма», угрожающего планете ядерной войной и глобальной экологической катастрофой, и китайского «муравьиного лжесоциализма», но и некоторых сторон жизни в нашей стране. Таким образом, мировоззрение советского фантаста № 1 заметно эволюционировало, и не в последнюю очередь под влиянием социополитической реальности. Сравнив два романа И.Ефремова, Рустам Вахитов пришел к заключению, что «Туманность Андромеды» — это гимн подвигам и свершениям поколения победителей в Великой Отечественной войне, тогда как в «Часе быка» уже чувствуется усталость поколения будущих «предателей социализма», разочарованных в коммунистических идеалах34. Характерно, что традиции «Туманности Андромеды» так и не получили продолжения в отечественной фантастике. Попытки писать о коммунизме оборачивались скорее пародиями на него. И советские реалии, и официальная идеология действовали на коммунистический идеал, сам по себе чрезвычайно противоречивый, как «мертвая вода».
Примечательно, что даже в эпоху «застоя» предпринимались аналогичные нашей попытки использовать анализ произведений фантастического жанра для отстаивания тех или иных философских и/или социально-политических позиций. Весьма показательна в этом смысле книга советского философа Эвальда Ильенкова, противопоставлявшего «диалектику» ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» «метафизике позитивизма» дореволюционного романа Александра Богданова «Красная звезда»35. В богдановской «Красной звезде» (и «Инженере Мэнни») повествуется о коммунистическом обществе на Марсе36.
37В позднесовет-ский период «Красная звезда» в сокращении публиковалась в сборнике «Вечное Солнце» (Вечное Солнце 1979).
38 См. http:// www.2084.ru.
39 См. Кагарлицкий 2003.
Это вполне «обычная утопия», с довольно скучными описаниями организации труда и быта в казарменно-коммунистическом духе. В литературном плане роман довольно слаб, хотя и содержит немало интересных прогнозов, взять хотя бы проблему перенаселения и истощения ресурсов вследствие хищнического их использования. Зачем Ильенкову, который, безусловно, отличался от подавляющего большинства «идеологической номенклатуры» советских «философов», понадобились отсылки к Богданову? «Красная звезда» была произведением почти забытым37, и от ее автора уж точно не нужно было «защищать» ленинский текст, известный каждому советскому студенту. Однако мертвящий пресс официальной идеологии, делающий невозможными содержательные споры (и развитие того же марксизма в нашей стране), заставлял думающих людей искать хоть какие-то лакуны для живой мысли — пусть даже за счет обращения к фантастике сомнительных литературных достоинств.
Таким образом, в период «застоя» коммунистическая идея теряет свою «энергетику», утрачивает притягательность уже для самих «строителей коммунизма». Агония наступает в период «перестройки». Попытки придать социализму «человеческое лицо», очистить коммунистическую идею от сталинско-брежневских искажений терпят крах.
Коммунистический идеал уходит на периферию общественного сознания, сохраняясь среди небольших групп энтузиастов38. Сможет ли он снова обрести былую фантастическую популярность? Нам кажется, что деятельность левых интеллектуалов, в частности альтерглобали-стов, оставляет для этого некоторый плацдарм. Но уповать на то, что в результате коммунистической революции или какого-нибудь «восстания среднего класса»39 будет преодолено отчуждение, установлен шестичасовой рабочий день и созданы условия для всестороннего развития личности... Западный «социализм» государства «всеобщего благоденствия» был возможен, пока жил «медведь» русского коммунизма: хозяева мира, давшие (вынужденные дать) среднему классу «вэлфер», сейчас забирают его обратно — постепенно, но неумолимо. И в будущем светлым утопиям Ефремова вряд ли суждено реализоваться. При этом мы отнюдь не отрицаем, что коммунизм может вернуться. Весь вопрос в том, каким образом. Впервые коммунистическую идею попытались воплотить в жизнь после франко-прусской войны. Исторический коммунизм был результатом первой (Советская Россия) и второй (социалистический лагерь) мировых войн. В обычных, «нормальных» условиях ему не пробиться. Следующий мировой катаклизм, возможно, приведет к очередной «реинкарнации» коммунистических порядков — на этот раз в мировом масштабе, как и было задумано классиками марксизма. Толчком к возрождению этих порядков, скорее всего, послужит острая нехватка истощившихся ресурсов. И тогда реальностью станет то, что многократно описано в фантастике: централизованное и жесткое распределение оставшихся жизненных средств, одинаковая форма одежды, пайка синтетической пищи, дыхательный прибор, свирепый контроль над поведением, мыслями, чувствами. Кто там мечтает об ином?..
Библиография Амальрик А. 2005. Просуществует ли Советский Союз до
1984 г.? // Игрунов В.В. (ред.) Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР: в трех томах. Т. 2. — М.
Банс В. 1993. Элементы неопределенности в переходный период // Полис. № 1.
Бодрийяр Ж. 2000. Символический обмен и смерть. — М.
Быков Д. 2007. Хропопут // АПН.ру. 17.10.
Валлерстайн И. 2003. Конец знакомого мира. Социология XXI века. — М.
Вахитов Р. 2007. Фантастика и реальность // Интернет против телеэкрана (Контр-ТВ.ру). 31.07.
Вечное Солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика (вторая половина XIX — начало XXвека). 1979. — М.
Володихин Д. 2005. Война сценариев//АПН.ру. 07.10.
Гайдар Е.Т. 2007. Гибель империи. Уроки для современной России. — М.
Грей Д. 2003. Поминки по Просвещению. — М.
Денисов М., Милитарев В. 2003. Русскоязычная фантастика как теневой духовный лидер // АПН.ру. 12. 02.
Дука А. 1998. Политический дискурс оппозиции в современной России // Журнал социологии и социальной антропологии. № 1.
Игрунов В.В. (ред.) 2005. Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР: в трех томах. — М.
Ильенков Э.В. 1980. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма: Размышления над книгой В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». — М.
Ирхин Ю.В. 2005/2006. Социум и политика в постмодернистском зазеркалье: взгляды, подходы, анализ // Полития. № 4 (39).
Кагарлицкий Б. 2003. Восстание среднего класса. — М., Екатеринбург.
Капустин Б.Г. 1998. Современность как предмет политической теории. — М.
Ковалев В.А. 2005. Перестройка век спустя: все изменилось, чтобы остаться по-прежнему // ПОЛИТЭКС: Политическая экспертиза (Альманах). Вып. 2. — СПб.
Ковалев В.А. 2006а. Российская политология в условиях инволюции системы образования и социальной деградации // Мировая политика: проблемы теоретической идентификации и современного развития. Политическая наука. Ежегодник РАПН. 2005. — М.
Ковалев В. 20066. Политическая наука в условиях «бегства от свободы» // АПН.ру. 22.12.
Ковалев В. 2007. Российские партии: когда же придет настоящий день? // АПН.ру. 19.09.
Крылов К. (а) Волшебство и политика: миры фэнтези как новый общественный идеал (http://nikitin.wm.ru/almanath/).
Крылов К. (б) Пикник озабоченных. Творчество Стругацких как апология фарцы (http://wiki.traditio.ru/index.php).
Манхейм К. 1994. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. — М.
Оскотский З. 2001. Гуманная пуля. Книга о науке, политике, истории и будущем. — СПб.
Пивоваров Ю.С. 2004. О некоторых исторических особенностях русской политии // Политическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции. Ежегодник РАПН. — М.
Ревич В. 1998. Перекресток утопий. Судьбы фантастики на фоне судеб страны. — М.
Русакова О.Ф., Максимов Д.А. 2006. Политическая дискурсоло-гия: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса // Полис. № 4.
Соловей В. 2002. Русские против империи // Свободная мысль — XXI. № 12.
Соловей В. 2005. Русская история: новое прочтение. — М.
Туманова О. 2004. Долго ли живут симулякры: Темпоральный регистр российской модернизации // Логос: журнал по философии и прагматике культуры. № 5.
Филиппов А.Ф. 2006. Политическая эзотерика и политическая техника в концепции Карла Шмитта // Полис. № 3.
Фишман Л. Иное будущее. Картина будущего у российских фантастов: смена тенденций (http://censura.ru/articles/russfiction.htm).
Фишман Л.Г. 2002. Фантастика и гражданское общество. — Екатеринбург.
Фурсов А. 2000. Saeculum vicesimum: In memoriam // Русский исторический журнал. № 1—4.
Шах Г. 1986. И деревья, как всадники... — М.
Шах Г. 1989. Всевидящее око. — М.
Шахназаров Г.Х. 1978. Социалистическая судьба человечества. — М.
Шахназаров Г.Х. 1979. Фиаско футурологии. Критический очерк немарксистских теорий общественного развития. — М.
Шахназаров Г.Х. 1981. Грядущий миропорядок. О тенденциях и перспективах международных отношений. — М.
Шмитт К. 2006. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоб-бса. — М.
Przeworski A. 1991. Democracy and the Market: Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. — Cambridge.
Окончание следует
